Своевременные мысли о Российском парламенте

Лукавая проблема — выход из партии

Апологеты твердокаменного направления с трибуны, в средствах массовой информации, в разговорах оживленно и настойчиво муссируют тему о выходе из партии. Речь идет в основном о моральном облике людей, которые расстались со своими партбилетами.

Вопрос ставится хоть и лукаво, но просто. Можно ли, мол, считать бывших партийцев высоконравственными людьми — ведь только вчера они использовали партию для упрочения своей карьеры, прилюдно и в печати (цитировать можно сколько угодно!) воздавали хвалу партийным принципам и вождям. Выходит, им это было выгодно тогда, когда партия находилась у власти, была единственной, неповторимой и, разумеется, всесильной. А сегодня, когда партия сделала благородный жест — сама отказалась от власти и терпит подлинное крушение, не бегут ли эти люди из партии, как крысы с тонущего корабля? Но, самое главное, утверждают партократы, этим выходцам нельзя доверять: если они способны отвернуться от собственной партии, отказаться от детища своего, то завтра они предадут любого и каждого. И, следовательно, они ненадежны, и нет им доверия.

Подобный блок обвинений, если перефразировать слова Гоголя, и ловко скроен и крепко сшит. А между тем это сплошная ложь, и с точки зрения отдельных ее фрагментов, и с позиции целого. Начнем, однако, с фрагментов.

Прежде всего — партия не отказывалась от власти. Из соображений тактических она это положение только провозгласила. И не по собственной инициативе, а в результате решения Съезда народных депутатов об отмене шестой статьи Конституции. Однако реальная власть в стране по-прежнему принадлежит ЦК КПСС, который через сохранившиеся механизмы управляет армией, МВД, КГБ, уверенно держит в своих руках эти и другие подлинные рычаги власти, Меняя вывески и ловко маскируясь, партия продолжает удерживать фактическую власть. И постепенное ослабление этой власти идет только за счет массового разочарования в идеалах и практической деятельности коммунистов, в связи с падением ее престижа и авторитета. Но этот процесс происходит не благодаря устроителям партии, а вопреки им. Выходя сегодня из окопов, коммунисты пытаются организованно и сплоченно противодействовать этому естественному процессу.

Как говорил Швейк, аналогичный случай имел место в Кронштадте в 1921 году. Тогда, пресытившись беззаконием, террором и голодом первых лет большевизма, матросы Кронштадта — краса и гордость революции, накануне восстания предъявили следующие требования правительству Ленина — Троцкого: роспуск существующих и выборы новых Советов при тайном и свободном голосовании; свобода слова и печати для всех социалистических партий, как это было в царской России после 17 октября 1905 года; свобода собраний профсоюзов и крестьянских организаций; ликвидация института политкомиссаров в армии и во флоте; немедленное прекращение реквизиции хлеба у крестьян; объявление свободного рынка для крестьян. И главный лозунг — «Вся власть Советам без коммунистов». Аналогичные требования выдвигали восставшие крестьяне Тамбовщины.

Коммунисты немедленно вышли тогда из окопов и ответили следующими директивами:

«1. Провести к семьям восставших беспощадный красный террор. Арестовывать в таких семьях всех с 18-летнего возраста, не считаясь с полом, и если бандиты будут продолжать выступления, расстрелять всех».

Другой вариант:

«1. Граждан, отказывающихся назвать свое имя, расстреливать без суда на месте.

2. Селянам, у которых скрывается оружие, объявлять приговор о взятии заложников и расстреливать таковых в случае несдачи оружия.

3. Семья, в доме которой укрылся бандит, подлежит аресту и высылке из губернии, имущество ее конфискуется, старший работник в этой семье расстреливается на месте без суда.

4. В случае бегства семьи бандита имущество таковой распределить между верными Советской власти крестьянами, а оставленные дома сжечь».

Комментарий — излишни. Нам остается раскрыть другую, глубже залегающую, демагогически скрытую от постороннего взгляда тему. Она заключается в самой постановке вопроса о моральных критериях выхода из партии. Казалось бы, после процитированных документов говорить о морали просто неприлично. Но придется.

Напомним, что в рамках элементарной логики формулировка вопроса имеет большее значение, нежели ответ. Некорректно поставленный вопрос заранее предполагает неправильный ответ. Эта проблема, между прочим, анализировалась в ходе прошедших недавно референдумов. От серьезных социологических и психологических исследований до сатирических обобщений включительно неоднократно было доказано, что на один и тот же вопрос, различно сформулированный, закономерно возникают прямо противоположные ответы. И в нашем случае корректно сформулированный вопрос должен звучать следующим образом: а почему люди, негативно относящиеся к партии, были вынуждены в нее вступать? Почему, вопреки собственным убеждениям, они произносили и печатали панегирики в ее честь? И почему сегодня, когда партийный зажим несколько ослабел, они с радостью покинули партию и сказали то, что думают на самом деле?

Для миллионов советских людей — мучеников партократии — такие вопросы предельно ясны, а ответы очевидны. Каждому известно, что реализовать свои духовные и профессиональные возможности, даже на среднем уровне, можно было, лишь обладая партийным билетом. И люди вынужденно шли в партию, соблюдая внешние атрибуты ее идеологии, но не разделяя ее убеждений. На уровне системы это массовое явление приводило даже к формальному ограничению приемов в ряды КПСС.

И все это вместе следует поставить в вину именно системе, а не тем порабощенным людям, у которых другого выхода не было, кроме как покориться насилию.

В связи с этим вспоминается событие недавнего времени. Взращенные на островах свободы граждане Великобритании, воспринявшие святые слова своего гимна — «Никогда, никогда, никогда англичанин не будет рабом!» — едва ли не с молоком матери, став заложниками в Ираке, вдруг оказались пленниками тоталитарной системы. И тогда, на глазах у всего мира, с телеэкранов, улыбаясь, рассказывали, как им хорошо и удобно быть заложниками. Они улыбались насильно, а диктатор Саддам Хусейн тут же — на телеэкране — смеялся от души. Видимо, диктатор рассчитывал, что такая некорректная постановка вопроса вызовет благоприятный для него ответ. И ответ грянул: смерч возмущения свободных людей. И разом скукожились и рассыпались демонстрации пацифистов. И грянула буря в пустыне, ибо прошло уже время диктаторов. Тоталитарная транскрипция вопросов сегодня приводит лишь к буре в умах и сердцах людей.

Впрочем, времена изменились и у нас. Поэтому попытка коммунистов — идеологов вызвать организованное возмущение за счет подлога уже не срабатывает. А ведь еще совсем недавно подымали ярость масс при помощи относительно простых административных мероприятий, замешанных на страхе и насилии. Вот как это начиналось.

«Проект Постановления Совета Обороны о мобилизации советских служащих:

§ 1. На четыре месяца (с 18.06 по 15.10) мобилизовать всех служащих советских учреждений мужского пола от 18 до 45 (лучше больше, ибо часть освободим) лет, заменив их женщинами или временно сократив известную часть работы.

Примечание к § 1.Освобождаются лица больные и абсолютно незаменимые, не больше 10 %, по разрешениям особой комиссии.

§ 2. Мобилизованных направить в распоряжение военного ведомства.

§ 3. Мобилизованные отвечают по круговой поруке друг за друга, и их семьи считаются заложниками в случае перехода на сторону неприятеля, или дезертирства, или невыполнения данных заданий и т. п.

§ 4. Мобилизованные составляют группы из небольшого числа лиц, по возможности разных специальностей, с тем, чтобы каждая группа могла брать на себя, в тылу и на фронте, те или иные задания по формированию, переправе, содержанию войск и т. п.

§ 5. Каждый мобилизуемый обязан составить себе получаемую им с книжных складов ЦПК и т. п. библиотечку необходимых пропагандистских и агитационных брошюр и листовок, за ознакомление с которыми солдат и населения мобилизуемый несет ответственность, будучи обязанным еженедельным отчетом докладывать о том, как он исполняет эту обязанность.

§ 6. Каждый мобилизуемый, немедленно по мобилизации, не позже… дней, обязан дать подробные сведения о своем образовании, прежней службе или прежних занятиях, о местах прежнего своего жительства, о знании им иностранных языков и пр. по особо составленной программе».

Так это делалось согласно военной переписке В. И. Ленина 1917–1922 гг. (Цит. по сборнику: «Военное издательство Министерства обороны СССР», Москва, 1966, 172–173).

Страшна каждая подробность этого документа: широкий, поистине творческий простор нарочито неуправляемой жестокости. Впрочем, и управляемой жестокости тоже достаточно: заложников во время гражданской войны, как мы уже знаем, расстреливали. Это означало безусловную гибель детей, жен, матерей не только в случае дезертирства, но и при невыполнении данных заданий.

Особенный, леденящий смысл этого документа заключается в том, что жизнь и смерть самых близких и дорогих людей зависела уже не только от личного поведения несчастного мобилизуемого, но и от поведения случайных людей, собранных в эту группу, поскольку все они, согласно чудовищному условию, связаны круговой порукой и, значит, обязаны зорко следить друг за другом. Вот она — судьба чеховских интеллигентов, которое вчера только искали небо в алмазах.

Но кто посмеет обвинить этих людей? У кого подымется рука?

Впрочем, не только под влиянием насилия человек склоняется к той или иной идее. Иногда он разделяет ее сознательно, — искренне веря в ее правоту. Означает ли это, что личности свойственно интеллектуальное и эмоциональное окостенение и она не может изменить свои взгляды? И можно ли обвинять за перемену взглядов, тем более, если наступает момент истины?

Многие атеисты сегодня приходят к Богу, становятся религиозными людьми. Станут ли священнослужители обвинять их за былые атеистические воззрения, едко анализировать и сравнивать их вчерашнее безверие с их нынешней верой? Безусловно, нет. Как, впрочем, никто не обвинит, с точки зрения морали, и тех, кто в силу внутреннего развития личности порвет с религией и превратится в атеиста.

Поэтому нельзя противопоставлять с позиции морали тех, кто вышел из партии, тем, кто остался в ней то ли из чувства осторожности, то ли за счет устоявшегося мировоззрения, или, наконец, из-за пассивного незнания. Впрочем, противопоставить выходцам из партии можно тех, кто все познал, но все же остался верен партии. Это ортодоксальные крестоносцы идеи, это последние могикане тридцатых годов. Это верные ученики тех, кто, следуя партийной логике, добровольно возвели на себя чудовищные обвинения, исполнили свою прощальную миссию до последней капли крови, до последнего плевка, до последнего унижения. Трижды расстреливаемый белогвардейцами, чудом вытащенный из могилы, изувеченный Дробнис на сталинском судилище приписал себе чудовищные злодеяния, которых не совершал. А на последней встрече перед избавительным расстрелом сказал своей жене: «Помни, Любочка, это нужно для партии».

Вот она — последняя степень верности. А мы, нынешние, иные люди. Старыми мерками нас мерить уже нельзя. И слава Богу.