СВР. Из жизни разведчиков

«Волчья яма» для разведчика Лев Баусин

Любой специалист, выполняя свою работу, сталкивается с определенными коллизиями, иногда попадает в тупиковые ситуации, из которых, кажется, нет выхода.

Разведчик — охотник за чужими секретами — подвергается особой, специфической опасности.

Сравнение с пауком, который, соткав паутину, пассивно ждет, пока в нее попадет случайная жертва, здесь неуместно.

Скорее разведчик напоминает петуха, которому от зари до зари приходится на чужой территории искать и раскапывать драгоценные зерна. За ним бдительно и внимательно наблюдают, а вместо желанной жемчужины часто подсовывают опасную подделку.

Одной из таких подделок, своего рода суррогатом, является «подстава», иначе говоря — «двойной агент», «подсадная утка».

Подставой может стать и агент, ранее сотрудничавший с иностранным разведчиком, но затем перевербованный местной контрразведкой.

В шестидесятые годы в Ливане представитель «военных соседей» — так именовались работники ГРУ ГШ СССР — завербовал (как ему показалось!) летчика ливанской армии и подбивал его на угон в СССР французского истребителя «Мираж».

Летчик оказался подставой и от тюрьмы неосторожного «охотника» за современной иностранной техникой спас только его дипломатический статус. Зато в местной прессе разразилось кудахтанье по поводу происков советской разведки.

Когда азарт доминирует над холодным и четким расчетом, охотник попадает в «волчью яму».

Другая функция подставы заключается в передаче разведчику «пустой» или специально подготовленной информации, выгодной местным властям.

Если петух неразборчив, неосторожен, не приобрел должного опыта, то он может проглотить эти отравленные зерна. Ложное, принимаемое за действительное (и наоборот) таит в себе опасность для той высокой политики, в интересах которой и работают различные спецведомства, и в первую очередь разведка.

Можно ли избежать «подстав» или, по крайней мере минимизировать вред от контакта с ними?

Можно (и нужно!), если изучить технику обмана, приобрести опыт и плюс к тому же иметь звериное чутье.

Разведчик, находясь за рубежом, должен подозревать все свои знакомства, оперативные контакты в возможной принадлежности к местным спецслужбам.

Малейшее подозрение следует подвергнуть логическому осмыслению, подтвердить или опровергнуть проверочными мероприятиями.

Иначе не избежать паранойи, когда все знакомые кажутся «подставой».

Если подозрительность приобретает хронический и тотальный характер, то разведчик начинает работать лишь на свое прикрытие, не выходя из него, перестает завязывать новые связи, заниматься свободным поиском.

Фактически он превращается в паука, который терпеливо ожидает прихода к нему агента, который по собственной инициативе предложит разведке свои услуги.

Один наш оперативный сотрудник в Каире, проработавший там несколько лет, смог лишь предложить в качестве «почтового ящика» местного парикмахера, у которого он регулярно стригся. Все остальные связи казались ему подставами. Типичный пример паранойи.

Впрочем, некоторые работники точки считали, что по существу он был просто ленив и труслив и маскировал это перманентной подозрительностью.

Более строгое и научное определение института подстав и методов их разоблачения дается разведчикам в ходе их учебы и подготовки к выезду за рубеж.

В 1960 году, окончив Военно-дипломатическую академию, я вылетел в Каир для прохождения дальнейшей службы в разведке под прикрытием атташе посольства.

После прибытия из аэропорта в посольство меня сразу принял резидент, который, узнав о последних событиях в Центре, заявил, что дает мне три дня на обустройство и три месяца на усовершенствование арабского языка и адаптации к агентурно-оперативной обстановке.

В заключение первой беседы он мне порекомендовал:

— Советую никогда никому до конца не доверять. Нужно постоянно проверять и анализировать все и всех, начиная от агентурных донесений и кончая теми, кто их передает. Подвергайте сомнению и целесообразности даже собственные помыслы, действия и поступки. Не спешите раскрывать себя, как разведчика. Арабы говорят, что поспешность — от шайтана.

Резидент был лыс, его медвежьи глаза сверлили собеседника.

Чувствовалось, что за его плечами был богатый оперативный и жизненный опыт.

Поселившись для конспирации в общежитии посольства, я начал изучать город, шлифовать академический арабский язык и постигать местный диалект.

Занятия проходили в посольстве, а преподавателем был шейх Мухаммед. Шейх — это не только глава рода или племени, это — представитель высшего мусульманского духовенства.

Мухаммед окончил исламский университет «Аль-Азгар», был подслеповат, от него пахло какими-то восточными пряностями и потом. Очевидно, в квартире у него не было душа.

Беседы с ним, несмотря на источаемый запах, доставляли удовольствие, так как служили источником познания многих вещей, которые я не успел постичь в Москве.

Сначала мы с ним читали местные газеты, а потом он подробно рассказывал об истории Египта, описывал достопримечательности Каира, разъяснял разницу между суннитами и шиитами.

К моему атеизму относился спокойно и уважительно.

О преимуществах ислама перед другими религиями ничего не говорил. Шейх был убежден в том, что жизнь после физической смерти продолжается, но в иной форме.

После нескольких занятий он начал читать мои мысли и часто произносил вслух то, что я только собирался сказать.

— Шейх Мухаммед, как вы узнаете то, что я хотел, но не успел сказать? Вы опережаете мои мысли.

— Очень просто. Я изучил ваш словарный запас, слежу за ходом рассуждений и логикой.

«Эх, вот бы и мне так научиться во время бесед с моими будущими собеседниками», — подумал я.

Вначале, разумеется, я подозревал шейха в принадлежности к местной контрразведке («мабахис»). Он был вхож в посольство, обращался с его некоторыми сотрудниками и мог изучать их.

Однако реальных оснований для подобных подозрений не было.

Шейх не интересовался внешней политикой СССР, его отношением к Египту.

Он ни разу не задал вопроса о моей прошлой жизни, о моих обязанностях в посольстве. Он меня не изучал, а просто учил арабскому языку.

Зато у меня потом возникло желание выяснить взаимоотношения между египетским духовенством и режимом Насера.

Но вдруг он перестал посещать посольство и вскоре я узнал, что из-за своей подслеповатости шейх был насмерть сбит автомашиной.

Меня очень огорчило это известие. « Не знаю, в какой форме он стал существовать после своей физической смерти, но даже спустя почти сорок лет он остался в моей памяти как благожелательный „устаз“ (по-арабски — профессор, наставник).

Может быть, жить в чьей-то памяти — это и есть другая форма существования?

Пришло время выходить в город, устанавливать там знакомства, завязывать контакты, которые могли бы стать источниками ценной информации.

Я решил начать с самого простого и доступного — с журналистского корпуса.

В то время в Каире выходило около двухсот периодических изданий — газет и журналов разного направления.

В некоторых из них всегда можно было найти какую-либо статью на международную тему и, минуя протокольный отдел МИДа, посетить в редакции автора публикации под предлогом уточнения некоторых деталей.

Я пришел, представился, выпил предложенный кофе (неизбежный ритуал), поблагодарил автора статьи за встречу, выразил надежду на продолжение знакомства.

Обычная практика обычного дипломата.

После второго или третьего визита, если собеседник настроен благожелательно, можно пригласить его на обед в один из недорогих ресторанов.

Там уже без постороннего присутствия получить первоначальные установочные данные (служебная терминология) на нового знакомого. После этого следует направить их в Центр для проверки.

В Центре, в учетном отделе, сосредоточены сведения обо всех иностранцах, попавших в поле зрения советских спецслужб.

Проверка — это необходимость, первый шаг к дуэту «разведчик-иностранец».

Не исключено, что партнер уже общался с нами и кому-то наступил на ногу.

Приблизительно по такой довольно шаблонной схеме развивались мои отношения с одним из египетских журналистов, которому я дал псевдоним «Батан». После трех-четырех обедов я предложил ему встречаться в определенном укромном месте, в строго определенное время.

«Батан» согласился, но, как мне показалось, без особого энтузиазма. Чтобы как-то заинтересовать его, я попросил его написать подробную справку о прессе Египта.

Подобная справка уже была в отделении АПН в Каире, просто она должна была послужить закрепляющим и проверочным элементом.

На очередной встрече он передал мне справку, но сидя в автомашине, вел себя нервно, крутил головой, оглядывался по сторонам.

— Чего ты волнуешься! Ведь ты сидишь в автомашине с дипломатическим номером советского посольства, значит, находишься на территории СССР и тебе ничто не угрожает.

— «Уклейка» — твой кропатель статей, — так обозвал резидент автора справки. — Дай ему двадцать фунтов и попроси расписку на бланке АПН. Острых вопросов пока не задавай. Изучай его возможности. Приобретай опыт.

Резидент был заядлым рыбаком и часто употреблял рыболовную лексику в оперативных беседах.

Так, определение «жирный карась» относилось к лицам, занимающим видное положение в государственном аппарате, «муренами» назывались журналисты из проамериканской газеты «Аль-Ахбар», которые писали антисоветские статьи.

Если кто-нибудь из сотрудников резидентуры действовал наобум, без четкой схемы, то это расценивалось как «ловля на самодур».

Каир он уподоблял озеру, где «много рыбаков и много рыбы».

Резидент в принципе был прав, определяя журналистский корпус как «стайку уклеек». Мало кто из них имел доступ к секретным документальным материалам, столь ценимым Центром.

Впрочем, огульно записывать всех журналистов в «третий разряд» было бы ошибкой.

Некоторые из них были вхожи в высшие эшелоны власти, поэтому знали много, мыслили геополитическими категориями.

Например, Мухаммед Хассанейн Хейкал — главный редактор газеты «Аль-Ахрам», который в период правления президента Насера фактически был его рупором. Но подобного рода категория журналистов была почти недоступна для дипломатов и, соответственно, разведчиков, работавших под крышей.

Они ценили себя, свое положение и поддерживать неофициальные отношения с иностранцами считали нежелательным.

Встречи с «Батаном» продолжались, но появилась одна насторожившая меня деталь: он стал уже совершенно спокойно садиться в машину и перестал оглядываться по сторонам.

Что бы это могло значить? Возникла альтернатива: или я убедил его в том, что встречи и беседы со мной не представляют для него угрозы, или…

Четкого, однозначного ответа не было, зато возникло чувство беспокойства и неопределенности.

Однажды «Батан» по своей инициативе сообщил, что у него есть материал о планах и роли ФРГ в создании египетских боевых самолетов и ракетной техники. Нам, конечно, было известно, что часть немецких специалистов в области ракетостроения после окончания войны нашли пристанище в Египте.

Было бы неправильно отказаться от получения данных по такой теме. Ведь СССР взял в то время на себя обязательство оснастить египетскую армию всеми видами современного оружия, полагая, что это может послужить основой для установления долговременных и прочных отношений, укрепит наши позиции в регионе.

— Материал получен твоей газетой для публикации?

— Нет.

— А откуда он у тебя?

— Я взял его на время у секретаря министра информации.

Вот это уже становилось интересным. Надо было бы задать еще ряд вопросов, но «Батан» вдруг заторопился и попросил высадить его у ближайшей остановки автобуса.

— Встречаемся завтра на том же месте, — успел я ему сказать.

На следующий день «Батан» с таинственным видом передал мне пакет, завернутый в газету.

Беседа была короткой, уговорились встретиться через неделю.

С волнением и ожиданием я возвращался в посольство.

Ото был первый документальный материал, полученный мною за первое полугодие пребывания в Каире. Сразу сел за его перевод.

Но резидент мне сказал:

— Наверняка проблема создания ракет и самолетов ближе нашему военному атташе. Пусть он оценит полученную информацию, прежде чем направлять ее почтой в Центр.

Тот, посмотрев на первые страницы моего перевода, заявил, что данный материал является изложением статьи из открытого западногерманского журнала и ему уже хорошо известен.

Я, конечно, разволновался и разозлился.

Еще бы!

Я расплачивался за обеды, выдал ему деньги за довольно пустую справку.

А мне пытается всучить туфту, перевод с немецкого на арабский.

Стоп! Злость и обида — плохие советчики.

Надо подумать, что (или кто) стоит за попыткой «втереть очки», почему «Батан» вдруг стал спокоен и даже выступил с собственной инициативой?

Я все проанализировал, и у меня оставалось только два варианта.

«Батан» доложил местной контрразведке о своем контакте со мной, и та решила поиграть в «кошки-мышки». Может быть, поэтому так разительно изменилось его поведение.

Второй вариант — он решил подзаработать, практически при этом ничем не рискуя.

Ведь материал не имел грифа «секретно».

Резидент заявил, что оба эти варианта имеют основания и в обоих случаях дальнейшая разработка «Батана» является нецелесообразной.

— Не трать на свою «уклейку» ни времени, ни денег. Тихо, без сцен и упреков прекрати с ним встречи. Ищи «жирных карасей» в другом пруду, например, в дипкорпусе. Вероятность подстав там значительно меньше. В назидание, чего можно ожидать от пишущей братии, расскажу тебе историю, которая произошла с нашей точкой в Бейруте. Там был приобретен один источник. Он когда-то работал в местном МИДе, затем был уволен оттуда, но нас об этом не уведомил. Перед увольнением украл большое количество мидовских чистых бланков. На них он обрабатывал местную и иностранную прессу, печатал всякого рода аналитические справки и передавал их нам за большие деньги. Они были столь интересны и правдоподобны, что пользовались успехом у Центра. Так продолжалось до тех пор, пока наши сотрудники не приобрели в МИДе другого источника, действительно работающего там, который начал передавать настоящие, а не сфабрикованные документы. Так что по утрам надо читать всю прессу, а не только газету «Аль-Ахрам».

Недаром одна из заповедей разведчика гласит: читай всю прессу, издаваемую в той стране, где ты находишься.

На очередной (она оказалась последней!) встрече с «Батаном» я вернул ему документ, заявив при этом, что еще раньше прочитал на эту тему обширную статью в западногерманском журнале.

Собеседник выглядел обескураженным и даже растерянным.

После долгого молчания он спросил:

— Чего же ты от меня хочешь?

— Президент Насер стремится создать с помощью западногерманских специалистов свою авиационную промышленность и ракеты — это его право. Да поможет ему в этом Аллах! Но насколько я знаю, в МИДе Египта работает в качестве советников группа бывших нацистов, которые пытаются навредить советско-египетским отношениям. А я, как советский дипломат, считаю, что они на благо наших народов должны крепнуть и развиваться. Вот если ты сообщишь, кто и как из западных специалистов в Египте пытается помешать нашей дружбе, то я буду весьма признателен тебе.

Произнося эту высокопарную тираду, я Искоса поглядывал на «Батана».

Его лицо оставалось безучастным.

Молчание затягивалось.

Не клюет!

— Если у тебя или твоих друзей из министерства будет что-то интересное по этой теме, то позвони мне в посольство, назовись Махмудом. Это значит, что на следующий день мы встретимся на нашем старом месте, в то же время, что и сегодня. Договорились?

«Батан» буркнул что-то невнятное и вышел из машины. Звонка от него не было. Больше я с ним не встречался. На душе стало спокойнее.

Все стало ясно.

На одном из дипломатических приемов я познакомился с упитанным арабом — удивительно спокойным, с невозмутимым видом не спеша перебирающим четки.

Он представился мне советником посольства Кувейта и на первой же встрече, узнав, что я из советского посольства, предложил мне продолжить контакты в неофициальной обстановке.

Дипломатическая табель о рангах — штука довольно тонкая.

Если посол встречается с послом, а советник с советником, то это в порядке вещей.

А тут советник — старший по званию и возрасту, и вдруг предлагает встречу атташе, да еще в неофициальной обстановке.

За этим должно что-то скрываться. Что? Возникшая внезапно человеческая симпатия? Маловероятно. По образу жизни и мировоззрению мы были слишком разными людьми.

Но как бы то ни было, я решил от этого предложения не отказываться.

В первый раз мы встретились в нашем посольстве и ограничилась беседой на общие темы.

Затем кувейтский советник пригласил меня в ресторан, где с явным удовольствием наблюдал «танец живота».

Демонстрируя широту души, советник категорически отказался от моего предложения оплатить расходы пополам — «на немецких началах».

Вечер закончился своеобразным восточным тостом: «Пусть кофе принесет мир пьющим его».

Мы выпили по чашечке душистого напитка и расстались.

Что ему было нужно от меня, я в этот вечер не понял.

Может статься, кувейтский советник был английским агентом и постепенно начал изучать меня с целью привлечения к сотрудничеству?

Ведь Кувейт очень долгое время находился под бдительным британским контролем и, разумеется, создал там свою агентурную сеть.

Лишь в июне 1961 года Кувейт был провозглашен независимым государством.

Ирак не признал независимость нового арабского государства, заявив, что оно является его частью на том основании, что в свое время Кувейт входил в Басрийский вилайет.

Корни притязаний Ирака на Кувейт оказались столь живы, что дали свои кровавые плоды много лет спустя. В начале шестидесятых годов Кувейт был принят в Лигу арабских стран, но еще не был членом ООН.

Для этого нужно было согласие всех постоянных членов Совета Безопасности.

Представитель СССР медлил.

Возникшее вначале подозрение, что советник Кувейта является подставой английской разведки и действует по ее заданию, отпало, оно не было подкреплено никакими доказательствами.

Он не проявлял ко мне какого-либо специфического интереса, не задавал мне настораживающих вопросов.

Мы лишь посещали рестораны, где всегда платил советник, несмотря на мое (честно говоря, довольно слабое) сопротивление.

В конце концов он дал мне прямо понять, что СССР должен содействовать приему Кувейта в ООН, а я написать об этом обоснованное предложение в Москву, в МИД СССР.

Осознав, что кувейтский партнер по ресторанам моей разработкой не занимается, а использует лишь в качестве «канала влияния», я занял более активную позицию и начал выпытывать у него подробности о политике Англии и ее планах оставить Кувейт в зоне своего влияния.

Советник отвечал общими фразами.

Я допускал, что такой информации у него не было.

Резидент так резюмировал мои беседы с ним:

«Это сытый, жирный карась. У тебя нет для него на „крючке“ привлекательной наживки. Клевать не будет. Напиши его просьбы и доводы по линии посольства. Пусть наш МИД ломает себе голову над этой проблемой. Чего нам лезть в чужую епархию».

Лишь в мае 1963 года Кувейт стал полноправным членом ООН.

После этого мой партнер потерял ко мне интерес и в рестораны мы больше не ходили.

Изучая Каир и места, где могут собираться интересные люди, я натолкнулся на филателистический магазин, расположенный на оживленной улице.

Филателия объединяет людей разных по возрасту, социальному положению, образованию, национальности.

Вошел в магазин, уставленный альбомами и каталогами марок, изданных во многих странах.

— Чем интересуетесь, какова ваша любимая тема? — спросил меня хозяин магазина и предложил кофе.

— Я недавно в Египте, поэтому, естественно, в первую очередь меня интересуют местные марки.

— Могу предложить портретную серию бывшего короля Фарука.

Пришлось купить.

Отказываться было нельзя, так как я понял, что через магазин я смогу выйти на нужных людей.

— А у вас есть марки Советского Союза?

— Нет, к сожалению. Из Москвы я ничего не получаю.

— На следующей встрече я подарю вам кляссер с советскими марками.

— Спасибо, буду вас ждать.

Арабы очень любят получать подарки и, в свою очередь, любят дарить.

Подарок — один из самых простых способов расположить к себе нужного человека, особенно на Востоке.

На следующей встрече я вручил хозяину магазина альбом с советскими марками.

Водка, икра, матрешки и марки — таков был тогда стандартный подарочный набор русских, выезжающих за рубеж.

Подарок, затем покупки марок и последующие беседы расположили его ко мне.

И я задал внешне абсолютно невинный вопрос:

— Много ли у вас постоянных покупателей?

— Постоянных около пятидесяти человек. Надеюсь, что вы тоже станете им.

— Могу ли я узнать, кто они?

Хозяин достал из конторки журнал, в котором были фамилии местных филателистов с указанием их должностей и заказов на марки.

В ходе просмотра журнала я обнаружил, что состав коллекционеров довольно пестр.

Там были профессора, министерские чиновники, банкиры, торговцы и доже дипломаты из стран Азии и Африки.

Сотрудников посольств западных стран не обнаружил.

У них, очевидно, в моде другие, более аристократические хобби — теннис, верховая езда.

Последнее советским дипломатам было не по карману.

— Если хотите познакомиться с ними лично, то приходите на наше ежемесячное собрание, которое состоится в соседнем кафе, — сказал хозяин магазина, прерывая мое чтение и попытки запомнить два-три номера телефона.

Так я проник в клуб филателистов Каира и стал его постоянным членом.

Познакомился с африканским дипломатом, высоким, худым и бородатым.

Чем-то он мне напоминал Дон Кихота в изображении художника Гюстава Доре, иллюстратора Библии и романа Сервантеса.

— Опять уклейка, — заявил резидент, когда я написал отчет о встрече с ним. — Его страна находится далеко от Египта, в высших эшелонах местных властей у него связей наверняка нет. Впрочем, продолжай контакт, может быть, получится что-то стоящее.

На очередном аукционе «Дон Кихот» (так я его закавычил в служебной переписке) неожиданно попросил у меня взаймы тридцать фунтов.

Пришлось дать ему деньги: у нас сложились дружеские отношения и мой отказ мог бы их испортить. Просить дать расписку счел неэтичным.

«Дон Кихот» долго не возвращал долг и меня это уже начало тревожить. Но как-то на одной из встреч в кафе он неожиданно предложил вместо денег две телеграммы своего посольства: одна с открытым текстом, другая же зашифрованная.

Таким образом появилась возможность вскрыть код, который использовался его посольством.

Я начал соображать.

Если взять, не задумываясь, это сразу подтвердит мою принадлежность к спецслужбам. Да и брать документы на виду у всех — неосторожно. И вообще — не попахивает ли такой бартер провокацией? Нет, надо подождать, но мостов не сжигать.

— Вообще-то говоря, всякие там коды и шифры — не мое хобби. Я собираю марки дореволюционного Египта. Но я спрошу своего приятеля, может быть, он согласится на это предложение. И тогда я позвоню тебе в посольство.

Через несколько дней вечером в одном укромном уголке города состоялась встреча.

На ней «Дон Кихот» передал мне еще две телеграммы и снова попросил денег, которые он получил тут же, незамедлительно.

Так филателия вывела меня на источник документальной информации. Из одной «уклейки» получилась наваристая уха (по терминологии резидента).

Но «Дон Кихот» вскоре возвратился на родину, а я продолжал посещать торжище-сборище филателистов, надеясь подцепить там «карася».

Однажды ко мне подошел молодой человек, отвел меня в уголок кафе и с таинственным видом заявил:

— У меня для вас есть что-то интересное!

— Марки Дореволюционного Египта?

— Нет, документы о внешней и внутренней политике бывшей французской колонии.

И мой собеседник назвал родину «Дон Кихота». Странное предложение от почти незнакомого человека.

Может, это просто совпадение?

— Вы оттуда родом? Были там в командировке?

— Нет, я работаю в местном МИДе.

— В каком отделе?

— В африканском.

Мы молча смотрели друг на друга. Я пытался вспомнить, где я мог видеть этого инициатора раньше? Решил поблефовать.

— Недавно я был именно в африканском отделе МИДа, но вас там не видел.

Блеф заключался в том, что внешнеполитическое ведомство я посещал редко, а проблемой «Египет-Африка» занимался другой сотрудник нашей точки.

Молодой человек смутился, а затем стал убеждать меня в том, что он — действительно сотрудник МИДа.

Я решил дожать его до конца и спросил:

— А что вы коллекционируете? Зверей или рыб? Псевдофилателист помедлил с ответом.

А потом сказал:

— Военные корабли.

— Редкая тема, здесь я помочь вам не могу. На том мы и расстались.

Хозяин филателистического магазина не смог ответить, откуда взялся этот неофит.

В его журнале он не значился.

Версия о том, что контрразведка решила подослать мне подставу, «подсадную утку», доминировала в ходе анализа. В самом деле, контакт с «Дон Кихотом» осуществлялся без классических форм конспирации.

Нет ничего особенного и противозаконного в том, что два дипломата из дружественных Египту стран встречаются, обмениваются марками или еще чем-то).

А может быть, этот любитель военных кораблей был действительно из африканского отдела МИД?

Быть филателистом — это не только простой метод установления естественного непринужденного знакомства с нужными людьми.

Это способ законного личного обогащения.

Мой друг и коллега работал в Каире значительно позже меня и, будучи опытным специалистом в марках, собрал большую коллекцию.

Вернувшись в Москву, он продал собранную коллекцию и подарил на свадьбу своей дочери однокомнатную квартиру.

Я не говорю уже о том, что среди общества филателистов ему удалось найти не один, а два источника секретной информации.

Потом я перестал собирать марки и монеты.

Наступили другие времена!

Что касается моей дружбы с хозяином магазина, то он после серии проверочных мероприятий стал нашим «почтовым ящиком».

Ведь он вел обширную международную переписку по роду своих занятий, отправка писем в различные страны у местных властей не вызывала подозрений.

Кроме центральной площади «Ат-тахрир» (Освобождение), в Каире много других интересных площадей.

К их числу можно отнести площадь-сад Эзбекие.

Находившееся в ее центре озеро было осушено еще в середине прошлого века и на его месте разбили парк с маленькими прудами, гротами и мостиками.

Поэт Николай Гумилев писал:

Парк Эзбекие — оазис среди каменных зданий — место для отдыха, прогулок, встреч со знакомыми. Тут же, помимо всего прочего, находился книжный развал — своего рода букинистический магазин на открытом воздухе.

Чего здесь только не было! На длинных лотках лежали газеты, журналы, книги, буклеты, словом, любая печатная продукция, изданная в разных странах, на разных языках и в разное время.

Когда я покупал книгу «Народные пословицы», которую, признаться, мне не удалось до сих пор прочитать и тем более изучить, стоявший рядом интеллигентного вида египтянин спросил:

— Интересуетесь народной мудростью?

— Да, я считаю, что пословицы и поговорки отражают взгляды, быт и нравы народа.

— Правильно, там народ выражает все, что он думает и чувствует!

— А вы кто по профессии?

Мы представились друг другу, обменялись визитными карточками.

Узнав, что я атташе посольства СССР, мой новый знакомый пригласил меня выпить чашечку кофе.

«Никогда не отказывайтесь от выпивки», — так шутливо рекомендовал Марк Твен.

Разведчик никогда не должен отказываться от любого нового знакомства, если оно выглядит естественно и непринужденно и не внушает чувства опасности.

Такого чувства в яркий солнечный день у меня не возникло.

Просто два библиофила случайно встретились у книжного развала, проявили друг к другу интерес и затем пошли в ближайшую кофейню.

Мы беседовали на общие, вполне нейтральные темы.

Мой собеседник показался мне эрудированным человеком.

Он поведал мне о том, что сад Эзбекие был разбит по приказу хедифа Исмаила, который посетил Всемирную выставку в Париже в конце XIX века, а затем пригласил французских архитекторов в Каир, чтобы они превратили его в европейский город.

Расставаясь, я пригласил своего случайного знакомого навестить меня в посольстве.

— Спасибо, но посольства я не посещаю, это шпионские гнезда.

Я возразил:

— Ошибаетесь. Посольства представляют интересы одного государства в другом.

— И больше они ничем не занимаются?

— Они устанавливают отношения между странами и, естественно, разузнают, что там происходит. Получение информацию и шпионаж — разные вещи.

— Но ведь часто посольства подкупают местных деятелей? Вы, наверно, знаете, что ЦРУ США передало после революции 1952 года 3 миллиона долларов генералу Нагибу?

— Посольство СССР подкупом кого-либо не занимается. Советский Союз строит для египетского народа Асуанскую плотину.

— Знаю. Впрочем, если хотите продолжить беседу на эту тему, то приглашаю вас навестить меня в моем офисе. Милости прошу!

— Спасибо, будет свободное время, навещу.

В ходе своей работы разведчик сталкивается с людьми разного возраста, социального положения, политических взглядов.

«Узнать вкус пудинга можно только тогда, когда съешь его» — гласит английская пословица.

Чтобы понять, представляет ли твой собеседник интерес для разведки, можно только тогда, когда проведешь с ним серию бесед.

Темы могут быть и самые нейтральные, и самые специфические.

Иногда случается и так, что кандидат в агенты является просто эрудированным человеком, специалистом в какой-то области и беседовать с ним просто интересно.

Мой новый знакомый был политизированным человеком, знакомым с некоторыми постулатами марксизма-ленинизма.

Правда, в преломлении к местным условиям он несколько вульгаризировал их. Так, по его оценке, все египетское общество — сплошь буржуазия различного вида и калибра: крупная, средняя и мелкая. Рабочего класса и класса крестьян, по его утверждению в Египте нет.

Они — просто аморфная масса без партий и организаций.

— Попробуйте дать рабочему десять фунтов, он наймет на свою работу другого за три фунта, а сам будет вести паразитический образ жизни.

Особенно неомарксист (как я мысленно окрестил его) не любил, почти ненавидел так называемых «жирных котов» — представителей крупной буржуазии.

Это была искренняя классовая ненависть к местным богачам. Из высшего руководства страны высоко ценил только президента Насера, но резко критиковал его ближайшее окружение, особенно Анвара Садата, Абдель Хакима Амера, Закария Мохи эд-Дина.

Ошибка Насера, по его мнению, состояла в том, что он держит около себя этих людей и доверяет им — представителям крупной военной и торговой буржуазии.

Кроме того, он считал, что Насер совершает и другую ошибку — медлит с экспортом революции в монархии Арабского Востока.

— Революции не экспортируются, их делают широкие народные массы, — возразил я.

— Молодой человек! Вы еще плохо знаете Арабский Восток. Здесь революцию совершает армия.

Итак, мы беседовали и на теоретические темы, и на политические.

Иногда мой собеседник сообщал то, что нельзя было узнать из прессы. Он не был «жирным карасем» по своему служебному положению, но знал много. Его фрагментальные, но довольно интересные данные шли в «общую копилку» резидентуры.

Однажды, выслушав его тираду по поводу общего обуржуазивания египетского общества, я сказал ему:

— Мне кажется, что вы люмпен-интеллигент с уклоном в экстремизм.

Я постарался перевести немецкое слово «люмпен» так, чтобы не обидеть его.

— Да, я бедный, но честный интеллигент, сын феллаха, но все то, чего я достиг в жизни, я достиг своим личным трудом, не эксплуатируя других. А вот вы, советский дипломат, являетесь буржуазным интеллигентом, катаетесь по городу на автомашине, снимаете квартиру в Замалеке, где живут одни аристократы и «жирные коты».

Спор был жарким, но каждый старался соблюсти вежливость.

Вообще-то говоря, арабы даже в самых горячих спорах соблюдают этикет.

Они терпеливы, мягки.

Но чтобы доказать им что-то, приходится использовать железную аргументацию и логику.

— Вы — приятный молодой человек, интересный собеседник, но все равно в моих глазах вы являетесь интеллигентным буржуем среднего класса, — подытожил он после нашей очередной беседы.

Однажды после спора на тему «кто есть кто» мой теоретический оппонент сделал неожиданное предложение:

— Я хочу пригласить вас посетить турецкую баню в городе. Согласны?

— Конечно! Я никогда не был в Турции и о турецких банях знаю понаслышке. Куда поедем? Может, в гостиницу «Хилтон»? Там, я слышал, настоящая турецкая баня с хорошими массажистами…

— Ни в коем случае! В «Хилтоне» проживают буржуи из империалистических стран и находиться среди них мне будет неприятно и противно. Мы поедем в народную баню.

Мы сели в машину и по лабиринтам узких улиц приехали в район знаменитого базара Хан эль-Халили. Это — древний базар.

Впервые он упоминается в исторических источниках в XIII веке.

Издавна там продавались изделия местных ювелиров и ремесленников: кольца и кулоны с камнем «александрит», чеканные медные тарелки и кувшины, подсвечники, изделия из кожи — кошельки и сумки с сюжетами из жизни фараонов.

Недалеко от базара находилось старое двухэтажное обшарпанное здание без всякой вывески, упоминающей о том, что там находится баня.

Мы вошли.

В первой комнате, напоминающей ночлежку из пьесы Максима Горького «На дне», сидели люди в галабеях и без, смотрели телевизор и курили кальян.

На нас они не обратили никакого внимания.

По скрипучей лестнице без перил мы поднялись на второй этаж и вошли в комнату без окон.

На потолке висела лампочка без абажура.

По стенам и на полу бегали огромные рыжие тараканы.

Мы разделись и спустились в квадратный бассейн, заполненный едва теплой водой. Под ногами хлюпала жидкая грязь. Бассейн тоже освещался одной лампочкой.

Я стиснул от брезгливости зубы, но отступать было нельзя. Надо держаться, сохранять невозмутимость.

Банщик уложил меня на мраморный стол, стоящий посреди бассейна, едва дотронулся до моих рук и ног, изображая подобие массажа. Затем выт лил на меня ведро теплой воды, и на этом процедура завершилась.

Мой гид по местным баням занял мое место. Других на очереди не было.

Я поднялся в раздевалку, быстро оделся и вышел на улицу.

Проверил автомашину. Ее никто не вскрывал. Нашел лавку, где продавался одеколон в больших бутылках, вернулся, разогнал тараканов, вылил на себя всю (литровую!) бутылку одеколона в целях профилактики от кожных болезней.

Вскоре из бассейна вернулся мой спутник. — Ну, как тебе понравилась народная турецкая баня?

— Нормально, но в наших русских банях температура выше!

— Должен сознаться, что я специально устроил тебе экзамен. Ты его выдержал с честью! Перевожу тебя из буржуазного интеллигента в представителя трудового народа! «Жирные коты» и западные дипломаты в этой бане ни разу не были и не будут.

— Спасибо! Служу в интересах советского и египетского народов!

— И я буду делать то же самое!

После визита в эту пародийную турецкую баню мой египетский псевдомарксист стал относиться ко мне значительно теплее.

Он начал более охотно и откровенно делиться тем, что ему удавалось разузнать об основных направлениях деятельности сподвижников президента Насера.

От стратегических оценок команды Насера он воздерживался, и как потом подтвердило время, оказался прав.

Из этих откровений я узнал многое.

Так, маршал Абдель Хаким Амер, наркоман — любитель гашиша, вице-президент и командующий египетской армией после войны 1967 года, пытался организовать заговор против своего друга и патрона — президента Насера и был убит египетской разведкой.

По официальной версии, он покончил жизнь самоубийством.

Член организации «Свободные офицеры» Анвар ас-Садат познакомился с Насером еще в конце тридцатых годов и пытался тогда наладить сотрудничество с религиозной организацией «братья мусульмане».

После Насера он занял пост президента и выступал на словах за сотрудничество с СССР, а на деле сделал крутой крен в сторону США и Израиля и фактически предал идеалы Насера.

Что касается бывшего вице-президента Закария Мохи эд-Дина, занимавшего пост премьер-министра и министра иностранных дел, то он всегда ориентировался на сотрудничество с Западом и прежде всего с США под тем предлогом, что они фактически держат в своих руках судьбы Ближнего Востока.

Непрерывные бури последующих войн и другие события осыпали песком и пеплом забвения память о тех деятелях, которые не сходили с газетных страниц в период моего пребывания в Египте (1960-1965 гг.).

У нашего сотрудника И.В. командировка близилась к концу.

У него на связи был «Нахас» — один из документальщиков точки.

— Дальнейшую работу с ним вы должны взять на себя, — сказал мне резидент.

Откровенно говоря, я не был на седьмом небе от счастья, получив такое указание. Но приказ есть приказ! Одно дело, когда разведчик сам устанавливает контакты с интересным человеком, изучает его возможности, вкусы, привычки, затем втягивает в оперативную игру, именуемую разведкой, прививает навыки конспирации, убеждает в полезности совместной работы.

Все эти этапы сравнимы с воспитанием собственного ребенка, вплоть до его поступления в вуз.

И совсем другое дело, когда получаешь в связники от кого-то готового агента. Это все равно, что, женившись на вдове, получить в придачу к ней ее взрослого сына, развитием и формированием которого занимался другой человек. Интеллектуальная и эмоциональная близость с чужим взрослым наследником маловероятна.

— Ну, И.В., раскалывайся, расскажи все, что накопил, работая с «Нахасом».

— Сотрудничает с нами давно, является одним из документальщиков точки. Его денежное вознаграждение больше, чем твоя зарплата. Несколько лет назад, когда в Каире было неспокойно, по его настоятельной просьбе ему был вручен пистолет.

— С какой целью?

— Для обеспечения личной безопасности. Недавно попросил меня дать глушитель к нему. Встречаюсь с ним два раза в месяц в одном и том же определенном месте. Менять его он не хочет. Фактически, это «моменталки». Поздоровался, получил пакет с документами, вручил деньги, попрощался — и все. Будешь исполнять роль почтальона. Следи только за тем, чтобы за тобой не было «хвоста».

В шестидесятые годы «хвостов» (бригад наружного наблюдения) за сотрудниками советского посольства не было. Слежку осуществляли стационарные посты и так называемые «баввабы».

Бавваб в Каире — это гибрид французского консьержа и русского дворника. Его официальные функции чрезвычайно разнообразны. Он и сторож, и дворник, и прислуга, выполняет мелкие поручения жильцов. А неофициально — следит за жильцами в доме и их гостями.

— А каким образом «Нахас» вызывает на экстренную встречу? — продолжал я выпытывать у И.В. подробности.

— Он вывешивает на своем балконе красное одеяло.

— Часто ли тебя вызывали на экстренную встречу?

— Ни разу! На практике две встречи в месяц, и этого вполне достаточно.

— Когда в последний раз его проверяли?

— Какая проверка! Он работает как часы. Кончай меня мучить расспросами, мне надо ехать с женой в город покупать подарки для родственников.

Приятные хлопоты человека, возвращающегося на родину.

От разговора с И.В. у меня в душе остался какой-то горький осадок.

Во-первых, мне не удалось выяснить все подробности.

Во-вторых, я убедился в том, что разведка на практике часто отступает от своих принципов и основных законов.

Любой агент должен раз в год проходить экзамен на честность.

Ведь жизнь течет и меняется, и вполне возможны нежелательные трансформации.

Вечером я выехал на место встречи.

Это был почти безлюдный пустырь в одном из рабочих кварталов Каира. Впереди замаячила одинокая фигура. И.В. притормозил, фигура юркнула в машину. Они обменялись приветствиями.

— Я уезжаю в Москву, связь с тобой будет поддерживать этот молодой человек.

Наш пассажир не выразил ни огорчения по поводу расставания со своим партнером, ни радости по поводу нового знакомства.

Такая сухость не характерна для египтян, которые по натуре радушны и любят выражать свои эмоции цветистыми фразами.

Пакет с документами был передан уже мне.

В свою очередь я передал конверт с деньгами.

Мы обходились без расписок, считая это излишней формальностью с давно работающим агентом.

Документы я отдавал на перевод жене нашего сотрудника, которая знала арабский язык. Но однажды она заболела, и переводом пришлось заниматься мне.

Документы были помечены грифом «секретно», а некоторые даже «совершенно секретно». Но чем больше я переводил, тем больше убеждался в том, что гриф не соответствовал их содержанию.

В лучшем случае лишь один документ из десяти имел информационную ценность и превращался в шифрограмму.

В чем тут дело?

Или мои представления о секретности не совпадали с египетскими понятиями о секретности, или тут шла какая-то темная игра.

Надо было поговорить более подробно с поставщиком.

С трудом я уговорил «Нахаса» сразу после встречи поехать ко мне домой и поужинать. Перед этим своего бавваба отослал под благовидным предлогом в другой квартал Каира.

Во время ужина, разумеется, со спиртным, чтобы вызвать своего собеседника на откровенность, я неожиданно узнал о том, что сам «Нахас» находится на пенсии, а документы, по его заявлению, получает от своего коллеги по прежней работе {мой коллега И.В. ничего мне об этом мне не сказал!)

— А кто он, имя, фамилия? Где проживает? Как и где ваш партнер вручает вам документы? Сколько вы платите ему от своего гонорара?

Мой сотрапезник как-то внутренне напрягся и медлил с ответом.

Он сделал вид, что захмелел и не понимает, что я имею в виду.

Пришлось перевести разговор на более нейтральные темы. Загонять его дальше в угол смысла не имело.

На очередной встрече я снова задал те же вопросы.

Он взорвался.

— Какое тебе дело до моего коллеги? Ведь я продолжаю снабжать посольство интересными документами, которые ты больше ни от кого не получишь. Ему я плачу столько, сколько считаю нужным!

По традиции, агент всегда должен подчиняться разведчику, а не наоборот.

— Я тебя расспрашиваю обо всех подробностях не из любопытства, а ради твоей безопасности.

— Спасибо, я сам о ней побеспокоюсь.

— Тем не менее я не прошу, а требую ответить мне на все вопросы, связанные с твоим источником. Считай, что это приказ!

Это был нелегкий разговор, но необходимость его была очевидна.

Резидент был раздосадован тем, что я ему доложил.

— Раньше надо было просветить эти темные места! В Центр пока сообщать ничего не надо. Может быть, «Нахас» боится, что мы выйдем на его источники напрямую и лишим его кормушки. Постарайтесь убедить «Нахаса» в том, что он, как получал, так и будет получать свою, можно сказать, зарплату. Но при условии, если ответит на все вопросы.

Мне показалось, что резиденту почему-то не очень хотелось внести полную ясность в картину происходящего и сделать определенные выводы.

После моих неоднократных настойчивых напоминаний «Нахас» наконец сообщил адрес своего источника, его имя и фамилию, а также место, где он получает от него документы.

Казалось, можно было успокоиться и не дергаться (как плотве на крючке, по терминологии нашего резидента!).

Но азарт охотника взял верх.

Я начал искать улицу и дом, где проживал источник.

Адресного справочного бюро в те времена в Каире не было.

Улицу-то я нашел, а там, где должен был располагаться указанный номер дома, находился пустырь!

Рядом стояли дома с номерами 32 и 36, а вот дома с номером 34 не было.

Так что пустырь с поросшей травой и мусором, конечно, не мог не вызвать у меня подозрений в честности нашего агента.

Как птица, когда охотник приближается к ее гнезду, пытается увести его подальше обманными движениями, так и «Нахас» пытался сбить меня с курса.

Проследить же за встречами с его «подпаском» не удалось.

Создать бригаду наружного наблюдения из числа сотрудников резидентуры ввиду их бросающейся в глаза неегипетской внешности не представлялось возможным.

Я сказал «Нахасу», что поставляемые им «секретные» и «совершенно секретные» документы, мягко говоря, не адекватны тем суммам, которые он получает от нас довольно продолжительное время.

Правда, я умолчал при этом, что дома номер 34 не существует.

Все карты раскрывать было рано.

— Ну, не я же их пишу! Я передаю то, что получаю от своего компаньона.

— Передай, чтобы он внимательнее подбирал документы. В противном случае я буду вынужден, к сожалению, сократить твой гонорар вдвое.

Несмотря на это предупреждение, ничего не изменилось.

По-прежнему соотношение полезной и бесполезной информации было один к десяти.

Так что пришлось мне принимать финансовые санкции.

После одной из встреч я молча передал «Нахасу» конверт с деньгами. Тот по весу почувствовал уменьшение «зарплаты».

— Сколько тут?

— Ровно половина от прежнего.

— Почему? На каком основании?

— Каждая вещь имеет свою цену. (По-арабски это звучит так: каждой комнате — свою арендную плату). То, что ты передавал в последнее время, годится лишь для завертывания рыбы на рынке.

«Нахас» поднял крик, да такой, что прохожие остановились и стали за нами наблюдать.

Дело происходило летом и ветровые стекла в машине были открыты.

Если агент позволяет вести себя таким образом, то это означает, что у него «крепкий тыл» и он ничего не боится.

— Ты чего это так расшумелся?

Этот эпизод, конечно, уже требовал дальнейших шагов.

Взмокший от жары и нервного напряжения, я высадил «Нахаса» из машины, вернулся в посольство, выпил виски, благо оно всегда было под рукой. Немного полегчало.

Поразмыслив, я пришел к выводу, что «Нахас» является классической подставой, изнурявшей на протяжении многих лет бюджет резидентуры.

В памяти всплыла беседа с одним из моих оперативных контактов, имеющим корни в местной контрразведке.

Как-то я обсуждал с ним вопросы советской военной помощи Египту и перечислил те виды вооружения, которую поставил СССР.

Собеседник перебил меня и сказал:

— Не забудь еще и глушитель к пистолету!

— Причем тут глушитель? Ведь это не оружие, а всего лишь техническое приспособление.

— Имеющий уши, да услышит, — ответил мой собеседник древней пословицей.

Он имел определенные заслуги перед резидентурой и таким завуалированным образом предупредил, что одной из подработок нашего сотрудника является агентурой ЦРУ.

Я сразу вспомнил, что И.В. передал «Нахасу» глушитель.

Сопоставив некоторые события, я пришел к выводу, что контрразведке известно многое (если не все!) о нашей работе с «Нахасом».

Собрав воедино все аргументы в пользу версии, что наш многолетний агент является подставой, я выложил их резиденту и предложил прекратить с ним сотрудничество, получив на это согласие Центра.

Резидент напрягся, его медвежьи глаза сузились. Он, переходя почему-то на шепот, заявил:

— А вы знаете, кто его вербовал? Он же сейчас занимает высокий пост в управлении.

— Знаю, но ведь все течет, все меняется. Зачем поступать по-страусиному, прятать голову в песок?

— С ним до вас работали другие сотрудники и ничего подозрительного не замечали. Просто вы не смогли установить с ним нормальные отношения.

— Но он не смог или не захотел ответить на примитивные вопросы, водил меня за нос. Почему? Да потому, что является подставой.

— Если вы настаиваете на этом, то я вынужден отстранить вас от работы с «Нахасом», а то еще наломаете дров.

— С удовольствием последую вашему указанию. Как говорится, «была без радости любовь, разлука будет без печали».

Позиция резидента была ясна и прозрачна.

У него заканчивалась командировка, недавно «за общее руководство» ему вручили орден (собственных оперативных контактов и агентов у него не было).

Зачем перед мажорным финалом портить себе репутацию…

Негативную информацию Центр, как и высшее руководство страны, не любили. Тогда в моде был принцип лакировки действительности.

Конечно, после так называемого сотрудничества с «Нахасом» в Каире я обрел опыт. И слава Богу, все закончилось для меня без особых негативных последствий.

Зато спустя два года меня чуть было не выслали домой досрочно из длительной загранкомандировки…

Прилетев в Багдад, я начал осуществлять обычную дипломатическую практику: наносить протокольные визиты в посольства и проникать в журналистский корпус.

Позвонил в посольство Египта второму секретарю.

Он назначил мне встречу.

Он мне сразу не понравился: напыщенный вид, почти немигающие глаза. Никакого проявления радушия, сплошная официальность.

Но раз уж пришел, надо было завязывать контакты.

Я поделился своими впечатлениями от древнего и современного Египта, о том, что у меня было много друзей. Второй секретарь молча выслушал мои реминисценции, затем, никак не прореагировав на них, задал вопрос:

— Почему СССР не поставляет Египту вооружение?

— Господин второй секретарь! Мы недавно перегнали через Югославию около 400 боевых самолетов. Об этом и местная пресса сообщала…

— Этого количества мало, нам надо больше!

В его голосе прозвучали требовательность и какая-то барская раздражительность. Меня это просто взбесило.

— Господин второй секретарь! СССР наверняка в состоянии поставить и больше, но где гарантии, что советское оружие не превратится в груду металлолома еще до того, как его используют в борьбе против Израиля…

Намек был прозрачен.

Почти вся авиация Египта была уничтожена на аэродромах, несмотря на предупреждение президента Насера о готовящейся войне.

За беспечность высшего военного руководства Египта пришлось заплатить большую цену.

После такого заявления мой собеседник замолчал и надулся еще больше. Я поблагодарил его не без некоторого ехидства за радушный прием и интересную беседу, заметив при этом, что она должна послужить основанием для дружбы и взаимовыгодного сотрудничества.

Расстались мы холодно, даже не пожав друг другу руки.

Представитель буржуазных кругов, а не выходец из народных масс — вспомнилась мне фразеология моего каирского неомарксиста по возвращению в посольство.

После войны 1967 года долго муссировался тезис о том, что в поражении Египта был виноват СССР (?!). Самокритика не была доминирующей чертой египетского менталитета.

Через два-три часа после протокольного визита меня разыскал «чистый» дипломат и с подчеркнутым любопытством спросил:

— Лев! Что такого ты наговорил в египетском посольстве?

— Ничего особенного, мы обменялись мнениями по некоторым аспектам положения на Арабском Востоке. А в чем, собственно говоря, дело?

— Я только что переводил вопрос египетского посла нашему послу: следует ли понимать твое заявление по поводу египетской армии как признак изменения позиции СССР в отношении Египта? Посол был крайне взволнован.

Мне все стало ясно.

Мой собеседник после визита сразу доложил о нем своему послу, тот переполошился и решил выяснить некоторые подробности уже в нашем посольстве. Ведь две пословицы — арабская и русская — утверждают одно и то же: «язык твой — враг твой».

— И как прореагировал посол на мою эскападу?

— Он сначала угостил посла коньяком, мне тоже немного досталось, а затем разъяснил неизменность нашей политики в отношении поддержки арабских стран, отстаивающих свою независимость.

Я ожидал вызова «на ковер» и нотаций по поводу того, что дипломату дан язык, чтобы скрывать свои мысли, а не высказывать их вслух в такой резкой форме.

Но этого не произошло!

Я поинтересовался у заведующего референтурой, была ли направлена в Москву запись беседы с египетским послом.

Тот ответил: «Нет, успокойся».

Ведь при других обстоятельствах мой первый визит в египетское посольство мог окончиться досрочным откомандированием на родину.

Вдруг из нашего Центра мне поступило указание: «Просим сообщить содержание беседы со вторым секретарем посольства Египта».

Значит, в Москву что-то просочилось! Но откуда?

Я набросал содержание беседы, несколько смягчив острые углы.

О груде металлолома писать не стал.

Дальнейшей реакции Центра не последовало.

Прошло время, и я успокоился.

Лишь в Москве я узнал, что «Нахас» передал о моем разговоре в египетском посольстве на очередной встрече нашему оперработнику.

Так он, памятуя мою жесткую форму общения с ним, решил отомстить за сокращение вдвое своего гонорара.

О том, что «Нахас» был классической подставой, стало известно позже.

Я испытал смешанные чувства: сожаление, что этого не произошло раньше, удовлетворение по поводу обнаруженной «волчьей ямы» и даже злорадство.

Как в старом анекдоте: «ну, мы же вас предупреждали, что в лесу водятся педерасты».

Основные кадры резидентуры КГБ в Египте, естественно, находились в столице страны.

Они действовали в соответствии с линиями «Главный противник», «Политическая разведка», «Контрразведка» и др.

В понятие «Главный противник» были включены основные государства, входящие в НАТО, а резидентура КГБ ставила своей целью разработку объектов и сотрудников западных стран, получение секретной информации об их внешней и внутренней политике.

Наш молодой, красивый, с римским профилем сотрудник познакомился в спортивном клубе с секретаршей одного западноевропейского посольства и начал ее разрабатывать по всем «азимутам». Основой разработки была вовсе не идеологическая, а совсем другая близость.

Разработка в этом направлении шла так успешно, что законную жену под соответствующим предлогом пришлось отправить в Москву. Зачем ненужные сцены по поводу позднего возвращения, да еще с запахом чужих дорогих духов?

Чего только не делалось во имя высших Интересов разведки!

Сотрудники нашей точки трудились в одной большой комнате, которую остальные дипломаты называли «кельей благочестивых монахов». Отдельный кабинет был только у резидента, прозванного за глаза «главным рыбаком».

И поскольку все находились в одной комнате, то получалось так, что мы вместе обсуждали оперативные успехи и неудачи.

— Ну, как идут дела? — спрашивали молодого человека с римским профилем другие обитатели «кельи», которым не удалось воплотить совет мудреца древности Горация «соединить полезное с приятным».

— Что-то я не понял еще, кто кого разрабатывает. Перед выпивкой моя партнерша выходит в другую комнату и, как мне показалось, принимает какие-то таблетки.

— Что она принимает — это ее дело. Важно, чтобы у тебя в бокале не оказалось ненужных примесей.

— Мы иногда меняемся бокалами.

— Смотри, не нарвись на подставу. Проследи, по возможности, наличие скрытых фотокамер и вообще наблюдай за обстановкой.

Женское тело может быть приятным способом для твоей вербовки, так напутствовал молодого пожилой сотрудник точки, ответственный за безопасность советской колонии.

Его невзрачная наружность и предпенсионный возраст не позволяли ему рассчитывать на оперативную интрижку с представительницами «главного противника».

Секретарша западноевропейского посольства подставой не была.

Она просто по-женски давала язвительные характеристики на своих сослуживцев. Высокой политикой не интересовалась. До ее вербовки дело не дошло: она была направлена на работу в другую страну.

Зато наш сотрудник, умело сочетавший «полезное с приятным», получил в своей служебной характеристике такую строку: «Приобрел опыт работы с сотрудниками учреждения „главного противника“.

Но кроме Каира, у нас были точки и в портовых городах Египта — в Александрии и Порт-Саиде.

Кстати, первый русский консул появился в Александрии еще в XVIII веке. Там находились консульства и другие представительства западных стран.

Кроме того, в порты часто заходили наши корабли.

А это значило, что велись оперативные работы по так называемой «морской линии» с советской агентурой.

Один из наших вице-консулов, посещая Каир для получения заданий и написания отчетов, вносил в нашу «келью» какую-то свежую струю. Он делился своими впечатлениями, экскурсами в историю и даже свежими анекдотами, услышанными им от наших моряков.

— Знаете ли вы, борзописцы, откуда происходит слово «фара»?

Выяснилось, что никто не знал. Фара, как фонарь должна освещать путь перед автомобилем. Включается в темное время суток и во время «хамсина» — песчаной бури.

Если встреча с агентом происходила ночью, то ее двухкратное включение должно сигнализировать о том, что тот движется в правильном направлении и что разведчик ждет его в автомобиле. Таковы были особенности оперативных встреч в Египте.

— Так вот, лицедеи и газетные черви, слушайте! Кроме ваших пирамид, куда вы ездите пить пиво, на этой благословенной Аллахом земле было еще одно из семи чудес света. Это Александрийский маяк, сооруженный на острове Фарос недалеко от порта. Высота его была 120 метров. Зеркало маяка отражало солнечные лучи на расстоянии 60 километров. Этот пучок был способен зажечь любой неприятельский корабль. Вот от имени острова Фарос и произошло слово «фара».

— Ты узнал эту легенду из книг Александрийской библиотеки или тебе поведал один из твоих агентов? — ехидно спросил один из постоянных обитателей «кельи».

— Приезжайте в Александрию — город-курорт летом. На пляжах вы найдете много интересных людей, а я покажу вам остатки маяка, дворец пьяницы и развратника короля Фарука и морской аквариум.

Мы обычно ездили в Александрию на различные международные конференции на высоком уровне.

Свободного времени нежиться на пляже и купаться в Средиземном море не было.

В другой раз специалист по древней истории и «морской линии» подбил нас на коллективный выезд с женами на Суэцкий канал.

Мы доехали до Исмаилии, расположились в открытом кафе под широкими зонтиками и, попивая местное пиво «Стелла», не без интереса выслушали экскурсию об истории канала.

Кафе располагалось вблизи этой важнейшей артерии, напоминающей гигантскую канаву, наполненную до краев коричневой водой.

— Инициатор строительства канала Лессепс вначале работал вице-консулом в Александрии, а затем стал консулом в Каире. Будучи ловким дельцом и дипломатом, завел там широкие связи, познакомился с вице-королем Саид-пашой. Во время верховой прогулки он получил от него согласие на создание концессии на строительство канала.

— Ну, а наш советский вице-консул часто катается на лошадях с интересными людьми? — перебил его один из слушателей.

— Дорогое удовольствие! Я мотаюсь из города в город на своем «мерседесе». Прошу не перебивать, любитель пива! Лессепс создал и возглавил «Всеобщую кампанию морского судоходства». Наибольшее количество акций было приобретено Францией. Другие страны пока от покупки акций воздержались, и Египту пришлось взять на себя большую часть расходов. Между прочим, в 1856 году Лессепс побывал и в России с целью создания акционерной компании, но понимания там не нашел.

— В настоящее время у нас тоже нет полного понимания роли Египта в Африке, — вставил реплику работник точки, который вел так называемую африканскую тему и был связан с некоторыми африканскими национально-освободительными движениями. — Мы ведь проморгали Патриса Лумумбу.

Смысл последней реплики был понятен лишь очевидцам событий того времени.

Промочив горло пинтой пива, наш лектор-энтузиаст продолжил свое повествование.

— Открытие канала состоялось в 1869 году в Порт-Саиде. На нем присутствовали русский посол в Константинополе, художник-маринист Айвазовский, писатель Соллогуб. Запад был представлен шире: французская императрица Евгения, австрийский император, принцы и другие. Для гостей были построены дворцы, шатры, яхты. Празднества продолжались несколько недель, в течение которых проводились пышные приемы, балы. Строительство канала и церемония его открытия так разорили египетскую казну, что хедив Исмаил был вынужден начать продавать акции. Англия, осознав после открытия канала его значимость, решила взять его под свой контроль и начала скупать его акции. Британский генеральный консул, кстати, генерал-майор, приобрел семь больших ящиков, набитых акциями. Но до скупки англичане, а они большие мастаки по части дезинформации, всюду распространили слухи о нерентабельности канала, о его бесперспективности. Канал перешел в фактическое владение Англии, которая оттеснила Францию.

—Дезинформация продолжается, — вставил свое слово наш вице-консул в Каире.

— Запад распространяет слухи о дороговизне для Египта Асуанской плотины, которую мы строим, о том, что она принесет не благо, а зло для Египта, так как сократит паводки нильской воды и погубит сельское хозяйство.

Разговор перешел на Асуанскую плотину. Мы обсуждали прагматичность западных стран, которые отказались от ее строительства. А вот почему СССР взялся за это дорогостоящее для нас мероприятие — нам было не до конца понятно.

Скептики утверждали, что роль СССР в сооружении Асуанской плотины будет забыта так же, как предано забвению имя Лессепса.

Памятник ему был взорван.

Коллективная экскурсия в Исмаилию и диспуты там закончились, все вернулись в Каир.

Но вот настал момент, когда наш носитель исторических истин и его слушатели поменялись местами.

В один из дней, возбужденный и радостный, он буквально ворвался в нашу «келью» с криком, потрясая пачкой листов:

— Отличный материал! Отличная тема!

— С чего ты это взял? Ведь материал-то на арабском языке, которого ты не знаешь. Может быть, успел его выучить?

— Мне сказал об этом мой оперативный кон-, такт из администрации порта. Он содействует решению административных проблем, связанных с пребыванием и обслуживанием наших судов. Часто мы с ним ведем и политические беседы, вместе критикуем внешнюю политику Запада и особенно США. Как-то в беседе он сказал, что у него есть материалы о ЦРУ на Арабском Востоке и политике Запада в Африке.

— И ты клюнул на это? Попросил его изложить все это в письменном виде?

— Конечно! Мало кто из моих египетских знакомых предлагал мне такие данные. Видите, сколько листов он написал! Я заплатил за это пятьдесят фунтов.

— Ладно, давай посмотрим, что ты, провинциал, притащил в столицу.

Дружно начали переводить. Надо было ему помочь, на добро ответить добром.

После перевода мы обнаружили, что материал носил общий характер и был пересказом тех статей о деятельности Запада и его разведки, которые публиковались в прессе.

Когда мы сообщили об этом нашему вице-консулу, то настроение у него испортилось. Радость сменилась растерянностью и недоумением.

— Что же мне теперь делать? Как поступить с моим источником?

— Впредь никогда не покупай кота в мешке, не клюй на такую искусственную приманку. Как Лессепс, води дружбу только с нужными людьми. Иди к резиденту с покаянием.

Прошел час.

Вернулся вице-консул от резидента покрасневший и взъерошенный:

— Шеф дал указание впредь донесений от него не брать, устроить ему экзамен на искренность, тщательно его проверить. А как его проверить?

В «келье» мы начали коллективно обсуждать способы проверки.

Остановились на таком варианте: вице-консул оставляет у своего объекта специально подготовленный конверт, внутри которого будет находиться некий заготовленный текст. Затем он заявляет, что к нему должен прийти незнакомец и забрать этот пакет. Разумеется, что к объекту никто не приходит и тот, по идее, должен будет вернуть пакет. Если пакет окажется невскрытым — это одно.

Коллективно составили интригующий текст с многими неясными для непосвященного читателя местами.

Дальнейшие события развивались по намеченной схеме.

Через некоторое время наш вице-консул появился в «келье» с конвертом. Пакет не только оказался вскрытым, но его временный держатель начал задавать вопросы по тексту.

Все стало ясно.

За объектом стоял и направлял его действия агент (а может быть и сотрудник) местной контрразведки — «мабахис». Волчья яма оказалась неглубокой. Вице-консул из нее быстро вылез и, в целом, закончил свою командировку благополучно.

Спустя тридцать лет на автобусной остановке я встретил человека, черты которого показались мне знакомыми. Подошел к нему и спросил:

— Не вы ли работали в свое время вице-консулом в Египте?

Тот посмотрел на меня, наморщил лоб, долго вспоминал, а затем вспомнил меня и признался.

— Да, это я. Здорово тогда ваши ребята помогли мне разобраться с подставой. Больше в ловушку я уже не попадал.

Мы попрощались и разъехались в разные стороны, каждый по своим делам. Хотя и надо было выпить хотя бы по кружке пива.

В апреле 1964 года резидент собрал всех сотрудников точки и патетически объявил:

— В мае в Египет прибывает глава нашего государства — Никита Сергеевич Хрущев. Он будет вести важные переговоры с президентом Насером и вместе с ним в Асуане взорвет перемычки отводного канала, что должно символизировать новый этап строительства Асуанской плотины — символа советско-египетской дружбы и сотрудничества.

После столь высокопарного заявления резидент перешел к конкретным задачам точки.

— Мы должны приложить все усилия, чтобы визит был успешным. Следует уделить внимание семье Никиты Сергеевича, всем членам делегации. О своих семьях временно забудьте, суеты будет много. Постепенно сматывайте удочки, прекратите контакты с непроверенными на деле местными гражданами, полностью исключите возможность какой-либо провокации. Обновите все информационные справки. Есть еще одно важное поручение Центра: надо издать в Каире книгу «Никита Хрущев: политик и человек». Рукопись этой книги на арабском языке уже поступила к нам последней почтой. Какие будут предложения по этому вопросу?

Воцарилось молчание. Каждый понимал, что сделать такое предложение своему оперативному контакту — значит «засветить» его перед местными спецслужбами и дать ей повод предположить, что он как-то раньше был связан с советским посольством.

Конкретных кандидатур, которые могли бы взять на себя издание книги, ни у кого экспромтом не возникло.

Тогда резидент прервал затянувшуюся «мхатовскую» паузу такой репликой:

— Надо пойти в министерство информации к чиновнику средней руки и попросить его выделить журналиста или издателя, который мог бы выполнить поручение Центра.

В качестве визитера резидент определил меня.

Пришлось охотиться вслепую, правда, имея хорошую приманку.

Сумма, выделенная Центром на проведение этой пропагандистской акции, была весьма солидной.

Пышные визиты с обрамлениями вообще влетают государству в копеечку.

Я просмотрел список сотрудников министерства информации и выбрал наугад одного чиновника, как рекомендовал резидент, «средней руки», позвонил ему из посольства (чего тут было скрывать?) и попросил принять меня по важному делу.

Беседа проходила в служебном кабинете. На ней присутствовал еще один египтянин. Он не представился.

Я немедленно приступил к изложению своей проблемы.

— В мае состоится визит главы нашего правительства в Египет, который должен поднять на новый уровень дружественные отношения между нашими странами.

— Знаю, есть много нерешенных проблем, которые следует обсудить в ходе переговоров.

— Какие же эти проблемы?

Конечно, выяснить позиции египетского президента накануне визита Хрущева представлялось крайне полезным.

Но мой собеседник оставил вопрос без ответа.

Так что я перешел в наступление.

— Есть идея издать в Каире книгу о главе нашего правительства на арабском языке и распространить ее накануне визита. Не могли бы вы порекомендовать какого-либо местного журналиста, который выполнил бы эту задачу?

— За чей счет?

— Расходы по изданию берет на себя советское посольство.

Мой собеседник посмотрел на того самого египтянина, который присутствовал на беседе.

Взгляд его был бегл, но красноречив. Его можно было бы расшифровать так: пришел иностранец («хавага» на местном диалекте), он молод, кажется, наивен, но у него есть деньги, здесь можно хорошо поживиться.

К сожалению, излагать расшифровку взглядов в оперативных отчетах было не принято. А жаль!

Ведь взгляд порой говорит намного больше, чем красноречивая тирада или жест.

— Я сам возьму на себя труд издать эту книгу, — заявил чиновник «средней руки» после очередного обмена взглядами с молчаливым участником нашей беседы. — На следующую встречу приносите с собой рукопись и задаток.

Отступать было некуда. Выяснять все подробности и торговаться я не стал. Был приказ издать книгу накануне визита Никиты Хрущева. А приказ надо выполнить!

Контролировать весь технологический процесс издания, конечно, не представлялось возможным.

В начале мая чиновник «средней руки», назовем его Али, привез в посольство двадцать экземпляров. Книга была в красивом переплете, но стоила дорого.

— Какой тираж? — спросил я у Али.

— Пятьдесят тысяч, — ответил он. — Еле уложился в выданную сумму.

Финансовых подтверждений его расходов (стоимость бумаги, печати и прочее) я не потребовал. Проявил неуместную деликатность. А деньги всегда и везде любят счет.

— Спасибо за труды. Теперь египетские граждане смогут больше узнать о нашем лидере не только как о политике, но и как человеке.

Я распорядился пять экземпляров передать в секретариат Хрущева, пять — послу, пять направить в Центр, остальное оставить в точке в качестве подарочного фонда.

Во время пребывания нашей правительственной делегации я был настолько занят, что не успел объехать книжные магазины Каира и посмотреть, как расходится книга.

Но некоторое время спустя после окончания визита я все-таки решил поездить по книжным магазинам. Но на прилавках книгу не обнаружил.

«Неужели так быстро разошелся огромный тираж, да еще такой дорогой книги — по два египетских фунта», — подумал я.

Жителей Каира не назовешь читающей публикой.

— Где книга? — спросил я Али. — Почему ее нет в продаже?

— Весь тираж разошелся, — быстро ответил тот.

— Так сделай второе издание, — предложил я ему. — Должно посольство как-то компенсировать свои расходы. Разумеется, что часть прибыли от второго издания пойдет тебе в карман.

Но Али почему-то отверг это предложение.

Почему? Может быть, за ним стояли силы, которые не были заинтересованы в популяризации нашего лидера и его политики?

Однако после снятия Никиты Сергеевича Хрущева со всех занимаемых должностей «Али» был одним из первых, кто позвонил мне в посольство и поинтересовался: не приведет ли его отставка к похолоданию в отношениях между СССР и Египтом?

Этот вопрос волновал многих.

«Али» поинтересовался, нет ли необходимости издания других книг.

В принципе он свою задачу выполнил, можно было и прекратить связь с ним.

Но азарт охотника взял верх.

Я объяснил, что больше издавать подобные книги нет необходимости, но дал понять, что он может писать статьи на внешнеполитические темы для некоторых «закрытых» сборников, издающихся в Москве для ограниченного круга читателей.

— По какой тематике? — спросил Али.

На этот раз размером гонорара он интересоваться не стал.

Странно! Обычно египтяне стараются получить за услуги подобного рода по максимуму.

— Политика США на Арабском Востоке вообще и по отношению к каждой арабской стране в частности.

— Что еще?

— Политика стран НАТО.

— Слишком общие темы, нельзя ли сформировать что-нибудь поконкретнее?

— Я дал тебе темы для докторской диссертации. На эти темы можно написать 10-15 статей.

На следующей встрече Али передал мне два материала.

И снова стал интересоваться, что еще мне надо.

Эта его назойливость слегка меня насторожила.

У меня возникло подозрение, что идет какая-то игра.

Появилось желание прекратить ее и с «ничейным» результатом свернуть этот оперативный контакт. Очевидно, «Али» почувствовал, а может быть, даже и понял мое намерение.

На очередной встрече «Али» вдруг заявил, что он из министерства информации переходит в другое правительственное учреждение.

— Какое? — спросил я, стараясь сохранить невозмутимый вид.

Али назвал его.

Это был объект вожделения многих резидентур в Каире, в том числе и нашей точки. Вскоре он «в клюве» принес оттуда две шифртелеграммы, довольно средних по своей информационной ценности.

Бросилась в глаза одна характерная особенность в поведении «Али». Он соглашался на встречу в любых местах города и никогда не проявлял беспокойства по поводу своей безопасности. Вел себя уверенно. Я, со своей стороны, тоже не проявлял особого желания учить его правилам конспирации.

Узнав, что моя командировка подходит к концу и я возвращаюсь на родину, Али сообщил, что у него скоро отпуск и он тоже собирается в Москву.

— Зачем, что ты там забыл? Разве ты любитель русского балета? Слетай лучше в Рим. Он тоже, как и Каир, «вечный город».

— Нет, я полечу в Москву, там у меня дела. Может быть, я буду тебе полезен и там.

Так! Интересный контекст! Чем же он может быть полезен в Москве?

Познакомить с египетским дипломатом? Но ведь разработка иностранных дипломатов велась другим управлением КГБ. Зачем мне лезть в чужую «епархию»?

— Ладно, лети, куда хочешь. Сообщи только дату вылета.

В Москве его удалось поселить в «плюсовой» номер и тут удалось обнаружить кое-что интересное.

По записям бесед мы обнаружили, что «Али» кому-то разболтал про свои контакты со мной, отзывался о нашем сотрудничестве (начиная с издания книги) в насмешливо-язвительном тоне. Ничего себе друг!

Информацией о работе египетского посла в Москве я у него не интересовался.

Али шлялся по ресторанам, приводил в номер девиц легкого поведения, которые в то время еще не носили звания «путаны».

Не было еще такого слова в нашем лексиконе.

Уже в Москве я написал по делу оперативной разработки следующее заключение:

«Али обладает определенными информационными возможностями.

Хитрый, не всегда искренний человек. Требует дополнительной проверки».

«Али» вернулся в Каир и работу с ним начал вести мой сменщик. Вначале от него поступали интересные шифртелеграммы.

Они поступали «наверх».

И вдруг случился сбой.

Что-то в них стало настораживать, появилась дезинформация. Возникла необходимость проверки. В тайник заложили «совершенно секретную» информацию, попросили «Али» изъять ее и передать нам. По всем показателям тайника, он эту информацию в форме документа изъял, но нам заявил, что ничего не нашел.

Вырывший яму попал в нее сам.

Мой сменщик во время отпуска с горечью и обидой упекал меня в том, что я подсунул ему «подставу». В ответ на эти стенания я показал ему заключительную строку своего отчета: «требует дополнительной проверки».

— Ведь написано черным по белому, что это не готовый агент, а полуфабрикат!

Возражать моему сменщику было нечем, но обижаться на самого себя — дело неблагодарное.

А впрочем, зря я тогда, еще во время первой встречи, не придал значения его насмешливому взгляду!

Не был ли тот молчаливый свидетель моего предложения сотрудником местной контрразведки?

Единственным утешением от контакта с «Али» было то, что книга была представлена и понравилась Никите Сергеевичу Хрущеву, а я получил благодарность за ее издание от руководства КГБ.

На очередной встрече с оперативным контактом «Авгур» ошарашил меня.

— Лев! Должен тебя предупредить, что тот человек, которому ты вчера выдал тридцать фунтов, является «изменником».

«Авгур» не назвал мне конкретного имени, но я уже понял, что мне для начала надо прикрыть свои вчерашние действия.

— Не понимаю, что ты вкладываешь в понятие «изменник». Он попросил у меня взаймы дать ему денег. Мы старые друзья и я не мог отказать ему в такой просьбе.

— А разве твоей друг, как ты его называешь, возвращал ранее полученные от тебя суммы, которые ты ежемесячно передавал ему?

Более чем прозрачный намек!

Я был вынужден перевести разговор на другую тему, так как знал, что «Авгур» больше мне ничего не скажет.

Он имел «корни» в местной контрразведке, но никогда до конца не раскрывал своих карт. Играл «втемную».

Предпочитал говорить намеками, без ссылок на источник той или иной пикантной информации.

Его можно было назвать доброжелателем по отношению к нашей точке.

Он неоднократно заявлял, что является другом нашего посольства. Однажды он назвал «изменником» одного из контактов нашего оперативного сотрудника и перечислил даже документы, которые тот должен был получить от своего источника.

Лично я перевел слово «изменник» («хаин» по-арабски) как синоним слова «подстава». Мне, конечно, стало не по себе. Все дело в том, что вчера у меня были две встречи с источниками и каждому я дал по тридцать фунтов. Который из них был «изменником»? Следовало срочно во всем разобраться. Чтобы развеять возникшие сомнения и подтвердить или опровергнуть достоверность сообщения «Авгура», решили проверить «изменника» при помощи оперативной техники в форме подслушивающего устройства.

Запросили Центр.

Через некоторое время получили деревянный пенал длиною в 15-20 сантиметров с двумя шипами.

Резидент, покрутив в руках это изделие, разочарованно крякнул, вздохнул и сказал:

— Ничего себе техника — на грани фантастики! Выкручивайся как можешь. Просить у Центра другой жучок я не буду!

Дело происходило летом.

Температура приближалась к сорока градусам.

В пиджаках никто не ходил, брюки-клеш тогда были не в моде.

В газету такой брусок не завернешь, к ноге его не привяжешь.

Как быть? Я решил до окончания проверки острых вопросов «изменнику» не задавать, информации не требовать, вести светские беседы, а на встречи приходить с портфелем.

Встречи проходили у него в служебном кабинете.

Пришел один раз, вынул из портфеля бутылки с пивом. Посидели, поговорили, выпили пива.

В другой раз принес большую деревянную матрешку — подарил. На следующей встрече вынул из портфеля книги. Сделал вид, что интересуюсь архитектурой каирских мечетей.

Мне нужно было как-нибудь найти предлог, чтобы хозяин покинул свой кабинет минут на пять, чтобы укрепить технику под письменным столом.

Наконец (ну сколько можно таскаться с портфелем!) такой предлог нашелся и хозяин оставил меня одного.

Дрожащими руками я укрепил закладку. Техника была приведена в состояние боевой готовности. Наступил новый этап использования ее возможностей.

— У меня есть для тебя важное сообщение.

— Какое?

— Скажу тебе одну новость, но поклянись, что никому и никогда ее не расскажешь. Даже под пыткой!

Это было сказано с таким таинственным видом, что вызвало неподдельный интерес. Я затягивал паузу.

— Клянусь духом своего отца!

В устах араба это серьезное заявление, более сильным может быть лишь клятва на Коране. Но к этому я прибегать не стал, ведь я не был мусульманином, ни в бога, ни в черта не верил, и мой собеседник это знал.

Тут я сообщил такую выдумку, что будь она реальной, она произвела бы эффект разорвавшейся бомбы.

Для того, чтобы ее сочинить, понадобилось несколько дней.

Мы попрощались.

Я зашел в парикмахерскую, подстригся.

Затем посетил кофейню.

Не спеша выпил две чашки кофе. Прошло часа два. Сел в машину, и быстро, подгоняемый любопытством, приехал в посольство, вынул кассету и стал прослушивать запись беседы.

После моего ухода лента ничего не производила.

Затем я услышал, как хозяин кабинета набирает какой-то номер.

— Слушай! У меня был человек с портфелем (оказывается, я уже имел такое кодовое обозначение!). Он сообщил, что…

И тут я услышал точный пересказ моей сенсации.

Хозяин кабинета клятву нарушил.

Вера в его искренность и честность испарились, как утренний туман над Нилом под лучами солнца.

Я попросил у помощника резидента определить по щелчкам телефонного диска номер абонента изменника.

Но это не удалось. Тогда еще не было возможности установить «жучок» внутрь телефона.

Через несколько дней подслушивающее устройство было изъято.

Больше им никто в точке пользоваться не захотел.

Будучи в отпуске, я решил зайти в отдел оперативной техники, чтобы устроить там «сцену у фонтана».

— Вы что, ребята, разграбили «музей» чекистской славы и направляете его экспонаты в загран-точки?

— А в чем, собственно говоря, дело? Какие претензии?

— Дело в том, что вы направили в Каир деревяшку длиной в 20 сантиметров. Допотопная техника! Попробуй ее незаметно установить и также незаметно вынести. Трепка нервов!

— Ладно, в следующий раз снабдим тебя более современным изделием.

Такой случай представился мне лишь спустя несколько лет, после возвращения в Москву.

Звонок по телефону оперативной связи от высокого начальства.

— Лев Алексеевич! В Москву прилетает Али. Вы его должны знать.

— Да, знаю! Но мы только знакомы. Хитрый, неоткровенный тип. Активной его разработкой я не занимался.

— Его надо проверить. Точка сообщает, что есть ряд подозрительных моментов. Бригаду «наружки» выбить не удалось. Необходимо задействовать возможности оперативной техники. Указание туда я уже дал.

— Понял!

Вот так я снова оказался у «технарей» и был принят тем же сотрудником, который считал Каир недостойным передовых образцов подслушивающих устройств.

— Я уже получил указание от руководства помочь вам. Какие будут соображения?

— Жду от вас предложений! Ведь я не знаю, как далеко вперед шагнула ваша техника, на какую ступень она поднялась после деревянных брусков.

— Да вы злопамятны!

— Просто памятен. Помню и хорошее и плохое.

— Может быть, поселить нашего клиента в «плюсовой» номер?

— Мало пользы! В гостинице он лишнего болтать не будет! Нужны другие варианты.

Специалист по технике задумался. Потом он вдруг неожиданно заявил:

— Пиджак!

— Что пиджак?

Я оглядел свой костюм, думая, что он обнаружил на нем какое-то пятно.

— Нам нужен пиджак нашего клиента на полчаса.

— И что же будет дальше?

— Это уже наше дело. Зашьем ему в пиджак что-то похожее на рубль.

— Бумажный?

— Хватит острить! Техника по размеру напоминает наш металлический рубль.

«Случайно» встретил Али на пути в гостиницу. Тепло поздоровались, зашли в бар. Выпили. Поговорили обо всем м ни о чем.

Потом я обратился к нему с просьбой: использовать его заграничный паспорт и пригласить меня в сауну с бассейном.

— Что такое сауна?

— Это особая баня, которая сбавляет вес и укрепляет мужскую силу.

Больше аргументов в пользу посещения этого моющего предприятия я привести не смог, но и они подействовали.

Мы были то в сухой парилке, то плавали в бассейне.

— Спасибо за посещение такой бани. На Востоке их нет, — сказал Али.

— И тебе спасибо за твой заграничный паспорт, который позволил получить такое удовольствие. Простым москвичам попасть сюда трудно.

Оперативная техника в пиджачке Али позволила выяснить истинные цели его поездки в Москву.

В завершении эссе о «волчьих ямах» и капканах, о «подсадных утках», расставляемыми местными контрразведчиками, можно сказать, что их размер, убойная сила и другие показатели в большой степени зависят от уровня межгосударственных отношений.

А внешняя разведка в таких случаях занимает нейтральную позицию.