Свинцовый хеппи-энд

Часть IV

Январь 1999 г.

— Я уж и не знаю, что мне делать, — услышал Сергей в телефонной трубке пропитой голос Харитона Калиниченко. — С одной стороны, я ему слово дал, а с другой, и вашему положению надобно посочувствовать.

— Вы дали ему слово, что не расскажете никому, что он надумал приехать в Рыбачье и рассчитаться с Кузьмичевым, не правда ли? — Сергей пытался говорить логично и резонно, хотя чувствовал, как яростно бьется его сердце. Он понимал, что Харитон так просто звонить ему не станет. Раз звонит, значит, есть сведения о местонахождении Климова, а соответственно и Марины.

— Ваша правда, — прохрипел Калиниченко.

— А вот где он скрывается, он вам не докладывал, а следовательно, никакого обета молчания вы ему по этому поводу дать не могли, не правда ли?

— Тоже ваша правда.

— Тогда говорите, не тяните, прошу вас.

— Ой, я уж и не знаю, что мне делать…

— Делайте по совести.

— Ладно, скажу… Видел я его, честно скажу, видел. Он направлялся…

— Куда?

— В Никитский ботанический сад, вот куда, — наконец, выпалил Харитон. Полагаю, там он ховается и женщину, которую вы ищете, там прячет.

— Когда вы его видели?

— Да дня три назад.

— Так что же вы сразу не позвонили, черт вас побери?! — с жуткой досадой спросил Сергей.

— Больно уж вы сердитый, — обиделся Харитон. — Скажите спасибо, что вообще позвонил. В раздумьях я находился, кого поддержать, то ли вас, то ли Гошку. Сами посудите, кто вы мне? Нет, люди вы, разумеется, порядочные, уважительные. И совсем даже не жадные, спору нет. Но он-то, как-никак, мой двоюродный братан. Я бы не стал и сообщать вам, только больно уж к вам сочувствие имею. Люди вы хорошие очень.

— Ладно, не обижайтесь. Спасибо вам большое, что позвонили.

— Только уж вы не выдавайте меня Гошке, просьбочка такая имеется, Сергей Валентинович. Скажите, ну, мол, сами как-то его местопребывание обнаружили, без моей помощи.

— Ладно, не будем.

— Тогда всего вам доброго. Ждем.

Сергей тут же перезвонил Раевским. Но там было занято, несмотря на поздний час. Было уже около двух часов ночи…

Едва он положил трубку, как раздался звонок. Владимир Алексеевич сам звонил ему.

— Никак не могу тебе дозвониться, Сережа, — сказал Раевский. — А у меня очень важные новости.

— И у меня тоже. Только что звонил Калиниченко, сказал, что позавчера ночью видел Усатого около Никитского ботанического сада.

— Вот оно как. А мне сообщили, что он в настоящее время находится в Землянске.

— Кто сообщил?

— Один из людей Марчука. Он еще с декабря находится в Землянске, предполагая, что там появится Кузьмичев. Скорее всего так и было, есть подозрение, что он навестил в Землянске свою бывшую жену Галину и ее сожителя. Но это, однако, не доказано. А сегодня вечером он видел, как человек, напоминающий по приметам Усатого, выходил из их дома. Он поначалу несколько растерялся, потому что увидел человека, которого не ожидал там встретить. Но потом стал следить за ним. К сожалению, это у него получилось плохо. Усатый исчез. Полагаю, что нам надо поехать в Землянск.

— А как же Крым? Ведь Калиниченко с полной уверенностью говорит, что видел своего двоюродного брата. Он не мог ошибиться…

— Ну и что? Три дня назад Климов был в Крыму, затем сел на самолет и прилетел в Москву, а потом поехал в Землянск. И сейчас он находится там. Короче говоря, сделаем так. Позвоним нашему другу майору Дронову, попросим его поехать в Никитский ботанический сад и обследовать там все вдоль и поперек. Вышлем к нему на подмогу Митю Марчука, а мы — я, ты и Генрих поедем в Землянск. Думаю, это будет самым правильным решением. Так что собирайся в очередную поездку, Сергей.

— Да уж, очередную. Сколько их еще будет? — вздохнул Сергей.

— Да нисколько не будет! — засмеялся Владимир. — Скоро наша девочка будет с нами, я в этом уверен. И Катя уверена. Один ты продолжаешь сомневаться.

— Я и буду сомневаться до той поры, пока не дотронусь до нее рукой. Я иногда вообще перестаю верить, что она существует, она словно какой-то фантом, который исчезает именно тогда, когда появляемся мы.

— Мы через полчаса будем у тебя, — подвел итог Раевский.

После того как стало ясно, кто спас Марину от ее преследователей, на душе у всех стало намного легче. Взволнованные и возбужденные мыслью о предстоящей скорой встрече с ней, они постоянно, каждую секунду ждали от нее весточки. Но она так и не объявлялась. Они ждали ее хотя бы к Новому году. Но от нее не было вести и в эту бурную, полную драматических событий ночь. И снова тревога начала закрадываться в их сердца.

— Ты знаешь, Володя, — сказала Катя, когда Раевский, уже одетый, стоял в дверях дома. — Я знаю, что Варенька сейчас в надежном месте, и от этого мне гораздо легче, чем прежде, но мне кажется, что над ней все еще нависает большая опасность. Будь осторожен во всем, очень осторожен.

Уже через час три машины на большой скорости мчались по Симферопольскому шоссе. А еще через два часа они были в Землянске.

В назначенном месте их ожидал помощник Марчука — Андрей Леонтьев. В свое время они вместе с ним служили в морской пехоте. Андрей был очень смелым человеком, однако пока еще мало искушенным в частном сыске. Поэтому ему и не удалось проследить за Усатым.

— Я не стал без вас заходить в дом Кузьмичева, — сказал он. — Мне кажется, что я бы только все напортил. Зря Митя послал меня сюда, — вздохнул он. — Если бы попался Кузьмичев, я бы сумел его обезвредить. Тут же я не стал предпринимать решительных действий, только попытался следить за Усатым, но он словно сквозь землю провалился.

— Ничего, — успокоил его Раевский. — Мы сумеем поговорить с женой Кузьмичева. Я уверен, что она сообщит нам нечто очень интересное.

Наученные горьким опытом, ждать наступления утра они не стали. Подъехали к воротам кузьмичевского дома и постучали в калитку.

Яростно залаяла собака, а через минут пять во дворе послышались шаги.

— Кто? — спросил заспанный мужской голос.

— Вас беспокоит Владимир Алексеевич Раевский, — сказал Владимир. — Мне нужно срочно с вами переговорить.

— Раевский? — удивленно спросил голос.

— Да, Раевский, Раевский… Вы не беспокойтесь, мы не собираемся причинять вам никакого вреда. Совсем даже наоборот.

— Хорошо, я открою.

Калитка открылась, и они увидели перед собой высокого молодого человека в накинутой на нижнее белье дубленке.

— Проходите, — сказал он, держа на поводке яростно рвущуюся на незваных ночных гостей огромную собаку.

Они зашли в дом. Молодой человек пригласил их в комнату. Тут же в дверях появилось испуганное лицо молодой женщины.

— Иди спать, Галочка, — сказал молодой человек. — У нас деловой разговор.

Галина закрыла дверь, и Владимир заговорил:

— Долго говорить не стану. Дело у нас весьма срочное. Мне доподлинно известно, что несколько часов назад вас посетил ваш старый знакомый, Георгий Антонович Климов. Так ли это? Вас, простите, как зовут?

— Меня зовут Виктор. — Молодой человек замялся, не зная, что отвечать на первый вопрос, заданный собеседником.

— Мы не желаем ему зла… — улыбнулся Раевский. — Наоборот, мы испытываем к Георгию Антоновичу глубокое чувство благодарности.

— За что? — не понял Виктор.

— Это неважно. Нам нужно встретиться с ним и — поговорить. Так был он у вас или нет?

— Допустим, был, — ответил Виктор, продолжая с искренним удивлением глядеть на магната, которого не раз видел по телевизору и о котором читал в прессе.

— И где же он сейчас?

— Он… Он…

— Говорите же, наконец.

— Он поехал в Москву.

— А зачем он поехал в Москву?

— Он… Он говорил очень невнятно, но по-моему, мне так показалось, он хочет встретиться с вами.

— А зачем же он приезжал сюда? — никак не мог понять суть дела Раевский. Почему сразу не приехал ко мне?

— Он искал здесь одного человека.

— Кузьмичева?!

Виктор замялся. Он находился в сложном положении. Усатый говорил с ним очень туманно, одними намеками, а раскрывать перед незнакомыми людьми тайну появления в Землянске Кузьмичева ему тоже не хотелось.

В этот момент запищал мобильный Раевского.

— Слушаю, — произнес он. — Митя? Ты?! — напрягся он, услышав в трубке голос Марчука. Сергей вскочил, встал рядом с Раевским.

— Владимир Алексеевич, я в Симферопольском аэропорту. Только что связался с Дроновым.

— Ну?!

— Он нашел дом, где Усатый прятал вашу дочь.

— А она?! А Варенька?!

— Ее здесь нет. Усатого тоже нет. Но у Дронова сложилось такое ощущение, что она уехала отсюда совсем недавно. Они еще толком ничего не обследовали в этом доме, они только что вошли туда.

— Час от часу не легче. Куда же она могла уехать? Что за чертовщина такая?!

— Я беру машину и еду в Никитский ботанический сад. Буду постоянно держать вас в курсе дела.

Раевский вкратце передал Сергею суть разговора. Тот обреченно вздохнул.

— Я же говорил, фантом, — прошептал он. — Призрак. Никогда нам не найти ее! Никогда! — крикнул он, взмахивая кулаком. — Это заколдованный круг! Она все время где-то рядом, поблизости, и все время ее нет.

Из соседней комнаты вышла и Галина.

— Витя, — произнесла она. — Расскажи им все, что знаешь. Или я расскажу.

— Ладно, рассказывай ты, — махнул он рукой. Галина села напротив Раевского и подробно рассказала о том, что произошло около трех недель назад в их доме.

— Вскоре после этого мне позвонил Георгий Антонович, и я рассказал ему о том, что Кузьмичев был здесь, — добавил Виктор. — И он пообещал найти его. Он сказал, что приедет сюда. Но он не приехал, как потом выяснилось, он тяжело заболел. Теперь вот ему стало лучше, и несколько дней назад он приехал в Землянск. Ночевал у нас, ездил по городу, наводил какие-то справки о Кузьмичеве. Еще несколько часов назад он сидел вот тут, на вашем месте. А потом собрался и куда-то поехал. Он очень плохо себя чувствует, у него был инфаркт, уже третий по счету. И он постоянно говорил мне, что обязательно должен найти Кузьмичева. Пока жив. Потому что, если он не найдет Кузьмичева, тот обязательно расправится с кем-то, только я не очень понял, с кем именно.

— Зато я поняла, с кем, — тихо сказала Галина. — Перед отъездом он все рассказал мне. Он жутко боится за свою приемную дочь, которую в Крыму спас от Кузьмичева. И считает, что перед смертью должен обязательно найти и убить его.

— Вы, надеюсь, поняли, кто родной отец его приемной дочери? — спросил Раевский.

— Разумеется. Я чаще, чем Виктор, слушаю новости и читаю газеты.

— Так куда же мог поехать Климов от вас? — спросил Владимир.

— Понятия не имею! Через два часа после того, как уехал от нас, он позвонил и сказал, что срочно едет в Москву, — ответил Виктор.

— Зато я имею понятие, — вдруг тихо произнес Сергей, в упор глядя на Раевского каким-то странным взглядом.

— Куда?!

— Он поехал к старой подруге Кузьмичева Ангелине Антиповне Грибулиной. Больше он никого в этом городе знать не может. И именно там он что-то узнал про Кузьмичева. Скорее всего, что тот собирается в Москву.

— К нашему обожаемому Ангелу? — удивился Виктор. — Это мне не пришло в голову. Почему же он меня не взял на помощь?

— Он решил разобраться во всем сам, не подвергая тебя опасности, — сказала Галина.

— Да. Когда-то очень давно мы за сто рублей водили Георгия Антоновича к Грибулиной, — вспомнил Виктор. — И я, и покойная Нинка Суровегина, и покойный Вовка Малой, — тяжело вздохнул он, вспоминая погибших друзей. — И если бы не внезапное появление милиции, славный жизненный путь Кузьмичева закончился бы уже тогда. А сколько он после этого дел навертел, подумать страшно.

— Поехали! — произнес, вставая, Раевский.

— Я поеду с вами, покажу дорогу, мне не впервой, — засмеялся Виктор. — Ее адрес мне хорошо известен. Такое не забывается.

До дома Грибулиной доехали за десять минут. Позвонили в дверь.

— Кто?! — послышался грубый женский голос за дверью.

— Откройте, это Владимир Раевский. Мне надо с вами поговорить.

— Ишь ты, какие почетные гости, — проворчала Ангелина Антиповна. — За что это мне такая честь, ума не приложу.

— Только за вашу дружбу с Павлом Дорофеевичем Кузьмичевым, находящимся во всероссийском розыске за ряд тяжелых преступлений…

— А мне-то что до него? Он преступник, его и ищите.

Тут наступила очередь Андрея Леонтьева. Резким ударом ноги он выбил дверь. Могучая Грибулина от удара дверью в лицо грохнулась всей тушей на пол.

— Вы что? Среди ночи? В мою квартиру? — бубнила она. Было очевидно, что после увольнения с поста директора детдома она злоупотребляет горячительными напитками.

— Вставайте и рассказывайте, — сказал Раевский. — И, честное слово, у нас нет ни времени, ни желания беседовать с такой персоной, как вы. Нам нужны два человека, Кузьмичев и Климов. Они были у вас?

— Я тебя, бочка с дерьмом, сейчас пристрелю, — процедил горячий Леонтьев. — Если ты сейчас же не откроешь свою пасть и не расскажешь все, что от тебя требуется. Говори!

Он поднял Грибулину за волосы с пола и сильно ударил ее спиной о стену.

— Говори, не зли меня.

— Господи, за что мне такие напасти? С вечера один бандит приперся, стращал, заснуть не могла. Только глаза сомкнула, и тут вы налетели, как коршуны. А еще уважаемые люди. Да пропади пропадом этот Кузьмичев, что мне из-за него страдать?! От него все мои беды. Заявился он ко мне, Кузьмичев, несколько дней назад, злой, бешеный, как собака, оборванный весь какой-то, бородой заросший. Я думала, он давно на том свете, ан нет — живуч. Приютить попросил на ночь. Я приютила по старой дружбе. Хоронился он у меня несколько дней. А дня три назад собрался и сказал, что в Москву едет.

— А еще что сказал? — спросил Сергей.

— Сказал он вот что. Сказал, что крышка ему, что все против него. И что он собирается кое-кому как следует отомстить. Все. И уехал. Поздно ночью уехал. А я после того к друзьям своим поехала, две ночи дома не ночевала. Только вчера вечером вернулась. Иду спокойно домой, поднимаюсь и только дверь в квартиру открываю, как меня кто-то в дверь и вталкивает. Этот ваш бандюга Климов, который с женой своей меня еще пятнадцать лет назад стращал и Кузьмичева чуть не пристрелил. Жинка его спасла. А он ее, изверг, потом… Откуда же я знала, что он такая сволочь? Интеллигентом еще прикидывался, кандидатом наук.

Все прекрасно понимали, что приютила Грибу-лина Кузьмичева даже не из страха, а из-за денег, которые он ей за этот приют заплатил. Да и пропадала она двое суток тоже по его приказу, а скорее всего он велел ей отсутствовать и подольше, чтобы не сболтнула кому-нибудь про его визит. Но это как раз никого не интересовало.

— И вы рассказали Климову…

— Все, что вам рассказала, рассказала и ему. Мне что, из-за этого гада жизни лишаться? Он быстро повернулся и уехал. Вот и все…

Зазвонил мобильный Раевского. Снова звонил Марчук.

— Владимир Алексеевич! — кричал он в трубку. — Я здесь, в Ботаническом саду, в домике. У меня в руках письмо. Она писала, Варя.

— Кому?

— Климову.

— Читай, Митя.

— "Дорогой Георгий Антонович! Спасибо вам за все, за то, что вы меня спасли, за то, что берегли от опасностей. Только я больше не могу здесь оставаться. Меня ждут дома. Меня ждут папа, мама и Сережа. Я уезжаю. Наверное, поеду на поезде, если будут билеты. Я взяла из тумбочки деньги на дорогу. Приезжайте к нам в Москву, все будут вам очень рады. Не обижайтесь на меня. Целую вас. Марина".

— Спасибо, Митя. Спасибо. И как ты полагаешь, когда и каким поездом она могла уехать? У нее ведь нет никаких документов.

— По ряду примет мы с Дроновым единодушно пришли к выводу, что она уехала отсюда позавчера. Документов у нее нет, значит, на самолет она не сядет. Мы уверены, что она села на ночной поезд в Симферополе, тем более что и она сама об этом пишет. Мы звонили на вокзал и узнали, что места на позавчерашний московский поезд были. Значит, через несколько часов она должна быть в Москве. Надо немедленно ехать на Курский вокзал и встретить ее.

— Во сколько поезд прибывает в Москву?

— Поезд прибывает в семь часов утра.

— Так… Сейчас уже десять минут шестого. Мы можем не успеть.

— Позвоните в Москву, пусть ее кто-нибудь встретит.

— Кто? Катя?! Только она может узнать ее. Хорошо, я позвоню, пусть она едет на вокзал с Генрихом. Он остался в Москве.

Владимир передал содержание разговора Сергею.

— Так-то вот, Серега, — засмеялся он. — А ты не верил. Через два часа мы увидим ее, нашу Варю-Марину.

— Не верю, — прошептал с горящими глазами Сергей. — Не верю, пока не дотронусь до нее рукой и она не растворится в утреннем тумане.

— Все, пошли отсюда. Смотри, если наврала, — весело и задорно подмигнул Владимир оторопевшей от всего происходящего в ее квартире Ангелине Антиповне. — А то, что ты издевалась над нашей дочкой в своем поганом детдоме, пусть бог тебе простит.

Выйдя из квартиры Грибулиной, Владимир позвонил домой.

— Катюша, — произнес он, услышав в трубке голос жены. — Ты только не волнуйся. Понимаешь, какое дело. Варенька едет в Москву. Поезд из Симферополя прибывает на Курский вокзал в семь утра. Мы при всем желании никак не успеем. Придется ехать тебе вместе с Генрихом и встретить ее. Никто, кроме тебя, ее не узнает.

— Я чувствовала, — прошептала Катя. — Я сердцем чувствовала. Я еду, немедленно еду.

— Мы не знаем номера вагона, мы ничего не знаем. Митя нашел дом, где она находилась, и прочитал записку, которую она оставила Климову. Сам Климов был в Землянске и поехал в Москву, чтобы расправиться там с Кузьмичевым. Вот, понимаешь, какая получилась заваруха. Но для нас главное другое. Главное, не потерять ее в очередной раз. Наступает твой час действовать, Катюша.

— Да, наступает мой час, — повторила Катя. — Я потеряла ее двадцать семь лет назад, я ее и должна встретить.

— Только держи себя в руках. Я так беспокоюсь за тебя.

— Все будет нормально, Володя. Я в хорошей форме, все будет нормально.

— Удачи тебе, дорогая. Надеюсь, что увижу тебя вместе с Варенькой.

Закончив разговор, он поглядел на Сергея и Леонтьева.

— Все, — произнес он. — По коням, ребята!

Она не могла больше ждать. Она сама не понимала, как могла так долго находиться в этом маленьком домике, затерянном в глуши Никитского ботанического сада. Впрочем, тому были и объективные причины.

Георгий Антонович Климов, спасший ее из лап Кузьмичева и Кандыбы, был тяжело болен. Вскоре после ее чудесного спасения он получил какую-то весточку, которая сильно взволновала его.

— Марина, — произнес он. — Мне плохо. Мне очень плохо с сердцем. Я даже не знаю, что делать.

— Что делать? Да это же так просто, — улыбнулась она. — Вам надо лечь в больницу, а мне ехать домой в Москву. Я побыла с вами, как вы просили, но теперь пора. Меня ждут.

— Не так уж все просто, девочка моя, — ласково улыбнулся Усатый. — Ты подвергаешься большой опасности. Я попросил тебя побыть некоторое время со мной не только из чисто эгоистических соображений. Есть еще одна, гораздо более важная причина. Этот человек, Кузьмичев, Шмыгло, как его еще там, Валерий Иванович, вне всяких сомнений, собирается отомстить тебе. Я уверен, что он искал тебя и у меня дома в Ялте, поэтому и привез тебя сюда, в место, о котором никто ничего не знает. Даже хозяйка этого дома ничего не знает. У меня есть ключ от дома, и я им воспользовался.

— Георгий Антонович, — улыбнулась Марина. — Неужели вы полагаете, что мой отец Раевский не сможет защитить меня от какого-то там Кузьмичева? Сообщим ему, что я здесь, и они немедленно прилетят за мной с такой охраной, что Кузьмичева и Якова Михайловича и близко не подпустят.

— Скорпион жалит незаметно. Он сумеет найти возможность расправиться с тобой. А я отвечаю за твою жизнь перед твоими родителями, у которых мы тебя отняли много лет назад, перед покойной Надеждой и перед самим господом богом. Сначала Кузьмичев должен быть уничтожен, а потом уже ты вернешься к родителям. Поверь мне, я не преувеличиваю опасности, которой ты подвергаешься. Они упустили такой куш, что теперь у них одна цель — мстить. И Кузьмичев это уже доказал.

— Он снова убил кого-то? — насторожилась Марина.

— Убил, — кивнул Усатый. — Не хотел тебе говорить, но скажу, раз ты не оцениваешь опасности. Он только что объявился в Землянске, хотел убить того самого Виктора, воспитанника вашего детдома, его жену, вернее, жену самого Кузьмичева, с которой живет этот Виктор, ну я тебе рассказывал, и их маленькую дочку. Только по счастливой случайности они остались живы. Подслеповатый Кузьмичев зарезал случайного прохожего, которого принял за Виктора. Так-то вот. У него агония, он начал мстить. А главные его враги — это ты и я. Я-то ладно, я почту за честь умереть от пули или ножа, а не сгнить на больничной койке. Но ты… Это будет ужасно, если после всего того, что тебе довелось пережить, ты погибнешь от руки этого бешеного пса. Так что надо потерпеть.

— Но вы? Вам же плохо.

— Тут в доме есть некоторый запас лекарств. Галина Петровна держит их на всякий случай. Я отлежусь, а ты будешь за мной ухаживать. А там видно будет.

Марина согласилась с ним. Две недели она ухаживала за ним, поила его лекарствами, кормила кашами и бульонами. Его здоровье пошло на поправку.

Они вместе встретили Новый, тысяча девятьсот девяносто девятый год. Помянули Надежду, выпили за Марининых родителей и за Сергея.

— Ты знаешь, — произнес Усатый, поднимая бокал с шампанским. — Мне кажется, что ты будешь очень счастлива.

— Почему? — спросила Марина.

— Потому что весь запас несчастий, предназначенных для одного человека, ты уже исчерпала. У тебя было все — сиротство, скитания, преступления, тюрьма, побег, у тебя была почти что смерть.

— Но ведь было и другое, — возразила Марина. — Были и годы, проведенные с любимым человеком, были годы, проведенные с Ираклием.

— Годы с Ираклием — это просто сон, блаженный сон, заменяющий действительность. А годы, проведенные с Сергеем, это было счастьем наперекор всему, каким-то пиром во время чумы. А теперь ты будешь по-настоящему счастлива и спокойна. Я верю в это и за это пью.

— Не пьете, а только касаетесь губами, — засмеялась Марина. — Нельзя вам еще пить, вы очень слабы.

— Пусть так, — улыбнулся и Усатый. — А я наслаждаюсь каждым днем, проведенным под одной крышей с тобой, мне до сих пор не верится, что это ты. И я знаю, что Надька видит сейчас нас и радуется. Не держи на нее зла, она была очень несчастна.

— Да не держу я на нее зла. Она не виновата, виновата судьба.

— Виновата, виновата, — проворчал Усатый, — судьба тут ни при чем, судьбу создают сами люди. Но она искупила свою вину. А мой час еще наступит…

Через несколько дней он стал собираться в дорогу.

— Маринка, я должен ехать. Я уверен, что Кузьмичев еще там, в Землянске. Я просто убежден в этом. Если я не вернусь через несколько дней, собирайся и поезжай в Москву сама. Но я обязательно вернусь, это я так говорю, на всякий случай. Дождись меня.

После его отъезда она стала страшно тосковать. Слова Климова о нависшей над ней опасности теперь казались ей неубедительными. И уже через два дня после его отъезда она, оставив ему записку, решила поехать в Москву.

Она вышла на трассу, поймала машину и попросила отвезти ее на Симферопольский вокзал. Дорога обошлась без приключений, и вскоре она уже сидела в купейном вагоне поезда, который мчал ее в Москву, где она не была уже несколько лет.

Она пила чай, весело болтала с доброжелательными соседями по купе, и ей самой не верилось, что еще совсем недавно она была участницей опаснейших и кровавых событий. Все представлялось ей тяжелым сном, ночным кошмаром, от которого она теперь проснулась.

Она предвкушала встречу с родителями, втайне боялась, как воспримет своих родителей, которых не знала, и как они воспримут ее. Она надеялась, что ее богатый и всемогущий отец поможет ей найти Сергея, о судьбе которого она ничего не знала.

Она подолгу стояла у окна, смотрела на пробегающие мимо нее заснеженные поля, леса с голыми деревьями и могучими елями, на маленькие деревенские домики, на большие города, на стоящих на перронах людей, и ей было весело и тревожно. Поезд мчал ее в будущее. Она верила словам Климова, что там ее ждет счастье, которое она выстрадала всей своей полной тревог и страданий двадцатисемилетней жизнью.

Она не знала адреса своих родителей, не знала номера их телефона. Она намеревалась подойти на перроне к любому милиционеру и попросить его связаться с предпринимателем Раевским.

Ночью она лежала на верхней полке купе. Ей не спалось. Душа была переполнена предвкушением какого-то небывалого счастья. Ей отчего-то было так хорошо, как не было еще никогда. Она заснула совсем ненадолго, но во сне успела увидеть всех — и родителей, и Сергея, и даже свою маленькую оранжевую резиновую собачку с поблекшими глазками-бусинками, которую забыла в горном селении в Абхазии и по которой так сокрушалась. Собачка ожила, она прыгала около ее ног и весело лаяла. А она пыталась поймать и взять ее на руки, но та никак не давалась, продолжала подпрыгивать и лаять. Марина протянула руку, чтобы схватить ее, но чуть было не свалилась с верхней полки. Проснулась и засмеялась своему смешному сну.

А поезд тем временем уже подъезжал к Курскому вокзалу в Москве.

Она чувствовала, как бешено колотится ее сердце. Сердце буквально было готово выпрыгнуть из груди, до того она волновалась. Ей почему-то показалось, что родители уже знают о ее приезде и встречают ее на перроне. Она улыбнулась своим глупым мыслям и спрыгнула с полки, чтобы привести себя в порядок.

— Граждане пассажиры! — раздался голос в репродукторе. — Скорый поезд "Симферополь — Москва" прибывает в город-герой Москву. Желаем вам всего хорошего.

Она ступила ногой на московский перрон. В Москве было довольно тепло, всего около трех градусов мороза. Она огляделась по сторонам.

Она ничего не знала в этот момент. Не знала, что Георгий Климов тоже направляется в Москву, не знала, что уже минут сорок назад к Курскому вокзалу подъехал кортеж лимузинов один краше другого, и в первом лимузине встречать ее приехала родная мать Екатерина Марковна Раевская, не знала, что вся милиция Курского вокзала уже оповещена об ее прибытии, не знала и кое-чего другого… Она стояла на перроне в темно-синем демисезонном пальто, купленном ей Климовым, в вязаной синей шапочке и не знала, что ей делать.

А к ней с разных сторон уже направлялись с совершенно разными целями совершенно разные люди. И кто из них окажется первым?

Человеческая жизнь ужасно хрупка, хотя порой человек способен выживать в любых, даже самых сложных ситуациях. Но тот же человек может умереть от случайного удара, от случайного падения, от упавшей на голову сосульки и уж тем более от чьего-то злого умысла. И порой зло оказывается куда проворнее и оперативнее, чем постоянно запаздывающее добро.

Так произошло и на этот раз. Злые глаза, направляемые самим дьяволом, увидели ее первыми.

В свое время, будучи депутатом Думы, Павел Дорофеевич Кузьмичев обогатил себя самыми разнообразными сведениями, которые могли пригодиться ему в дальнейшем. Узнал он и адрес, и телефон Владимира Алексеевича Раевского. По этому телефону Раевским звонил Крутой в тот день, когда попал в ловушку. Но об этом Кузьмичеву не суждено было узнать, как и о его смерти на проселочной дороге в пяти километрах от особняка Раевского.

Взяв в Москве напрокат "Жигули", он занял удобную позицию около дома Раевского. Он знал, что ждать ему придется долго, но он был готов ждать, сколько потребуется. Он знал, что эта девка, из-за которой он потерял целое состояние, обязательно появится здесь. Не может же она все время прятаться у Усатого. Он привезет ее сюда, обязательно привезет. И тогда он разделается с ними обоими.

Фиаско в Землянске не обескуражило его. Напротив, оно ожесточило и обозлило его, придало ему новых сил. Черт с ними, с этими Галиной и Виктором, будь они прокляты, эти два ничтожества. Не вышло с ними, так уж выйдет здесь. Обязательно выйдет. Сам дьявол должен помочь ему.

И он помог… Когда ранним утром открылись ворота особняка Раевского и оттуда в шикарной норковой шубе вышла дама в сопровождении сонма охранников, он понял, что настал его час. Дама и охранники уселись в лимузины и куда-то поехали. Он направился за ними. Он был уверен в своей догадке. Они должны были ехать на вокзал. Ехать на вокзал встречать ее. И там наступит его час…

На жалком "жигуленке" мчаться по шоссе за мощными иномарками было крайне сложно. Он выжимал из машины все, что можно, и молил своего покровителя, чтобы машина не отказала. И она не отказала.

Он отстал, безнадежно отстал уже через несколько километров, но случай снова помог ему. Одна из машин встала на обочине почти рядом с кольцевой. Порой ломаются и крутые иномарки. Кузьмичев притормозил поодаль и стал ждать. Наконец, водитель исправил поломку и рванул с места. Кузьмичев сделал то же самое.

В Москве было легче. Помогали светофоры. И он умудрился не упустить из виду машину, которую преследовал. Но он мог бы и не делать этого. Как он и предполагал, машина проследовала к Курскому вокзалу и встала рядом с остальными лимузинами, прибывшими на вокзал раньше. Кузьмичев остановил машину, передернул затвор пистолета и быстро направился к перрону, куда должен был прибыть симферопольский поезд. Он видел стоящую на перроне группу рослых телохранителей, окруживших даму в норковой шубе. Около толпы суетились милиционеры, дама что-то оживленно говорила им, показывая в сторону ожидаемого поезда. Кузьмичев прошел мимо них и направился к перрону.

"Сейчас я вам покажу, кто кого круче", — подумал он, проходя мимо.

И вот поезд прибыл. Кузьмичев стоял около четвертого вагона и вглядывался в пассажиров. Ну, должно на сей раз повезти, должно повезти, не может быть так, чтобы не повезло.

Сердце яростно забилось в его груди. Своими подслеповатыми глазками он заметил ее первый. Она стояла на перроне в темном пальто и вязаной шапочке, стояла и озиралась по сторонам.

Он нащупал в кармане куртки холодную сталь пистолета, дотронулся до спускового крючка. Сейчас, сейчас, пусть только немного расступится толпа прибывших.

Он в своей жизни сделал немало ошибок, но нелепая ошибка, сделанная им в Рыбачьем, мучила его больше остальных. Она просто не давала ему покоя. Если поначалу он пытался утешить себя мыслью, что ему повезло — он остался жив и невредим, хотя Усатый стрелял в него из окна машины чуть ли не в упор, но потом эта мысль куда-то улетучилась, зато стала точить другая — они с Кандыбой тоже промазали с близкого расстояния и потеряли огромный куш.

Это тогда они находились в некотором недоумении, как им провернуть последнюю часть операции, поначалу проходившей столь блестяще. Теперь же, задним числом у него было несколько вариантов, один лучше другого. Но теперь все было потеряно. У него практически ничего не осталось в карманах. После фиаско с Галиной и Виктором он побоялся ехать к Жанне, большая сумма денег осталась у нее дома. Денег со своих счетов он так и не получил. Он остался с тем, что было у него с собой, а этого могло хватить только на первое время.

Но теперь ему ничего не было нужно. Только одно — отомстить ей, этой везучей девчонке, которая много лет назад удачно сбежала из детского дома, в котором он был директором, а теперь удачно сбежала буквально из-под самого носа в поселке Рыбачьем. Тогда он чуть было не лишился должности директора, теперь же он навсегда лишился денег Раевского, которые должны были обеспечить ему безбедную старость.

У него не осталось ничего: ни денег, ни дома, ни имени. Осталось одно злоба и ненависть. Осталось желание мстить. И это тоже было немало.

Проклятая толпа никак не расступалась. А Марина продолжала стоять на перроне, озираясь по сторонам. Когда она пойдет, стрелять будет труднее. Так… Вот… Отлично… Трое здоровенных мужиков, заслонявших ее от него, взяли свои чемоданы и поперлись к выходу.

Все! Лучшего момента не будет.

Кузьмичев сделал несколько шагов вперед и вытащил из кармана пистолет.

— Вот она! — послышался сзади него громкий женский крик. — Варенька! Доченька моя! Генрих! Быстрее к ней! Я узнала ее!

Кузьмичев на секунду обернулся. Он увидел, как к девушке бегут несколько рослых мужчин, а за ними спешит женщина в длинной норковой шубе.

— Варенька! — еще громче крикнула она. — Я узнала тебя!

Девушка тоже повернулась на голос.

— Мама… — прошептала она еле слышно.

"Не будет по-вашему…", — подумал Кузьмичев и поднял пистолет.

И тут же упал на землю, сбитый каким-то грузным телом.

Он инстинктивно нажал на спусковой крючок. Грянул выстрел.

Крик ужаса пронесся по перрону. Одни в панике бросились бежать в сторону здания вокзала, другие — в противоположную. Телохранители Кати оказались отрезанными от Кузьмичева и Марины этой несущейся на них толпой. Им осталось одно — встать плотной стеной, чтобы толпа не сбила с ног Екатерину Марковну.

Они были высокого роста и довольно хорошо видели, как некто в черном сидит верхом на человеке, который стрелял, и душит его. А девушка стоит поодаль, совершенно одна, в некоем пустом пространстве, образовавшемся вокруг нее, и с изумлением глядит на эту картину.

— М-м-м… — мычал Кузьмичев, пытаясь оторвать от своего горла стальные пальцы.

Но разорвать эту хватку было невозможно. Ненависть сделала ее железной, воистину мертвой.

— Теперь ты никуда от меня не денешься, — прохрипел Усатый, все сильнее и сильнее сжимая пальцы.

Телохранители никак не могли разойтись с перепуганными людьми, только Генрих умудрился, пригнувшись, буквально просочиться сквозь толпу.

Он быстро прошел мимо Усатого и Кузьмичева, как-то неопределенно махнул рукой в их сторону и подошел к девушке, в растерянности стоящей на перроне.

— Вы Варвара Раевская? — спросил он, и голос этого железного человека слегка дрогнул. Но девушка ничего не заметила.

— Да, — ответила она.

— Моя фамилия Генрих Цандер. Я руководитель службы охраны Владимира Алексеевича Раевского, вашего отца. Будьте любезны, держитесь меня. Мне кажется, что человек, стрелявший в вас, уже не сможет причинить вам зла, он находится под надежным контролем, как вы видите сами. Я буду стоять с вами рядом, пока не подойдут наши люди. Вы видите, что они не могут разойтись с толпой, напуганной выстрелом. Они обязаны охранять вашу маму — Екатерину Марковну. Может быть, вы видите ее?

Генрих старался говорить как можно более казенным языком, чтобы душившие его слезы не стали заметны.

Марина же была совершенно спокойна. Она почему-то была уверена, что все кончится хорошо. Ее вдохновлял сон, вдохновляли светлые мысли. Она верила, что бог на их стороне, что он поможет им. И он помог, появившись непонятно откуда в лице ее ангела-хранителя Георгия Антоновича Климова.

— Вы знаете этого человека? — спросил Генрих.

— Да. Это Георгий Антонович. Это он спас меня в Рыбачьем.

Наконец, толпе удалось разойтись, а телохранителям взять Екатерину Марковну в плотное кольцо. Они подошли к Марине…

И тут выдержка изменила Кате. Она замерла, в упор глядя на дочь, не в состоянии сделать ни единого шага.

— Это ты? — помертвевшими губами прошептала она.

— Мама?!

— Я… Я… — бормотала Катя. — Доченька… Прости меня за все… Прости…

Она уже буквально падала на руки охранников, но Марина подбежала к ней и сама поддержала ее. А тем временем двое мускулистых телохранителей сумели-таки оторвать пальцы Усатого от горла Кузьмичева.

— Он мертв, — произнес один, глядя на посиневшего, с вывалившимся языком и выпученными глазами Павла Дорофеевича, лежащего на перроне.

— Да и этот, кажется, тоже, — с изумлением произнес другой, глядя на Климова, упавшего своей непокрытой седой головой на промерзший перрон. Екатерина Марковна! — крикнул он. — Они оба мертвы!

Марина, услышав это, бросилась к Усатому и наклонилась над ним.

Он лежал на спине на обледенелом перроне без движения.

— Помогите ему! — крикнула она. — Помогите кто-нибудь! Врачей! Сюда надо врачей!

И, словно бы услышав на пороге жизни и смерти этот родной голос, Усатый приоткрыл глаза.

— Марина? — прошептал он. — С тобой все в порядке?

— Все, все в порядке. А вы!.. Что с вами?

— Я немного устал, дышать трудно, — попытался улыбнуться он. — Сама видела… Пришлось немного потрудиться.

— Откуда же вы на этот раз взялись? Свалились с неба?

— Нет, девочка, все гораздо проще, — произнес он дрожащими губами. — Я ехал в этом поезде из Тулы.

— Держитесь… Сейчас вам помогут.

— Я… Все… Все в порядке… — шептал Усатый. — Я сделал, что нужно. Надька видит меня… Она гордится мной. Прости меня и ее за все…

Подошла и Екатерина Марковна. Кто-то побежал за врачом.

— Вы… Мама? — спросил Климов. Катя молча кивнула.

— Простите нас… — совсем беззвучно прошептал он, делая попытку улыбнуться. — Меня и покойную Надежду. Возвращаю вам дочь…

И закрыл глаза.

— Он умер, — прошептала Марина, беспомощно огляделась и бросилась на шею к матери.

И тут, наконец, сказалось все жуткое напряжение, в котором она пребывала и которого даже не ощущала. Она разразилась отчаянными рыданиями, которые никак не могли прекратиться. Зарыдала и Катя, тоже дав волю накопившимся за последние дни эмоциям. И стоящие вокруг видавшие виды могучие телохранители тоже едва сдерживали слезы.

Мать и дочь сидели на заднем сиденье "Мерседеса", мчавшего их домой. За рулем сидел Генрих Цандер. Он думал о своем. Теперь он может выполнить обещание, данное самому себе, и вернуться в Германию, где его уже отчаялись ждать родители…

А Катя дрожащими пальцами набирала номер телефона Владимира.

— Ну что?!!! — услышала она в трубке взволнованный голос мужа.

— Володя… Володенька… — сквозь рыдания повторяла Катя. — Она здесь, наша Варенька здесь, со мной, я обнимаю ее. Вот она, она снова с нами. Вот она, я дотрагиваюсь до нее, я целую ее. Только… Только… Мы чуть снова не потеряли ее… Там, на вокзале… Не могу, не могу… Потом все расскажу… Володенька… Вот она… Вот она рядом со мной… Девочка моя дорогая… Я обнимаю ее, я целую ее… Доченька наша…

Владимир молчал, не в состоянии произнести ни слова.

— Ты где, Володя, ты где? — спрашивала Катя, не вытирая слез, обильно текущих по щекам.

— Подъезжаем к кольцевой дороге… — наконец сумел произнести он.

— Давай встретимся у поста ГАИ на Рублевском шоссе, — произнесла сквозь душившие ее рыдания Катя. — И вместе поедем домой…

— Договорились! — воскликнул Владимир.

— Это папа? — спросила Марина, прижимаясь к матери. Она вглядывалась в ее лицо и словно пыталась что-то припомнить, что-то далекое и давно забытое.

— Да, это он… Скоро ты увидишь его.

— Мама, я видела тебя сегодня ночью во сне, — шептала Марина. — И ты знаешь, я представляла тебя именно такой, какая ты есть.

Катя была очень бледна, щеки были испачканы черной тушью от слез. Она никак не могла поверить в то, что ее дочь, ее Варенька сидит рядом с ней, что она живая, теплая, что ее можно потрогать и поцеловать.

— Господи, — произнесла Катя, вспоминая произошедшее на вокзале. Господи, когда я думаю о том, что могло произойти, я теряю сознание от ужаса. Откуда мог взяться на вокзале этот Кузьмичев?! Вот эта страшная опасность, которую я все время предчувствовала.

— Это наш недогляд, Екатерина Марковна, — нарушил молчание Генрих. Полагаю, что он следил за нами от дома.

— Георгий Антонович второй раз спас меня, — произнесла Марина. — Спас меня и отомстил Кузьмичеву.

— Не выдержало сердце, — вздохнула Катя.

— Да, он был очень болен. Поэтому я и провела с ним некоторое время в Крыму. Я не могла оставить его. К тому же он постоянно боялся опасности со стороны Кузьмичева. И как же он оказался прав. Царство ему небесное. Мама, меня мучает только одна мысль, мне срочно нужно найти Сережу. Я же ничего не знаю о нем. В последний раз его видели в ночь с девяносто третьего на девяносто четвертый год в Ялте. Как раз тогда покончила с собой Надежда Климова. И все, больше никаких сведений…

В зеркале заднего вида Марина увидела сдержанную улыбку Генриха.

— Вы что-то о нем знаете?! — с надеждой спросила Марина.

— Неужели ты ничего не знаешь? — улыбнулась сквозь слезы Катя, понемногу начиная приходить в себя.

— А что я могу знать? Откуда?

— Но ведь с вами в Турции был этот… Султан Гараев, который вместе с нами был в Абхазии, когда мы в очередной раз потеряли тебя. Он что, ничего тебе не говорил?

— Он вообще не говорил со мной. Со мной говорил только Кузьмичев. Но он о Сергее тоже ничего не сказал.

— Тогда жди… Тебя ждет сюрприз.

— Когда?!!!

— Когда? Полагаю, минут через двадцать — двадцать пять, не более…

— Расскажи, мама, — прижалась к матери Марина.

— Нет, — твердо ответила Катя. — Ничего я тебе не скажу. Слишком много радостных впечатлений за такой короткий промежуток времени. Надо немного передохнуть.

— Вы нашли его?!!! — поняла Марина.

— Жди… Скоро ты все узнаешь.

Больше Марина ничего не спрашивала. Она глядела в окно машины, видела пушистые хлопья снега, видела зимнюю Москву, в которой она так давно не была. Ей вспоминалась вся ее жизнь, даже то, чего она вообще не могла помнить. Она словно бы видела воочию летний день семьдесят второго года, коляску около магазина, молодую маму, забежавшую купить ей пакет молока, затем Надежду Климову, вытащившую ее из коляски и быстрыми шагами направившуюся к машине, в которой ждал ее раздраженный и недовольный Георгий. Она видела и другой летний день, когда крепко, словно за спасательный круг в море зла и беспредела, держась за руку Сергея, она вышла из метро и ступила на московский тротуар, видела квартиру на проспекте Вернадского, откуда их вскоре выгнали, видела их уютный домик в подмосковном поселке Ракитино, из которого тоже пришлось бежать, видела переполненную потными озлобленными женщинами камеру в Бутырской тюрьме, а затем зимний пасмурный день в поселке Дарьино, когда следователь Цедринский дал ей возможность убежать со следственного эксперимента, видела квартиру Олега Жигорина, куда они пришли с Сергеем после побега, квартиру врача Зиновия Григорьевича, куда вошел Сергей после пластической операции. Все московские и подмосковные картины мелькали перед ней как в калейдоскопе. И снова она в Москве… Она едет домой…

Когда-то, в восемьдесят восьмом году, на перроне Курского вокзала она встретила Сергея, одинокого, беспомощного. Она протянула ему руку, и он схватился за нее, как в свое время она за него. Они поехали во Владимирскую глушь, бежали от человеческого зла, навалившегося на их молодые плечи со всей могучей тяжестью. Теперь же, спустя десять с лишним лет, на другом перроне того же Курского вокзала произошла развязка этой многолетней драмы.

Отвезли в морг тела двух старых заклятых врагов — Кузьмичева, умершего от удушья, и Георгия Климова, скончавшегося от обширного инфаркта, вызванного сильным душевным волнением.

А она сидела на заднем сиденье автомобиля рядом с матерью, которую практически не знала, и вспоминала всю свою почти двадцативосьмилетнюю жизнь.

— Мама, — спросила она. — А когда у меня день рождения?

— Десятого апреля.

— Надо же… А я всегда считала, что двадцать третьего мая.

— Нет, — побледнела Катя. — Это черная дата в нашей жизни.

Марина поняла смысл ее слов. Это был день, когда ее похитили. Надежда считала именно этот день днем ее рождения. Эта дата была записана в ее свидетельстве о рождении, именно в этот день она получала казенные поздравления от педагогов и воспитателей детского дома.

— Мама… — прошептала Марина. — Ты знаешь, мне поначалу будет очень трудно. Я не могу привыкнуть к нормальной жизни. Я привыкла к чему-то другому, к погоням, побегам, к тому, что надо скрываться и бояться…

— Я это знаю, — улыбнулась Катя и поцеловала ее в щеку. — У тебя будет немало трудностей, но ты не думай об этом. Думай о другом, думай о том, сколько радостных моментов тебе предстоит испытать. Ты увидишь наш дом, наш парк, нашу библиотеку, наш спортивный зал, бассейн. Теперь ты будешь жить в настоящем раю.

— Для меня рай — это то, что рядом теперь будешь ты, — прошептала Марина. — И папа, — добавила она. — А где жить, мне все равно.

— Для нас тоже. Вся эта роскошь была сущим адом, должна тебе сказать. Теперь все будет по-другому. Мы поедем с тобой на кладбище, где похоронены твои дедушка и бабушка, родители твоего отца, так и не дождавшиеся тебя, поедем в Киев, где похоронены мои родители…

— А что с Кириллом Петровичем Олеванцевым? — спросила Марина.

— Он умер в начале девяносто пятого года, в день своего рождения. Похоронен на Литераторских мостках Волкова кладбища в Петербурге. Вы обязательно съездите и туда.

— С Сережей?!

— Потерпи немного, девочка. Потерпи. Сегодня тебя ждет масса приятных сюрпризов.

Они подъехали к развилке окружной дороги и Рублево-Успенского шоссе.

— Ну что, дочка, — произнесла Катя, не зная, как именно ее называть, на какое имя она будет откликаться. — Нас опередили, они уже здесь. Погляди, там у машины стоят двое мужчин. Самое интересное, что они нас даже не замечают, так увлечены своим разговором. Узнаешь их?

До черного лимузина было довольно далеко. Светать еще не начинало. Около его передней двери стояли и курили двое высоких мужчин. Один стоял лицом к ней. Он был в длинном черном пальто, с непокрытой, совершенно седой головой. Марина поняла, что это и есть ее родной отец — Владимир Раевский. Второй же был в короткой черной дубленке и замшевой черной кепочке. Он стоял лицом к Раевскому и спиной к ней. Но Марина уже поняла, кто это. Чуть ли не на ходу она выпрыгнула из машины и бросилась к этим мужчинам.

— Сережка! Сережка! — кричала она, размахивая руками.

Мужчина в дубленке резко обернулся. Он хотел было сделать шаг по направлению к бегущей к нему женщине, но ноги отказывались слушаться его. Раевский даже слегка подтолкнул его в спину, но тот продолжал стоять без движения.

Он видел не бегущую к нему Марину, он видел черную ночь в Царском Селе, безжизненное тело на асфальте и себя, наклонившегося к ней, зовущего в жутком отчаянии кого-нибудь на помощь. Ему не верилось, что происходящее сейчас, мягким снежным январским утром, это правда, а не сон. Казалось, что чудо сейчас исчезнет, и он, как это часто бывало, проснется в тоске и одиночестве.

Она добежала до него и вдруг резко остановилась.

Они стояли друг против друга и молчали. Они не смогли бы ответить, сколько времени они так простояли.

— Это ты? — наконец, тихо произнес он. Марина молча кивнула.

— Ты не растворишься? Не улетишь от меня?

— Нет, — прошептала она, глотая слезы. — Мы никогда с тобой больше не расстанемся… Никогда.

Он протянул руку и, словно желая удостовериться, что перед ним не видение, дотронулся до ее плеча, затем до щеки. И только тут он осознал, что это она, живая и здоровая, стоит рядом с ним. Он взял ее за теплую мягкую ладошку и потянул к себе.

— Ты кое-что забыла там, в горном селении, — произнес он и вытащил из кармана маленькую оранжевую собачку с глазками-бусинками. Марина поглядела на нее и удивилась, что глазки были совсем черные, а не поблекшие от времени…

— У нее такие черные глазки, — протянула она.

— Они снова блестят, — улыбнулся он. — Радуются от того, что видят тебя. Шучу, — вдруг весело засмеялся он. — Я их недавно черным фломастером обновил. Хотел тебе сделать подарок на Новый год. А ты так и не появилась.

И только после этих слов они бросились в объятия друг друга. Поодаль стояли Владимир и Катя.

— Ты не верила, — произнес Владимир, обнимая жену.

— Нет, это ты не верил, — возразила Катя, улыбаясь сквозь слезы.

— Марина, — сказал Сергей, вспоминая про Владимира Алексеевича. — Ты же не познакомилась со своим отцом…

Марина резко обернулась и внимательно поглядела на Раевского, седого, бледного, в длинном черном пальто.

— Да мы уже знакомы, — улыбнулся Раевский, целуя дочь. — Только очень давно не виделись. С тех пор, когда я под предлогом подготовки к диплому переписывал на магнитофон пластинку Битлов и отказался с тобой погулять.

— Да, как она долго гуляла, почти двадцать семь лет, — совсем тихо, виноватым тоном произнесла Катя и крепко прижалась к мужу. — Вот она, Володенька, наконец-то я привезла тебе ее.

— Она прекрасно выглядит. Только очень выросла за это время. Дочка, ты почти с меня ростом и гораздо выше своей мамы, — удивился он. — А как ты похожа на нее.

— По-моему, больше на тебя, — возразила Катя.

— А где же вы нашли Сережу? — никак не могла взять в толк Марина.

— Неужели ты могла подумать, что мы не найдем друг друга? Ведь если бы мы не нашли друг друга, то не нашли бы и тебя. А подробности позже. Полагаю, нам есть что рассказать друг другу.

— Рассказывать о своих приключениях мы сможем всю оставшуюся жизнь, сказал Сергей.

— А жизнь у нас теперь будет очень долгой, — добавила Катя. — Однако, что мы стоим? Поехали домой.

— Да, действительно, — сказал Владимир. — Пока мы вас ждали, я уже позвонил домой. Там готовится настоящий пир.

— Надеюсь, свадебный? — спросила Марина, прижимаясь к плечу Сергея. — Я хочу, чтобы мы немедленно расписались с Сережей.

— Ты торопишь события, дочка, — засмеялся Владимир. — Будет и свадебный, ты не волнуйся. Вопрос возникает другой, как мы тебя должны называть. Для него ты Марина, для нас Варя. Как быть? Разреши наши сомнения.

— Я была Варей, была Еленой, — засмеялась она. — Но откликалась всегда только на одно имя. Каким меня называл он. — Она прижалась к Сергею и ласково поглядела ему в глаза. — Извините меня, папа и мама…

— Разве в этом дело? — сказала Катя, однако в ее голосе Владимир услышал нотки обиды и ревности и едва заметно укоризненно покачал головой. Разве дело в том, как ее называть? Ведь произошло настоящее чудо, в которое они порой уже отчаивались верить. Она стояла рядом с ними, она улыбалась им…

— Мы как-нибудь уладим этот вопрос, — сказал Сергей. — Честное слово, мы что-нибудь обязательно придумаем.

Они не садились в машины, продолжали стоять, словно желая продлить этот волшебный момент встречи.

— Я должен кое-что сказать тебе, — произнес Сергей, держа Марину за руку. — Ты помнишь, что произошло в Стамбуле?..

— Очень смутно. Мне было так страшно, я находилась как будто в бреду.

— Там был Олег. Он хотел спасти тебя. Если бы ему удалось это, наша встреча произошла бы еще в сентябре.

— Да. Ведь это он подошел ко мне в центре города в тот день. Теперь я точно вспомнила. Ты понимаешь, воспоминания пришли ко мне, словно из какого-то тумана. И что с ним?

— Его убили бандиты. Он остался там же, около твоего дома.

— Господи… — закрыла она лицо руками. — Бедный Олег…

— Я отомстил за него, — глухо произнес Сергей. — Но не будем больше вспоминать об этом. Я просто хотел, чтобы ты знала.

— А Георгий Антонович только что на моих глазах убил Кузьмичева. Кузьмичев стрелял в меня на перроне. И попал, если бы не он. А Георгий Антонович умер, не выдержало сердце… — произнесла Марина.

Сергей ничего не ответил, только вздрогнул при мысли, что он мог потерять ее. И уже навсегда. Крепко сжал ее ладонь и пристально поглядел ей в глаза.

Они долго стояли и молчали, понимая, как дорого заплатили многие люди за то, чтобы эта встреча состоялась. Катя, захлебываясь от волнения и заливаясь слезами, рассказывала Владимиру в подробностях, что произошло час назад на платформе Курского вокзала. Тот слушал, ничего не говорил, только молча хватался рукой за голову.

— Отдай мне мою собачку, — попросила Марина. — Ты опять положил ее в свой карман. А ведь это мой талисман.

— Собачка моя, — возразил он. — Ведь это ты подарила мне ее на Новый год в Ракитино.

— Да, действительно, — вздохнула она. — Я многое стала забывать. Но теперь я вспомню все.

— А многое, наоборот, забудешь, — добавил Раевский, подходя к ним. — Зачем помнить то, что не нужно?

— Нет, Володя, — возразила Катя. — Помнить надо все. Чтобы никогда не повторять ошибок прошлого и каждое мгновение ощущать, что каждый из нас значит друг для друга.