Свирепый

— Около шести километров.

Мои пальцы судорожно сжимаются в его хватке. Сердце бешено колотится о ребра.

— Почти шесть сотен?

— Шесть километров, детка. — Его взгляд темнеет. — Я сказал себе, когда вы с Хейван вернулись в мою жизнь, что ни за что не позволю вам двоим снова уйти от меня.

— Снова... — Мои мысли разбегаются в разные стороны, чтобы успеть осознать. — Твоя работа, ты...

— Я уволился.

— Ты уволился?!

— Ты собираешься повторять все, что я говорю?

— Подожди. — Я спотыкаюсь и иду к ближайшему месту, где можно присесть. Снаружи все еще бушует гроза, молнии сверкают за окном, а гром сотрясает стены — точно так же, как слова Хейса сотрясают меня. — Ты бросил работу, чтобы переехать сюда?

— Именно это я и говорю, — медленно произносит он, словно это поможет мне понять.

— Ты уволился из «Норт Индастриз» и переехал в Маниту-Спрингс, штат Колорадо?

— Это становится утомительным, Несс.

— Твою мать. — Я задыхаюсь. — Твою мать, твою мать. — Хейс. Мой Хейс. Он здесь. Навсегда. Он переехал в этот крошечный городок, чтобы быть ближе к Хейван и ко мне. — О, боже мой, — выдыхаю я. Поднимаю на него глаза, и его выражение лица в равной степени озабоченное и настороженное. — Поместье Уитни.

Он хмыкает.

— Ты его купил.

— Мой агент по недвижимости сказал, что это самое милое место в городе.

Я хмурюсь.

— Но поместье продали несколько недель назад. — Донна рассказала мне о продаже во время нашей первой обеденной встречи.

— Да, я бы приехал раньше, но нужно было сделать все, чтобы дом стал пригодным для жизни. Ты знала, что в нем не было лифта? Кому, черт возьми, хочется каждую ночь подниматься на три лестничных пролета, чтобы лечь спать?

— О, черт, — кричу я, когда волна свежих слез беспомощно катится из моих глаз. Их невозможно остановить. Они падают без стеснения и совершенно неконтролируемо.

Хейс притягивает меня к себе.

— Пожалуйста, скажи мне, что это счастливые слезы. — Его голос мягкий и нежный. Когда плач не стихает, он подхватывает меня на руки и несет в гостиную.

Садится на диван и усаживает меня к себе на колени, целует мои волосы и лоб и прижимает меня к себе.

— Все хорошо. Я здесь. И больше никогда не дам тебе повода убегать от меня. Клянусь своей жизнью. Я люблю тебя. Теперь я здесь. Навсегда, если ты меня примешь.

— У тебя... нет... работы... — выдыхаю я, задыхаясь.

— Пока нет. Я тут подумал, что Маниту-Спрингс не помешал бы хоккейный каток.

— Ты бросил все — свой дом, свое семейное наследие, чтобы быть здесь, с нами?

Он берет меня двумя пальцами за подбородок и смотрит мне в глаза.

— Я отказался от всего восемнадцать лет назад. Я здесь и умоляю вернуть мне все обратно. Мое семейное наследие — это ты и Хейван. Я никогда ничего так не хотел за всю свою жизнь. Сколько себя помню, если я чего-то желал, то это было в моих руках. Но впервые в жизни, прямо здесь и сейчас, я чувствую, что у меня есть гораздо больше, чем я заслуживаю.

— Ты это серьезно? Ты действительно здесь? Со мной?

Он усмехается.

— Позволь мне прояснить... Я хочу жениться на тебе, Несс. Хочу готовить тебе утренний чай и выносить мусор. Хочу спорить с тобой о том, что у нас будет на ужин, и целовать тебя, когда ты сердишься. Хочу сидеть с тобой на крыльце и... и.., — хмурит брови он, — я не знаю, делать то, что люди делают на крыльце.

Я слегка смеюсь, и он крепче прижимает меня к себе.

— Я хочу услышать еще много такого смеха. Больше всего мне хочется просто жить с тобой. А если все это не подходит? Если ты хочешь просто быть другом? Я все еще здесь, в этом городе, с тобой.

— Наблюдать за закатами, пасущимися оленями, распускающимися цветами и надвигающимися штормами. Пить вино и ужинать, играть в игры или вообще не разговаривать. Слушать музыку, строить планы на будущее или смотреть на звездное небо.

— Что?

— Крыльцо. Вот чем бы мы занимались. И я хочу этого. Всего этого, с тобой.

ГЛАВА 34

Хейс

Я держу Ванессу на коленях, пока мои ноги не немеют, а буря не переходит в мелкий дождь. Электричество в ее доме все еще не работает, но свет свечей создает идеальную атмосферу. И я задаюсь вопросом, не переоценивают ли электричество.

Я боялся, что она откажет мне. Скажет, что боль, которую я ей причинил, слишком велика, чтобы простить. Но не шутил, когда сказал ей, что все равно останусь здесь. Чего не сказал ей, так это того, что если она отвергнет будущее со мной, то я не откажусь от попыток.

Я пробыл в Маниту-Спрингс всего день, но неделю назад сюда прилетели несколько сотрудников из Нью-Йорка, которые помогли мне обустроить новый — или, скорее, очень старый — дом.

Первоначальные владельцы, семья Уитни, иммигрировали из Англии после Гражданской войны и занялись развитием железных дорог. Они поселились в маленьком городке и построили многоуровневый дом во французском провинциальном стиле. Построенный из камня и кирпича, дом имеет три этажа с крутыми скатными крышами и большим количеством каминов, чем ванных комнат. Восемь спален и девять ванных комнат, это больше, чем мне нужно, но сад просто идеален. Окруженный богато украшенными железными воротами, он выглядит как картинка из одного из журналов, которые Александр ненавидит читать.

Я попросил дизайнера обставить это место, мой персонал убрал его, а бригада привела в порядок ландшафтный дизайн. Правда не стал устанавливать лифт, хотя и подумывал об этом. У меня никогда не было дома и никогда не было двора. Я не признаюсь в этом вслух, но мне очень хочется научиться стричь газон и подравнивать всякое дерьмо.

Пока я представляю себе жизнь в доме с Ванессой, мой взгляд блуждает по ее крошечной гостиной. По площади она лишь немногим больше моего шкафа в Нью-Йорке. Несмотря на то, что она маленькая и немного тесная, секционный диван, журнальный столик и кружевные занавески создают уютную атмосферу. От фотографий в рамках на полке до вазы, полной сосновых шишек, которые, без сомнения, были собраны где-то поблизости, а не куплены в магазине декора по завышенным ценам, — все в этом пространстве имеет личный оттенок.

Что, если Ванесса не захочет покидать свой дом? Что, если хочет остаться здесь? Я позволяю этим вопросам поселиться в моей груди и жду, когда начнется паника. Вместо этого появляется глубокое умиротворение. Мне все равно, даже если мы будем жить в норе, пока у меня есть она.

— Хейс? — Ее голос тихий, грубый от слез и измученный.

— Хм?

— Мы можем пойти спать?

Я прижимаюсь щекой к ее голове и улыбаюсь в темноту. Она сказала «мы».

— Конечно. — Я легко встаю с ней на руках. — Куда?

Она берет зажженную свечу и направляет меня по короткому коридору, а я, прищурившись, рассматриваю все фотографии в рамках, которые украшают стены. В темноте трудно разглядеть каждую деталь, но я вижу, что это все фотографии Хейван разных лет.

Забавно, но мои родители никогда не вешали на стены ни одной нашей фотографии. Даже на холодильнике не было ни одного снимка. Мама всегда говорила, что это выглядит некрасиво. Но нет ничего ужасного в том, чтобы вывешивать фотографии своего ребенка. Я мысленно помечаю, что надо еще раз взглянуть, когда станет светло.

Насколько я могу судить, комната Ванессы такая же, как и весь ее дом — маленькая, уютная и наполненная личными вещами. Я усаживаю ее на кровать. Она ставит свечу на приставной столик, а затем тянется к поясу моих джинсов.

Я кладу руку поверх ее пальцев, которые работают с верхней пуговицей.

— Несс, нам необязательно заниматься сексом. Спать с тобой в объятиях — это больше, чем я надеялся, придя сюда сегодня вечером.

Свет свечей мерцает в ее зеленых глазах, и даже покрасневшая и опухшая от слез, она никогда не выглядела так прекрасно, как сейчас, когда смотрит на меня.

— Я хочу. Я так по тебе скучала. — Она возвращается к расстегиванию пуговиц на моих джинсах.

Я стягиваю с себя свитер и тянусь к ней, чтобы освободить ее от одежды. Ее бюстгальтер присоединяется к ее топу, как раз в тот момент, когда она стягивает мои джинсы с бедер. Выпуклость, скрытая под моими боксерами, смущающе очевидна, гордо возвышаясь между нами. Моя кровь бьется в жилах, а живот сводит от предвкушения, когда Ванесса обхватывает меня за бедра и притягивает к себе, чтобы я встал между ее открытыми бедрами. Пока я смотрю на нее, ее взгляд устремлен прямо вперед. Она облизывает губы, и я стону от жестокой дразнилки.

— Ты не должна... — Я прикусываю нижнюю губу, когда она сжимает меня в крепкий кулак.

Я тянусь к ней, скольжу рукой в волосы на ее затылке, притягивая ее ближе.

Ванесса подается вперед, ее колени раздвигаются шире, сиськи почти касаются моих бедер, и мне, черт возьми, хочется плакать от этой красоты. Первое касание ее языка посылает волну удовольствия вверх по моему позвоночнику. Я чувствую ее улыбку на своей сверхчувствительной плоти, прежде чем она полностью берет меня в рот.

Моя челюсть отвисает в беззвучном реве, когда она берет меня в горло.

— Подожди, подожди, подожди... — Я вырываюсь из ее рта и чуть не падаю на задницу. — Я слишком близко. Я не могу. Позволь мне... успокоиться.

Ну же, Хейс! Возьми себя в руки.

Я веду себя как мужчина, к которому раньше никто не прикасался. Этот раз с Ванессой кажется первым. Это важно. Как начало вечности. И из-за этого я не могу кончить ей в рот за две минуты.

Вернув себе самообладание, я ставлю колено на кровать между ее ног и прижимаю ее спиной к матрасу. Глубоко целую ее и чувствую вкус себя на ее языке. Легко просовываю руку за пояс ее штанов, и она стонет мое имя у моих губ.

Звук проникает прямо мне между ног.

— Я долго не протяну, — говорю я, чувствуя, как нарастает разрядка.

Она прижимается к моей руке, горячая, истекающая влагой и жаждущая.

— Я тоже.

Втягиваю ее сосок в рот. Дразню его до тех пор, пока он не твердеет, затем перехожу к другому.

Ванесса обхватывает мой стояк и направляет меня между своих ног.

— У меня нет защиты. — Разрядка будет не совсем такой, как я хочу, но каждый оргазм с ней невероятен.

— Мне все равно. — Она извивается подо мной, выгибает спину, умоляя без слов.

Я упираюсь лбом в ее плечо и почти теряю сознание, когда она сжимает в кулаке мой член.

— Не думаю, что у меня хватит сил выйти.

— Хорошо, — стонет она и двигает бедрами, прижимаясь к моим пальцам. — Пожалуйста.

Я закрываю глаза и ищу разумные мысли, но все рациональное мышление покинуло здание.

Отклонившись назад, я грубо стягиваю с нее штаны и отбрасываю их, а затем окончательно спускаю свои джинсы. Потратив секунды, чтобы избавиться от ботинок, я тяжело опускаюсь на нее сверху. Опираясь на одну руку, устремляюсь вперед с силой одержимого мужчины.

Ванесса задыхается, когда я полностью заполняю ее. Говорю себе, что нужно сбавить обороты. Пытаюсь контролировать свой темп. Но злость на ее уход, страх, что я больше никогда ее не увижу, и облегчение от того, что она все еще хочет меня, порождают потребность наказать, доставить удовольствие и оставить неизгладимое пятно в ее душе.

Поэтому безжалостно трахаю ее, вдавливая в матрас. Ее ногти впиваются мне в спину, и я шиплю от ощущения того, что она метит меня. Она прикусывает мою губу. Я всасываю нежную кожу ее плеча, оставляя за собой пурпурный след. Мой бешеный темп не ослабевает. И она встречает каждый мой толчок.

Ее крепкая хватка заставляет меня видеть звезды, и при первом же движении ее внутренних мышц вокруг меня я отстраняюсь, чтобы посмотреть на нее сверху вниз.

Наши взгляды встречаются, я переношу свой вес на обе ладони, а затем, блядь, взрываюсь. Волна удовольствия пробегает по моему позвоночнику, и в тот момент, когда она чувствует это, Ванесса выкрикивает мое имя и переваливается через край вместе со мной.

Пульсирующий экстаз лишает меня дыхания, у меня кружится голова. Мы не отрываем глаз друг от друга, пока пульсация нашего соединения замедляется. Я осторожно вхожу и выхожу из нее и наблюдаю, как она медленно опускается на землю.

Я погружаюсь глубоко в нее и замираю.

— Я люблю тебя.

Ее ленивая ухмылка и тяжелые веки заставляют гордость вспыхнуть в моей груди.

— Я люблю тебя.

Эти три слова высасывают из моего тела все силы быстрее, чем умопомрачительный оргазм, и я падаю на нее. Обхватив ее за плечи и полностью обняв, придавливаю ее своим весом.

Ванесса, кажется, не возражает и обнимает меня в ответ.

— Не могу поверить, что у меня есть второй шанс. — Не хотел произносить эти слова вслух, но когда она сжимает меня еще крепче, я рад, что сделал это. — Я не собираюсь снова все портить.

— По правде говоря... — Несс ворчит, словно мой вес слишком велик.

Я скатываюсь с нее, и мы оба задыхаемся от разрыва нашей интимной связи. Опираюсь на локоть и нежно откидываю волосы с ее глаз.

— Ты хотела что-то сказать?

— По правде говоря, последний промах был на моей совести.

— Я должен был рассказать тебе об Элли. — Наклоняюсь и прижимаюсь поцелуем к ее губам. Не хотел торопиться, но соблазн ее рта слишком велик, и я погружаюсь в поцелуй. — Думаю, нам нужно поработать над нашим общением, — говорю я у ее губ.

Она ухмыляется и снова целует меня.

— Я начну.

Я немного отстраняюсь, гадая, что она имеет в виду.

Ванесса прикусывает губу, потом пожимает плечами. Выдыхает. Закрывает глаза.

— Я беременна.

— Уже? — Нет, это невозможно. Так ведь?

За очень неженским фырканьем следует взрыв хохота, от которого сотрясается вся кровать.

— Прости. Просто ты сейчас выглядишь очень напуганным.

— И это тебя забавляет?

— Немного, — говорит она, и ее смех затихает со вздохом. — Да.

Я наклоняюсь к ней, наши тела соприкасаются, и хотя ощущение голой груди Ванессы на моей коже обычно вызывает у меня желание забраться внутрь ее тела, я не могу сосредоточиться ни на чем, кроме этого слова. Беременна.

Я смотрю вниз по ее телу, на мягкую кожу под пупком, и представляю, как внутри нее растет крошечная жизнь.

— Я сделал тебе больно? Был слишком груб...

Несс прижимает тёплую ладонь к моей щеке, и я поднимаю свой взгляд к ее глазам.

— Нет, Хейс. Ты был идеален.

— Как это произошло? Мы каждый раз предохранялись.

Она поднимает бровь.

— Не каждый раз.

— Я вытащил... — Мои слова рассыпаются, когда я вспоминаю все уроки секса, которые мне когда-либо рассказывали.

— Ты хочешь этого, Хейс? — Серьезный тон ее голоса соответствует ее выражению лица. — Я не буду удерживать тебя от того, что мы обсуждали ранее, если ты...

Я закрываю ее рот своим и неистово целую.

Она начинает смеяться.

— Ладно, ладно!

— Это отвечает на твой вопрос? — Черт, я не могу перестать улыбаться. — У нас будет еще один ребенок.

— Да, — говорит она, и из ее глаза катится слеза. — Ну вот, я опять плачу.

Я смахиваю ее кончиком пальца и подношу к губам.

Ее взгляд вспыхивает.

— Я здесь. И хочу пережить каждую секунду этого с тобой. — Смахиваю поцелуем вторую слезу. — Я здесь с тобой, Ванесса. Ради нашей дочери и... — Я колеблюсь, потому что ничего не знаю о беременных женщинах и детях. Вместо этого провожу рукой по ее животу.

Она задерживает мою руку там, где растет наш ребенок.

— Я... — Мой голос срывается, а глаза горят. Черт возьми, я что, сейчас заплачу? Прочищаю горло, моргаю и пытаюсь взять себя в руки. — Я буду безумно любить вас всех троих.

Ванесса хихикает и вздыхает.

— Это все, что мне нужно было услышать.

ГЛАВА 35

Хейс

— Ванесса? — зову я, прислонившись к закрытой двери ванной, за которой она находится уже десять минут. — Все в порядке? Хейван должна быть здесь с минуты на минуту.

— В порядке, — говорит она, и эти два слова отдаются эхом, как будто произнесла их в пещере или, скорее, в унитаз.

Я разговаривал с Хейван каждый день с тех пор, как мы с Ванессой решили начать все сначала. Рассказал об Элли и сообщил, что официально являюсь жителем Колорадо. Мы пригласили ее домой на выходные, чтобы показать ей мой дом и рассказать о ребенке.

Мы с Несс были на кухне, и я помогал готовить ужин, когда она достала говяжий фарш для фрикаделек и убежала в ванную, прикрыв рот рукой.

В книге, которую я читаю о беременности, говорится, что женщины часто испытывают отвращение к еде в течение первого триместра. Мне хотелось выбить из мяса все дерьмо и поджечь его, потому что Ванессе стало плохо. И понял, что нужно поработать над своей злостью. Точно так же, как нельзя обвинять официантку в попытке убить моего ребенка, потому что она принесла Ванессе тунца, а не сэндвич с куриным салатом, который она заказала.

Ссоры с Ванессой стали гораздо более страстными. Гормоны беременности делают ее немного сумасшедшей. И чертовски возбужденной. Все это, в сочетании с моей чрезмерной заботой, заканчивается потрясающими оргазмами, на которые никто из нас не жалуется.

Дверь в ванную открывается, и оттуда выходит Ванесса, выглядящая немного бледной.

— Если тебе станет легче, — говорю я и прижимаю ее к груди, — я надеру задницу этому мясу за то, что оно так с тобой поступило.

Она хихикает, а потом отрыгивает.

— О, боже, только не говори слово на букву «м».

Я целую ее в макушку.

— Может, тебе стоит прилечь?

— Я в порядке. Но думаю, все же позволю тебе закончить готовить ужин. — Должно быть, она чувствует мою нерешительность, потому что смотрит на меня, подняв брови. —Я напишу тебе рецепт. Все будет хорошо.

— Ты напишешь мне рецепт?

— Я не собираюсь туда возвращаться. — Ее щеки надуваются. — Запах...

— Больше ни слова. — Я обхватываю ее рукой за талию и веду в гостиную.

Ванесса еще не решила, хочет ли сменить свой дом на то, что называет «особняком». Она вырастила Хейван в этом доме, и он полон воспоминаний, и я ее понимаю. У меня есть план превратить особняк в гостиницу типа «постель и завтрак», если та не захочет там жить, но пока еще не нажал на спусковой крючок, ожидая ее решения.

— Эй? — Голос Хейван доносится из передней части дома..

Мы с Ванессой встречаемся взглядами и улыбаемся. Как два родителя, которые рады услышать, что их ребенок вернулся домой.

Ванесса

Хейс уходит с моего пути, и я бросаюсь к двери. Хейван ставит сумку, а я быстро иду к ней, отчаянно желая обнять своего ребенка.

— Ты дома! — Я бросаюсь к ней и обнимаю ее так крепко, что она симулирует удушье. — Я скучала по тебе.

Я отстраняюсь, и взгляд Хейван устремляется к Хейсу.

Я отпускаю ее, и она прыгает в его объятия.

Она впервые видит его с тех пор, как мы уехали из Нью-Йорка. Хейс держит ее, оторвав ноги от пола, и мое сердце тает, когда я замечаю, что его глаза закрыты.

— Папа, — тихо говорит Хейван.

— Да, детка, — шепчет он.

— О, боже. — Я обмахиваю лицо рукой словно веером, когда новая волна эмоций обрушивается на меня, и слезы быстро следуют за ней.

Глаза Хейса резко открываются и вспыхивают беспокойством за несколько секунд до того, как он расслабляется и улыбается. С какими бы гормонами беременности я ни сталкивалась, тот в равной степени имеет дело с гормонами неандертальца. Эта беременность сделала его очень участливым.

Он отпускает Хейван, и она поворачивается ко мне.

— Это безумие... мама? Ты плачешь?

— Да. — Я провожу рукой по щеке.

Улыбка Хейса теплая и нежная, когда он смотрит, как я расстраиваюсь. Если бы Хейван здесь не было, то затащила бы его на диван и занялась с ним сексом. Такой нежной стороны в нем я раньше не видела, и от этого люблю его еще больше.

— Что на ужин? — Она заходит на кухню. — Я уже целую вечность не ела домашней еды, и умираю с голоду.

— Ты сделала меня самым счастливым человеком на свете. Ты ведь знаешь это, верно?

Я пожимаю плечами.

— Обычное дело.

— Что это должно быть? — Хейван протягивает мне миску с сырым мясом, от которого запах бьет мне в ноздри, как из пневматической пушки.

Совместное нападение тошноты и желудочной кислоты заставляет меня прикрыть рот.

— О, боже... — Я бегу в ванную и, к счастью, успеваю вовремя.

Хейс

Я, наконец, перевожу дыхание, когда слышу, как закрывается дверь ванной. Хейван стоит в коридоре с озабоченным выражением на лице.

— С ней все в порядке. — Я шагаю к острову на кухне, где передо мной разложены все ингредиенты для фрикаделек. — А вот со мной нет. Ты знаешь, как готовить фрикадельки?

Хейван присоединяется ко мне, но напряжение в ее теле каждый раз, когда она поворачивается к коридору, говорит, что она не уверена, что с ее мамой все в порядке.

— Она больна?

— Нет. — Я чешу челюсть, размышляя, стоит ли мне просто вывалить все это дерьмо в миску.

— Так странно видеть тебя здесь. — Хейван садится напротив меня у острова. Наклоняет голову. — Этот дом уменьшился? Потому что с тобой он кажется намного меньше.

— Он маленький. У меня синяки на ногах, подтверждающие это.

Она хихикает, а затем указывает на яйцо и предлагает мне разбить его в фарш.

— Не могу дождаться, когда увижу твое жилище. Мне всегда было интересно, как особняк выглядит внутри.

— Да? Твоя мама не уверена, что хочет там жить.

Ее глаза расширились.

— Она что, сумасшедшая? — Она насыпает панировочных сухарей в чашку и протягивает ее мне. — Тот дом офигенный.

Нормально ли чувствовать гордость, когда твой ребенок-подросток одобряет твой вкус в чем-то?

— Вы, ребята, собираетесь пожениться?

Я высыпаю сухари.

— Думаю, нам стоит подождать твою маму...

— Это «да». — Она протягивает мне сыр пармезан с хитрой ухмылкой.

— Эй, я вернулась, — говорит Ванесса, направляясь мимо кухни в гостиную.

— Ты заболела? — спрашивает Хейван, и я наблюдаю за Ванессой, чтобы увидеть ее реакцию.

Ее глаза расширяются.

— Эм...

— Стой, я знаю, что тебе поможет. — Хейвен подходит к шкафам и достает бокал, затем ищет бутылку вина. И не находит ни одной.

Я выбросил все запасы спиртного в доме и сам поклялся не пить. Пока Ванесса не сможет спокойно выпить, мое тело — зона, свободная от алкоголя.

Мы с Ванессой улыбаемся друг другу.

— Где вино?

Я прочищаю горло и начинаю резать лук.

— Вина нет, милая.

Хейван с опаской смотрит между нами и опускает бокал.

— Нет вина. — Я наблюдаю, как ее глаза медленно расширяются, а челюсть отвисает. Затем все ее лицо озаряется. — Ты беременна! — Визг, который вырывается из ее тела, может разрушить звуковые барьеры.

Она бросается к дивану и ныряет в мамины объятия.

— О, эм... будь осторожна.

— Я буду сестрой! — Хейван и Ванесса падают на диван, хихикая. И черт меня побери... моя грудь...

От невыносимого сдавливания трудно дышать.

— Надеюсь, это будет девочка, — говорит Хейван сквозь смех. — Нет, мальчик! Подожди... нет, девочка! Уф, мне все равно. Я буду сестрой!

Ванесса плачет. Снова.

Хейван хлопает.

А я... Я провожу рукой по щекам.

Этот гребаный лук.

ЭПИЛОГ

Ванесса

— Ай, ты бля... ой, глядь!

Я прикрываю рот, чтобы не рассмеяться, когда Хейс сгибается пополам и хватается за колено, которым только что ударился о наш сделанный на заказ итальянский комод для пеленания младенцев.

До срока родов остался месяц, и дом площадью 1500 квадратных футов превратился примерно в 500 квадратных футов свободного пространства.

Сказать, что Хейс сошел с ума, покупая детское оборудование, значит преуменьшить. Он превратил наш дом в детскую комнату для миллиардеров. От слюнявчика «Гуччи», сумки для подгузников «Прада» и пинеток «Бёрберри» до одеяла за восемь тысяч долларов и люльки за три тысячи долларов. И нельзя забыть о пустышке от «Армани». Кроме того, здесь есть импортная кроватка ручной работы, роскошный стульчик для кормления и детские качалки космической эры, по одной на каждую комнату.

— Знаешь, тебе пока не нужно следить за языком. — Я потираю свой очень беременный живот через комбинезон.

Страдальческое выражение лица Хейса проясняется, и его взгляд становится нежным.

— Она меня слышит.

— Она не знает, что значит «блядь».

Его глаза расширяются.

— Теперь ее первым словом будет слово на «б».

Хихикаю и пробираюсь через коробки с органическими, гипоаллергенными, экологичными подгузниками. Я даже не хочу знать, сколько они стоят.

— Ты слишком беспокоишься. — Я притягиваю его к себе, чтобы обнять.

Одной рукой он обнимает меня, а другую кладет мне на живот.

— Ничего подобного, когда речь идет о моих девочках, — рычит он мне в шею. Мягкая ткань его фланелевой рубашки и тепло его тела вызывают у меня желание забраться на него и вздремнуть. Хейс в деловом костюме — зрелище, которое заставило бы растаять любую женщину или мужчину, но в клетчатой фланели, джинсах и ботинках со шнуровкой — это мгновенный удар по либидо.

— Знаешь, я тут подумала, — говорю я, пока он целует дорожку от моей шеи до уха.

— Да? — горячо шепчет Хейс.

Беременность усилила нашу сексуальную жизнь до уровня, который я не считала возможным. Не проходит и дня, чтобы мы не изголодались друг по другу, и мы стараемся утолять этот голод как можно чаще.

— Нам стоит переехать в особняк.

Его губы замирают у моего горла, и Хейс поднимает голову, чтобы встретиться со мой взглядом.

— Ты серьезно?

Я ухмыляюсь, немного смущенная тем, как упорно настаивала на том, чтобы мы остались в этом доме. Хейс никогда не настаивал на этом и утверждал, что не имеет значения, где мы живем.

— В последние пару месяцев мне кажется, что мы уже переросли этот дом. И хотя люблю и лелею все воспоминания о том, как растила здесь Хейван, я готова двигаться дальше и создавать новые воспоминания. — Я ловлю его улыбку, прежде чем его губы оказываются на моих, и он целует меня, затаив дыхание.

Хейс поднимает меня, как будто я ничего не вешу, и несет так, будто я сделана из стекла. Мягко положив меня на диван, он накрывает меня своим телом, не давя своим весом на мой живот.

— Представь себе Рождество там. Мы могли бы пригласить моих братьев и их семьи погостить. У Хейван будет своя комната. — Его взгляд скользит по моему телу, затем возвращается к моим глазам. — И у Авианы.

Я хотела, чтобы Хейс назвал нашу дочь, так как я сама назвала Хейван. Ему понравилась идея соединить два имени, поэтому он объединил два имени людей, которых любит больше всего на свете, а также подарил ей что-то, что будет принадлежать только ей.

Хейван и Ванесса.

Авиана.

Он целует меня снова, глубже, крепче, пока я не впадаю в отчаяние и не хватаюсь за пуговицу его ширинки.

Мрачный, хриплый смешок, вырывающийся из его горла, усиливает мое желание.

— Мне будет не хватать тебя, такой жаждущей, после рождения Авианы. — Он позволяет мне освободить его от джинсов, и когда я крепко сжимаю его эрекцию в кулаке, с шипением опускает лоб на мое плечо.

— Тогда тебе лучше насытиться, пока есть возможность.

Хейс расстегивает застежки на моем комбинезоне, отбрасывает нагрудник и задирает вверх термофутболку, обнажая мою голую грудь. Изменения, которые претерпевает мое тело с каждой стадией беременности, похоже, возбуждают его. Руками, языком, зубами и губами он поклоняется моему растущему и меняющемуся телу, словно это алтарь.

Он раздевает меня, а я срываю с него одежду, пока мы оба не остаемся голыми. Хейс ложится на спину и притягивает меня к себе. Я устраиваюсь поудобнее, оседлав его бедра.

— Ты такая чертовски сексуальная. — Большими ладонями скользит по моему животу, перекатывая и пощипывая соски.

Я выгибаю спину, чувствительность пронзает меня стрелами удовольствия.

— Я люблю тебя.

— Я знаю.

Я смотрю на него сверху вниз.

Хейс прикусывает губу, чтобы я не увидела его ухмылку, и терпит неудачу. Затем толкается бедрами вверх.

— Ты знаешь?

Он пожимает плечами.

— Ага.

Я отталкиваю его руку от своей груди.

— Ты пытаешься со мной поссориться?

Его руки теперь на моих бедрах, и он двигается так, что мне приходится заставлять себя не застонать от удовольствия.

— Я не затеваю ссор, Несс. Это делаешь ты.

— Я не затеваю!

— Затеваешь прямо сейчас.

— Это ты начал... О, боже! — Хлопаю ладонями о его грудную клетку, и стону, когда он входит в меня одним сильным толчком.

— Так что ты говорила? — спрашивает Хейс, его голос тяжел от вожделения, но с оттенком юмора.

Откидываю голову и вдыхаю воздух, чувствуя, как Хейс полностью заполняет меня. Я чувствую его так глубоко, так полно, и мне хочется большего. Намного большего. И начинаю двигаться.

— Да, вот так, — шепчет он. — Боже, посмотри на себя. Такая чертовски красивая.

Всю жизнь считала, что меня недостаточно. Что я недостойна любви, если не вписываюсь в рамки, установленные передо мной. Хейс был прав, когда обвинил меня в бегстве. Я бежала, чтобы избежать боли. Боль была меньше, если я уходила первой. Именно поэтому избегала сближения с его семьей в Нью-Йорке, и именно поэтому избегала сближения с ним. Если бы я позволила себе снова влюбиться в него, это могло бы закончиться только разбитым сердцем.

Но таков риск в жизни. Чтобы в полной мере ощутить свою человечность, мы должны быть готовы к тому, что нам причинят боль.

И я прыгнула. Двумя ногами, всем сердцем, прыгнула в возможность.

И Хейс был рядом, чтобы подхватить меня.

Хейс

— Хочешь подержать ее? — Я держу крошечный сверток с завернутой в него малышкой.

Авиана родилась три недели назад. И столько же времени мне потребовалось, чтобы смириться с мыслью о том, что кто-то другой может прикоснуться к ней, но теперь вся моя семья прилетела, чтобы остаться с нами на выходные и познакомиться с нашей новой дочерью. Мы все собрались вокруг нее в просторной гостиной, заставленной столами из восстановленного дерева, диванами с мягкой обивкой и толстыми коврами.

Мой брат Алекс так крепко скрестил руки на груди, что к ним никак не может притекать кровь.

— Я боюсь ее трогать.

— Это вызовет некоторые проблемы, когда появится наш ребенок, — говорит Джордан, глядя на своего мужа. Она на втором месяце беременности, и Алексу трудно свыкнуться с мыслью о том, что под его опекой находится такой хрупкий человек.

— Она выглядит такой хрупкой, — ворчит Алекс.

— Дай мне эту маленькую диву. — Кингстон протягивает руки. — Думаю, ей пора узнать, чем отличается высокая мода от прет-а-порте.

Со взглядом, говорящим о том, что ему лучше быть чертовски осторожным, я кладу свою малышку ему на руки.

— Она похожа на Ванессу, — говорит Хадсон, глупо улыбаясь маленькому розовому личику Авианы, поскольку это единственная открытая часть ее тела под плотно завернутыми одеялами.

Кингстон наклоняет голову.

— А мне кажется, она похожа на меня.

Габби прижимается к его руке и смотрит на ребенка.

— Я хочу такую же.

Взгляд моего младшего брата устремляется на его невесту.

— Сейчас?

Она пожимает плечами.

— Да, почему бы и нет?

Кингстон передает Авиану обратно мне и хватает Габби за руку. Она со смехом отстраняется.

— Ну не прямо сейчас же.

— Ты сказала «почему бы и нет». Я не могу придумать причину, чтобы не начать немедленно. — Он подхватывает ее на руки и несет к главной лестнице, ведущей в комнату, в которой они остановились. Которая, к счастью, находится в дальней части дома.

Хейван отпрыгивает с дороги моего нетерпеливого брата, когда спускается по ступенькам.

— Мама спит.

— Хорошо.

Ванесса не спала всю ночь, кормила малышку грудью. Педиатр сказала, что это потому, что у Авианы скачок роста. Я связался с этой женщиной и предложил ей неприличную сумму денег, чтобы она оставалась на связи в любое время суток. Думаю, медицинские работники обычно так не поступают.

Хейван протягивает две бутылочки с грудным молоком.

— Она сцедила, так что, надеюсь, сможет проспать следующее кормление Ави. Привет, сестренка, — говорит она, подходя ко мне.

Я беру бутылочки с молоком, а она — ребенка.

Наблюдать за Хейван с ее младшей сестрой — это пытка в лучшем смысле этого слова. Еще ни разу я не видел их вместе, чтобы у меня не защипало глаза от нахлынувших эмоций.

Я всегда считал, что высшая честь и похвала, которую может получить мужчина — это профессиональный успех. В конце концов, мир уважает деньги и власть превыше всего остального.

Недавно я узнал, что это гребаная ложь

Потому что я покорил мир бизнеса. У меня достаточно денег, чтобы безбедно прожить четыре жизни. И ничто из этого не сравнится с той гордостью, которую я испытываю, когда вижу своих дочерей вместе или когда смотрю, как женщина, которую я люблю больше всего на свете, сворачивается калачиком на кровати с обеими нашими дочерями.

Настоящее наследие — это не тот след, который вы оставляете в этом мире.

Настоящее наследие — это след, который вы оставляете в сердцах тех, кого любите.

— Ты что... плачешь? — Глаза Алекса стали такими большими, какими я их никогда не видел.

— Что? — Я вытираю глаза. — Нет.

— Он точно плачет, — говорит Хадсон, переводя взгляд с меня на моих дочерей.

— Я не плачу!

Хейван качает головой.

— Он делает это постоянно.

Мой рот открывается, чтобы защититься, но правда в том, что она не лжет. Поэтому я захлопываю его.

— Я не знала, что у демонов бывают слезы, — говорит Джордан.

Лиллиан кашляет, но я слышу смешок, который она пыталась скрыть.

— Ладно, хорошо, да, я плачу. — Слезы счастья. Только счастливые слезы.

— Не могу поверить, — говорит Лиллиан, прислонившись к Хадсону. — У него все-таки есть сердце.

— Есть. — Я смотрю, как Хейван покрывает мягкими поцелуями голову Авианы, и моя грудь сжимается от этого зрелища. — Но оно принадлежало Ванессе, и она наконец-то вернула его мне.

В комнате воцаряется тишина, и никто не двигается, кроме Хейван, которая медленно укачивает свою младшую сестру.

Хадсон моргает.

— Это слишком странно, — бормочет он.

— Что странно?

Поворачиваюсь на звук голоса Ванессы, когда она входит в комнату. Мышцы моих ног дергаются, чтобы как-то помочь ей, но я заставляю их оставаться на месте, потому что она ненавидит, когда я суечусь вокруг нее. О, это одна вещь, которая, как я понял, у меня отлично получается. Чрезмерная забота.

— Все подкалывают папу из-за того, что он плачет, — говорит Хейван, и, черт возьми, у меня снова слезятся глаза от того, что она называет меня папой.

Уголки идеальных губ Ванессы в форме бантика приподнимаются, когда она прижимается ко мне. Нежные пальчики касаются места у меня под глазом.

— Это восхитительно. — Она приподнимается на носочках, и я опускаю голову, чтобы дотянуться до ее губ.

Я мог бы целовать ее часами. Всю оставшуюся жизнь.

— Хватит, вы двое. — В голосе Хейван звучит улыбка. — Боже.

Я отстраняюсь от губ Ванессы и заправляю прядь ее темных волос за ухо.

— Я надеялся, что ты подольше поспишь.

— У нас гости. Я не хочу ничего пропустить. — Она оглядывает гостиную, обставленную мебелью нейтральных тонов, которая располагает к тому, чтобы устроиться поудобнее и остаться на некоторое время. — А где Кингстон и Габби?

— Тебе лучше не знать. — Я украдкой целую ее еще раз, прежде чем она, Лиллиан, Джордан, Хейван и ребенок исчезают в библиотеке, чтобы посидеть у огня.

— Никогда не считал тебя семейным человеком, — говорит мой близнец и отводит взгляд от комнаты, в которую ушли женщины. — Но вот ты здесь.

Я пожимаю плечами.

— Все, что мне нужно делать — это любить их.

Александр хмыкает.

— Вы собираетесь пожениться?

— Со временем, но я не тороплюсь. Я знаю, где мое место, и оно здесь, с ними. Если и когда Ванесса захочет узаконить отношения, мы это сделаем. Я никуда не уйду.

Кингстон возвращается в комнату, его рубашка на пуговицах осталась расстегнутой.

— Это было быстро, — с усмешкой говорит Хадсон.

Брови нашего младшего брата поднимаются.

— Вы видели мою женщину?

Мы все киваем в знак согласия, осознавая одну очень реальную истину. Мы все привязаны и преданы женщинам в наших жизнях. Тем, которых мы совсем не ожидали. Тем, которые ворвались и украли наши сердца.

Тем, которые показали нам, что жизнь мало что значит без любви великой женщины.

Notes

[

←1

]

Библейский пояс — регион в Соединённых Штатах Америки, в котором одним из основных аспектов культуры является евангельский протестантизм.

[

←2

]

Список 500 крупнейших компаний США по размеру выручки, составляемый журналом Fortune.

[

←3

]

DILF (рус. дилф) - сленговая аббревиатура от англ. «Dad I'd Like to Fuck» («папа, которого я хотела бы трахнуть»). Это образ взрослого красивого, сексуального и в тоже время надежного мужчины.

[

←4

]

Нохо (район Нью-Йорка в нижнем Манхэттене, известный как центр авангардистского искусства, музыки, фильмов и мод; США)

[

←5

]

Моральное большинство — это американская политическая организация и движение, связанные с христианскими правыми и Республиканской партией в Соединенных Штатах.