Святая и грешница

От автора

Что есть творчество? Я написал небольшую книгу, когда мне исполнилось пятьдесят, и еще одну, когда мне исполнилось шестьдесят, позже — несколько новелл. Вот и все мои вобщем-то сочинения. Не так много.

Раньше, конечно, я тоже писал, пробовал свои силы в разных жанрах и полагаю, что некая творческая линия прослеживается во всех моих трудах, как прошлых, так и настоящих. В 50-е и 60-е годы это были статьи экономического содержания: о ликвидации предприятия, о капиталовложении, о бюджете. И одна книга, повествующая о книге как товаре и объекте составления сметы.

В 70-е и 80-е годы я отваживался готовить для радио развлекательные программы тематического характера. В радиопередачах есть нечто успокаивающее и обнадеживающее. Они выходят в эфир, пребывают там некоторое время, создавая настроение, а потом исчезают. Будто их и не было вовсе. Не подвластные никому и не досягаемые ни для кого.

Возможно, все дело во мне: я всегда панически боялся увидеть свои слова напечатанными. Слова, связанные с моими чувствами. Возникало ощущение оголенности и незащищенности. У тебя отнимали твое, выставляли тебя напоказ!

Меня часто спрашивают, над чем я сейчас работаю, скоро ли выйдет новая книга. Меня смущают эти вопросы. Да, я работаю. Да, я пишу. Пишу каждый день. Для созидания нужно время, много времени. Наши восприятия ведь поставляют материал-сырье, он требует обработки — прежде его нужно вобрать в себя и пережить самому, а затем уже попытаться передать другим. Я очень щепетилен в работе. Должен выяснить все до мелочей, продумать, перепроверить, проследить, чтобы не было ничего лишнего, а уже потом я нахожу подобающее оформление. Не совсем оптимальный способ творческой деятельности. Но вся моя писательская жизнь далека от практичности. Я думаю, что избрал наидлиннейший путь, чтобы стать тем, кем я хотел.

Мне семьдесят один год и по образованию я экономист, с 1953 года экономист по частному предпринимательству. Первые десять лет своей трудовой жизни я работал в электротехнической промышленности, среди трансформаторов и приборов бытового назначения.

В 1964 году я сменил поле деятельности и начал работать в издательстве «Каппелен», сначала заведующим хозяйственным отделом, затем заместителем директора. С 1973 года в течение пятнадцати лет я исполнял обязанности директора-администратора в том же издательстве. В 1975 году меня избрали председателем норвежского союза издателей.

В 1979 году я подготовил к печати небольшую книгу. Задумана она была как подарочное издание к 150-летию со дня основания издательства и предназначалась авторам, коллегам и друзьям. Год спустя книга вышла новым тиражом и поступила в магазины. Она получила высокую оценку в критике и вызвала большой интерес у читателей, что побудило меня к дальнейшему творчеству. Я пытался писать, но вскоре понял, что невозможно сочетать напряженный рабочий день с творческой работой. Мне нужно было время, много времени и покой.

«Сегодня вечером я должен ехать в Катносу» — так называлась эта книга, и я работал над ней несколько лет. Создавалась она в основном во время почти часовой ежедневной поездки на машине на работу в издательство и с работы. Для многих такие автомобильные поездки на работу становятся мукой из-за вечных заторов в движении. Для меня они были отдушиной, благословенной передышкой. Медленно уходило напряжение рабочего дня, я сидел один в машине, ощущал необыкновенное спокойствие, не досягаемый ни для кого — ни для сотрудников издательства, которое я только что покинул, ни для моих домашних, к которым я ехал. И я приезжал домой отдохнувший и лучше подготовленный к встрече с моей большой семьей.

Моя первая книга вышла только на норвежском. Следующая книга, роман с длинным названием «Женщина, которая обнажилась перед своим возлюбленным»[1] переведена на десять языков (русский станет одиннадцатым). Еще интересно отметить, что отдельные главы из книги инсценированы, представлены в постановках европейских театров.

По форме эта книга напоминает первую. Она тоже составное произведение. Входящие в него «истории», или «новеллы», обладают самостоятельностью и законченностью. Однако все они так или иначе связаны с главным сюжетом книги. Я надеюсь, что читатель сам соединит эти разрозненные тексты и в точке пересечения их обнаружит главную историю, которая значительней, нежели простое сложение отдельных текстов.

Когда я только начал писать книгу, я не ставил перед собой особенно больших задач. Хотелось написать хорошую историю, увлекательную и достаточно занимательную. Если бы мне это удалось, я написал бы потом еще несколько историй в том же духе, и, возможно, тогда получился бы сборник новелл. Почти сразу же я понял, что у меня получается нечто большее, чем я планировал.

Мои мысли вращались вокруг проблем, которые занимали меня с самого раннего детства, со школьных лет. Простые и такие трудные вопросы:

Как описать действительность, объяснить ее? В школе нам давали два объяснения. Первое мы получили на уроках религии, оно опиралось на Библию. Такое объяснение предполагает веру.

Второе пришло к нам на уроках естествознания, в основе его лежал принцип рационального естественно-научного понимания. Суть его заключалась в том, что разумное объяснение всем фактам и явлениям существует, только наши знания пока недостаточны. Таким образом, и это объяснение предполагало нечто вроде веры.

Такие готовые объяснения, вера как ответ на все не устраивали меня. Они вызывали во мне протест. В ту пору я не мог еще выразить четко то, что чувствовал — силы человека в признании нестабильного и необъяснимого. Мы, люди, находимся в пути.

Именно это интересовало меня как писателя. Я хотел проследить древние традиции устного рассказа, которые живы еще в моем родном Ромерике, к востоку от Осло. Здесь в свое время Асбьернсон собирал народные сказки и предания. Мой отец был одним из последних носителей этой устной сказительской традиции. Он сам слышал истории, рассказываемые вечерами на кухне в конце прошлого века, в последнее десятилетие перед тем, как появился электрический свет, который прогнал эти тихие сумеречные часы и вместе с ними волшебное очарование сказок.

Отец прекрасно рассказывал сказки. Еще и сейчас мне слышится его голос. В том, что он рассказывал, не было никаких особых событий. Сила воздействия была в слове, а не в голосе, будь то сказка о том, как черт попал в орех, или сказка о тролле, потерявшем три свои головы. Я помню невероятную радость, страх и надежную руку моего отца.

Отец не верил в Бога, не верила в него и моя бабушка. Она верила в гномов, но отец в них не верил. Он был инженером, однако не хотел объяснять мир по естественно-научной модели. Он сохранил в себе способность удивляться. Мы знали это, но только через его сказки мы как бы сами участвовали в этом процессе. Он мог часами сидеть молча и неподвижно, рассматривая окружающую его природу. И постепенно он становился ее неотъемлемой частью. Я чувствую, что я унаследовал от него удивление, но я называю это томлением.

Удивление — символ моих детских поисков, поисков альтернативного пути к познанию.

Удивление — форма томления. Если описать понятия точнее, приходится подключить и другие слова: есть позитивно заряженные слова, например, мечта и ожидание, но также есть и более опасные слова, например: вопрос, беспокойство, страх и одиночество. Общее для этих понятий — понятие дистанция. Если я снова возьму слово вера, я сразу отыщу другой вид слов, привязанных к понятию: ответ, надежность, общность и преданность. Общим для этих слов окажется то, что они требуют и дают близость.

Удивлению нужна дистанция, вере нужна близость. Здесь речь вдет о двух мировоззренческих позициях.

Позвольте мне поместить художника в эти рамки. Способность удивляться — внутренний двигатель творчества. Законченное произведение искусства не должно давать ответ, оно призвано нести радость нового удивления новым людям.

Действие моего романа происходит частично в XV веке, частично в наше время. Время Ренессанса выбрано не случайно, именно в эту эпоху формируется индивидуальность европейского человека.

В той части текста, где речь идет о XV веке, две индивидуальности — Художник и Рассказчик, имеющий постоянное место на базарной площади. Их рассказы о себе и своей жизни монологического характера. Оба они отмечены понятием вера своего времени, но как творческие люди они прежде всего связаны с понятием удивление.

В современных частях текста главный герой, ведущий рассказ так же в форме монолога, архивариус рукописного отдела Ватикана. Он — тоже индивидуальность. Он находит старые документы и развертывает их перед нами, показывая, что случилось, когда художник приехал в город у моря, чтобы рисовать Мадонну с младенцем для алтаря местной церкви. Мадонна, изображенная художником, и есть, собственно говоря, главная героиня романа. Архивариус находит эту картину с Мадонной, которая пребывала в забвении два века в Ватикане. А до этого она почти столько же времени пребывала в церкви неприметной общины в отдаленной горной долине где-то центре Лигурии. В качестве мистического символа.

Мистическая линия в романе прослеживается не только в связи с картиной, но и в связи с трагическим событием — обрушением церкви в Перудже. Архивариус переживает тоже и чудо, и трагедию.

Все нити завязаны на проблеме отношения человека к самому себе и к Богу. Это европейский человек — христианин, это он проверяет себя, это его отношение к добру и злу, его смирение и его высокомерие и, разумеется, отношение к любви. Любовь есть последнее чудо, наша последняя хрупкая связь с Богом.

В романе освещается также роль художника. Он — носитель томления, но томление художника связано скорее с удивлением, чем с верой. Удивление обогащает человека, вера означает конечное, отсекающее другие возможности. Если посмотреть так, то удивляющийся художник — это Моисей в жизни, тот, кто никогда не войдет в обетованную страну, в царство веры.

Как я уже говорил, книга моя — рассказ от первого лица. Фактически в ней три рассказчика. Правильно? Как всегда случается при изложении от первого лица: автор находится позади всех действующих лиц, раскрывает свои планы постепенно. Только он один может судить, где правда, а где ложь.

В современном Ватикане архивариус находит записи XV века, вышедшие из-под пера рассказчика и художника. Никто не видел этих документов, они исчезают неожиданно, так же как и появились. Были ли они в действительности или существовали только в голове архивариуса? Придумал ли он все это, чтобы оправдать себя и свой злодейский поступок? Со стороны автора совета нет, право ответить на вопрос остается за читателем. Но события и поступки героев, о которых повествуют документы, придают живость и красочность всему роману.

Правда, архивариуса они гнетут, он изнемогает от них? Он сидит в тюрьме и мирится с этим, потому что знал любовь? Или это бедняга, который лжет, чтобы спрятать свою неспособность любить?

Но сложность еще и в том, что, возможно, архивариус лжет и одновременно излагает более глубокую правду о современном европейском человеке. Как Сизиф, тащит он к вершине свою ношу — любовь. Многократно срываясь. И всегда начинает этот путь снова.

Что касается формы романа, то я использовал в ней отдельные эпизоды нашей истории, наших мифов и нашей литературы. К примеру: 3-го мая 1808 года картина с изображением Мадонны была увезена из Лигурии. Случайная дата в романе. Но эта дата касается картины Гойи «Расстрел повстанцев в ночь на 3 мая 1808 г.», одной из его важнейших работ. На ней изображена сцена казни, место действия — Испания в период наполеоновских войн. Религиозный тон картины сохраняется, так художники столетиями рисовали духовное, борьбу за освобождение души во имя веры. Гойя же создал политическую картину. Мечта о спасении веры заменена здесь мечтой о свободе, которая кажется недостижимой, но именно поэтому она и ценна, за нее стоит бороться. Нечто совсем новое в истории искусства.

Из Библии я взял мотивы, понятия и образы типа: Потоп, стены Иерихона, Благовещение, Иосиф. Из Шекспира пришел еврей Шейлок, а из Диккенса — Урия Хип. Внимательный читатель найдет в тексте также строки из книги Псалмов и лирических текстов Улава Булля.

Но я не хочу, чтобы читатель искал в тексте знакомое. Отдельные части книги сложены вместе подобно тому, как вся наша история подсознательно живет в нас целиком. Мы не можем воскрешать ее простым обозначением дат, перечислением наследников королей, но история — камертон в нашей жизни.

Точно так же обстоит дело с нашими сказками. Может, когда-то они были написаны неким поэтом, как легенда об Амуре и Психее, записанная Апулеем в его «Золотом осле» во втором веке нашей эры. Но на протяжении веков эта легенда видоизменялась, дополнялась и появлялась уже как новое произведение — во Франции как «Красавица и чудовище» мадам Лепри де Бомон, в Норвегии как народная сказка «Полярный медведь король Валемон». Более 1500 вариантов этой сказки о любви насчитываем мы в наши дни.

Сказка никогда не кончается. Она всегда как бы в развитии. Ее рассказывают и перенимают, дополняют, видоизменяют. И так без конца. Все это происходит незаметно, вбирая наш опыт.

Моя книга не только по форме восходит к сказке, в ней косвенно говорится о задачах сказки, о ее воздействии. Рассказчику отведена важная роль, но такая же по важности и роль слушателя, эти персонажи прошлого равноценны.

В сказке отражается опыт отдельного человека, соотнесенный с опытом человечества. Через устный рассказ смягчается неприятие близости слушателем. Признание сказки как действительности ведет дальше саму сказку. Слушатель как бы негласно передает свои знания рассказчику. В романе Рассказчик видит свою историю в ином свете, после того как он ее рассказал на базарной площади.

А художник-слушатель идет домой и рисует Мадонну.

Возможно, проще сказать, что они, если заглянуть поглубже, не только могут, но должны быть одно: рассказчик, художник и архивариус. Да, все четверо, если вспомнить о самом авторе.

На этом я заканчиваю свою речь о том, что я называю маленьким творчеством.

Еще важно: для меня больше смысла в том, чтобы поставить вопрос, чем на него ответить. Для меня удивление лучшее состояние человеческое. Возможно, после прочтения книги у читателя возникнут некоторые вопросы. Но так и должно быть. В этом суть познания бытия. Оптимистического познания. Идеальным для меня было бы всю жизнь стремиться к познанию, не достигая его. Если есть жизнь после смерти, я с большой охотой возьму туда с собой удивление неотвечаемого.

Меня несказанно радует возможность видеть мою книгу в русском одеянии. К сожалению, я не могу прочесть ее в таком виде. Но я полон смиренной гордости при мысли об издании ее на русском языке, языке Достоевского и Толстого. Я был очень молод, быть может, шестнадцати лет, когда впервые прочитал «Братья Карамазовы» и «Войну и мир». Я буквально проглотил их как в бреду, не различая смену дня и ночи. Это незабываемое переживание — узнать, что на свете есть такие книги.

Не проводя никаких параллелей и сравнений, я тешу себя надеждой, что и моя книга получит читателя в России. Приятное чувство.