Сводный брат-собственник

Глава 5

РОУЭН

Последнее, от чего я ожидал проснуться, — это губы Рэйвен вокруг моего члена.

Она сосёт меня так, словно хочет выдоить меня досуха. В конце концов я кончу ей в рот, но не в этот раз, поэтому я хватаю её и несу на балкон, мы вдвоём полностью обнаженные. Обхватив её руками, я хватаюсь за перила, прижимая её спиной к своей груди. Я целую и посасываю её шею, а она прижимает свою задницу к моему члену.

Нет ничего красивее, чем утренний лес.

Я протягиваю руку и провожу пальцами между её бедрами, поглаживая клитор, только чтобы обнаружить, что она мокрая. С рычанием я сжимаю в кулак свой ноющий инструмент и проскальзываю в неё, стиснув зубы от того, как она буквально всасывает мой член.

Своими зубами я слегка кусаю её плечо, и начинаю безжалостно вколачиваться в неё, положив руки на её талию, толкаюсь бёдрами. Но Рэйвен отдаёт столько же, сколько получает.

Она прижимается ко мне задницей, сжимая пальцами мои предплечья.

Мои толчки становятся всё более сильными и дикими, а её стоны и всхлипы становятся громче.

Когда я хватаю её грудь и сжимаю соски, она напрягается, а её ноги дрожат. Рэйвен кричит, достигнув оргазма. Когда её внутренние мышцы сжимаются, мой собственный оргазм вырывается на поверхность, и она, вращая бёдрами, выдаивает порцию за порцией моё семя.

Я уже сижу в грузовике и вставляю ключ, когда миссис Петрова стучит в моё окно. Её хрупкое, стройное тело закрывает солнечный свет, и она прижимается лицом к стеклу, пытаясь заглянуть внутрь.

Пряди серебристых волос выбились из пучка, и она заправляет их за ухо. Морщины в виде гусиных лапок расходятся в стороны от её теплых светло-карих глаз. Обычно они светится счастьем и восторгом, особенно если ей не терпится пригласить меня на чашку кофе и свежеиспеченное печенье. Но сейчас место её обычной улыбки занимает хмурое выражение лица.

Я опускаю окно и приподнимаю бейсболку.

— Доброе утро, мэм.

— Доброе утро, Роуэн. Хм, не уверена, заметил ли ты кое-что рано утром. Но я услышала стоны животного. Кажется, они доносились сверху. Знаешь, из твоей квартиры. Ты завел себе киску?

Я чуть не подавился слюной.

— Нет.

Но меня ждет киска.

Миссис Петрова плотнее натягивает на себя бежевый кардиган и вздыхает.

— Ох. Может быть, приблуда. Будь бдителен. Я дам знать, если услышу что-нибудь еще.

— Конечно, мэм. Будьте осторожны. Хорошего дня.

Я еду домой, любимая.

Хорошо. Только что закончила накрывать тушеные говяжьи ребрышки.

Десерт?

Ванильные кексы.

Нет.

Нет? Тебе они не нравится?

Второй десерт.

Что?

Ты.

О, Боже. Просто приходи домой.

Я улыбаюсь телефону, как дурак, потому что даже обмен сообщениями с ней делает меня чертовски счастливым, словно я вот-вот взорвусь.

Дом.

Мне нравится мой дом, потому что здесь тихо и спокойно, несмотря на весь шум внизу. Но в основном я рассматриваю это место как место для отдыха и сна. Поэтому я не стал нанимать дизайнера интерьера. В чем смысл?

Но когда Рэйвен сказала мне, что квартире не помешала бы женская рука, я всем своим существом знал, что это будет она.

Я прожил один большую часть своей жизни и не мог себе представить, как это — делить своё пространство.

Всё изменилось с приходом Рэйвен.

Могу ли я представить, как возвращаюсь домой к ней? К ней и нашим будущим детям?

Абсолютно чертовски точно.

Я понял это, когда увидел её и почувствовал, будто кто-то ударил меня под дых. Её красота требовала внимания и признания. Но более того, последние несколько дней показали, что она так же красива внутри.

Заперев двери машины, я забегаю на второй этаж, лишь помахав рукой миссис Петровой, которая занята поливом своих белых и желтых цветов.

Я поднимаюсь по лестнице по две ступени за раз, не в силах поверить в свою удачу: Рэйвен ждет меня с улыбкой.

Видите, я понимаю, что означают эти чувства.

Она для меня финал. Быть вечным холостяком — звучит неплохо. Но необходимость приходить к ней домой каждый день, делить еду, сидя напротив неё, слышать её смех, смотреть на её улыбку, заставлять её извиваться, корчиться и биться в экстазе. Ничто — я имею в виду ничто — не сможет превзойти это.

Я уже почти добрался до второго этажа, когда меня охватывает чувство беспокойства. Что-то не так. Нет, что-то ужасно не так. Я не могу понять, но и избавиться от этого ощущения тоже не могу.

Освещение у входной двери выключено, и вход и лестница окутаны тьмой. Свет включается автоматически, и, если я хочу выключить его в ночное время, нужно щелкнуть переключатель вручную.

Используя телефон, чтобы осветить замочную скважину, я вставляю ключ и поворачиваю его. Дверь со скрипом открывается, и в гостиной так же темно. Я собираюсь войти внутрь, когда мой ботинок наступает на что-то на полу. Я наклоняюсь и вытягиваю пальцы, чтобы поднять это, поднося к лицу, чтобы рассмотреть поближе.

Это маска чумного доктора.

Мое сердце колотится о грудную клетку, зрение затуманивается по краям. Я не знаю, как и почему. Я уверен только в том, что Рэйвен может быть в опасности. Если я найду её внутри невредимой, то мы посмеемся над моей паранойей. Но если я прав, и кто-то попытается причинить ей вред…

Я выбью из него жизнь. Кто бы он ни был.

Никто не прикоснется к моей девушке без последствий. Никто, причинив ей вред, не уйдет безнаказанно.

В крайнем случае, он будет ползать по этому полу со сломанными костями.

Я широко распахиваю дверь, бегая глазами и быстро осматривая каждый угол.

Страх пробегает по моим венам, как удар электрическим током, когда мой взгляд останавливается на двух фигурах на кухне. У Рэйвен что-то во рту, заглушающее ее крики, и она привязана к стулу.

Позади неё парит темный силуэт, одетый во все чёрное, в лыжной маске и с чем-то блестящим в руке, облачённой перчаткой.

Такое ощущение, будто кто-то воткнул в меня горячий нож и провернул. Сердце колотится в груди, его громкие удары эхом отдаются в ушах. Моё тело готово к действию, а чувства обострены до предела.

Я убью его и с ликованием буду смотреть, как он испускает свой последний вздох.

Мир, кажется, сужается, пока всё, что я вижу, — это он и наполненные слезами глаза Рэйвен, расширенные от страха.

О, черт возьми, нет.

Я поднимаю руку назад и швыряю в его сторону брелок с ключами, которые ударяются о стену позади него. Это дает мне необходимое отвлечение, потому что я не теряю времени, прихожу в движение. Я бросаюсь к нему и делаю выпад, спина преступника ударяется об острый край столешницы.

Он пытается схватить нож, но мои тяжелые рабочие ботинки ломают ему запястье, подошва моего ботинка погружается в его плоть, пока я не слышу хруст костей, и он кричит.

— Милая, ты в порядке? — я говорю Рэйвен, не отрывая глаз от этого засранца.

— Д-да.

— Дай мне минутку, ладно?

Я отбрасываю нож, отказываясь прикасаться к какой-либо его части. Хватаюсь за карманный нож внутри ботинка, я вытаскиваю его и быстро разрезаю путы Рэйвен, чтобы связать ими руки и ноги этого засранца.

Когда я удовлетворен и убежден, что он не сможет сбежать, я разворачиваюсь лицом к Рэйвен, хватаю её за шею и прижимаю к своей груди.

Моя челюсть разжимается, и тело расслабляется. Грубый страх, который я почувствовал, когда думал, что вот-вот потеряю её, все еще заставляет моё сердце бешено биться. Но она здесь, в моих объятиях. В безопасности. Напугана до чертиков, но в безопасности. И это всё, что имеет значение.

— Что за чертовщина?!

Женский голос ревет позади меня. Затем острые когти впиваются мне в спину, сжимают рубашку и тянут меня назад. У неё нет сил заставить меня пошевелиться, но я всё равно это делаю. Я ожидал этого. Не сейчас. Не сегодня. Но я знал, что мы с Рэйвен рано или поздно столкнемся с гневом её матери. Может быть, и моего отца тоже.

Плевать на них обоих. Мой приоритет — Рэйвен. Её безопасность. Её счастье. Её удовольствие.

Любой, кто ей не нравится, — мой прямой враг. Прямо сейчас она не смотрит на мать со страхом или нервозностью, чего я ожидаю. Нет. Она стоит прямо и почти вызывающе вскидывает подбородок.

— Здравствуй, мама.

— Рэйвен! Объясни мне это. Почему он обнимал тебя так… как…

— Как будто он меня трахает?

— Рэйвен! Боже мой.

Её мать оглядывается по сторонам, словно это возмутительно слышать, как взрослая женщина произносит такие слова. От моего внимания не ускользнуло то, что её больше беспокоит то, как мы с Рэйвен держались друг за друга, а не тот факт, что её дочь чуть не стала жертвой серийного убийцы.

— Потому что это так и есть.

Краска сходит с лица её матери, и она медленно, недоверчиво качает головой. Она поднимает руку, прикладывая её к груди.

— Что происходит? Я оставляю тебя на несколько дней одну, а ты уже спишь со своим сводным братом? Как ты могла так поступить со мной? Ты когда-нибудь задумывалась о ком-нибудь, кроме себя?

— Нет, мама. Именно сейчас я впервые в жизни подумала о себе. Нет, я не думала о тебе так, как ты никогда не думала обо мне, так же, как твоя жизнь вращалась вокруг тебя и никого другого. Ты та, кто решил выгнать меня и лишить работы, ради которой я так усердно трудилась. Ты никогда меня не слышала, да? Потом ты высадила меня у дома Роуэна.

— Ч-что? Это твой способ бунтовать? Я не знаю, что на тебя нашло. Ты никогда не была такой!

— Откуда ты знаешь, мама? Не то чтобы ты когда-либо пыталась узнать свою собственную дочь. Ты никогда не спрашивала меня, чего я хочу, но мне пришлось жить с любыми последствиями, которые следовали из-за твоего выбора. Ты всегда относишься ко мне как к мусору. Заслужила ли я такое обращение только потому, что похожа на своего биологического отца?

Её мать резко вдыхает, руки прижимаются к её горлу, и она отшатывается назад.

— Я… я никогда этого не говорила.

— Не передо мной, нет. Но я слышала тебя много раз. Я слышала отвращение в твоём голосе, когда ты рассказывала друзьям, чего тебе стоило вырастить дочь, которую ты никогда не хотела, как сильно ты ненавидела сидеть напротив меня за обеденным столом и видеть напоминание о том, каким бездельником был мой отец, и насколько счастливее ты была бы, если бы у тебя не было меня.

Рот её матери открывается, но слова из него не выходят. Даже я потерял дар речи. В голосе Рэйвен столько боли, что меня охватывает раздражение от того, как она была вынуждена вот так жить и страдать.

Я даже не замечаю отца, пока он не выходит вперед, не берет её мать за плечи и не заставляет её вернуться к машине. Он протягивает ей платок, и она сморкается в него.

Он даже не смотрит на меня, так что, возможно, он разделяет её чувства. Не знаю. Плевать.

Рэйвен стоит, сжав кулаки по бокам, но, когда наши родители скрываются из виду, она оборачивается и зарывается лицом мне в грудь, её маленькое тело сотрясается от рыданий.

Когда я был моложе, я участвовал во многих драках. Некоторые из них с парнями моего размера, другие с мужчинами крупнее меня. У меня была изрядная доля окровавленных костяшек пальцев, синяков на ребрах, разбитых губ и прочего.

Но смотреть на Рэйвен в таком виде — это совсем другая боль.

Например, если кто-то придет из ниоткуда и попросит меня самолично отгрызть мои конечности, я буду делать это до тех пор, пока больше никогда не услышу, как она плачет. Это было похоже на пламя, пронзающее меня и сжигающее изнутри.

Нет. Она будет со мной, и я позабочусь о том, чтобы ей больше никогда не было больно. Если же это будет иначе, весь космический ад вырвется на свободу.