Свидетельница смерти

ГЛАВА 10

«Желания давят, когда дьявол правит». Не помню, кто это сказал, да это и неважно. Кто бы ни сказал, он уже наверняка давно помер. Как и Лайнус Квим.

Желания давят… Да, мои желания давят меня! Но кто же в таком случае дьявол – глупый жадный Квим или я?

Впрочем, это тоже не имеет значения, поскольку де­ло уже сделано. Пути назад нет, и эту пьесу уже не пере­играешь иначе. Мне остается лишь надеяться на то, что декорации были убедительны, чтобы обмануть острые глаза лейтенанта Даллас. Она – великолепный зритель, но, я боюсь, может оказаться самым жестоким из кри­тиков.

Да, я ее боюсь. Моя постановка должна быть совер­шенной во всем – в каждой детали, в каждом жесте, в каждом нюансе, иначе она уничтожит меня.

Ева поднималась по ступеням высокого крыльца своего дома, размышляя о мотиве и возможности со­вершить преступление. И то и другое было у слишком большого числа людей. На следующий день должны были состояться похороны Ричарда Драко, и Ева не со­мневалась, что на этой церемонии будет много при­творного горя, лицемерного славословия и море кроко­диловых слез. Это будет уже совсем другой спектакль.

Он приучил Айрин Мансфилд к наркотикам, поста­вив под угрозу ее карьеру звезды.

Он грелся в лучах славы, о которой мечтал Майкл Проктор.

Он использовал, а затем публично растоптал Карли Лэндсдоун.

Он был занозой под наманикюренным ногтем Кен­нета Стайлса.

Он называл Элизу Ротчайлд старой, непривлека­тельной и демонстративно игнорировал ее.

А у скольких еще людей были причины желать Дра­ко смерти? Не сосчитать!

Но кем бы ни являлся человек, спланировавший и осуществивший убийство, у него нашлось достаточно хладнокровия и воли, чтобы сунуть голову шантажиста в петлю. Значит, ориентирами в поисках преступника должны быть не жестокость или необузданность, а рас­четливость и хладнокровие. Но эти качества в человеке выявить гораздо сложнее…

Ева с горечью думала о том, что она практически не приблизилась к цели. С каждым новым шагом она все дальше углублялась в дебри совершенно незнакомого и непонятного ей мира, и этот мир все больше удивлял ее. Что же это за люди, которые посвящают всю свою жизнь тому, чтобы менять костюмы и обличье, прики­дываясь кем-то другим? Дети, ей-богу!

И тут ее словно ударило током. А может, и впрямь ей следует искать очень умного и очень злого ребенка?

Тут Ева горько рассмеялась. Вот это здорово! Осо­бенно учитывая то, что все ее познания о детях могут легко уместиться на донышке наперстка…

Мечтая поскорее оказаться под благословенными струями горячего душа, Ева потянула на себя ручку, открыла дверь и, зажмурившись, едва не присела на корточки от обрушившегося на ее голову грохота. Ка­кая-то дикая мелодия тысячами децибел металась по дому, словно пытаясь разрушить стены и вырваться на свободу.

Мэвис!

Под безжалостными ударами неповторимой музыки Мэвис Фристоун мечты Евы о горячем душе и мягком диване сдохли тут же. Однако, подойдя к двери помещения, которое Рорк называл залой, она попыталась изобразить улыбку.

Здесь правили бал элегантность, роскошь и антик­вариат. Мэвис танцевала. По крайней мере, это слово было ближе всего к тому, что вытворяла подруга Евы. Она прыгала, изгибалась и подкидывала ноги, обутые в туфли с двенадцатисантиметровыми шпильками. Ее во­лосы, выкрашенные в два цвета – розовый и зеле­ный – и заплетенные в косички, каждая из которых была не меньше метра длиной, взлетали, падали и изви­вались наподобие разноцветных змей в такт ее прыж­кам. Тело Мэвис казалось волшебным, лицо раскрасне­лось, глаза горели.

Рорк развалился в своем любимом старинном крес­ле с бокалом виски в руке. Ева подумала, что он либо полностью расслабился под воздействием феерическо­го шоу, либо впал в спасительную кому, чтобы не поте­рять рассудок.

Музыка достигла максимального крещендо, пере­шла в тонкий жалобный стон, а затем наступила благо­словенная тишина.

– Ну что? – спросила Рорка Мэвис, откидывая на­зад разноцветные косички. – Как тебе? Подойдет для нового видеоклипа? Не слишком спокойно?

– А? – Рорк сделал глоток виски; в какой-то мо­мент он испугался, что от грохота музыки его бокал раз­летится вдребезги. – Нет. Ни в коем случае. По край­ней мере, слово «спокойно» здесь совершенно не под­ходит.

– Потрясно! – взвизгнула Мэвис и, прыгнув к Рорку, чмокнула его в щеку. – Я и хотела, чтобы ты увидел этот номер первым и высказал свое мнение, как бизнесмен.

– Деньги всегда склоняют голову перед талантом.

Глаза Мэвис вспыхнули благодарностью и счастьем. Если бы Ева уже не любила Рорка, она влюбилась бы в него сейчас.

– Это так здорово! Записи, концерты, потрясные костюмы, которые придумывает и делает для меня Лео­нард… И все это – благодаря вам с Даллас! Если бы не вы, я до сих пор вертела бы жопой перед обкуренными придурками в «Голубой белке».

Она крутанула ягодицей, чтобы проиллюстрировать свои слова, и в этот момент заметила стоящую в двер­ном проеме Еву. Лицо Мэвис просияло.

– Привет! А у меня новый номер!

– Я слышала. Просто… потрясно.

– Рорк сказал, что ты сегодня вернешься поздно и что ты… Ой! Это что, кровь?

– Что? Где? – Поскольку Ева думала совсем о дру­гом, она стала озираться, не понимая, о чем идет речь.

– Да вот же, на тебе! Ты вся в крови! – Мэвис в ис­пуге стала ощупывать плечи Евы, пытаясь выяснить, не ранена ли она. – Нужно срочно вызвать «Скорую»! Рорк, ее надо немедленно уложить в постель!

– Моя бы воля – она вообще оттуда не вылеза­ла бы.

– Ха-ха! – мрачно откликнулась Ева. – Это чужая кровь, Мэвис.

– Ой! – Мэвис тут же отпрыгнула назад и спрятала руки за спину. – Гадость какая!

– Не переживай, она уже засохла. Я поначалу хоте­ла принять душ и переодеться прямо в управлении, но потом решила вместо того, чтобы трястись под тонкой струйкой холодной воды, отправиться домой и поле­жать в горячей ванне. Нальешь мне? – обратилась она к Рорку, кивнув на бутылку с вином.

– Естественно. Покажи шею.

Ева раздраженно замычала, но все же подчинилась и задрала голову, чтобы продемонстрировать уже обра­ботанные и заживающие царапины.

– Ух ты, черт! – присвистнула Мэвис. – Здорово тебя ободрали! Наверное, здоровенные когти были?

– Целила в глаза, но промахнулась. – Ева взяла из рук Рорка бокал с вином. – Еще раз спасибо тебе за подсказки. Ты мне здорово помог.

– Рад стараться. Ну-ка, подними голову!

– Зачем? Я же тебе уже показала царапины – они заживают.

– Подними, – повторил Рорк и, не дожидаясь, пока Ева послушается, взял жену за подбородок, припод­нял ее голову и крепко поцеловал в губы. – Зато я, как видишь, не промахиваюсь.

– Мамочки мои! – прижав руки к груди, Мэвис с умилением смотрела на Рорка и Еву. – Какие же вы потрясные ребята!

– Да, просто голубки. – Ева примостилась на под­локотнике кресла и потягивала вино. – Отличный у те­бя получился номер, Мэвис. В нем – вся ты.

– Ты правда так думаешь? Я показала его Леонардо, а теперь вот – вам двоим. Но больше – никому! Тебе действительно понравилось?

– Это… – Ева попыталась припомнить выражение, которое, сославшись на своих внуков, употребил ее на­чальник. – Это полный трындец!

Глаза Рорка округлились, и он посмотрел на Еву так, словно узнал о ней нечто доселе неизвестное.

– Я тоже так думаю, – щебетала Мэвис. – Рорк, можно я ей скажу?

– Скажешь о чем? – насторожилась Ева.

Мэвис прикусила губу и выжидательно посмотрела на Рорка, а когда он кивнул, глубоко вздохнула.

– Ну ладно. Это по поводу моего последнего диска «Заветные кудряшки». Рорк узнал, что он попадет в сле­дующую «горячую пятерку» «Вид-Трэкс»! Представляешь, Даллас?! Мне самой не верится! Твою мать, я буду стоять на третьей строчке хит-парада! Прямо за «Банди­тами» и «Индиго»!

Ева понятия не имела, кто такие «Бандиты» и «Ин­диго», но знала, что журнал «Вид-Трэкс» был библией Мэвис. Она встала и порывисто обняла подругу.

– Это потрясающе! Поздравляю тебя, детка!

– Спасибо… – Мэвис неожиданно всхлипнула и утерла слезу. – Ты первая, кому я об этом сказала. Я хо­тела было позвонить Леонардо, но потом подумала, что лучше сообщу ему при встрече. И я рада, что первой эту новость услышала ты. А Леонард наверняка на меня не обидится.

– Да он с ума сойдет от радости!

Мэвис просияла.

– Так что у нас есть что отметить. Хорошо, что ты пришла не слишком поздно и теперь не пропустишь наш девичник.

В мозгу Евы немедленно зазвенел тревожный зво­ночек.

– Девичник? Что за девичник?

– Трина уже в купальном павильоне и все там орга­низует. Мы решили воспользоваться вашим гостепри­имством и расслабиться по полной программе.

«По полной программе?! Нет! – мысленно взмоли­лась Ева. – Bсe, что угодно, только не это!»

– Послушай, Мэвис, я только что вернулась с рабо­ты домой. У меня – расследование…

– У тебя всегда расследование, – безапелляцион­ным тоном прервала подругу Мэвис и налила себе вина.

Рорк лениво улыбнулся и закурил.

– Ты должна время от времени расслабляться, иначе сморщишься и превратишься в сушеную грушу. Я знаю, я читала. Кроме того, Соммерсет уже приготовил закуски.

– Это все хорошо, но я, честно говоря… Эй, слы­шите? В дверь звонят. Я открою! – выкрикнула Ева и бросилась из залы так, будто за ней гонится сотня чер­тей, благословляя незваного гостя, кем бы он ни был. Будь ее воля, Ева бежала бы так до самого Управления полиции.

Она опередила Соммерсета на полкорпуса.

– Я сама открою!

– Впускать гостей в дом и приветствовать их входит в круг моих обязанностей, – высокомерно напомнил старик. – Пришла мисс Ферст и желает видеть вас, – церемонно добавил он и, торжествуя победу, распахнул дверь.

– Я знаю, мне следовало сперва позвонить, – голос Надин звучал виновато: она знала, что Ева не терпит репортеров в своем доме. – Но я приехала не по работе, а по личному делу.

– Вот и хорошо. Заходи. – К удивлению Надин, Ева взяла ее за руку и почти втащила в залу.

– Я взяла на работе пару отгулов… – заговорила Надин.

– Я это поняла. Кстати, тот парень, который заме­нил тебя в эфире, мне не очень нравится.

– Он – козел. А я вот решила заехать и сказать те­бе… – Надин умолкла. – Привет, Мэвис!

– Привет, Надин! Ну, девочки, вечеринка у нас вы­рисовывается – будь здоров!

Какой бы легкомысленной ни казалась Мэвис на первый взгляд, ей было присуще глубокое чувство такта и понимания. Вот и сейчас она сразу подметила тоску и напряженность во взгляде Надин.

– Слушайте, я сбегаю вниз и посмотрю, как там управляется Трина, а потом вернусь. Я мигом!

И Мэвис вылетела из комнаты стремительной яр­кой вспышкой.

– Садись, Надин, – сказал Рорк. Он как-то неза­метно оказался рядом и, осторожно взяв Надин за пле­чи, повел ее к креслу. – Хочешь вина?

– Да, спасибо. Но с большим удовольствием я бы сейчас выкурила сигарету.

Рорк протянул ей портсигар, а Ева удивленно спро­сила:

– А ты разве не бросаешь курить?

– Только этим и занимаюсь, – обронила Надин, прикурив от предложенной Рорком зажигалки и побла­годарив его взглядом. – Мне очень неловко беспокоить вас вот так…

– Чепуха! Друзьям мы всегда рады. – Рорк налил в бокал вина и протянул его гостье. – Видимо, вам с Евой есть о чем поговорить, так что я, пожалуй, пойду.

– Нет, не надо. – Надин глубоко затянулась. – Господи, какой чудесный табак! Я таких в жизни не пробовала. Нет, Рорк, не уходи, – снова попросила она. – Даллас все равно тебе все рассказывает.

На лице Рорка отразилось удивление.

– Разве?

– Нет! – решительно возразила Ева. – Я рассказы­ваю ему далеко не все. А о тебе рассказала только пото­му, что он был связан с Драко и знаком с тобой.

– Да ладно, какая разница… – Надин слабо улыб­нулась. – Унижения воспитывают характер.

– Тебе нечего стыдиться. Жизнь смертельно скуч­на, если, оглядываясь назад, ты видишь, что тебе нечего стыдиться и не о чем жалеть, – философски заметил Рорк.

Надин снова улыбнулась, но на сей раз не так вымученно.

– Ты заполучила настоящее сокровище, Даллас. Нет ничего дороже, чем мужчина, который умеет ска­зать нужные слова в нужное время. Что ж, Ричард Дра­ко – это как раз то, о чем я жалею и чего я стыжусь. И я хочу спросить тебя… Скажи, Даллас, я – в беде? Я знаю, что ты не обязана говорить мне это и, возмож­но, даже не имеешь права. Но я не могу не спросить.

– А что говорит твой адвокат?

– Советует не слишком сильно волноваться и раз­говаривать с тобой только в его присутствии. – Она мрачно улыбнулась. – Но если я буду следовать его со­ветам, я попросту сойду с ума.

– Я не могу вычеркнуть тебя из списка подозревае­мых, – откровенно призналась Ева, и Надин, закрыв глаза, кивнула. – Но в первой части твой адвокат, несо­мненно, прав.

Надин поднесла бокал к губам, чуть не расплескав вино. Ева тем временем продолжала:

– Для меня очень много значит мнение Миры. А она считает, что ты не способна на хладнокровное, спланированное убийство. Это мнение разделяет и наш начальник – если не на профессиональном, то, по крайней мере, на человеческом уровне.

– Спасибо тебе. Спасибо. – Надин прижала паль­цы к виску. – Я постоянно твержу себе, что скоро все это закончится. Что ТЫ это закончишь. И все равно в мозгу словно огонь горит!

– Извини, но мне придется подлить в этот огонь масла. Тебе известно, что у Драко есть видеокассета, на которой фигурируешь ты?

Надин наморщила лоб. Ее рука упала на колени.

– Кассета? А-а-а, ты, наверное, имеешь в виду за­писи моих передач?

– Нет, – сказала Ева, – обычно такие записи на­зываются порнографическими.

Глаза Надин округлились и остекленели, а затем прояснились, и Ева увидела в них именно то, что надея­лась увидеть: шок, ярость, растерянность.

– У него были записи того, как… Он снимал, когда мы… – Надин в бешенстве смахнула на пол свой бо­кал. – Он записывал, как мы… Господи, какая тварь! Ведь это же настоящий извращенец!

– Ну, тут ты перегнула палку, – проговорил Рорк, и Надин, полыхая от гнева, уставилась на него.

– А как ты назовешь подонка, который снимает женщину в своей постели втайне от нее? Подонка, ко­торый получает от этого какое-то нездоровое наслажде­ние? Это ведь хуже, чем изнасилование!

Произнося эту яростную тираду, Надин жестом об­винителя ткнула пальцем в грудь Рорку, поскольку в этой комнате он являлся единственным представителем сильного пола.

– Если бы ты устроил что-нибудь подобное с Дал­лас, она дала бы тебе такого пинка, что ты летел бы до Техаса. То же самое мне бы хотелось сделать с Драко. Хотя нет. Я бы лучше ухватила его за член и стала вы­кручивать – до тех пор, пока он не отвалится.

– Учитывая данные обстоятельства, я не хотел бы оказаться на его месте.

Обессиленная этой вспышкой гнева, Надин тяжело вздохнула и снова обратилась к Рорку, но уже совсем другим тоном:

– Прости, пожалуйста, я не хотела на тебя набрасы­ваться. Ты тут совершенно ни при чем. – Пытаясь ов­ладеть своими чувствами, она походила по комнате, а затем повернулась к Еве: – Наверное, теперь я пере­местилась на несколько строчек вверх в твоем списке подозреваемых?

– Совсем наоборот. Я уверена, что если бы ты знала о существовании этой записи, то уже давным-давно от­резала бы Драко яйца бензопилой. Ты бы не позволила, чтобы его отправил к праотцам кто-то другой. Так что сейчас ты лишний раз убедила меня в том, что я не ошибаюсь на твой счет.

– Что ж, выходит, я молодец? Ура! – Надин снова упала в кресло. – Насколько я понимаю, видеозапись приобщена к вещественным доказательствам?

– Этого требует закон. Но уверяю тебя, Надин, ее никто не будет смотреть ради развлечения. Если это по­служит для тебя хоть каким-то утешением, могу сказать: твое лицо там видно очень редко. Драко установил ка­меру таким образом, чтобы в центре кадра находился он сам.

– Да, это на него похоже. Послушай, Даллас, но ес­ли эта кассета попадет журналистам…

– Не попадет. Если хочешь моего совета, возвра­щайся к работе, иначе у тебя скоро крыша поедет. А мне позволь делать свое дело. Поверь, у меня это не­плохо получается.

– Если бы я этого не знала, то сидела бы сейчас до­ма и накачивалась транквилизаторами.

Тут вдруг Еву осенило:

– Послушай, а ты не хочешь поучаствовать в девич­нике?

– Что?

– Мэвис и Трина уже все устроили. У меня на это нет времени, так что замени меня.

– Да, мне не помешало бы расслабиться.

– Вот и замечательно! – Ева вскочила на ноги. – Ты почувствуешь себя новым человеком. Пойдем, я те­бя провожу.

Через несколько минут Ева вернулась в залу, удов­летворенно потирая руки.

– Здорово придумано, лейтенант, – похвалил ее Рорк.

– Да, в хитрости мне не откажешь. Они там пле­щутся и выглядят совершенно счастливыми, а я нако­нец могу заняться работой. Не хочешь посмотреть ви­део?

– С участием Надин? С удовольствием! Если только ты принесешь попкорн.

– Все мужчины – извращенцы. Нет, это не с На­дин, шутник ты эдакий. Но попкорн – неплохая идея.

Конечно, ей бы надо было просмотреть эту кассету с записью спектакля в своем рабочем кабинете, но вместо этого Ева уютно устроилась на мягком диване, с паке­том попкорна, и смотрела на экран огромного телеви­зора. Изображение было настолько качественным, что можно было рассмотреть даже самые мельчайшие де­тали.

Элиза явно наслаждалась ролью сиделки, пристав­ленной к сэру Уилфреду. Ее костюм был превосходен, волосы стянуты консервативным пучком на затылке, губы – трубочкой. Она говорила тоненьким сварливым голосом, каким родители иногда говорят с непослуш­ными чадами.

Кеннет прекрасно вел свою роль блестящего, хотя и раздражительного барристера. Его движения были по­рывистыми, взгляд – хитрым, голос то гремел громо­выми раскатами, то звучал вкрадчиво и мягко.

Однако, вне всяких сомнений, царствовал на сцене Драко. Он был безумно хорош собой, неотразимо обая­телен, искрометно весел.

– Останови изображение, – попросила Ева и, встав с дивана, подошла к телевизору, чтобы получше рас­смотреть лицо Драко. – Он полностью перевоплотил­ся в своего героя. А остальные… видно, что они играют. Блестяще, профессионально, убедительно, но – играют. Что же касается Драко, то ему нет нужды иг­рать. Он такой же лощеный и высокомерный эгоист, как Воул. Эта роль написана именно для него – словно по заказу.

– Точно так же рассуждал и я, когда утвердил его на главную роль.

– Так же, видимо, рассуждал и убийца. Он видел скрытую в этом иронию. Воул умирает в последнем ак­те – и Драко умирает в последнем акте. Драма на сцене – и драма в жизни. И там, и здесь правосудие торже­ствует. Оба казнены в присутствии свидетелей.

Ева вернулась к дивану и села.

– Это не дает мне ничего нового, но убеждает меня в том, что я – на правильном пути. Давай дальше.

Ева продолжала всматриваться в экран. Вот выход Айрин. Блестящий выход! Конечно, многое зависит от драматурга, от режиссера, но подлинный блеск всему действу может придать только талант актера.

Красивая, стильная, загадочная и фантастически сексуальная, Айрин играла великолепно, но Еве было интересно, насколько соответствует ее собственный характер характеру героини. Кристина Воул была снедае­ма любовью. Женщина, готовая лгать, чтобы защитить любимого мужчину, даже зная, что он – убийца. Женщина, готовая принести в жертву свое честное имя и достоинство, чтобы вырвать его из рук правосудия. Женщина, способная убить любимого, отвергнувшего ее любовь…

– Она играет свою роль, как и Драко, в двух плоско­стях, – пробормотала Ева. – И он, и она демонстриру­ют свою подлинную сущность лишь в последней сцене.

– Они оба великолепные актеры, – заметил Рорк.

– Все актеры, занятые в этом спектакле, велико­лепные профессионалы. Но для меня сейчас важно ра­зобраться в каждом из характеров. Сэр Уилфред верит, что он защищает невиновного, и только под конец вы­ясняет, что его нагло обвели вокруг пальца. Если пред­ставить себе такое в реальной жизни, то это вполне до­статочный повод для того, чтобы пожелать обманувше­му тебя смерти.

Рорк пожал плечами:

– Не думаю, что такой метод продуктивен, но про­должай, это интересно.

– Диана, которую играет Карли Лэндсдоун, верит всей брехне, которой потчует ее Воул. Тому, что он не­виновен, тому, что его жена – бессердечная сука, тому, что он от нее уйдет… Да, это женщина иного рода, не­жели Кристина, – моложе и гораздо наивнее. А что бу­дет с ней потом? Поймет ли она в конце концов, что ее использовали, обманули и унизили? Точно так же, как Драко использовал, обманул и унизил саму Карли. Как Кристину. А вон, за кулисами, стоит Майкл Проктор и смотрит на сцену голодными глазами, мечтая оказаться там, в лучах юпитеров и славы.

Ева изучала лица, вслушивалась в голоса, пыталась проникнуть в души персонажей – людей, которых ни­когда не существовало.

– Убийца – один из них, один из актеров. Я это знаю! Не какой-нибудь жалкий рабочий сцены, не убор­щик, не завистник-дублер. Это человек, привыкший находиться в центре внимания и умеющий, в зависимости от обстоятельств, надевать нужную маску.

Она снова умолкла и продолжала смотреть, ожидая какого-то озарения, момента, когда одно слово, взгляд, жест выдадут чувства, таящиеся под обманной бутафор­ской личиной. Но – нет! Каждый, кто находился на сцене, был мастером своего дела и не допускал прома­шек.

– Вот он, бутафорский нож! Значит, впервые он по­является уже в сцене, происходящей в зале суда. Ты мо­жешь увеличить изображение? – спросила Ева. Она на­деялась, что Рорк если и покупает вещь, то первокласс­ную, такую, каких нет еще ни у кого. И не ошиблась.

– Запросто, – ответил Рорк.

Он поколдовал с пультом дистанционного управле­ния, который больше напоминал приборную доску са­молета, и изображение на экране стало расти. Под таким углом и с таким увеличением нож был виден как на ладони, и Еве сразу бросились в глаза различия между этим предметом театрального реквизита и орудием убийства.

– Лезвия у них были примерно одной длины и ши­рины, а вот рукоятки отличаются. Одинакового цвета, но у бутафорского ножа рукоятка чуть шире и сделана из другого материала. Впрочем, это заметно, только ес­ли положить ножи рядом. А так… Ты ожидаешь увидеть бутафорский нож – ты его и видишь. Черт! Не исклю­чено, что Драко даже брал этот нож в руки, но ничего не заметил и продолжал играть.

Ева наблюдала за тем, как одна сцена сменила дру­гую, затем опустился занавес, и вдоль него прошли не­сколько рабочих сцены – как это всегда бывает, прак­тически неотличимые друг от друга. Однако среди них она узнала Квима. Было сразу видно, что он – главный. На языке жестов, принятых в театре, Квим подал какой-то знак, смысл которого остался для Евы загадкой, о чем-то поговорил с реквизиторов, кивнул и стал смотреть на лестницу, ведущую под сцену.

– Вот! – воскликнула Ева, снова вскакивая с дива­на. – Он увидел что-то необычное! Он колеблется, на­блюдает… Вот он стал осторожно спускаться… Что же ты увидел, Квим? Что ты, черт тебя дери, увидел?!

Ева перемотала пленку обратно и вновь прокрутила этот эпизод, но предварительно засекла время по своим наручным часам.

С кухни вернулся Рорк с чашкой горячего кофе и протянул ее Еве. Она взяла чашку и стала пить, словно во сне, следя за тем, что происходит на экране. Рабочие сцены испарились, актеры уже занимали свои места. Бармен встал за стойку, Айрин, одетая в безвкусное платье кричащей расцветки, села на табуретку в даль­нем конце, глядя куда-то за кулисы.

Послышался свисток. Занавес пополз вверх.

– Две минуты и двенадцать секунд! Времени вполне достаточно, чтобы спрятать нож – в розы или еще ку­да-нибудь, где его найдут: не сразу, но обязательно. Убийца – рядом. Совсем рядом. И он очень расторопен.

– Секс и тщеславие… – пробормотал Рорк.

– Что?

– Секс и тщеславие – вот что убило Леонарда Воула и Ричарда Драко. Жизнь имитирует искусство.

Пибоди сознавала, что ее познания в области живо­писи весьма ограниченны. Однако, потягивая шампан­ское из бокала, предложенного ей Чарльзом, она пыта­лась казаться подлинным ценителем прекрасного, по­глядывая на собравшихся и стараясь подражать манере их поведения.

Отправляясь на выставку, Пибоди оделась соответ­ствующим образом – по крайней мере, так ей казалось. Тело приятно холодил шелк красивого модного платья, подаренного ей Евой к Рождеству. Платье это создал Леонардо – восхитительный любовник Мэвис. Но даже нежные прикосновения изысканного голубого шелка не могли пробудить в ней, девушке из провинции, по­нимание прекрасного,

– Да, это действительно… э-э-э… нечто, – время от времени выдавливала она из себя, поскольку ничего больше на ум ей не приходило.

– Как я рад, что ты согласилась прийти сюда со мной, Делия. Но тебе, наверное, скучно до смерти?

– Просто я – полная дура во всем, что касается ис­кусства, – призналась она.

– Никакая ты не дура! – искренне возразил Чарльз. Он наклонился и легко поцеловал ее.

Пибоди казалось, что она спит. Находиться в таком месте, в таком платье и под руку с таким роскошным мужчиной! И ей была ужасна мысль, что для нее больше подходит кавардак в квартирке Макнаба и взятая навы­нос китайская еда. Нет, теперь она будет постоянно хо­дить по выставкам, в оперу, на балет – до тех пор, пока не приобретет хотя бы чуточку лоска. Пусть даже это будет сродни попытке написать симфонию, даже не вы­учив ноты.

– Ну что, ты готова отправиться ужинать?

– Ужинать, а также обедать и завтракать я всегда готова. – Сделав это признание, Пибоди поймала себя на мысли, что оно вырвалось у нее прямо из сердца. Или из желудка?..

Чарльз заказал отдельный кабинет в каком-то изыс­канном ресторане – со свечами и с цветами. «Он по­стоянно делает что-то в этом роде, пора привык­нуть», – подумала Пибоди, устраиваясь на стуле за оп­рятным столиком, на котором стояла ваза с розовыми розами. Она предоставила сделать заказ Чарльзу, по­скольку он лучше знал, что заказывать. Он вообще знал все и всех.

«Интересно, случаются ли такие моменты у Даллас – когда, оказавшись с мужем на каком-нибудь ве­ликосветском приеме, она чувствует себя не в своей тарелке?» – размышляла Пибоди. Нет, она не могла представить свою начальницу в роли застенчивой де­вушки. Кроме того, Рорк любит ее. Нет, даже не любит, а обожает. Когда сидишь за столиком напротив мужчи­ны, который боготворит тебя, для которого ты – един­ственная женщина в мире, все должно быть иначе…

– В каких облаках ты витаешь? – негромко спро­сил Чарльз.

Пибоди вздрогнула и вернулась к реальности:

– Извини, у меня в голове столько всего…

Она взяла вилку и принялась за аппетитную закуску из разнообразных морских гадов. Еда была настолько вкусной, что Пибоди блаженно зажмурилась.

– Это все из-за твоей работы. – Чарльз похлопал ее по руке. – Слава богу, что ты нашла возможность от­дохнуть хотя бы один вечер.

– Да, мы сегодня освободились раньше, чем я ожи­дала. Но вообще-то мы сейчас все страшно заняты.

– Я понимаю: дело об убийстве Драко… Хочешь, поговорим о нем?

Это была еще одна замечательная черта в характере Чарльза. Он никогда не навязывался, и, если Пибоди не хотела говорить на какую-то тему, Чарльз не настаивал.

– Нет, лучше не надо. Да я и не смогу разговаривать о работе в такой обстановке. Могу только сказать, что Даллас – в растерянности. Столько всяких неожидан­ных поворотов, противоречий…

– Да уж, не сомневаюсь. Однако, когда мы с ней разговаривали, она вела себя как всегда: очень уверенно и профессионально.

Рука Пибоди, потянувшаяся было к бокалу с вином, замерла в воздухе.

– Она тебя допрашивала? В связи с расследованием?

Поняв, что проговорился, Чарльз положил вилку на скатерть.

– А разве она тебе ничего не сказала?

– Нет. Ты что, был знаком с Драко?

Чарльз мысленно проклинал себя на чем свет стоит. Поначалу он подумал каким-нибудь образом уклонить­ся от этого разговора, но затем пожал плечами. До сих пор он был абсолютно честен с Пибоди, и ему хотелось, чтобы так все и оставалось.

– В общем-то, нет. Ева с Рорком пришли к Айрин Мансфилд, чтобы поговорить с ней, а я в это время был у нее. Я работал.

– А, понятно.

Род занятий Чарльза ничуть не смущал Пибоди. Он делал то, что умеет, – точно так же, как и она сама. Возможно, будь они любовниками, Пибоди смотрела бы на вещи иначе, а так… Ее больше беспокоила лейте­нант.

– Понятно, – повторила она. – Черт!

– Не скрою, мне было неловко, но мы с Даллас кое о чем договорились.

– О чем?

– Мы поговорили, Делия, и я ей кое-что объяснил. Признаться, это было непросто, поскольку между на­ми, как между молотом и наковальней, находишься ты.

– Если и так, то не по твоей вине, а по вине Дал­лас, – быстро вставила Пибоди.

– А знаешь почему? Потому, что ты очень много для нее значишь.

– Моя личная жизнь… – начала Пибоди.

– Очень волнует ее, – перебил ее Чарльз. – Как друга.

Пибоди нахмурилась:

– Ладно, я знаю. Но это вовсе не обязательно долж­но мне нравиться.

– Я думаю, сейчас дела пойдут лучше. Она высказа­ла свою точку зрения, я – свою, и нам обоим полегча­ло. А когда я объяснил ей, что мы с тобой не спим, она…

– Что?! – Пибоди вскочила, словно ужаленная. На белой крахмальной скатерти зазвенели хрустальные бокалы и серебро. – Ты ей об этом сказал? Об этом?! Бо­же правый! Почему бы тебе в таком случае просто не раздеть меня догола и не вытолкнуть на улицу?

– Мне нужно было доказать ей, что мы с тобой дру­жим, и это не имеет никакого отношения к моему ре­меслу! – Чарльз слишком поздно осознал свою промашку. Он встал из-за стола и протянул к ней руки. – Извини, я вовсе не хотел поставить тебя в неловкое по­ложение.

– Ты сообщаешь моей начальнице, что я встреча­юсь с профессиональным жиголо уже почти три месяца и еще не разу не залезла с ним в кровать… Что же тут неловкого? Наоборот! Ты, очевидно, считаешь, что это делает мне честь…

– Я не знал, что ты хотела спать со мной. – Голос Чарльза прозвучал сухо. – Если это так, только скажи.

– Считай, что уже сказала. Теперь я – твоя клиент­ка, Чарльз. Ну-ка, обслужи меня по высшему разряду!

Чарльз стиснул зубы с такой силой, что у него зало­мило челюсти.

– Ты на самом деле хочешь, чтобы было так? – спросил он ледяным тоном.

– Ох, я и сама не знаю, чего хочу! – несчастным го­лосом ответила Пибоди, упала на стул и пригорюни­лась, подперев щеку ладонью. – И зачем только ты ей это сказал?

– Видимо, я защищал самого себя. – Горькое при­знание, но Чарльз должен был его сделать. – В тот мо­мент я не подумал о тебе. Извини меня, пожалуйста. – Чарльз подвинул свой стул так, чтобы сесть рядом с Пи­боди, и взял ее руку. – Делия, я не хотел портить нашу дружбу. Раньше мне казалось, что каждая женщина об­щается со мной не потому, что я такой, какой я есть, а из-за моей профессии. Ты помогла мне преодолеть это предубеждение. Ты очень дорога мне. Если ты хочешь большего…

Он поднес ее руку к губам и ласково поцеловал за­пястье. Сердце Пибоди забилось быстрее, но она подумала, что это вполне естественно. Так же естественно, как то, что ее щеки залил румянец, когда его умелые гу­бы легли на ее рот.

Однако ничего подобного тому, что она испытыва­ла, когда ее целовал Макнаб, Пибоди не почувствовала.

– Прости, – сказала она, прервав поцелуй, и отки­нулась на спинку стула, размышляя, окончательно ли она сошла с ума, или надежда еще остается. Рядом с ней сидит красавец-мужчина, который нравится ей сверх всякой меры, который знает все, что только можно, о любовных утехах, и готов поделиться с ней этим знани­ем, а она изображает из себя монашенку.

– Я оскорбил твои чувства?

– Нет. Ну, может быть, чуть-чуть… – Пибоди за­ставила себя улыбнуться. – Дело в том, что у меня со­вершенно пропал аппетит.