Сватовство по ошибке

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Держа перед собой фонарь в одной руке, она возглавила маленькую процессию. Путники миновали темный коридор и поднялись по каменным ступеням в более широкий участок лабиринта. Здесь в потоке были щели, сквозь которые проникал слабый свет луны, а одна из стен от середины продолжалась решеткой, отбрасывавшей на пол коридора зловещие тени.

Оглянувшись, Мадлен увидела, что Тристан Тибальт прильнул к решетке и уставился в небо сквозь одну из щелей. Он тяжело дышал, лоб его покрылся крупными каплями пота. Даже в скудном свете фонаря было заметно, как ужасно он побледнел.

– Вы не больны, мсье? – спросила Мадлен, тревожно вглядываясь в его лицо.

Тибальт в ответ пробормотал что-то нечленораздельное и взглянул на девушку с таким ледяным гневом, что кровь застыла у нее в жилах. Смутившись, Мадлен быстро отвернулась. Дедушка всегда говорил ей, что у англичан дурной характер; посмотрев на мосье Тибальта, она убедилась в правоте этих слов.

– Держитесь ко мне поближе, – предостерегла она. – В этом месте пересекается много трабулей. Если вы отстанете, то можете заблудиться.

Тристан Тибальт мгновенно придвинулся к ней почти вплотную. Похоже, он истолковал ее слова слишком буквально! Жар его тела обдавал спину девушки, и кожа ее начинала гореть от этой близости. Мадлен стало не по себе.

Это вовсе не означало, что она была зеленой девчонкой, ничего не знавшей о мужчинах.

Каждый юный роялист в Лионе, мечтавший соединиться узами родства с ее дедом, считал своим долгом ухаживать за Мадлен Харкур. Все эти кавалеры были французами, очаровательными и романтичными, а один особенно хорош. Он походил на героев самых любимых книг Мадлен. Но ни один из них, ни разу не заставил ее вздрогнуть от странного ощущения, которое навевал на нее этот невежа-англичанин.

Но почему ее так необъяснимо волновал человек, рычавший в ответ на самые невинные ее вопросы? Человек, который даже в лучшем своем настроении походил на медведя, занозившего лапу?.. Это было просто нелогично… впрочем, оставалось одно объяснение. Возможно, она настолько ослабела от горя и усталости, что не могла больше прислушиваться к голосу разума. Разумеется, в этом дело! Дедушка болел так долго, что Мадлен уже и забыла, когда в последний раз ей удавалось выспаться.

Она все еще продолжала раздумывать над этой загадкой, когда обнаружила, что они достигли места, пугавшего ее больше всего: перед ней лежала открытая круглая площадка, в которой сходились шесть разных коридоров. Заявив, что отлично знает дорогу по лабиринту, Мадлен, говоря откровенно, была не вполне честна. С тех пор, как они с дедом ходили по трабулям, миновало много лет, и воспоминания ее успели изрядно потускнеть. Но единственная альтернатива – прятаться в церкви, дрожа от беспомощности, была для нее немыслима.

Мадлен лихорадочно озиралась по сторонам, переводя взгляд с одного коридора на другой. Все шесть проходов были абсолютно одинаковы… и девушка с ужасом поняла, что не имеет понятия, который из них ведет в Ла Крус Рус. Один неверный поворот – и они застрянут в подземелье на много часов или, хуже того, окончат свои дни в этих таинственных катакомбах, где, по слухам, поклонники сатаны регулярно устраивали черную мессу. Тут-то они и попадут в настоящую беду благодаря компании фальшивого священника, которого мсье Форли на удивление удачно сравнил с самим сатаной во плоти.

– Я должна собраться с мыслями, – проговорила Мадлен, остановившись так резко, что Тристан Тибальт налетел на нее, а Форли уткнулся ему в спину.

– А-а-а!!! – завопил Тристан, хватая девушку за талию, чтобы не упасть. Восстановив равновесие, он тут же убрал руки, но Мадлен уже успела ощутить невероятную силу его мускулов и твердого поджарого тела.

Вот, опять оно – это диковинное чувство… Мадлен вздрогнула, осознав, насколько глупо она поступила, доверившись этому зловещему незнакомцу только потому, что он назвался посланцем ее отца-англичанина… и сразу же сообразив, что сожалеть об этом слишком поздно. Так или иначе, судьба ее уже решена, и выбора не оставалось. Скрестив пальцы на удачу, Мадлен направилась к третьему коридору по правую руку.

Форли двинулся следом за нею, Тристан неохотно поплелся последним, молясь про себя, чтобы коридор как можно скорее вывел на очередную открытую площадку, прежде чем нервы его окончательно сдадут. С угрюмой решимостью Тристан заставлял себя передвигать ноги шаг за шагом и постарался сосредоточиться на том, что говорила Мадлен.

– В эти трабули ведут черные ходы домов самых богатых жителей Лиона, – рассказывала она. – Если я увижу дверь дома, когда-то принадлежавшего моему деду, я пойму наверняка, что мы попали в коридор, который рано или поздно выведет нас в Ла Крус Рус.

Тристан поднял фонарь повыше и уставился на ряд совершенно одинаковых дверей, тянувшийся вдоль стены коридора.

– Но как вы отличите вашу дверь от всех остальных? – удивился он. – По-моему, они все одинаковые!

– На двери, которую я ищу, должно быть два герба: герб герцогов Медичи, которые построили этот особняк в пятнадцатом веке, и… – в голосе ее зазвенела неприкрытая гордость. – И герб благородного рода Наварелей, владевших этим домом на протяжении трех последних столетий. – Помолчав немного, Мадлен добавила: – Сейчас в нем, разумеется, живет префект Лиона – бонапартист, который до революции был фермером, и разводил свиней.

Тристан отметил прозвучавшее в этих словах презрение и впервые начал понимать, почему Калебу Харкуру так хочется ввести свою дочь в круги английской аристократии. Подобно своей матери, Мадлен Харкур на меньшее не согласится. Интонация, с которой она произнесла слова "разводил свиней", свидетельствовала о том, что эта мадемуазель питала откровенное презрение к простолюдинам.

Тристан улыбнулся. До чего же неуютно эта французская аристократка будет чувствовать себя в шкуре простого крестьянина… и как же застыла бы в жилах Мадлен Харкур ее голубая кровь, узнай она, что в течение следующих двух недель спутником ее будет сын проститутки из лондонских трущоб!

Бедный Гарт! Провести всю жизнь прикованным к этой тщеславной француженке… и не слишком ли дорогая цена за надежду спасти свой титул и имение? Впервые в жизни Тристану подумалось, что в положении незаконного отпрыска есть свои преимущества.

И почему-то он испытал немалое удовольствие от мысли, что обнаружил в своей будущей невестке хотя бы один изъян.

В тот момент он не задумался, почему это так его порадовало.

– Боюсь, я свернула не туда, – извиняющимся тоном созналась она. – Надо вернуться обратно.

Ответом на это признание была гробовая тишина. Девушка помедлила, ожидая от спутников взрыва досады, а возможно, и гнева. Но Тристан Тибальт стоял неподвижно, вслушиваясь во что-то, как насторожившаяся гончая, а Форли обеспокоено вглядывался в его лицо.

– Там, впереди, какие-то люди, – наконец сообщил Тибальт. – Не знаю точно, сколько их там. Они довольно далеко, но движутся быстро и направляются в нашу сторону.

Мадлен затаила дыхание, тоже прислушиваясь.

– Вы уверены? Я ничего не слышу.

– Поверьте ему, – сказал Форли. – Я по опыту знаю, что у милорда слух и инстинкты, которым могла бы позавидовать даже… лиса.

– Встречаться с ними нельзя ни в коем случае, – угрюмо пробормотал Тибальт. – Нам надо где-то спрятаться, а до сих пор я не видел в этой стене ни единой ниши. – Он передал свой фонарь Форли и нащупал свободную руку Мадлен. – Единственная наша надежда – успеть вернуться на центральную площадку и нырнуть в один из коридоров.

С этими словами Тристан взял фонарь Мадлен в левую руку, правой рукой сжал запястье девушки и бросился бежать по коридору, увлекая свою спутницу за собой.

Мадлен могла похвалиться длинными ногами, однако ноги англичанина были еще длиннее, а пальцы его стальным браслетом сжимали ее запястье. Девушка отчаянно торопилась следом за ним по узкому трабулю, с трудом передвигая ноги в тяжелых крестьянских башмаках и, молясь про себя, чтобы эти башмаки не свалились на бегу. К тому моменту, когда они достигли площадки, сердце ее бешено колотилось, а легкие горели, требуя хотя бы глоток свежего воздуха. Ни секунды не колеблясь, Тристан нырнул в ближайший проход и отбежал на такое расстояние, на котором их ни при каких обстоятельствах не смогли бы заметить с площадки.

– Дайте мне вашу куртку. Я прикрою фонарь, – потребовал он.

Мадлен сбросила с плеч холщовую куртку и вручила ее Тристану. Мгновенно воцарилась темнота, и сердце девушки вновь испуганно затрепетало. Вообще-то она не боялась темноты, но этот старинный лабиринт и близость загадочного незнакомца выводили ее из себя.

– Не будет ли безопаснее, если мы пройдем дальше по коридору? – прошептала она, когда смогла, наконец, перевести дыхание.

– Возможно, но я предпочел бы остаться здесь.

Глаза Мадлен привыкли к темноте, и она заметила, что взгляд Тристана прикован к освещенной луной площадке. Он глядел туда с такой настойчивостью, словно от этого зависела вся его жизнь… и, с ее точки зрения, это было странно. Собравшись с духом, Мадлен сделала еще одну попытку:

– Не слишком ли мы близко стоим к площадке на тот случай, если те, кто шли навстречу нам в том коридоре, выберут этот коридор?

– Если у вас есть заступники на небесах, помолитесь им, чтобы этого не случилось.

Мадлен фыркнула:

– Будь у меня заступники, мсье, мы с вами не тряслись бы сейчас от страха в этом трабуле!

– Тряслись от страха? Вы себя имеете в виду, мадемуазель? – Тристан презрительно поморщился. – Да если бы вас бросили в клетку к голодным львам, я, не колеблясь, поставил бы свой последний шиллинг против этих несчастных Божьих тварей!

– Это следует понимать как комплимент?

Тристан по-прежнему неотрывно смотрел в сторону площадки.

– Понимайте, как хотите.

Мадлен предпочла проигнорировать это замечание. Лучше сменить тему, чем позволить этому неотесанному грубияну считать, что ее волнует его мнение. Она тоже с тревогой взглянула на площадку.

– Где же фонарь мсье Форли? Боюсь, мы его потеряли!

– О Форли не беспокойтесь. Он сам о себе позаботится.

Мадлен вздрогнула, охваченная страхом за этого забавного маленького итальянца, к которому уже успела проникнуться дружескими чувствами. Наверняка этот черствый англичанин проявил бы такое же безразличие к ней самой, окажись она на месте Форли! Ее поражало, насколько этот человек замкнут на себе: похоже, ему не нужен никто на всем белом свете! Мадлен задумалась: уж не за эту ли холодность и равнодушие к людям мсье Форли прозвал его Лисом?

Но тут объект этих размышлений неожиданно с силой схватил ее за плечо.

– Какого черта здесь творится? – хрипло прошептал он.

Мадлен увидела, как на площадке собираются какие-то фигуры в черных капюшонах. У каждого в руке была свеча. В то же мгновение луна скрылась за тучей, и теперь только крошечные огоньки свечей озаряли эту диковинную процессию, похожую на сборище теней.

Десяток фигур образовали на площадке круг. Затем, невзирая на то, что даже луна отвратила свой лик от их дьявольского действа, один запел на каком-то древнем языке… Ничего подобного Мадлен еще никогда не слыхала. Остальные один за другим подхватывали напев, и голоса их сливались в какой-то извращенной гармонии, от которой у Мадлен пробежали мурашки по коже.

– Во имя Бога, – выдохнула она. – Значит, слухи о черной мессе не лгали!

– Черная месса?! – Тристан Тибальт едва слышно пробормотал свое любимое парижское ругательство. – Только этого нам не хватало, чтобы достойно завершить прекрасный сегодняшний вечер!

Впервые с того момента, как Тристан вторгся в ее жизнь, Мадлен почувствовала, что полностью с ним единодушна. Перекрестившись, она затаила дыхание и стояла, не сводя глаз с площадки до тех пор, пока последняя из зловещих фигур не исчезла в коридоре точно напротив того, в котором прятались беглецы.

Рослый англичанин не пошевелился, только пальцы его крепче сжались на плече Мадлен, а дыхание стало тяжелым и хриплым. Мадлен Харкур испытала минутное торжество: итак, этот невозмутимый на вид англичанин все-таки знает, что такое страх.

Несколько мгновений спустя луна снова выбралась из-за туч и залила площадку серебристым светом. Англичанин, наконец, ослабил свою стальную хватку, снял куртку с фонаря и снова уставился на площадку, словно пятна лунного света тянули его к себе, как магнит.

– Ну вот, – проговорил он без всякого выражения. – Что дальше, мадемуазель лоцман? У вас есть хоть малейшее представление, где мы находимся?

Заразившись его хладнокровием, Мадлен собралась с духом и огляделась по сторонам, твердо решив не поддаваться страху.

– Трудно сказать. Слишком темно. Но что-то в этом коридоре кажется мне знакомым, – ответила она так же спокойно, как прозвучал обращенный к ней вопрос.

– Вот и хорошо. Чем скорее мы отсюда выберемся, тем лучше. Но если у вас есть какие-то сомнения, Бога ради, выскажите их сразу. Хватит с нас беготни по этим проклятым трабулям!

Мадлен напряглась.

– Я сделаю все, что в моих силах, чтобы не причинить вам новых неудобств, мсье.

Еще раз скрестив пальцы, она двинулась вперед по коридору. Этот ход был чище и шире, чем предыдущий, а двери в его стене выглядели богаче и дальше отстояли друг от друга.

Со вздохом облегчения Мадлен увидела нишу со старинным каменным колодцем, за которым от главного коридора ответвлялся узкий боковой ход. Если память не изменяла ей, дом, когда-то принадлежавший ее деду, находился буквально в нескольких шагах от этого перекрестка.

– Вот дверь, которую я искала, – сообщила она, остановившись, чтобы провести рукой по двум резным гербам четырнадцатого века. Точно так же она ощупывала эти эмблемы и в тот раз, когда дедушка впервые привел ее сюда, чтобы рассказать историю ее благородного рода.

Мадлен помнила, какая горечь звучала в голосе старого графа, когда он объяснял ей:

– Я не смею подвести тебя к парадному входу, ma petite fille. Увы, мы вынуждены стоять здесь, как торговцы рыбой у дверей богатого купца. Ибо в доме, который веками принадлежал Наварелям, теперь поселилась наглая чернь.

Хотя со времени того разговора прошли годы, Мадлен до сих пор не могла избавиться от сострадания к старику, который всю жизнь потратил на оплакивание богатства и привилегий, некогда принадлежавших ему по праву.

Бросив прощальный взгляд на свой родовой герб, она мысленно захлопнула дверь своего аристократического прошлого и распахнула другую, ведущую в неизвестное будущее, куда собирался доставить ее этот суровый англичанин. Мадлен вдруг пришло в голову, что он удивительно терпелив с ней, учитывая явную вспыльчивость его натуры. Сначала он помог ей похоронить деда, подвергаясь огромной опасности, а вот теперь смиренно ждет в этом темном трабуле, пока она распрощается со своей жизнью в Лионе. Возможно, на самом деле он не такой уж черствый и бездушный, как кажется…

– Я готова, – проговорила Мадлен, чувствуя, как в потаенном уголке ее сердца зарождается симпатия к этому загадочному незнакомцу, которому отец поручил быть ее защитником. – Обещаю вам, больше мы не задержимся ни на одну лишнюю минуту.

– А я обещаю, что при первой же попытке нарушить это обещание я вам его напомню.

Язвительный сарказм в его голосе слишком явно свидетельствовал о том, что Тристан Тибальт не был ни терпелив, ни сострадателен. Просто-напросто он выполнял неприятное задание Калеба Харкура. Но по какой-то необъяснимой причине неодобрение этого угрюмого англичанина выводило Мадлен из себя. Она внезапно задалась вопросом: сколько в это смутное время платят лондонские купцы за доставку в родительский дом дочерей из Франции?

– Сколько нам еще идти? – мгновение спустя осведомился Тристан сдавленным голосом.

– Я не уверена, мсье. С тех пор как я в последний раз спускалась в трабули, прошло довольно много времени.

– Если бы вы передвигали ноги немного быстрее, мне было бы очень приятно, – проворчал Тристан сквозь сжатые зубы.

– Быстрее, мсье?! – Испуганная настойчивостью этой просьбы, Мадлен обернулась и окинула его взглядом. Вот опять… этот демонический взгляд… эти крепко сжатые кулаки… Казалось, англичанину приходится сдерживаться изо всех сил, чтобы не наброситься на свою спутницу со всей накипевшей в его груди злобой.

– Да, быстрее, мадемуазель. Я хочу взять лошадь и экипаж Форли прежде, чем их постигнет судьба моей собственной лошади.

Ах, вот что его беспокоило! Англичанин потерял свою лошадь по вине Мадлен и, должно быть, именно поэтому на нее злился.

– Не бойтесь, мсье, – язвительно проговорила девушка. – Я прослежу за тем, чтобы мой отец компенсировал вам эту потерю.

– Потерю? Какую потерю? – пробормотал Тристан, недоуменно наморщив лоб.

Мадлен воззрилась на него с изумлением. Неужели она имеет дело с сумасшедшим? Или он все-таки болен? Быть может, у него лихорадка? Жар? А иначе, почему он обливается потом в этих холодных, промозглых трабулях?

Не переставая терзаться этими вопросами, Мадлен прибавила шагу и, в сущности, пробежала последнюю четверть мили до выхода на Ла Крус Рус. Англичанин следовал за ней по пятам.

– Вот мы и пришли, – задыхаясь, сообщила она. – Осталось только пересечь этот квартал, и мы попадем к месту, где сливаются Рона и Сона. Мсье Форли говорил, что именно там он спрятал лошадь и кабриолет.

– Слава Богу, – прошептал Тристан Тибальт, уставившись на звездное небо над головой. Его чудные светлые глаза горели от восторга.

По обе стороны этого узкого переулка высились двухэтажные дома, однако, давящего потолка над головой здесь уже не было. Тристан прислонился к стене, глотая воздух, словно эта короткая пробежка отняла у него последние силы. Все это показалось Мадлен чрезвычайно странным: такой здоровый и крепкий на вид человек должен был бы без труда перенести это ночное приключение.

Мадлен прижала палец к губам, призывая Тристана хранить молчание. Она снова прикрыла фонарь курткой, но в переулке все равно было слишком светло от луны и света, льющегося из множества открытых дверей. Мадлен сделала глубокий вдох. Воздух был наполнен тяжелым восковым дымом от десятков свечей, горевших в домах, и странным затхлым запахом. Мадлен вспомнила, как дед говорил ей, что этот запах исходит от тканей, хранящихся здесь в ожидании доставки на корабли торговцев шелком, которыми так славился Лион.

Тристан Тибальт коснулся ее плеча.

– Что это за шум? – прошептал он. Мадлен прислушалась к знакомым звукам: клик-клак-дзынь… клик-клак-дзынь…

– Это ткачи… они ткут шелк… – шепнула она в ответ. – В этом квартале ткацкий станок есть в каждом доме. Члены семьи работают по очереди, а спят на чердаках. Поэтому ткацкие станки никогда не умолкают. – Она задумчиво нахмурилась. – Ткачам жарко за работой, поэтому они почти никогда не закрывают двери домов. Чтобы добраться до цели, нам придется пройти мимо десятков открытых дверей. Остается лишь молиться Господу, чтобы нас не заметили.

– Я так полагаю, эти ткачи – бонапартисты?

– По-моему, этих ткачей даже возвращение императора не сможет оторвать от их станков. Но они всей душой ненавидят старую аристократию. Если они заподозрят, кто мы такие на самом деле, они передадут нас в лапы солдат… а я не знаю, как им объяснить, что понадобилось священнику и служке в трабулях посреди ночи. Одним словом, мы будем в безопасности только тогда, когда Ла Крус Рус останется за спиной.

Тристан слушал свою спутницу вполуха. На самом деле у него голова кружилась от радости, что он сумел преодолеть эти чудовищные трабули, не превратившись по дороге в слюнявого идиота. И еще больше радовала его мысль о том, что остаток пути они смогут проделать под открытым небом.

Поправив на спине дорожную сумку, Тристан изготовился двинуться следом за Мадлен по переулку… но тут в глаза ему бросился освещенный свечой ткацкий станок в дверном проеме и ткач, трудившийся за станком.

Клик-клак-дзынь… Клик-клак-дызнь… Седовласый ткач сноровисто передвигал челнок, погрузившись в свою работу так же увлеченно, как Румпельштильцхен – злобный карлик из немецкой сказки, которую Тристану рассказывала в детстве леди Урсула. Тристан подумал, что в жизни больше не наденет шелковую рубашку.

Его мальчишески угловатая проводница скользила как тень мимо освещенных дверей. Одна дверь, другая, третья… Тристан спешил за ней, тщательно прикрывая курткой колеблющееся пламя свечи в фонаре.

Он уже готов был поздравить себя, что выбрался без потерь из этого жуткого логовища бонапартистов, как вдруг дорогу им преградили две огромные повозки, нагруженные сотнями локтей шелковой ткани.

Чтобы протиснуться между домами, необходимо было сдвинуть одну из повозок. Передав своей спутнице фонарь, Тристан с силой налег плечом на повозку. К счастью, она легко сдвинулась с места, несмотря на свои размеры, но, к несчастью, старые деревянные колеса заскрипели чересчур громко.

Один из ткачей, крепкий мужчина средних лет, мгновенно остановил свой челнок и выглянул в сумеречный переулок, подслеповато щурясь. Мадлен Харкур испуганно прижалась к каменной стене, а Тристан достал пистолет, лихорадочно молясь про себя, чтобы не пришлось пустить его в ход.

Повисла жуткая тишина. Тристан видел, как исказилось от ужаса лицо его спутницы, когда та заметила в его руке смертоносное оружие, и слышал, как она тихо ахнула, когда Тристан взвел курок. Но в тот момент, когда нервы его уже готовы были сдать, ткач типичным французским жестом пожал плечами и вернулся к станку. Двое беглецов проскользнули мимо его двери и продолжали свой опасный путь.

– Мы избежали еще одной крупной неприятности, – прошептал Тристан, пряча пистолет.

Мадлен Харкур не ответила и даже не обернулась. Тристана охватил новый приступ злости при мысли о том, что теперь эта мадемуазель считает его еще более опасным, чем враги, от которых они пытались ускользнуть.

Ему было совсем не до того, чтобы успокаивать визжащую женщину. Он не спал уже почти сутки. Голова его гудела и раскалывалась от боли, ноги уже почти отваливались от усталости, а жуткое путешествие по подземным трабулям только что поставило под угрозу его веру в собственное мужество.

Более того, как ни печально было ему признать это, восхищение этой юной девушкой в душе Тристана росло с каждой минутой. За последние несколько часов Мадлен Харкур лишилась всего, что ей было дорого в этой жизни. Любая другая женщина на ее месте была бы абсолютно сломлена. Но в душе Мадлен, похоже, с каждым новым несчастьем отвага и выдержка только возрастали… те самые отвага и выдержка, которые вот-вот готовы были покинуть самого Тристана. В сущности, он уже начал сомневаться в том, что именно он спасает эту девушку, а не наоборот.

Наконец жилища ткачей остались позади, и путники оказались на берегу Соны как раз в тот момент, когда первые розоватые лучи рассвета озарили восточный горизонт. В ноздри Тристану ударил едкий запах дыма. Небо за спиной его полыхало заревами от пожаров, поглощавших дома немногих оставшихся в Лионе роялистов. А прямо перед ним виднелась роща, о которой говорил Форли.

Внезапно до слуха Тристана донесся приветственный возглас сотен и сотен глоток. Он уловил издалека обрывки “Марсельезы” и голоса людей, нараспев перечислявших названия: Фридленд, Маренго, Аустерлиц… и другие победные сражения императора. Тристан понял, что Лион в руках генерала Камброна.

Мадлен Харкур в отчаянии закрыла ладонями лицо. Тристан инстинктивно протянул к ней руку, предлагая утешение, какое мог позволить себе в такой момент чужой человек.

– Если глаза меня не обманывают, то лошадь и экипаж Форли ожидают нас в этой роще, – проговорил он, пытаясь отвлечь внимание девушки оттого, что творилось в городе.

Мадлен отняла руки от лица и взглянула в направлении, куда указывал Тристан. В то же мгновение одинокая фигура отделилась от ствола одного из деревьев на другом берегу реки и помахала рукой. Тристан обратил внимание своей спутницы на это неожиданное явление:

– Это Форли! Черт бы его побрал, кого это он ведет? Неужели осла?

– Должно быть, он его где-то украл, – невольно улыбнулась Мадлен. – Вы были совершенно правы, мсье. Действительно, о вашем приятеле не следовало тревожиться. Но как же он присоединится к нам? Ведь здесь нет переправы!

– Он и не собирается переправляться. Наш путь лежит на север, к Парижу, а оттуда – в Кале. А Форли двинется на юг, в Тоскану.

– Значит, дальше мы направимся вдвоем? Тристан кивнул:

– Да, вдвоем.

Настороженные янтарные глаза Мадлен впились в его лицо. Тристан ответил ей не менее внимательным взглядом. И тут девушка внезапно пошатнулась, как ива под порывом ветра.

– Держитесь, Мэдди! – воскликнул англичанин, подхватывая ее за талию. С легкостью приподняв девушку над землей, он двинулся к зарослям, где их поджидал кабриолет.

– Мэдди, – повторила она, протирая глаза, как сонный ребенок. – Вы назвали меня Мэдди. Меня никто так не называл за последние пятнадцать лет. Меня вообще никто так не называл, кроме отца.

Тристан улыбнулся:

– Я и впредь буду вас так называть. Поскольку это имя во Франции малоизвестно, никто не поймет, обращаюсь я к девушке или к мальчику. – Тристан задул свечу и поставил фонарь под сиденье экипажа. – А вы, как это вам ни противно, должны будете впредь именовать меня “отец Тристан”. Иначе наш маскарад не сработает.

Мадлен прислонилась к стене кабриолета.

– Как-как я должна вас называть? – переспросила она, едва ворочая языком. Голова ее безвольно качнулась.

Тристан подхватил девушку, увидев, что она уже не держится на ногах. Заключив в объятия ее хрупкую, нежную фигурку, англичанин всерьез усомнился в успехе своей идеи выдать мадемуазель Харкур за мальчишку.

– Отец Тристан, – повторил он, бережно усаживая ее на сиденье кабриолета. Девушка тут же свернулась калачиком и прижалась бледной щекой к спинке сиденья, обтянутой черной кожей. – Вы меня слышите, Мэдди?

Мадлен не отвечала. Веки ее опустились, рот слегка приоткрылся, дыхание стало глубоким и ровным. Она погрузилась в сон.

Мэдди снилось, что она бежит по бесконечным темным трабулям, а за ней гонится черноволосый мужчина с диковинными светлыми глазами и блестящим серебряным пистолетом в руке… Проснувшись, она обнаружила, что едет в кабриолете по сельской местности. Верх экипажа был опущен, солнечные лучи падали девушке на лицо, а голова ее – о небо! – покоилась на плече того самого мужчины, который только что преследовал ее в кошмарах. Мадлен резко выпрямилась, опустила ноги на пол кабриолета и огляделась по сторонам.

– Nom de Dieu, где мы находимся?

– На дороге в Руан. Мы уже изрядно продвинулись. Вы проспали не один час. – С буйными черными волосами, обрамлявшими его лицо, и с суточной щетиной на щеках этот англичанин положительно походил на прислужника дьявола. Глаза его, устремленные на лицо спутницы, окончательно довершали сходство.

– Скажите, Мэдди, вы умете править лошадьми?

– Править лошадьми? Но зачем?..

– Видите ли, мы все еще слишком близко к Лиону, и останавливаться рискованно. А мне нужно поспать.

Мадлен испуганно уставилась на него:

– Я никогда не правила лошадьми, мсье! Благородная девушка не обязана владеть этим искусством!

– В Лионе, возможно, и не обучают, но в Лондоне все иначе. – Тристан пожал плечами. – Ладно, сейчас самое подходящее время научиться. Эта старая лошаденка смирнее дойной коровы.

Тристан передал поводья своей спутнице.

– На самом деле все очень просто. Если хотите повернуть направо, натяните правый повод, а если налево – левый. Если хотите остановиться, натяните оба повода и скажите: “Тпру!”

И без лишних слов Тристан откинулся на спинку сиденья, закрыл глаза и тотчас же уснул.

Мэдди отчаянно вцепилась в поводья. К счастью, дорога впереди была прямая, как копье, и лошадь спокойно трусила по ней без всяких напоминаний.

К концу первой мили Мадлен уже пришла к выводу, что мсье Тибальт ее не обманул: чтобы править этой лошаденкой, требовалась только крепкая рука и капля здравого смысла. К концу следующей мили девушка даже позволила себе расслабиться и слегка разжать онемевшие пальцы.

Но это была ошибка. Почему-то пробегавший мимо заяц выбрал именно этот момент, чтобы выскочить на дорогу прямо перед носом у лошади. С криком ужаса Мадлен резко натянула поводья. Старая кляча остановилась как вкопанная, а мсье де Лапэн, благополучно добравшись до цели, обернулся и презрительно сморщил нос, словно желая сказать: “Неужели ты думаешь, что молодой здоровый заяц не в состоянии увернуться от какой-то дряхлой лошаденки?” И на прощание поведя ушами, скрылся в кустарнике. 1

Судя по тому, как фыркнула старая кляча, она была крайне недовольна тем, как Мадлен обращалась с поводьями.

– Прошу прощения, мсье де Шеваль, – сокрушенно проговорила девушка. – Я вовсе не хотела доставить вам неудобство. Не подумайте, Бога ради, что я пыталась вырвать вам зубы. И вообще… клянусь, больше ничего подобного не повторится. Можете спокойно продолжать свой путь.

Лошадь не двигалась с места.

Самым сладким голоском, на какой она только была способна, Мадлен продолжала:

– Пожалуйста, мсье де Шеваль! Нам надо двигаться дальше. Понимаете, Корсиканец идет по следу!

Лошадь фыркнула и дернула ушами, но не оторвала копыт от земли.

Хотя Мадлен была уверена, что упрямая кляча родилась, выросла и состарилась во Франции, она попробовала обратиться к ней по-английски, по-итальянски, а затем и по-немецки – просто на всякий случай. Бесполезно.

Мадлен поняла, что лошадь не сдвинется с места до тех пор, пока не услышит правильную команду. Но этот болван англичанин научил ее только останавливать лошадь и не сказал, как заставить ее вновь пуститься в путь.

Отчаявшись, девушка потрясла за плечо своего спутника, по-прежнему мирно дремавшего рядом с ней.

– Проснитесь, мсье, – попросила она. – Вы мне нужны!

И тут, к ее немалому изумлению, этот чудной англичанин, не открывая глаз, поймал ее за руку, прижал к губам ее пальцы и нежно провел языком по ее ладони, от чего у Мадлен по всему телу разлился огонь.

– Спите, дорогая, – бархатным голосом промурлыкал он. – Я удовлетворю ваше желание утром.

Мадлен отдернула руку. Мсье Тибальту снилась женщина. Наверняка его жена, поскольку ему снилось, что они спят вдвоем. Лицо Мадлен вспыхнуло от смущения. Даже невинной девушке нетрудно было догадаться, как он истолковал ее просьбу.

Мадлен задумчиво потерла ладонь, все еще пылавшую от прикосновения его языка. Почему-то раньше ей не приходило в голову, что этого англичанина с дьявольскими глазами и сатанинским темпераментом в Лондоне могла дожидаться жена.

В следующее мгновение Мадлен задумалась о том, какая женщина могла согласиться связать свою жизнь с таким ужасным человеком.

А затем ей стало любопытно, какую женщину этот бесчувственный наглец мог найти настолько желанной, что сделал ее своей женой. И, наконец, оставался третий вопрос: какими чарами эта женщина (кто бы она ни была!) сумела превратить рычащего тигра в мурлычущего котенка?