Свидетельница смерти

ГЛАВА 7

На следующее утро Ева впервые пришла в управле­ние раньше Пибоди. Она сделала это специально, по­жертвовав часом сладкого утреннего сна. Ей хоте­лось подготовить отчет раньше, чем появится Пибоди, чтобы та не узнала о вчерашнем разговоре с Чарльзом Монро.

Холл на первом этаже гудел, как улей. Выяснилось, что ночью жена детектива Зино родила девочку, и те­перь счастливый отец отмечал это событие, угощая кол­лег двумя дюжинами свежих пончиков. Ева поспешно взяла с подноса один пончик. Она хорошо знала своих подчиненных: сейчас они накинутся на угощение, как стая голодных гиен на падаль, и за считанные секунды сметут все подчистую.

Ее взгляд упал на детектива Бакстера, который со­средоточенно жевал лимонный пончик с черничным желе. «Старый добрый Бакстер!» – подумала Ева. Он был отличным работником. Без особой фантазии, зато дотошный и внимательный к мелочам.

– Эй, Бакстер! – окликнула его Ева. – У тебя сего­дня счастливый день. Ты выиграл главный приз. – Она вытащила список свидетелей, составленный в тот ве­чер, когда был убит Драко, и протянула Бакстеру. – Ознакомься с информацией на всех этих людей и про­следи возможную связь каждого из них с убитым Ри­чардом Драко. Нас интересуют только такие. Здесь око­ло двух тысяч имен. Если понадобится, возьми в по­мощь пару детективов и несколько полицейских. Посмотрим, сумеешь ли ты к концу недели сократить этот список хотя бы наполовину.

– Очень смешно, Даллас! – фыркнул детектив.

– У меня приказ Уитни: поручить кому-нибудь эту работу. Вот я и поручаю ее тебе.

– Бред какой-то! – Затем до Бакстера, видимо, до­шло, что его ждет в ближайшие дни. Глаза у него округ­лились, и он буквально взвыл: – Даллас, ты не можешь вылить на меня такой гигантский ушат дерьма!

– Уже вылила. Кстати, не сори крошками, Бакстер. Рабочее место нужно содержать в чистоте.

Довольная проделанной работой, Ева повернулась и пошла к лифту, ощущая спиной проклятия, которые мысленно слал ей вслед несчастный Бакстер.

Дверь кабинета была приоткрыта, а изнутри доно­сились звуки какой-то возни. Ева прижалась спиной к стене и положила пальцы на рукоять пистолета. Сукин сын, гнусный воришка! Из кабинета Евы с фантастиче­ской регулярностью пропадали шоколадные батончи­ки, которые составляли ее основной рацион в течение рабочего дня. Наконец-то он попался!

Она ворвалась в кабинет и, не говоря ни слова, ухва­тила непрошеного гостя сзади за шею.

– Попался!

– Эй, леди!

Ева была примерно одного с ним роста, но тяжелее фунтов на двадцать, так что, по ее расчетам, она легко сумела бы пропихнуть его в узкое окно кабинета. Инте­ресно будет посмотреть на него потом, когда он поцелу­ется с асфальтом!

– Я не собираюсь зачитывать тебе твои права, – сказала она, припечатав злоумышленника к железному ящику, где хранились документы. – Они тебе больше не понадобятся.

– Позовите лейтенанта Даллас! – просипел он, как заржавленная флейта. – Позовите лейтенанта Даллас!

Ева развернула взломщика к себе лицом и посмотрела в его выпученные от ужаса глаза, казавшиеся еще больше оттого, что они смотрели из-за толстых стекол очков.

– Я – Даллас, жалкий воришка шоколадных батон­чиков!

– Слава богу! А я – Льюис. Томджон Льюис из службы технического обеспечения. Я принес вам новое оборудование.

– Что за чушь ты несешь? А ну-ка, дыхни! Ага, от тебя пахнет шоколадом! Сейчас я вырву твой язык и им же тебя задушу!

Ева схватила его за плечи, хорошенько тряхнула и приподняла над полом. Дрыгая ногами, незнакомец на­дул щеки и выдохнул воздух ей в лицо.

– Сливочные вафли и фруктовый коктейль. Я не ел шоколад, богом клянусь!

– А может, ты прополоскал рот? И что там еще за новое оборудование?

– Вон! Вон оно стоит! Я как раз заканчивал его монтировать.

Все еще не отпуская беднягу, Ева обернулась. В сле­дующую секунду ее рот открылся, а пальцы разжались, и несчастный техник, не удержавшись на ногах, брякнулся задницей об пол. На столе стоял красавец компь­ютер, матово поблескивая серыми боками.

– Мой? Он мой?

– Конечно, лейтенант. Ваш. Целиком и полностью.

Не веря своему счастью, Ева подошла к столу и об­няла долгожданную игрушку, словно любимого после долгой разлуки. Затем она обернулась к технику, кото­рый все еще сидел на полу.

– Слушай, парень, если ты пошутил, я откушу тебе уши и сварю из них похлебку.

– У меня же наряд. Вот, посмотрите. – Он встал и осторожно приблизился к Еве, держа в протянутой руке какую-то мятую бумажку. – Видите, здесь написано: «Согласно запросу лейтенанта Евы Даллас установить новый компьютер ХЕ-5000».

– Я отправила этот чертов запрос уже два года назад!

– Да, но… – Парень беспомощно улыбнулся. – Вот вы его и получили. Я подключал машину к локаль­ной сети. Можно мне закончить?

– Валяй, заканчивай.

– Спасибо. Я мигом, моргнуть не успеете. А по­том – фьюить – и нет меня. Чтобы вам не мешать.

– А что это за имя такое дурацкое – Томджон?

– Так уж меня назвали, лейтенант. В этой коробке лежит инструкция пользователя и справочник.

Ева бросила взгляд на коробку в фут вышиной и презрительно фыркнула:

– Я знаю, как работает эта модель. У меня дома та­кая же.

– Отличная машина! Как только подключимся к локальной сети, останется только перегрузить пароль и файлы из вашего старого компьютера. Это займет примерно полчаса.

– Действуй. Время у меня есть. – Ева бросила взгляд на свой прежний компьютер – побитый, поца­рапанный, убогий. Некоторые вмятины были сделаны ее собственным кулаком в минуты отчаяния. Внезапно ее осенила неожиданная идея. – А что будет со старым компьютером?

– Если хотите, я заберу его и отправлю на перера­ботку.

– Н-нет. Нет, он мне нужен. Я хочу взять его до­мой.

Ева решила, что сама устроит этому старому мучите­лю торжественные похороны и тем самым, возможно, хотя бы частично компенсирует тот моральный и пси­хологический ущерб, которые он ей причинил.

– Пожалуйста. Как вам будет угодно. – Поняв, что его ушам и языку опасность больше не угрожает, техник улыбнулся. – Этот гроб устарел уже пять лет назад. Не представляю, как вы на нем работали.

Ева в ответ смогла только зарычать.

Когда часом позже в кабинет вошла Пибоди, Ева сидела за своим заваленным бумагами письменным столом и счастливо улыбалась.

– Смотри, Пибоди! У меня сегодня Рождество, и я получаю подарки.

– Ух, ты! – восхитилась помощница, обходя вокруг стола и любуясь новым компьютером. – Какой краса­вец!

– Да, и он мой! Его поставил и подключил Томджон Льюис, мой самый лучший друг. Он слушается меня и делает все, что я ему велю. Я про компьютер, конечно.

– Потрясающе, босс! Я уверена, что вы с ним буде­те счастливы.

– Ну ладно, посмеялись, и хватит. – Ева взяла со стола чашку с кофе и ткнула больший пальцем в сторону кофеварки, предлагая Пибоди присоединиться к ней. – Вчера я провела осмотр номера, в котором жил Драко.

– А что ж вы мне не сказали! Я поехала бы с вами.

– Это было ни к чему. – Ева с тоской представила сцену встречи Пибоди и Монро в апартаментах Айрин Мансфилд. – В своей тумбочке Драко устроил целый склад наркотиков, и среди многого другого я обнаружи­ла почти унцию чистейшего «бешеного кролика».

– Вот скотина!

– Не то слово. Помимо этого – большой набор раз­нообразных эротических игрушек. Предназначение не­которых покрыто тайной даже для меня, несмотря на мою широкую эрудицию в этой области. Еще обнару­жена коллекция порнографических видеозаписей, при­чем на многих запечатлены сексуальные игры самого Драко с разными партнершами.

– Выходит, мы имеем дело с извращенцем или сек­суальным маньяком?

– Эротические игрушки и видеозаписи никоим об­разом не вступают в противоречие с законом. А вот «кролик» определенно подводит его под Уголовный кодекс. Не исключено, что это поможет нам разобраться в мотиве преступления. Или, точнее, в мотивах, посколь­ку они громоздятся, как подарки под рождественской елкой.

– Понимаю…

– В качестве предполагаемых мотивов у нас есть тщеславие, личная выгода, деньги, секс, наркотики, обида одной или нескольких женщин, и то, что букваль­но все его ненавидели. Он любил соблазнять женщин, а потом публично посылать их куда подальше, ему нрави­лось оскорблять всех вокруг себя, он регулярно упот­реблял наркотики… Он был настоящим подонком, Пи­боди, и любой, кого ни возьми, с удовольствием прибил бы его гвоздями к стене. Это, конечно, затрудняет нашу работу. Но…

Ева уселась поудобнее.

– Прошлой ночью я анализировала возможные ва­рианты расклада, и у меня кое-что получилось. Мой но­вый красавец ХЕ-5000 скопирует для тебя материалы, чтобы ты продолжила эту работу. У меня сейчас – кон­сультация с Мирой. Возможно, она поможет сократить список интересующих нас людей. Назначь совещание с нашими друзьями из электронного сыска на одиннад­цать.

– А запланированные на сегодня допросы?

– Пусть идут своим чередом. Я вернусь через час, самое позднее – через два. – Ева оттолкнулась от стола и встала. – Если я задержусь, позвони в лабораторию и поторопи яйцеголовых. Пусть они поскорее дадут за­ключение по наркотикам, которые я нашла у Драко.

– Как себя с ними вести: очаровать или подкупить?

– Послушай, Пибоди, сколько времени ты со мной работаешь?

– Почти год, босс.

Ева направилась к выходу, бросив через плечо:

– Довольно долго. Так, может, пора научиться при­нимать решения самостоятельно?

В отличие от отдела убийств с бандой необузданных детективов, в царстве доктора Миры царили тишина и уют. Здесь было цивилизованно – Еве казалось, что это самое подходящее слово. Эдакий оазис покоя, особен­но если не знаешь, что происходит за дверями комнаты тестирования. Ева знала и поэтому надеялась, что ей больше никогда не доведется переступить ее порог.

Однако кабинет доктора Миры ничем не напоминал темницу комнаты тестирования, где любой человек мог быть в считанные часы деморализован и лишен лично­сти. Мира любила мягкую мебель, предпочитала голу­бые тона и часто включала запись с успокаивающими звуками неспешного морского прибоя.

Сегодня на ней был трикотажный костюм нежно-зеленого цвета – цвета весенних листьев и надежды. Ее волосы свободно спадали на плечи, лицо отличалось своеобразной красотой, которой Ева не уставала восхи­щаться. В ушах доктора Миры покачивались две каплевидные жемчужины, еще одна такая же, только поболь­ше, висела на шее, на золотой цепочке.

По мнению Евы, Мира являла собой воплощение грациозной женственности.

– Спасибо, что согласились потратить на меня вре­мя, доктор.

– Я испытываю вполне понятный интерес к этому случаю, – ответила Мира, разливая по чашкам чай. – Ведь я тоже свидетель убийства. Представьте, за все го­ды работы в нью-йоркской полиции со мной такое впервые. Впрочем, Ричард Драко был не убит, Ева. Он был казнен. А это – совсем другое дело.

Хозяйка кабинета села и пододвинула гостье чашку чая, к которому, как они обе знали, Ева даже не при­тронется. Так бывало каждый раз, когда они здесь встречались.

– Я давно изучаю феномен убийства и убийц, – продолжала Мира. – Я слушаю и анализирую, я состав­ляю психологические портреты. И, будучи врачом, я знаю, понимаю и уважаю смерть. Но когда убийство происходит прямо у тебя на глазах, а ты даже не догады­ваешься, что оно всамделишное… Признаться, я испы­тала несколько неприятных минут. Это непросто.

– А я сразу поняла, что совершено убийство.

– Вот видите. – По лицу Миры скользнуло некое подобие улыбки. – Мы смотрим на одни и те же вещи под разными углами зрения.

– Да.

«Угол зрения» Евы очень часто заключался в том, что она стояла над трупом, пачкая ботинки в его крови. Как это она еще тогда, в театре, не приняла в расчет, что они с Мирой воспринимают смерть совершенно по-разному? Она автоматически включила доктора в следственную бригаду и использовала ее так, как ей каза­лось нужным.

– Простите, я не подумала об этом. Я не дала вам возможности выбора.

– У вас просто не было времени задумываться об этом, – отмахнулась Мира. – Да в тот момент – и у меня тоже. – Она сделала глоток чаю. – Вы практиче­ски сразу оказались за кулисами и приступили к работе. Кстати, в какой момент вы поняли, что нож – настоя­щий?

– Слишком поздно, чтобы успеть предотвратить трагедию. А остальное не имеет значения. Первым де­лом я принялась опрашивать актеров.

– Да, это преступление насквозь театральное. Спо­соб, режиссура, то, как все рассчитано по времени… – Приступив к анализу происшедшего, Мира снова почувствовала себя уверенно. – Скорее всего мы ищем артиста или того, кто мечтал им стать. С другой сторо­ны, убийство было организовано умно и чисто, а вопло­щено безукоризненно. Никаких лишних эмоций. Ваш убийца – человек дерзкий и в то же время расчет­ливый.

– Как по-вашему, во время убийства он присутст­вовал в театре?

– О да! Увидеть, как все произойдет, – на сцене, в свете юпитеров, на глазах у огромной аудитории – бы­ло для него не менее важно, чем смерть Драко. Трепет в предвкушении смерти – и наконец свершившийся акт.

Мира задумалась.

– Преступление было поставлено слишком хорошо, и, я думаю, тут не обошлось без предварительных репе­тиций. Драко называли одним из величайших актеров нашего времени. Убить его – лишь первый шаг, а вто­рой, не менее важный, – это его заменить, пусть даже такая возможность существовала лишь в мозгу убийцы.

– Значит, по-вашему, в основе убийства лежали профессиональные мотивы?

– Во многом – да. Но и личных мотивов хватало. Между прочим, у актеров грань между профессиональными и личными мотивами часто оказывается весьма призрачной.

– Единственный человек, который значительно выигрывает от смерти Драко в профессиональном пла­не, это Майкл Проктор, его дублер.

– С точки зрения формальной логики вы правы. Однако на самом деле от такого убийства выигрывают абсолютно все, кто так или иначе связан с этим спектаклем. Пресса поднимает шумиху, имена исполните­лей намертво отпечатываются в памяти публики. Разве не об этом мечтает любой актер?

– Не знаю. Я не могу понять людей, которые про­водят всю свою жизнь, притворяясь не теми, кто они есть, живя в чужой шкуре.

Мира пожала плечами:

– В этом заключается суть их работы, именно так измеряется уровень их мастерства: может ли актер за­ставить публику поверить в то, что он – другой чело­век. Не Джон Смит с женой, тремя детьми и просрочен­ными счетами, а, к примеру, юный Ромео или адмирал Нельсон. Для хороших артистов, посвятивших себя ис­кусству, театра, – больше, чем просто работа. Это образ жизни. И в тот вечер, когда был убит Драко, софиты для всех остальных участников спектакля светили ярче, чем обычно.

– Для участников спектакля – пожалуй. Ну а как насчет зрителей?

– Поскольку на сегодняшний день мы обладаем весьма скудной информацией, я не исключаю, что пре­ступник сидел в зрительном зале. Но в большей степени я все же склоняюсь к тому, что его следует искать по­ближе к сцене. – Мира отодвинула чашку и положила ладонь на руку Евы. – Вы озабочены из-за Надин?

Ева открыла было рот, но тут же закрыла его, не произнеся ни слова.

– Не смущайтесь. Надин – моя пациентка, и она от меня ничего не скрывает. Мне известно все о том, что произошло между ней и убитым. И в случае необходимости я готова дать профессиональное заключение о том, что она не способна спланировать и осуществить подобное преступление. Если бы Надин захотела нака­зать Драко, она нашла бы способ сделать это с помо­щью средств массовой информации. Вот на это она вполне способна.

– Ясно…

– Я говорила с ней, – продолжила Мира, – и знаю, что сегодня вы должны допросить ее официально.

– Да, сразу после того, как уйду от вас. Ее будет со­провождать адвокат. Я хочу официально зафиксировать тот факт, что она сама пришла ко мне с этой информа­цией. А потом я смогу на несколько дней положить ее заявление под сукно, чтобы у нее было время перевести дух.

– Это было бы замечательно. – Мира изучающим взглядом посмотрела на Еву и спросила: – Что еще?

– Без протокола?

– Естественно.

Ева сделала глубокий вдох и поведала о видеозапи­си, обнаруженной в пентхаузе Драко.

– Надин об этом ничего не известно, – быстро ска­зала Мира. – Иначе она бы мне непременно сказала. Если бы Надин с самого начала знала об этой пленке, она была бы в ярости и отчаянии и ни за что не остави­ла бы ее у Драко. Очевидно, он сделал эту запись втайне от нее.

– Однако тут напрашивается следующий вопрос: а что, если Драко показал ей эту запись, когда она прихо­дила к нему в отель вечером накануне убийства?

– В таком случае горничные отеля доложили бы о страшных разрушениях в пентхаусе, а Драко перед спектаклем пришлось бы оказывать срочную медицин­скую помощь. – Мира откинулась на спинку стула. – Я рада, что вы наконец улыбнулись. Мне было печаль­но видеть вас такой встревоженной.

– Во время нашей встречи Надин была в шоке, в настоящем шоке. – Ева оттолкнулась от стола, и стул на колесиках отъехал назад. – Правда, я, по-моему, то­же близка к этому состоянию. Вокруг меня слишком много людей, и с каждым я каким-то образом связана. Знаете, иногда я начинаю тосковать об одиночестве.

– А вы согласились бы вернуться к той жизни, ко­торой вы жили год или два года назад?

– В чем-то та жизнь была проще. Я просыпалась по утрам и шла делать свою работу. Пару раз в неделю мы болтались где-нибудь с Мэвис… – Ева вздохнула. – Нет, я бы не хотела вернуться в прошлое. Впрочем, это уже не имеет значения. Что вы можете сказать о Драко? По-моему, он был типичным сексуальным хищником.

– Да, я читала ваш отчет как раз перед тем, как вы пришли. Я согласна с тем, что секс являлся одним из его излюбленных орудий, но отнюдь не самоцелью. Это было средство для того, чтобы властвовать над женщи­нами, которых он считал своими игрушками. А власт­вуя над женщинами, он доказывал свое превосходство мужчинам. Главным для него было находиться в центре внимания.

– А наркотики? Драко давал женщинам «кролика», поскольку не был уверен в своих сексуальных способ­ностях?

– Отчасти вы правы, хотя, скорее, «бешеный кро­лик» был для него таким же атрибутом свиданий, как свечи и романтичная музыка. Думаю, он считал себя не только великим актером, но и великим любовником. Я не могу утверждать, что секс не стал одним из моти­вов убийства. В данном случае мотивов может быть сколь угодно много. Убийца – очень сложный человек и, возможно, столь же эгоцентричен, как и убитый.

– Короче, два сапога пара…

Он все вычислил. Эти паршивые актеры считают се­бя такими умными, такими великими, а на самом де­ле… Подумаешь! Захоти он, так тоже мог бы стать актером, только ему это даром не нужно. Отец говорил: «Актеры приходят и уходят, а если ты работаешь за ку­лисами, то останешься там навсегда. Хорошему рабоче­му сцены нет нужды искать себе место – оно само его найдет».

Лайнус Квим был рабочим сцены вот уже тридцать лет, а в течение последних десяти считался лучшим по этой части. Вот почему его пригласили в «Новый Гло­бус» в качестве бригадира, вот почему профсоюз сумел выбить для него из жадных паразитов-менеджеров мак­симальный оклад.

Но даже при этом его зарплата не шла ни в какое сравнение с теми деньгами, которые гребли артисты. А что бы они делали без него?

Однако теперь его жизнь изменится. Потому что он все вычислил. Скоро театру «Новый Глобус» придется подыскивать себе нового бригадира рабочих сцены, поскольку Лайнус Квим красиво уйдет в отставку!

Работая, он держал глаза и уши открытыми, замечая и слыша все. Он изучал. Никто лучше Лайнуса Квима не знал, кто есть кто в театре. Кроме того, его коньком была пунктуальность. Во время дежурств Лайнуса все делалось секунда в секунду – не раньше и не позже.

Он помнил, когда и где в последний раз видел бута­форский нож. Помнил с точностью до минуты. Он знал, что существовала единственная возможность подменить его на настоящий. И он знал того единственно­го человека, который, воспользовавшись этой возмож­ностью, мог это сделать так ловко, чтобы осталось время подкинуть бутафорский нож в гримуборную Айрин Мансфилд.

Лайнус остановился на углу, возле передвижного лотка, купил хот-дог и стал выдавливать на него гор­чицу.

– Эй! – окликнул его продавец, ухватившись за тю­бик с горчицей рукой в вязаной перчатке с обрезанны­ми пальцами. – Куда столько давишь-то? Будешь платить дополнительно!

– Отвали, Чингисхан. – Лайнус снова надавил на тюбик.

– Ты уже выдавил в два раза больше, чем положено! Плати еще! – Продавец, покрытый боевыми шрамами азиат, пританцовывал на месте, перебирая маленькими ножками. – Плати давай!

Поначалу Лайнус хотел выдавить остаток горчицы прямо в похожую на сливу физиономию продавца. Но потом он вспомнил о том богатстве, которое его ждет, и почувствовал небывалый прилив щедрости. Он выта­щил из кармана монету в пятьдесят центов и кинул ее продавцу.

– Теперь можешь уходить на покой, – величест­венно сказал он, впился зубами в пропитанный горчи­цей хот-дог и двинулся дальше.

Лайнус был маленьким костлявым человечком с не­померно длинными жилистыми руками, но, несмотря на тщедушное сложение, над его брючным ремнем на­висало брюшко, похожее на футбольный мяч. Его плос­кое разлинованное морщинами лицо напоминало раз­битую и кое-как склеенную тарелку. Бывшая жена неоднократно призывала Лайнуса хоть немного следить за своей внешностью, но ему было не до того. Какая раз­ница, как он выглядит, если ему приходится торчать за сценой и его никто не видит!

Однако сейчас, думал Лайнус, он сможет позволить себе то, что не позволял раньше. Он поедет на Таити, или на Бали, или на какой-то другой, еще более экзотический курорт, будет нежиться на солнышке, валяться на песке и развлекаться с красивыми женщинами. Пол­миллиона долларов, которые ему заплатят за то, чтобы он оставил свои наблюдения при себе, станут неплохим довеском к его многолетним сбережениям!

А может, надо было просить больше? Эти актеры гребут такие бешеные бабки, что для них полмиллио­на – тьфу! Он разумный человек, он бы даже согласил­ся взять деньги по частям – продать свое молчание, так сказать, в рассрочку. Хотя бы потому, что он искренне восхищался дерзостью и умом преступника, а также вы­бором жертвы. Он никогда еще не встречал актера, ко­торого презирал бы сильнее, чем Ричарда Драко, а акте­ров Лайнус ненавидел всеми фибрами души.

Он сунул в рот остаток хот-дога и вытер с подбород­ка горчицу. Письмо, которое он отправил, доставят ад­ресату сегодня утром. Срочное заказное письмо. Конеч­но, пришлось заплатить дополнительно, но это выгод­ное вложение денег.

Письмо – лучше, чем телефонный звонок или лич­ный визит. Письмо не отследишь и не подслушаешь, а копы уже наверняка понаставили «жучков» где только можно. Копов Лайнус ненавидел почти так же сильно, как актеров.

Письмо у него получилось простым и недвусмыс­ленным.

«Я знаю, ЧТО вы сделали и КАК вы это сделали. От­личная работа! Встретимся в одиннадцать часов за ку­лисами театра, на нижнем уровне. Мне нужно 500000 долларов. В полицию я не пойду: он был сволочью».

Разумеется, письмо Лайнус не подписал, но все рав­но все в театре знали его почерк – квадратные, почти печатные буквы. В какой-то момент Лайнус испугался, что письмо окажется в руках копов и его арестуют за попытку шантажа, но потом отбросил эти опасения. Что для актера какие-то полмиллиона!

Лайнус открыл дверь, ведущую на сцену, личной электронной карточкой. Его ладони были немного влажными – он нервничал и был возбужден. Дверь по­зади него захлопнулась с лязгающим звуком, которому откликнулось гулкое эхо. В нос заполз специфический запах кулис, вокруг стояла торжественная тишина, ко­торая возможна только в пустом театре.

Внезапно сердце Лайнуса пронзила острая боль. С завтрашнего дня все будет иначе. Эти запахи, эти зву­ки, эти темные закоулки кулис… На протяжении всей своей жизни он не знал ничего другого и только сейчас понял, как любит все это.

«А с другой стороны, черт с ним», – решил Лайнус и направился к лестнице, которая вела под сцену, на нижний уровень. В конце концов, на Таити тоже есть театры, а если он захочет, так и свой может открыть. Те­атр-казино.

Кстати, неплохая мысль. «Театр Лайнуса Квима»! Это звучит.

Спустившись до конца лестницы, он повернул на­право и пошел по извилистому коридору. Теперь он на­ходился на своей территории и даже стал негромко на­певать, слегка нервничая в ожидании того, что должно было сейчас произойти.

Чья-то рука, словно змея, вдруг обвилась вокруг его шеи. Лайнус вскрикнул – скорее от неожиданности, нежели от страха – и попытался развернуться. Внезап­но ему в лицо ударила струя газа. Все вокруг поплыло, в голове зашумело. Он перестал ощущать свои конечно­сти.

– Что? Что?..

– Тебе нужно выпить, – прошептал ему в ухо зна­комый голос – дружеский, успокаивающий. – Пой­дем, Лайнус. Я взял бутылочку из твоего шкафчика.

Голова Лайнуса свесилась на грудь, словно превра­тившись в неподъемный камень, в глазах плавали крас­ные круги. Чувствуя, что его ведут куда-то, он бессиль­но шаркал ногами по полу. В какой-то момент возле его губ оказался стакан, и Лайнус покорно проглотил жид­кость.

– Теперь лучше, правда?

– Голова кружится…

– Это пройдет. – Голос звучал все так же ласково и мягко. – Тебе сейчас будет спокойно-спокойно. Это транквилизатор. Нежный, как поцелуй. Садись, я обо всем позабочусь.

– Хорошо. – Лайнус слабо улыбнулся. – Спасибо.

– О, никаких проблем!

Петля на конце длинной веревки, свисавшей с бал­ки, была приготовлена заранее. Руки в перчатках аккуратно надели ее на шею Лайнуса, поправили и затя­нули.

– Как ты себя чувствуешь теперь, Лайнус?

– Очень хорошо. Просто замечательно. А я боялся, что вы рассердитесь.

– Нет, что ты. – Послышался звук, похожий на вздох сожаления.

– Я возьму деньги и поеду на Таити.

– Правда? Я уверен, что тебе там понравится. Лай­нус, я хочу, чтобы ты кое-что написал для меня. Вот твоя ручка, а вот – твой блокнот для записей.

– Какая гладкая бумага! – Лайнус глупо хихикнул;

– Конечно. Пиши: «Это сделал я». Больше ничего не нужно. Напиши только три слова: «Это сделал я», – и подпишись. Чудесно! Просто чудесно!

– Это сделал я. – Лайнус поставил свою подпись с нелепой закорючкой на конце. – Я все вычислил.

– Да, ты молодец, ты просто умница, Лайнус. У те­бя все еще кружится голова?

– Нет, я в полном порядке. Вы принесли деньги? Я ведь отправляюсь на Таити. Должен вам сказать, что вы всем угодили, убив этого подонка.

– Спасибо, мне тоже так кажется. А теперь давай-ка встанем. Ты твердо стоишь?

– Как скала!

– Ну, вот и замечательно. Сделаешь мне одолжение? Не мог бы ты залезть вон на ту лестницу? Я хочу, чтобы ты закрепил конец веревки на балке. Крепко привязал! Никто не умеет завязывать такие узлы, как ты.

– Ну, ясное дело.

И Лайнус, напевая, полез наверх. Его убийца, с бьющимся от предвкушения сердцем, наблюдал за ним снизу. Письмо, которое пришло сегодня утром, сначала вызвало в нем панику. Что делать? Ответ пришел сам собой – простой и ясный: устранить угрозу и предоста­вить полиций «убийцу», которого она ищет. Одним уда­ром – двух зайцев. Через несколько минут все будет кончено.

– Привязал! – крикнул сверху Лайнус. – Все в по­рядке!

– Умница! О нет, Лайнус, не слезай по лестнице.

Удивленно улыбаясь, Лайнус посмотрел на челове­ка, стоящего внизу.

– Не спускаться?

– Нет, Лайнус. Прыгай. Прыгай с лестницы. То-то будет веселье! Представь себе, что ты на Таити и ныря­ешь в теплое море.

– На Таити? Я скоро поеду туда.

– Да-да, на Таити!

Снизу послышался легкий, ободряющий смех. Правда, если прислушаться, в нем можно было уловить нотки напряжения. Лайнус засмеялся в ответ.

– Давай же, Лайнус, ныряй! Водичка – просто вос­торг!

Лайнус улыбнулся, зажал нос и прыгнул.

Эта смерть была не такой мгновенной и безболез­ненной, как предыдущая. В бешеной предсмертной пляске ноги висельника сшибли лестницу, которая, упав со страшным грохотом, разбила стоявшую внизу бутылку, и в воздухе разлетелись стеклянные осколки. Затянувшаяся петля выдавила из горла умирающего сначала крик, а потом хрип, но это длилось лишь не­сколько секунд. Потом слышно было лишь поскрипы­вание балки и шуршание трущейся об нее веревки. Так же скрипят мачты и снасти корабля, ушедшего в дале­кое плавание, и звук этот очень романтичен…