Светильник, зажженный в полночь, и другие пьесы

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

ДЖОН БРАУН.

МЭРИ БРАУН.

МАРТА БРАУН.

Солдаты армии Джона Брауна:

ОЛИВЕР БРАУН.

УОТСОН БРАУН.

ОУЭН БРАУН.

ДЖОН КЕЙДЖИ.

ААРОН СТИВЕНС.

ДЕЙНДЖЕРФИЛД НЬЮБИ.

ЧАРЛЗ ТИДД.

УИЛЬЯМ ЛИМЕН.

ОСБОРН АНДЕРСОН.

ДЖОН КОУПЛЕНД.

СТЮАРТ ТЕЙЛОР.

БАРКЛИ КОППОК.

ДЖОН КУК.

ШИЛДС ГРИН.

МИССИС ХАФМАСТЕР.

ФРЕДЕРИК ДУГЛАС.

ОХОТНИК НА ОЛЕНЕЙ.

ПОЛКОВНИК ЛЬЮИС ВАШИНГТОН.

ЗАКЛЮЧЕННЫЙ.

ЭНДРЮ КИЦМИЛЛЕР.

ДОКТОР ДЖОН СТАРРИ.

ПОЛКОВНИК РОБЕРТ Э.ЛИ.

ЛЕЙТЕНАНТ ДЖ.Э.Б.СТЮАРТ.

ГУБЕРНАТОР ГЕНРИ Э.УАЙЗ.

ЭНДРЮ ХАНТЕР.

ЧАРЛЗ Б.ХАРДИНГ.

ГАЗЕТНЫЙ РЕПОРТЕР.

СЕНАТОР ДЖ.М.МЕЙСОН.

СУДЬЯ ПАРКЕР.

ЛОУСОН БОТС.

ТОМАС ДЕННИС.

КАПИТАН ДЖОН ЭВИС.

Заключенные, солдаты морской пехоты, репортер

^{Оформление. Спектакль должен быть оформлен в высшей степени просто: действие происходит на сцене, разбитой на открытые игровые участки. Эти участки могут представлять собой помосты или площадки на разных уровнях, расположенные в различных частях сцены. В одной картине площадка или помост изображают собой фермерский дом; другая площадка или помост — оружейный завод в другой картине; третья — зал суда; четвертая — тюремную камеру и так далее… Картины сменяют друг друга без всякого промежутка во времени. В то же мгновение, когда кончается одна, начинается следующая. Больше того, желательно даже, чтобы они, когда это возможно, накладывались друг на друга. Пьеса написана в такой форме, чтобы добиться непрерывности в потоке действия и времени. Простота оформления будет способствовать плавности действия, обогащая его, усугубляя цельность восприятия… Там, где указано, следует играть одновременно две картины на разных игровых площадках: обе темы идут самостоятельно, а затем сливаются, когда действующее лицо из одной картины проходит по сцене и вступает в другую картину.}

^{Освещение. При постановке этой пьесы играет важную роль. Оно используется, чтобы обозначать смену картин, когда на одной игровой площадке свет гаснет и освещается другая. Свет будет служить для того, чтобы высвечивать одну часть сцены, на которой происходит действие.}

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

^{Октябрьский день 1859 года. Общая комната дома на ферме Кеннеди в горах Мэриленда, примерно в пяти милях от Харперс-Ферри, штат Виргиния. В комнате тесно. В одном углу свалены кучей корзины, ящики. Время сжато. Освещение меняется по ходу действия. На сцене тринадцать человек. Две женщины: Мэри Браун, 48 лет, и Марта Браун, 17 лет. И одиннадцать мужчин (в алфавитном порядке):}

^{Осборн Перри Андерсон, 29 лет}

^{Джон Браун, 59 лет}

^{Оливер Браун, 20 лет}

^{Уотсон Браун, 24 года}

^{Джон Генри Кейджи, 24 года}

^{Джон Энтони Коупленд, 25 лет}

^{Уильям Лимен, 20 лет}

^{Дейнджерфилд Ньюби, 44 года}

^{Аарон Дуайт Стивенс, 29 лет}

^{Стюарт Тейлор, 23 года}

^{Чарлз Пламер Тидд, 25 лет}

^{Ньюби — мулат, Андерсон и Коупленд — чистокровные негры, остальные — белые. Это деятельные, сильные, живые люди, и на них начинает сказываться вынужденное бездействие. Кейджи — старший по званию после командира, за ним — Стивенс.}

^{Мэри и Марта готовят завтрак. Кто-то из мужчин читает, другие что-то выстругивают, играют в карты, в шашки. Джон Браун подходит к краю сцены и смотрит в сторону Харперс-Ферри.}

ДЖОН БРАУН. Харперс-Ферри. Вот он, рукой подать — каких-нибудь пять миль. Тихий маленький городишко, такой же, как тысяча других на этой земле. Такой же, если бы не твой оружейный завод, не твой арсенал, не твои пушки и снаряды. Когда мы завершим наше дело, о Харперс-Ферри, великий гул пройдет по земле, в каждую дверь ворвется гром и сотрясет до оснований стены каждого дома. Спи же, о Харперс-Ферри, спи. Ты мирно спал сегодня ночью, спи же и дальше мирным сном, пока не наступит та ночь, когда мы будем готовы к встрече с тобою.

МЭРИ. Можно завтракать.

ДЖОН БРАУН. Марта, веди наблюдение.

^{Марта достает вязанье и садится на игровой площадке, изображающей крыльцо. Она разворачивает серый мужской шарф, наполовину связанный. Работая, она следит за дорогой.}

МЭРИ. Сегодня копченая грудинка с луком, хлеб и кофе.

ТИДД (скривясъ, негромко вторит Мэри, затем продолжает). Это и без того известно. Три недели подряд одно и то же.

МЭРИ. Для первой смены все готово.

^{Джон Браун, Стивенс, Андерсон, Лимен и Коупленд берут каждый тарелку, чашку, ложку и вилку и выстраиваются в очередь. Мэри раздает им завтрак. Они рассаживаются по местам и склоняют головы, не притрагиваясь к еде. Ждут, склонив головы, Тидд и Ньюби за шашками, Уотсон и Оливер за картами, Тейлор что-то заносит в тетрадь. Марта кладет вязанье и тоже склоняет голову, но краем глаза продолжает следить за дорогой.}

ДЖОН БРАУН. Я прочту молитву.

(Во время молитвы стоит очень прямо, высоко подняв голову).

Вот я стою, о господи!

Веди меня! Боже, господь сил, обрушь гнев твой на рабовладельцев. Обрушь на них гнев твой, господь, судия всемогущий, ибо они попирают священнейшую из твоих заповедей, берут мужчин и женщин, наделенных бессмертной душой, и превращают их в имущество.

За это, о господи, судия праведный, пусть поля их родят тернии вместо пшеницы, пусть голод присудит их пожирать плоть их, пусть не будет у них иной влаги, чтобы утолить жажду, кроме соленого пота со лба.

Зло полыхает в этом краю, земля отдана в руки нечестивцев. Которые сами вкушают хлеб свой, но раб и сирый не вкушают хлеба.

Господи, судия всевышний, порушь их кость и плоть. Как взвиваются и пропадают искры, поглощаемые тьмою, так же пусть будет с рабовладельцем, господи, судия праведный, судия грозный.

Раба нужно освободить. Я знаю, что это следует сделать, знаю, что это следует сделать теперь, и знаю, что сделать это призван я. Ибо если не теперь, то когда же? Если не я, то кто?

Господи, помоги мне утешить всех скорбящих.

Даю тебе клятву, господи, что близок час, когда мы приступим к нашему делу.

КОУПЛЕНД. Вот вы — слуга божий. Отчего же вы не преклонили колена, творя столь истовую молитву?

ДЖОН БРАУН. Я не могу преклонять колена. Я должен молиться стоя. Я — слуга господа, это верно, но в равной мере верно и то, что я — господень сподвижник. Господь не сказал мне: «Собери войско и иди брать с боем Харперс-Ферри». Если б господь дал мне столь точное наставление, тогда я и правда был бы всего лишь слуга, коему надлежит преклонять колена. Но дело обстоит иначе. Господь возложил на меня миссию, что же касается отдельных подробностей, они представлены моему личному усмотрению. Это я двадцать лет трудился, вырабатывая план действий. Это я избрал местом для нападения Харперс-Ферри. В этом смысле я господу сподвижник. А раз я ему сподвижник, подобает ли мне преклонять колена?

КОУПЛЕНД. Ну, а грехи ваши и пороки? Из-за них не подобает ли вам опуститься на колени?

ДЖОН БРАУН. Есть ли за мною грехи? Да, есть. Есть ли пороки? Да. Но я стою за бога и за свободу. Вот та истина, та сила, которая поможет мне выстоять… Бог и я одержимы страстью дать людям свободу, и настал тот час в истории, когда это свершится.

^{Мужчины, сидящие у стола, принимаются за еду. Остальные возвращаются к прерванным занятиям: Тидд и Ньюби играют в шашки, Уотсон и Оливер — в карты, Тейлор, с карандашом в руке, углубляется в свою тетрадь.}

НЬЮБИ. Какой счет?

ТИДД. 328 на 142. В мою пользу.

НЬЮБИ. Помнится, у нас было поровну.

ТИДД. Было, да прошло. Мы играем по десять партий в день, а выиграли вы за эту неделю всего две.

НЬЮБИ. Мне еще повезет. Я еще сравняю счет.

ТИДД. Никогда. Никогда в жизни.

ОЛИВЕР (беря из колоды карты). Два да три, да четыре, итого девять. Игра.

УОТСОН (делая пометку на листе бумаги). Всего получается 6283 на 4971. В твою пользу.

ОЛИВЕР. Я приноровился к твоей манере играть. Придумал бы для разнообразия что-нибудь другое. Сбей меня с толку.

УОТСОН. Просто играть надо во что-нибудь другое! (Возмущенно отходит. Оливер берет в руки книгу).

ТЕЙЛОР (подходит к Оливеру, держа карандаш наготове над раскрытой тетрадью). Будьте другом, Оливер, почитайте мне вслух.

ОЛИВЕР (читает). «В воспитании всякого человека настает время, когда он приходит к убеждению, что зависть есть невежество, что ему должно принимать себя таким, как он есть, ибо такова его доля».

^{Тейлор, не слишком уверенно, повторяет за ним отрывок.}

Превосходно.

ТЕЙЛОР. Чересчур медленно. Нужно мне больше упражняться. Читайте дальше.

ОЛИВЕР. «Сколь ни много на белом свете хорошего, все же не обрести ему и крупицы хлеба, питающего нас, иначе как…»

МЭРИ. Вторая смена — все готово.

^{Оливер видит, что кое-кто из мужчин встал из-за стола. Трогает Тейлора, указывая ему на пустые места. Оба подходят за своей порцией и с жадностью принимаются за еду. Стивенс и Коупленд тем временем начинают партию в шашки. Лимен и Андерсон садятся играть в карты. Когда вторая смена кончает завтракать, они тоже садятся за карты и шашки, кто-то читает, кто-то строгает деревяшку, один решает головоломку. Мэри накладывает Тидду еду. Видит, что у него нет чашки для кофе, и хочет дать ее.}

Позвольте, я налью вам кофе.

ТИДД. Прошу вас, не искушайте меня — я дал зарок.

МЭРИ. Еды не хватает, а то, что есть, наскучило своим однообразием. Выпейте кофейку.

ТИДД. Я два года не притрагиваюсь к чаю и кофе. Если самоотречением можно искупить грех, который совершается на этой земле, мне и того довольно. (Отходит, так и не взяв кофе).

АНДЕРСОН. Если бы с этих карт соскоблить сало, было бы на чем пожарить яичницу.

ЛИМЕН. Остановка только за яйцами. (Смеется. Другие смотрят на него в ледяном молчании).

АНДЕРСОН. До того грязные, что цифры не разобрать.

ЛИМЕН. Как же вы все-таки определяете, какие карты у вас на руках?

АНДЕРСОН. По сальным пятнам и разводам грязи.

ЛИМЕН. Да, но это открытие принадлежит мне.

АНДЕРСОН. Это открытие принадлежит каждому на этой ферме.

ЛИМЕН. Раз вам известны приметы, значит, вы видите, какие карты у меня на руках.

АНДЕРСОН. Мог бы увидеть при желании, только я отвожу глаза, когда сдаю, — как и вы, впрочем. Итак, продолжим игру.

КОУПЛЕНД. Кто может предложить на сегодня хорошую тему для диспута?

ТЕЙЛОР. Я утверждаю: Кромвель, как генерал, выше Наполеона.

КЕЙДЖИ. Эту тему мы за последние пять дней обсуждали трижды, она выжата досуха. Довольно наполеонов и кромвелей.

ТИДД (обращаясь к Мэри). Я изнываю от скуки. Научите меня гладить.

ЛИМЕН. Есть хорошая идея для сегодняшнего диспута! Я утверждаю, что любовь, которую мужчин и женщина дарят друг другу свободно, не побуждаемые к тому брачными узами, более истинна, а стали быть, и более добродетельна, чем принудительное и упорядоченное сожительство, навязанное браком.

ОЛИВЕР. Такое утверждение нельзя делать предметом дискуссии.

ЛИМЕН. Отчего же? Такая тема занимает всякого, кто стоит на пороге жизни.

ОЛИВЕР. Ни один из участников диспута не обладает внебрачным опытом.

ЛИМЕН (разочарованно). А-а…

ТИДД. Неужели у нас ничего нет на сегодня, только карты, да шашки, да вот еще его скоропись? (С сердцем показывает на Тейлора, который ведет стенографическую запись общего разговора).

НЬЮБИ (по мере того как говорит, другие оставляют свои занятия и внимательно прислушиваются). Я сегодня никак не мог уснуть. Меня не оставляли мысли о моем отце, этом достойном белом человеке, выходце из Шотландии, который полюбил черную рабыню — мою мать, — выкупил ее из рабства, женился на ней и прижил с нею детей. Он дал свободу своей чернокожей красавице жене и мулатам-детям, которых она принесла ему. Я — свободный человек… Думал я и о моей жене, рабыне, о семерых моих детях. Нет. Не моих. Они — собственность рабовладельца из Уэрингтона, штат Виргиния, по имени Иессей Дженнингс. О многом думал я этой ночью, но думы об этих двух, отце моем и моей жене, всего глубже запали мне в душу. И думал я о том, как уживаются в мире добро и зло, и спрашивал себя: «Кто же породил добро? Бог? А кто же тогда породил зло? Человек?» Но человек — дитя господне. Господь не может творить зло, а меж тем его дети, бесспорно, творят зло. И как может господь быть несовместен со злом, если, имея власть воспрепятствовать злу, он дозволяет ему расти и множиться?.. Душа моя вопиет, тщась уверовать в благость господню. Однако меня одолевают сомнения, и, может быть, не одного меня.

СТИВЕНС. Любопытный предмет для обсуждения.

НЬЮБИ. Согласен! Итак, предлагается следующее. Я утверждаю: господь всеблаг, ибо не причиняет человеку зла, какое человек чинит себе сам.

КЕЙДЖИ. В подобном утверждении содержится погрешность…

ТИДД (делает шаг к Кейджи, оставив горячий утюг на рубашке. Мэри отставляет утюг). Почему? Может быть, вы выдвинете довод, иначе…

КЕЙДЖИ. Это утверждение исходит из посылки, что бог существует, а я, как агностик…

ОЛИВЕР (с нетерпением). Кейджи, всякий раз, как разговор касается этого предмета…

КЕЙДЖИ…а я, как агностик, принять такую посылку не могу.

ОЛИВЕР. Хорошо, будем дискутировать. Сколько я понимаю, вопрос упирается в…

ТИДД. Подождите. Оставьте этот разговор для диспута.

КЕЙДЖИ. Я исхожу из того положения, что…

ТИДД. Приберегите ваш запал для диспута.

ДЖОН БРАУН. Зачем дебатировать этот вопрос? Есть так много других. Этот предмет чрезвычайно для меня неприятен.

КЕЙДЖИ. Командир, мы здесь на ферме сходимся лишь в одном вопросе — что рабство должно быть уничтожено. Что касается природы или хотя бы существования бога — тут мы не сходимся. Кое-кто из нас не столь тверд, как вы, в понимании вопросов, связанных с земной жизнью, и уж тем паче — тех, что связаны с царствием небесным и преисподней. Мы уважаем вашу убежденность, уважайте же и вы наш взыскующий дух. Так вот, с вашего дозволения или без него, мы будем дебатировать здесь на ферме какие угодно вопросы, исключая всего лишь один: необходимость разить рабовладельческую власть в ее же владениях.

ДЖОН БРАУН. Вы правы.

КЕЙДЖИ (обращаясь ко всем). Я стою на том, что бог есть зло. (Тидду). Вы поддержите меня?

ТИДД (склонясь над гладильной доской). Я посвящаю сегодняшний день полезному занятию — учусь гладить.

ОЛИВЕР. Ньюби, вы возьмете мою сторону?

НЬЮБИ. Я не настолько силен в искусстве спорить.

ОЛИВЕР. Но ведь это вы предложили тему для обсуждения.

НЬЮБИ. Это не значит, что я способен обсуждать ее. Я лучше послушаю.

СТИВЕНС (обращаясь к Ньюби). Не хотите ли взять на себя председательские обязанности?

НЬЮБИ. Спасибо. Не откажусь.

ОЛИВЕР (обращаясь к Стивенсу). А вы будете моим сторонником?

СТИВЕНС (кивает, указывая рукой на Кейджи). Я думаю, мы сможем задать ему перцу.

КЕЙДЖИ (обращаясь к Коупленду). Вы со мной?

КОУПЛЕНД. Я не согласен с вашим исходным положением.

КЕЙДЖИ (Тейлору). А вы?

ТЕЙЛОР. Совесть не позволит мне выступить на вашей стороне…

КЕЙДЖИ. Но ведь это всего лишь…

ТЕЙЛОР…даже ради гимнастики ума.

КЕЙДЖИ. Что же, никто здесь не хочет быть моим сторонником?

^{Молчание.}

Прекрасно, я буду отстаивать свою позицию в одиночку.

^{Раздаются добродушно-насмешливые восклицания, жидкие иронические хлопки.}

МАРТА. Внимание! Лошадь с повозкой… Уф, это свои. Это Оуэн.

ДЖОН БРАУН. Он один?

МАРТА. Не видно. Повозка крытая.

ГОЛОС ОУЭНА БРАУНА. Здравствуйте, Марта! Здравствуй. Все в порядке.

^{Входит Оуэн Браун, 32 лет, за ним Баркли Коппок, 20 лет, с бочонком в руках.}

КОППОК. Легче, легче.

АНДЕРСОН. Вы так его несете, словно в нем лежат яйца.

КОППОК. Вот именно, они самые.

МЭРИ. Пируем! Яйца на ужин. В любом виде, какой только пожелаете. Вкрутую, всмятку, глазунья, омлет. Спешите заказывать!

КОППОК. Капитан Браун!

ДЖОН БРАУН. Добро пожаловать, Баркли. Рад видеть среди нас. Милости просим к нам на ферму.

МЭРИ БРАУН. Может быть, кофе?

КОППОК. Спасибо, миссис Браун, выпью. (Здоровается с теми из мужчин, кого знает). Аарон, Джон, Генри, Оливер, Джон.

КОУПЛЕНД. С приездом, Баркли.

ОУЭН (обращаясь к Ньюби). Ньюби, вот это письмо доставлено подпольной почтой.

НЬЮБИ. Благодарю. (Отходит в сторону, читает. Пока идет разговор, стоит молчаливо и неподвижно, изредка взглядывая на письмо, которое держит в руке).

ОУЭН. Вот письма тебе, отец. (Дает письма Джону Брауну).

ДЖОН БРАУН (обращаясь к Оуэну, с оттенком недовольства). Мы тебя ждали до рассвета.

ОУЭН (с нарастающей досадой). Отец, патрули на дорогах не дремлют. (И с долей сарказма). Пробираться становится все труднее, отец. С каждым разом, отец, возрастает опасность, что нас накроют.

КОППОК (пересчитывает мужчин). Десять, одиннадцать, двенадцать… Где же остальные, командир? Вы говорили, что будет больше.

КЕЙДЖИ. Еще будут человек восемнадцать из Канзаса и двенадцать с Востока.

КОППОК. Вот как?

КЕЙДЖИ. И пятьдесят человек из Канады.

СТИВЕНС. Те, что прибудут из Канады, — беглые рабы.

МЭРИ БРАУН. Всех их завербовала Гарриет Табмен. Она приведет их сюда, чтобы теперь они помогли своим братьям завоевать свободу.

^{Джон Браун отходит в сторону и принимается читать письма.}

КОУПЛЕНД. Я в прошлом году видел ее в Оберлине. Она только что вернулась с Юга, откуда вывели на свободу двадцать двух рабов, и очень устала.

КОППОК. Где мы будем спать?

КЕЙДЖИ. На чердаке.

КОУПЛЕНД (обращаясь к Коппоку). Вы хорошо играете в шашки?

КОППОК. Это смотря с кем играть.

ТИДД. Если вы знаете толк в шашках, можно устроить великолепный турнир.

ЛИМЕН. Не слушайте вы этих унылых любителей шашек. Идите к картежникам.

КОУПЛЕНД. Обещаем вам задушевное общество и занятие, которое будит мысль. Идите к шашистам.

ЛИМЕН. Обещания их лживы, как посулы блудниц вавилонских. Идите к картежникам.

КОППОК. Дайте мне сперва отдохнуть, а там и решу.

КОУПЛЕНД. Пойдемте, я провожу вас в наши роскошные покои.

^{Коупленд и Коппок поднимаются на чердак.}

КЕЙДЖИ. Оуэн, я хочу, чтобы вы были моим сторонником в сегодняшнем диспуте.

^{Джон Браун, нахмурясь, отрывается от чтения писем.}

ОУЭН. А какова его тема?

КЕЙДЖИ. Господь всеблаг, ибо не причиняет человеку зла, какое человек чинит себе сам. Оливер и Стивенс отстаивают это положение. Я же стою на том, что либо господь есть зло, либо могущество его ограничено, и он бессильный, немощный бог. Поддержите вы меня?

ОУЭН. Считайте, что я с вами. (Джону Брауну, с плохо скрытой язвительностью). Тебя, отец, огорчает, что я согласен обсуждать подобный предмет?

ДЖОН БРАУН. Мне очень горестно будет слышать, как мой сын хулит бога, — более того, оспаривает его существование. И все же ты желаешь — ты должен — выступить перед обществом, собравшимся здесь. (Поворачивается спиною к Оуэну).

КЕЙДЖИ. Оуэн, друг мой, вы видите возможности, которые открывает такой диспут?

ОУЭН. Если мы еще какое-то время посидим на этой ферме, они у нас все тут обратятся в агностиков.

КЕЙДЖИ (обращаясь к Оливеру и Стивенсу). Дайте нам минутку, чтоб подготовить наши доводы.

МЭРИ (подойдя к Джону Брауну). Ты слишком близко все принимаешь к сердцу.

ДЖОН БРАУН. Я дал ему разрешение. Что мне еще остается?

МЭРИ. Да, на словах ты разрешил — но в душе ожесточился.

ДЖОН БРАУН. Он мой сын — и он так поступает мне назло.

МЭРИ. Он мужчина. Он вправе иметь собственное мнение.

ДЖОН БРАУН. Чтоб досадить мне. Он поднимает руку на бога.

МЭРИ. Богу отдана вся его любовь — и он представил неоспоримые свидетельства этого. Если бы он не любил бога, он не сидел бы с тобой на этой ферме, выжидая, когда настанет время напасть на Харперс-Ферри… Какие новости в письмах?

ДЖОН БРАУН. Новости скверные. Хуже некуда.

МЭРИ. Можешь мне рассказать?

ДЖОН БРАУН. Не сейчас. Теперь не время.

МЭРИ. Что же ты будешь делать?

ДЖОН БРАУН. Еще не знаю.

^{Мэри вновь отходит к гладильной доске и продолжает обучать Тидда. Коппок и Коупленд спускаются с чердака.}

КОППОК (подавленно). Ну и ну, совсем крохотный чердачок.

ТИДД. Мы там ночуем и туда прячемся, когда поблизости бывает народ.

ЛИМЕН. Есть тут такая миссис Хафмастер, и при ней шестеро детишек.

ТИДД. Шестеро чертенят.

КЕЙДЖИ. Шестеро маленьких чудовищ.

АНДЕРСОН. Шестеро голозадых обезьян.

ЛИМЕН. Она тут обрабатывает огород, прямо напротив фермы, по ту сторону дороги. И что ни день, наведывается сюда — бывает, что и по два раза в день, и никто не может заранее сказать, когда она пожалует.

ТИДД. А мы всякий раз должны опрометью кидаться на чердак. Не пройдет недели, как вы начнете мечтать, чтобы настал день, когда вы сможете стиснуть в руках ее потную шею, и выворачивать, выворачивать… (Его голос срывается на крик).

^{Другие между тем подхватывают: «Выворачивать».}

МАРТА. Потише.

ТИДД (не делая паузы, понижает голос)…пока наконец не свернете.

ЛИМЕН. Точь-в-точь как мне приснилось сегодня ночью.

ОУЭН. Наша сторона готова. Кто будет председателем?

КЕЙДЖИ. Ньюби, вы как?

НЬЮБИ. Я не буду.

КЕЙДЖИ. Как же так? Пять минут назад вы были согласны.

НЬЮБИ. А теперь передумал. (Молчание, все поворачивают к нему головы).

КЕЙДЖИ (обращаясь к Коупленду). Может быть, вы займете председательское место?

КОУПЛЕНД. Хорошо. (Идет на середину комнаты). Дамы и господа, нет надобности представлять вам уважаемых участников нашего диспута. Слава их давно разнеслась по всем концам этой комнаты. А потому, не тратя напрасно слов, приступим. Итак, мы исходим из того…

ОЛИВЕР. Господин председатель, дамы и господа. Утверждается: господь всеблаг, ибо не причиняет человеку зла, какое человек чинит себе сам. А между тем зло в мире существует, и на первый взгляд может показаться, что повинен в этом господь, ибо господь всемогущ и в его силах…

НЬЮБИ (держа в руке письмо). Постоите — сядете, посидите — встанете, потолкуете о том, что есть бог, добро или зло, и чего больше в человеке — добра или зла. Мы дискутируем о Кромвеле, мы дискутируем о Наполеоне. Изо дня в день одно и то же. Сколько еще нам здесь стоять, сидеть, дискутировать, дебатировать? А Харперс-Ферри — ворота Юга — стоит и ждет.

МАРТА. Говорите потише.

НЬЮБИ (понизив голос, с яростью продолжает). Четыре миллиона рабов в муках призывают день освобождения.

ТИДД. Письмо. Посмотрите, что там говорится.

ОУЭН. Это от его жены.

МЭРИ (подходит к Ньюби и высвобождает письмо из его пальцев). Прошу вас, друг мой.

НЬЮБИ. Моя жена и семеро детей ждут освобождения. Сколько осталось времени до того дня, когда оно придет к ним?

МЭРИ (читает письмо). «Наш маленький только что начал ползать. Я протягиваю к нему руку, и он подползает ко мне. Но даже то утешение, которое дает мне малыш, бессильно умерить мой ужас. Хозяин продает часть рабов, и мы с детьми входим в их число. Молю тебя, приезжай и выкупи нас на свободу. Если не купишь ты, мы достанемся чужим людям».

НЬЮБИ. «Приезжай и выкупи на свободу». На аукционе мою жену оценят в тысячу долларов. Дети в среднем пойдут по шестьсот. Итого, пять тысяч двести долларов. «Приезжай и выкупи нас». Приезжай и выкупи. Дело за малым — взять где-то пять тысяч двести долларов (берет в руки ружье) — или взять ружье… Командир, я не могу больше ждать. Моя жена и дети больше ждать не могут… Хозяин жены радовался, когда я приезжал на свидание с нею, ведь наша любовь приносила ему богатство. Да-да. Он был рад меня видеть, когда я приезжал к жене, но обрадуется ли он мне теперь? Потому что не золотом выкуплю я жену и детей, а кровью ее хозяина.

МАРТА (при последних словах Ньюби, вставляет с нарочитой беззаботностью, но постепенно все более настойчиво). Внимание… Внимание… Миссис Хафмастер… Скорей на чердак… Миссис Хафмастер… Уходите на чердак… На чердак.

^{Джон Браун первым слышит ее предостережение. Взмахом руки он показывает мужчинам, что надо уходить на чердак. Быстро, с отработанной четкостью они убирают карты, шашки и все прочее, так что не остается никаких следов их пребывания в комнате. Кейджи и другие пытаются увлечь Ньюби на чердак, но он их отталкивает. Отступив от него, они исчезают. Остаются лишь Мэри, Марта, Оливер, Оуэн, Джон Браун и Ньюби. В последнее мгновение Ньюби сознает, что сейчас должно произойти, бросает отчаянный взгляд на чердак, но слишком поздно: ему уже не успеть там укрыться. Он возбужденно шепчет что-то на ухо Оливеру, который стоит ближе всех к нему.}

НЬЮБИ. Держите! (Бросает Оливеру ружье).

^{Оуэн подскакивает к Оливеру, и оба делают вид, будто заняты его чисткой. Ньюби оборачивается к Джону Брауну, принимая обличье смиренного черного раба или слуги, склоняет голову, держится подобострастно.}

МИСС ХАФМАСТЕР (уже вошла, так что слова ее — чистая проформа). Здравствуйте, можно к вам? (Заученно, скучным голосом кричит, обращаясь к своим детям). Не смейте выдергивать волосы из хвоста у коня. Ему нужен каждый волосок, а то нечем будет отмахиваться от мух. (Указывая на Ньюби). Чей это ниггер?

НЬЮБИ. Я кончил, хозяин. Что делать дальше?

ДЖОН БРАУН. Наколоть дрова. Тебе еще утром было сказано.

НЬЮБИ. Да, хозяин, ваша правда. Простите меня, хозяин.

МЭРИ. Покажи ему, куда их складывать, когда наколет… (Обращаясь к Оуэну и Оливеру). Ну, теперь вы кончили чистить ружье, дайте нам, женщинам, побыть наедине.

ДЖОН БРАУН. Извините, сударыня. (Обращаясь к Ньюби). Шевелись, любезный. Пошевеливайся.

НЬЮБИ. Да, хозяин. Слушаюсь, хозяин.

^{Все четверо уходят.}

МИССИС ХАФМАСТЕР. Вот лягнет тебя лошадь по башке, будешь знать… Так чей это ниггер?

МЭРИ. Муж нанял для тяжелой работы.

МИССИС ХАФМАСТЕР (садится, скидывает башмаки и растирает босые грязные ноги). Фу, какое облегчение присесть после того, как поработаешь на огороде… Это для какой тяжелой работы? У вас, миссис Смит, похоже, мужчины только путаются друг у друга под ногами от безделья… Если лошадь лягнет тебя по башке, я ей скажу спасибо и еще сахару поднесу.

МЭРИ. Он достался нам по дешевке.

МИССИС ХАФМАСТЕР. Не дадите ли попить водички, миссис Смит, — с тем самым малиновым сиропом, каким вчера угощали?.. День-деньской вы все вяжете один и тот же серый шарф. Хотя, я гляжу, тот, да не тот. Начнете один, довяжете до конца, а там принимаетесь за другой. Зачем вам их столько, когда у вас мужчин — всего отец да два брата?

МАРТА. У меня дома есть и другие мужчины.

МЭРИ (вмешивается, прерывая разговор). Выпейте, миссис Хафмастер, я уверена, это вас освежит.

МИССИС ХАФМАСТЕР. Никогда не видишь, чтобы кто-нибудь на этой ферме работал.

МЭРИ. Вот как?

МИССИС ХАФМАСТЕР. Да… (Указывает на косынку, повязанную у Мэри на шее). До чего же миленькая вещица! Мне такая была бы к лицу, миссис Смит.

МЭРИ. Не желаете ли примерить, миссис Хафмастер?

МИССИС ХАФМАСТЕР. Раз вы просите… (Повязывает косынку). Если эта лошадь раскроит тебе череп и выпустит мозги наружу, я даже не нагнусь их подобрать… Идет, миссис Смит, правда?

МЭРИ. Оставьте ее себе, миссис Хафмастер. У меня есть другая.

МИССИС ХАФМАСТЕР. А знаете, миссис Смит, чего только люди не болтают об этой ферме.

МЭРИ. Вот как?

МИССИС ХАФМАСТЕР. Да.

МЭРИ. Что же, миссис Хафмастер?

МИССИС ХАФМАСТЕР. Вот, дескать, фермеры, а работы по ферме никакой. (Трогает скатерть на столе). Прелесть что за скатерка. В самый раз пришлась бы на мой стол… Слышала я, будто к вам патруль может завернуть, проверить, что тут делается.

МЭРИ. Вот как?

МИССИС ХАФМАСТЕР. Да. Ко мне приходил офицер, начальник разъезда, поскольку огород-то у меня совсем рядом, и я сказала ему… Фунтиков пять муки у вас не найдется, пока мне не придут деньги?.. И я сказала, что вы вот-вот приметесь за дело… Заодно уж и сахару самую малость… Да, так я и сказала… Перестань дергать кошку за хвост.

^{Мэри приносит ей сахар и муку.}

Спасибо, миссис Смит, вы — добрая соседка… Оставьте герань в покое, вон сорную траву ступайте рвите. (Поднимается, собираясь уходить). Я вечерком опять зайду, миссис Смит, отведать вашего холодного малинового сока — если вы приглашаете, конечно… Хоть одну курицу еще тронешь, отлуплю до полусмерти. (Уходит).

МАРТА. Что ей известно?

МЭРИ. Подарками и угощением ее можно заставить держать язык за зубами.

МАРТА. Надолго ли?

МЭРИ. В следующий раз дам ей скатерть. (Кричит, обращаясь к тем, кто прячется на чердаке). Она ушла!

^{Мужчины спускаются в комнату.}

КЕЙДЖИ (подходит к Марте, спокойно). Что она получила на сей раз?

МАРТА. Пять фунтов муки, фунт сахару и косынку.

^{В полном молчании мужчины принимаются за прерванные занятия. Сдаются карты, устанавливаются шашки на досках, кто-то читает, один ожесточенно строгает дощечку. Тидд с плохо скрытым остервенением гладит.}

ТЕЙЛОР (держа карандаш наготове над открытой тетрадью, обращается к Лимену, который читает журнал). Читайте, пожалуйста, вслух.

ЛИМЕН (читает с чувством, Тейлор заносит его слова в тетрадь). «Когда они шли к реке, он взял ее нежную ручку. «Могу ли я надеяться?» — проговорил он, поворотясь к ней».

ТИДД (прерывает его). Тейлор, вы говорите, вам три ночи подряд снится один и тот же сон: что, когда мы нападем на Харперс-Ферри, вы будете убиты.

ТЕЙЛОР. Верно. (Кивает головой Лимену, чтобы тот продолжал читать).

ЛИМЕН (читает). «Она посмотрела ему в глаза…»

ТИДД. Вы верите сновидениям?

ТЕЙЛОР. Под Харперс-Ферри меня убьют.

ТИДД. Тогда зачем вы неустанно упражняете свой ум? Час на историю, час на занятия математиков, час — стенография, и так каждый день.

ТЕЙЛОР. Затем же, зачем вы учитесь выпекать хлеб, шить и вязать, гладить рубашки.

ТИДД. Я занимаюсь всем этим, чтоб скоротать время и не умереть со скуки. У меня одна цель: заполнить чем-то день, и только. День прошел — и слава богу. Но вы-то упражняете свой ум ради будущего. А какого будущего, если вы собираетесь сложить голову под Харперс-Ферри?

ТЕЙЛОР. На что потратил бы я годы своей жизни, будь мне суждено прожить семьдесят лет, как сказано в Писании? Неужели я провел бы их в праздности, ожидая, когда меня поглотит смерть? Нет, я совершенствовался бы в полную меру отпущенных мне способностей. Именно так делаю я теперь — и буду делать, чем бы ни измерялся отведенный мне срок жизни, годами или днями. (Лимену). Продолжайте, пожалуйста.

ЛИМЕН. «Она посмотрела ему в глаза и, застенчиво опустив прелестные ресницы, молвила: «Да, Элерик, вы можете надеяться».

^{В то время как он читает, в комнату возвращаются Джон Браун, Ньюби, Оливер и Оуэн.}

ТИДД. Командир, вот ваша рубашка. Мне так приятно было прожечь в ней дыру.

^{Мэри пытается отобрать у него утюг. Он не дает. Потом подходит к Уотсону и Коупленду, которые играют в шашки, и захлопывает доску, так что шашки летят во все стороны.}

Давайте действовать. На Харперс-Ферри!

ДЖОН БРАУН. Надо ждать.

ТИДД. До каких же пор можно сидеть здесь? Пока нас не обнаружат?

ДЖОН БРАУН. Такая опасность есть, но надо на это идти. Будем ждать.

ТИДД. У нас одно преимущество: внезапность. Зачем обесценивать его, мешкая в бездействии на ферме?

НЬЮБИ. Он прав.

КОУПЛЕНД. Я с ним согласен.

МАРТА. Не так громко. Вас могут услышать с дороги.

ТИДД (понизив голос). Я буду кричать, если мне вздумается. Заклинаю вас, безотложно снеситесь с Гарриет Табмен, пусть она приведет пятьдесят человек. И давайте наконец призовем тех, кто ждет на Востоке и в Канзасе. Будем действовать. И не медля!

НЬЮБИ. Дайте знать Гарриет Табмен.

ОУЭН. Правильно.

ДЖОН БРАУН. Нам нельзя отсюда трогаться. Мы будем ждать.

ТИДД. Будем ждать. Будем ждать. Возразите на мои доводы. Докажите, что я не прав. Только не стойте, твердя: «Мы будем ждать».

ДЖОН БРАУН. Нельзя сейчас совершать нападение на Харперс-Ферри. Мы должны ждать.

^{В ярости Тидд выхватывает у Джона Брауна из рук ружье и швыряет на пол.}

ТИДД. Вы больше не командир мне.

^{При этих словах все, что накопилось у людей на душе, прорывается наружу.}

НЬЮБИ. Мне тоже.

ОУЭН. Если ты не назначишь день атаки, ты мне не командир.

МЭРИ. Оуэн!

ОЛИВЕР (подходит к Оуэну и с силой встряхивает его за плечо). Не смей!

^{Оуэн с не меньшей силой сбрасывает его руку.}

ДЖОН БРАУН. Что ж, сказано — значит, так тому и быть. Я не командир вам больше.

КЕЙДЖИ. Он погорячился.

ДЖОН БРАУН. Выбирайте нового.

КОУПЛЕНД. Нового командира?

ДЖОН БРАУН. Большинством голосов. Мэри, бумагу и карандаши.

ЛИМЕН. Это все ожидание виновато, нам невмоготу…

КЕЙДЖИ. Командир, не ставьте под угрозу наше дело из-за горьких слов, сказанных сгоряча в тяжелый день.

ДЖОН БРАУН. Вы полагаете, что это горечь, прорвавшаяся наружу в тяжкий день? Я требую избрания нового командира потому, что нет другого способа сохранить единство нашей армии… Голосуйте! Выбирайте командира.

^{Мэри тем временем раздала всем бумагу и карандаши. Пока идет разговор, она берет шапку и обходит присутствующих, собирая в нее бюллетени.}

ТИДД. Позвольте мне объяснить мою позицию. Я — за Джона Брауна, но не за Харперс-Ферри. Я не верю в затею с Харперс-Ферри. Это ловушка.

МЭРИ (перебивает Тидда, заглушая его слова). Кто верит в Джона Брауна, тот должен верить и в Харперс-Ферри. Это одно и то же.

ТИДД. Когда мы двинемся на Харперс-Ферри, большинство из нас пойдет на смерть. И все же, когда эта армия выступит в поход, совесть обяжет меня выступить вместе с нею. Ибо удар должен быть нанесен. Ибо должен грянуть набатный колокол, пробуждая всех ото сна. Этот колокол — мы, и язык его, и звонарь — все это мы. Но нападение кончится неудачей, и большинство из нас перебьют. Так зачем же, зачем нам лишаться единственного крошечного преимущества, каким мы обладаем: внезапности?

МЭРИ (становится перед Тиддом, последним, кто еще не опустил в шапку бюллетень). Голосуйте! Вы, больше чем кто-либо под этой крышей, обязаны голосовать!

^{Тидд обводит взглядом присутствующих и со злостью, с отчаянием пишет что-то на своей бумажке и бросает ее в шапку. Мэри передает шапку Оуэну.}

ОУЭН (Тидду). Подсчитаем вместе.

^{Среди общего молчания Оуэн и Тидд считают голоса.}

ТИДД (поднимает ружье, дает его Джону Брауну). Вы — наш командир.

МЭРИ. А как же вы? Вы за кого голосовали?

ТИДД (отворачиваясь от нее, обращается к Джону Брауну). Я тоже голосовал за вас. Все мы, без исключения, голосовали за вас… Как расходимся мы с вами в оценке успеха нападения на Харперс-Ферри — и как мы едины в оценке его необходимости!

МАРТА. Внимание! Внимание! К воротам свернул какой-то мужчина.

КЕЙДЖИ. Видно, нам сегодня не будет покоя.

^{Среди мужчин происходит движение в сторону чердака; из комнаты исчезают свидетельства их присутствия в комнате.}

МАРТА. Это Джон Кук.

^{Входит Джон Кук. Ему 29 лет. Короткие приветствия. Джон Браун, Кейджи и Стивенс отводят Кука в сторону. Свет меркнет, и одновременно ярче освещается то место, где они стоят. Другие действующие лица замирают на местах.}

КУК. У меня всего несколько минут. (Разворачивает карту и показывает по ней, о чем ведет речь). Вот подробная карта Харперс-Ферри. Сюда нанесены строения, оружейный завод, арсенал, улицы, переулки. Вот здесь показано, как холмы по-над рекой Шенандоа переходят в Аллеганские горы. Марш-бросок — и мы в дебрях гор. Все в точности, как вы говорили год назад, когда посылали меня сюда обследовать местность.

ДЖОН БРАУН. Вы хорошо справились с заданием.

КУК (удовлетворенно). Днем я работаю смотрителем шлюза на канале. В свободное время торгую вразнос книгами — Библия, «Жизнеописание Джорджа Вашингтона», карты. Но эта карта особая, я над нею трудился целый год. Заполнял ее постепенно.

КЕЙДЖИ. Так хорошо все сделал — и еще успел подыскать себе хорошенькую девушку, добиться ее расположения и жениться.

КУК. Тут жирным кружком обведена большая ферма, она принадлежит полковнику Льюису Вашингтону, внучатому племяннику Джорджа Вашингтона. Я до прошлой недели не мог придумать, под каким удобным предлогом наведаться к нему. И вдруг меня осенило: пойду попробую продать ему книжку «Жизнеописание Джорджа Вашингтона, отца и основателя нашей страны».

КЕЙДЖИ. Кому и продать такую книгу, как не ему.

КУК. Купил четыре штуки — одну себе, три для родственников. Даже в дом меня зазвал, выпить рюмку хереса. Даже показал мне шпагу, которую Джордж Вашингтон получил от генерала Лафайетта. Я ее сам держал в руках.

ДЖОН БРАУН. Какую, вы сказали, шпагу?

КУК. Которую Джордж Вашингтон получил от Лафайетта. Чудо, а не шпага.

Джон Браун. Это не просто шпага, это нечто большее. Шпагу, которую держал в руках Джордж Вашингтон, увидит раб. Она помогла белому человеку завоевать свободу и теперь поможет черному. Когда мы нагрянем в Харперс-Ферри, я отряжу людей к полковнику Вашингтону. Эта шпага должна быть у меня.

КУК. Можно, я войду в этот отряд?

ДЖОН БРАУН. Да!

КУК (смеется). Удивится же он, когда меня увидит! Ну, мне пора.

ДЖОН БРАУН. Вы не останетесь поужинать?

КУК. Я и так слишком задержался. Жена не знает, где я. Нужно торопиться домой. (Делает шаг к двери, оборачивается. Пылко). Капитан, моя жена очень молода, ей недостает житейской искушенности. Она верит, что я тот, за кого выдаю себя: смотритель шлюза на канале, на стороне приторговываю книжками, а для души шныряю по окрестностям, составляя карты. Ночью в постели, когда кругом все стихнет, она протягивает ко мне руку, и, сжимая ее перед тем, как заснуть, я томлюсь желанием открыть ей правду.

ДЖОН БРАУН. Такова участь всякого заговорщика. Чем человек достойнее, тем горше боль. А мы — заговорщики.

КУК. Я знаю, если сказать ей правду, она будет с нами.

ДЖОН БРАУН (холодно). Опасность чересчур велика. Вы будете молчать как убитый.

КУК. Молчать как убитый. Слушаюсь, командир. (Уходит).

^{Свет меркнет, и площадка погружается в темноту. Джон Браун, Кейджи и Стивенс подходят к остальным и тоже замирают в неподвижности. Эта площадка остается в полутьме; освещается другая: Марта и Оливер в фруктовом саду.}

МАРТА. Наш милый сад. Опять мы здесь… Мы оборвали все яблоки до последнего. Помнишь воскресный пирог с яблоками?

ОЛИВЕР. Я полюбил эти старые корявые деревья, их ветви, которые служат нам укрытием.

МАРТА. Где-то мы будем, когда они вновь зацветут?.. А ведь мужчины знают, что мы уединились здесь.

ОЛИВЕР. Боюсь, что да… (Присвистнув). Смотри, какие черные тучи. Собирается гроза.

МАРТА. Мир знает, что муж и жена дарят друг другу плотскую радость, но ему не дано знать, когда наступают мгновения близости. А в этом доме знают — до часа, чуть ли не до минуты. Когда мы вдвоем, мне порою чудится, что с нами кто-то третий — проходит мимо, едва не задев меня, касается моей кожи.

ОЛИВЕР. Разве кто-нибудь здесь хоть раз привел тебя в смущение, когда мы уединялись, заставил тебя почувствовать неловкость хоть одним движением, усмешкой, взглядом?

МАРТА. Нет, никто и никогда. Но ощущение все-таки остается — что с нами кто-то третий, проходит рядом, задевает меня.

ОЛИВЕР. Жаль, что у тебя такое чувство.

МАРТА. Оливер, супруг мой, поцелуй меня.

^{Они целуются.}

Мне было хорошо с тобою здесь в саду, но я мечтаю быть с тобой в постели.

ОЛИВЕР. Интересно, что поведает людям о нас с тобой история.

МАРТА. Как живо присутствует в твоем сознании история. Здесь на ферме со всеми так — каждый живет с оглядкой на историю.

ОЛИВЕР. И ты тоже, милая… Если нас ждет удача, мир назовет нас героями, и на этом старом доме будет развеваться флаг.

МАРТА. А если неудача?

ОЛИВЕР. Неудача? Тогда большинство из нас погибнет, а те, кто останется в живых, повиснут между небом и землей.

МАРТА (целует его). Оливер, у меня будет ребенок.

ОЛИВЕР. Наше дитя, зачатое в краю рабства, — наше дитя доживет до тех дней, когда этот край станет свободным краем свободных людей. Я клянусь тебе в этом, Марта. Жизнью своей клянусь… Тсс! (Напряженно прислушивается). Ветерок пробежал, вот и все.

МАРТА. Листья задрожали.

ОЛИВЕР. В воздухе потянуло холодком.

МАРТА. Тучи совсем черные.

ОЛИВЕР. По ту сторону гор идет дождь. Еще минута — и пойдет у нас.

МАРТА. Вот и первые капли. Скорей. Бежим.

ОЛИВЕР. Бежим.

Пока они бегут к дому, свет на площадке, изображающий сад, меркнет, и освещается площадка, изображающая ферму. Гроза бушует вовсю, то и дело гремит гром. Неподвижная группа оживает.

КЕЙДЖИ (очень громко). Слушайте все! Можно кричать. Шуметь. Гроза перекроет все звуки. Шумите что есть силы. Гром будет нам защитой.

^{Под тяжкие раскаты грома и шум ливня в комнате творится несусветное: все кричат на разные голоса, кто-то пронзительно верещит, кто-то пускается в пляс под поросячий визг, одни кукарекают по-петушиному, другие мяукают, мычат и так далее, подражая разным животным; раздается лихой посвист, четверо затевают строевые занятия, дурашливо гаркая: «Нале-ву! Шагом марш! Напра-ву! Кру-гом! Рота, смирно!» Один, схватив оловянную кружку и миску, как сумасшедший колотит ими друг о друга, некоторые, разделившись парами, борются. Один из мужчин негромко запевает «Лорену»[4], другой подхватывает, за ним — третий, четвертый, и постепенно поют все. Гроза начинает стихать.}

Не так громко. Гроза проходит.

^{Пение замирает.}

Все успокоились.

^{Полная тишина. Мужчины обмениваются внимательными взглядами.}

ТИДД. Я пошел спать.

^{Мэри зажигает свечи и раздает их мужчинам, которые выстраиваются в очередь на чердак, так что каждый второй или третий в очереди стоит со свечой в руке. Процессия движется наверх, в молчании, словно бы совершая религиозный обряд. Стоит глубокая тишина.}

ОЛИВЕР (последний в очереди). Спокойной ночи, Марта. Храни тебя господь.

МАРТА. Спокойной ночи.

^{Джон Браун знаком подзывает к себе Кейджи и Стивенса. Все трое выходят на полуосвещенную площадку авансцены и застывают в неподвижности.}

МЭРИ (держа в вытянутых руках рубашку). Bот рубаха, которую прожег Тидд.

МАРТА (приглядываясь). Это же не отцовская рубаха! Тидд прожег свою. Не помнил себя от гнева и все же не стал портить чужую вещь.

МЭРИ. Завтра я научу его, как класть заплату.

МАРТА. С заплатой ему хватит дела на полдня.

МЭРИ. Идем-ка спать, Марта, день окончен. (Глядит в ту сторону, где стоит Джон Браун. Мягко). Доброй ночи, дорогой мой неспокойный муж. Доброй тебе ночи.

^{Мэри и Марта уходят, свет на этой площадке меркнет, и освещается та, где стоят Джон Браун, Кейджи и Стивенс. Они приходят в движение.}

СТИВЕНС. Что ж, сегодняшний день прошел благополучно.

КЕЙДЖИ. Так-то так, но кто может поручиться за завтрашний? Командир, отчего вы не возразили на довод Тидда разумно, а лишь твердили: «Мы будем ждать»? Вы сами добились того, что произошло это голосование. Зачем?

СТИВЕНС. Либо мы наносим удар быстро, согласно, как единая армия, либо…

КЕЙДЖИ. Либо все разбредутся кто куда. Давайте же сообщим Гарриет Табмен, чтобы она шла сюда из Канады и привела пятьдесят человек, давайте…

^{Джон Браун вынимает письмо и протягивает его Кейджи. Кейджи быстро пробегает его глазами и передает Стивенсу.}

Ужасно. Ужасные вести.

ДЖОН БРАУН. Потому я и добивался голосования. (Выкрикивает с болью). Гарриет Табмен заболела и слегла! Сколько раз пробиралась на Юг, собирала рабов, пряталась по болотам, часами шагала без отдыха, и вот…

КЕЙДЖИ. Она вообще не добралась до Канады.

ДЖОН БРАУН. Мы рассчитывали, что полсотни людей ждут нас к северу от границы, но ничего этого нет. Мы одни.

СТИВЕНС. Да, но есть еще наши друзья из Канзаса и с Востока.

ДЖОН БРАУН (с горечью доставая из кармана несколько писем). Сегодня утром письма как на подбор. (Показывает одно письмо). Генри Карпентера с нами не будет. Пустился в путь сюда и с полдороги вернулся — духу не хватило. (Показывает другое). Люк Парсонс отступился от нас. Джордж Гилл — отступился. Алексис Хинкли — был готов к нам примкнуть, стойко продержался год, теперь не может, из-за семейных неприятностей. У всей семьи человеческой неприятности!.. Нет, кое-кто подоспеет, но сомневаюсь, чтобы нас набралось три десятка. А мой план рассчитан на сто человек.

СТИВЕНС. Что же нам, разойтись и ждать до лучших времен?

ДЖОН БРАУН. Я готовил себя к этому двадцать лет. Всю свою жизнь, шаг за шагом, поворот за поворотом, я шел извилистым путем к этой цели. И вот настала минута положить мою жизнь на костер, если понадобится — противопоставить мое существование существованию рабства. Я не сдамся. Мы лишились пятидесяти сторонников из Канады…

КЕЙДЖИ. И Гарриет Табмен.

ДЖОН БРАУН. Тяжелый удар, но не смертельный. Необходимо восполнить чем-то равноценным потерю этих пятидесяти.

КЕЙДЖИ. И Гарриет Табмен.

ДЖОН БРАУН. Надо найти беглого раба, наделенного могучим ораторским даром. Найти негра, чье имя известно каждому рабу в самых темных углах страны рабства. Мне самому идти к рабам нельзя — я узник моей белой кожи. Но этот негр — другое дело. Когда он скажет рабу: «Подымайся и берись за оружие — вот оно!» — колебаний не будет.

КЕЙДЖИ. Фредерик Дуглас!

СТИВЕНС. Дуглас — правильно!

ДЖОН БРАУН. Да, Фредерик Дуглас.

КЕЙДЖИ. Вы не имеете права даже просить его к нам примкнуть. Его газету читают тысячи.

ДЖОН БРАУН. Что важней, издавать газету, направленную против рабства, или с оружием в руках воевать, дабы освободить целую армию рабов? Ему придется на короткое время отложить работу.

КЕЙДЖИ. Жизнь Фредерика Дугласа слишком дорого стоит, чтобы рисковать ею, вовлекая его в эту операцию.

ДЖОН БРАУН. Вы хотите сказать, что наша жизнь стоит меньше?

КЕЙДЖИ. Да! Наша жизнь не такая ценность, как его.

ДЖОН БРАУН (отметая их возражения). В конечном счете, о жизни каждого из нас будут судить по содеянному. Я просил Дугласа встретиться со мною тайно подле заброшенной каменоломни под Чеймберсбергом. Кейджи, вы будете сопровождать меня. Я знаю, Фредерик Дуглас станет в наши ряды.

^{Свет на этой площадке гаснет, и освещается другая, изображающая заброшенную каменоломню под Чеймберсбергом. Карьер, наполнясь водою, превратился в пруд. Джон Враун и Кейджи переходят на площадку с каменоломней; одновременно с другой стороны на ней появляются Фредерик Дуглас и Шилдс Грин. Дуглас — мулат. Грин — чистокровный негр. Джон Браун и Дуглас становится посередине площадки, Кейджи и Грин пока что держатся в стороне, внимательно наблюдая за главными героями картины. Между последними словами Джона Брауна и следующими далее почти нет перерыва.}

Год назад я мог говорить о Харперс-Ферри лишь в общих выражениях. Теперь же, располагая данными, которые собрал Кук, я убежден, что нападение может завершиться успешно.

ДУГЛАС. Все, что вы сказали, нисколько не изменило моего мнения. Харперс-Ферри — это железный капкан. Одна челюсть капкана — мост через Потомак, другая — мост через Шенандоа.

ДЖОН БРАУН. Послушайте. Послушайте меня. На Потомакском мосту — один-единственный часовой. Мы снимаем его и входим в Харперс-Ферри. Затем несколько наших захватывают арсенал и оружейный завод… (Поднимает руку, останавливая Дугласа, который хочет его перебить). В действительности все куда проще, чем на словах: у ворот оружейного завода всего-навсего один часовой. Тридцать часов Харперс-Ферри будет в моих руках. Тридцать часов. И в эти часы, Фредерик, необходимо, чтобы вы были с господом и со мною.

ДУГЛАС. Легче, легче, мой друг. Мы еще не дошли до вопроса о моем участии.

ДЖОН БРАУН. За эти тридцать часов рабы поднимутся и встанут под наше знамя. А потом, пока город еще не успел собраться с силами для контратаки, мы перейдем через Шенондоа и подожжем за собою мост. Силы неприятеля застрянут на той стороне горящего моста; мост будет позади, впереди — горный хребет. (Опять вскидывает руку, останавливая Дугласа). Крутой короткий подъем — и мы в безопасности средь горных кряжей, мы под защитой Аллеган.

ДУГЛАС. Вот вы уже опять воспарили к горным вершинам.

ДЖОН БРАУН. А уж когда мы окажемся там, нас не выбить никакими силами. Будем совершать внезапные набеги на плоскогорье, забирать с собою рабов и снова уходить в горы.

^{Дуглас в нетерпении пытается вставить слово. Джон Браун удерживает его, подняв руку.}

Я говорю сейчас об армии — армии, которая непрерывно в действии и пополняет свои ряды рабами, которым она дала свободу.

^{Дуглас вновь пытается прервать его, и вновь Джон Браун упрямо продолжает.}

Мы подорвем основы рабовладения, сделав его невыгодным, ибо хозяин всегда будет в тревоге, что в одну прекрасную ночь доля его имущества стоимостью в полторы тысячи долларов исчезнет, уйдя вместе с нами в горы. Я начинаю с самого окраинного из рабовладельческих штатов — с Виргинии, — и по мере того, как все дальше продвигаюсь вглубь, рабовладельческая территория непрерывно сокращается… Все это досягаемо, возможно. Неужели ради этого не стоит дерзнуть, сколь ни велика опасность?

ДУГЛАС (ровно, с расстановкой). Сколько же у вас людей пока что?

ДЖОН БРАУН. Сегодня моя армия насчитывает семнадцать человек.

ДУГЛАС. Сколько еще вы ждете к той ночи, когда произойдет нападение?

ДЖОН БРАУН. Человек десять, может быть; может быть, пять.

ДУГЛАС. Так. Значит, у вас будет самое большее человек двадцать пять. И с этой горсткой…

ДЖОН БРАУН. Не с горсткой. С армией.

ДУГЛАС. И с этой горсткой вы рассчитываете…

ДЖОН БРАУН. Это не горстка. Это армия. Мы — регулярное войсковое соединение с твердой военной организацией.

ДУГЛАС. Называйте себя армией, если вам угодно. Но для неприятеля, против которого вы воюете, вы будете не более как горстка мятежников.

ДЖОН БРАУН. Не так уж много лет назад мой дед, которого, как и меня, звали капитан Джон Браун, воевал против англичан и короля Георга. Тех, кто сражался в Войне за независимость, тоже называли мятежниками. Но лишь победа или поражение определяют, кого назовут героем, а кого предателем. Я твердо рассчитываю на победу в этой великой кампании, и потому называйте нас армией — армией горных дебрей.

ДУГЛАС. Вот вы опять унеслись в горные дебри! Я же вас вижу в ловушке. Нападение на Харперс-Ферри потерпит провал. Не будет армии среди горных вершин. Будет печальная действительность: два с лишним десятка людей, заведомо обреченных на неудачу, совершат набег на южный городок, а там — западня, плен, суд, обвинительный приговор и виселица.

ДЖОН БРАУН. Что вы хотите сказать мне, Фредерик Дуглас?

ДУГЛАС. Я вас хочу убедить не совершать это нападение. А если вы все-таки намерены совершить его, я хочу вам сказать, что меня с вами не будет.

ДЖОН БРАУН. Фредерик, Фредерик, не говорите так.

^{Один за другим слышатся два выстрела. Джон Браун и Кейджи хватаются за ружья. Дуглас и Грин вынимают пистолеты. Никто не двигается с места. Разговор дальше ведется шепотом.}

КЕЙДЖИ. Ловцы рабов? (Напряженно прислушивается). Шаги. Один кто-то.

ДУГЛАС. Скорей в подлесок. (Подает знак Грину. Оба торопливо уходят).

ДЖОН БРАУН (садится у воды, положив рядом ружье. Поднимает с берега свою удочку, крепкую палку футов шести длиной, достает из кулька червя, крючок. Обращаясь к Кейджи). Садитесь. Откройте книжку. Ружье держите наготове.

КЕЙДЖИ (повинуясь). Стоило ли возиться с червяком?

ДЖОН БРАУН. Без червяка осталось бы чувство незавершенности… Похож я на фермера в минуту досуга?

КЕЙДЖИ. Совершенно похожи. Только не дергайте с таким усердием удочку. Рыбы в карьере нет.

^{Быстро входит охотник на оленей, с ружьем. В удивлении останавливается, наткнувшись на людей.}

ОХОТНИК. Здравствуйте! Я не подозревал…

ДЖОН БРАУН. Мир вам, молодой человек, и удачной охоты.

ОХОТНИК. Благодарю, почтенный фермер. Я только что подстрелил оленя, иду по следу. Вы ничего не слышали? Он где-то продирается сквозь чащу…

КЕЙДЖИ (встает, смотрит в сторону). Вон он! Оттуда слышался какой-то треск.

ОХОТНИК (делает несколько шагов, оборачивается и внимательно вглядывается в лицо Джона Брауна). Как, водится рыбка здесь в карьере?

ДЖОН БРАУН. А мы тут первый раз.

ОХОТНИК. Ну, желаю вам всего доброго. (Уходит).

^{Джон Браун продолжает удить рыбу. Кейджи смотрит охотнику вслед и знаком показывает, что опасность миновала. Возвращаются Дуглас и Грин.}

ДУГЛАС (несколько мгновений пытливо смотрит на Джона Брауна). Вы думаете, что рабы поднимутся и соберутся под ваше знамя, если внушительный, твердый голос негра скажет им, что это не предательство, верно?

ДЖОН БРАУН. Верно.

ДУГЛАС. И этими восставшими рабами вы рассчитываете пополнять ряды вашей армии?

ДЖОН БРАУН. Да.

ДУГЛАС. Вы обманываетесь. У моего народа храбрейшие и наиболее закаленные — канадцы. Дабы совершить побег на свободу, рабу надлежит презреть и пулю, и собаку-ищейку, топь болот и кручи гор. Многие не выдержали. В Канаде беглых рабов обучили обращаться с ружьем и пистолетом. Да. Канадцев можно было бы в один день включить в вашу армию. Другое дело — рабы из здешних мест. Одни них способны стать хорошими солдатами, другие — нет.

^{Джон Браун хочет что-то вставить, Дуглас ему не дает.}

Второй вопрос — военная подготовка. Держать в руке ружье — для раба уже преступление, которое карается смертью. Недели, месяцы пройдут, пока они научатся стрелять. Меж тем в тот день, когда вы нанесете удар по Харперс-Ферри, армия ваша должна быть в боевой готовности. А шести месяцев, потребных на то, чтобы обучить такое войско, у вас определенно нет.

ДЖОН БРАУН (берет в руки крепкое шестифутовое удилище и с силой срывает с него леску. Затем достает из кармана черный стальной предмет, который оказывается наконечником пики). Вот мой ответ на ваши слова.

ДУГЛАС. Что это?

ДЖОН БРАУН. Пика.

ДУГЛАС. Пика?

ДЖОН БРАУН. Она самая.

ДУГЛАС. Пика!

ДЖОН БРАУН. Сотни лет в Европе пика была оружием пешего воина. Покуда новобранцы, обретшие свободу, не научились пользоваться ружьем, они будут сражаться с пикой в руках.

ДУГЛАС. С пикой!

ДЖОН БРАУН (резким движением выбрасывает вперед пику, нацелив ее на Дугласа, так что еще дюйм — и острие вонзится ему в грудь). Захочется вам оказаться перед острием пики, когда ее древко в руках человека, полного решимости? У меня тысяча древков и наконечников — они ждут, когда тысяча рабов поднимется и возьмет их в руки.

ДУГЛАС. Пика! С приходом ружья природа войны изменилась. Бой перестал быть схваткой врукопашную.

ДЖОН БРАУН. Я предвижу, что во многих случаях неизбежен ближний бой. К тому же пика — это временная мера, пока мы не обучим всех владеть ружьем. Переходите к следующему возражению.

ДУГЛАС. Но вы не ответили на первое.

ДЖОН БРАУН (нетерпеливо). В чем оно?

ДУГЛАС. В том, что рабы, восставшие недавно, никогда не держали в руках ружье и не могут заменить смелых, сильных, прекрасно обученных канадцев.

ДЖОН БРАУН. Переходите к следующему возражению.

ДУГЛАС. Ваш расчет построен на том, что слух о нападении на Харперс-Ферри поднимет к восстанию великую силу рабов. Так?

ДЖОН БРАУН. Так.

ДУГЛАС. Ошибочный расчет. Здешние места заселены неграми не густо. Это земля фермеров. Фермеров, поймите. Несколько рабов на одной ферме, несколько на другой. В сердце Юга, где большие плантации, там — да, там крупные скопления рабов, по пятидесяти, а то и по сто человек на плантацию. Но не в Виргинии.

^{Джон Браун хочет перебить его. Дуглас его обрывает.}

Я излагаю вам действительное положение вещей, постарайтесь оценить его трезво… И для чего нападать на арсенал и оружейный завод Федерального правительства? Вы, конечно, отдаете себе отчет в том, что, нападая на Федеральное правительство, вы не оставляете ему иного выбора, как только уничтожить вас.

ДЖОН БРАУН. С нами бог. Кто может нас осилить?

ДУГЛАС. Федеральное правительство. Или вы полагаете, что оно будет сидеть сложа руки и смотреть, как вы врываетесь в его здания, захватываете его оружие, берете в плен людей, которые служат ему?

ДЖОН БРАУН. Мой выбор оттого как раз и пал на Харперс-Ферри, что тут находятся оружейный завод и арсенал. Я утверждаю свои представления о нравственности в противовес тем, какие исповедует правительство Соединенных Штатов. Когда человек верит, что его правительство творит преступление против бога и против самых сирых, забитых, обездоленных в этой стране, то долг такого человека — подняться и противопоставить свои нравственные убеждения нравственным убеждениям своего правительства. Я верую в исконную добродетель народа этой страны. Когда мы окажемся в горах, моя вооруженная пиками армия поставит людей Америки лицом к лицу с негритянским вопросом. Во сне и наяву он будет преследовать их неотступно, а увиливать от ответственности, ох, как неприятно! — и настанет день, когда увиливать более станет невозможно. Тогда народ возьмет мою сторону — мою и моей армии. Разве ради всего этого не стоит дерзнуть?

ДУГЛАС. Рассудок и разумение говорят мне, что вас ждет провал, что Харперс-Ферри завершится так печально, как предрекаю я: пленением и смертью. Но как я молю бога, чтобы я оказался не прав! Если б только я был не прав!

ДЖОН БРАУН. Идемте со мной, Фредерик. Я жизни не пожалею, чтоб защитить вас.

ДУГЛАС. Я не прошу, чтобы вы защищали меня ценою собственной жизни. Я сам готов отдать жизнь, когда потребуется. Я просто не готов отдать ее зря. У меня есть дело, я отвечаю за него.

КЕЙДЖИ. Мистер Дуглас, позвольте задать вам вопрос. Пошли бы вы с нами, если бы думали, что нападение на Харперс-Ферри завершится успешно?

ДУГЛАС. Нет. И тогда не пошел бы. Лишь в умелых руках дело спорится. Совершать набеги — занятие не для меня.

КЕЙДЖИ. Ну, а если, примкнув к нам, вы склонили бы чашу весов в нашу пользу, создали перевес, достаточный, чтобы обеспечить нам успех?

ДУГЛАС. На мне лежит ответственность за работу, которую я веду. Позволить себе отвлечься значило бы нанести ущерб делу, за которое мы оба сражаемся… Мне легче было бы сказать: «Да. Я иду с вами на Харперс-Ферри». Но я обязан сказать: «Нет». Мне назначено идти другим путем.

ДЖОН БРАУН. Значит, два человека, посвятившие себя одному делу, могут в один и тот же час избрать прямо противоположные способы действий, и все-таки каждый способ будет верен и оправдан?

ДУГЛАС (кивает головой, медленно, сурово). Прямо противоположные — да, и все-таки каждый оправдан.

ДЖОН БРАУН. Тогда вы правильно делаете, что не идете с нами. Возвращайтесь в Рочестер, к вашей газете. Что до меня, моя миссия — нанести удар по Харперс-Ферри. Вся моя жизнь вела меня к этому конечному выражению любви моей к богу и желания видеть детей семьи человеческой равными в праве на свободу.

ДУГЛАС. Заклинаю вас, не совершайте нападения на Харперс-Ферри. Но вы все равно совершите его, я знаю. (Заключает Джона Брауна в объятия).

ДЖОН БРАУН. Вы словно навсегда со мною прощаетесь.

ДУГЛАС. Так оно и есть. Навсегда. (Отворачивается, молча прощается за руку с Кейджи. Подает Грину знак уходить).

ГРИН. Мистер Дуглас… Мистер Дуглас, а от него — от нападения — будет польза, даже если оно провалится?

ДЖОН БРАУН. Если мы победим, это будет огромная победа. Но и в том случае, если мы потерпим поражение под Харперс-Ферри, это все равно будет победа.

^{Грин, как бы ожидая подтверждения этому, взглядывает на Дугласа.}

ДУГЛАС. Польза будет.

ГРИН. Даже если их ждет поражение?

ДУГЛАС. Даже если их ждет поражение.

ГРИН. Тогда я иду с ним.

^{Джон Браун вкладывает Грину в руки свое ружье. Дуглас и Джон Браун отворачиваются друг от друга и делают по несколько шагов в разные стороны. Потом вдруг порывисто оборачиваются, кидаются друг к другу, крепко обнимаются, целуют друг друга в щеку. Короткое горестное молчание и Дуглас идет прочь. Джон Браун говорит ему вслед.}

ДЖОН БРАУН. Идите, Фредерик Дуглас, идите своим путем. Мой путь ведет на Харперс-Ферри.

^{Свет на этой площадке гаснет, и освещается площадка, изображающая ферму Кеннеди; Джон Браун, Кейджи и Грин тем временем переходят на эту площадку. Все мужчины, включая Кука, в сборе; все вооружены. У каждого на них длинный серый шарф — это те шарфы, которые вязала Марта. Мэри и Марты нет. Между последними словами Джона Брауна и теми, что он говорит теперь, почти нет перерыва.}

К оружию, солдаты. Мы выступает на Харперс-Ферри.

КЕЙДЖИ. В колонну по двое, стано-вись!

^{Мужчины по двое выстраиваются в колонну.}

Господа, главнокомандующий Соединенной армией — капитан Джон Браун.

ДЖОН БРАУН. Вам известно, что, согласно уставу воинской службы, каждая рота нашей армии состоит из семидесяти двух человек. (С оттенком иронии). Между тем у иных из вас, которые числятся командирами рот, нет в подчинении ни одного солдата, по той причине, что в настоящее время ваша рота состоит из одного командира. (Очень серьезно). Но наша армия будет расти. И кто выстоит против нашей армии, когда она будет в горах?.. Достаньте карты. (Каждый вынимает из кармана карту). Мы выступаем на Харперс-Ферри по двое. Капитаны Тидд и Кук, вы поведете армию, колонна будет следовать за нами, держа дистанцию в пятьдесят шагов. Если вам кто-нибудь встретится, задержите его, вступив с ним в громкий разговор, чтобы тем временем армия могла сойти с дороги и укрыться в зарослях. Когда дойдете до места, отмеченного мною на ваших картах, перережьте телеграфные провода. (Обращаясь ко всем). С той минуты, как будут перерезаны провода, наш план вступает в действие. У каждого из вас есть своя инструкция. Следуйте ей неукоснительно. (Короткое молчание). Капитан Уотсон Браун и рядовой Тейлор, на вас возложена особо важная задача. После того, как мы войдем в Харперс-Ферри, вы должны как можно быстрее захватить мост через Шенондоа. Захватить и держать. Держать любой ценой. Это наши ворота в горы. (Вручает Оуэну саквояж). Капитан Оуэн Браун, рядовой Баркли Коппок, вы остаетесь здесь часовыми. Завтра утром я пришлю фургон и людей грузить наше снаряжение. Когда из дома все будет вынесено, немедленно догоняйте нас в Харперс-Ферри. И смотрите, чтобы саквояж был при вас. В нем мои бумаги и военные документы. (Обращаясь ко всем). Помните, и еще раз помните: никакого шума. Если натолкнетесь на сопротивление, пускайте в ход нож или саблю. Ни единого выстрела, кроме как в случае самой крайней необходимости. Нож или сабля, но не пуля. Ясно?

^{_{Джон Браун — Эдвард Биннс. Театр Гатри, Нью-Йорк, США, 1967.}}

ГОЛОСА. Да, командир.

ДЖОН БРАУН (после короткого молчания воздевает руку, благословляя их). Да спасут и охранят вас ангелы господни. (На мгновение умолкает). Капитан Кейджи, стройте колонну для марша.

КЕЙДЖИ. Капитаны Кук и Тидд, вы свободны!

^{Кук и Тидд уходят.}

Солдаты, наружи стройсь!

ДЖОН БРАУН (на площадке остаются лишь он и двое замыкающих. Джон Браун, держа ружье на согнутой руке, выпрямляется во весь рост). Господи боже, судия праведный и грозный, я слышу великий вопль в земле Египетской. Меня ждет мое дело. Я иду. (Уходит).

^{Издалека доносится барабанная дробь. Свет быстро гаснет. Темнота.}

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

^{Полночь. Территория оружейного завода. По одну сторону находится пожарное депо, по другую — открытое пространство. На сцене Джон Браун, Кейджи и несколько их людей. Разговор вначале ведется шепотом.}

КУК (поспешно входит). Мы перерезали телеграфные провода. Харперс-Ферри оторван от внешнего мира. (Так же поспешно уходит).

^{Входит Ньюби, ведя белого пленного и направив ему между лопаток короткую шпагу. Это, как выяснится потом, Эндрю Кицмиллер. Джон Браун подает знак одному из солдат, и тот уводит пленного в пожарное депо.}

ДЖОН БРАУН (обращаясь к Ньюби). Как мост через Шенондоа?

НЬЮБИ. Он наш. И мы взяли еще двух пленных. Отрядите со мной человека, мы приведем их.

ЛИМЕН (входит). Мы взяли здание арсенала.

ДЖОН БРАУН. Хорошо. Рядовой Лимен, ступайте с рядовым Ньюби на мост, приведите пленных. Не мешкайте.

^{Ньюби и Лимен уходят.}

ГРИН (входит, ведя пленного). Мы захватили оружейные мастерские. Вот часовой.

^{Джон Браун делает знак, и один из его людей уводит пленного в пожарное депо.}

Капитан Стивенс просит подкрепления. Трех солдат.

ДЖОН БРАУН (с широким жестом). Он получит своих трех солдат. В наших руках оба моста, оружейный завод, арсенал, ружейные мастерские. Не послать ни единой пули, не встретить ни единого выстрела — никого не убить, не потерять никого из своих!

^{Слышно, как зазвонил церковный колокол.}

И все это — к наступлению полуночи. Поистине Юг легко уязвим. Двадцать пять человек понадобилось, а я думал, нужна будет сотня. Нам по силам исполнить задуманное, от начала и до конца.

КЕЙДЖИ. Да, но у нас не так много времени, к шести утра Харперс-Ферри загудит, как растревоженный улей.

ДЖОН БРАУН. Займемся подкреплением, которое надо выслать в ружейные мастерские.

^{Слышится выстрел. С этой минуты никто больше не разговаривает шепотом.}

(Громко). Выяснить, что случилось.

^{Грин уходит.}

КЕЙДЖИ. Первый выстрел за всю операцию. Теперь поднимется весь город. На шесть часов раньше времени.

ДЖОН БРАУН. Тем, кто в ружейных мастерских, придется подождать подкрепления.

^{Свет гаснет, наступает темнота. Слышна барабанная дробь. Дробь обрывается. Опять освещается та же площадка, изображающая территорию оружейного завода. Как станет ясно по ходу действия, одна часть открытого пространства на линии огня, другая укрыта.}

КЕЙДЖИ. Еще только полдень. По крайней мере шесть часов ждать, пока стемнеет.

ДЖОН БРАУН. Значит, мы должны продержаться по крайней мере шесть часов. Когда стемнеет… (Кричит предостерегающе). Лимен, уйдите с линии обстрела!

КЕЙДЖИ. Они ведут перекрестный огонь. Отойдите еще дальше. И ждите там.

НЬЮБИ (уже некоторое время всматривается куда-то, вытянув шею). Смотрите! Туда. Нет, вон туда. Стрелок. На крыше водонапорной башни. Меткий стрелок. Это он не дает нам двинуться с места. Командир, я уберу его.

КЕЙДЖИ. Я стреляю лучше вас. Давайте, я его достану.

НЬЮБИ. Для меня этот стрелок — Иессей Дженнингс. Владелец моей жены и семерых детей. Я не промахнусь. (Выбегает вперед, прицеливается, стреляет и отбегает обратно). Следующий уже не будет так рваться на это место.

^{Джон Браун делает знак. Лимен перебегает открытое пространство.}

ЛИМЕН (Джону Брауну). Капитан Стивенс просит шесть человек, немедленно. Если у вас их нет, разрешите ему отступить из ружейных мастерских.

ДЖОН БРАУН. Фургон еще не вернулся с фермы. Когда вернется, капитан Стивенс получит подкрепление. Ступайте.

^{Лимен порывается уйти.}

КЕЙДЖИ (Лимену). Стойте.

^{Лимен останавливается. Кейджи отводит Джона Брауна в сторону.}

Командир, я хочу внести предложение.

ДЖОН БРАУН (отрывисто). Вносите. Я вам не мешаю.

КЕЙДЖИ. Взвесьте его как следует. Не отвергайте сразу.

ДЖОН БРАУН (повелительно). Я слушаю ваше предложение!

КЕЙДЖИ. Первые несколько часов все шло безупречно. Но теперь город яростно обороняется. Мы утратили инициативу. Мало того — восстание рабов не состоялось. У нас шестнадцать человек — и все.

ДЖОН БРАУН. Неужели вы рассчитывали, что они перейдут к нам среди бела дня? Их тут же перестреляют. Вот настанет ночь, и тогда они потянутся к нам по двое, по трое. Целую ночь будут идти, покуда весть о Харперс-Ферри не облетит всю округу… Итак, ваше предложение. В чем оно?

КЕЙДЖИ. Дайте Стивенсу приказ отступить.

ЛИМЕН (вмешиваясь в разговор). Да, командир. Всего лишь с двумя солдатами…

ДЖОН БРАУН. Оставить ружейные мастерские?

ЛИМЕН. Командир, там добрых полсотни…

КЕЙДЖИ. Оставить ружейные мастерские. Отозвать людей, охраняющих арсенал. Послать приказ тем, кто держит мост через Потомак, чтобы бросили мост и шли к нам. Собрать армию воедино. Перейти по мосту Шенондоа. Поджечь мост — и в горные дебри.

ДЖОН БРАУН. А наши люди на ферме?

КЕЙДЖИ. Мы не имеем права ставить под угрозу весь наш план из-за…

ДЖОН БРАУН. А снаряжение? А наш военный архив?

КЕЙДЖИ. Послушайте! Если мы и отступим сейчас, все-таки будет доказано, что с маленьким отрядом возможно совершить нападение на опорный пункт южан и захватить его в свои руки. Если мы сейчас не отступим, мы рискуем потерять все.

ДЖОН БРАУН (отворачивается от Кейджи, подходит к Лимену). Передайте Стивеису, пусть выстоит еще час.

^{Лимен перебегает открытое пространство и исчезает. Джон Браун опять подходит к Кейджи.}

За сегодняшнюю ночь к нам должны подойти от пятидесяти до ста рабов.

КЕЙДЖИ. Рабы поднимутся быстро в сердце Юга, но не здесь, не на окраинных землях. Вспомните, о чем вас предупреждал Фредерик Дуглас.

ДЖОН БРАУН (внезапно совсем другим голосом, с мольбой). Дайте мне час. В течение часа должны вернуться с фермы наши.

КЕЙДЖИ. Дорого нам достанется этот час.

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН (выходит сзади, оттуда, где находился вместе с другими пленными. Безукоризненно одет). Капитан Браун?

ДЖОН БРАУН. Что вам угодно, полковник Вашингтон?

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН (показывая на перевязь со шпагой). Позвольте, я вам поправлю перевязь. Вам так будет удобней.

ДЖОН БРАУН. Благодарю вас, сударь.

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН (поправляя перевязь). Я что-то вижу здесь совсем мало людей. Где же у вас основные силы?

ДЖОН БРАУН. Вы, сударь, забываете, что вы в плену. Все вопросы задаю я.

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН. Если ваши люди находятся в Мерилендских горах, отчего они не подходят по Потомакскому мосту, ведь он у вас в руках? А если они на вон тех высотах, то отчего не подходят по мосту через Шенондоа, раз он тоже в ваших руках? Как человек военный, я озадачен этим.

ДЖОН БРАУН. Все, что вам положено знать, вы узнаете, когда я сочту нужным… Вы кончили, сударь? У меня больше нет для вас времени.

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН. Так должно быть удобнее.

ДЖОН БРАУН. Ваша правда. (Едко). Весьма любезно с вашей стороны, полковник Вашингтон. Особенно если принять во внимание, что каких-нибудь десять часов назад шпага была ваша.

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН (в тон ему). Обращайтесь с нею бережно, сударь. В скором времени она вновь будет моей.

^{Издалека доносятся крики, приветственные возгласы.}

ДЖОН БРАУН. Кейджи! Кейджи! Это наши прибыли с фермы!

КЕЙДЖИ. С чего бы горожанам так радости встречать наш фургон? (Выглядывает наружу). К мосту хлынули солдаты.

ДЖОН БРАУН (обращаясь к полковнику Вашингтону). Вам знакомы воинские части, расположенные в здешней местности?

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН. Я — военный адъютант губернатора Виргинии.

^{Джон Браун указывает на солдат, подбегающих к мосту.}

Джефферсоновская добровольческая гвардия из Чарлстона.

ДЖОН БРАУН. Не может быть, чтобы они пришли сюда так быстро.

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН. Либо мне лгут глаза, либо это они. А вы думали, это ваши? Где ваши люди, капитан Браун? На мосту я насчитал двоих, а к ним быстро приближаются по меньшей мере человек сто, и каждый превосходно вооружен. Отнюдь не мне давать вам советы, капитан Браун, и все-таки я предложил бы вам усилить охранение моста по крайней мере человек на двадцать, а еще лучше — на тридцать. И немедленно.

ДЖОН БРАУН. Помолчите, сударь. Отправляйтесь к другим пленным.

^{Полковник Вашингтон с насмешкой кланяется и отходит назад. Джон Браун отрывисто отдает приказания Кейджи.}

Возьмите двух солдат и прикройте отступление с Потомакского моста. Выведите наших людей со двора оружейного завода. Прикажите тем, кто охраняет арсенал, оставить здание. Прикажите Стивенсу уходить из ружейных мастерских и идти к нам. Мы прикроем вас огнем из ружей.

НЬЮБИ. Кейджи, я хочу с вами.

КЕЙДЖИ (кивает головой в знак согласия. Зовет). Андерсон!

^{Андерсон подходит.}

Идем.

^{Кейджи, Ньюби и Андерсон торопливо уходят. В ту же минуту вбегает запыхавшийся Лимен и кидается к Джону Брауну. Лимен ранен в левое плечо, рукав его рубахи окровавлен.}

ГРИН. Не стрелять! Это Лимен.

ЛИМЕН. Смотрите, командир, смотрите. Мне прострелили руку. Еще несколько дюймов — и прострелили бы сердце. Я был бы мертв, командир.

ДЖОН БРАУН (встряхивает его). Где донесение от Стивенса?

ЛИМЕН. Стивенса? Какого Стивенса?

^{Джон Браун дает ему пощечину.}

Ах да, от Стивенса. Я не добрался до него. Путь отрезан. Ружейные мастерские окружены. Стивенсу и тем двум, что при нем, осталось держаться считанные минуты.

ДЖОН БРАУН (обращаясь к Грину). Уведите его. Сделайте ему перевязку.

^{Лимен уходит, в это время появляются Уотсон и Тейлор. Тейлор ранен в голову, по его лицу на грудь стекает струйка крови.}

УОТСОН. Отец!

ДЖОН БРАУН. Мост! Мост через Шенондоа! Почему вы ушли с поста? Ведь мост для нас — ворота в горы!

УОТСОН. Нас оттеснили. Нас атаковали десятки вооруженных людей.

ДЖОН БРАУН. Значит, мы будем продолжать вести бой отсюда.

ТЕЙЛОР. Уходить некуда. Не разумнее ли сдаться?

ДЖОН БРАУН. Сдаться? Этого не будет.

^{Входят Кейджи, Андерсон, Оливер и Кук.}

КЕЙДЖИ. Все назад, в укрытие… Командир, нас вынудили оставить мост через Потомак. ГРИН. А Ньюби? Ньюби где?

ОЛИВЕР. Картечь. Ему разворотило горло. От уха до уха. Он умер.

ДЖОН БРАУН. И вместе с ним умерли все надежды его жены и семерых детей.

ГРИН (вглядываясь). Его тело волокут к стене.

КЕЙДЖИ. Что с ним делают?

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН (который тем временем понемногу подходит все ближе). Отрезают уши.

КЕЙДЖИ. Зачем?

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН. У нас так принято — беглому рабу отрезают уши. Так метят бунтовщиков.

ДЖОН БРАУН. Сударь, ступайте к пленным.

^{Полковник Вашингтон отходит назад.}

Нас окружают. Все в пожарное депо. Объединим наши силы.

^{Все переходят в пожарное депо.}

ОЛИВЕР. Здесь нет окон.

АНДЕРСОН. Если вести огонь из дверей, мы будем прекрасной мишенью.

КЕЙДЖИ. Стать по обе стороны двери. Стрелять лишь в случае необходимости.

ОЛИВЕР (становится в дверях и опускается на колено). Всего лишь один выстрел. Посмотрите, как я подстрелю вон того малого, который выглядывает из-за стены.

^{Целится, но в эту минуту его поражает пуля, и он падает. Андерсон бросается к нему на помощь, в него стреляют, он надает. Джон Браун помогает Оливеру отползти от двери. Кейджи оттаскивает в сторону Андерсона.}

КЕЙДЖИ. Андерсон убит.

^{Тело Андерсона волокут назад, и его больше не видно.}

ДЖОН БРАУН (расстегивает куртку на Оливере, осматривает его. Видно, что Оливер страдает). Оливер, у меня нет при себе бинта. Есть только носовой платок. (Нагибается над Оливером и перевязывает его).

КЕЙДЖИ (оборачиваясь к Джону Брауну, настоятельно). Объявите противнику, что мы хотим вступить в переговоры. Сию минуту! Пока не обнаружилось, как ничтожны наши силы. Взгляните на наших убитых и раненых.

ДЖОН БРАУН (указывает на одного из пленных в глубине депо). Вы. Пленный. Выйдите вперед.

ПЛЕННЫЙ. Кто — я? Почему непременно я?

ДЖОН БРАУН. Выйдите вперед.

^{Коупленд выталкивает пленного вперед.}

Капитан Кук, возьмите пику. Берите этого человека, идите и попробуйте добиться переговоров. Скажите тому, кто у них за командира, что ваш командир согласен прекратить огонь.

КУК. Есть, командир.

ДЖОН БРАУН (дает ему белый носовой платок). Привяжите вот это на пику.

КЕЙДЖИ. Размахивайте флагом широко, размеренно.

КУК (обращаясь к пленному). Пошли.

^{Ведя перед собою пленного, выходит из депо, размахивая пикой с привязанным к ней носовым платком. Едва они успевают пройти короткое расстояние, как появляются трое и хватают Кука.}

ПЕРВЫЙ ГОРОЖАНИН. Идем-ка, приятель.

КУК. Позвольте, у меня белый флаг.

^{Три следующие реплики произносятся почти одновременно и перекрывают одна другую.}

ВТОРОЙ ГОРОЖАНИН. Что это ты городишь, черт бы тебя побрал?

ПЕРВЫЙ ГОРОЖАНИН. Плевать я хотел на твой флаг, мерзавец. Знаем, как надо обходиться со сволочью вроде тебя, убийца.

ТРЕТИЙ ГОРОЖАНИН. Цыц! Хочешь, чтобы скулу своротили?

КУК. На помощь! На помощь!

^{Трое, подгоняя Кука пинками, уводят его. Пленный пускается наутек.}

ДЖОН БРАУН. Это какая-то ошибка. Они не поняли назначение белого флага.

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН (выходит вперед). Ошибки нет. Они все поняли.

ДЖОН БРАУН. Никто не станет брать в плен солдата с белым флагом в руках.

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН. Капитан Браун, когда речь идет о Харперс-Ферри, вы — шайка смутьянов, и только. Прискорбно, что человека с белым флагом взяли в плен, но в данном случае это можно понять.

ДЖОН БРАУН. И все-таки это ошибка. Мост захватила воинская часть.

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН. В городе сейчас полным-полно пьяных со всей округи. Они не будут подчиняться военным приказам. А Джефферсоновская гвардия — это всего лишь рота добровольцев. Никакой ошибки нет.

КЕЙДЖИ. Вы слышали, что он сказал. Хотите добиться переговоров, не потеряв при этом еще кого-нибудь из наших?

ДЖОН БРАУН. Да.

КЕЙДЖИ. Выберите из наших пленных кого-нибудь поважней. (Показывает на полковника Вашингтона). Вот этого. Застрелите его. Вышвырните труп в дверь. Подождите десять минут, чтоб дошло до сознания, и тогда вышлите вперед негра с белым флагом.

^{Джон Браун с отвращением делает протестующий жест.}

Негра не подстрелят — он для них слишком большая ценность. Передайте, что мы требуем для себя беспрепятственного отступления по мосту через Шенондоа, что пленных мы берем с собой, чтобы обеспечить себе неприкосновенность, а на той стороне отпустим их целыми и невредимыми, после того как подожжем мост.

ДЖОН БРАУН. Дайте мне пику. (Кто-то подает Джону Брауну пику, он протягивает ее Уотсону). Капитан Кейджи, капитан Уотсон Браун. Идите с белым флагом к командиру Джефферсоновской добровольческой гвардии и договоритесь о прекращении огня, с тем, чтобы мы могли перейти на ту сторону Шенондоа по мосту.

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН (пока Уотсон отрывает край рубашки и привязывает его к острию пики). Капитан Браун, не посылайте этих двоих. Я не хочу, чтобы говорили, что виргинцы стреляют в людей с белым флагом. А говорить так будут, потому что в них будут стрелять.

ДЖОН БРАУН. Необходимо добиться переговоров. Они пойдут.

^{Один из пленных выходит вперед и обращается к нему.}

ЭНДРЮ КИЦМИЛЛЕР. Разрешите обратиться к вам с предложением, капитан Браун. Я — Эндрю Кицмиллер, управляющий оружейным заводом. Меня все знают. Позвольте, я пойду с ними. Если я буду заслонять их собой, никто не выстрелит.

ДЖОН БРАУН. Я принимаю ваше благородное предложение.

КИЦМИЛЛЕР (обращаясь к Кейджи и Уотсону). Станьте рядом со мной. Один справа, другой слева. Обхватите меня руками. Держитесь как можно ближе.

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН (Джону Брауну). Эти люди бьют влет дикую индейку, отстреливая ей голову, чтобы не портить мясо дробью. Неужели вы думаете, им трудно будет прикончить человека с пятидесяти шагов? (Обращаясь к Кицмиллеру). Кицмиллер, их уложат у ваших ног, одного справа, другого слева, — как бы они там все ни перепились.

ОЛИВЕР (слабым голосом). Отец, не посылай Уотсона. Довольно того, что ранен я. Мы свою долю внесли сполна.

ДЖОН БРАУН (обращаясь к Оливеру). Сполна? А чем ее мерят, эту долю, фунтами и унциями или ярдами и футами? Значит, я должен послать кого-то другого, потому что мне жалко посылать родного сына? (Уотсону). Медленно размахивай флагом из стороны в сторону. Иди.

УОТСОН. Мы на смерть идем, отец.

ДЖОН БРАУН. Возможно, и так, капитан Браун.

КИЦМИЛЛЕР. Станьте ближе. Шагайте медленно. Шире размахивайте флагом, чтоб не могло быть никаких недоразумений. (Плотно обхватив друг друга за плечи, они выходят из дверей. Слышатся отдельные выстрелы. Кицмиллер кричит). Не стреляйте! Все вы знаете меня. Мы хотим договориться о перемирии.

^{Стрельба стихает.}

Держитесь ближе ко мне. Как можно ближе.

^{Они проходят шагов пять, Уотсон размахивает флагом. Ружейные выстрелы. Пуля попадает в Кейджи. Кицмиллер пытается удержать его на ногах, но Кейджи сползает наземь. Еще несколько ружейных выстрелов — и падает Уотсон, белый флаг, со стуком ударясь о землю, падает рядом с ним. Голосом, полным стыда и гнева, Кицмиллер кричит:}

Трусы! Трусы! Презренные трусы! (Медленно подходит к краю сцены и удаляется).

^{Полковник Вашингтон, оттолкнув Джона Брауна в сторону, выбегает вперед и становится подле Уотсона, загородив его собою.}

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН (кричит). Это я, полковник Вашингтон! Стреляйте в меня, если посмеете.

^{Ружейная пальба прекращается. Уотсон отползает обратно к пожарному депо, полковник Вашингтон следует за ним по пятам, прикрывая его. Как только Уотсон оказывается в депо, полковник Вашингтон говорит Джону Брауну.}

Позаботьтесь о вашем сыне.

ДЖОН БРАУН. Он — солдат моей армии, полковник.

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН (указывая на Кейджи). А что будет с тем? С Кейджи? Если ему не оказать помощь, он истечет кровью и погибнет. Вам идти за ним нельзя. Начнется стрельба. Честь Виргинии запятнана тем, что по людям с белым флагом вели огонь. Даю вам слово, что я только передам его в руки врача и тотчас вернусь к вам, как ваш пленный.

ДЖОН БРАУН. Да благословит вас господь, сударь.

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН (выходит вперед. Раздается выстрел. Полковник поднимает руки и размахивает ими крест-накрест над головой). Это я, полковник Вашингтон. (Выстрелов больше нет. Он подходит к Кейджи, поднимает его и уносит).

ЛИМЕН. Капитан Браун, если мы здесь останемся, нас перебьют. Давайте попытаемся уйти. Сейчас все следят за полковником Вашингтоном. Можно выбраться наружу через заднюю дверь — и ходу. Успеем добежать до реки.

ДЖОН БРАУН (грубо хватает Лимена за шиворот). Ни с места, мальчишка! (В ярости приподнимает его с земли и с силой ставит обратно). Стоять и не двигаться. (Круто поворачивается спиною к Лимену, осматривает и перевязывает раны Уотсона, потом переходит к Оливеру. Не прекращая своего занятия, выкрикивает). Всем отойти от двери!

^{Лимен украдкой озирается по сторонам и выскальзывает из депо. Немедленно слышится стрельба. Тейлор осторожно высовывается за дверь.}

ТЕЙЛОР. Смотрите, командир!

ДЖОН БРАУН (отрывается от Оливера и выглядывает наружу. Печально). Убит. Он был совсем еще мальчик. (Опять склоняется к Оливеру).

ТЕЙЛОР. Упражняются в стрельбе по его трупу, нашли себе мишень. (Несколько мгновений с любопытством и ужасом наблюдает, морщась и вздрагивая всякий раз, как в труп Лимена попадает очередная пуля. Отводит взгляд и, заметив что-то, восклицает). Полковник Вашингтон возвращается, и с ним кто-то еще! (Отворачивается и разражается рыданиями).

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН (появляется, за ним — доктор Старри. У полковника Вашингтона перед мундира испачкан кровью. Оба входят в пожарное депо). Вы отпустили меня под честное слово, и я вернулся, как мы договорились.

ДЖОН БРАУН. Это достойный поступок, благодарю вас.

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН. Извините, что я в подобном виде. Мне не во что переодеться… Владельцы питейных заведений сбились с ног. Прямо море разливанное, все пьют, словно настал праздник или конец света. Позвольте, господа, я вас представлю друг другу. Это капитан Браун, он здесь главный, — а это доктор Старри.

^{При этих словах оба слегка наклоняют головы.}

Я отнес вашего Кейджи в безопасное место, и доктор Старри оказал ему первую помощь.

ДОКТОР СТАРРИ. Он под охраной часового, так что пьяные горожане не смогут причинить ему вреда.

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН. Доктор Старри согласился прийти сюда и сделать перевязку пленным.

ДОКТОР СТАРРИ (обращается к Оливеру, перевязывая ему раны). Что привело вас сюда? ОЛИВЕР. Долг, сударь.

ДОКТОР СТАРРИ. Стрелять в людей на пороге их дома за то, что они защищают свои права, — и это ваше представление о долге?

ОЛИВЕР. Я пришел сюда не удовольствия ради. И не ради собственных интересов. Меня сюда привело сознание моего долга, сударь.

^{Доктор Старри кончает перевязывать Оливера и принимается за Уотсона. Он осматривает его, кладет ему на грудь ватный тампон и подходит к Джону Брауну.}

ДОКТОР СТАРРИ. Это сыновья?

^{Джон Браун кивает головой.}

Думаю, что ни тот, ни другой не выживет.

ДЖОН БРАУН. Моих солдат подстрелили, когда они шли с белым флагом.

ДОКТОР СТАРРИ. Как отец, я вам сочувствую, по, когда люди затевают мятеж, они неизбежно идут на то, что их могут перестрелять как собак… (Обращаясь к полковнику Вашингтону, так чтобы Джон Браун не услышал). И перестреляют, если они не сдадутся.

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН. Он непременно должен сдаться. Я не хочу, чтобы его стерли с лица земли силой оружия. Тем самым наши южные штаты обнаружили бы перед всеми собственную слабость. Я обязан убедить его сдаться.

ДОКТОР СТАРРИ. До наступления темноты я вернусь, чтобы подготовить раненых к ночи. (Обращаясь к Джону Брауну). У вас есть вода?

ДЖОН БРАУН. Почти нет.

ДОКТОР СТАРРИ. Постараюсь незаметно пронести флягу для раненых.

^{Уходит, в одной руке у него черный чемоданчик с медикаментами, а в другой — белый носовой платок, которым он размахивает над головой. Действующие лица на сцене замирают в неподвижности. Свет гаснет: проходит длительное время. Потом площадка освещается вновь. Действующие лица приходят в движение. Предрассветные сумерки. Освещение меняется соответственно времени суток.}

ДЖОН БРАУН (на протяжении всей этой сцены не расстается с ружьем). Солдаты, вы не спите?

ДВА ГОЛОСА. Нет, сэр. Не спим.

ДЖОН БРАУН. Нельзя засыпать. Скоро рассвет.

ТЕЙЛОР. Мы не заснем.

ДЖОН БРАУН (подходит к Оливеру). Как ты, сынок?

ОЛИВЕР. Отец, сжалься. Избавь меня от страданий. Пристрели.

ДЖОН БРАУН. Пристрелить солдата моей армии? Нет.

ОЛИВЕР. Ты пристрелил бы коня, если бы он был смертельно ранен? Яви такое же милосердие своему сыну.

ДЖОН БРАУН. Нет.

ОЛИВЕР. Воды.

ТЕЙЛОР. Сейчас подам. (Дает Оливеру напиться).

ДЖОН БРАУН (переходя к Уотсону, обращается ко всем). До рассвета осталось недолго. (Щупает Уотсону пульс). Уотсон?

УОТСОН. Мне холодно, отец.

ДЖОН БРАУН. Вот тебе мой шарф. (Шпага мешает ему, он нетерпеливо отстегивает ее и кладет на землю).

УОТСОН. Как собаку подстрелили. А я ведь нес белый флаг.

ДЖОН БРАУН. Я это видел. И бог видел. Утешься, сын. (Дает ему воды и склоняется над ним, укладывая его поудобнее).

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН. Капитан Браун, зачем вы так упорно держитесь за этот рубеж? Ваш конец — лишь вопрос времени.

ДЖОН БРАУН. Господь послал меня сюда. Господь, по моему разумению, повелевает мне здесь оставаться. Да и потом, вам просто на руку, чтобы я сдался.

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН. Возможно, вы правы. При всем том мне не хочется быть свидетелем того, как над вами и всеми вашими сторонниками учинят неминуемую расправу.

ДЖОН БРАУН. А я думаю, сударь, вам еще меньше хочется быть свидетелем того, как мало способен Юг отразить нападение.

^{Полковник Вашингтон какие-то мгновения молчит, внимательно изучая Джона Брауна. У него созрел план. Полковник во что бы то ни стало хочет подорвать стойкость Джона Брауна и убедить его сдаться. Джон Браун все больше раздражается, что его отвлекают, мешая ему ухаживать за Уотсоном. Он старается прервать обмен репликами, но всякий раз не может устоять против искушения ответить на очередной вопрос полковника Вашингтона.}

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН. Капитан Браун, рано утром, когда меня взяли в плен и привели сюда, вы мне сказали, что вы — сподвижник господа бога, облеченный миссией освободить рабов.

ДЖОН БРАУН. Верно.

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН. Но если вы сподвижник бога, почему вы терпите неудачу?

ДЖОН БРАУН. Я пока еще не потерпел неудачу.

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН. Полноте, любезнейший. Здание окружено войсками, к нему стянуты три-четыре тысячи солдат. Из Вашингтона подошла морская пехота. Едва займется заря, как ваша участь будет решена. Как же господь попустил, чтоб вы отважились на столь безнадежное предприятие?

ДЖОН БРАУН. Если Харперс-Ферри обернется для нас поражением, вина в том моя, и только моя.

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН. Как же так?

ДЖОН БРАУН. Возлагая на человека миссию, господь лишь указывает ему общее направление. Выбор на Харперс-Ферри остановил я сам.

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН. Вот оно что. Успехом вы были бы обязаны богу, за неудачу отвечаете сами. Весьма несправедливо со стороны господа. Скажите, капитан, а в какую минуту по ходу действий сподвижнику господа бога полностью открываются господни планы?

ДЖОН БРАУН. Он постигает их по ходу действий и полностью не знает до последней минуты.

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН. То есть план открывается ему минута за минутой, час за часом?

ДЖОН БРАУН. А как иначе?

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН. Ну, а допустим, сподвижник и глашатай господень неверно истолковал божьи предначертания, ошибется в своих суждениях? Действия завершатся неудачей — как тому и назначено быть, раз божьи предначертания истолкованы неверно. Мало того. Что, если бог замыслил обширный план, в котором ради достижения в конечном счете благой и великой цели предусмотрено временное поражение? И что, если сподвижник господень, не ведая о замысле в целом, тщится избежать временной неудачи? Не действует ли он в эту минуту во вред конечным планам господа?

ДЖОН БРАУН (выведенный из себя назойливыми расспросами полковника Вашингтона, бросает Уотсона и, встав, гневно, презрительно смотрит ему в лицо). Разве я утверждал, что в сношениях с богом я подобен пророку Моисею перед неопалимой купиной? Что господь говорит со мною и я — с ним? Так вы изволили понять то, о чем я…

ТЕЙЛОР (возле Оливера). Капитан Браун.

ДЖОН БРАУН. Оливер. Оливер. (Продолжая держать в руке ружье, подходит к Оливеру и щупает ему пульс). Он умер.

ГРИН (подошел присмотреть за Уотсоном, пока Джон Браун рядом с Оливером). Уотсон?

ДЖОН БРАУН (переходит к Уотсону, видит, что он мертв). Третий мой сын, Фредерик, в Канзасе. Уотсон. Оливер.

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН (смерть этих двух не тронула его. Он пользуется ею для дальнейшей попытки сломить дух Джона Брауна). Не берите новый грех на душу, став причиной новых смертей. Откройте дверь и сдавайтесь.

ДЖОН БРАУН. Солдаты, заряжай ружья. Взводи курки. Держать патроны под рукой, в избытке.

^{Действующие лица застывают на местах, свет гаснет, и освещается другая площадка, на ней находятся полковник Роберт Э. Ли и лейтенант Дж. Ю. Б. Стюарт.}

ЛЕЙТЕНАНТ СТЮАРТ. Полковник Ли, донесения подтверждают, что их главные силы сосредоточены в здании пожарного депо. Как вы намерены выбить их оттуда?

ПОЛКОВНИК ЛИ. Их ничтожная горсточка, лейтенант Стюарт. Однако они способны затянуть это позорище на много часов. Есть лишь один способ выбить их оттуда быстро. Холодное оружие на ближней дистанции. А потому, лейтенант Стюарт, вы захватите штурмом пожарное депо. А дальше — штык и шпага.

ЛЕЙТЕНАНТ СТЮАРТ (берет под козырек). Полковник Ли, от имени морской пехоты Соединенных Штатов благодарю вас за эту честь. Славная будет потеха моим молодцам их прикончить.

ПОЛКОВНИК ЛИ. Вам никогда еще не приходилось участвовать в сражении?

ЛЕЙТЕНАНТ СТЮАРТ. Нет, сэр.

ПОЛКОВНИК ЛИ. Ну, здесь будет просто небольшая стычка. Минуты три — и готово. Как только операция завершится, лейтенант Стюарт, немедленно явитесь ко мне с донесением.

ЛЕЙТЕНАНТ СТЮАРТ (обращаясь к морским пехотинцам). Внимание, смирно! Примкнуть штыки.

^{Действующие лица замирают на местах. Свет гаснет. Освещается площадка, изображающая пожарное депо. Действующие лица на площадке приходят в движение.}

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН. Капитан Браун, если вы не окончательно лишились рассудка, вы не можете не признать, что обманулись, решившись говорить от имени бога. У вас остался один солдат, да двое черных. Сочтите ваших людей. Чего вы можете добиться? Откройте двери и положите конец бесцельным жертвам.

ДЖОН БРАУН. Отойдите. Не мешайте нам вершить божье дело… Солдаты, сражайтесь до последнего вздоха.

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН (его усилия оказались напрасны. Он в бешенстве). Вы — безумец.

ДЖОН БРАУН. Конечно, я безумец — по вашим понятиям о том, что такое безумие. Я одержим безумней идеей, — идеей, что все люди равны… Рассчитывайте точно каждый выстрел!

^{В депо врывается взвод морской пехоты. Джон Браун и его сторонники встречают врага ружейным огнем. Первый из морских пехотинцев падает мертвым, второй ранен, он тоже падает. Остальные перепрыгивают через лежащих товарищей и обрушиваются на Джона Брауна и трех его последних соратников. Тем удается сделать всего четыре-пять выстрелов — и их сопротивление подавлено. Один из пехотинцев бросается на Тейлора, который успевает вскрикнуть.}

ТЕЙЛОР. Сдаюсь!

МОРСКОЙ ПЕХОТИНЕЦ (свирепо). Поздно, приятель. (Закалывает его штыком).

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН (кричит лейтенанту, указывая ему на Джона Брауна). Вот тот, кто вам нужен: главарь бунтовщиков.

^{Лейтенант Стюарт, со шпагой в вытянутой руке, кидается на Джона Брауна. Джон Браун — он стрелял с колена — приподнимается, чтобы, пользуясь ружьем как дубинкой, отвести удар. Лейтенант Стюарт выбивает ружье из его руки, делает выпад и вонзает шпагу ему в живот. Джон Браун падает. Лейтенант Стюарт замахивается и наносит Джону Брауну шпагой удары по голове… Сражение окончено. Тейлор убит, Коупленд и Грин взяты в плен, Джон Браун простерт на полу.}

ЛЕЙТЕНАНТ СТЮАРТ (смотрит на карманные часы). Три минуты — секунда в секунду, как говорил полковник Ли. (Распахивает на Джоне Брауне куртку и смотрит на него). Часа не пройдет, как он испустит дух. (Обращаясь к морским пехотинцам). Мертвых и раненых положить на траве. Что до этого, отнесите его в комнату казначея.

^{Два морских пехотинца поднимают Джона Брауна.}

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН (берет шпагу. Обращаясь к лейтенанту Стюарту). Эта вещь принадлежит мне. Я дам на сей счет объяснения вашему командиру. (Вынимает из кармана белоснежные лайковые перчатки, натягивает их, с язвительным поклоном в сторону Джона Брауна). Желаю вам всего наилучшего, капитан Браун. Я нашел пребывание в вашем обществе чрезвычайно поучительным.

^{Свет постепенно гаснет, тем временем два пехотинца переносят Джона Брауна на площадку, изображающую комнату казначея оружейного завода, а затем уходят. Полковник Вашингтон между тем переходит на другую площадку, которая освещается. Следующая картина. Комната в помещении оружейного завода. Здесь находятся губернатор Генри Э. Уайз, полковник Ли, лейтенант Стюарт, стряпчий Эндрю Хантер, сенатор от штата Виргиния Дж. М.Мейсон. Они рассматривают карты и документы. Время от времени кто-нибудь достает из саквояжа Джона Брауна новые карты или документы. На протяжении всей картины Чарлз Б. Хардинг, главный прокурор округа Джефферсон, штат Виргиния, спит мертвецким сном пьяницы, изредка похрапывая. В стороне, как бы на втором плане, стоят в тени два газетных репортера.}

ХАНТЕР. Спокойно, господа, спокойно. Мы пока еще не располагаем всеми фактами. Мы знаем только, что больше десяти рабов все-таки пробрались к нему. И есть сообщения, что еще пятьдесят, если не больше, были задержаны…

СЕНАТОР МЕЙСОН. Пятьдесят!

ХАНТЕР. Да, еще пятьдесят были задержаны и дороге и не могли толком объяснить, почему там оказались. Сколько их еще примкнуло бы к нему под покровом темноты, будь он в состоянии продержаться хотя бы еще одну ночь?

СЕНАТОР МЕЙСОН. Необходимо подвергнуть допросу каждого раба в округе. И каждого, кто не может подробнейшим образом отчитаться о том, где он находился в последние сорок восемь часов, необходимо продать на крайний Юг. А раньше, чтобы вперед было неповадно, мы отрежем ему уши.

ХАНТЕР (с горечью). Продать наших рабов на крайний Юг! Пятьдесят лет мы боролись за то, чтобы расширить рабовладельческие территории. И вот из-за какого-то старика мы вынуждены сокращать их.

СЕНАТОР МЕЙСОН. Господа, я предлагаю в назидание другим одного раба осудить и повесить. Притом выбрать нужно дорогого раба, чтобы показать, что мы не шутки шутим, что в случае необходимости мы не задумаемся уничтожить дорогостоящее имущество. Кто за предложение?

ВСЕ (дружно). Мы — за.

ГУБЕРНАТОР УАЙЗ. Чьего же нам повесить раба?

СЕНАТОР МЕЙСОН. Мой Нед — завидное имущество. Мне вовсе не хотелось бы его терять, но, раз надо, могу предложить его для повешения, тем более что он где-то пропадал полдня.

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН. Он мог быть у своей жены. Вчера, знаете, было воскресенье.

СЕНАТОР МЕЙСОН. Это меня не касается. Для меня он мог быть только в одном месте — на пути к бунтовщикам.

ГУБЕРНАТОР УАЙЗ. Во сколько же вы его оцениваете?

СЕНАТОР МЕЙСОН. В две с половиной тысячи долларов.

ГУБЕРНАТОР УАЙЗ. Как это похвально, что вы соглашаетесь поступиться Недом. Только не высоковата ли цена?

СЕНАТОР МЕЙСОН. За такого две с половиной ничуть не дорого. Я его сам растил, с детских лет. Пестовал, как родного сына.

ГУБЕРНАТОР УАЙЗ. Вы все знаете моего Генри. Парню двадцать три года, сто восемьдесят фунтов чистого веса, зубы волчьи, здоров как бык…

СЕНАТОР МЕЙСОН. Нам нужно уничтожить имущество, представляющее собою ценность. Мой Нед — прекрасный кузнец.

ГУБЕРНАТОР УАЙЗ. А мой Генри — прекрасный плотник. И вы за Неда хотите никак не меньше двух с половиной тысяч, а я своего Генри уступлю за…

СЕНАТОР МЕЙСОН. Господа, не будем торговаться. Тут речь идет о принципе. У меня, губернатор, естественно, и в мыслях нет сорвать куш побольше.

ГУБЕРНАТОР УАЙЗ. Естественно нет, естественно.

СЕНАТОР МЕЙСОН. Если ваш Генри — более ценное имущество, чем мой Нед…

ГУБЕРНАТОР УАЙЗ. Да нет же, дорогой мой, нет!

СЕНАТОР МЕЙСОН. Ну хорошо, значит, порешили на том, что это будет Нед… Поверьте, мне в самом деле очень досадно его терять, но когда положение складывается так, как сейчас…

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН (с неподражаемой иронией). Какая, заметьте, самоотверженность, какое бескорыстие — интересы общества прежде всего! Так и подобает добрым христианам.

СЕНАТОР МЕЙСОН. Две с половиной тысячи. В удобные для вас сроки жду ваших чеков, господа.

XАНТЕР. Мне совершенно неважно, кого повесят — Неда, или Генри, или того и другого. Нападение было извне — с Севера. Старик, этот самый Джои Браун, — вот что важно. Что нам известно о нем? Beлико ли его войско? Где оно, это войско? Что они представляет собой — первый отряд армии белых северян? Суждено ли Виргинии стать полем первого боя гражданской войны? Дошло ли наконец уже до этого — до гражданской войны? Вот те вопросы, которыми мы должны заняться, и тотчас же. (Раскладывает разные карты). Все сходится! Взгляните на его план! Взгляните на эти карты! Численность населения, белых и рабов, округ за округом, в каждом южном штате. Я разложу их для вас соответственно географическому положению. Перед вами возникнет четкая картина.

ГУБЕРНАТОР УАЙЗ. Как удачно, что мы нашли этот саквояж.

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН. Он вовсе не собирался, продержавшись какое-то время в Харперс-Ферри, отходить назад в Мэриленд. В Харперс-Ферри он только сделал остановку на пути в горы. Он был намерен захватить из арсенала оружие и боеприпасы, а затем двинуться в горные дебри Юга и вести партизанскую войну.

XАНТЕР. Да, вы правы. Вот посмотрите на карты. Горы обеспечили бы ему свободу действий: оттуда он мог бы совершать набеги в долины, забирать рабов и вновь уходить в горы, продвигаясь все дальше к Югу.

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН. Боги великие! Нет, вы только взгляните! Временная конституция вновь созданного государства: президент, кабинет министров, регулярная армия, статья о войне — все честь честью.

XАНТЕР. Сейчас же идемте и, пока старик еще жив, учиним ему допрос. У него там сейчас доктор Старри.

^{Все направляются в комнату казначея и, когда свет гаснет и освещается казначейская, застывают на местах. Джон Браун лежит на соломенном тюфяке. Рядом с ним на таком же тюфяке лежит Кейджи. Доктор Старри кончает делать Джону Брауну перевязку.}

ДОКТОР СТАРРИ. Капитан Браун, я сделал для вас все, что может предложить медицина.

ДЖОН БРАУН. Благодарю вас, доктор Старри.

^{Доктор Старри уходит. Джон Браун и Кейджи протягивают друг другу руки, но их тюфяки недостаточно близко. Еще чуть-чуть, и они соприкоснулись бы пальцами. Протянутые руки бессильно падают, потом тот и другой убирают их.}

ДЖОН БРАУН. Полный крах. Я — предатель пред богом и людьми.

КЕЙДЖИ. Не будьте к себе столь суровы.

ДЖОН БРАУН. Есть у вас какие-нибудь сведения о наших?

КЕЙДЖИ. Ружейные мастерские отбили снова. Стивенс и Тейлор убиты. Коупленда и Грина взяли в плен.

ДЖОН БРАУН. Грех мой безмерен, ему нет прощения.

КЕЙДЖИ. Не надо, мой командир.

ДЖОН БРАУН А что случилось с другими?

КЕЙДЖИ. Ньюби… Ньюби… я все видел. Примерно через час после того, как ему отрезали уши, пришли несколько человек и стали исполнять вокруг него что-то похожее на воинственный танец, вонзая ему в живот острые колья.

^{Далее их реплики, перемежаясь, образуют единое целое, в котором, однако, каждый ведет свою тему.}

ДЖОН БРАУН. Господи боже, зачем ты не дал мне умереть?

КЕЙДЖИ. Колья пропороли ему живот, внутренности стали вываливаться наружу…

ДЖОН БРАУН. Иуда, брат мой, к тебе взываю сквозь столетия.

КЕЙДЖИ. Тут подбежала свинья и стала рыться в кишках Ньюби…

ДЖОН БРАУН. Иуда, брат мой, ты предал господа и Христа — я предал господа и человека.

КЕЙДЖИ. Свинья ухватила кишку…

ДЖОН БРАУН. Господи боже, велики мои прегрешения.

КЕЙДЖИ…и побежала прочь.

ДЖОН БРАУН. Я провалил дело, доверенное мне моим веком. Старик, да постигнет тебя кара за твои грехи в этом мире, и да постигнет она тебя в мире ином. Я безропотно приму наказание. Я заслужил его.

КЕЙДЖИ. Мой командир.

^{Оба застывают в неподвижности; свет гаснет — теперь освещены губернатор Уайз и его спутники, они приходят в движение. К ним подходит доктор Старри.}

ГУБЕРНАТОР УАЙЗ. Ну как, доктор?

ДОКТОР СТАРРИ. Он останется жив. (В ответ на их изумленные взгляды). Браун останется жив.

Лейтенант Стюарт. Не может этого быть. Я собственной рукой нанес ему несколько ударом по туловищу, а когда клинок сломался надвое, стал бить его по голове. Наверняка я проломил ему череп.

ДОКТОР СТАРРИ. Браун останется жив… Прошу меня извинить. Еще много других раненых. (Уходит).

ПОЛКОВНИК ЛИ. Лейтенант, как могла сломаться надвое боевая сабля?

ЛЕЙТЕНАНТ СТЮАРТ. Я был при легкой парадной шпаге. Когда я рубанул, удар, вероятно, пришелся по пряжке, и шпага сломалась.

ПОЛКОВНИК ЛИ. Как же случилось, что в бою при вас оказалась легкая шпага?

ЛЕЙТЕНАНТ СТЮАРТ. Я, сэр, схватил впопыхах первое, что подвернулось под руку.

ГУБЕРНАТОР УАЙЗ. И вот, по милости вашего «впопыхах», старик остался жив.

СЕНАТОР МЕЙСОН. И еще поправится.

ЛЕЙТЕНАНТ СТЮАРТ. Мне очень жаль, сэр.

СЕНАТОР МЕЙСОН. Ему жаль!

ХАНТЕР. Так легко отмахнуться от столь тяжкой оплошности!

ПОЛКОВНИК ЛИ. Можете идти. Вы свободны.

^{Лейтенант Стюарт берет под козырек, полковник Ли отвечает ему тем же. Лейтенант Стюарт поворачивается кругом и уходит.}

ГУБЕРНАТОР УАЙЗ. Как было бы просто, как удобно, если бы старика убили. Теперь его придется отдавать под суд.

ХАНТЕР. Еще неясно, под чью он подпадает юрисдикцию: штата Виргиния или Федерального правительства.

ГУБЕРНАТОР УАЙЗ. Он в наших руках. Мы его не выпустим. Нельзя доверять его дело федеральным судам.

ПОЛКОВНИК ЛИ. Когда старик перешел через мост, он захватил имущество, принадлежащее Федеральному правительству, — это было первое, что он сделал. И в плен его взяла воинская часть Соединенных Штатов на территории, которая является собственностью Соединенных Штатов.

ХАНТЕР. Да, но что считать началом его преступления? Началось ли оно, когда он перешел по мосту из Мэриленда в Виргинию или когда из Харперс-Ферри вступил на территорию оружейного завода, принадлежащую Федеральному правительству?

ГУБЕРНАТОР УАЙЗ. Хм-м, очевидно, когда он перешел…

ПОЛКОВНИК ЛИ. Вопрос о том, кем он будет судим, не так прост, как вы думаете.

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН. Стоит нам только допустить промах, как северяне тут же произведут его в святые великомученики и десять тысяч паломников ринутся, чтобы омочить платки в его крови.

ГУБЕРНАТОР УАЙЗ (с упреком напускаясь на Ли). Была бы у вашего лейтенанта в руке тяжелая сабля, так нет же…

ПОЛКОВНИК ЛИ (презрительно). Была бы, не была бы!..

XАНТЕР. Ну, с юрисдикцией можно разобраться потом. Теперь займемся допросом!

^{Идут к казначейской. Два репортера выходят вперед.}

ПЕРВЫЙ РЕПОРТЕР. Господа, вы просили нас держаться поодаль, пока вы будете совещаться между собой. Как газетные репортеры, мы просим у вас разрешения присутствовать при допросе Джона Брауна.

ГУБЕРНАТОР УАЙЗ. Простите, нам некогда. Выйдите отсюда, пожалуйста.

ВТОРОЙ РЕПОРТЕР. Виноват, губернатор, но народ нашей страны…

ГУБЕРНАТОР УАЙЗ. Выйдите, я сказал!

ПОЛКОВНИК ЛИ. Подождите за дверью, господа!

^{Репортеры вынуждены подчиниться и отступают туда, где стояли раньше.}

Губернатор, при всем уважении к вашей должности и к вам лично осмелюсь заметить, что вы находитесь на территории, принадлежащей Федеральному правительству, и, согласно приказу президента Соединенных Штатов Америки, распоряжаться здесь поручено мне. Вопрос о том, будут ли репортеры присутствовать на допросе, решит сам Джон Браун. Он пленник, и я намерен проявлять в отношении всяческую предупредительность.

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН. Полковник Ли, заклинаю вас как виргинец виргинца, одумайтесь.

ПОЛКОВНИК ЛИ (холодно, официально). Я исполняю свой долг, как я его понимаю.

ХАНТЕР (дипломатично). Разумеется, вы должны исполнить свой долг, как вы его понимаете, полковник Ли. Но мне все же хотелось бы, чтобы вы прислушались к тому, что говорит полковник Вашингтон.

ПОЛКОВНИК ЛИ. Сэр, не берите на себя труд наставлять меня в части моих обязанностей. (Поворачивается к Хантеру спиной и идет к Джону Брауну и Кейджи. Застывает на месте).

ГУБЕРНАТОР УАЙЗ (обращаясь к полковнику Вашингтону). Репортеры — штука несносная, я знаю. Но зачем надо противиться тому, чтобы они присутствовали на допросе Джона Брауна?

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН. Губернатор Уайз, я настоятельно прошу вас: отговорите полковника Ли пускать репортеров.

ГУБЕРНАТОР УАЙЗ. Но это мелочь!

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН. Джон Браун сорок часов не ел, не пил, не спал. Несмотря на это, он был способен ночь напролет здраво рассуждать со мною о философских материях. Два сына его были при смерти, рейд, предпринятый им, завершился крахом, но ослабить его волю к действию мне не удалось, как я ни пытался. Да, он разбит, изранен, он истекает кровью, — и все же я не решился бы со спокойной душой пустить в то помещение, где он находится, газетных репортеров.

ГУБЕРНАТОР УАЙЗ. По-моему, вы просто измучены и оттого сгущаете краски.

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН. Я вас предупредил. Дальнейшее — на вашей ответственности.

^{Действующие лица замирают на местах; свет на площадке гаснет, и освещается казначейская. Джон Браун и Кейджи приходят в движение. На площадке появляется полковник Ли.}

ПОЛКОВНИК ЛИ. Капитан Браун, сюда к вам просятся два господина из газет. Впустить мне их или нет — решать вам.

ДЖОН БРАУН. Из газет? Да, пусть войдут.

ПОЛКОВНИК ЛИ. Как скажете. (Отступает в тень, на второй план, и застывает на месте).

ДЖОН БРАУН. Господи боже, клянусь тебе, что в этот раз окажусь достоин своей миссии… Кейджи, не все еще потеряно!

КЕЙДЖИ. О чем вы?

ДЖОН БРАУН. Если богу угодно было выбить меч из моих рук, я буду сражаться дальше, вооружившись словом. Я обращусь к слову — да, к слову! — и с его помощью возмещу страшный урон, нанесенный мечом.

^{Остальные действующие лица приходят в движение; все входят в казначейскую. Репортеры ведут запись того, что говорится.}

ПОЛКОВНИК ЛИ. Господа, позвольте представить вам капитана Брауна. Капитан Браун, — губернатор Уайз, стряпчий Хантер. С полковником Вашингтоном вы уже знакомы.

ХАНТЕР. Капитан Браун, кто вас послал сюда?

ДЖОН БРАУН. Из людей — никто. Я действовал по собственному побуждению, сообразуясь с наставлениями моего создателя… (очень устало, но все-таки с жаром)… или, если вам будет угодно, с наущения дьявола.

ХАНТЕР. Вы явились сюда с благословения северян-аболиционистов?

ДЖОН БРАУН. Я явился сюда с благословения Джона Брауна.

ХАНТЕР. Но вы, конечно, вели с главарями аболиционистов переговоры о замышляемой вами вылазке?

ДЖОН БРАУН. Я отказываюсь отвечать. Отрицать я не собираюсь, подтверждать было бы глупо.

ПОЛКОВНИК ЛИ (протягивая ему бумаги). Эти бумаги были обнаружены в вашем саквояже. Одна ни них представляет собой конституцию, другая — устав воинской службы. Полагаете ли вы ваших сообщников воинской частью?

ДЖОН БРАУН. Полагаю.

ПОЛКОВНИК ЛИ. А себя считаете главнокомандующим вашими вооруженными силами?

ДЖОН БРАУН. Я и есть главнокомандующий.

ПОЛКОВНИК ЛИ. И велика ли численность состоящих под вашей командой?

ДЖОН БРАУН. У меня нет недостатка в сторонниках как на Севере, так и на Западе.

ПОЛКОВНИК ЛИ. Я спрашиваю, какова численность сил, состоявших под вашей командой в набеге на Харперс-Ферри.

ДЖОН БРАУН. Численность тех, кто шел за мною? Вооруженных бойцов?

ПОЛКОВНИК ЛИ. Да, сколько бойцов принимало участие в набеге на Харперс-Ферри?

ДЖОН БРАУН. Общее число бойцов, силами которых было совершено нападение на Харперс-Ферри, считая меня самого, — девятнадцать.

ХАНТЕР. Капитан Браун, согласно полученным нами донесениям, с вами было до полутора тысяч хорошо вооруженных людей.

ПОЛКОВНИК ЛИ. Право, сударь, не думал, что вы унизитесь до лжи. Сколько было с вами людей? И где они теперь?

ДЖОН БРАУН. Я слов на ветер не бросаю, сударь. Общее число людей, вступивших в Харперс- Ферри, считая меня, — девятнадцать.

^{Хантер, заметно встревоженный, знаком отзывает в сторону губернатора Уайза и прочих. Свет на сцене меркнет; ярко освещена лишь эта группа.}

ХАНТЕР (обращаясь к полковнику Вашингтону). Вы ему верите? Я должен знать ваше мнение. Если он лжет, значит, он явился с головным отрядом, а за ним последуют полчища захватчиков.

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН. А если не лжет?

ХАНТЕР. Тогда весь мир вскоре узнает, что девятнадцать человек смогли удерживать Харперс-Ферри в течение полутора суток. И эта весть потрясет Юг до самых оснований. Ответьте же. Верите вы ему?

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН. Да, верю. Он фанатик, но при всем том он честный и неподкупный человек… Мне теперь ясно все! Я думал, что у него где-то размещены крупные силы. Мне в голову не приходило, что он отважился совершить нападение, имея с собой всего девятнадцать человек.

ПОЛКОВНИК ЛИ. Не стоит возвеличивать то, что произошло в Харперс-Ферри, употребляя слово «нападение». Это был налет — мелкий налет, предпринятый жалкой горсточкой кое-как вооруженных людей.

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН. Те, кто полегли с обеих сторон в этой сравнительно мелкой схватке, — предтечи сыновей Юга и Севера, которым еще предстоит сложить головы. Мы вступили в войну.

ПОЛКОВНИК ЛИ. Давайте пока что продолжим допрос.

^{Возвращаются к тому месту, где лежит Джон Браун; площадка тем временем вновь освещается равномерно. Джон Браун говорит; репортеры записывают за ним.}

ДЖОН БРАУН. Как можно спокойно вкушать хлеб свой, пока у других нет хлеба? Как можно склонить на подушку голову и мирно спать, пока другому нечего подложить под голову?

ПЕРВЫЙ РЕПОРТЕР. Но нельзя же взять на себя задачу искоренить всяческую несправедливость. Нельзя истекать кровью за каждого, у кого кровоточат раны.

ДЖОН БРАУН. Пусть тело мое истекает кровью за тех, кто скорбит, пока не останется больше скорбящих. Долго ли продержалось бы рабство, если б каждый, кто против него, чувствовал, что не кто-нибудь, а он, он лично в ответе за этот великий грех, что не кому-нибудь, а ему пред престолом господним держать ответ за такое злодеяние, когда человека обращают в скотину, корысти ради заставляют работать как лощадь, корысти ради спаривают, как быка с коровой, чтобы дали приплод? Ярость всколыхнула бы этот край и не утихла бы, пока не смела с лица земли это преступление перед богом и людьми.

ПЕРВЫЙ РЕПОРТЕР. Значит, вы считаете себя орудием в руках провидения?

ДЖОН БРАУН. Да, считаю.

^{_{Джон Браун — Эдвард Биннс. Театр Гатри, Нью-Йорк, США, 1967.}}

ХАНТЕР. Капитан Браун, это пустая риторика. Не о рабстве речь, а о вашем набеге на мирное и беззащитное поселение.

ПОЛКОВНИК ЛИ. Вы нарушили мир…

ДЖОН БPАУН. Мир? Для меня мира нет, идет война. Война с рабством. И она не кончится на Харперс-Ферри.

ХАНТЕР. Это — ваша личная война, капитан Браун, ваша частная затея. Закон нашей страны санкционирует институт рабства. Закон нашей страны…

ДЖОН БРАУН. Тем самым обращается в беззаконие. Долг честного человека — не подчиняться несправедливым и бесчеловечным законам.

XАНТЕР. Это анархия! Когда частное лицо…

ГУБЕРНАТОР УАЙЗ. Какой принцип служит для вас оправданием ваших действий?

ДЖОН БРАУН. Золотое правило: не делай другому того, чего не желаешь себе. Мне жаль несчастных, томящихся в рабстве, которым некому помочь.

ГУБЕРНАТОР УАЙЗ. Золотое правило! И при том вы забираете у полковника Вашингтона лошадь и повозку.

ДЖОН БРАУН. Неужели вам нужно объяснять, что у нас было на них больше прав, чем у полковника Вашингтона на его рабов? Чей грех страшнее — мой, когда я забираю у него лошадь на войне, или его, когда он похищает детей из материнской колыбели? Разве по-божески то, что закон для одного не есть закон для каждого?.. Где они, мои бедные, страждущие братья и сестры? Можете вы сказать? Не человек ли я, не брат ли им?.. Непременно запишите дословно все, что я говорю.

ГУБЕРНАТОР УАЙЗ. Кто впустил сюда репортеров? Что они тут делают?

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН. Я вас предупреждал.

ДЖОН БРАУН. Это вы — воры и разбойники. В стране четыре миллиона рабов. Триста лет вы продаете то, что ими заработано, и кладете себе в карман. Если считать, что наемный работник приносит хотя бы пятьдесят центов дохода в день, — значит, вы каждый день крадете два миллиона долларов у самых сирых, самых убогих, самых обездоленных братьев моих и сестер. Вы крадете мужей у жен, жен у мужей, вы крадете детей у родителей. Вы сделали из людей домашний скот, чтобы похитить у них душу. Так кто же, скажите, вор и разбойник?

ГУБЕРНАТОР УАЙЗ. Капитал Браун, серебро ваших волос обагрила кровь содеянных вами преступлений. Конец ваш близок. Вам бы теперь подумать о душе.

ДЖОН БРАУН. Губернатор Уайз, каков бы ни был срок, отпущенный мне на земле, — пятнадцать месяцев, пятнадцать дней или пятнадцать часов, — я готов к кончине. Разница между сроком, отпущенным мне и вам, ничтожна. А потому я вам говорю: готовьтесь. Я готов.

ГУБЕРНАТОР УАЙЗ. Уйдем отсюда.

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН. Вы сами навлекли это на себя.

ХАНТЕР (обращаясь к репортерам). Идемте.

^{Репортеры медлят.}

Идемте же. Вас пустили сюда из любезности.

ПЕРВЫЙ РЕПОРТЕР. Простите, еще минуту. (Обращаясь к Джону Брауну). Если вам есть что еще сказать, я все изложу в точности.

ДЖОН БРАУН. Скажите, что я пришел сюда не грабителем, не разбойником, не смутьяном. Скажите, что единственная причина, которая привела меня сюда, — это слезы угнетенных. А южанам скажите также, что им неминуемо предстоит все же решать этот вопрос — я говорю о негритянском вопросе, — ибо это еще не конец.

^{Свет над площадкой, изображающей казначейскую, быстро гаснет, наступает полная темнота. В темноте Кейджи и оба репортера уходят. Губернатор Уайз, Хантер и остальные переходят на одну сторону сцены, и эта площадка освещается.}

СЕНАТОР МЕЙСОН. Какой бы суд ни судил его — виргинский ли, федеральный ли, — его все равно признают виновным и приговорят к виселице. Так почему бы нам не передать его дело Федеральному правительству? Вынудим их заняться за нас черной работой — вынудим их повесить за нас Джона Брауна!

ХАНТЕР. В федеральном суде до весенней сессии его дело даже не пойдет в производство. Вы слышали голос Джона Брауна. Можем ли мы допустить, чтобы этот голос раздавался так долго? А вот если судить его в Виргинии, можно будет начать слушание дела в ближайшие же дни.

ГУБЕРНАТОР УАЙЗ. Но кто же будет выступать в качестве обвинителя? Наш досточтимый главный прокурор? Да у него от спиртного мозги превратились в губку.

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН. Я точно знаю, кто должен выступить обвинителем. Необходимо только, чтоб вы, губернатор Уайз, назначили этого человека прокурором штата Виргиния по особо важным делам.

ГУБЕРНАТОР УАЙЗ. Кто же это?

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН (указывая на Хантера). Стряпчий Эндрю Хантер.

ХАНТЕР. Ну нет, спасибо! Вы видели, что тут творилось в присутствии этих двух репортеров. Закон был на нашей стороне, и все же старику удалось представить нас в самом нелестном свете. У меня нет ни малейшего желания позволить ему поливать меня грязью.

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН. Вы ставите ваши узкие интересы выше интересов Юга. Я вас считал человеком более широких общественных устремлений.

ХАНТЕР. Вы толкаете меня на поступок, который, быть может, дорого мне обойдется.

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН. Да. Может быть, дорого. И все же не столь дорого, как обойдется нам крушение рабовладельческого хозяйства. Как и Джон Браун, вы сознаете, что рабовладельческие и нерабовладельческие штаты находятся в состоянии войны — до поры до времени тайной, но не за горами то время, когда она станет явной.

^{На небосклоне проступает слабое сияние. Оно разгорается, полыхает яростным багряным заревом, которое видно до конца картины.}

ГУБЕРНАТОР УАЙЗ. Что это?

ХАНТЕР. Амбар горит. Боюсь, что это только первый из многих.

СЕНАТОР МЕЙСОН. Смотрите. Вот и еще один.

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН. Рабы объявили нам войну. Одна часть имущества сжигает другую.

ХАНТЕР. Джон Браун зажег на Юге пламя пожара. Он самые основы наши обращает в пепел.

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН. Это война, господа. Нужно сказать себе, что война началась, и действовать соответственно… Я тотчас отправляюсь к Джону Флойду. Он хоть и военный министр, но он прежде всего виргинец. Пусть добьется, чтобы самое современное оружие шло в арсеналы южан, а устаревшее поставляли северянам.

ПОЛКОВНИК ЛИ. Простите, господа. Я не желаю ни быть причастным к такого рода планам, ни даже выслушивать их.

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН. Вы — виргинец, сударь. Отсюда меньше ста миль до вашей плантации. Стоимость ваших рабов упала из-за набега, совершенного Джоном Брауном.

ПОЛКОВНИК ЛИ. Верно. Мои рабы из-за его налета понизились в цене. Но я состою на службе у Федерального правительства. Я — офицер армии Соединенных Штатов.

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН. При каком условии вы могли бы стать нашим союзником?

ПОЛКОВНИК ЛИ. При условии, что я оставлю службу в армии Соединенных Штатов. Что весьма маловероятно.

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН (с возрастающим нетерпением). Эти горящие амбары свидетельствуют, что вам недолго еще удастся служить и нашим, и вашим. Рано или поздно необходимость заставит вас сделать выбор.

ПОЛКОВНИК ЛИ (холодно). Необходимость?

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН (затаенная враждебность между этими двумя прорывается наружу). Да! Жестокая необходимость, которой вы должны будете уступить. Придется выбрать что-то одно: либо Федеральное правительство, либо Юг.

^{Полковник Ли злобно меряет его взглядом и идет прочь.}

XАНТЕР. Полковник Ли, вы упомянете про разговор, когда будете составлять донесение по службе?

ПОЛКОВНИК ЛИ (останавливается как вкопанный. Все молчат, выжидая, пока он примет решение). Нет. В донесении я буду касаться только военной стороны набега.

XАНТЕР. Благодарю вас.

^{Полковник Ли уходит.}

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН (с улыбкой). Пожалуйста! Вот вам и первая уступка.

ХАНТЕР. Прошу меня извинить, господа. Меня ждет работа.

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН. Смотрите же, отправьте этого ветхозаветного старца на виселицу.

XАНТЕР. Его отправят на виселицу. Я позабочусь, чтобы его признали виновным! Но должен предупредить вас заранее — я буду соблюдать все правила судейских приличий.

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН. Соблюдайте, сделайте милость, только ускоренным темпом!

XАНТЕР (делает шаг прочь, возвращается и в упор глядит на Чарлза Хардинга, чей храп нарушает воцарившуюся тишину. Грубо хватает Хардинга за волосы и резким движением приподнимает его голову). Спишь, пьянчуга несчастный? Храпишь, болван?

^{Берет стакан воды и с яростью выплескивает Хардингу в лицо. Брезгливо роняет назад голову Хардинга, и в то же мгновение свет на площадке меркнет; освещается зал суда в Чарлстоне, штат Виргиния. Слышна барабанная дробь. Барабанная дробь возвещает начало и завершение каждой картины в зале суда. С одной стороны на площадку входит Хантер; с другой — одновременно вносят на носилках Джона Брауна. Голова у него перевязана. За судейским столом судья Паркер.}

СУДЬЯ ПАРКЕР (обращаясь к Джону Брауну). Есть ли у подсудимого защита или он желает, чтобы защитников назначил суд?

ДЖОН БРАУН. Я вызвал защитников. Они еще не прибыли.

СУДЬЯ ПАРКЕР. Когда защитники прибудут?

ДЖОН БРАУН. Не знаю. Они едут с Севера. Наверное, через несколько дней.

ХАНТЕР. Ваша честь.

СУДЬЯ ПАРКЕР. Да, мистер Хантер.

ХАНТЕР. Как знать, дошел ли вызов до адвокатов, а если и дошел, приедут ли они? Меж тем в штате происходят волнения. А потому не могу ли я обратиться к суду с покорнейшей просьбой назначить обвиняемому защиту?

СУДЬЯ ПАРКЕР. Суд не пойдет на поводу у толпы, обуреваемой страстями. Что касается другого положения, выдвинутого вами, оно вполне обоснованно. Действительно — как знать, прибудет ли защита, и если прибудет, то когда. (Возвышает голос). Мистер Ботс, мистер Деннис. Прошу вас, господа, выйти вперед.

^{Оба выходят вперед.}

Согласны ли вы выступать в качестве защитников обвиняемого?

ЛОУСОН БОТС. Я согласен.

ТОМАС ДЕННИС. Я соглашусь, только если меня попросят, и притом с большой неохотой.

СУДЬЯ ПАРКЕР. У подсудимого нет возражений?

ДЖОН БРАУН. Если мне предстоит суд, я хочу иметь защитников. Но если мне предстоит лишь пародия на суд, мне безразлично, будет ли у меня защита или нет.

СУДЬЯ ПАРКЕР. Вас будут судить по всем правилам, сударь.

ДЖОН БРАУН. Я здесь человек чужой. Мне неизвестны наклонности и свойства двух господ, названных вами. Я не сомневаюсь, что это достойные люди. Однако они родились и выросли на Юге. Весь склад их ума таков, что им чужды и непонятны причины, побудившие меня девять ночей назад выступить на Харперс-Ферри. Я настаиваю на собственной защите.

СУДЬЯ ПАРКЕР. Мы не можем знать, когда прибудут ваши защитники, и прибудут ли они. Ничто не должно препятствовать ходу суда.

ДЖОН БРАУН (язвительно, резко). Я желаю, чтобы меня защищали мои защитники. Не торопитесь препроводить меня на казнь раньше, чем они успеют ко мне добраться.

СУДЬЯ ПАРКЕР. Обвинение может пригласить первого свидетеля.

ДЖОН БРАУН (с усилием приподнимается на носилках; насмешливо, а под конец — с презрением). Виргинцы, когда меня брали в плен, я не просил сохранить мне жизнь. Если надо мной чинят суд ради проформы — суд ради того, чтобы осудить на казнь, — не утруждайте себя напрасно. Вы алчете моей крови? Вы можете пролить ее в любую минуту и без такого посмешища, как этот суд. (Становится на колени на носилках).

СУДЬЯ ПАРКЕР. Суд продолжается. Мистер Хантер, прошу вас пригласить первого свидетеля.

^{Действующие лица застывают на местах, свет быстро меркнет. Барабанная дробь. Хантер быстро переходит на игровую площадку, где находятся губернатор Уайз, полковник Вашингтон и другие, площадка тем временем освещается.}

ХАНТЕР. Он точно ртуть. Его никак не ухватишь. Только соберешься придавить его буквой закона — а он уже ускользнул и через минуту встает вновь, облеченный в такие моральные доспехи, что нравственное превосходство остается за ним, а за мной — только юридическое. Лежит себе на носилках, но всей видимости безучастный к тому, что происходит вокруг него, однако в самый нужный миг поднимается и произносит громовую речь. Причем обращена она не к судье, не к присяжным — даже не к публике в зале. Через репортеров, присутствующих на суде, он обращается к городской толпе и к земледельцу в поле… Он всеми правдами и неправдами пытается затянуть слушание дела и вынудить нас отложить его до весенней сессии. Но этого я не допущу. Суд будет продолжаться, шаг за шагом, день за днем, и в точном соответствии с тем, как мною намечено.

^{Слышится барабанная дробь. Действующие лица застывают на месте, свет меркнет, и освещается площадка, изображающая тюремную камеру Джона Брауна. Входят Деннис и Ботс.}

БОТС. Хорошие новости, капитан Браун. Мы располагаем данными, которые неизбежно повлекут за собой отсрочку судебного разбирательства до весенней сессии.

ДЕННИС. И дают все основания надеяться, что вам сохранят жизнь.

ДЖОН БРАУН. Что это за данные?

БОТС (вынимает из кармана бумаги). Показания, данные под присягой по всем правилам и неоспоримо подтверждающие, что на протяжении нескольких поколений в вашей семье по материнской линии наблюдаются случаи умственного расстройства. Мы представим суду возражение по делу, которое возбудил штат Виргиния против Джона Брауна, и…

ДЖОН БРАУН. Вы не воспользуетесь этими доказательствами. Я запрещаю вам выставлять в качестве моего оправдания невменяемость.

ДЕННИС. Но такое оправдание спасет вам жизнь!

ДЖОН БРАУН. И нанесет ущерб делу, которому я служу… если нападение на Харперс-Ферри сбросят со счета как бредовую выходку сумасшедшего. Не сумасшествие, а рабство предмет этого судебного разбирательства. Я знал, что делаю, и готов нести ответственность за свои поступки.

БОТС (с неприятным оттенком в голосе). Вот что я вам скажу, мистер Браун. Мы — ваши защитники, и наша забота — постараться спасти вам жизнь. И только. А не служить интересам вашего дела.

^{Слышна барабанная дробь. Джон Браун, Ботс, Деннис и Хантер переходят на площадку, изображающую зал суда, которая между тем освещается. Последние слова Ботса и его речь, обращенная к судье, следуют без перерыва во времени.}

Ваша честь, я и мой коллега хотели бы предъявить суду важные свидетельства относительно разбираемого дела. Подсудимый строжайшим образом запретил нам представлять их, тем не менее мы поступаем вопреки его указаниям. Мы намерены представить суду возражение против иска, предъявляемого штатом Виргиния к Джону Брауну, на основании серьезных подозрений в невменяемости подсудимого. Я представляю суду показания, данные под присягой по всем правилам и неоспоримо подтверждающие, что в семье Джона Брауна по материнской линии существует наследственная невменяемость.

^{Передает судье Паркеру письменные свидетельства. Хантер с досадой швыряет на стол свои бумаги.}

ДЖОН БРАУН. Да. Это правда. Действительно, в моей семье по материнской линии существует невменяемость — как, впрочем, и во многих других семьях у нас в стране. Я, однако, избежал этого недуга и не позволю, чтоб вы навязывали суду вопрос о моей невменяемости. Судите меня за преступление, в котором меня обвиняют! Пусть меня либо объявят невиновным в этом преступлении и освободят, либо объявят виновным в этом преступлении и повесят. Но вам не удастся зачеркнуть то, что составляет смысл моей жизни, объявив меня сумасшедшим. Не пытайтесь уйти от сути дела! Судите меня за содеянное!

^{Барабанная дробь. Свет быстро гаснет, и освещается площадка, на которой находятся губернатор Уайз, полковник Вашингтон и другие. Они приходят в движение.}

ГУБЕРНАТОР УАЙЗ (выбирает одно из многих писем. Читает с нарочитой выразительностью, что придает его словам мрачноватый юмор). А вот извольте-ка послушать это. «Губернатору Уайзу. Сэр, две мои дочери покинули дом, примкнув к отряду юных виргинок, чья цель — освободить Джона Брауна. Их всего шестнадцать человек, но у каждой под широкой нижней юбкой спрятан порох, к которому ведет фитиль. Если их поймают, они намерены подорвать себя, причем сила взрыва будет столь велика, что от Виргинии не останется камня на камне… Если вы нападете на след этих девиц, прошу вас вернуть их обратно, пока их не разорвало на части, а с ними — сердца многих достойных виргинцев. С искренним уважением, встревоженный родитель».

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН. Курьезное преддверие войны.

ГУБЕРНАТОР УАЙЗ. Послания досужих чудаков. Отвлекают от горькой действительности.

ХАНТЕР (входит стремительно). Сначала он пытается всеми правдами и неправдами затянуть слушание дела, чтобы суд отложили до весенней сессии, а теперь, когда такая возможность у него в руках, он отвергает ее. Отвергает! Он не разрешает защите предъявить суду возражение о его невменяемости.

ГУБЕРНАТОР УАЙЗ. А не подвергнуть ли его медицинскому освидетельствованию? Если б его признали сумасшедшим…

ХАНТЕР. Его не признают сумасшедшим. Пока основательность суждений, четкий ход мысли, отличная память, ясность взглядов служат свидетельством того, что человек в здравом уме, до тех пор Джона Брауна будут признавать нормальным. Сомнение в его невменяемости высказано, теперь пусть оно бросает тень на суть дела. Если же настаивать, чтобы по этому поводу дано было окончательное заключение, мы проиграем.

СЕНАТОР МЕЙСОН. И все-таки, что ни говорите, в таком вопросе, как рабство, он безумен.

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН. Если одержимость единой идеей есть безумие, то он безумен. Но тогда безумны были пророки Моисей и Магомет, Иисус Христос и великое множество других поборников общественных и религиозных преобразований, ибо каждый из них имел особое представление о том, что такое Человек на земле, и всеми способами добивался того, чтобы это представление воплотилось в жизнь… Если общепринятые в мире взгляды претерпят изменения и институт рабства будет упразднен… (предупреждающе поднимает руку)… а это вполне может случиться…

СЕНАТОР МЕЙСОН. Но в Библии рабство одобряется.

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН. Мы приводили выдержки из Библии, доказывая, что рабство есть благодать, дарованная нам всевышним. На Севере с такой же легкостью приводят выдержки из той же самой Библии, доказывая, что рабство есть вопиющее зло.

^{Входит посыльный, подает Хантеру записку, уходит.}

ХАНТЕР. Только что из тюремной камеры принесли Джона Брауна. Мне пора возвращаться в суд.

^{Барабанная дробь. Свет на площадке гаснет; освещается площадка, изображающая зал суда, на нее тем временем переходит Хантер.}

СУДЬЯ ПАРКЕР. Имеете ли вы сказать что-нибудь раньше, чем я оглашу приговор?

ДЖОН БРАУН. Вы вытребовали меня в суд внезапно. Я не рассчитывал, что мне вынесут приговор до того, как состоится суд над другими обвиняемыми. Я не подготовился.

СУДЬЯ ПАРКЕР. Если вы имеете что-то сказать, говорить нужно теперь.

ДЖОН БРАУН. Этот суд признает действенность закона божия. Я вижу, что здесь целуют книгу — целуют Библию, которая учит золотому правилу: не делай другому того, чего не желаешь себе. Она также учит меня помнить, что, пока другие томятся в оковах, вместе с ними скован и я. Я старался жить, следуя этим наставлениям. Я верю, что, вступившись за сирых и поруганных чад господних, я не зло творил, но добро. Прибегни я к тем же действиям, в каких здесь признаюсь, — прибегни я к ним, дабы вступиться за богатых, за власть имущих, за просвещенных и иже с ними, претерпи и выстрадай я при этом то же, что и теперь, все до единого в этом суде признали бы такие действия достойными скорее не кары, а награды. Ну а теперь, если сочтут необходимым отнять у меня жизнь, дабы кровь моя смешалась с кровью моих трех сыновей, с кровью миллионов в этом краю рабства, чьи права попраны жестоким и несправедливым законом, будь по сему. Я подчиняюсь. (Он озирается вокруг. Продолжает значительно, серьезно). Я убежден теперь, что преступления, в которых повинен этот край, не смыть иначе, как потоками крови. Строя свой замысел, я лелеял надежду, что осуществлю его без большого кровопролития. Но мой замысел рухнул. Думаю, что теперь этой стране ничего не остается, кроме как пройти очищение кровью.

СУДЬЯ ПАРКЕР. Джон Браун, я выношу нам смертный приговор. Декабря второго дня, 1859 года, то есть по истечении тридцати дней, вы должны быть повешены. И да помилует господь нашу душу.

^{Свет меркнет, все тем временем уходят. Джон Браун переходит на площадку, изображающую его тюремную камеру в Чарлстоне, штат Виргиния. Капитан Эвис вводит в камеру Мэри Браун. Джон Браун и Мэри Браун стоят в разных концах камеры на отдалении друг от друга.}

КАПИТАН ЭВИС. Добрый вечер, капитан Браун.

ДЖОН БРАУН. Добрый вечер.

КАПИТАН ЭВИС. Миссис Браун, мне приказано проследить, чтобы ровно в девять часов вечера вы покинули камеру.

МЭРИ. Понимаю.

КАПИТАН ЭВИС. Военная охрана, в сопровождении которой вы прибыли в тюрьму, доставит вас в гостиницу. Вам надлежит находиться в вашей комнате до завтрашнего утра, пока не состоится повешение.

МЭРИ. Я уже дала на это согласие.

КАПИТАН ЭВИС. А теперь я обязан взять с вас слово, что вы не будете передавать супругу никаких предметов, а также никаких известий или сведений, которые могли бы каким-либо образом способствовать его побегу.

МЭРИ. Я взяла с собой в камеру только нитки с иголкой, наперсток и одежную щетку.

КАПИТАН ЭВИС. Вашим словом, капитан Браун, я уже заручился.

ДЖОН БРАУН. Вы знаете, что я не вышел бы из этой тюрьмы, даже если бы дверь ее была открыта настежь, а за дверью меня дожидалась лошадь. Несколько мгновений в петле — и я вырву победу из мрака очевидного, казалось бы, поражения.

КАПИТАН ЭВИС. Если бы только от меня зависело изменить ход завтрашних событий!.. Капитан Браун, миссис Браун, по долгу службы я обязан находиться в пределах слышимости во время вашего свидания.

МЭРИ БРАУН (с разочарованием). Как! Значит, нам нельзя и поговорить наедине?

КАПИТАН ЭВИС. Не волнуйтесь. Я буду стоять не очень далеко, но и не слишком близко — я буду слышать ваши голоса, но не смогу разобрать слов.

МЭРИ. Спасибо вам за вашу доброту, капитан.

КАПИТАН ЭВИС. Говорите свободно и ни о чем не беспокойтесь, только не повышайте голоса. (Склоняется перед Мэри Браун в поклоне). Сударыня.

^{Отходит и становится в угол, спиною к ним. Свет над ним постепенно угасает, как бы затушевывая его присутствие. Джон Браун и Мэри продолжают стоять на отдалении, пока капитан Эвис не поворачивается к ним спиной, и только тогда сходятся. Вглядываются друг другу в лицо.}

МЭРИ. Муж мой.

ДЖОН БРАУН. Жена.

МЭРИ (глядя на его голову). У тебя не зажили раны.

ДЖОН БРАУН. Это только на голове, от ударов шпагой. Пустяк. После того что произойдет завтра утром, они не будут меня тревожить.

МЭРИ. А другие раны?

ДЖОН БРАУН. Те зажили.

МЭРИ. Покажи мне.

^{Джон Браун садится и расстегивает воротник рубашки, открывая шею и плечи. Мэри осматривает раны, целует их — совершается поклонение святыне.}

ДЖОН БРАУН. Поцелуй меня в губы, Мэри.

^{Они целуются.}

Рубил меня, рубил молодой лейтенант, да так и не разрубил этот твердый орех. (Стучит по черепу костяшками пальцев). Рука господня направляла шпагу молодого лейтенанта — и вот я остался жив, чтобы до завтрашнего утра продолжать бороться.

МЭРИ. Дай мне куртку. Ее нужно починить и почистить.

^{Джон Браун снимает куртку и отдает ей. Они садятся. За разговором Мэри зашивает и чистит куртку.}

ДЖОН БРАУН. Я не печалюсь о том, что умру. Узы, связывающие меня с этим миром, понемногу ослабевают. Пусть я лучше умру за свое дело, а не просто покорюсь закону природы, как рано или поздно приходится всякому из нас.

МЭРИ. Я согласна с тобой.

ДЖОН БРАУН. Я целую жизнь посвятил борьбе, и господь позволял мне бороться до той минуты, пока не вырвал меч у меня из рук в Харперс-Ферри. Но в ту же самую минуту он дал мне взамен другое оружие — духовное. И что самое удивительное, Мэри, духовное оружие оказалось в тысячу крат страшнее.

МЭРИ. Промысл божий лучше твоих планов, иначе господь не помешал бы тебе исполнить то, что ты задумал.

ДЖОН БРАУН (скорбно). Но как я обманулся в самом себе! Какая была непростительная ошибка упорствовать, когда военная обстановка стала меняться не в мою пользу. Отчего я тут же не отступил, не ушел в горы?

МЭРИ. Мог бы Самсон разрушить храм филистимлян, не открой он Далиле, в чем таится источник его мощи?

ДЖОН БРАУН. Я верю: ничто из того, что я выстрадал и что мне предстоит еще выстрадать, не пропадет даром для дела божия и человеческого. Я верую в это. Я это знаю. Но я все же хочу спросить — я спрашиваю, — когда, когда же слуге и сподвижнику господню, когда смертному сподвижнику господа дано постигнуть сполна божий промысл, дабы служить ему столь же смиренно, но с большим разумением? (Помолчав, отвечает себе). Похоже, что откровение приходит только в последнюю минуту. Тяжко подчас торить свой путь и не извериться, великое нужно мужество, чтоб быть сподвижником господа.

МЭРИ (отдавая ему куртку). На, надень.

^{Он повинуется.}

В какой ты завтра будешь рубашке?

^{Он показывает. Она осматривает рубашку и опять принимается за шитье.}

Пуговица отлетает.

ДЖОН БРАУН. Мэри, ты очень меня порадуешь, если расскажешь немного о том, как идут у тебя дела на ферме, что хорошего, что плохого.

МЭРИ. Сена мы напасли вдоволь. Корове и лошади хватит до весны, а там на подножный корм.

ДЖОН БРАУН. Сено — это хорошо. Зимой сено покупать — разоренье.

МЭРИ. Горох совсем не уродился. Зато урожай на фасоль, картошки нарыли, да есть репа, есть морковь. Зиму прокормимся.

ДЖОН БРАУН. Это ты всегда умела. Спасибо за новости.

МЭРИ. Теперь я хочу у тебя что-то спросить. Почему ты не позволил, чтобы я приехала повидаться с тобой три недели тому назад? Ведь губернатор Уайз дал мне разрешение. И сегодня почему не хотел, чтобы я приехала?

ДЖОН БРАУН. Из-за расходов. (Отвечая на ее немой взгляд). На эту поездку уйдет все немногое, что у тебя есть, — а на что ты купишь муку, чтобы печь хлеб, на что купишь одежду к зиме себе и детям?

МЭРИ. Но разве для нас не утешение увидеться еще раз?

ДЖОН БРАУН. Мы заплатим за него в девять часов болью разлуки.

МЭРИ. Если одно невозможно без другого, я согласна принять и то, и другое.

ДЖОН БРАУН. Мэри, рассказывают разное, но толком ничего не узнаешь. Что сталось с телами Оливера и Уотсона?

МЭРИ. Что же тебе рассказывали?

ДЖОН БРАУН. Что якобы студенты местного медицинского училища выкрали из могилы тело Уотсона и произвели вскрытие. Верно это?

^{Молчание.}

Скажи правду. Не скрывай.

МЭРИ. Они сняли с трупа кожу и покрыли ее лаком. Теперь у них идут споры. Одни хотят сохранить кожу в таком виде, как есть, лакированной. Другие хотят набить чучело и выставлять его напоказ на ярмарках и в цирке. Есть и третьи, те хотят кожу раскроить, нашить охотничьих кисетов и распродать как сувениры.

ДЖОН БРАУН. А какая участь постигла тело Оливера?

МЭРИ. Тела Оливера и Ньюби положили лицом к лицу, грудью к груди, завели им руки так, что они как бы держат друг друга в объятиях, и бросили в общую могилу… Неужели они думали, что осквернят останки нашего сына, похоронив его вместе с негром?.. Они неподвластны поруганию. Оба они — святыня… Не меня оплакивайте, дщери Иерусалимские; себя оплакивайте и сынов ваших.

ДЖОН БРАУН. Мэри, старайся вновь возвести разбитые стены нашей некогда крепкой семьи, найти наилучшее применение каждому камню, какой еще уцелел.

МЭРИ. Я сложу стены заново… А что будет с твоими останками?

ДЖОН БРАУН. Я думаю, ты их не получишь. Виргиния не захочет выпустить меня из рук. Но не горюй об этом. Какая разница, что сделают с моим прахом.

МЭРИ. Нет. Тебя передадут мне. Я писала прошение губернатору Уайзу, и он мне не отказал. Вот распоряжение.

ДЖОН БРАУН (читает бумагу). Любезно с его стороны.

МЭРИ. Я отвезу тебя к нам на ферму и там похороню.

ДЖОН БРАУН. Подумай о расходах, жена. Не на мертвого следует тратить эти деньги, а на тебя и детей.

МЭРИ. Я повезу тебя к нам на ферму и там предам земле. Будет так — и не иначе.

ДЖОН БРАУН. Если будет так — и не иначе, тогда похорони меня под сенью гранитного утеса.

МЭРИ. Я положу тебя под сенью утеса.

ДЖОН БРАУН. Мэри, Мэри, как часто бессонными ночами я мечтал очутиться на ферме, с тобой и детьми — быть отцом и мужем. И как много раз вместо этого уходил, пропадая порой на полгода, возвращался ненадолго и опять уходил, оставляя твоему попечению и ферму, и воспитание детей, — и нередко при этом ты ждала еще одного ребенка.

МЭРИ. Разве я когда-нибудь роптала?

ДЖОН БРАУН. Детям нужен был отец, а меня не было. Жене нужен был муж, а меня не было.

МЭРИ. Разве ты слышал от меня хоть слово жалобы?

ДЖОН БРАУН. Когда-то мы были молоды. Но минули дни наших лет, и вот мы поседели. И уже не осталось нам дней.

МЭРИ. Не надо. Ни слова больше. В безмолвные долгие ночные часы, оставаясь одна с детьми на ферме, я спрашивала себя: чем я заслужила, за что удостоилась счастья быть твоей женой. За все годы, что мы женаты, не было часа, чтоб я захотела иной судьбы, кроме той, какая мне достались: быть Мэри Браун, женой Джона Брауна.

ДЖОН БРАУН. Даже сегодня?

МЭРИ (неистово). Сегодня я не поменялась бы местами ни с кем на свете!

^{Они крепко обнимаются. Свет над капитаном Эвисом вспыхивает ярче. Он оборачивается и идет к ним. Мэри отступает от Джона Брауна.}

Уже время?

КАПИТАН ЭВИС (кивает головой). Я весь вечер молился, чтобы господь не осудил душу вашего мужа на вечные муки.

ДЖОН БРАУН. Капитан Эвис, посмотрите мне в лицо. Вы сомневаетесь, что не пройдет и дня, как я предстану пред престолом господним?

КАПИТАН ЭВИС. Нет. Я знаю — вы предстанете пред престолом господним.

^{Поворачивается и уходит, Мэри идет за ним. Бьют барабаны. Свет гаснет; темнота.}

Приложение ЛОРЕНА