Резко вздохнув, я открыла глаза и закашлялась. Горло невыносимо болело, как и кожа, которая саднила так, будто я съехала голая по каменной горке.
Я едва могла шевелиться и только ослепленные глаза безумно рассматривали окружение.
Глаза слепило яркое солнце. Пахло водорослями и сырой рыбой.
Где я?
Сознание судорожно искало ответы. На мгновение даже забыла, как меня зовут. Кажется, Лиза. Лиза… Элоиза. Нет. Я не Элоиза. Я Лиза. Или нет?
Я бестолково ерзала на месте, пытаясь понять, где нахожусь. И когда в руках появились силы, перевернулась набок и сосредоточилась. Взгляд выхватил скалы, покрытые солью и засохшими водорослями. Я лежала на голых камнях в тесном мокром платье. На коже корочкой засыхала соль.
Ничего не понимаю. Где я?
Сознание перескакивало с одних воспоминаний на другие.
Вот я стою на берегу моря. Я жду его. Скоро закат, а он не появляется…
…Успех… Я наконец-то смогла добиться и скоро открою ресторан.
…Он, наконец-то, пришел. Глядит на меня с презрением…
…В руках сверкает нож с бритвенном острым лезвием. Он удобно устраивается в моей руке и… Я с силой втыкаю его в тушку рыбы, отрубая голову. Отец любит рыбный суп… Приготовлю ему сегодня… Суши… Добавить немного соевого соуса… И обязательно морскую капусту, чтобы получилось сытнее. Отцу завтра с раннего утра идти на рыбалку…
Голова разболелась, и меня вывернуло наизнанку.
В животе ничего не было, кроме соленой воды и желчи.
Воспоминания в голове смешались, превратившись в настоящий балаган, наслаивались друг на друга, вытесняя одно за другим.
Вот я стою у берега моря и, прикрывая глаза от солнца, смотрю на лодку отца. Яркая вспышка. Я улыбаюсь на камеру, держа в руках деревянную тарелку с настоящим произведением искусства. Потом сижу и расплетаю сети под тусклым пламенем свечи, а отец напевает, очищая рыбу от чешуи. Я завариваю кофе и с радостным волнением думаю о том, каким будет следующий день после открытия ресторана…
Но…
Следующего дня не наступит никогда. Для нас.
Холодная соленая вода попадает в рот… Я пытаюсь вдохнуть, но раз за разом проглатываю только мерзкую воду… Это он виноват! Я умерла из-за него! Она отравила меня! Гадина!
Какофония мыслей стала настолько сильной. Наши голоса кричали, захлебываясь словами, будто остатки души боролись за тело. В какой-то момент я поняла, что плачу. Не могу успокоиться, трясясь от истерики и упираясь лбом в соленые камни.
А потом все же наступила тишина.
— Лиза, — пробормотала я потрескавшимися губами. — Я Лиза.
Мне потребовалось много времени, чтобы прийти в себя. Пришлось сначала встать на колени и оглядеться, прежде чем подниматься на ноги.
Я находилась в каком-то месте, которое казалось мне смутно знакомым. Но я никогда не была здесь, хотя и чувствовала сердцем — это родные края.
Я сидела на берегу моря или океана. Бирюзовая вода ласково облизывала берег, а остроконечные скалы, наполовину находящиеся в воды, покрывали ракушки и водоросли. Весь берег осыпали красивые фиолетовые камни от светло-сиреневого до пурпурного цвета.
Сейчас был полдень, и солнце нещадно палило, будоража разъеденную солью кожу.
Встав на ноги, я почувствовала сильное головокружение, но все же смогла устоять.
Поглядела на собственные руки и ощутила неприятный диссонанс, не узнавая в покрасневших пальцах собственные. Как и не узнала темные пряди, грязными сосульками свисающими на груди, хотя я всегда была русой.
Ничего не понимаю…
Дойдя до воды, взглянула на свое отражение, но даже с искажениями поняла — это не я. На меня смотрела совершенно другая девушка. Темноволосая, загорелая, с темными бровями и худенькая, как тростиночка.
Я же была светловолосой, голубоглазой и крепко взбитой девушкой.
Что-то явно было не так… Наверное, это просто дурацкий сон. Я скоро проснусь и пойду на смену в новый ресторан.
Но что-то мне подсказывало — это не сон.
Волна резко поддалась вперед, ударившись мне в ноги и поднявшись до колена.
Я ощутила прилив животного ужаса и отскочила назад, как ошпаренная. Сердце громко стучало в груди при мысли, что окажусь в воде. Чистый незамутненный страх стал для меня сюрпризом. Ведь я никогда не боялась воды, а сейчас одна только мысль зайти в эту пучину вызывала ужас.
Постояв еще немного, я двинулась вдоль берега, стараясь сохранять приличное расстояние от воды.
Идти было тяжело. Мокрое платье тянуло вниз, юбка путалась в ногах, а там, где одежда засохла, мешала двигаться. Еще и солнце подпекало голову и плечи. И так хотелось пить.
Облизывая потрескавшиеся губы, я смотрела на протоптанную дорожку, ведущую вверх на холм.
Еле взобравшись наверх, я устало уперлась руками в колени и, тяжело дыша, огляделась.
Впереди чуть дальше вдоль берега пролегала деревушка, которая плавно перетекала в большой город, где на самой вершине стоял роскошный замок с пиками красных, как кровь крыш.
Выглядело место очень странно. Все дома были, как из позапрошлого века, а в порту стояли самые настоящие парусные корабли.
Усталость, боль и головокружение от пекла, заставляли меня усомниться в своем зрении. Но сердце опять же чувствовало — это мой дом.
Ничего не понимаю.
Передохнув, я двинулась в сторону деревушки.
Надо бы хорошенько переварить эту ситуацию, но у меня попросту не было сил на какие-то умозаключения.
До деревушки я добралась, когда солнце опустилось практически к самому горизонту. Из-за слабости часто приходилось останавливаться и отдыхать. Дома стояли не так уж и далеко, но чем больше шла, тем огромнее казалось расстояние.
Оказавшись на окраине, я бестолково оглянулась, пытаясь найти среди людей хотя бы одно знакомое лицо.
Мужчины и женщины, трудящиеся на огородах, расплетающие сети, и поливающие скромные садики с любопытством смотрели на меня и перешептывались.
Представлю, что они себе надумали. Завтра наверняка по всей деревне пойдут слушки о некой девушке, пришедшей со стороны и выглядевшей, как прокаженная.
Все казалось таким знакомым, что мне стало не по себе. И люди и дома и даже повороты на другие улочки.
Закрыв глаза, я могла с уверенностью пройти вперед и выйти к дому, но… Боялась довериться этим чувствам, не понимая, что происходит.
— Элоиза! — послышалось откуда-то сбоку.
Я не сразу поняла, что обращаются ко мне.
— Элоиза! — послышалось ближе.
Повернувшись, я увидела, как ко мне спешит пожилой мужчина. Седой и наполовину лысый, с лицом, испещренным глубокими морщинами, загорелой до темноты кожей, сгорбленный и ужасающе худой.
— Элоиза, — старичок прытко подскочил ко мне, обнял и, схватив за плечи, принялся оглядывать. В его взгляде читалось искреннее беспокойство. — Что же с тобой случилось, милая? Где ты была, доченька?
— Э-э…
Я не знала, что ответить. В голове было столько воспоминаний и мыслей…
— Ты же вся исцарапана, доченька, — седые брови старика жалостливо изогнулись, а голос дрогнул. — Сколько же у тебя синяков…
Он громко шмыгнул носом.
— Что с тобой случилось, Элоиза? Куда ты пропала?
— Не знаю, — ответила я и ощутила, как мурашки бегут по телу. Это был не мой голос! Это не я!
Меня охватила секундная паника, от которой сдавило грудную клетку, а перед глазами потемнело. Это не мое тело! Я оказалась в другом месте!
Этого не может быть!
— Бедненькая моя.
В глазах старика застыли слезы. Он на самом деле перепугался и ужасно переживал.
— Пойдем домой, — мужчина приобнял меня за плечи и повел подальше от соседей, который забыли про свои дела и с любопытством следили за нами. — Я дам тебе горячего чая. Как ты любишь.
Пройдя всего несколько домов, мы очутились возле хлипкой хибары, которая держалась разве что благодаря опорам из деревянных палок. Вокруг хижины стояли опоры с сетями и какие-то клети, похожие на те, в которых держат попугаев, но только деревянные.
Дом стоял на самом краю деревни недалеко от берега моря. Так близко, что слышался плеск волн и шелест гальки.
Выглядела хижина ненадежно, а соломенная крыша не внушала доверия. Если вдруг ночью пойдет дождь, вся вода окажется внутри. Да и стены не выглядели так, будто могут выдержать натиск ветра, а ведь на море часто случаются штормы.
Отец — я думаю, что это отец той, в чьем теле оказалась — открыл дверь и провел меня внутрь.
Оказавшись в темном помещении, я ужаснулась от душного запаха рыбы и соли, но когда глаза привыкли к темноте, приятно удивилась тому, как уютно внутри. Намного лучше, чем снаружи. В хибаре хоть и было темно, но тепло и вполне чисто.
Посреди небольшого помещения стоял круглый стол, а рядом с ним два приличных деревянных стула. Под потолком висели специи, чеснок, грибы, такие же странные клети и сухая рыба. Так вот откуда запах…
Помимо этого, внутри была каменная печь со следами гари на стенках и две кровати. На стенах сушились травы. На полочках рядом с печкой хранилась посуда и разная утварь.
Отец усадил меня на стул, на котором лежала вязанная из ткани сидушка, похожая на ту, которую делала моя бабушка. Мужчина ушел готовить чай, приговаривая под нос, как ужасно я выгляжу.
Закончил делать чай, старик вернулся ко мне, поставил передо мной травяной чай и положил корочку хлеба.
— И то, что ты любишь, — сказал он и зачерпнул из маленькой баночки щедрую ложку меда.
— Стой! — резко выкрикнула я, прежде чем он положил ложку в чай.
Старик замер и удивленно посмотрел на меня.
— Знаю, что он стоит огромных денег, но ты так плохо выглядишь, милая…
— У меня страшная аллергия на мед!
Лоб мужчины разрезала глубокая задумчивая морщина. Отец заколебался, но же вернул мед обратно в баночку.
— Тебе, наверное, нездоровится, Элоиза, — старик протянул руку и притронулся к моему лбу шершавыми пальцами. — Вроде лоб негорячий…
— Я в порядке, — немного покривила душой. На самом деле чувствовала просто ужасно. — Но мед мне нельзя.
— Почему? Ты ведь так его любишь! Мы каждый праздник съедаем по ложечке! Ты всегда так радуешься, а теперь… Говоришь, что у тебя какая-то ал… алегрия.
— Аллергия, — поправила я.
Задумчиво посмотрела на мед, потом на отца Элоизы. Его беспокойный влажный взгляд вызывал у меня целую бурю эмоций: жалость, сострадание, любовь и желание увидеть улыбку на губах старика.
Неловкими пальцами взяла ложечку, зачерпнула мед и отправила с рот.
Боже, не знала, что мед настолько сладкий. Я ела его только в очень раннем детстве, но после первого же приступа родители строго следили за тем, чтобы я не потребляла этот продукт.
Но я ведь не в своем теле. Это же очевидно.
Растирая языком сладкую массу, я чувствовала, как боль в горле отступает, а сознание начинает проясняться.
Отец наблюдал за мной, и с каждой секундой его лицо становилось все добрее и радостнее.
— Вкусно, — вынесла вердикт, улыбнувшись старику.
— Разнотравье, — гордо ответил мужчина и сел на соседний стул. — Брали с тобой как-то гречишный, но тебе он не пришелся по душе.
— Спасибо, — искренне поблагодарила я.
— Ты пей, пока не остыл, — кивнул на кружку отец.
Я взяла в руки глиняную чашку и принялась осторожно цедить травяной чай. И когда допила до половины, рискнула съесть корочку хлеба.
Еда и горячий чай придали мне сил и развеяли туман в голове.
Сейчас отчетливо стала понимать — я не дома. В привычном понимании слова. Что-то случилось со мной, и я оказалась в другом месте.
Помню, как была на открытии ресторана. Мне стало плохо из-за отравы и… Всё. Я оказалась здесь.
Не знаю, вторая ли это жизнь или просто бредовый сон, но я чувствую руки, ощущаю вкус еды и чую запахи, а, значит, жива. Но не в своем теле.
Что случилось с Элоизой — не знаю, но очень надеюсь это выяснить. Ведь с ней случилось нечто плохое. Такое же плохое, как произошло со мной на открытии ресторана.
— Где ты была Элоиза? — тихо спросил отец, посмотрев на меня грустным взглядом.
— Не помню, — вздохнув, ответила я.
Он покачал головой.
— Тебя не было два дня.
— Два дня? — удивилась я.
— Я уже начал думать, что ты померла.
Голос старика снова сорвался, а по морщинистой щеке скатилась слеза.
Неожиданным порывом я положила ладонь на его руку и сжала пальцами, приободряя. Это была не моя реакция. Элоизы. Будто вместе с телом мне передались ее чувства.
С одной стороны, это хорошо, я не ощущаю себя чужой в этом месте, но с другой… Как я смогу дальше отсеивать свои чувства и Элоизы…
Придется как-то смириться с новой жизнью. Узнавать этот мир и ставить цели. Да… Новые цели помогут быстрее освоиться.
На щеке старика снова скатилась слеза.
— Все хорошо… отец.
Слово тяжело соскользнуло с языка. Я давно не называла кого-то отцом. Мой папа умер так давно, что не помню его лица. А мать… Лучше бы про нее не вспоминать.
Старик накрыл шершавой ладонью мою руку и погладил ее.
— Я рад, что ты вернулась. Пусть даже не помнишь, что случилось. — Покачал головой. — Пусть и не помнится. Главное — живая.
Мы еще немного посидели вместе.
Отец тихо рассказывал, как искал меня на берегу моря, надеясь найти хотя бы тело. Он уже не надеялся найти меня в живых. Ходил по соседям, собирая крупинки из рассказов.
Сегодня утром снова пошел искать, но вернулся раньше, так как колено совсем разболелось. И увидел меня, стоящую посреди деревни в порванном платье и засохшей солью на коже.
— Не зря молился, — кивал отец. — Не зря.
Сердце обливалось кровью при мысли, что когда-то придется ему сообщить горькую весть. Но пусть это будет не сегодня. Сейчас старик рад возвращению дочери.
Когда рассказ иссяк, отец тяжело встал и, прихрамывая, подошел к постели.
— Пошли с тобой спать, милая. Завтра не вставай со мной. Отдохни.
После мы легли в кровати и потушили одинокую свечу.
К своему удивлению, я заснула быстро, но перед этим перед глазами проскользнуло воспоминание того, как я…
… Встаю на колени. Острая галька врезается в кожу…
Целую его руку, ощущая носом запах женских духов. Чувствую, как меня терзает ревность…
Поднимаю взгляд, но не вижу его лица из-за яркого света. Сердце трепещет от любви…
…Соленая вода дерёт горло. Не могу дышать. Я задыхаюсь. Он крепко держит меня… Не могу всплыть сама…
Воспоминание ярко вспыхнуло в голове и быстро погасло, а сразу же заснула, продолжая чувствовать крепкие пальцы на своих плечах.