Свирепый

ОГЛАВЛЕНИЕ

ПРОЛОГ

ГЛАВА 1

ГЛАВА 2

ГЛАВА 3

ГЛАВА 4

ГЛАВА 5

ГЛАВА 6

ГЛАВА 7

ГЛАВА 8

ГЛАВА 9

ГЛАВА 10

ГЛАВА 11

ГЛАВА 12

ГЛАВА 13

ГЛАВА 14

ГЛАВА 15

ГЛАВА 16

ГЛАВА 17

ГЛАВА 18

ГЛАВА 19

ГЛАВА 20

ГЛАВА 21

ГЛАВА 22

ГЛАВА 23

ГЛАВА 24

ГЛАВА 25

ГЛАВА 26

ГЛАВА 27

ГЛАВА 28

ГЛАВА 29

ГЛАВА 30

ГЛАВА 31

ГЛАВА 32

ГЛАВА 33

ГЛАВА 34

ГЛАВА 35

ЭПИЛОГ

Название: «Свирепый», Дж. Б. Солсбери

Серия: Братья Норт #4

(разные герои)

Переводчик: Светлана П.

Редактор: Екатерина Л.

Вычитка: Екатерина Л.

Обложка: Татьяна С.

Переведено для группы: https://vk.com/bookhours https://t.me/bookhours_world

Любое копирование без ссылки на переводчика и группу ЗАПРЕЩЕНО!

Пожалуйста, уважайте чужой труд!

Данная книга предназначена только для предварительного ознакомления! Просим вас удалить этот файл с жесткого диска после прочтения. Спасибо.

АННОТАЦИЯ

Девочка-подросток с похожими на мои глазами и знакомым взглядом, входит в мою жизнь, называя меня папой.

Ванесса была моей школьной влюбленностью и самым умным человеком, которого я знал. У нее был план на будущее, и она поклялась, что ничто не встанет у нее на пути. Пока не забеременела. Я думал, мы договорились о нашем плане и отправил ей деньги. А потом девушка исчезла.

Ее родители сказали, что, желая побыть одной, она уехала в Южную Америку на год. Больше я о ней ничего не слышал.

Прошло семнадцать лет, и Ванесса вернулась. Я смотрю в эти зеленые глаза, которые когда-то искушали и дразнили меня. Но теперь дело не только в нас. У нас есть дочь.

Желая узнать ее получше, уговариваю их переехать ко мне на месяц. Я так зол на Ванессу, и она, похоже, расстроена не меньше. Каждое оскорбление из ее умных уст побуждает меня к действию. Жестокая химия между нами разжигает старые угли. Я бы хотел ненавидеть ее, а вместо этого испытываю влечение.

Но прошло слишком много времени, и боюсь, что некоторые раны слишком глубоки, чтобы их можно было залечить.

По истечении тридцати дней мне придется отпустить их.

Если только не найду способ их сохранить.

ПРОЛОГ

Углублённый курс физики

Хейс

— Да ладно, ребята, мы же вчера это проходили. — Голос мистера Льюиса рикошетом отражается от стены в дальнем углу класса, заставив меня проснуться.

Мне наконец-то удалось найти достаточно удобную позу: подперев лоб рукой, лицом вниз к раскрытой тетради на моем столе. И даже удалось держать карандаш вертикально другой рукой, чтобы казалось, что я глубоко сосредоточен, а не погружаюсь в сон.

Оскорблённый таким бесцеремонным пробуждением, я хмуро смотрю в переднюю часть класса на нашего учителя, который поправляет очки на переносице. Долговязый и бледный, мистер Льюис — ходячее определение старого девственника. С плотно сжатым ртом и глазами, увеличенными линзами очков, его взгляд мечется по морю ссутулившихся учеников.

— Никто, да? Даже не догадываетесь? — Он, должно быть, чувствует, что я смотрю на него, потому что его пучеглазый взгляд останавливается на мне.

— Черт, — бормочу себе под нос.

— Мистер Норт. — Ему удается смотреть на меня свысока с расстояния в шесть метров. Может, он и зарабатывает приличные деньги, преподавая в Бертон-Преп, но ему никогда не приблизиться к состоянию учеников в его классе — за исключением стипендиатов. — Какова кинетическая энергия в задаче на доске?

Доусон, левый нападающий моей хоккейной команды, хихикает рядом со мной. Засранец.

— Восемьдесят два. — Ответ неверный, но я говорю его достаточно уверенно, чтобы мистер Льюис проверил свои записи, прежде чем сокрушенно вздохнуть. Отец всегда говорил мне: «Если не уверен в себе, притворись».

— Восемьдесят два, — бормочет учитель тоном «ты, должно быть, издеваешься надо мной». — Это не...

— Шесть целых пять седьмых метров в секунду. — Уверенный женский голос доносится с первого ряда. Еще один ботаник, говорящий на ботанском языке.

— Да, мисс Осборн, вы молодец. Приятно видеть, что хотя бы один человек сегодня внимателен на уроке.

Конечно, он смотрит прямо на меня.

Я закатываю глаза и, пожав плечами, спускаюсь ниже по стулу.

Самое замечательное в платном обучении в частной школе то, что почти невозможно быть отчисленным из-за такой мелочи, как оценки. Зарплату учителям должен кто-то платить. Каждая задница на стуле — это сорок тысяч в год за обучение. Нельзя убивать дойную корову.

— Спасибо, мистер Льюис, — отвечает любительница подлизываться в первом ряду.

— Ботаничка, — громко кашляю я в кулак.

Класс хихикает. Ну, не весь класс. Маленькая мисс Осборн крутится на своем месте, отбрасывая свои длинные, блестящие, почти черные волосы в личное пространство человека, сидящего позади нее. Глаза у нее светлые, я думаю. Трудно сказать наверняка из-за прищуренного свирепого взгляда, направленного в мою сторону.

— Ладно, давайте продолжим... — говорит мистер Льюис, но я игнорирую его, предпочитая пристально смотреть на маленькую мисс Всезнайку.

Я знаю эту девчонку. Не лично, но у нее есть репутация. Ванесса Осборн, единственный ребенок мэра Николаса Осборна. Мужчина выигрывает кампании, пропагандируя семейные ценности, и держит свою единственную дочь на коротком поводке. Она не ходит на вечеринки и игры, и ее дразнят за то, что та слоняется по кампусу, уткнувшись носом в книгу. Девчонка учится в средних классах, но изучает продвинутую физику со старшими. Как я уже сказал... ботаничка.

Словно прочитав мои мысли, девчонка обхватывает рукой спинку стула, подаваясь вперед.

— Лучше быть ботаником, чем тупым качком!

Комната взрывается хохотом, который резко обрывается, когда я оглядываю комнату, чтобы отметить, кто, блядь, смеется надо мной. Никто не хочет быть в моем черном списке.

— Хватит! — Голос мистера Льюиса возвышается над смешками и напряжением.

— Тупым качком? — Я смеюсь, несмотря на дискомфорт от того, что меня публично обозвали. Только два человека имеют право так со мной разговаривать — отец и тренер. А не маленькая мисс Всезнайка, которая вообще не должна быть в этом классе. Я не тупой качок. Я хоккеист. И да, образование стоит на втором месте, но я получаю достаточно хорошие оценки. И могу позволить себе платить за помощь то тут, то там, но она этого не знает. — Будь милой, дорогая. Возможно, когда-нибудь тебе понадобится, чтобы я тебя нанял, а у меня очень долгая память.

— Мистер Норт!

Ее взгляд становится невероятно жестким.

— Я лучше буду вылизывать тротуары, чем унижаться, работая на тебя.

Я наклоняюсь вперед и ухмыляюсь.

— Я дам тебе полизать что-нибудь...

Она ахает.

— Ну все. Мистер Норт и мисс Осборн, в офис директора, живо!

Меня это устраивает. Не существует такого наказания, которое заставило бы меня пожалеть об этом маленьком обмене репликами. Черт, мое сердце даже забилось чуть сильнее, чего я никогда не чувствовал вне льда.

Бросаю свои вещи в рюкзак, пока девушка спорит с учителем. Я уже встаю со стула, когда она проигрывает битву и собирает свои вещи. Мы одновременно достигаем дверного проема, и ее плечо касается моего. Я не двигаюсь. Она отпрыгивает на метр назад.

— Пожалуйста. — Открываю дверь и взмахом руки приглашаю ее пройти вперед. — Сначала ботаники, — шепчу я.

Девушка закидывает кожаный рюкзак себе на плечи и топает в своих высоких ботинках, проходя через дверь.

— Большое спасибо, дерьмо вместо мозгов, — говорит она достаточно тихо, чтобы услышал только я.

У меня отпадает челюсть, и я на секунду замираю в оцепенении, прежде чем последовать за ней. У этой девчонки хватает смелости так со мной разговаривать.

Назовите меня заинтригованным.

Я следую за ней, наслаждаясь видом ее задницы в клетчатой форменной юбке длиной до колен. Ее пиджак заужен на талии, что дает мне представление об изгибах, скрывающихся под ним. Ее длинные волосы прямые, без малейшего намека на завиток или волну, а концы колышутся у поясницы.

Ее рост не превышает метра семидесяти, и при моем росте в метр девяносто мои длинные ноги помогают мне быстро догнать ее.

Я легко поспеваю за ней, хотя вижу, что девчонка пытается меня обогнать. Для этого ей пришлось бы бежать, но могу сказать, что у нее слишком много гордости, чтобы убегать от меня. Не хочет, чтобы я подумал, что она боится.

— Очевидно, ты не знаешь, кто я.

Она издает звук, похожий на тот, который издаешь, когда твоя собака мочится на пол — раздраженный, разочарованный и оскорбленный.

— Конечно, ты так думаешь, — сухо говорит она.

— Могу я дать тебе совет?

Девушка резко останавливается и поворачивается ко мне лицом. Ее руки скрещены на груди, а подбородок напряжен, когда она наклоняется ко мне. Зеленый. У нее зеленые глаза.

— Ты и так здесь изгой.

Она пытается скрыть вспышку боли, вызванную моими словами, но все равно вздрагивает.

— Не усложняй себе жизнь. Затаись, держи свое мнение при себе и не лезь ко мне.

Ванесса моргает, и на секунду я беспокоюсь, что она может заплакать. Так продолжается до тех пор, пока уголки ее полных розовых губ медленно не поднимаются вверх. Она ловит улыбку, прикусывая нижнюю губу зубами и качает головой.

— Вау.

Я хмурюсь.

Она складывает руки в молитвенной позе.

— Большое спасибо за полезный совет. Как я так далеко продвинулась в жизни без тебя?

Я думаю, что она говорит с сарказмом, но...

Девушка смело смотрит мне в лицо.

— Давай прекратим это дерьмо. Ты прекрасно знаешь, кто я, и видишь во мне легкую мишень. Но вот что я скажу тебе, ублюдок...

— Эй, полегче...

— Ты. — Она тычет меня в грудь. — Не лезь ко мне.

Кажется, что она стала выше, но это невозможно.

Я проверяю, не стоит ли она на носочках. Нет. Странно.

— Да, я умная. У меня средний балл четыре-пять и планы. Планы на колледж. Планы на карьеру. И никто, даже большой...

Так, теперь она точно стоит на цыпочках. Я проверяю. Нет. Какого хрена?

— Тупой...

Я что, уменьшаюсь?

— Самодовольный качок не встанет у меня на пути.

Теперь мы практически нос к носу. Я прочищаю горло, расправляю плечи и возвращаю себе преимущество в росте.

— Ты обращаешься со мной как с дерьмом, потому что я одна из немногих девушек в этой школе, в которую ты не хочешь засунуть свой член.

Я обиженно ахаю.

— И если то, что меня отправили в офис, потому что я защищалась от твоих оскорблений...

— Оскорблений? О, пожалуйста.

— ...уменьшит мои шансы на поступление в Стэнфорд. — Она втягивает воздух сквозь стиснутые зубы. Ее глаза — крошечные осколки изумрудного огня. — Тогда я выслежу тебя, уничтожу все, что ты когда-либо любил, и ничто не помешает мне разрушить твою жизнь. Мы поняли руг друга?

— Проклятье... — Я смотрю на ее напряженные плечи, жесткую челюсть и раскрасневшиеся щеки. И в этот момент я верю, что она способна выполнить свою угрозу. — Что забралось тебе в задницу?

— Ты. — Она сильно тычет меня тупым белым ногтем в грудь. — Ты.

Девушка разворачивается и оставляет меня на месте, потирать грудь, которую все еще покалывает от ее прикосновений.

Ванесса

Передо мной ставят бумажный стаканчик в тот самый момент, когда я чувствую, как волосы убираются с моей шеи. Инстинкт и усталость заставляют меня откинуть голову в сторону, чтобы обнажить горло. Теплые влажные губы касаются моей кожи и дразнят.

— М-м-м, эй, секси, — бормочет Хейс, прижимаясь к моей коже, от чего по телу пробегает дрожь. — Ты так хорошо пахнешь. — Парень проводит носом по моей шее до воротника форменной рубашки. Отодвигает накрахмаленную ткань в сторону и покусывает мое плечо.

Хейс Норт.

Кто бы мог подумать, что этот несносный придурок с физики окажется любовью всей моей жизни? Ладно, мы встречаемся недолго, и не обменивались этими тремя короткими словами, но ничто в моей жизни никогда не казалось мне таким правильным. Таким интенсивным.

В тот день, когда нас отправили в кабинет директора, Хейс взял на себя ответственность за все. Он сказал, что целенаправленно подначивал меня, и когда директор Жарден спросила, беру ли я на себя какую-либо ответственность, Хейс спросил её, как должна реагировать женщина, столкнувшись с женоненавистничеством. В тот день мне пришлось поднять челюсть с пола. Хейс с улыбкой принял недельное наказание, а я была освобождена от ответственности.

После того как вышли из кабинета директора, я спросила его, почему он так поступил. Почему не разделил вину со мной.

Его ответ?

— У тебя большие планы, — сказал он. — У меня их нет.

Моему феминистскому сердцу неприятно это признавать, но Хейс Норт пробил брешь в прочной стене, которую я воздвигла, чтобы сосредоточиться на учебе и избегать социальных аспектов. Неделю спустя, после того, как он измотал меня своей настойчивостью, мы пошли на наше первое свидание.

С тех пор мы неразлучны.

Оказалось, что Хейс Норт не тупой качок. Он умен, когда внимателен, и целеустремлен. А еще невероятно талантливый спортсмен и лидер, капитан своей команды. Он забавен до невозможности. Удивительно преданный. И, похоже, я ему действительно нравлюсь.

Он экстраверт. Я — интроверт. Но каким-то образом это работает.

Наши отношения стали сюрпризом для нас и всей школы. В ежегоднике мы были признаны «Самой неожиданной парой».

На бумаге мы не имеем никакого смысла, но вместе... мы — огонь.

— Хватит, — тихо стону я, откидывая голову назад и закрывая глаза. — Мне нужно выучить еще трех европейских монархов, прежде чем смогу уйти.

Жар его рта исчезает.

— Отлично. — Он опускается на сиденье рядом со мной за столом. — Я буду ждать. Но не терпеливо. — Его ухмылка ленивая и такая соблазнительная. Хейс самый красивый парень из всех, кого я когда-либо видела, с ним может соперничать только его брат-близнец, который не менее красив, но в нем нет той остроты и опасности, которую Хейс носит как вторую кожу.

Хмурюсь, жалея, что не могу бросить учебу, поехать домой к Хейсу и провести остаток вечера, целуясь. Мы были так близки к тому, чтобы заняться сексом, но я сказала ему, что сделаю это только с тем, кого люблю, и поскольку никто из нас этого не сказал, то... никакого секса.

Но я думаю, что люблю его. Люблю его сердце, которое он позволяет видеть только мне. Мне нравятся его напор и решительность, потому что разделяю их. Но больше всего мне нравится то, как он смотрит на меня, когда я застаю его врасплох. Как будто взгляд на меня восстанавливает что-то в его душе. Приносит исцеление чему-то сломанному.

— Спасибо за... чай? — Я хватаю стаканчик обеими руками, чтобы не обвить ими его шею и не забраться к нему на колени.

— Зеленый чай с медом. — Он наклоняется и проводит рукой по моему бедру. — Я знаю, что уже поздно, что обычно означает ромашково-лавандовый, но ты учишься, поэтому я принял ответственное решение и принес кофеин. — Его улыбка наполнена мальчишеским обаянием, которое растопило мое сердце.

— Хороший выбор. — Я целую его мягкие губы. — Спасибо.

— Я бы сказал, что не за что, но ты же знаешь, что я приношу тебе чай, потому что эгоистичный ублюдок, который ненавидит делить тебя с книгами. — Он собственнически сжимает мое бедро, и я никогда не думала, что от этого у меня внутри все затрепещет, но, к сожалению, это так. Погружаюсь в тепло его карих глаз и дрожу.

Парень хмурится.

— Тебе холодно?

Нисколько.

Хейс уже стягивает через голову свою хоккейную толстовку. Накидывает ее мне на плечи и завязывает на груди. Я утыкаюсь в мягкий, потертый хлопок, делаю глубокий вдох и вздыхаю.

— Пахнет тобой, — говорю я с придыханием.

Из его горла вырывается тихое рычание.

— Черт, Несс. Мы в библиотеке. У меня тренировка через десять минут, а ты смотришь на меня, как на закуску.

Я снова целую его, но на этот раз прикусываю зубами его нижнюю губу.

Еще одно восхитительное рычание.

— Дай мне поучиться, — шепчу ему в губы.

Все его тело сдувается, как парус, потерявший ветер. Он смотрит на меня сквозь длинные каштановые волосы, высветленные солнцем, которые спадают ему на лоб.

— После тренировки будем заниматься у меня дома.

Смущающий девичий смешок вырывается у меня из горла.

— Мы так это называем?

Его щеки вспыхивают розовым, и нет ничего сексуальнее, чем румянец у такого крутого парня, как Хейс Норт.

— Да.

— Йоу, Хейс, — окликает сзади один из его товарищей по команде. — Нам пора.

Он наклоняется и прижимается губами к моему уху.

— Анатомия человека, детка. — Целует меня в щеку. — Я люблю тебя.

Вот так просто. Именно так он это говорит. Эти три слова.

Я люблю тебя.

Брошенные как самое обычное прощание, а потом он уходит. Уходит, черт возьми.

Он сбросил бомбу, а потом ушел!

Я вскакиваю со стула и бегу через библиотеку, прежде чем мой разум успевает передумать.

Хейс и его друг уже почти у дверей. Парень идет, как школьный бог, которым он и является; как будто все начинается только с его приходом, и он не торопится.

— Хейс!

Девушка шикает меня.

Он останавливается и поворачивается, его брови озабоченно сдвинуты, когда тот оценивает мою спринтерскую форму. Если бы у меня было больше времени подумать об этом, я бы беспокоилась о том, как глупо выгляжу во время бега. Есть причина, по которой я академик, а не спортсмен. Я не бегун. Но все же двигаю руками, толкаюсь ногами и, когда оказываюсь достаточно близко, бросаюсь в его объятия.

Хейс ловит меня на лету. Большие, сильные руки обхватывают меня.

— Вау, Несс. Что случилось? — Его голос срывается от беспокойства, что заставляет меня любить его еще больше.

Утыкаюсь лицом в его шею, сердце бьется где-то в горле.

— Я тоже тебя люблю.

Его объятия становятся крепче, и парень тихо выдыхает, как будто мое признание открыло клапан давления в его легких.

— Рад это слышать, детка. — Крепкое сжатие. Тихий стон. — Так чертовски счастлив. — Он ставит меня на ноги, продолжая обнимать за талию. В его глазах пляшет... Что это? Радость?

Мне следовало бы волноваться. Спонтанность — это не моя фишка. Нам нужно многое учесть, например то, что Хейс через несколько месяцев уедет в Гарвард, где будет знакомиться с другими женщинами, а я застряну здесь еще на год. И если все пойдет по плану, я закончу учебу и перееду через всю страну в Стэнфорд. Мы будем на разных побережьях. У нас ничего не получится на расстоянии, и все же я не могу найти в себе силы переживать из-за всего этого. Потому что я люблю Хейса Норта, а он любит меня.

И на данный момент этого достаточно.

ГЛАВА 1

Наши дни

Ванесса

Люди говорят, что нет ничего лучше, чем просыпаться рядом с любимым человеком.

Они лгут.

Или, полагаю, просто я делаю это неправильно.

Возможно, мой пульсирующий череп, сухость во рту и ноющее тело тоже не улучшают ситуацию. И просыпаюсь я не с красивым мирно спящим мужчиной, а с мужской ногой с волосами на пальцах.

Я хватаю пару волосков и тяну...

Нога исчезает под слишком маленьким флисовым одеялом, потом раздается протяжный стон.

— Это официально. Ты больше никогда не будешь выбирать фильм. — Я переворачиваюсь на спину и щурюсь от солнца, пробивающегося сквозь белые кружевные занавески. Надо было выбрать хлопок.

— Хм-м? — Тэг ерзает и потягивается, его нога снова оказывается у меня перед лицом.

Я щекочу ее снизу.

— Прекрати, — стонет он.

— Перестань совать свою ногу мне в лицо.

Я слышу, как тот снова ерзает.

— Что ты там делаешь?

— Я не знаю. — Я тру глаза. — Думаю, мы вырубились. О, боже, у меня в голове слышен пульс.

— Почему ты не пошла в свою кровать?

— Ты пропустил ту часть, где я сказала, что мы отключились?

— Мы праздновали хорошие новости. Официально это не праздник, если ты просыпаешься с похмельем.

— Да, и ничто так не располагает к вечеринке, как просмотр «Виноваты звезды». Дурацкий фильм заставил меня напиться. — Я потираю виски.

— Это объясняет, почему у меня опухшие и воспаленные глаза.

— Ты плакал на протяжении всех титров. — Одна из особенностей Тэга в том, что, несмотря на то, что парень кажется горцем со своей окладистой бородой, широкими плечами и склонностью к клетчатой одежде, он не из тех, кто стесняется своих эмоций.

— Хотел бы я сказать, что не помню этого. — Он двигается медленно, но умудряется поставить ноги на пол. — Я сделаю чай.

— Да, хорошая идея. Я побуду здесь, знаешь, пока комната не перестанет кружиться.

Парень встает, и я вижу, что на нем те же джинсы и футболка, что и вчера вечером. На мне тоже все еще леггинсы и толстовка. Никакое количество выпивки не заставит меня снова переспать с Тэгом. Мы уже пробовали это много лет назад, и ничего не вышло. Он нужен мне как друг больше, чем как любовник.

Парень шаркает на кухню, а я закрываю глаза, надеясь, что это поможет моей голове.

Безуспешно.

Мне нужно обезболивающее. Вода. Горячий душ.

Мне удается добраться до ванной, чтобы сделать все три действия в таком порядке. Одетая в спортивные штаны и майку, с мокрыми распущенными волосами, потому что завязывать их не вариант, пока не утихнет тупая головная боль, я присоединяюсь к Тэгу на кухне. Он склонился над iPad, пролистывая ленту новостей в интернете.

Его волосы тоже мокрые, на нем чистая одежда, которую я держу специально для него.

— Спасибо, что позволила мне переночевать здесь, — говорит он, пока я наливаю себе в кружку горячую воду.

Один пакетик искусственного подсластителя лежит рядом с чайником. Тэг всегда умудряется делать такие мелочи, чтобы дать мне понять, что ему не все равно.

— Ага. Хейван в гостях у друзей. — Я помешиваю чай, поворачиваюсь и прислоняюсь к стойке. Горячая жидкая энергия с каждым глотком разрушает мою вялость.

— Знаешь, — говорит он, отодвигая iPad, — даже если бы Хейван была дома, ей было бы все равно, что я остался.

Тэг прав. Я использовала свою дочь как оправдание, и он это знает. Конечно же знает. Иногда мне кажется, что парень знает меня лучше, чем я сама.

Если бы я оставила свою личную жизнь на усмотрение Хейван, мы с Тэгом давно бы поженились.

— Возможно, ты прав, но я не хочу, чтобы у нее сложилось неправильное представление. — В основном я не хочу, чтобы она на что-то надеялась.

Прячусь за своей кружкой, делая вид, что не замечаю вспышки обиды в выражении лица Тэга. Я не глупая и знаю, как он ко мне относится. Парень достаточно часто напоминает мне об этом.

Но он мой лучший друг. Моя единственная система поддержки. Тэг был экстренным контактом моей дочери с детского сада. Няней. И собутыльником, что становится очевидным, когда мы возвращаемся в мир живых. Он самый близкий человек к семье, который у меня есть.

Забавно, как меняется одиночество со временем. Я прошла путь от отчаяния в поисках спутника до удовлетворенности своим одиночеством, потому что риск завязать отношения, которые могут закончиться плачевно, больше не стоит того. Не из-за меня — у меня железное сердце — а потому, что теперь мне нужно думать и о сердце Хейван. Потерять Тэга было бы невыносимо и для Хейван, и для меня.

Секс — это одно. Это биология. Человеческая функция. Как чихание.

Но любовь? В моем разбитом органе есть место для любви только к одному человеку, и это всегда будет моя дочь.

Я прочищаю горло.

— Тэг, послушай...

— Нет, Вани. — Он качает головой и встает с барного стула. — Мы больше не будем об этом говорить, хорошо? — Парень по-братски обнимает меня, и я, как всегда, прижимаюсь к нему, получая все возможное утешение.

Рано или поздно он встретит кого-то еще. Кого-то, кто сможет любить его так, как он того заслуживает. Правда тогда для меня больше не будет объятий. Так что, пока я эгоистично принимаю их.

— Я всегда буду рядом с тобой и Хейван. Ничто в мире не изменит этого.

Он говорит это сейчас, но я знаю лучше.

Парень гладит меня по спине, прежде чем отпустить. Взгляд его голубых глаз всегда такой нежный и приветливый. Безопасный. Боже, как бы я хотела любить его так, как он того заслуживает. Всеобъемлющее адское пламя, которое игнорирует осторожность и полностью поглощает нас обоих. Он — идеальный мужчина.

Я была сломлена восемнадцать лет назад. И сколько бы времени ни прошло, все никак не могу собрать себя по кусочкам.

Почувствовав мое беспокойство, Тэг еще раз сжимает меня, а затем отступает.

— Мне пора идти.

— Да. Мне нужно кое-что сделать, пока Хейван не вернулась домой и не заперлась в своей комнате до конца выходных. — Подростки.

Когда она была маленькой девочкой, я была для нее всем миром. Теперь же получаю текстовые сообщения из ее спальни с просьбой принести еды.

— Она ведь больше не тусуется с Лией, да? — В тоне Тэга звучит беспокойство. В последний раз, когда Хейван и Лия тусовались вместе, ему пришлось забирать их пьяными с вечеринки.

— Нет. Она осталась на ночь с Мэг. Что-то связанное с марафоном страшных фильмов. — Я доливаю горячую жидкость, благодарная за облегчение, которое наконец-то наступило в моей голове.

— Мэг Портер?

Я киваю и делаю глоток.

Тэг хмурит брови.

— Портеры уехали из города. Уже несколько дней как. Они навещают семью Дункана каждое лето.

Я не удивлена, что Тэг знает об этом.

Население небольшого городка Маниту-Спрингс, штат Колорадо, составляет чуть больше пяти тысяч человек. Тэг вырос здесь и теперь работает парковым рейнджером. Он разгоняет вечеринки в лесу и возвращает детей к их родителям, с которыми веселился в том самом лесу много лет назад.

— Может, Мэг не поехала?

— Черт. — Я ставлю чашку и достаю телефон. Открываю приложение для отслеживания телефона Хейван — или, как она его называет, приложение для преследования. — Она у Мэг. — Я прокручиваю страницу до отметки времени. — Она там со вчерашнего утра.

— Хм. — Он пожимает плечами.

— Думаешь, родители Мэг уехали из города и они дома одни? Они могли устроить буйную вечеринку. — Мой желудок скручивается от беспокойства.

— Не удивлюсь. Все подростки устраивают вечеринки, когда родителей нет в городе.

— Я не устраивала, — бормочу я, набирая номер Хейван.

В семнадцать лет я кормила ребенка грудью. Отказалась от выпивки, наркотиков и сексуальных исследований в пользу подгузников, салфеток и бессонных ночей.

— Голосовая почта. — Я опускаю телефон, так как то ли от волнения, то ли от алкогольного отравления у меня сводит желудок. — Черт возьми, Хейван.

— Хочешь, чтобы я заскочил к Портерам по дороге домой и проверил ее?

— Нет. Она уже считает меня гиперопекающей. — Я тру глаза, пока не вижу звезды. — Я поговорю с ней, когда она вернется домой.

Тэг заправляет свои слишком длинные волосы за ухо.

— Может, они отменили поездку. Может, вообще не о чем беспокоиться.

Я киваю в знак согласия, хотя внутри у меня все переворачивается.

Воспитание дочери в Маниту-Спрингс было осознанным выбором. Мне хотелось, чтобы она чувствовала себя под присмотром хороших людей. Хотела ограничить ее знакомство с уродством большого мира. Боюсь, я была наивна, полагая, что в моих силах сделать хоть что-то из этого. От взросления нет защиты.

— Мне пора. — Тэг ополаскивает чашку и загружает ее в посудомоечную машину.

Смотрю, как двигаются его широкие плечи под выцветшей красной футболкой, и вспоминаю время, когда задавалась вопросом, можем ли мы быть чем-то большим.

Я подпрыгиваю от звука зазвонившего телефона.

На экране высвечивается номер с кодом Нью-Йорка.

— Ты собираешься ответить? — с любопытством спрашивает Тэг, когда я, затаив дыхание, смотрю на аппарат в своей руке.

Я порвала все свои связи с Нью-Йорком почти восемнадцать лет назад. Тяжело сглатываю.

— Наверное, просто телемаркетолог.

Телефон продолжает звонить, вибрировать и светиться на моей ладони.

— В субботу? — Парень подходит ближе, переключая мое внимание с телефона на него. — Эй, ты в порядке? — Он обхватывает ладонями мое лицо и проводит большим пальцем по моей влажной щеке.

— У меня болит живот. — Я отодвигаю свой чай.

Телефон продолжает трезвонить между нами, каким-то образом звук становится все громче и громче.

Парень выхватывает телефон у меня из рук и поднимает его.

— Можно?

— Я не знаю...

— Алло? — говорит Тэг, отвечая на этот дурацкий звонок. Его взгляд встречается с моим. Парень прищуривается. — Кто звонит?

«Хадсон Норт», — говорит мне одними губами.

Я испытываю внетелесное ощущение. Как будто моя душа парит в дверном проеме кухни, наблюдая за собой и Тэгом с безопасного расстояния. Оторванная от плоти и костей, которые держат мое сердце и не могут выдержать еще одного удара.

Его глаза расширяются.

— Да. — Его голос звучит глухо. Призрачно. Он протягивает мне телефон. — Возьми.

Я не двигаюсь, вероятно, потому, что часть меня, контролирующая мозговую деятельность, полностью отключилась.

— Хейван.

Ее имя приводит меня в чувства. Я моргаю, когда страх и беспокойство ударяют меня в живот, и кровь бурлит в венах.

Тэг снова протягивает телефон.

— Она в Нью-Йорке.

Я добегаю до раковины как раз вовремя, когда меня выворачивает.

Хейс

Люди такие чертовски странные.

Вся эта хрень с выходными — для неудачников. Я никогда не понимал, зачем человеку работать пять дней в неделю, если можно работать семь. Зачем работать сорок часов в неделю, если можно шестьдесят?

Футбол, барбекю, прогулки в парке и сон — удовольствия для слабаков.

Август воспитывал нас в духе голода. Никогда не довольствоваться успехом, когда можно стремиться быть лучшими. В нашем доме не произносили слова «достаточно хорошо». Хорошее было неприемлемо. Ожидалось, что все будет отлично. Не было такого понятия, как достаточно денег. Всегда нужно было стремится к большему. Семьи было недостаточно, чтобы сделать человека счастливым. Мы наблюдали, как у Августа было все, но он требовал большего. Больше детей. Больше женщин. Больше, больше, больше.

Именно поэтому я каждое утро встаю в пять часов.

Суббота — не исключение.

Я работаю над пересмотром контракта для крупной дизайнерской сделки, когда звонит мой телефон. Смотрю на устройство, надеясь, что оно самопроизвольно загорится и что мне не придется отвечать на звонок. Единственный минус работы дома по выходным — у меня нет секретаря, который бы занимался устранением отвлекающих факторов. На экране мелькает имя моего брата Хадсона.

Какого черта ему нужно?

Я отвечаю на звонок по громкой связи.

— Что?

Брат прочищает горло.

— Хейс.

Что-то в его голосе звучит не так. Только я не могу понять, что именно.

— Что случилось?

— Нам, э-эм... — Еще одна неловкая пауза, когда он прочищает горло. — Нам нужно поговорить. Это важно.

— Хорошо. — Я закрываю ноутбук и откидываюсь на спинку офисного кресла. Из окна моего домашнего кабинета открывается живописный вид на нью-йоркский горизонт, включая Эмпайер-Стейт-билдинг. Этот вид был главным аргументом в пользу покупки этой квартиры, за которую просили баснословно высокую цену. Конечно, я купил ее не только из-за вида, но и потому что она лучшая. — Ну, рассказывай.

— Лично...

— Ты шепчешь?

Снова прочищение горла.

— Может, тебе стоит заскочить к нам?

— Я сейчас занят. Ты приходи.

— Хейс.

Мой позвоночник напрягается от его тона.

— Это действительно важно.

Тревога в моем нутре вспыхивает пламенем.

— Что происходит?

Хадсон тяжело и протяжно вздыхает.

— Просто... пообещай, что придешь.

— Да, конечно. Буду через час.

— Вообще-то...

Слышу шарканье и тихий щелчок замка двери, как будто он передвигается, пытаясь найти уединенное место для разговора. Если бы я не слышал веселый голос Лилиан на заднем плане, то решил бы, что моего близнеца взяли в заложники и держат с целью выкупа.

— Приходи в три.

— Хорошо.

— Тогда увидимся.

— Уверен, что с тобой все... — Я смотрю на экран телефона и вижу, что Хадсон отключился несколько секунд назад. Откладываю телефон и пытаюсь вернуться к работе, но моя голова отказывается сотрудничать.

Интуиция подсказывает мне, что что-то не так. У Хадсона редко бывают проблемы, а если и бывают, то незначительные. И последний человек, к которому он обратился бы за поддержкой, это я.

Конечно, у нас с моим соседом по матке идентичная ДНК, но на этом наше братское доверие заканчивается. Он скорее позвонит Кингстону или Алексу, если ему понадобится помощь.

Так почему я?

Почему именно сейчас?

Мое любопытство берет верх, не позволяя сосредоточиться на работе.

Прогулка из кабинета в гостиную на противоположной стороне пентхауса полностью меняет вид за окном. Городской пейзаж сменяется Центральным парком вдалеке.

Проверяю время.

Десять часов утра.

Я принимаю душ и пью протеиновый коктейль, но к полудню мне надоедает ждать. Отказываясь позволить Хадсону испортить мне весь день, лишив возможности сосредоточиться и работать, решаю отправиться к нему пораньше и покончить с этим дерьмом.

Чем быстрее он выложит все, что у него на душе, тем быстрее я смогу перестать зацикливаться и вернусь к своей жизни.

Я останавливаю машину у парковки перед зданием Хадсона и бросаю парню ключи.

— Мистер Норт, добро пожаловать...

— Оставь ее у входа, — рявкаю я на него. — Я ненадолго.

— Да, сэр.

Прохожу мимо швейцара, консьержа и охраны. Они узнают меня и, должно быть, чувствуют исходящие от меня флюиды раздражения, потому что обходят меня стороной и даже нажимают за меня кнопку вызова лифта. За то время, что мне потребовалось, чтобы доехать сюда, я успел разозлиться еще больше, чем уже был.

Лучше бы это было чертовски важно!

Лифт едет слишком медленно, и я задаюсь вопросом, думал ли Хадсон когда-нибудь потребовать, чтобы они обновили этот кусок дерьма. Скорее всего, нет. Этот тупица не сказал бы ни слова, даже если это раздражает до чертиков.

Спустя, кажется, миллион лет я добираюсь до его этажа. Стучу в дверь, потом отхожу в сторону и жду.

Я слышу, как Лилиан и Хадсон торопливо переговариваются за дверью.

— Я вас слышу. — Я закатываю глаза. — Просто открой эту чертову дверь.

У нас сегодня день рождения или что-то в этом роде, и они запланировали сюрприз, который испортил мой ранний приход? Но наш день рождения будет только через несколько месяцев.

Снова стучу в дверь, на этот раз сильнее. Дверь распахивается на середине стука.

Хадсон встречает меня в джинсах и футболке, без ремня и обуви, что необычно даже для него. Даже в субботу.

Он наклоняется в приоткрытом дверном проеме.

— Ты должен был прийти в три.

— Да, но я уже здесь, так в чем дело?

Его взгляд мечется в сторону.

— Сейчас не самое подходящее время...

— Какого хрена? — Я скрежещу зубами. — Я приехал сюда не для того, чтобы меня прогнали, потому что ты не готов ко мне. За дверью все в одежде?

— Конечно... подожди...

Слишком поздно. Я уже толкаю дверь и шагаю внутрь. Хадсон не пытается меня остановить. Однако он неловко отодвигается в сторону, чтобы встать у входа в коридор.

— Тебе действительно стоило позвонить сначала...

— Что, блядь, происходит? — Я развожу руки в стороны и быстро осматриваю его квартиру, наполовину ожидая увидеть труп, который ему нужно помочь похоронить, или огромные мешки с деньгами, которые ему нужно, чтобы я отмыл. Но ничего не вижу. Только его гребаная скучная мебель в его гребаном скучном жилище.

— Хейс, сначала успокойся...

— Успокоиться? — Я замечаю, что он немного побледнел. У него мешки под глазами, как будто парень не спал два дня. Такой вид должен заставить меня забеспокоиться, но мне доступны только две эмоции. Злость и еще большая злость. — Говори. Сейчас же.

Хадсон протягивает руки, словно пытаясь успокоить дикое животное.

— Ладно. Хорошо. Давай просто сядем и поговорим, как...

— Нет, стой! — из коридора доносится приглушенный голос Лилиан. — Не выходи...

Хлопает дверь, и я смотрю в коридор, ожидая увидеть Лилиан.

Навстречу мне осторожно идет девушка. На ней обрезанные джинсовые шорты и облегающий топ, а длинные темные волосы спадают по плечам до пояса.

Мой мозг пытается понять, что за хрень я вижу. Хадсон ведет себя странно, а эта незнакомка смотрит на меня так, будто я могу взорваться в любую секунду.

Слава богу, Лилиан выбегает следом за девушкой.

— Хейван, подожди.

Хейван. Это имя мне не знакомо. Оно ничего не значит для меня, но то, как все ведут себя, какое напряжение витает в воздухе, и ощущение, что мы все балансируем на грани, говорят об обратном.

— Ты — это он, — говорит девушка, Хейван, которой на вид лет двадцать. Она прищуривает глаза в знакомой манере. Видение, которое цепляется за воспоминание, настолько далекое, что я не могу ухватиться за него. — Х. Норт.

Смотрю на Хадсона в поисках разъяснений. То есть мы оба — Х. Норт. Хотя я не подписывался так со времен хоккея, когда думал, что стану следующим великим игроком НХЛ.

— Я тебя знаю? — спрашиваю я незнакомку.

Лилиан неодобрительно качает головой, и я слышу, как она называет меня мудаком, хотя и не произносит этого вслух.

— Хейс, — спокойно произносит Хадсон. — Это Хейван. Она твоя...

— Дочь. — Хейван приподнимает подбородок на пару сантиметров и скрещивает руки на груди, ее взгляд становится еще более пристальным.

Я фыркаю.

Сильно.

Что переходит в смех.

Никто больше не смеется вместе со мной.

— Дочь. Ну, конечно. — Я немного успокаиваюсь, но все еще ухмыляюсь, потому что, типа, какого хрена?! — Я в замешательстве. Ты позвал меня сюда, чтобы встретиться с какой-то цыпочкой, которая думает...

— Я твоя дочь, придурок! — Господи, ее взгляд может прожечь дыру в бетонной стене, когда та смотрит на меня.

— Послушай, Хейван, да? — Я делаю шаг ближе, но не слишком близко, чтобы на моей коже не осталось кровавых следов от когтей.

— Хейс, — бормочет Хадсон. — Не надо.

— Не знаю, какая сумасшедшая женщина рассказала тебе эту историю, но уверяю тебя, она солгала.

Хейван снова скрещивает руки на груди и наклоняет голову, словно желая послушать, что я скажу дальше.

— Это не первый раз, когда кто-то лжет об отцовстве, чтобы получить от меня деньги...

— Придурок, — шепчет Лилиан.

Я игнорирую ее, потому что у меня сейчас есть дела поважнее, например, разбить сердце этому ребенку.

— Деньги? — Хейван давится смехом. — Думаешь, я этого хочу?

Я пожимаю плечами, потому что, ну, да.

— Моей маме от тебя ничего не нужно. — Она поднимает бровь, выражение лица такое умное и, опять же, чертовски знакомое. — Она сказала мне, что мой отец умер от сифилиса.

Лилиан смеется, а потом краснеет, пытаясь остановиться, а Хадсон просто качает головой. Но — постойте — он улыбается?

— Ну, вот. Видишь, я не твой отец. Я все еще жив и благословенно свободен от венерических заболеваний. — Смотрю на Хадсона. — Очень смешно, придурок. Не могу поверить, что ты позвал меня сюда для этого. — Хотя, должен сказать, неплохо сыграно. — Ты знаешь, что говорят о расплате. — Я игриво толкаю его в плечо.

— Ванесса. Осборн. — Хейван внимательно следит за тем, как это имя достигает моих ушей.

И вот так весь мой мир рушится вокруг меня.

Она ухмыляется.

— Теперь ты не так уверен, да, папочка?

В голове становится легко, и перед глазами все плывет. Я отступаю назад, пока не нахожу что-то, на что можно опереться, а затем наваливаюсь на это.

— Откуда ты знаешь это имя? — Господи, почему я шепчу?

— Думаю, ты знаешь.

Она права. Я знаю.

Видения возвращаются в полной мере и в цвете. Блестящие темные волосы, пухлые розовые губы и хмурый взгляд, который, клянусь, был с клыками. Единственная женщина, которая когда-либо противостояла мне и победила. Она была крошечной, умной и чертовски красивой. И я любил ее. Я, блядь, чертовски любил ее...

О, боже, меня сейчас стошнит.

Я хватаюсь за живот и борюсь с волной тошноты.

Девушка — моя... я не могу заставить себя сказать это, даже мысленно — подходит к кухонному острову, который удерживает меня от падения в кучу на полу. Опирается локтем на гранит и подпирает рукой подбородок.

— Болезненные воспоминания, да? — Она насмешливо хмурится.

У нее карие глаза, как у меня, но по форме напоминают глаза Ванессы, чьи веки я целовал, пока она спала. Отворачиваюсь от девушки, надеясь избавиться от воспоминаний, но безуспешно. Они мелькают в моем сознании с идеальной четкостью. Наши обнаженные тела переплетенные в моей постели. Мы так отчаянно нуждались друг в друге, что проводили больше ночей, занимаясь любовью, чем сном.

Моя Ванесса.

— Скажи мне, папочка, как быстро ты забыл обо мне? Спустя дни? Недели?

Каждое слово — как удар в грудь.

— Хм, может быть, вопрос попроще... Ты забыл обо мне до или после того, как заплатил моей матери, чтобы она меня убила! — Она отталкивается от острова.

Я отшатываюсь от ее слов.

Этот ребенок чертовски жесток. Каждый слог наносит сокрушительный удар.

Она как...

Твою мать...

Я заставляю себя посмотреть ей в глаза.

Она такая же, как я.

ГЛАВА 2

Ванесса

— Мы почти приехали? Не быстрее ли пройтись пешком? — Я задаю все больше вопросов таксисту, который в данный момент застрял в пробке на пути в Манхэттен.

Когда самолет приземлился в «Ла-Гуардия», мое беспокойство перешло от ровного гула к мучительной боли. Меня бы вырвало, если бы желудок не был пуст. С тех пор как мне позвонили, я не могла впихнуть в себя ничего, кроме глотка воды.

С заднего сиденья такси наблюдаю, как мы приближаемся к небоскребам Манхэттена, которые уходят в небеса, и снова чувствую себя шестнадцатилетней. Это напоминает мне о том, как я жила с родителями в особняке в Челси, посещала самую престижную подготовительную школу и имела четкий план на будущее.

Это было целую жизнь назад.

Но почему-то, оказавшись здесь снова, я чувствую себя так, будто это было только вчера.

Спустя пятнадцать минут и миллион вопросов таксисту мы наконец подъезжаем к многоэтажному кондоминиуму. Я проверяю адрес, который Хадсон прислал мне в смс.

— Это оно.

— Да, я знаю, — говорит таксист с сильным акцентом жителя Джерси. — Именно поэтому я здесь и остановился.

— Точно. — Выпрыгиваю из машины, хватая свою небольшую ручную кладь. Я взяла минимум вещей, только на одну ночь. Достаточно, чтобы вывезти Хейван из Нью-Йорка и вернуться в Маниту-Спрингс, где ей самое место.

Бросаю водителю немного наличных, сильно переплачивая. Но я слишком эмоциональна, чтобы сосредоточиться на чем-то достаточно долго, чтобы считать.

Я просто хочу вернуть свою дочь.

Хадсон заверил меня, что будет охранять Хейван, пока я не приеду. Насколько помню, он честный и надежный парень.

Больше, чем я могу сказать о его близнеце.

Мой желудок снова сжимается, и это чувство становится для меня слишком привычным.

— Здравствуйте, я к Хадсону Норту, — говорю консьержу, который приветствует меня, когда я вхожу. — Я Ванесса.

— Да, он ждет вас. — Женщина кивает в сторону лифтов. — Наш сопровождающий проводит вас.

Одна из многих вещей, по которым я не скучаю в городской жизни, это привратники богачей. В Маниту-Спрингс вы можете одолжить сахар у соседа. Черт возьми, вы даже можете зайти и взять его сами, если их нет дома, потому что никто не запирает двери.

— Хороший выдался день, — болтает лифтёр, пока мы поднимаемся.

— Эм... конечно. — Я даже не могу начать осознавать что-то настолько безобидное, как погода. Забавно, но с момента телефонного звонка я не помню, чтобы мне было холодно или жарко. Черт, неужели это было только сегодня утром?

Лифт пикает, и я спешу выйти, прежде чем двери полностью открываются.

Двойные двери Хадсона — одни из двух на этом этаже. Я сильно стучу.

Когда дверь открывается, я отшатываюсь от мужчины, стоящего передо мной. Это Хадсон. Я сразу же узнаю его. По тому, как он держит челюсть, по непринужденному положению его плеч и по абсолютной доброте, которая таится в его глазах. Но даже зная все это, моя реакция «сражайся или беги» берет верх, и я делаю шаг назад. Потому что Хадсон — самый близкий человек к Хейсу, человеку, который оставил меня одну с двумя тысячами долларов наличными и письмом.

— Ванесса, — говорит Хадсон с нежностью, которую я чувствую в своей груди. — Заходи.

— Где Хейван, — требую я, проходя мимо него в квартиру. Взглядом обшариваю пространство в поисках своей дочери, и если бы мне так не терпелось увидеть ее, то, возможно, нашла бы время, чтобы оценить прекрасный пентхаус, обстановку и декор.

Хейван вскакивает с дивана.

— Ты позвонил маме?

Я бросаю свои вещи и притягиваю ее к себе.

— О, слава Богу, — говорю я и сжимаю ее, замечая, что она не обнимает меня. — Ты в порядке.

Она напрягается и пытается вырваться.

— Да, я в порядке. — В ее голосе слышится раздражение.

Я отхожу достаточно далеко, чтобы проверить, нет ли у нее синяков, порезов или признаков дискомфорта. Не найдя таковых, снова притягиваю ее к себе.

— Почему, милая? Почему ты сначала не поговорила со мной?

Она вырывается из моих рук.

— Потому что ты лгунья.

— Хейван, это не...

— Привет, Несс. — Это прозвище. Этот голос.

О, боже, пожалуйста, нет.

Я закрываю глаза. Пусть он исчезнет. Я не могу этого сделать. Не могу справиться с этим. Не сейчас. Никогда. Я не могу...

Меня покачивает.

— Черт. — Большие руки придерживают меня за плечи.

В панике распахиваю глаза. Я не смотрю на него, но знаю, что это Хейс держит меня за руки. Мое тело вспоминает то, что я заставила забыть свое сердце и разум. Потом отталкиваю его руки и вырываюсь из его хватки.

— Не трогай меня!

— Ванесса, все в порядке, — спокойно говорит Хадсон. — Ты выглядишь так, будто собираешься упасть в обморок.

— Я в порядке. — Я отказываюсь смотреть в сторону Хейса. — У меня просто немного кружится голова.

— У нее так бывает, когда она не ест, — замечает Хейван скучающим голосом.

— Я в порядке.

Я чувствую, как Хейс приближается.

— Давай я тебя...

— Нет. — Я протягиваю руку между нами, все еще отказываясь смотреть на него. — Мне ничего от тебя не нужно.

— Хейс, — мягко говорит Хадсон. — Может, тебе лучше уйти?

Да, убирайся на хрен. Подальше от меня и моей дочери.

— Нам нужно поговорить, Нес...

— Не называй меня так! — Я закрываю глаза и отгоняю поток воспоминаний. — Мы уезжаем. — Объявление произносится шепотом.

«Я сильная. Я способная. Мне никто не нужен», — повторяю как мантру в своей голове. Делаю глубокий вдох, расправляю плечи и нахожу самое безопасное лицо в комнате.

Мой взгляд останавливается на женщине со светлыми волосами и глазами, в которых отражается боль. Я знаю, что мои глаза не отражают такую боль. Знаю это, потому что скрываю самые сломленные части себя под маской безразличия.

— Мы уходим. — Я нахожу свою сумку у двери. — Хейван, бери свои вещи. Я уверена, что мы сможем улететь отсюда...

— Я никуда не поеду.

Моя рука замирает на дверной ручке.

— И ты не можешь меня заставить.

Спокойно поворачиваюсь, хотя внутри меня все бушует. Сердце и разум кричат, чтобы я увезла ребенка из этого богом забытого города, подальше от этих незнакомцев, и вернулась домой, где нас любят. Где мы в безопасности. Где сможем забыть обо всем этом. Оставить все позади. И начать с того места, где остановились. Но медленно кипящее упрямство на прекрасном лице Хейван говорит мне об обратном.

— Послушай, мы можем поговорить дома. — Я говорю так, будто пытаюсь заманить испуганного котенка. — Я расскажу тебе все и отвечу на твои вопросы. Только правду. Обещаю.

Она скрещивает руки на груди.

Я скрежещу зубами.

— Дядя Хадсон сказал, что я могу оставаться у него столько, сколько захочу.

— Господи, — ворчит Хейс откуда-то из комнаты.

Хадсон вздрагивает, когда я обращаю на него внимание.

— Серьезно? — Сжимаю руки в кулаки. — Ну, а я твоя мать. И я говорю: хватай свое дерьмо. Мы уходим. Сейчас же!

Она смеется, потом ухмыляется, и, черт возьми, эта ухмылка всегда напоминала мне о Хе... доноре спермы.

— Если хочешь отвезти меня домой, тебе придется тащить меня туда, и я буду брыкаться и кричать всю дорогу.

Каблуки втоптаны. Уперлась рогом. Абсолютно непоколебима. Вот это она получила от меня.

— Поцелуй на прощание свою машину, — говорю сквозь стиснутые зубы. — И телефон. Ты под домашним арестом до конца жизни.

— Да, только мне скоро исполнится восемнадцать, так что...

Этот разговор ни к чему нас не приведет, и это далеко неидеальный вариант — вести его в присутствии людей, которых, как я надеялась, больше никогда не увижу.

— Хорошо, Хейван. — Весь воздух выходит из моих легких, но я отказываюсь признать поражение перед аудиторией. — Я буду в «Маркони», когда ты будешь готова к разговору.

— Пожалуйста, не уходи, — говорит блондинка. — Ты можешь остаться...

— Нет. — Я должна уйти. Мне нужно подумать. Я на грани срыва и скорее умру, чем сделаю это на глазах у Хейса. — Но... — Обращаюсь только к женщине, которая, как я предполагаю, судя по тому, как Хадсон обнимает ее, является его женой. — Если с моей дочерью что-нибудь случится…

Она уже кивает.

— С нами она будет в безопасности.

— Хейван, — говорю ей, несмотря на то, что она продолжает сверлить меня взглядом. — Все, что я когда-либо делала, было ради тебя.

Она грустно смеется.

— Что бы ты здесь ни искала? Надеюсь, ты это найдешь. — С этими словами я ухожу от своей малышки, оставляя ее с мужчиной, которому она была не нужна.

Хейс

Черт возьми, Ванесса, мать ее, Осборн.

Она ничуть не изменилась. И, конечно, уже не та невинно выглядящая девушка, с которой я встречался в старших классах. Она стала старше. Сексуальнее в том смысле, в каком женщины становятся сексуальными, когда обретают красоту и уверенность в себе. Ее волосы все еще темно-каштановые и гладкие, но вместо длинных локонов, которые касались ее талии, она носит сексуальный боб, который в сочетании с ее непоколебимой позицией делает ее чертовски пугающей.

А меня нечасто что-то пугает. Типа, никогда.

Ее зеленые глаза все еще искрятся огнем, а розовые губы так же соблазнительны, как и тогда, когда мы были подростками.

Подростками.

Святое дерьмо... у нас есть дочь.

Мне кажется, что мой мозг вот-вот начнет вытекать из глаз и ушей, и пульсация такая сильная, что я обхватываю голову руками и стону.

— Хейван, — говорит Лилиан. — Как насчет того, чтобы пойти перекусить рогаликом или кусочком пиццы...

— Я не ем углеводы, — отвечает она как несносный подросток.

Я бросаю на нее взгляд и отшатываюсь, встретившись с еще более яростным взглядом. Боже правый, мне стоило догадаться, что у нас с Несс получится ожесточенный, как черт, ребенок.

— Ладно, может, выпьем по коктейлю, и я покажу тебе Центральный парк? — Лиллиан не дает Хейван шанса сказать «нет», когда выпроваживает ее из квартиры. — Уверена, твоему... э-э-э... Хейсу есть о чем подумать.

— Как скажешь.

Дверь за ними закрывается, и я наконец-то делаю вдох полной грудью. В комнате тихо, только слышно шарканье ног Хадсона, который возится на кухне. В конце концов, он выдвигает табурет рядом со мной и ставит бокал, наполовину наполненный янтарной жидкостью.

Виски, скотч, текила, ром? Ответ не имеет для меня значения.

Я опрокидываю полстакана одним большим глотком.

— Текила. — Слово с трудом вырывается из моего пересохшего горла.

Хадсон опрокидывает в себя гораздо меньшую порцию.

— Мне показалось, что это уместно. — Он наливает нам еще две порции.

Я выпиваю свою, затем ставлю пустой стакан на стол.

— Ты знал?

Тот факт, что он наливает третью порцию, выдает его ответ. Хадсон опустошает стакан и чмокает губами, прежде чем пробормотать:

— Да.

Не горячись. Выбивание дерьма из своего близнеца не принесет ничего хорошего. Хотя, возможно, это будет приятно.

— Как долго? — На этот раз я сжимаю кулак на случай, если мне придется его ударить.

— Хейс, ты действительно хочешь поговорить об этом прямо сейчас?

Я наклоняю голову ровно настолько, чтобы поймать его взгляд.

— Как. Долго.

Выражение его лица искажается от сожаления.

— Все время.

Я сжимаю зубы так сильно, что боль пронзает мою челюсть.

— Ты знал, что у меня есть дочь.

Хадсон не отвечает. Ему это и не нужно. Выражение лица говорит само за себя.

— И ты не подумал сказать мне.

— Ванесса заставила меня пообещать...

Мой стакан разбивается о ближайшую стену. Бутылка текилы — следующая. Я встаю. Отбрасываю барный стул и слышу треск там, где он приземляется.

— Ты мой брат! Моя плоть и гребаная кровь! — Следующим я швыряю его стакан, но ярость не утихает.

— Хейс...

— Не разговаривай со мной! — Я двигаюсь к двери, расшвыривая все, что стоит на моем пути. — Оставь меня в покое, мать твою!

Захлопываю его входную дверь с удовлетворительным треском, бью по кнопке лифта до крови в костяшках пальцев и рву руками волосы, ожидая, когда эта чертова штука доставит меня на уровень земли, чтобы я мог убраться к черту подальше от всех этих... чувств.

Ванесса

Выйдя из квартиры Хадсона, я поймала такси до своего отеля, где зарегистрировалась, заказала пасту и бутылку вина в номер и поглощала их до тех пор, пока дрожь в груди не улеглась. Только тогда почувствовала себя достаточно крепкой, чтобы позвонить Тэгу и рассказать ему о том, что произошло. Прислонившись к изголовью кровати, с бутылкой вина в руке и включенным по телевизору реалити-шоу, я изливаю душу.

— Мне так жаль, — говорит он, и сострадание, звучащее в его голосе, угрожает вывернуть меня наизнанку. — Я знаю, ты надеялась, что тебе никогда не придется рассказывать ей о доноре спермы.

Одергиваю подол своей слишком короткой футболки, пытаясь прикрыть пупок. В спешке собирая вещи для поездки в Нью-Йорк, я умудрилась засунуть в сумку спальную рубашку, но без штанов.

— Хейван всегда была такой умной и любопытной. Я должна была догадаться, что та накопает информацию о своем отце. Но как она узнала? — Отпиваю глоток вина. — В последнее время она была такой отстраненной. Я думала, это просто подростковое дерьмо, но, кажется, Хейван уже давно все знает. Уф. — Я откидываю голову назад и морщусь, когда мой череп ударяется о дерево. — Я такая глупая.

— Это не твоя вина, детка. — Я слышу, как на заднем плане течет вода, и представляю, что Тэг ополаскивает посуду после ужина, который сам приготовил и сейчас убирает. — Тебя всегда было достаточно для Хейван. Как ты могла знать, что она захочет большего?

Когда я ничего не отвечаю, потому что глотаю вино, он продолжает.

— Как долго вы двое пробудете в Нью-Йорке?

— Я не знаю. Кажется, она не готова со мной разговаривать. Но я не уеду, пока она не будет со мной.

— Я воспользовался запасным ключом Хейван, чтобы вернуть ее машину к вам.

— Спасибо, Тэг. Ты действительно мой самый лучший друг.

Тэг тихо выдыхает, и я представляю, как он хмурится.

— Я всегда готов помочь тебе. Дай мне знать, если могу еще что-то сделать. И держи меня в курсе.

— Обязательно.

— Обними мою девочку за меня.

— Я постараюсь, но она не позволяет мне подойти достаточно близко.

— Позволит. Дай ей немного времени. У нее сейчас слишком много информации.

— Да уж. — Черт, это полный отстой. — Я позвоню тебе завтра.

— Спокойной ночи.

Как только звонок отключается, я отправляю сообщение Хадсону.

Ванесса: Как она?

Сразу же появляются пузырьки с текстом.

Хадсон: Хорошо. Смотрит фильм и ест попкорн.

Я потираю грудь от боли, которая возникает от желания быть рядом с ней. Мне хочется поблагодарить его за то, что он присматривает за ней, сказать ему, как ценю то, что у нее есть безопасное место, где она может остаться, но не могу заставить себя набрать эти слова. Вместо этого пишу...

Ванесса: Пусть она позвонит мне утром.

Ванесса: Обязательно.

ГЛАВА 3

Хейс

Сегодня понедельник. Я вернулся на работу, и просто, блядь, лучусь счастьем.

После ночи утопания в спиртном и разгрома всех ломающихся вещей в своей квартире, я вырубился. Проснулся в четыре утра с ощущением, будто прополоскал рот песком и прыгнул под грузовик. И на долю секунды забыл о том, что накануне весь мой мир пошел прахом. Но стоило открыть глаза и увидеть разрушения в своей спальне, как реальность вернулась с болезненной ясностью.

С тех пор каждая минута помогала разжигать медленно разгорающуюся ярость.

— Мисс Ньютон! — Я щипаю себя за переносицу, надеясь сдержаться, чтобы не бросаться на работников. — Почему я только сейчас узнал, что контракт с Фридманом не получен?

Моя секретарша вбегает в мой кабинет, ее iPad в смертельной хватке прижат к животу, как щит. Я на мгновение задумываюсь, как это прозвучит, если его разбить о мраморный пол.

— Мистер Норт, я отправила вам письмо по поводу контракта с Фридманом в субботу, сэр.

— Нет. Не отправляли, — выплевываю я сквозь стиснутые зубы.

Она быстро моргает, глаза наполняются влагой.

Я закатываю глаза от ее слабости.

— Убирайся.

— Сэр, я...

— Я сказал, убирайся!

Она с писком подскакивает и бежит обратно к своему столу, к счастью, вне поля моего зрения.

— Меня окружает некомпетентность, — ворчу себе под нос. — Неприемлемо. Неужели так трудно выполнять свою гребаную работу?

— Тук-тук. — Хадсон стоит в дверном проеме, разумно держась на безопасном расстоянии.

Ощущение падения, как в детстве, когда мы прыгали с трамплина в бассейне загородного клуба, сжимает мои внутренности, когда я вижу его. Она с ним? Хейван? Он говорил с Ванессой? И пришел сказать мне, что они уехали из Нью-Йорка?

— Можно войти? — Хадсон поднимает брови.

— Ты никогда раньше не спрашивал. Зачем начинать сейчас? — Я делаю вид, что документ на экране моего компьютера — самая интересная вещь в комнате.

Хадсон закрывает за собой дверь, затем садится за стол напротив меня, небрежно опускаясь в кресло. Или он устал, потому что не спал всю ночь с Ванессой и Хейван? Они были расстроены?

Хадсон кивает подбородком к двери.

— Ты заставил мисс Ньютон плакать.

— Черт, — тихо шиплю я.

— Подумал, что из всех дней, когда с тобой нужно быть осторожным, сегодня именно такой.

— М-м-м... — Я продолжаю слепо пялиться в свой компьютер. — Ты здесь по какой-то причине?

— Ты имеешь в виду причину, помимо молодой девушки, которую ты зачал и которая живет в моем доме?

Хадсон ловит мой взгляд.

— Послушай, Хейс... Мне очень жаль, что я не рассказал тебе о ней раньше. Я честно... — Его лицо искажается от дискомфорта. — Я думал, ты не хочешь о ней знать. Ванесса сказала...

— Уверен, что знаю, что сказала Ванесса. — Мне не нужно напоминание. Если я хочу сохранить мебель в офисе в целости и сохранности. — Ты поддерживал с ней связь?

Он опускает подбородок.

— Я посылал деньги.

— Господи, Хадсон...

— Она была так молода, и ее семья...

— Что ее семья?

Хадсон хмурит брови и качает головой.

— Ничего. В любом случае, Ванесса никогда не обналичивала чеки.

С финансовой помощью родителей ей бы это и не понадобилось.

— Но я здесь из-за Хейван.

— А что с ней? — Ненавижу этот резкий тон в своем голосе, который заставляет меня звучать как бессердечного засранца. Но я просто не знаю, как сказать по-другому.

Он пожимает плечами.

— Подумал, что ты захочешь узнать новости.

Я делаю прерывистый вдох и откидываюсь на спинку кресла, ведя себя гораздо более холодно, чем чувствую.

— Выкладывай.

— Она любит фильмы ужасов, попкорн с большим количеством масла и убивает всех в «Джин Рамми».

Я чувствую, как дергаются мои губы, но заставляю себя не шевелиться.

— Она любит английский, ненавидит математику и с удовольствием шьет, чему ее научила мама, чтобы та могла сама шить себе одежду.

У меня болит в груди, но я отказываюсь тереть ее перед Хадсоном и выдавать себя.

— И именно это привело меня сюда. Лиллиан хотела бы завтра взять Хейван с собой на работу, чтобы показать ей дизайн-студию Кингстона.

— Как именно Лиллиан объяснит Кингстону, кто такая Хейван?

Хадсон наклоняется вперед, положив локти на колени.

— Это то, что я хотел тебе сказать. Мы не будем лгать. Она уже чувствует себя преданной своей мамой. Ребенку нужна честность.

Я прищуриваюсь на него.

— Ты планируешь отвезти ее к Кингстону и представить как свою... свою...

— Племянницу, да. Твою дочь.

— Нет.

— Хей...

— Ни в коем случае, блядь, нет.

Хадсон беззлобно смеется и качает головой.

— Она человек, Хейс. Живая, дышащая, почти взрослая личность. Ты не можешь спрятать ее в шкафу и притвориться, что ее не существует.

— Пошел ты.

Хадсон выдыхает так, как делает, когда разочарован, затем хлопает ладонями по бедрам и встает.

— Теперь она в нашей жизни, брат. Ты можешь запереться в своем кабинете и отрицать это, а можешь повзрослеть, взять на себя ответственность и стать частью ее жизни. В любом случае, поезд уже отошел от станции. На твоем месте я бы сел на него.

— Что... о чем ты, блядь, говоришь? Поезда и станции? Ты не можешь выставлять напоказ мою... мою...

— Дочь.

Мой разум отключается, и все слова, которые вертелись у меня на языке, растворяются, так что я просто сижу и тупо пялюсь на него.

— Лиллиан берет Хейван завтра на встречу с Кингстоном. Нам не нужно твое разрешение. Это братская вежливость — поставить тебя в известность. Если хочешь, чтобы все было по-другому, сделай это сам. — Он выходит и закрывает за собой дверь.

— Дерьмо. Твою мать, чертово дерьмо! — Я хватаю ближайший предмет и отвожу руку назад, чтобы бросить его, но замираю, когда понимаю, что это мой телефон.

Единственное, что может ухудшить мой день, это необходимость заказывать себе новый. Я кладу его на стол и смотрю на экран.

Хадсон ставит меня в безвыходное положение.

О, привет, у тебя есть дочь. У тебя есть двадцать четыре часа, чтобы смириться с этим, прежде чем мы введем ее в семью. И, черт возьми, почему бы нам не включить ее в попечительский совет «Норт Индастриз», раз уж мы об этом заговорили. Уверен, Август будет рад добавить ее в свое завещание.

Черт.

— Хейс? — Голос Элли доносится из прихожей, и несколько секунд спустя я наблюдаю, как та осторожно выворачивает из-за угла в гостиную. — Что, черт возьми, здесь произошло? — Она изучает открытое пространство, рассматривая сломанную мебель, стекла и хаос. — К тебе кто-то вломился? — Элли медленно направляется ко мне, где я сижу, свесив ноги, в столовой со стаканом скотча, болтающимся в руке. — Почему здесь так темно?

Верхние лампы ярко вспыхивают, и я уворачиваюсь от их света, когда боль пронзает мой череп.

— Извини, — говорит она и возвращает свет в тусклое положение.

Ее высокие каблуки щелкают по мраморному полу, битое стекло скрежещет. Элли переворачивает стул в столовой и ставит его прямо передо мной. Наклоняя голову, чтобы поймать мой взгляд, она хмурится.

— Привет.

В качестве ответа я выливаю в горло то, что осталось в моем стакане.

— Плохой день? — Она окидывает комнату взглядом, делая неверный вывод.

— Это я сделал. — Мой голос хриплый, как будто я не пользовался им уже много лет.

Ее идеальные брови удивленно взлетают вверх.

— Ты?

— М-м-м... — Я наливаю себе еще один полный бокал. — Выпьешь? — предлагаю ей.

— Спасибо. — Она отхлебывает алкоголь. — Наверное, поэтому ты мне и позвонил.

Она права.

Элли — мой единственный настоящий друг. То, что началось как деловые отношения: она была девушкой по вызову, а я нуждался в простом общении, превратилось в настоящую дружбу, за которую я настаиваю на оплате. Ее время ценно, и неважно, уделяет она мне это время как друг или как трах, я плачу ей.

Она делает большой глоток виски, затем тянется, чтобы поставить стакан на стол. Темными глазами изучает мои.

— Что я могу сделать?

Я опускаю голову.

Элли обхватывает мягкой рукой мою щеку и поднимает мое лицо к своему.

— Эй. — Большим пальцем проводит по моей нижней губе.

Я ловлю ее за запястье и отстраняю ее прикосновение.

— Не это.

Ее брови сходятся вместе.

— Нет?

Я качаю головой.

— Тогда что?

Провожу двумя руками по волосам и дергаю за пряди. Я пьян. Устал. Мне больно. И я запутался. Так чертовски запутался.

— Могу я рассказать тебе историю?

— Конечно.

Я тянусь за стаканом со скотчем, отпиваю, затем протягиваю ей.

— Тебе это понадобится.

Она берет его и кивает, устраиваясь поудобнее и ожидая, когда я выложу свои самые глубокие темные секреты, историю, которую никто не знает, кроме меня.

И вот так я рассказываю ей.

Все.

Бутылка скотча почти закончилась. Прежде чем расположиться для рассказа, мы переместились от обеденного стола к дивану, который мне удалось перевернуть и собрать обратно. Я рассказал Элли всю историю о Ванессе и Хейван.

— Я не знаю, что теперь делать. — Тру глаза, прогоняя пульсирующую головную боль. — Я не могу быть чьим-то отцом.

— Она не маленькая девочка, Хейс. — Элли слушала меня весь вечер без тени осуждения в глазах. — Она выросла и не нуждается в отце. Может, попробуешь стать ее другом?

Я перестаю тереть глаза и моргаю, чтобы рассеять туман.

— Я никогда не был хорошим другом, тебе ли не знать. — За все время, что Элли помогала мне, она редко просила меня о помощи в ответ.

Элли тихонько смеется, как будто то, что я сказал, самая глупая вещь, которую она когда-либо слышала.

— Наши отношения уникальны. Ты мне платишь, так что это не считается.

— Для меня считается.

Ее улыбка грустная.

— Не жалей меня. — Ненавижу жалость, которую вижу в ее глазах.

— Ничего не могу поделать. Знаешь, что я думаю? — Она не ждет моего ответа. — У этой девушки есть целая семья, о которой она ничего не знает. Ты сказал, что Хадсон и Лиллиан уже любят ее. Кингстон тоже полюбит. Тебе не нужно ничего делать, просто будь рядом, пока ее мир открывается для целой ветви ее генеалогического древа. Кто знает, может, ты узнаешь ее получше и поймешь, что у вас много общего.

Уголок моего рта слегка приподнимается, когда я вспоминаю, чем Хадсон поделился со мной.

— Ей нравятся фильмы ужасов.

— Правда? — Ее глаза загораются от волнения. — Напоминает мне тот случай, когда ты заставил меня пойти с тобой на «Экзорциста», и я всю ночь пряталась в своем свитере.

— Хадсон говорит, что она увлекается модой или дизайном... — Я хмурюсь, потому что это совсем не похоже на Ванессу или меня, насколько я знаю. Несс была мозгом. Естественные науки, математика, европейская литература. Она была настроена на Стэнфорд. Я хмурюсь. Как ей удалось поступить в Стэнфорд с ребенком?

— О, значит, возможно, она взяла часть ДНК Кингстона.

— Это возможно? — Почему я чувствую себя так глупо?

Она пожимает плечами.

— Без понятия.

— Завтра они отвезут ее в студию Кингстона. Я просил их не делать этого, но Хадсон просто сказал мне присоединиться к ним или отвалить.

— И что это будет?

— Хм?

— Ты присоединишься к ним или отвалишь? Тебе интересно познакомиться с этой девушкой или нет?

Интересно, какую музыку она любит? Любит ли хоккей? А что насчет ее мамы? Я заметил, что Ванесса не носит обручального кольца. Стала ли она в итоге инженером-компьютерщиком, как мечтала?

— У меня так много вопросов, — говорю я.

— И есть только один способ получить ответы. Думаю, ты знаешь, что тебе нужно делать.

Элли права.

— Черт, — стону я. — Похоже, я в деле.

— Да! Правильное решение. — Она похлопывает меня по плечу.

ГЛАВА 4

Ванесса

Когда Хадсон сказал мне, что берет Хейван на встречу с Кингстоном, я настояла на том, чтобы поехать с ними. Может, она сейчас и не хочет иметь со мной ничего общего, но я все еще ее мать, и будь я проклята, если буду сидеть сложа руки, пока семья Норт изучает и препарирует ее. Хейван все еще ребенок и находится в эмоционально уязвимом состоянии, да еще на нее вываливается вся новая информация.

Я заверила Хейван, что поддержу ее только в том случае, если она будет нуждаться во мне, что останусь на заднем плане и позволю ей встретиться со своим биологическим дядей, не вмешиваясь. И не стала рассказывать о том, что мама-медведица внутри меня, не знающая цепи, схватит любого, кто обидит моего ребенка, и съест его живьем.

Ловлю такси и называю водителю адрес, который дал мне Хадсон. После двух дней, проведенных в городе, я поняла, что одежды, которую взяла с собой, будет недостаточно, и мне пришлось пройтись по магазинам. Шопинг-терапия сделала чудеса с моей головой, и, надеюсь, после сегодняшнего дня Хейван почувствует себя достаточно удовлетворенной, чтобы наконец отправиться домой.

По словам Хадсона, Хейс не появлялся рядом с Хейван с момента их первой встречи. Я испытываю отчасти облегчение, а отчасти — ярость. Как он мог оставаться в стороне? Говорю себе, что именно этого мне и нужно: чтобы Хейс показал Хейван, какой он бессердечный мудак, чтобы она от него отмахнулась и вернулась к нашей жизни в Маниту-Спрингс.

Я прижимаю сумочку к животу, когда такси огибает угол, ведущий к зданию Кингстона «Би Инспайед Дизайн». Дыхание замирает в легких, когда я вижу высокого, хорошо одетого мужчину, одиноко стоящего у дверей.

Пожалуйста, пусть это будет Хадсон. Пожалуйста.

Те же каштановые волосы средней длины, зачесанные набок, идеально сшитый костюм, обнимающий широкие плечи и узкую талию. Даже на расстоянии я могу сказать, что мои молитвы не были услышаны. Это видно по тому, как мужчина держит свое тело, как твердо сжимает челюсть и как хмурится, не обращая внимания ни на что вокруг, словно разыгрывая битву в уме.

Хейс.

Черт.

Зачем Хадсону приглашать его?

Подумываю о том, чтобы попросить таксиста ехать дальше. Я могла бы проехать мимо него, вернуться в отель и заявить о пищевом отравлении.

Уже наклоняюсь вперед, чтобы сказать таксисту, чтобы он так и сделал, но потом думаю о Хейван. Ради нее я пройду сквозь огонь, пойду против армий и сожгу весь мир дотла. Конечно, ради нее я смогу противостоять Хейсу Норту.

Он всего лишь человек. Из плоти и крови, как и все мы.

С новой целью, с большими карими глазами Хейван и еще более впечатлительным сердцем на переднем плане моих мыслей, я отодвигаю все чувства в самый дальний угол своего сознания, как только такси останавливается перед ним.

Холодное выражение лица Хейса меняется, когда я выхожу из такси. И отказываюсь смотреть куда-либо, кроме как прямо в его глаза. Странный прилив знакомого чувства разгорается в моей груди, поэтому перефокусирую взгляд на его нос.

— Хейс, — холодно приветствую я. — Не знала, что ты будешь здесь.

— Ванесса. — Никакого прозвища. Хорошо. Он засовывает руки в карманы. — То же самое могу сказать о тебе.

— Ты планировал прийти сюда и устроить засаду на мою дочь без моего присутствия?

Он делает пару шагов ко мне, расставляет ноги и наклоняет голову.

— Хочешь сказать, что она не моя?

Я гордо поднимаю подбородок.

— Не в том смысле, которое имеет значения.

Он ухмыляется, но взгляд не кокетливый и не милый.

— Биологически — единственное, что имеет значение, Несс. — Выражение его лица становится жестким. — Почему ты не сказала мне, что у меня есть дочь?

Теперь я наступаю на него.

— Я сказала тебе. Ты не захотел ее.

Он отшатывается, словно мои слова были пощечиной.

— Ты не дала мне шанса.

— Я сказала тебе, что беременна. Ты сказал, чтобы я сделала аборт. На какой еще шанс ты рассчитывал...

— Я думал, ты этого хотела! — Кожа на его раздражающе идеальных скулах краснеет, а в глазах кипит гнев. — Ты и твой гребаный план.

— Ты никогда не спрашивал меня, чего я хочу. Если бы спросил, ты бы знал, что я больше всего хотела тебя и нашего ребенка!

Хейс делает несколько шагов назад, качая головой. Смотрит на меня так, будто никогда раньше не видел. Как будто я незнакомка.

Я закрываю глаза, вдыхаю, задерживаю воздух, выдыхаю и повторяю, пока не успокаиваюсь. Когда снова открываю глаза, шокированное выражение лица Хейса не изменилось.

— Слушай, я не собираюсь с тобой ссориться из-за этого, хорошо? Я простила тебя...

— Простила? — Его брови сходятся вместе, а глаза загораются огнем. — За что?

Я сжимаю руки в кулаки.

— За...

— У тебя семнадцать лет был мой ребенок, и ты ни разу, блядь, не подумала сказать мне об этом?

— Ты не хотел...

— Откуда тебе, блядь, знать, чего я хотел? Ты никогда не давала мне шанса. Ты исчезла. — Он качает головой. — Ладно, ты простила меня, отлично. Но пошла ты, Ванесса. Я не прощаю тебя.

У меня перехватывает дыхание. Жар приливает к лицу и угрожает глазам, но я отказываюсь позволять этому чувству сохраняться. Поэтому отталкиваю его. Отбрасываю все и крепко держусь за силу.

— Я не могу этого сделать. — Он уходит по тротуару. — Я собираюсь прогуляться.

Я скрещиваю руки на груди и смотрю вслед удаляющейся фигуре. Только парень резко поворачивается и топает обратно ко мне.

— Нет, знаешь что? Ты иди прогуляйся.

— Прости, что? — Я оглядываю его от идеально уложенных волос до блестящих кожаных туфель.

— Я остаюсь. — Он возвращается на свое место у двери. — Ты уходишь. Это то, что ты делаешь лучше всего.

— Ты бесчувственный кусок дерь...

— Что здесь происходит? — В открытом дверном проеме стоит красивый мужчина в рубашке, которая настолько прозрачна, что я вижу его соски. Он настороженно наблюдает за Хейсом.

Странно, но соски мужчины настолько отвлекают внимание, что я на мгновение забываю, из-за чего мы ссорились.

— Хейс, братан. Ты в порядке?

Кингстон Норт — потрясающий человек. Находясь на грани между мужской сексуальностью и женской красотой, он не похож ни на кого из тех, кого я когда-либо видела, и кого нелегко забыть. Он переехал в семью Нортов незадолго до того, как Хейс уехал в колледж. Помню, когда я впервые встретила его, он был загорелым, с волосами, выгоревшими на солнце, и загадочной ухмылкой, от которой все девушки падали в обморок. Насколько помню, Хейс не был в восторге от своего нового брата.

Хейс ворчит в ответ. Я не уверена, что это утвердительное ворчание, но, похоже, оно успокаивает Кингстона, потому что его взгляд переходит на меня — его глаза того же цвета, что и у брата, — и он улыбается.

— Ванесса?

— Привет, Кингстон, — здороваюсь я и нервно разглаживаю руками перед своего платья. — Хорошо...

Он неожиданно обнимает меня так, что у меня перехватывает дыхание. От него пахнет дорогими средствами для волос.

— Не думала, что ты вспомнишь меня, — говорю я, прижатая к его соскам.

Он отпускает меня, но продолжает держать за плечи, оглядывая с ног до головы с улыбкой, яркой, как солнце.

— Ты шутишь? Как я мог забыть любовь всей жизни Хейса? Посмотри на себя...

Все мое тело краснеет, то ли от того, что Кингстон откровенно разглядывает меня, то ли от взрывного слова на букву «л», которое Кингстон обронил между нами.

— «Ральф Лорен». — Его брови поднимаются в знак одобрения. — Платье-рубашка с пышными рукавами миди. Мне нравится. — Он протягивает мне руку, чтобы я покрутилась.

Чувствую себя так глупо, но у меня нет выбора, и я кручусь.

— Великолепно.

Со стороны Хейса доносится бормотание, и я думаю, не сказал ли он только что что-то неприятное под нос, назвав меня сукой или еще чем-нибудь похуже. На всякий случай бросаю на него взгляд.

— Заходи. Моя Би умирает от желания познакомиться с тобой. — Он тащит меня к двери.

— Би?

— Моя невеста. О, и она знает все о Хейван. Мы очень хотим с ней познакомиться. Хадсон и Лилиан не могут наговориться о ней. Это правда, что она любит шить? Я бы хотел посмотреть на ее работы...

Голос Кингстона затихает, и я наблюдаю за Хейсом, который завороженно слушает своего младшего брата. Кажется, он очарован каждым словом о Хейван, которое вылетает из уст Кингстона. И вдруг по его лицу проносится боль, да такая, что у меня начинает болеть в груди.

Боже мой, неужели Хейс прав?

Должна ли я была дать ему шанс узнать свою дочь?

Неужели это я должна молить о прощении?

Хейс

— Хадсон сказал, что ее волейбольная команда вышла в финал чемпионата штата? — Кингстон продолжает выкладывать все мелкие факты о Хейван, и каждый из них словно нож вонзается все глубже в мою грудь.

Капитан волейбольной команды. Я знаю, что она получила это не от мамы. Девочка — спортсменка. Моя девочка — спортсменка.

Странное чувство невесомости распирает мою грудь. Может быть, это предвестник сердечного приступа? Видит Бог, я его не раз заслуживал. Но разве сердечные приступы ощущаются... приятно? Ближе всего к этому я чувствовал себя только после того, как клиент подписывал многомиллионный контракт, но даже это не сравнится с тем, что я чувствую сейчас.

Я застрял в собственной голове и стою в отдалении, пока Кингстон знакомит Ванессу с Габриэллой. Господи, Несс выглядит как гребаная богиня. От нее веет классом и уверенностью, она носит маску вежливого безразличия и пристальный, как бритва, взгляд, который ничего не упускает. Интересно, может, это политика у нее в крови?

Семья ее отца занимается политикой со времен войны за независимость. Каждое поколение может похвастаться одним или двумя правительственными чиновниками, от членов совета до губернаторов, вплоть до Сената. Семья ее матери была связана с Библейским поясом¹, и в каждом поколении в ней появлялись церковные лидеры. Брак ее родителей стал окончательным соединением церкви и государства, что привело к успешной кампании за семейные ценности, которая принесла ему место в Сенате. Фамилия Осборн — это старые деньги и репутация.

Но Несс никогда не вела себя как титулованная ученица подготовительной школы с серебряной ложкой. Она была… как и мы все. Упорно трудилась и требовала от себя только лучшего. В пятнадцать лет она стала первой ученицей школы Бертона, которая прошла половину школьной программы.

Интересно, изменили ли ее последние семнадцать с лишним лет? Что-то подсказывает мне, что я никогда не подойду достаточно близко, чтобы узнать это.

Ванесса держится от меня на расстоянии, следуя за Кингстоном по его салону, стараясь не стоять слишком близко и не смотреть в мою сторону. Без сомнения, она расстроена из-за меня, но к черту ее. Я тоже сейчас недоволен ею.

Кингстон указывает на стены, увешанные тканями, образцами дерева, стекла и гигантскую статую Будды, которая в настоящее время держит ярко-фиолетовую плюшевую игрушку единорога. Он обводит ее вокруг шестиметровых столов, с разбросанными по ним хаосом цветов и фактур. Это место можно использовать как метод пытки чрезмерной стимуляцией. Не знаю, как люди, которые здесь работают, не живут с постоянной мигренью.

— Извините, мы опоздали, — доносится из-за спины голос Лиллиан.

Я поворачиваюсь и вижу, как она входит внутрь, а за ней по пятам идет Хейван. Мой мозг регистрирует Хадсона вместе с ними, но я не могу оторвать глаз от девушки. Наблюдаю, как она замечает свою маму и слегка сжимает губы. Могу сказать, что она не рада видеть Ванессу, но скрывает это. Или ей так кажется.

Когда ее взгляд переходит на меня, ее плечи поднимаются, как будто она делает большой вдох в легкие.

— Я рад, что ты смог прийти, — тихо говорит Хадсон, незаметно придвинувшись ко мне.

— Да. — Хотя не говорю ему, что Элли убедила меня или что я сомневался в том, зачем нахожусь здесь с той секунды, как подъехал.

Ванесса притягивает Хейван к себе, чтобы обнять. Но та не обнимает ее в ответ и закатывает глаза через плечо матери.

— Ты в порядке, милая? — Ванесса обхватывает лицо девушки ладонями, но Хейван вырывается из маминых рук. Похоже, Несс в обоих наших списках дерьма.

Кингстон прерывает неловкие объятия. Он представляется, обнимая ее, и Хейван не только улыбается, но и обнимает его в ответ.

Ванесса замечает это, и на ее лице появляется обида.

Черт меня дери, если я не чувствую это дерьмо вместе с ней.

Но почему? Она солгала. Мне, своей дочери. И лишила Хейван семьи. Это все ее вина. Не моя. Не Хейван. Мы — жертвы.

Даже когда эти слова проносятся в моем толстом черепе, волна тошноты говорит мне, что я чертов мудак. Эмоциональный клубок слишком велик, чтобы разобраться в нем сейчас.

Когда Кингстон знакомит Габриэллу с Хейван, я задерживаю дыхание в надежде, что шрамы, рассекающие лицо Габби, не будут слишком шокирующими. Ванесса не вздрогнула, когда увидела их. И, к моему удивлению, Хейван сделала то же самое. Мои легкие наполняются воздухом, когда моя будущая невестка притягивает очень нетерпеливую Хейван в свои объятия. В семнадцать лет она более взрослая, чем мои собственные гребаные родители, которых открыто отталкивают шрамы Габби.

Я не должен удивляться. В конце концов, ее вырастила Ванесса.

Я стою в стороне, пока Кингстон, Габби и Лиллиан показывают Хейван все вокруг. Хейван смотрит на все широко раскрытыми глазами. Задает умные вопросы о вдохновении и о том, как преодолеть творческие блоки. Она так похожа на свою маму.

Когда Ванесса поднимала руку в школе, весь класс в унисон стонал от того, что та задерживает урок, но то дерьмо, которое вылетало из ее рта, завораживало. Она смотрела на все с другой точки зрения, как будто ее мозг был устроен по-другому.

— Насколько то, что вы делаете, является дизайном, а не редизайном? — спрашивает Хейван, растирая между пальцами образец ткани.

На каждом лице в комнате читается благоговение, поскольку Хейван невольно шокировала всех нас своим любопытством. Мой взгляд находит Ванессу, которая стоит в тихой гордости.

— Отличный вопрос, — говорит Кингстон и рассказывает о том, как убрать эго из дизайна, чтобы оно стояло само по себе, или что-то в этом роде. Я не обращаю на него внимания. Не могу оторвать глаз от Хейван.

Лиллиан показывает горчично-желтый образец ткани, рассказывая о клиенте, который заказал всю мебель в своем офисе такого цвета. А потом, когда все привезли, передумал.

— Это ты сделала? — спрашивает Хейван.

Лиллиан кивает.

— Мы вроде как должны были.

— К черту. — Хейван качает головой. — Я бы сказала им, чтобы они засунули это себе в задницу.

Кингстон и Хадсон встречают мой взгляд, приподняв брови, как бы говоря: «Звучит знакомо?».

Я прикусываю губу, чтобы не ухмыльнуться.

— Клиент всегда прав, — говорит Лиллиан.

Хейван фыркает.

— Нет, если они говнюки.

Прочищаю горло, чтобы скрыть всплеск смеха. Все взгляды в комнате устремляются на меня в замешательстве и удивлении, пока я пытаюсь стереть ухмылку со своего лица.

Кингстон ухмыляется.

— Она дочь своего отца. — Кажется, тот не замечает коллективного вздоха в комнате или его это не волнует. Он закидывает руку на плечи Хейван. — Пойдем, напечатаем что-нибудь в 3D.

Хейван практически визжит, когда они уходят, оставляя нас всех слегка ошеломленными. Ванесса выходит из ступора и бежит за ними, а Хадсон подталкивает меня плечом.

— Иди. — Он предлагает мне следовать за Ванессой. — Узнай ее получше. Она так похожа на тебя, брат.

Я засовываю руки поглубже в карманы и неловко переминаюсь на месте.

— Ты говоришь это так, будто это комплимент.

— Лучшие части тебя.

Я корчу гримасу, потому что это полная чушь.

— У меня они есть?

Хадсон вздыхает и оглядывает комнату, которая выглядит так, будто радугу стошнило, а внутри нее взорвался лес.

— Ванесса любила тебя когда-то. Она замечательная. Так что да, у тебя есть лучшие части.

Я поднимаю брови.

— Только не эта часть, ты, гребаная свинья.

Я пожимаю плечами, чувствуя себя не в своей тарелке в этом разговоре.

— Если мне не изменяет память, она очень любила эту часть.

Хадсон смеется и качает головой.

— Это слишком странно, черт возьми, — говорю я, оставаясь на месте.

Его лицо становится озабоченным, что обычно вызывает у меня желание ударить его. Но сейчас почему-то не так сильно.

— Могу себе представить. Вам двоим есть о чем поговорить.

— Я даже не знаю, с чего начать.

— Ребенок заслуживает ответов. — Он чешет челюсть. — Помнишь, как Кингстон переехал к нам жить? Или Александр? Представь, что ты вдруг осознал, что у тебя есть отец.

Я хмурюсь, и у меня внутри все переворачивается.

— Господи, да я ничем не лучше Августа.

Забавно, что некоторые люди вырастают точь-в-точь как человек, которого они ненавидят больше всего на свете. Не то чтобы я не уважал Августа. Он проницательный и успешный бизнесмен. И посвятил всю свою жизнь «Норт Индастриз». Но я могу уважать этого человека и при этом не любить его.

— Может быть. — Хадсон пожимает плечами.

— Пошел ты.

Он игнорирует меня.

— Никогда не поздно все исправить. Пока ты дышишь.

— А что, если она меня ненавидит? — Так же, как мы ненавидим Августа.

— Ненависть — сильная эмоция. По крайней мере, это хоть что-то. Я бы больше беспокоился, если бы она была равнодушна к тебе. — Он отнимает мою руку от рта с выражением ужаса на лице. — Какого хрена? Грызешь ногти? Я не видел, чтобы ты так делал с тех пор, как нам было восемь.

Смотрю на свою руку, как будто это какая-то призрачная часть моего тела, и удивляюсь, как она добралась до моего лица, а я этого не заметил.

— Я тоже.

Я в чертовом беспорядке.

ГЛАВА 5

Хейс

— Это было здорово, — говорит Ванесса Кингстону, Би и Лиллиан. — Спасибо, что пригласили.

Они прощаются, говорят «до встречи» и «приходи снова».

Ванесса наклоняется и что-то тихо говорит Хейван.

— Нет, — отвечает Хейван достаточно громким голосом, чтобы все услышали. — Я хочу, чтобы дядя Хадсон отвез меня домой. — Уголок ее рта приподнимается, когда лицо ее мамы мрачнеет.

Умница. Я бы сделал то же самое в ее возрасте.

— Милая, — говорит Ванесса заискивающим тоном. — Почему бы тебе не дать Хадсону и Лиллиан передохнуть и не остаться со мной в отеле? Мы можем заказать еду в номер и...

— Нет. — Она смотрит на Хадсона, чтобы тот пришел ей на помощь, и он, кажется, действительно разрывается между матерью и дочерью.

Я смотрю на своего брата, устанавливая телепатическую близнецовую связь, и он кивает.

— Послушай, малышка, у меня есть кое-какие дела в офисе, так что если не хочешь ехать в отель, почему бы тебе не позволить Хейсу отвезти тебя ко мне? Ты сможешь посидеть у бассейна, пока мы с Лиллиан не закончим работу. Если твоя мама не против.

Ванесса выглядит нервной, но, похоже, она знает, что лучше не спорить с дочерью.

— Как хочешь, Хейван, — говорит она с силой, которую я уверен та не чувствует.

Хейван жует внутреннюю сторону щеки, обдумывая ситуацию. Если она похожа на меня, то, скорее всего, обдумывает самый простой способ помучить меня.

— Хорошо.

Она знает, что сможет причинить мне еще больше боли, если позволит отвезти ее домой. Трудно гордиться, когда я стану объектом ее издевательств, и все же ловлю себя на том, что сдерживаю улыбку.

— Спасибо, — тихо благодарю Ванессу, которая выглядит, мягко говоря, недовольной. — Поехали.

Я открываю пассажирскую дверь своей машины, и когда Хейван забирается внутрь, киваю Хадсону, без слов благодаря за то, что тот меня прикрывает.

Он кивает в ответ со взглядом, говорящим, что мне лучше быть вежливым.

Чтоб меня. Мой собственный близнец ведет себя так, будто я здесь враг. Как будто я могу причинить вред собственной дочери?

Я сажусь за руль и завожу двигатель, благодарный за ровный гул V8 с наддувом, который прорезает некомфортную тишину.

— Отличная тачка, — замечает Хейван и трогает все кнопки и ручки. — Это настоящая кожа? — Она проводит руками по сиденьям, и я замечаю, что у нее длинные изящные пальцы, точно такие же, как у Ванессы.

— Да. — Я смотрю на дорогу, чувствуя себя неловко с таким ценным грузом.

— У меня есть джип, — говорит она. — Это кусок дерьма.

Я и в хороший день не очень-то умею разговаривать, поэтому ворчу, как гребаный пещерный человек.

— Ну и каково это?

Краем глаза я вижу, что она смотрит на меня.

— Что?

— Быть миллионером.

Я проигрываю битву со своими глазами и устремляю взгляд к ней, прежде чем возвращаю его на дорогу. Семья Ванессы имеет состояние, равное моему. Не могу представить, как Хейван выросла без него.

Я прочищаю горло от дискомфорта.

— Я слышал, ты довольно хорошая спортсменка. — Мой голос звучит так, будто обвиняю ее в чем-то, и я не знаю почему. Может, мне стоило просто позволить Хадсону отвезти ее домой. У меня это плохо получается.

— Да. Я хороша во многих вещах.

Уверенная в себе, как ее мама. Хорошо.

— Да?

— Угу. — Она не уточняет.

Я проглатываю наживку.

— Например?

Хейван пожимает плечами и смотрит в переднее окно.

— Ты хочешь сжатую версию моей жизни, в которую не пришлось вкладываться?

— Нет, — сухо говорю я и крепче сжимаю руль.

Неуютная тишина возвращается и длится так долго, что я начинаю потеть. Включаю кондиционер и направляю вентиляционное отверстие прямо на свое лицо.

— Послушай... Хейван... Я... — Говорю как идиот, который не может связать двух слов. — Я тут подумал...

— О том, как хотел, чтобы мама сделала аборт?

Черт возьми.

— Нет.

— О том, как бросил ее и оставил рожать в одиночестве...

— Господи, нет.

— О том, что ты богатый эгоистичный козел, который даже не удосужился поискать женщину, выносившую твоего нежеланного ребенка, чтобы узнать, может, ей нужны деньги на еду или одежду, или безопасное место для жизни, или...

— Хейван, прекрати.

— ...или деньги, чтобы ребенок мог заниматься спортом и купить экипировку, чтобы над ней не смеялись за то, что она надела неподходящую обувь или спортивные штаны на игру.

— О чем ты говоришь? Семья твоей мамы богата.

— Да, но благодаря тебе и твоей могучей сперме они от нее отреклись. — Хейван наклоняет голову, точно так же, как это делает ее мать, прежде чем нанести жестокий удар. — О-ох, ты этого не знал, да? — Она издает цокающий звук. — Ты бы знал, если бы поискал нас. Слышал когда-нибудь о Google, засранец?

— Достаточно.

— Эй, это ты хотел, чтобы я поехала с тобой...

— Я понял. Ты хочешь причинить мне боль. Я бы сделал то же самое на твоем месте.

Она захлопывает рот, не отвечая. Откидывается назад и скрещивает руки на груди.

— Неважно.

— Нам нужно... узнать друг друга получше. Нам троим есть о чем поговорить.

— Мне нечего тебе сказать.

Я закашливаюсь от смеха.

— Могла бы одурачить меня.

— Мы почти добрались до дома дяди Хадсона?

Значит он будет дядей Хадсоном, а я засранцем? У меня сводит челюсть.

— Да.

Оставшееся время в машине я использую для того, чтобы вдыхать и выдыхать, пытаясь успокоить свой нрав. Родители Ванессы отреклись от нее. Я не должен удивляться, но все же удивляюсь. Она их единственный ребенок, черт возьми.

У меня миллион вопросов, и боюсь, что у меня не будет возможности задать их Ванессе, если мы даже не можем находиться в одной комнате, не ссорясь. Время словно ускользает, и я не знаю, как за него ухватиться. Но знаю, что должен попытаться.

Я подъезжаю к зданию Хадсона. Хейван тянется к своему ремню безопасности.

— У меня к тебе предложение.

Ее рука замирает на пряжке, и она прищуривает глаза.

Боже мой, это как смотреть в зеркало.

— Один месяц в Нью-Йорке. Аренда бесплатно, все расходы оплачены, ты и твоя мама.

Она смотрит на меня с опаской.

— В чем подвох?

Вот здесь я могу ее потерять.

— Ты живешь со мной.

— Да, точно. — Она фыркает. — Мама никогда на это не согласится. Я уверена, что она тебя ненавидит.

Ванесса мне сейчас тоже не очень нравится.

— Предоставь убеждение мне.

Ее улыбка немного лукавая.

— Ты либо очень храбрый, либо очень глупый.

— Я не глупый.

Хейван высоко поднимает брови.

— Ты явно не знаешь мою маму.

Я ничего не отвечаю, потому что она права. Но также и не права. Однажды я уговорил вспыльчивую Ванессу Осборн быть со мной. Месяц в Нью-Йорке не должен быть слишком трудным.

Я подслащиваю сделку.

— У тебя будет своя комната, свои деньги...

— Машина?

— Водитель.

Она хмурится.

— Типа, шофер?

— Да. На нью-йоркских улицах трудно ориентироваться. Мне будет спокойнее, если ты будешь с кем-то, кто их знает.

— Мне нужен новый телефон.

— Договорились.

Она прищуривается на меня.

— И одежда.

— Все, что захочешь.

— Договорились. — Она протягивает руку вперед.

Не решаюсь пожать ее, думая, что это будет первый раз, когда я прикоснусь к собственной плоти и крови. Каким-то глупым образом прикосновение к ней сделает все это более реальным.

Я глубоко вдыхаю, а затем беру ее хрупкую руку в свою.

— Договорились. Я поговорю с твоей мамой сегодня вечером. Если она согласится, ты переедешь ко мне завтра.

Хейван убирает руку, и я отпускаю ее, задаваясь вопросом, держала бы она меня за руку, когда была маленькой девочкой. Гуляли бы мы с ней по дорожкам Центрального парка, держась за руки, пока она показывала бы на птиц? Я стал бы отцом в девятнадцать лет. Тогда я напивался в женских клубах и блевал в переулках. Каким бы я был отцом? Не из тех, кого кто-то заслуживает.

— Подожди, где ты живешь?

Я показываю на свой дом, который находится не более чем в нескольких кварталах к северу.

— В серебристой высотке. На самом верху.

Она наклоняется вперед, чтобы посмотреть в лобовое стекло.

— На самом верху? На каком из них?

— На всех.

Ее глаза расширяются, а губы растягивает медленная ухмылка.

— Пентхаус?

От возбуждения в ее глазах и счастья на лице у меня внутри творится всякое странное дерьмо. Она... счастлива. И что-то, что я сказал, заставило ее почувствовать это. Кажущаяся тривиальной вещь, которая ощущается как все.

— Да.

— Мило! — Хейван открывает дверь машины и выпрыгивает. — Удачи, чтобы убедить маму. — Ее истерический смех обрывается, когда та захлопывает дверь.

— Спасибо, малышка. Мне это понадобится. — Я смотрю, как Хейван вбегает в здание, как швейцар встречает ее дружелюбной улыбкой, которую она тут же возвращает ему, и завидую, что он разделяет ее радость.

Ванесса

— Двойной мартини с водкой, три оливки.

— Дерьмовый день, да? — говорит Тэг по телефону.

Как только приехала в отель, я позвонила ему и отправилась в бар отеля, вместо того чтобы подняться в свой номер и переваривать последние пару часов наблюдений за Хейван с этой новой семьей. Семьей, которая приняла ее как родную без теста на отцовство. Да он им и не нужен. Эти глаза, улыбка и характер — она Норт до мозга костей. И все это время Хейс оставался на заднем плане, знакомясь со своей дочерью на расстоянии. В какой-то момент я рискнула бросить взгляд в его сторону и чуть не сломалась от восхищения в его глазах, когда он наблюдал за тем, как Хейван задает миллион вопросов. Я чувствовала себя так, словно подсматривала за личным моментом, когда он ловил каждое ее слово. После этого я больше не смотрела на него. Не могла вынести чувства вины за то, что разлучила их. И когда смотрела на него, то испытывала жгучий гнев от того, что он мог смотреть на нее с такими чувствами, когда она ему изначально была не нужна.

К тому времени как мы уехали, я была эмоционально изранена, как будто провела тридцать раундов, играя в боксерскую грушу со своим сердцем.

Именно чувство вины дало о себе знать, когда Хадсон предложил Хейсу отвезти ее домой.

— Сегодня было... — Я выдыхаю, как будто весь день задерживала дыхание. — Очень много всего.

— У тебя измученный голос.

— Эмоционально.

— Мне жаль. Как поживает наша девочка?

— Спасибо, — говорю бармену и беру свой напиток. Большую его часть я выпиваю одним глотком. — Не знаю. Она выглядит хорошо, но со мной почти не разговаривает. Не знаю, сколько в этом показухи, а сколько реальности. Я беспокоюсь за нее.

— Она ближе к тому, чтобы захотеть вернуться домой?

— Думаю, ей нравится иметь семью.

— У нее всегда была семья в Маниту-Спрингс, — говорит Тэг.

— Ты понимаешь, о чем я. — Кровная семья.

Я хочу этого для Хейван.

Когда я узнала, что беременна, мой отец баллотировался в сенаторы и отстаивал консервативные семейные ценности. Родители беспокоились, что моя беременность повредит папиной кампании. Будучи строгими сторонниками принципа «за жизнь», единственным очевидным вариантом было отправить меня подальше на девять месяцев, где я бы родила ребенка и отдала его на усыновление. Они бы рассказывали всему миру, что я занимаюсь миссионерской работой в какой-нибудь стране третьего мира, где нет электричества, и я смогу вернуться без ребенка и сохранить их предвыборную кампанию без единого пятнышка.

Я согласилась. Пока не почувствовала, как Хейван впервые толкнулась.

Я поняла, что никогда не смогу отпустить ее. Поэтому переехала из учреждения в Денвере, куда меня отправили родители, в Маниту-Спрингс.

Люди в Маниту-Спрингс стали для меня единственной семьей. И хотя я благодарна им за это, мне всегда хотелось большего для Хейван.

Я потеряла Хейса и свою семью в течение нескольких месяцев, и хотя это было больно, я превратила эту боль в огонь, который придал мне решимости построить жизнь для Хейван и для себя.

— Хватит о моей драме. Что происходит дома?

Тэг вводит меня в курс всех последних сплетен маленького городка. Я отвечаю в нужных местах, но мои мысли витают в прошлом, наблюдая за реакцией Хейван и семьи Норт на нее. В их глазах светились гордость, благоговение и юмор по поводу того, насколько она похожа на Хейса.

Когда Хейван впервые улыбнулась, я чуть не упала в обморок от того, как сильно она была похожа на Хейса. Ей было всего несколько недель от роду, а крошечный комочек розовой кожи и темных волос был способен одним взглядом сокрушить мое сердце. В тот день я разрыдалась. Потом ожесточилась и поклялась никогда больше не плакать из-за Хейса Норта.

— ...потому что доставка пива опоздала.

— Хм... — Грызу свои оливки — самое большое, что я съела после йогурта, который был на завтрак сегодня утром.

— Ванесса. — В голосе Тэга звучит беспокойство. — Возвращайся домой. Ты сама на себя не похожа.

— Мне жаль. Знаю. Но я в порядке. Обещаю.

— Я скучаю по тебе.

Черт.

— По вам обоим, — уточняет он.

И что мне на это ответить? Я скучаю по нему, наверное. В том смысле, что мне не хватает кого-то, с кем можно потусоваться, поужинать, выпить, пообщаться. Но я знаю, что не скучаю по нему так же, как он по мне.

— Я поговорю с Хейван завтра и посмотрю, сможем ли мы принять какое-то решение о том, когда вернемся домой.

— Ты скучаешь по мне?

Почему он так со мной поступает?

— Ты лучший друг, который у меня когда-либо был. — Я верчу зубочистку и две последние оливки в своем бокале. — Конечно, я скучаю по тебе...

— Несс.

Я подпрыгиваю от звука голоса Хейса, раздавшегося у меня за плечом. Разворачиваюсь на барном стуле, и да, мне это не показалось.

Хейс стоит там, засунув руки в карманы, с пугающим выражением на своем дурацком красивом лице.

— Тэг, — говорю в трубку, все еще глядя на Хейса. — Я тебе перезвоню .

— Все в порядке?

— Да, нормально. Пока.

— Ван...

Я кладу трубку и поворачиваюсь обратно к бару, где кладу телефон экраном вниз рядом со своим напитком.

Хейс занимает место рядом со мной, и его глубокий голос вибрирует в воздухе между нами, когда он заказывает скотч.

— Что ты здесь делаешь?

— Пришел поговорить с тобой.

— Как ты узнал, что я буду в баре?

Он принимает свой скотч с кивком.

— Удачная догадка. — Он делает глоток, и мой взгляд падает на его адамово яблоко.

Я целовала эту шею. Однажды в шутку поставила ему засос. На этой самой шее.

— Как твои родители? — Глупый вопрос, но это нейтральная тема. Я была единственным человеком, которому он рассказывал о сложных отношениях с отцом и о том, что его мама всегда ставила свой социальный календарь выше своих мальчиков.

Мы оба сидим лицом вперед, плечом к плечу, не глядя друг на друга.

— У Августа член больше, чем когда-либо, а Лесли делает третью подтяжку тела.

— Ого, — говорю я, потягивая свой мартини. — Сколько раз можно подтягивать тело, прежде чем ее грудь превратится в подплечники?

Я чувствую, как он смотрит на меня, и ощущаю запах виски в его сладком дыхании, когда он хихикает.

— Я предполагал, что это личный тренер помог ей нарастить мышцы плеч, но твоя теория имеет больше смысла.

— Приятно видеть твоих братьев такими счастливыми.

Он хмыкает в свой напиток.

— А Александр?

— Его не узнать. Уже давно ничего не ломал. Его жена, Джордан, она... ну, она — его чудо.

— Я рада за него. — Да, но я не могу игнорировать приступ зависти. Сегодня я видела любовь между Кингстоном и Габби, между Хадсоном и Лиллиан, и мне стало интересно, каково это — быть чьим-то чудом.

Увлекаясь своей собственной маленькой вечеринкой жалости, вспоминаю о Хейван. Она — мое чудо. И я поклялась провести остаток жизни в одиночестве, если это будет означать, что та будет в безопасности и счастлива. Жертва собственным счастьем кажется ничтожной по сравнению с ее. Хейван всегда была на первом месте, и ни один мужчина никогда не займет его.

Из дальнего конца бара доносится громкий смех: там пара танцует под инструментальную музыку, звучащую из скрытых колонок.

— Похоже, им весело, — неуверенно говорю я.

— Помнишь, как мы так танцевали? — Хейс смотрит на меня, и я чувствую его взгляд, как теплое прикосновение к моей щеке.

— Выпускной?

— Не выпускной. На парковке закусочной «У Мэгги».

— О, боже, да. — Я смеюсь от нахлынувших воспоминаний. Тогда Хейс открыл двери своей машины, и мы закружились в медленном танце под Bewitched, Bothered, and Bewildered Эллы Фицджеральд, играющую на его автомобильной стереосистеме. Мы танцевали, как будто были единственными людьми в мире. Когда пошел дождь, он не отпустил меня, и мы вместе покачивались под ливнем. — Это было неловко.

Он прижимается своим плечом к моему.

— Тебе понравилось.

Мои легкие сжимаются от его прикосновения.

Он, должно быть, замечает, потому что бормочет извинения.

Мы были так молоды и беззаботны тогда, до того, как жизнь обнажила свои клыки. Любовь — это все, что имело значение, и у нас ее было так много, что мы чувствовали себя неприкасаемыми. Какими же глупцами мы были. Слепые, наивные глупцы. Невидимый груз давит на мои плечи. Я беспокоюсь за свою дочь. Боюсь, что ущерб, нанесенный нашим отношениям, никогда не будет восстановлен.

На меня наваливается удушающая усталость. Я подпираю голову рукой.

— У тебя есть планы повидаться со своей семьей, пока ты здесь?

Еще одна тема, на которую у меня нет сил.

— Чего ты хочешь, Хейс? Почему ты на самом деле здесь?

Он кивает и не отрицает, что приехал по определенной причине.

— У меня есть предложение для тебя и Хейван.

Услышав, как он произносит ее имя, я испытываю шок.

Далее он объясняет план, по которому мы вдвоем должны остаться в Нью-Йорке на месяц. Жить в Нью-Йорке. С ним.

— У Хейван летние каникулы. Если тебе придется вернуться домой по работе, сможешь прилетать по выходным или...

— Я работаю из дома. — Я потираю виски, жалея о двойной порции водки.

— Хейван сказала, что хотела бы остаться. Думаю, будет справедливо, если я получу возможность узнать свою дочь.

— Это удар ниже пояса.

Он не извиняется за это.

— Мне нужно подумать об этом. Сегодняшний день был... Я устала и голодна. — Я толкаю свой пустой бокал из-под мартини по барной стойке. — Мне не следовало его допивать.

Он достает черную кредитную карту и протягивает ее бармену, указывая на мой напиток.

— Нет. — Я достаю наличные и кладу их на барную стойку. — Я сама могу заплатить за свой напиток.

Бармен смотрит на Хейса в поисках разрешения взять мои деньги.

Это дерьмо толкает меня за грань.

— Почему вы смотрите на него? — Я показываю на Хейса большим пальцем. — Вы подали мне напиток, который я сама заказала, так?

— Да, мэм.

— Так зачем смотреть на него? Разве я не имею права говорить за себя, когда речь идет о том, кто платит за напиток, который я заказала и употребила? Вы даете этому человеку рядом со мной право голоса только потому, что у него есть член и яйца? — Я хватаю телефон и сумочку, затем встаю. — На дворе двадцать первый. — Я выбегаю из бара. — К черту патриархат!

Две женщины в баре кивают мне.

Я чувствую взгляд Хейса на своей спине, когда ухожу. В спешке убраться к чертовой матери, мой каблук скользит по отполированному до блеска полу, и я пошатываюсь. Проклинаю свою ужасную удачу, но держу голову высоко поднятой, пока не оказываюсь за закрытыми дверями лифта. Только после этого позволяю чувству стыда залить щеки огнем.

Я всегда представляла, что будет, если я снова увижу Хейса. Надеялась, что если это когда-нибудь случится, то я буду одета в сексуальное красное платье без бретелек с разрезом, идущим по бедру. Он бы увидел, что меня не волнует его присутствие, и ему было бы больно осознать, что я никогда о нем не вспоминала. Что то, что он оставил меня без ничего, кроме пачки денег и записки, было лучшим, что он мог для меня сделать. Я была бы очаровательной и забавной, а когда уходила, он смотрел бы мне вслед со слезами на глазах, думая о том, что упустил самое лучшее, что у него когда-либо было.

К сожалению, как и в большинстве случаев в жизни, наше воссоединение в реальной жизни оказалось сплошным разочарованием.

Я добираюсь до своей комнаты, переодеваюсь и умываю лицо, все еще разгоряченное унижением и покрасневшее от выпивки. Плюхнувшись на кровать, отправляю Хадсону смс с просьбой пожелать Хейван спокойной ночи и сказать, что я люблю ее. Затем набираю номер Тэга, но не успеваю нажать кнопку вызова, как в дверь стучат.

— Кто там? — говорю я, направляясь к глазку.

— Обслуживание номеров.

Что? Мужчина в гостиничной униформе с тележкой стоит и терпеливо ждет в коридоре.

Я открываю дверь.

— Простите. Я ничего не заказывала.

— Ванесса Осборн?

— Да. — Он протягивает мне сложенный лист бумаги с визитной карточкой внутри. Визитная карточка Хейса. На записке, написанной почерком, который умудряется быть красивым и мужественным одновременно, написано:

Ты сказала, что голодна.

-Хейс

PS: Подумай над моим предложением.

Дай мне знать, когда решишь.

Сервер вносит еду. Три серебряных купола и, похоже, чайный сервиз. Мой желудок урчит, когда воздух наполняется ароматом сладкой выпечки, бекона и жареного картофеля. Под куполами — бельгийские вафли, бекон, сосиски, омлет, жареный картофель и ассортимент выпечки. И горячий чай. Лавандово-ромашковый. С медом. Он помнит.

— Завтрак. — Я широко улыбаюсь. И говорю себе, что улыбаюсь только потому, что голодна, а вовсе не потому, что Хейс вспомнил. Или что он подумал обо мне.

Мое глупое, жалкое сердце сжимается.

Каменное сердце не должно быть на это способно.

Проклятье.

ГЛАВА 6

Хейс

Четыре миллиона человек на Манхэттене. Четыре миллиона чертовых людей. Я каждый день выглядываю из окна своего офиса и ни разу не остановился, чтобы по-настоящему посмотреть.

Океан зданий, каждое из которых усеяно окнами. Так много окон, и каждое олицетворяет, по крайней мере, одного человека. Но только два человека занимают мои мысли в последнее время. И как бы ни пытался сосредоточиться на работе, как бы ни старался заснуть или сколько бы ни пил, я не могу перестать думать о них.

Мой взгляд скользит по крышам исторических зданий, которые кажутся карликовыми на фоне новых зданий из стали, мерцающих в солнечном сиянии отражающего стекла, и думаю, не наступил ли у меня экзистенциальный кризис. Этот город был вокруг меня все это время, а я его почти не замечал, никогда не задумывался о его человечности, точно так же, как семнадцать лет имел дочь и не знал об этом. Она выросла, и у нее была жизнь с первыми словами, шагами, школой, может быть, влюбленностью. Я все это пропустил.

Ванесса должна была связаться со мной и сообщить, что оставила ребенка.

Может быть, она пыталась.

Послушал бы я ее тогда? Разве девятнадцатилетнему мне было бы не наплевать на ребенка?

— Мистер Норт, сэр, э-э-э...

— Боже правый, Ньютон. — Я поворачиваюсь в кресле, чтобы посмотреть в лицо своей секретарше, которая застыла в дверях, как испуганный зверь. — Слова. Пожалуйста.

— О, ну, просто...

Я стону от нетерпения.

— Мистер Норт, ваш брат сказал, что вы не отвечаете на звонки.

Я поднимаю брови, ожидая, когда она перейдет к тому пункту своей истории, который действительно имеет для меня чертовски важное значение.

— Вы должны были встретиться с ним в его офисе тридцать минут назад, чтобы обсудить...

— Черт. — Я встаю с кресла и хватаю пиджак. — Вы могли бы напомнить мне, Ньютон. Это часть вашей работы.

Она отступает назад из дверного проема, чтобы дать мне пройти.

— Я напомнила, сэр. Дважды.

Правда? Полагаю, я помню, что пару раз слышал ее голос и рассеянно проворчал, что запомнил все, что она сказала. Хотя был так занят, гадая, обсуждают ли Хейван и Ванесса мое предложение, и прикидывая, есть ли способ подсластить сделку. В мире бизнеса все поставлено на карту, если цена правильная. Если награда оправдывает риск. Я сделал предложение. Мне нужно подготовиться к их контрпредложению. Что я могу предложить такого, от чего они не смогут отказаться? Какой возврат инвестиций оправдает время, которое я прошу?

Когда прихожу в офис Александра, он сидит за своим столом и листает страницы журнала так, будто каждая из них его оскорбляет.

— Я опоздал, знаю. Не начинай. Это были долгие, чертовы, несколько дней.

Он закрывает журнал и отталкивает его от себя, словно тот заразен.

— Зачем ты их покупаешь, если так их ненавидишь?

У Александра аллергия на архитектурные журналы. Его самолюбие, хотя и вполне заслуженное, задевает то, что большинство людей превозносит как передовой архитектурный дизайн.

— Я не покупаю. Мне их приносит миссис Джонс.

— Скажи ей, чтобы прекратила. — Его секретарша всегда относилась к Алексу так, будто он один из ее детей.

— Я пытался. Она настаивает.

— Ну, ты не обязан их смотреть.

— Будет невежливо, если я этого не сделаю.

Неважно. У меня нет времени на то, чтобы пытаться решить проблемы брата, когда мои собственные бурлят на задворках.

— Давай покончим с этим. Расскажи мне об изменениях в контракте...

— Ты отец.

Я давлюсь своими словами. В буквальном смысле. Сгибаюсь пополам, кашляя и пытаясь избавиться от жжения в горле, вдыхая слюну и глотая воздух.

В поле моего зрения попадает стакан с водой. Я выхватываю его у Алекса с излишней силой, оставляя темные пятна от воды на штанах. Отлично, я задыхаюсь, и теперь кажется, что с моего члена капает вода.

Вода помогает успокоить боль в горле.

— Как ее зовут? — Александр сразу же переходит к делу. — Я помню Ванессу. Она мне всегда нравилась.

Я молчу, позволяя ему и его странному мозгу разобраться с тем, по какому следу он идет, чтобы мы могли оставить это в прошлом и приступить к работе.