В Сухом Бузиме дома стояли рубленые, двухэтажные, как крепости, огороженные высокими, глухими заборами. В степи за селом паслись стада рогатого скота и табуны коней. Земля была плодородная, хлеб родился щедро, покосы были богатые. Дом, который снял Суриков, стоял, как фонарь, на бугре, и отовсюду его хорошо было видно. Под самыми окнами протекала речка.
По субботам во всём селе топили бани. Дымки в морозном воздухе стояли столбиками. Бузимовцы парились вениками в жарко натопленных баньках, выскакивали на мороз, валялись в снегу и — обратно, в пар!
Через двор по расчищенной дорожке меж сугробами хорошо было в субботний вечер бежать за матерью из дома к бане.
В чёрном небе стояла луна, и две лёгкие тени скользили рядом по сугробам. Вася смотрел на луну, и ему казалось, что у этой круглой рожи есть глаза и рот.
Однажды оба до смерти напугались. Вышла, как всегда, Прасковья Фёдоровна с Васей из бани, глядит — забор меж дворами повален, а на бревне, весь чёрный при луне, сидит на задних лапах медведь. Сосед держал его на цепи у себя во дворе. Видать, мишка с цепи сорвался, повалил забор и уселся на бревно. Сидит, не шевелится.
Прасковья Фёдоровна, как увидела косолапого, схватила сына на руки, прижала его к себе и помчалась, не чуя земли под ногами. Уже в сенях еле отдышалась…
Второй раз довелось Васе повстречаться с медведем на воле. Пошёл Вася с бузимовскими ребятами в лес по ягоды. Незаметно забрели в глушь. Вдруг слышат мальчишки — хрустит кто-то. Смотрят, а из-за деревьев медведь идёт-переваливается, и прямо на них. Перепугались ребята, побросали лукошки и — наутёк! А медведь — за ними, бежит, не отстаёт. Добежали до опушки, через луг к реке, да прямо с обрыва — в воду. Переплыли на другой берег, притаились в кустах и сидят.
И тут Вася увидел, как медведь с обрыва съезжал. Сел на задние лапы, передние вытянул и, как на салазках, съехал по песчаному откосу к воде. И как ни страшно было, все ребята до слёз хохотали, притаясь в прибрежных зарослях.