Священная

3 Чужие секреты

Услышав, как я перешагиваю порог дома, мама тут же выходит из кабинета.

– Привет, – говорит она. – Как дела в школе?

– Все обсуждали мои волосы. Но в хорошем смысле.

– Мы можем попробовать покрасить их снова, – предлагает она.

Я пожимаю плечами.

– Может, это знак? Видимо, Бог хочет, чтобы в этом году я была блондинкой.

– Хорошо, – соглашается она. – Хочешь печенья, блондинка?

– И ты еще спрашиваешь? – Я устремляюсь вслед за ней на кухню, где, конечно же, чувствую запах чудеснейшей выпечки из духовки. – Это печенье с шоколадной крошкой?

– Разумеется.

В этот момент начинает пищать таймер, поэтому мама надевает рукавицу и достает из духовки противень с печеньем, а затем ставит его на столешницу. Я пододвигаю стул и усаживаюсь с другой стороны от нее. Все кажется невероятно нормальным, и именно из-за этого странным, ведь еще совсем недавно мы переживали драму, боролись за собственные жизни и страдали от душевных переживаний, а сейчас… собираемся есть печеньки.

Добираясь домой после пожара, я думала, что у нас будет долгий разговор и она раскроет все, что знала, ведь мое видение наконец-то сбылось. Но когда я вернулась, мама спала, просто спала в самую важную ночь в моей жизни. Но я не стала будить ее или укорять этим, потому что она повстречалась с падшим ангелом, чуть не умерла и все такое. И все же последующие дни прошли не совсем так, как я думала.

Не то чтобы мы вообще не разговаривали. Но это скорее походило на разбор произошедшего. Никакой новой информации. Никаких откровений. Никаких объяснений. Так что в какой-то момент я не выдержала и спросила:

– И что же происходит сейчас?

– Я не знаю, милая, – ответила она.

И все. Мне хотелось надавить, но у нее все время было такое мрачное выражение лица и столько боли и грусти в глазах, будто она разочаровалась во мне и в том, к чему привело мое предназначение. Конечно, она никогда не скажет мне этого в лицо. Никогда не скажет, что я все испортила, хотя она не сомневалась – в нужный момент я сделаю правильный выбор и докажу, что стала достойной обладательницей ангельской крови. Но все видно по взгляду.

– Знаешь, мне казалось, что ты придешь домой пораньше, – говорит мама, пока мы ожидаем, когда печенье немного остынет. – Ты была у Такера?

Недолго пришлось ждать момента, когда приходится принимать важное решение: рассказывать маме о Клубе Ангелов или нет.

И что же ответить? Мне тут же приходят на ум слова Анджелы о правилах и о том, что нельзя никому говорить о клубе, особенно взрослым. А потом я вспоминаю, как Кристиан отверг эту идею и сказал, что все расскажет дяде. Но нам с мамой не раз приходилось скрывать что-то друг от друга. Мы привыкли к этому. И у меня уже нет никакого желания делиться с ней своими переживаниями, рассказывать о Клубе Ангелов, о повторяющемся сне, о том, какие чувства меня гложут после пожара или каково мое истинное предназначение. Так что мне совершенно не хочется сейчас вдаваться в подробности.

Так что я действительно не знаю, что ей ответить.

– Я была в «Розовой подвязке», – наконец решаюсь я. – С Анджелой.

И по сути это правда.

Я ожидаю, как мама начнет высказывать мне, что хоть у Анджелы и добрые намерения, но она непременно втянет нас в крупные неприятности. И что каждую проведенную вместе минуту мы тратим на разговоры об обладателях ангельской крови и обсуждения многочисленных теорий подруги.

Но она говорит совершенно другое:

– Ох, это классно.

А затем спокойно перекладывает печенье с помощью лопаточки на проволочную стойку.

– Классно? – подхватив одно из них, переспрашиваю я.

– Подай тарелку, пожалуйста, – говорит она.

Я выполняю ее просьбу. А затем отправляю в рот очередную печеньку.

– Я никогда не собиралась лишать тебя общения с обладателями ангельской крови. Я лишь хотела, чтобы ты пожила обычной жизнью как можно дольше и узнала, каково это – быть обычным человеком. Но ты уже достаточно взрослая. У тебя были видения. Ты даже сталкивалась с истинным злом в этом мире. Так что я не вижу ничего плохого в том, что ты начинаешь понимать, каково это – быть обладательницей ангельской крови. Что в свою очередь приводит к тому, чтобы общаться с себе подобными.

Интересно, она сейчас имеет в виду Анджелу или еще и Кристиана? Может, она считает, что мне суждено быть с ним? Что бы сказали феминистки на то, что цель моей жизни – подцепить какого-то парня?

– Будешь молоко? – подходя к холодильнику, спрашивает мама и, дождавшись моего кивка, наливает мне стакан.

– Мама, меня накажут? – наконец, набравшись смелости, спрашиваю я.

– За что? – Она тянется за печеньем. – Ты сделала сегодня что-то такое, о чем я должна знать?

Я отрицательно качаю головой.

– Нет. Из-за моего предназначения. Меня накажут за то, что я его не выполнила? Я попаду в ад или во что-то подобное?

Она начинает кашлять, словно подавилась печеньем, и быстро делает глоток молока.

– Все совершенно не так, – говорит она.

– А как же? Мне дадут второй шанс? Или велят сделать что-то еще?

Мама с минуту обдумывает мои слова. И я практически вижу, как крутятся колесики в ее голове, пока она решает, как много мне рассказать. Конечно же, это бесит меня, но я ничего не могу с этим поделать. Поэтому просто жду.

– У каждого обладателя ангельской крови есть свое предназначение, – говорит она спустя, кажется, целую вечность. – Для некоторых это конкретное событие, которое привязано к конкретному времени. И тогда мы должны оказаться в определенном месте в определенный момент и выполнить задуманное. А для других… – Она переводит взгляд на руки, пока тщательно подбирает слова. – Предназначение затягивается.

– Затягивается? – переспрашиваю я.

– Да, и состоит больше чем из одного события.

Я молча смотрю на нее. Наверное, это самый странный разговор, который когда-либо случался между матерью и дочерью, пока они ели печенье с молоком.

– Насколько больше?

Мама пожимает плечами.

– Даже не знаю. Мы все разные, как и наши предназначения.

– А как было у тебя?

– У меня… – Она изящно прочищает горло. – Все тоже оказалось не так просто, – признается она.

И это все?

– Мама, ну давай, – требую я. – Хватит уже отмалчиваться.

Отчего-то на ее лице появляется крошечная улыбка, словно мама считает меня забавной.

– Все будет хорошо, Клара, – говорит она. – Ты разберешься во всем, когда придет время. Я знаю, как неприятно это слышать. Поверь мне, очень хорошо знаю.

Я пытаюсь успокоить нарастающее безумие, которое скручивает все внутренности.

– Откуда? Откуда ты это знаешь?

Она вздыхает.

– Потому что мое предназначение затянулось на сто лет.

Моя челюсть невольно падает на пол. Сто лет.

– То есть… ты хочешь сказать, что на пожаре все не закончилось?

– Я хочу сказать, что твое предназначение не заключалось в выполнении одной задачи.

Я вскакиваю на ноги, потому что не в силах усидеть на месте.

– Ты не могла сказать мне этого… ну, до пожара?

– Я не могу поделиться с тобой ответами, даже если знаю их, Клара, – объясняет она. – Если бы я так поступила, это могло бы изменить итог. Так что просто поверь: ты получишь все ответы в нужное время.

И снова в ее взгляде мелькнула грусть. Словно я разочаровала ее прямо в это мгновение. Но в ее сияющих глазах я вижу кое-что еще: веру. В ней все еще жива вера, что все в нашей жизни соответствует какому-то плану или замыслу и следует по выбранному кем-то свыше направлению. Я вздыхаю. У меня никогда не было этой веры и, боюсь, никогда уже не возникнет. Но несмотря на некоторые проблемы с взаимопониманием, я доверяю ей. В том числе свою жизнь. И дело не только в том, что она моя мама, но и в том, что она, не задумываясь, отправилась спасать меня.

– Ладно, – говорю я. – Но знай, что мне это не нравится.

Она кивает и снова улыбается мне, но отголоски печали все еще видны на ее лице.

– Я в этом и не сомневаюсь. Ты же все-таки моя дочь.

Я решаю рассказать ей о своем сне. Чтобы узнать, считает ли она это действительно важным. Вдруг это не просто сон. Что, если это видение? О моем, судя по всему, не закончившемся предназначении.

Но тут в дом входит Джеффри и, конечно же, тут же кричит:

– Что у нас на ужин?

Он всегда думает о еде. Мама отвечает ему и сразу же начинает суетиться на кухне, разогревая нам ужин. Меня поражает ее способность вести себя так, словно мы обычные подростки, вернувшиеся домой после первого учебного дня. Словно нет никаких предназначений, отданных небесами, падших ангелов, которые открыли на нас охоту, и плохих снов. Словно она ничем не отличается от любой другой мамы на свете.

После ужина я расправляю крылья и отправляюсь в «Ленивую собаку», чтобы повидаться с Такером. Добравшись до места, я стучу в окно его спальни и вижу удивление на его лице.

– Привет, красавчик, – говорю я. – Можно войти?

– Конечно, – отвечает он и целует меня, а затем быстро перекатывается через кровать и запирает дверь.

Я пролезаю в окно и, выпрямившись, оглядываю его комнату. Здесь тепло, уютно и чистенько. Хотя с последним я погорячилась. Клетчатое покрывало небрежно наброшено поверх простыней, стол завален стопками учебников, комиксами и журналами о родео, в углу дубового пола, покрытого тонким слоем пыли, валяется скомканная толстовка и пара носков, на комоде выстроилась коллекция ковбойских шляп вместе со старыми солдатиками из зеленой пластмассы и парой рыболовных приманок, а над дверью шкафа прибита ржавая подкова. Это так по-мальчишески.

Он поворачивается ко мне, почесывая затылок.

– Ты же не станешь теперь появляться посреди ночи, чтобы посмотреть, как я сплю, словно маньячка? – шутливо спрашивает он.

– Каждая минута вдали от тебя медленно убивает меня, – говорю я в ответ.

– Это значит «да»?

– Ты что, жалуешься? – изогнув бровь, интересуюсь я.

– Нет, – усмехается он. – Определенно нет. Просто хотел знать, стоит ли надевать что-то еще, кроме боксеров, в постель.

От его слов я тут же заливаюсь румянцем.

– Ну… не стоит менять свои привычки из-за меня, – заикаясь, выдавливаю я.

Такер смеется, а затем пересекает комнату и снова целует меня.

Несколько минут мы обнимаемся в его кровати. Но дальше нескольких поцелуев не заходит, потому что Такер считает, что не должен покушаться на мою добродетель, раз в моих жилах течет ангельская кровь. А затем мы просто лежим, пытаясь отдышаться. Положив голову Такеру на грудь, я прислушиваюсь к мерному биению его сердца и в тысячный раз думаю о том, что он, без сомнений, лучший парень на планете.

Такер поднимает мою руку и переплетает наши пальцы. Мне нравится грубая, мозолистая кожа на его ладонях, которая лишь подтверждает, как много ему приходилось работать в жизни. А ведь именно благодаря этому он стал таким, какой он есть, и, несмотря на грубоватые руки, его прикосновения наполнены нежностью.

– Так ты когда-нибудь расскажешь мне, что случилось во время пожара? – неожиданно спрашивает он.

Что ж, время обнимашек прошло.

Думаю, я понимала, что он когда-нибудь задаст этот вопрос. Но надеялась, что это никогда не случится. Ведь я не смогу рассказать свои секреты, невольно не упомянув секреты других.

– В тот вечер…

Я поднимаюсь и усаживаюсь на кровати. Но не знаю, что сказать. Слова просто застревают у меня в горле. Думаю, именно так чувствует себя мама, когда пытается утаить правду от людей, которых любит.

– Не переживай, – говорит он, усаживаясь рядом со мной. – Я все понимаю. Это сверхъестественные ангельские штучки, и ты не можешь мне об этом рассказать.

Я отрицательно качаю головой. И решаю не идти по стопам мамы.

– Анджела решила собрать клуб для обладателей ангельской крови, – начинаю я, хотя и понимаю, что он спрашивал не об этом. И совершенно не это ожидал услышать.

– Так в Анджеле Зербино тоже течет ангельская кровь?

– Да.

Он фыркает.

– Ну, думаю, это многое объясняет. Она всегда казалась мне немного странной.

– Эй. Во мне тоже течет ангельская кровь. Ты хочешь сказать, что и я тоже странная?

– Да, – отвечает Такер. – Но мне это нравится.

– Ох, ну тогда ладно. – Я наклоняюсь, чтобы поцеловать его, но затем быстро отстраняюсь.

– В Кристиане тоже течет ангельская кровь, – продолжаю я и, собрав всю свою храбрость, встречаюсь с ним взглядом. – Но я не знала об этом до пожара. Он Квартариус. Вроде меня.

Глаза Такера округляются.

– Вроде тебя, – отведя глаза, равнодушным голосом повторяет он.

Долгое время никто из нас не произносит и слова.

– Какое совпадение, правда, что столько обладателей ангельской крови собрались в Джексоне? – наконец выдает он.

– Да уж, это оказалось большим сюрпризом, – признаю я. – Но вот насчет совпадения не уверена.

Такер громко сглатывает. Я вижу, как он старается сохранять спокойствие и притвориться, что его не пугают все эти ангельские штучки. Что он не встал на пути у чего-то более важного, чем он сам. Уверена, он отступил бы, если бы думал, что хоть как-то мешает исполнению моего предназначения. И уже готов примерить маску уходящего от любви мужчины. Как делал это раньше.

– Я не знаю, что должно было случиться тем вечером, – быстро говорю я. – Но пожар закончился. А я продолжаю жить своей жизнью.

Надеюсь, он не заметил нотки отчаяния в моем голосе и то, как сильно мне хочется, чтобы эти слова стали правдой только потому, что я просто произнесла их. И как сильно меня пугает мысль, что мое предназначение придется выполнять еще сотню лет.

– А значит, теперь я вся твоя, – продолжаю я, вот только эти слова звучат невероятно фальшиво в моих устах.

И в этот момент я еще сильнее хочу рассказать ему всю правду. Вот только я ее не знаю. А может, и не хочу знать.

– Ну и хорошо, – говорит он, хотя, кажется, не поверил мне. – Очень хорошо. Потому что я не хочу, чтобы ты встречалась с кем-то еще.

– Я только твоя, – шепчу я.

Он снова целует меня. И я отвечаю ему.

Но перед глазами внезапно вспыхивает образ Кристиана Прескотта, который стоит на Фокс-Крик-Роуд в ожидании меня. И, кажется, он готов там ждать целую вечность.

Когда я возвращаюсь домой, то натыкаюсь на зад-нем дворе на Джеффри, который рубит дрова под дождем. Увидев меня, он кивает, а затем поднимает руку и вытирает рукавом пот над верхней губой. После чего хватает следующее бревно, заносит топор и с легкостью раскалывает древесину. А потом еще одно. И еще. Вокруг него уже выросла довольно большая куча дров, но, кажется, брат не собирается останавливаться.

– Решил наколоть дров сразу на всю зиму? Не дожидаясь холодов? – интересуюсь я. – Ты в курсе, что еще только сентябрь?

– Мама замерзла, – объясняет он. – Она уже надела свою фланелевую пижаму, закуталась в одеяла и, дрожа, пьет чай. Так что я решил растопить камин.

– Ох, – выдыхаю я. – Это отличная идея.

– В тот день с ней что-то случилось. Когда вы столкнулись с Чернокрылым, – медленно растягивая слова, говорит он.

А затем поднимает голову и встречается со мной взглядом. Иногда он выглядит настолько юным, что напоминает ранимого маленького мальчика. Но бывают моменты, как сейчас, когда он выглядит, словно настоящий мужчина. Человеком, который пережил множество печальных событий. Как такое возможно? Это несказанно меня удивляет, ведь ему всего пятнадцать лет.

– Да, – соглашаюсь я, потому что пришла к тому же выводу. – Он же пытался ее убить. И это была довольно грубая схватка.

– Но с ней же все будет в порядке?

– Думаю, да.

Венец исцелил ее. Я видела, как он омыл ее, словно теплая вода, стирая ожоги и синяки от рук Семъйязы. Но все же трудно забыть, как она повисла в его руках, хватая ртом воздух и пытаясь высвободиться, пока его пальцы все сильнее сжимали ее горло. Как все слабее и слабее становились ее удары, пока она не обессилела совсем. Пока мне не показалось, что она умерла. Глаза щиплет от этих воспоминаний, и я быстро отворачиваюсь в сторону, чтобы брат не увидел моих слез.

Джеффри продолжает колоть дрова, пока я пытаюсь взять себя в руки. Это был долгий день. И мне хочется забраться в постель, натянуть одеяло на голову и поскорее погрузиться в сон.

– Кстати, а где был ты в тот день? – неожиданно спрашиваю я.

– В какой? – словно не понял, о чем я, переспрашивает Джеффри.

– В день пожара?

Он хватает еще одно полено и ставит его на колоду.

– Я же говорил тебе, что отправился в лес на твои поиски. Подумал, что смогу тебе помочь.

– Почему мне не очень-то в это верится?

Брат вздрагивает, отчего замах получается несильным и топор застревает в полене.

Джеффри издает звук, похожий на рычание, а затем вытаскивает топор.

– Вот и мне интересно, почему, – говорит он.

– Эм, может быть, потому, что я хорошо тебя знаю. И сейчас ты ведешь себя странно. Так где ты был? Расскажи мне.

– Может, ты знаешь меня не так уж и хорошо.

Он бросает топор на землю, а затем собирает охапку нарубленных дров и проходит мимо меня к дому.

– Джеффри…

– Да нигде я не был, – огрызается он. – Просто заблудился.

Вот только в этот момент брат выглядит так, будто сейчас расслабится. Он скрывается в доме, и я слышу, как он предлагает маме развести камин. А я все стою на заднем дворе, пока первые клубы дыма не начинают виться из трубы. Перед глазами то и дело всплывает напряженное от страха и чего-то, похожего на боль, лицо Джеффри, когда он вылетел из-за деревьев в тот вечер. А еще его глухой смех, когда я сказала, что спасла Такера. И внезапно меня охватывает беспокойство за него. Ведь что бы он ни делал тем вечером, чутье подсказывает мне, что все закончилось не очень хорошо.

А значит, у моего брата тоже есть свои секреты.