Свинцовый ливень Восточного фронта

Глава 12 Обратно во Францию!

Высадка Союзников в Нормандии быстро притянула к себе немецкие части из Северной и Центральной Франции в кипящий котел живых изгородей. Однако операция «Fortitude» — обманные мероприятия Союзников, разработанные, чтобы убедить Гитлера, что основным направлением вторжения должно было быть Па-де-Кале, «сумела» связать более чем семнадцать дивизий в Бельгии и Нидерландах на несколько критических месяцев после 6 июня.

Немецкая группа армий Г также осталась в Южной Франции, занятая антипартизанскими действиями и развернутая в оборонительных порядках от юга Сен-Назар на берегу Бискайского залива до Ниццы на итальянской границе. Под командованием генерал-полковника Иоханнеса Бласковица, одного из наиболее не любимых Гитлером командиров, эта группа армий состояла из тринадцати пехотных дивизий или дивизий береговой обороны и, с середины июня, единственной 11-й танковой дивизии. В то время как группа армий Б Роммеля отчаянно сражалась, чтобы не дать Союзникам соединиться, войска группы армий Г подготавливались к другим возможным высадкам Союзников, от Французской Ривьеры до испанской границы и вдоль практически неукрепленной области Бордо.

Девятнадцатая армия генерала инфантерии Фридриха Визе отдельно отвечала за оборону Южного побережья Франции. Три корпуса Визе включали в себя значительную часть восьми дивизий, выделенных для береговой обороны, включая 198-ю дивизию Карла фон Кунов, развернутую на французском побережье вблизи испанской границы. Другие дивизии, занятые обороной южной части побережья Франции, включали 189-ю пехотную и 19-ю фолькс-гренадерскую дивизии, также стоявшие к западу от реки Роны; большую часть 338-й пехотной, вокруг устья Роны; 242-ю и 244-ю пехотные на Лазурном побережье и 148-ю между Агэ и Приморскими Альпами. 11-я танковая дивизия оставалась в резерве около Тулузы, на значительном расстоянии от берега, и 157-я резервная горнострелковая дивизия боролась с партизанами в горном массиве Веркор — слишком далеко, чтобы принимать участие в попытках отразить вторжение.

Начиная с конца мая 1944 года генерал-полковник Бласковиц развернул примерно 14 000 рабочих организаций Тодта, чтобы значительно усилить оборону своих частей между Ниццей и Марселем — в наиболее вероятных местах высадки десанта Союзников. Эти рабочие и их наблюдатели построили почти шестьсот железобетонных казематов; установили в капонирах сотни полевых и береговых орудий калибром до 340 мм; укрепили сотни существующих пляжных гостиниц и других зданий и проложили сотни миль колючей проволоки и других заграждений. Однако этого было слишком мало и слишком поздно на фронте, который был слишком широк. В секторе 198-й пехотной дивизии на западе не было практически никакой обороны к моменту высадки Союзников далеко на восток.

К несчастью для немецкой группы армий Г, в результате постоянной воздушной фоторазведки и сообщений французских шпионов из движения Сопротивления Союзники знали почти все о местоположениях существующих укреплений и обороны. Этот удачный ход разведки был только частично возмещен знанием немцев, благодаря разведчикам Люфтваффе, летавшим на очень больших высотах, и оставшимся агентам в Италии, о надвигавшемся вторжении Союзников в Южную Францию. Но, даже хотя флот вторжения, везший войска Союзников из Италии и других средиземноморских портов, был своевременно замечен разведчиками Люфтваффе, поздняя смена курса флотом вторжения под прикрытием темноты и другие обманные меры позволили высадить большую часть сил вторжения Союзников там, где их не ждали.

Во время моей поездки в Южную Францию я еще раз остановился в Париже и обнаружил, что он почти не изменился, несмотря на идущее полномасштабное вторжение. Но поезд, на котором я два дня спустя отправился в направлении долины Роны далее на юг, был переполнен. Казалось, как будто каждый француз, который мог себе это позволить, путешествовал на юг, чтобы избежать ожидаемых сражений в Северной Франции.

После прибытия в Нарбонну и доклада в штаб дивизии я узнал о наградах, которые были присвоены моему сослуживцу доктору Майеру и мне за последние трудные недели и месяцы в России.

Белая Церковь, Лука, Вотылевка, Тихоновка, Чемерицкое, Умань — это были лишь более трудные моменты в те тяжелые времена. 1 апреля 1944 года мы были оба повышены до звания майора и подтверждены в должности командиров наших батальонов. Некоторое время спустя я также получил Немецкий крест в Золоте за действия в России в начале 1944 года.

Хотя в то время я этого никак не мог знать, повышение до звания майора стало моим последним.

Я хорошо помню последствия своего первого повышения до командирского звания. 1 июня 1934 года я был повышен до обер-ефрейтора, таким образом, присоединившись к когорте «дедов», которые могли называть пять четным числом, и это сошло бы им с рук. Вскоре после этого я был неожиданно направлен на курсы подготовки унтер-офицеров в Арис. (См. карту 2–2.) Курсы длились три месяца, и их посещали почти пятьсот студентов. Однако тот факт, что по отличию я был пятым выпускником из тех пяти сотен — в нашей роте я был выпускником с самыми высокими оценками, — как минимум не впечатлил «того самого Эрвина». С тех пор он мне не доверял. Мое быстрое превращение из Саула в Павла оказалось для него чересчур.

«Тому самому Эрвину» я теперь казался честолюбивым карьеристом. После нашего возвращения с курсов он обратился к нам с короткой речью, в которой проскользнуло, что ему не нравятся честолюбивые люди! Я не ожидал услышать слов одобрения, не говоря уже о похвале, так как он хранил их лишь для своих любимчиков. Для меня было важно то, что, по крайней мере, он не мог накричать на меня из-за моих исключительно хороших оценок.

Вскоре после этого я сбежал от него еще на три месяца, потому что я был приглашен на должность инструктора на следующий набор на курсах подготовки унтер-офицеров. Когда я вернулся, меня ждал большой сюрприз. Один из любимых сержантов капитана — я подозревал, что он был «доносчиком», — запросил меня в качестве командира отделения в его взводе. Я не был уверен, запросил он меня для хорошей оценки моих способностей, или это Эрвин подумал, что обо мне хорошо «позаботятся» под лелеющим крылом одного из его друзей…

У пехотинцев был известный девиз: «Наслаждайтесь войной, мир будет ужасен». Таким образом, мы провели под лучистым солнечным светом Средиземноморского побережья несколько недель, остававшихся до начала вторжения во Французскую Ривьеру. Но все мы, особенно те, кто родом из восточной части Рейха, были обеспокоены тем, что принесет будущее!

20 августа после интенсивной артподготовки девяносто русских дивизий и сорок танковых бригад пересекли реку Прут и заполнили Румынию. Затем, 24 августа, Румыния разорвала отношения с Рейхом и на следующий день объявила войну Германии! Откол Румынии создал отчаянное положение для немецких шестой и восьмой армий. Новая шестая армия, созданная вновь после Сталинграда, была полностью уничтожена, как и приблизительно половина восьмой армии. Шестнадцать немецких дивизий было потеряно, и судьба 80 000 пропавших без вести осталась навсегда неизвестной! Это заставило нас оценить невообразимую удачу нашей дивизии, потому что мы были выведены вовремя из Румынии!

198-я пехотная дивизия приняла огромный участок Средиземноморского побережья, от пиков Пиренеев почти до дельты реки Роны. Моему полку была отведена самая южная часть, правое крыло которой заканчивалось непосредственно на испанской границе.

Мой коллега Майер проживал в «Шато Вальми» около Перпиньяна, расположенном в живописном месте, напротив внушительного вида Пиренеев. Моей несколько более скромной резиденцией был «Майсон Руж», около дороги из Перпиньяна в Канэ-Плаж. В дополнение к широко разрекламированному «Атлантическому Валу», Министерство Пропаганды иногда упоминало «Средиземноморский Вал». Мой невысокий полковник Невигер, вероятно, прокомментировал бы это своим выражением «Хорошо, если вы хотите называть это „Валом“!» Я не знаю ничего, что можно было бы законно назвать «укреплением», в секторе моего полка! Наши предшественники построили «землянки» самого примитивного типа, которые не пережили бы артобстрел даже самой легкой артиллерии. Если бы я оказался под огнем, я зарылся бы в песок, вместо того чтобы искать убежище в такой «землянке». Некоторые из них были — хотите верьте, хотите нет — построены из кирпича и обмазаны цементом, как штукатуркой.

Представители организации Тодта (ОТ) действительно находились в Перпиньяне, и иногда их даже можно было увидеть осматривающими что-нибудь, но на этом их деятельность заканчивалась. Иногда я посещал бюро ОТ в Перпиньяне, чтобы обсудить вопросы со строительством позиций. Единственным результатом было то, что я один раз пригласил очень привлекательную секретаршу на экскурсию в Порт-Бу на испанской стороне Пиренеев. Поскольку Испания оставалась нейтральной, могло случиться, что в ресторане вас усаживали за один стол с англичанами или американцами. К нам, немцам в нашей форме, испанцы всегда относились очень хорошо. В любом случае, мне не пришлось потратить ни единой песеты за время нашего посещения Порта-Бу. За все съеденное мной и моей спутницей заплатил приятный испанец. Если бы я знал, что тогда мой кузен по браку был генеральным консулом Германии в Барселоне, я, возможно, расширил бы нашу поездку в Испанию. Из-за пограничного расположения Порт-Бу был, по-видимому, «Меккой» агентов обеих сторон, которые, казалось, знали друг друга. Молодой человек подошел к моему столу и попросил переговорить со мной на минутку. Он заявил, что моя компаньонка была под наблюдением Гестапо под подозрением в шпионаже. Я посчитал это ерундой и хвастовством. Когда он потребовал, чтобы я немедленно вернулся вместе с леди во Францию, я заявил, что я возвращаюсь вечером, как запланировал, но не ранее. Как жаль, что я тогда не знал о том, что мой кузен был в Барселоне! Мы обменялись сведениями друг о друге, но я больше никогда не слышал об этом молодом человеке.

После того как я доложил об инциденте своему доброму баварскому полковнику, он позвонил и устроил разнос местному оберштурмфюреру Гестапо, отвечавшему за того агента… что полковник мог позволить себе сделать, будучи близким другом Генриха Гиммлера!

Моя спутница позже упоминала, что она знала того парня и что он неоднократно пытался ухаживать за ней в Перпиньяне. Так вот что это было!

Снова наша дивизия начала возвращаться в форму, в сотый раз. Личный состав и вооружение были пополнены, и были устроены небольшие учения. Помимо этого, как я ранее упомянул, мы наслаждались несколькими остававшимися приятными неделями. Но, в некотором роде, все, что мы делали в те дни, казалось все более и более бессмысленным. В начале июня к нам прибыл новый командир дивизии, генерал-майор Отто Рихтер. Его прибытие только укрепило эту мысль в наших умах. В этом месте было бы поучительно оглянуться назад и взглянуть на генералов, которые командовали 198-й пехотной дивизией во время войны.

Уходящий командир дивизии, генерал-лейтенант фон Горн, до войны был военным атташе в Париже (и он оказался на аналогичной должности в Швейцарии после ухода с поста командующего дивизии в 1944 году). Генерал фон Горн рос в семье с давней традицией государственной службы; фактически семья получила потомственное дворянство в середине XIX века как раз за государственную службу. Его дед, Карл фон Гор, был одно время оберпрезидентом Восточной Пруссии. Отец генерал-лейтенанта фон Горна также был генералом, сестра которого, Дорис фон Горн, вышла замуж за будущего генерал-фельдмаршала фон Маккензена. Фон Горн прибыл к нам в должности полковника Генерального штаба и, после короткого периода на фронте, был повышен до генерал-майора.

Ему не нужно было устанавливать власть, она у него была! Изящного внешнего вида, с прохладными, уверенными в себе манерами Великого Господина, он, с прекрасной любезностью, мог держать любого на расстоянии. Он не был харизматическим лидером его бойцов, не тем, кого можно было бы встретить впереди его боевых частей, размахивающего автоматом… но при этом на него не жаловались, как на «головную боль». Все офицеры, унтер-офицеры и солдаты естественным образом уважали и доверяли ему.

Первые два боевых командующих 198-й пехотной дивизии были офицерами пехоты. Генерал-лейтенант Отто Реттиг, командовавший дивизией до 10 апреля 1942 года, до войны был командиром полка в Люнебурге. Генерал-майор Альберт Бак, швабец, который сменил Реттига, до войны командовал батальоном в Ульме на Дунае. Бак был убит в бою 6 сентября 1942 года вместе с его Ia — майором Бюлем. На замену прибыл генерал-майор Людвиг Мюллер, который командовал до того, как был сменен фон Горном 7 февраля 1943 года. (Я не знал Мюллера, потому что все время его командования дивизией я был в составе резервной части во Франции.)

Новый командующий, генерал-майор Отто Рихтер, первоначально командовал 48-м саперным батальоном в Бреслау. Он принял командование 3 июня 1944 года, а 29 августа он был взят в плен американцами.

Я думаю, что, как командующий, он был однозначно хуже своих предшественников. Должно быть, становилось все сложнее и сложнее заполнять должности старших офицеров достойными кандидатами. В 1944 году требовались сотни командиров дивизий и, кроме того, надо было заполнять другие должности старших офицеров и штабные должности. А свободных кандидатур практически не было.

Возможно, я смогу объяснить, почему мы были менее уверены в Рихтере, чем в его предшественниках, одним примером. В начале его службы в должности командующего он собрал всех командиров частей его дивизии на мероприятие — за его счет — в Нарбонне. В лучших манерах офицерского клуба он поднимал тосты за каждую отдельную группу гостей больше часа. «Господа командиры полков», «господа командиры батальонов», «господа командиры отдельных подразделений», «господа медицинские работники», «господа из снабжения дивизии» и так далее, вперед и вперед! Не было никакой возможности нормальной беседы между приглашенными, кто бы с радостью воспользовался такой возможностью, чтобы лучше узнать друг друга. Учитывая, сколь сильно наша дивизия была рассеяна, многие из нас знали друг друга только по имени. Однако худая фигура Рихтера стояла в зале прямо как стрела, и он, очевидно, наслаждался. Конечно, с каждым новым тостом беседа прерывалась. Люди, в чью честь произносился тост, вежливо вставали со своих мест, но будучи при этом очевидно недовольными, и возвращали генералу тост. Если бы он понимал, что эти примерно 150 участников позже скажут о нем и его цирке, который он устроил, он бы не был столь доволен своим мероприятием. Совершенно очевидно, это был человек, более заинтересованный формой, нежели содержанием, а на войне для таких людей места нет.

Другие факторы, помимо недостатков Рихтера, также способствовали растущему сомнению среди многих из нас. За время его командования со всех фронтов приходили угнетающие известия. Летом 1944 года фронт на Востоке распадался, и Союзники прорывались из Нормандии. Но новости от 20 июля 1944 года, однако, были особым случаем. В 12.42 сильный взрыв прервал доклад военной ситуации в присутствии Гитлера в Растенбурге. Четверо совершенно случайных людей пали жертвой бомбы, но, конечно, Гитлер остался практически невредимым. Другие люди были более или менее серьезно ранены. Последствия неудавшегося заговора уходили глубоко в послевоенную эпоху.

Вечером 20 июля меня позвали к телефону. На другом конце трубки был мой обычно приятный командир полка полковник-баварец, который неистово проговорил мне, что было предпринято покушение на жизнь Фюрера в Растенбурге, но все же Гитлер, едва раненный, был жив. Покушавшийся и его соратники, мне сказали, происходили из «очень маленькой клики крайне неудовлетворенных, трусливых офицеров» и так далее. По имени он назвал только фон Штауффенберга…

Родившийся в 1907 году, Клаус Шенк граф фон Штауффенберг был карьерным офицером и, до его назначения в штабной колледж, был офицером 17-го кавалерийского полка в Бамберге. Его товарищи по штабному колледжу и близкие друзья в дни его обучения в военной школе, полковники Эберхардт Финкх и Мерц фон Квирнхайм, были также вовлечены в заговор 20 июля и позже казнены.

Как молодой офицер, Штауффенберг был горячим последователем Гитлера, как были и его вышеупомянутые друзья. Штауффенберг наступил на мину в Северной Африке, вследствие чего он потерял глаз и правую руку. Однако он был оставлен на службе, и в 1943 году он был повышен до подполковника. В 1944 году он получил звание полковника. В возрасте всего тридцати семи лет он был начальником генерального штаба командующего резервной армии, размещенного в Берлине. Я бы назвал это успешной военной карьерой…

Именно это я и сказал подполковнику Гюмбелю той роковой ночью. Еще я добавил, что я сомневаюсь, что лишь одна только профессиональная неудовлетворенность, возможно, была поводом для покушения на жизнь Гитлера. Подполковник весьма рассердился и приказал, чтобы я немедленно явился к нему! В делах национал-социализма носитель Ордена Крови шуток не понимал[29]. Во что бы то ни стало, он сказал, что я мог быть уверен, что я не был в опасности из-за сказанного мною. Мой командир был слишком порядочным человеком, чтобы выдать меня из-за такого комментария. Все окончилось лишь «серьезным уроком» — личным устным предупреждением, как я и подозревал.

После 20 июля у нас оставалось едва ли четыре недели на Средиземноморье. 14 августа мы были подняты по тревоге, так как вражеские десантные суда были обнаружены Люфтваффе на подходе к Средиземноморскому побережью Франции. Утром 15 августа Союзники высадились между Тулоном и Каннами.