Святитель Иоанн Шанхайский и Сан-Францисский Владыка Иоанн – святитель Русского Зарубежья

Предисловие биографа

Сотни тысяч русских, повинуясь этой Божьей заповеди, в 1917 году покинули свою родную землю и рассеялись по всему миру – от Дальнего Востока до Европы и Южной Америки. Несколько лет спустя та же участь постигла греков Малой Азии. По окончании Второй мировой войны за первой волной эмиграции последовала другая – бежали из России, Сербии, Румынии и Болгарии. Так сложилась православная диаспора на Западе. По Божьему Промыслу, эти несчастные люди, как когда-то израильский народ на чужбине, имели великих духовных наставников. Среди них – и архиепископ Иоанн Максимович, в 1994 году причисленный клику святых Русской Православной Церковью Заграницей1. В юности он тоже уехал из России, оказался в Константинополе, затем попал в Югославию; там он принял священный сан. Получив назначение на епископскую кафедру в Шанхае, где проживала значительная по численности русская колония, он последовал за своей паствой, вынужденной бежать из Китая, на Филиппины. Оттуда он ненадолго уехал в Соединенные Штаты, а затем был направлен во Францию, где пробыл более десяти лет, и наконец вернулся к своим «шанхайцам» в Сан-Франциско. Последние годы своего епископства он прожил именно там. Согласно православной традиции, которая, впрочем, в наши дни редко соблюдается, епископ «обручается» своей кафедре и должен занимать ее до самой смерти. Покинув Шанхай в географическом смысле, владыка Иоанн не оставлял своих «шанхайцев» ни в Европе, ни в Америке. По этой причине его называют Иоанном Шанхайским, хотя дни свои он окончил в Сан-Франциско. Воспринимая Православие в его вселенском значении, архиепископ Иоанн, глубоко привязанный к русской земле, становился при этом пастырем для всех тех народов, среди которых ему довелось пребывать: для сербов в Югославии и рассеянии, для греков в Битоле и Шанхае, для китайцев в Шанхае и Сан-Франциско, для румын, французов, голландцев, американцев... По молитвам святого владыки, «положившего жизнь за овец своих» (см.: Ин. 10, 11), творились чудеса, исцелялись больные. Но гораздо важнее было то, что он врачевал души. И поэтому мы не станем слишком подробно останавливаться на совершенных им чудесах, а сосредоточим повествование на его духовном мире и на поучениях, которые он нам оставил. Мать Флавиана (Воробьева), православная монахиня и иконописец, знавшая владыку Иоанна, говорила, что образ святого наших дней сложно писать по фотографии, потому что тогда икона становится похожей на портрет. Эта составленная мной биография архиепископа Иоанна, основанная на многочисленных документах и свидетельствах его духовных чад, по жанру тоже будет менее всего похожа на житие. Пусть пройдет время, прежде чем другие смогут более искусно выполнить эту задачу, сходную с трудом иконописца.

В этом жизнеописании читателю встретятся некоторые отступления, в которых сказано не о самом святом, а о тех испытаниях, что выпали на долю его духовных чад, так как мне показалось необходимым принести дань памяти народу, преданно шедшему вслед за владыкой.

Мне хотелось бы выразить особую признательность тем, кто познакомил меня с архиепископом Иоанном. Это – протоиерей Чедомир Остоич († 1990), а также схиигуменья Феодора († 1977), игуменья Магдалина († 1987) и инокиня Флавиана († 1979) – монахини Леснинской обители во Франции.

Мне хотелось бы также поблагодарить Преосвященного Амвросия, епископа Западно-Европейской епархии Русской Зарубежной Церкви, и его предшественника по кафедре архиепископа Серафима († 2003), сообщивших мне немало важных сведений; составителя нынешней книги протоиерея Петра Перекрестова и протоиерея Андрея Папкова, предоставивших мне неопубликованные документы; Жана Бесса, любезно согласившегося прочитать этот труд и высказавшего некоторые полезные замечания, и, наконец, всех, кто так или иначе мне помогал.

Пусть строки этой биографии, несмотря на все их несовершенство, станут призывом к тому, чтобы подражать святому владыке, «подобящеся того вере, и теплоте, и смирению», как сказано в службе свт. Василию Великому.

Бернард ЛЕ КАРО

Женева, Швейцария

3/16 января 2005 г.,

св. Геновефы Парижской

Глава 1. В Харькове. Первые уроки благочестия

Архиепископ Иоанн родился 4 июня 1896 года в селе Адамовка Харьковской губернии, на юге Российской империи. Его родители, Борис и Глафира Максимовичи, принадлежали к малороссийскому дворянству. Одним из самых известных членов этого рода был святой Иоанн Тобольский († 1715), автор выдающегося богословского труда, озаглавленного «Илиотропион, или сообразование человеческой воли с Божественною волею». Основная мысль этого сочинения св. Иоанна Тобольского состоит в том, что душа должна быть постоянно обращена к Богу – так же, как подсолнух, поворачиваясь, всегда обращается к солнцу. Св. Иоанн Тобольский, основатель первой богословской семинарии в России, в 1712 году был назначен на митрополичью кафедру в Сибири, где занимался миссионерской деятельностью среди местного населения, а также участвовал в учреждении Русской духовной миссии в Китае. Этот святой обладал даром чудотворения при жизни и после кончины; его нетленные мощи и по сей день находятся в Тобольске. Архиепископ Иоанн, получивший имя этого святого при монашеском постриге, несомненно, унаследовал миссионерский дух своего далекого предка.

Сам будущий владыка Иоанн, нареченный во святом крещении Михаилом в честь Архангела, был, при всей своей тщедушности и болезненности, мальчиком необыкновенным. Его сестра Любовь Борисовна вспоминала, что он был необыкновенно послушным и родители не испытывали трудностей с его воспитанием2. Особое почтение к родителям осталось у него на всю жизнь, он всегда считался с их мнением. Отрок Михаил был очень благочестивым, что, в частности, проявлялось в его любви к иконам, которые он собирал, покупая их в большом количестве. Эта привычка привела к тому, что в доме Максимовичей больше не осталось места, куда их ставить, и отец Миши вынужден был положить предел благочестивому собирательству своего сына. Будучи покорным сыном, Миша не прекословил, а только попросил разрешения купить еще лишь одну икону. Отец заинтересовался тем, какую именно икону выберет его сын, и согласился. Комнату Миши украсил образ «Всех святых, в земле Российской просиявших»3.

Родительское имение в Голой Долине находилось лишь в восьми верстах от знаменитого Святогорского монастыря, где часто бывал молодой Михаил. Этот дивный монастырь, с афонским уставом, расположенный на лесистом берегу Северского Донца, с великолепными соборами, высокой горой Фавор, со многими пещерами, схимниками, скитами, многолюдной братией (тогда насчитывавшей 600 человек), производил сильное впечатление на юного «инока с детства». Монастырь был основан в первой половине XIII века, когда из Киева плыли по Северскому Донцу монахи, спасаясь от жестокости татар. По другим источникам, первыми насельниками Святогорского монастыря стали афонские иноки. С XVI века Святые Горы известны по всей Руси и за ее пределами. Одно из святых мест монастыря – могила иеросхимонаха Иоанна Затворника, который пробыл в затворе 17 лет и почил в Бозе в 1867 году. Молитвенное правило затворника состояло из 700 земных и 100 поясных поклонов, 5 тыс. Иисусовых и 1 тыс. Богородичных молитв, акафистов Христу, Божией Матери и Страстям Христовым, поминания по запискам, поданным от богомольцев. Не прошло года по кончине о. Иоанна, как на могиле его начали твориться знамения и исцеления бесноватых. Святогорский монастырь был закрыт большевиками и возродился в 1992 году, когда появились первые монастырские насельники4.

Не только Святогорский монастырь, но и харьковская местная церковная жизнь была для юного Михаила школой благочестия. В кафедральном соборе под влиянием архиепископа Антония (Храповицкого) совершались богослужения по требованиям церковного устава, насколько это было возможно, со строго уставным пением, приближающимся к монастырскому. В Успенском соборе пребывала древняя Елецкая икона Божией Матери, перед которой каждую субботу совершался акафист, на верхней же площадке лестницы, ведшей в придел собора, находился весьма чтимый всеми харьковчанами чудотворный образ святителя Николая Чудотворца. В Покровском монастыре хранилась Озерянская икона Божией Матери, привлекавшая многочисленных почитателей. В этом же монастыре, в особой усыпальнице, почивал праведник чудотворец архиепископ Мелетий (Леонтович). Над самым его гробом владыка Антоний неоднократно лично совершал по нему панихиды и при отпустах на них добавлял: «И нас святыми его молитвами помилует». Будущий архиепископ Иоанн весьма почитал архиепископа Мелетия и, видимо, начал ему подражать. Будучи ректором семинарии, владыка Мелетий (1784–1840) значительно оживил дело преподавания. Прекрасно излагая свой предмет, он сумел заставить учеников заинтересоваться им. Кроме того, по словам святителя Иоанна, «показывая собою образец монашеской жизни и будучи весьма строг к себе, он в то же время относился с большою любовью к ученикам – являлся для них не столько начальником, сколько отцом и пастырем»5. В 1826 году он был хиротонисан во епископа Чигиринского, викария Киевской митрополии. Праведный Мелетий был строгим подвижником. Страстную неделю он проводил почти без пищи, чему окружающие изумлялись. Он был и усердным молитвенником. Неопустительно выслушивая каждую службу, он положил себе определенные часы для келейной молитвы, и молитва Иисусова никогда не сходила с его уст. Во время богослужения, особенно во время Божественной литургии, его благоговение доходило до высшего напряжения, проявляясь в слезах. Его чрезвычайно огорчало малейшее неблагочиние, запинка в богослужении. Часто певчие начинали петь ранее, чем он оканчивал свой возглас, в чем он их упрекал после литургии.

В 1828 году святитель Мелетий был назначен епископом в Пермь. За три года, проведенные Преосвященным Мелетием в Перми, он осмотрел почти всю епархию, посетил такие места, где его предшественники никогда не бывали. Всюду он служил, вникал во все, наставлял или карал недостойных. К духовенству он был требователен и строго экзаменовал лиц, искавших мест, в знании Устава. Может быть, для наших современников это непонятно, но, по словам святителя Афанасия, епископа Ковровского († 1962), «в Уставе Православной Церкви нет ничего случайного, в нем все строго продумано. И все, даже малейшие, детали имеют свой, часто весьма глубокий смысл...»6. В храмах архиепископ Мелетий требовал строжайшей тишины. По его собственному прошению, ввиду трудностей, с которыми он переносил суровый климат, Преосвященный Мелетий из Иркутска был переведен в Харьков. По словам святителя Иоанна, «находясь в Харькове, праведный Мелетий жил уже словно вне земного мира. Келейная его молитва продолжалась по нескольку часов, воздержание в пище доходило почти до неядения, особенно Великим постом»7. Раз, после того как ему случилось служить три дня подряд, его спросили, не устал ли он. Он отвечал: «Нет, в служении я только отдыхаю... Служить Божьи службы я бы рад хоть и всякий день»8. Однажды во время объезда епархии Преосвященный Мелетий предсказал восстановление закрытой в то время Святогорской обители. В ночь с 28 на 29 февраля 1840 года, вскоре после полуночи, он пригласил к себе священника со Святыми Дарами, приобщился, затем прочел «Ныне отпущаеши» и предал дух свой Богу. Тело архиепископа Мелетия, пребывающее нетленным, погребено в усыпальнице в подземной церкви Покровского монастыря.

Харьковчане свято чтили память праведного Мелетия, испрашивая его загробного ходатайства, не раз проявленного им в необыкновенных явлениях, служили по нему заупокойные литургии и панихиды, в результате чего совершались чудеса.

Да простит нам читатель столь длинное изложение жития праведного Мелетия – оно важно, поскольку святитель Иоанн ему подражал и своей подвижнической жизнью, и любовью к своим ученикам, и даже предсказанием своей блаженной кончины. А после своего преставления, подобно святителю Мелетию, святитель Иоанн почил в усыпальнице под собором, где служились по нему панихиды по заказу просивших его помощи.

В Харькове также священствовал протоиерей Николай Загоровский, пастырь высокой духовной жизни, впоследствии сподобившийся исповеднического подвига, которого юный Михаил хорошо знал. Отец Николай был женатым, у него было двое детей. Он стал настоятелем городского больничного храма, где служил перед почитавшейся им чудотворной иконой Божией Матери «Взыскание погибших» акафисты и произносил проповеди. Вначале присутствовали одна или две старушки, но такое положение длилось не долго: очень скоро народ повалил валом. Слава о нем как о Златоусте распространилась по всему Харькову. При батюшке образовался особый хор, с которым он посещал частные дома для

служения молебнов. Устраивал он и народные паломничества, между прочим и к мощам св. Иоасафа Белгородского, причем участвовало в них несколько тысяч человек. Вокруг о. Николая стал собираться женский монастырь, который существовал тайно и после революции. Одной из будущих монахинь была Ульяна Ноздрина, которую выбрал о. Николай в спутницы, когда настало время изгнания. Отца Николая вскоре арестовали большевики и посадили в тюрьму. Ему было предложено покинуть Харьков и уехать подальше. Отец Николай, взяв с собой Ульяну, уехал в Петербург. Тут его опять арестовали и сослали на Соловки, где он принял тайно монашество с именем Серафим. После пребывания на Соловках отец Николай был отправлен на Крайний Север на поселение. Ульяна не оставила батюшку. Проехала тысячи верст. Путь шел тайгой. Наконец о. Николай отбыл свой срок наказания. Его отпустили жить где он захочет, кроме Харьковской губернии. Поехал о. Николай с Ульяной в Обоянь в Курской губернии, где существовал тайный женский монастырь. Отец Николай нашел квартиру в Обояни, где он ежедневно совершал литургию. Ульяна жила в Обояни в полном послушании у батюшки. Она была им пострижена в монашество с именем Магдалина. Началась Вторая мировая война. Во время немецкой оккупации о. Николай совершал в своем доме богослужения при большом стечении народа. Когда немцы стали отступать, о. Николай решил двинуться на Запад, ибо, как он говорил, был не в силах снова увидеть большевиков. Пересекая границу своего Отечества, он горько заплакал. При переезде в город Перемышль с ним случился удар. Умер он накануне праздника Покрова Пресвятой Богородицы, 13 октября 1943 года9. Отец Николай был прославлен с прочими мучениками и исповедниками Российскими Русской Зарубежной Церковью. Мать Магдалина бежала во Францию и вступила в Леснинскую обитель, где и скончалась в 1994 году. Юный Миша Максимович глубоко почитал этого святого батюшку и, постоянно присутствуя на вечернях, которые тот служил, подходил к священнику за благословением после каждой службы. Монахиня Магдалина (Ноздрина) рассказывала, что однажды, когда Миша подошел за благословением, о. Николай сказал ему: «Да ты будешь святым!» Юноша, потупив глаза, ответил: «Нет, отче, Вы станете святым!»10

Однако определяющую роль в жизни будущего святителя сыграл уже упомянутый нами владыка Антоний Храповицкий, в те годы архиепископ Харьковский. Выдающийся богослов и необыкновенный пастырь, владыка Антоний впоследствии стал митрополитом Киевским. Участники Всероссийского Поместного Собора 1917 года отдали за него большинство голосов при избрании патриарха. Но по воле Божьей случилось иначе. Патриархом Московским был избран митрополит Тихон, героически исповедовавший веру в России, а митрополиту Антонию пришлось нести крест эмиграции. В 1920 году он оказался в Югославии, где стал Предстоятелем Русской Зарубежной Церкви. Патриарх Сербский Варнава († 1936) позднее сказал о нем: «Он должен быть поставлен в один ряд с великими иерархами первых веков христианства»11.

Как-то председатель Харьковской губернской земской управы В.В. Акишев рассказал Высокопреосвященному Антонию, что у одного из предводителей дворянства той губернии старший сын, студент, очень интересуется духовными вопросами. Владыка не замедлил попросить отца привести к нему своего сына.

Приглашение юноши к архиепископу было в то время неслыханной вещью в Харькове, где и из лиц с общественным положением не каждый дерзал пойти к самому архиерею, всегда имевшему множество посетителей по деловым вопросам. Потому отец посчитал приглашение архиепископа лишь простым выражением любезности.

Прошло несколько месяцев. О приглашении архиерея было забыто. Архиепископ Антоний был приглашен отслужить молебен в одном собрании, в котором принимал участие упомянутый предводитель дворянства. По окончании молебна он подошел под благословение к архиерею. «Отчего вы скрываете от меня своего сына?– спросил владыка.– Боитесь, что сделаю монахом?» Совершенно не ожидавший такого вопроса и пораженный тем, что архиепископ помнит о сыне-юноше, отец начал уверять, что и не думал скрывать, но не считал возможным и удобным приводить к обремененному важными делами архиепископу молодого человека. «Нет, обязательно приведите, только тогда и поверю»,– сказал владыка.

Вернувшись с собрания, отец сообщил всех поразившую новость, что архиерей не только помнит о бывшем между ними когда-то разговоре, но настойчиво повторил приглашение.

Смущенный несколько поставленным вопросом, отец теперь решил повести сына к архиерею, но словно что-то этому мешало. Сначала заболел сын, потом отец должен был уехать по делам службы из Харькова. И посещение архиерея было отложено на неопределенное время.

Как-то архиепископ Антоний читал лекцию в помещении Земского Собрания. Среди слушателей находился и тот студент, которого владыка через отца приглашал к себе. Во время перерыва, когда многие подходили к владыке, подошел под благословение и он. Стоявшие около владыки указали, что это тот, о котором владыка разговаривал с его отцом. «Так это тебя скрывают от меня твои родители!»– воскликнул владыка, обнимая его. Тот ответил, что нисколько не скрывают, доказательством чего может служить его присутствие на лекции. «Так передай отцу, чтобы обязательно пришел с тобою ко мне».

После того отцу ничего не оставалось, как вместе с сыном отправиться к архиепископу. Архиепископ Антоний не замедлил отдать визит и, не застав хозяина, но узнав, что дети дома, всё же вошел, благословил детей и побеседовал с ними.

С тех пор все семейство находилось в живом общении с владыкой, горячо полюбив своего архипастыря, и во все последующие годы им духовно окормлялось12. По словам святителя Иоанна, владыка Антоний «сделался навсегда руководителем его духовной жизни»13.

Личность владыки Антония произвела сильное впечатление на молодого Михаила, который позже писал: «Близок митрополиту Антонию был каждый православный, какой бы он ни был народности и из какого бы ни был края. К каждому приходившему к нему за духовным советом он относился как к своему духовному сроднику, телесное родство перестало для него существовать после принятия им монашества. Всякому обращающемуся к нему за поддержкой и помощью он себя считал обязанным помочь как своему ближнему, отдавая нередко последнее, что имел, а сам испытывая подчас лишения»14.

Однако Михаилу готовилась светская карьера, хотя сердце его далеко отстояло от мира сего. В 1907 году он поступил в Петро-Полтавский кадетский корпус, который окончил в 1914. Уже тогда он отличался сильной верой, о чем свидетельствует следующий случай. В 1909 году, по случаю двухсотлетнего юбилея русской победы в Полтавской битве, кадеты проводили церемониальный марш в город Полтаву. И вот, когда они проходили мимо храма, Миша снял фуражку и перекрестился. Кадеты стали смеяться. Сын великого князя, учившийся вместе с ними и на ночь уходивший домой, рассказал Константину Константиновичу об этом. Наутро, когда кадеты были в строю, великий князь обратился к кадетам со словом, что случай, который произошел с кадетом Михаилом Максимовичем, хотя и не по форме кадетского устава (поскольку в строю не полагается делать что-либо без команды), но показывает глубокое религиозное чувство и заслуживает не насмешки, а похвалы. Так Михаил из объекта насмешек превратился в героя15.

После кадетского корпуса, который он окончил в чине фельдфебеля16, юноша пожелал поступить в Киевскую духовную академию. Однако его родители настаивали на том, чтобы он шел на юридический факультет в Харьковский университет, и из послушания он выполнил и это. В 1918 году он окончил учебу. Учась превосходно, он тем не менее больше времени посвящал чтению житий святых, чем посещению лекций. Он именно «изучал» православных святых и «выучил» их на университетском уровне: усвоил их миропонимание и житейскую ориентацию, вошел в их психологию, изучил все виды их деятельности, и подвига, и молитвенного делания – словом, всей душой полюбил их и проникся их духом. От такого духовного опыта и происходило его определение святости: «Святость есть не просто праведность, за которую праведники удостаиваются блаженства в Царствии Божием, но такая высота праведности, что люди настолько наполняются благодати Божией, что она от них течет и на тех, кто с ними общается. Велико их блаженство, происходящее от лицезрения славы Божией. Будучи преисполнены и любви к людям, происходящей от любви к Богу, они отзывчивы на людские нужды и на их моления и являются ходатаями и предстателями за них пред Богом»17.

В своем Слове при наречении во епископа святитель так говорил о своей юности: «Изучая светские науки, я всё больше углублялся в изучение науки наук, в изучение духовной жизни»18. Приложив все усилия, он сподобился того, что ему открылись духовные глаза и душа уязвилась жаждой приобрести истинную цель и путь жизни во Христе. Тогда он с пылкостью начал подвижничать.

Уже в военной школе Михаил почувствовал, что ему нужно избрать другой путь. На это повлиял не только упомянутый выше митрополит Антоний, но еще два священника: протоиерей Сергий Четвериков († 1947), автор двух выдающихся трудов – о св. Паисии Величковском и об Оптинских старцах, позднее эмигрировавший во Францию, и отец Варлаам (Ряшенцев), ректор Полтавской семинарии, оставшийся в России, ставший архиепископом и погибший в сталинских лагерях в 1942 году. Архиепископ Варлаам и его брат, епископ Герман († 1937), оставили после себя письма с бесценными духовными поучениями.

Но прежде всего, по его собственным словам, «совершившееся крушение государственной мощи Отечества» его «убедило окончательно в непрочности всего земного и слабости человеческих сил и способностей», после чего он «решил отречься от сует земного мира, посвятить себя единому служению Богу»19.

Проработав некоторое время в Харьковском суде при гетмане П.П. Скоропадском, он прервал свою юридическую практику в связи с революцией. О жизни молодого Максимовича в те годы нам известно мало, лишь то, что он был членом приходского совета в Харькове, учрежденного для того, чтобы помогать в эти нелегкие годы священнику20.

Когда на юге России была установлена большевистская власть, остатки Белой армии вместе с множеством эмигрантов 19 ноября 1920 года покинули Крым. Около ста двадцати судов направились из России в Константинополь; на борту их находилось примерно 50 тыс. человек. Среди них был и будущий архиепископ Иоанн, который сыграл ключевую роль в эвакуации своей семьи. На пароход было очень трудно попасть, и семья вся двинулась куда следовало, чтобы исхлопотать себе место на борту, оставив Михаила на пристани стеречь багаж. Было темно, красные банды уже вплотную подступили к городу, где-то еще было сопротивление белых, предместья пылали. Вернувшись после безрезультатных хлопот на пристань, Максимовичи обнаружили следующую картину: багажа нет, а на двух-трех оставшихся чемоданах сидит Михаил, углубившийся в чтение Евангелия, держащий книгу так, чтобы удобнее было читать при зареве пожаров. Он не заметил, как был украден багаж. В это время уже отчалил последний пароход. Семья наняла стоявшую рядом шлюпку и пустилась вслед пароходу. На просьбу принять их на борт они услышали ответ, что пароход перегружен и никого не берет. Затем последовал вопрос: «А кто вы такие?» – «Максимовичи». Капитан парохода оказался тоже Максимович, хотя и не родственник. Только благодаря этому семья владыки была спасена. Вероятно, положительное значение имела и пропажа чемоданов, так как облегчила бегство на шлюпке21.

Гражданская война подтолкнула к выезду из России около двух миллионов человек. Рассеянные по двадцати пяти странам мира, русские эмигранты были везде, начиная с уругвайских и аргентинских плантаций и заканчивая шахтами Германии и японскими заводами. Пока еще юный, Максимович станет позже пастырем этого рассеянного стада.

Король Югославии Александр по-братски распахнул двери перед русскими эмигрантами – многие из них направились именно в Белград. Так случилось и с будущим архиепископом, его родителями, его братьями и сестрой, которые прибыли в Югославию в 1921 году, предварительно проведя около года в Константинополе.

Как и множество его соотечественников, владыка Иоанн был знаком с тяготами эмиграции, которые он описал следующими словами: «В таком, во всех отношениях тяжелом, состоянии русские люди за рубежом проявили исключительно высокие качества терпения, выносливости и самопожертвования. Словно забыв о прежних, прекрасных у многих, условиях жизни, своих заслугах перед Родиной и союзными с ней во время Великой войны странами, о своем образовании и всём остальном, что могло бы побуждать стремиться к комфорту жизни, русские люди в изгнании взялись за всякого рода занятия и работы, чтобы обеспечить себе возможность существования за границей. Бывшие вельможи и генералы сделались простыми рабочими, ремесленниками и мелкими торговцами, не гнушаясь никакого рода трудами и помня, что никакой труд не унизителен, если не связан с безнравственными поступками. Русская интеллигенция в том отношении проявила не только способность во всех обстоятельствах сохранить свою жизненную энергию и побеждать всё, что стоит на пути ее существования и развития, но показала, что имеет высокие душевные качества – способность смиряться и терпеть. Школа беженской жизни многих нравственно переродила и возвысила. Должно отдать честь и почтение тем, кто несут свой крест беженства, исполняя непривычные, тяжелые для них работы, живя в условиях, о которых никогда прежде не знали и не думали, и притом остаются крепкими духом, сохраняют благородство души и горячую любовь к своему отечеству и без ропота, каясь о прежних прегрешениях, переносят испытание»22. Архипастырь будет помогать своему стаду достойно нести этот крест изгнанничества.

Глава 2. В Югославии

Русская эмиграция сыграла огромную роль в духовном возрождении Сербии, на протяжении пяти веков находившейся под османским владычеством и обескровленной после Первой мировой войны. В двадцатые годы только в Белграде насчитывалось 30 тыс. эмигрантов при общей численности населения в 100 тыс. жителей. «На улице, в парках, скверах и кафе русская речь была слышна почти так же часто, как и сербская»,– писал, вспоминая те годы, один из жителей Белграда.

По приезде в Белград будущий архиепископ поступил на богословский факультет Белградского университета, который окончил в 1925 году. По словам своего соученика Николая Зернова, Михаил Максимович «очень бедствовал, зарабатывал на жизнь продажей газет. Белград в те годы покрывался непролазной грязью во время дождей. Максимович носил тяжелую меховую шубу и старые русские сапоги. Обычно он вваливался в аудиторию с запозданием, густо покрытый уличной грязью...»23. Знаменитый епископ Николай (Велимирович), недавно прославленный Сербской Православной Церковью, так описывает молодого студента: «Слабый телом, со светлыми очами и улыбающимся лицом, бывший продавец белградских газет. После Первой мировой войны он каждое утро приходил к зданию патриархии, крича: “Газеты, газеты! ” Мы покупали у него газеты, но никто из нас не подозревал, что еще до эмиграции в Сербию он окончил высшее учебное заведение в России...»24. В ту пору митрополит Антоний тоже эмигрировал в Югославию, и Михаил поддерживал с ним отношения. В 1925 году молодой Максимович, хорошо разбиравшийся в русской истории, получил от митрополита Антония поручение составить доклад об истоках закона о престолонаследии в России. Из простой лекции это сочинение выросло в целую книгу на восьмидесяти страницах «Происхождение закона о престолонаследии в России», где были подробно изложены все аспекты проблемы со времен святого равноапостольного князя Владимира до царя-мученика Николая. В конце книги Михаил Максимович критиковал дополнение, сделанное в 1830 году к закону о престолонаследии, об ограничениях при заключении «неравнородных» браков. Будущий святитель пишет: «Нельзя не согласиться, что это совершенно противоречит истории и старым русским обычаям. Вполне бы, с другой стороны, соответствовало духу русского права требование, чтобы все члены Царского Дома исповедовали православную веру... и чтобы лица, от Православия отпавшие, теряли и достоинство, и права Царского Дома»25. Как видно, Михаил Максимович и общественную жизнь рассматривал с церковной, а не с мирской точки зрения,

В 1924 году в Белграде он был посвящен в чтецы самим митрополитом. Михаил с детства заикался. Рассказывают, что, приходя в белградскую русскую Троицкую церковь, он надевал стихарь, скромно становился в углу клироса и ждал, когда дадут что-нибудь прочесть26.

Когда он принял монашеский постриг, то этот недостаток прошел и потом проявлялся, только когда он волновался.

Через два года Михаил Максимович в Мильковском монастыре был пострижен в монахи митрополитом Антонием, получив имя в честь св. Иоанна Тобольского, своего дальнего предка. Мильковский монастырь, пришедший в упадок, начал оживать в 1926 году, когда там поселились трое русских монахов, отличавшихся высокой духовностью и образованностью. Во главе их был поставлен архимандрит Амвросий (Курганов, † 1933), высокодуховный человек, окончивший богословский факультет в Варшаве. Новый игумен, как записано в монастырской летописи, «притягивал в Мильково, как магнит, лучших монахов из русской эмиграции»27. Мильковский монастырь стал сербско-русской обителью, братии там было около двадцати человек; он взрастил не только будущего архиепископа Иоанна – это был первый русский монах, постриженный в этом месте, но и других выдающихся представителей русского Зарубежья: архиепископа Антония Сан-Францисского (Медведева, † 2000) и иеромонаха Никандра, духовника Леснинского монастыря во Франции († 1986).

Приняв постриг, отец Иоанн стал вести строгую подвижническую жизнь, никогда не давая себе послаблений. По примеру архиепископа Мелетия Леонтовича, он никогда не спал на кровати, позволяя себе лишь краткий отдых в кресле или на стуле или засыпая на коленях после молитвы.

Архимандрит Амвросий очень любил отца Иоанна и позднее с восхищением говорил о его смирении и готовности исполнить любое монашеское послушание. Атмосфера монастыря в Мильково, полная, по выражению одного из современников, «искренности и простоты»28, наложила свой отпечаток на отца Иоанна. Для будущего архиепископа Мильково было синонимом «чистого и незапятнанного монашества»29. В 1951 году епископ Леонтий Женевский напишет, что он «и поныне живет тем духом и той настроенностью, какими жилось всем в Милькове»30.

В 1926 году, в день праздника Введения во храм Пресвятой Богородицы, архиепископ Челябинский Гавриил (Чепур, † 1933) рукоположил иеродиакона Иоанна во священника. Его рукоположение было поспешным, и он не успел сообщить об этом родителям, на что архиепископ Гавриил заметил: «Ничего, мы позовем их на хиротонию»31. В этот период иеромонах Иоанн составил два богословских трактата: «Как Святая Православная Церковь чтила и чтит Божию Матерь» и сочинение, посвященное софиологическим заблуждениям протоиерея Сергия Булгакова. Общим для обоих сочинений является то, что богословие в них основывается не на человеческих измышлениях, а на Божественном откровении. Вот как будущий святитель пишет о Богородице: «Зная, что Ей приятны лишь те восхваления, которые соответствуют Ее действительной славе, святые отцы и песнописцы у Нее Самой и у Ее Сына молили вразумить их, как воспевать Ее: Огради помышления моя, Христе мой, ибо чистую Матерь Твою воспети дерзаю (икос Успения)»32. По этой причине он определит римско-католическое учение о непорочном зачатии как «ревность не по разуму» (см.: Рим. 10, 2). Что касается протоиерея Сергия Булгакова, то он, по словам иеромонаха Иоанна, принадлежал к той части русской интеллигенции, которая, долго блуждая без веры, вернулась в Церковь после того смятения, которое произвела в их душах Октябрьская революция. Как будет писать позднее архиепископ Иоанн: «Однако все те отрадные явления имели и отрицательную сторону. Далеко не все, обратившись к вере, восприняли ее во всей полноте православного учения. Горделивый ум не мог согласиться с тем, что он до сих пор стоял на ложном пути. Начались стремления согласовать христианское учение с прежними взглядами и идеями обратившихся. Отсюда появление ряда новых религиозно-философских течений, часто совершенно чуждых церковному учению»33. К числу таких учений принадлежит и «софиология» отца Сергия Булгакова, которая, как продемонстрировал иеромонах Иоанн, имеет сходство с древней ересью гностиков: «И там и здесь стремление постигнуть все тайны высшего мира... Руководит и первенствует при этом человеческий ум. Священное Писание, богооткровенные истины приспособляются к созданным людским вымыслом учениям...»34.

Впрочем, юный иеромонах не имел возможности долго наслаждаться монастырской тишиной. В 1925 году его назначили законоучителем в государственную гимназию города Велика Кикинда в области Банат. Этот пост он занимал до 1927 года35. Своим ученикам и ученицам он направил следующее прощальное письмо, которое свидетельствует о его пастырской заботливости и любви:

«Дорогие мои ученики и ученицы!

К моему большому сожалению, я не оставлен вашим законоучителем. [...] Два учебных года я был с вами, поучая вас истинам православной веры и проповедуя вам слово Божие. Время, которое провел с вами, никогда не исчезнет из моих воспоминаний. Как всегда, я и сейчас часто вспоминаю всех вас, каждого в отдельности. [...] Я всегда буду вас считать моими дорогими учениками, и мне будет приятно, если и вы не будете забывать меня, время от времени посылая мне письма. [...] Но больше всего я буду радоваться, когда узнаю, что мой труд с вами не был напрасным, что вы делаете то, что вы всегда слышали от меня. Любите Бога, будьте преданы православной вере. [...] Не думайте, что теперь можно не приходить в церковь, так как нет меня, присматривавшего за вами. В церковь нужно идти не ради людей, а для Бога, который видит, кто и с каким сердцем приходит. Слушайтесь того, кто будет вашим законоучителем, и учите Закон Божий не ради оценок, а для того, чтобы узнать волю нашего Небесного Отца. Будьте покорны вашим родителям, как Христос покорялся Пресвятой Деве Марии. Будьте послушны вашим учителям и всем старшим, которые учат вас добру. Трудитесь и берегитесь лености, которая мать всех пороков. А больше всего берегитесь ссор, прощайте друг другу, когда обижены. Помните: кто ссорится – тешит диавола; который мирит других – помогает Христу и будет принят в Небесном Царстве как сын Божий (см.: Мф. 5, 9).

Не имея возможности послать каждому это мое письмо, я шлю всем, адреса которых знаю, но через них я обращаюсь ко всем и желал бы, чтобы по возможности каждый мой ученик и ученица прочитал его и (чтобы) мои слова упали в ваши сердца и оставили след в ваших душах»36.

В Белграде образовался студенческий кружок, носивший имя преподобного Серафима Саровского. Митрополит Антоний и другие выдающиеся иерархи русского рассеяния читали там лекции на духовные темы. В этот кружок входил и будущий архиепископ Иоанн. В официальной записи тех лет сказано о том, что «редкую по силе проповедь произнес иеромонах Иоанн (Максимович), призывавший к покаянию русский народ, так глубоко павший, между тем как из его среды выходили праведники такой высоты. Сильное мужественное слово о. Иоанна произвело огромное впечатление»37.

С 1927 по 1934 год иеромонах Иоанн преподавал на юге Югославии, в семинарии святого апостола Иоанна Богослова в Битоле, где в те годы насчитывалось от четырехсот до пятисот студентов, по большей части сербов, а также албанцев, русских и чехов. Это был важный этап его жизни, о котором у нас есть любопытные свидетельства.

В те годы Битольская епархия находилась под управлением епископа Охридского Николая (Велимировича; † 1956). По праву прозванный сербским Златоустом, он был выдающимся проповедником, поэтом, богословом и, наряду с архимандритом Иустином Поповичем († 1979), одним из отцов духовного возрождения Сербии. Он очень любил юного иеромонаха Иоанна и часто повторял: «Если вы хотите увидеть живого святого, поезжайте в Битолу, к отцу Иоанну»38. В брошюре, озаглавленной «Продавец белградских газет – епископ в Китае», есть рассказ о том, как владыка Николай ответил одной девочке, которая спрашивала, почему в наши времена нет святых: «Да нет же, есть, моя девочка!»– и прибавил, говоря об аскетизме будущего епископа: «Сегодня имя отца Иоанна произносится в Битоле, как имя Ангела Господня»39. Биограф архимандрита Иустина Поповича, владыка Афанасий (Иевтич), нынешний епископ Герцеговинский, напишет: «Отец Иустин был связан узами дружбы и любви во Христе с выдающейся личностью нашего времени: когда он преподавал в Битоле, он был коллегой и собратом святого человека, иеромонаха Иоанна Максимовича, в дальнейшем – епископа Шанхайского, который окончил свою богоугодную жизнь, полную молитвы и рвения, в Сан-Франциско, еще при жизни прославившись обилием божественных даров»40. В гостиной отца Иустина, где он принимал посетителей, на видном месте висела фотография, свидетельствовавшая об этой дружбе. Но... предоставим слово отцу Урошу Максимовичу, когда-то учившемуся в Битольской семинарии:

«С появлением нового учителя у студентов всегда возникают вопросы: “Каким он будет? Строгим или добрым?” и т.д. Возможно, подобные вопросы появились и с приходом отца Иоанна. Он, однако, собственным примером очень скоро на них ответил: самым строгим он был по отношению к себе. Как велики были его ежедневные труды в молитве и поклонах, знает один Бог, а мы могли лишь частично видеть и ощущать это. Епископ Охридский Николай (Велимирович) часто посещал семинарию, беседовал с учителями и студентами. Для нас его встреча с отцом Иоанном была более чем впечатляющей. Поклонившись друг другу, они начали необычайно сердечный разговор. Как-то перед уходом епископ Николай обратился к небольшой группе студентов (я был среди них) со словами: “Дети, внимайте отцу Иоанну; он Ангел Божий в человеческом обличье”. Мы и сами убеждались в справедливости этих слов. Его жизнь действительно была ангельской. Справедливо было бы сказать, что он больше принадлежал Небу, нежели земле. Его кротость и смирение напоминают те, что увековечены в житиях величайших аскетов и пустынников. Пищу он принимал в количестве, необходимом лишь для поддержания телесных сил. Одежда его была простой, а в постели он вообще не нуждался. Комната его была в полуподвальном помещении, с одним незанавешенным окном, выходившим во внутренний двор. В комнате стоял простой стол со стулом да кровать, на которую он никогда не ложился. На столе всегда лежало Святое Евангелие, а на полке стояли богослужебные книги. И больше ничего. В любое время ночи его можно было застать читающим Библию, потому что в законе Господни воля его, и в законе Его поучится день и нощь (Пс. 1, 2).

Те переживания, которые он испытывал во время церковных служб или молитв, не передать словами. Необычайной была и его подготовка к Божественной литургии: уже в четверг он ел меньше, в пятницу и субботу едва притрагивался к пище, пока в воскресенье не совершит литургию.

В первую седмицу Великого поста он не вкушал ничего, но каждый день служил, как и в течение Страстной седмицы. Когда наступала Великая Суббота, его тело было совершенно истощено. Но в самый день Христова Воскресения он как бы возрождался. После Божественной литургии силы возвращались к нему, и ангельская радость озаряла его лицо. Таким образом перед нашими глазами протекала его подвижническая жизнь.

Отец Иоанн был редким молитвенником. Он так погружался в тексты молитв, что создавалось впечатление, будто он говорит с Богом, Пресвятой Богородицей, Ангелами и святыми, которые предстояли его духовным очам. Может быть, для нашей пользы он говорил вслух, чтобы научить нас молиться. Каждая его молитва была потрясающей; произносил он их наизусть с исключительной выразительностью. Неизвестно, сколько сот молитв он знал наизусть. Это для него не было чудом, потому что он имел великий дар от Бога – необыкновенную память. Об этом знали все – и студенты и преподаватели. Евангельские события были известны ему так, как будто происходили на его глазах, он мог указать и главу, где что найти, и даже при необходимости и процитировать нужные стихи. Он знал индивидуальные возможности и особенности характера каждого студента так, что мог незамедлительно сказать, что и как каждый из его студентов ответит, что он знает и чего не знает. При этом он обходился без каких-либо записей, и после многократных проверок никто не мог усомниться в исключительности его памяти.

Отец Иоанн любил нас всех, и мы его. В наших глазах он был воплощением всех христианских добродетелей: мирный, спокойный, кроткий. Мы не находили в нем недостатков и быстро привыкли даже к его манере говорить. Он стал нам настолько близок, что мы относились к нему, как к старшему брату, любимому и уважаемому. Не было конфликта, личного или общественного, который он не мог бы разрешить. Не было вопроса, на который у него не нашлось бы ответа. Достаточно было кому-нибудь на улице что-то у него спросить, как он немедленно давал ответ. Если вопрос был более важным, он обычно отвечал на него после службы в храме, в классе или в кафетерии. Ответ его был всегда информативно насыщенным, ясным, полным и компетентным, потому что исходил от человека высокообразованного, имеющего два университетских диплома – по богословию и праву. Ежедневно и еженощно он молился за нас. Каждую ночь он, как Ангел Хранитель, оберегал нас: одному поправлял подушку, другому одеяло. Всегда, входя в комнату или выходя из нее, он осенял нас крестным знамением»41.

У нас есть еще одно свидетельство о том времени, оставленное автором из Скопье, Владом Малески. Он происходил из бедной семьи, когда-то учился в Битольской семинарии, но позднее стал коммунистом, однако восхищение отцом Иоанном осталось в его душе – это видно по его воспоминаниям. Он пишет о том, как другие семинаристы смеялись над ним, оттого что на нем плохо сидела форма (у него не было денег, чтобы пойти к портному). В порыве гнева он бросил в них камнем, который попал в окно комнаты отца Иоанна. «Я в первый раз видел его, низенького, правая нога короче левой, с каштановой свободно растущей бородой, с выбивающимися из-под камилавки волосами, спадающими на плечи, покрытые замасленной мантией, когда он промолвил: “Ну?”

Видел его верхнюю губу со шрамом – след из времен русской революции.

Между мною, полным смущения, и им, исполненным милосердия, внезапно возник воспитатель отец Пантелеймон. “Без обеда и ужина!”– промычал он своим мощным баритоном. Записал мое имя и пронесся дальше.

И отец Иоанн был воспитатель, поэтому, когда отец Пантелеймон исчез, мягко сказал: “Ничего, ничего. Я заплачу”. И затем добавил: “Господь прощает грехи, которые не повторяются”.

Мне понравился отец Иоанн (я возненавидел отца Пантелеймона!). Тогда я и не мог подумать, что разбитое мною окно определит мою судьбу. Быть наказанным лишением обеда и ужина не означало только запрещения обедать и ужинать. Надо было и присутствовать во время приема пищи, когда в огромной столовой насыщаются и учащиеся младших классов, и богословы из старших.

Я стоял на коленях (по приказанию воспитателя отца Пантелеймона) около кафедры, расположенной в центре у стены столовой... Был голодным и уставшим от стояния на коленях. Ночью все вокруг меня спали. Я же глаз не мог сомкнуть. Лежал и смотрел на потолок, на котором прочерчивались светлые линии, шедшие через окно от фонаря. Смотрел на эти линии, когда заскрипела дверь. Поднял голову и увидел тень хромающего человека. Тень хромала между рядами кроватей, останавливаясь, чтобы укрыть разметавшихся во сне, и снова хромала прямо ко мне, пока наконец не нагнулась над моей кроватью. Отец Иоанн сказал: “Не спишь”.

Он не спрашивал, только промолвил то, в чем был уверен. Я оперся на локоть. “Не сплю, отче Иоанне”. Сунул мне в руки кусок хлеба и завернутые в бумагу маслины (был постный день). Я хотел что-то сказать (“спасибо”, может быть), но он меня остановил: “Господь прощает грех, который не повторяется”,– сказал он и захромал назад к дверям. На следующий день он позвал меня к себе, в дом через дорогу. В комнате были еще два моих сверстника. Читал нам жития святых.

...Каждый вечер (в свободное время, до девяти часов) мы – тройка сверстников – были у отца Иоанна. Учили молитвы, слушали рассказы о святых отцах-пустынниках, предавались миру неизвестному, древнему, совсем непостижимому и мечтали о такой жизни, когда человек жертвует собой ради другой, вечной, жизни, всё еще необъяснимой в наших детских головах, но всё же означенной как-то через Христа, Херувимов, Серафимов (...).

Проходили годы... По завершении четырех классов гимназии для меня и двух моих сверстников учение шло гораздо легче, нежели для других наших однолеток. Это объяснялось тем, что наша тройка, еще с детского возраста, вспаивалась богословием отца Иоанна на протяжении четырех лет. Каждый вечер вместо обычного отдыха мы шли (...) с ним в небольшую греческую церковь, затаившуюся в лабиринтах Битолы, и пели во время богослужений, на которых священнодействовал отец Иоанн. Опять же с ним по праздникам бывали в монастырях и тем самым готовились к той жизни, которая должна будет стать нашей, к жизни, которая должна помочь нам донести правду (до людей) на земле и затем предаться вечным блаженствам того света, до которого путь лежит через неведомое число мытарств.

Однажды вечером слушали мы у отца Иоанна потрясающий рассказ о некоем святом, которого мучили язычники. Руки ему сломали, нос отрезали, глаза выкололи – всё ради того, чтобы только он отрекся от Христа. Святой не отрекался, святой молился о грешных душах своих мучителей. Молился святой и в сломанных руках сжимал Евангелие. Вырвали язычники Евангелие из сломанных рук и бросили его в пылающую печь. Огонь превратился в пепел, сама печь в то же мгновение остыла, а Евангелие осталось не тронутым пламенем.

Отец Иоанн поставил вопрос: “Почему Евангелие не сгорело?” Ни один из нашей тройки не знал ответа, ведь мы были еще дети. Ответил отец Иоанн: “Потому что вера его была безгранична”»42.

Этот талант в деле воспитания детей подтверждается свидетельством отца Уроша: «...посмотрим, каким он был педагогом. Преподавал он по плану, по специальной методике. Он был одновременно и теоретиком и практиком, искусно сочетавшим и то и другое, и потому его предметы удерживались в памяти без дополнительных разъяснений. Взять, к примеру, литургику и богослужебные правила. Он имел расписание, по которому студенты дежурили на клиросе за богослужением. Одна группа из четырех студентов и другая (всего восемь человек) должны были приходить в назначенное время в комнату отца Иоанна, где можно было найти все богослужебные книги. Первая четверка студентов должна была найти всё, что следовало петь или читать на тот день или праздник, а другие четверо слушали. В это время объяснялась теория, символика богослужения и прочее. Так практиковалось весь год. В классе акцент делался на теории. Отец Иоанн требовал постоянного бодрствования везде, а особенно при богослужении. Он хотел научить студентов уделять особое внимание Священному Писанию как источнику всякого богословского знания. Поэтому в начале урока он спрашивал, что читалось в тот день из Евангелия и Апостола. Каждый должен был это знать, так как заранее не было известно, кого он спросит. После этого он давал краткие толкования. Какие прекрасные объяснения он давал, когда читал пастырское богословие и историю Церкви! Некоторые свои лекции по пастырскому богословию он записывал для нас в специальные тетрадки. В них он выразил себя в полной мере. По его убеждению, священник показан как идеальный пастырь у апостола Павла: он должен быть образцом для верных в слове, в житии, в любви, в духе, в вере, в чистоте... (1 Тим 4, 12–14).

Священник – это духовный отец своего прихода; и в соответствии с этим он и должен действовать, а его приход – большая семья, которая не может существовать без пастырской любви и ежедневной молитвы. Где только возможно, он должен приходить на помощь, чтобы соучаствовать в их радости и в печали. Вот основные мысли отца Иоанна, которые он разъяснял нам на всех своих лекциях.

Уроки по истории Церкви также хорошо усваивались, поскольку отец Иоанн умел выделить наиболее важные моменты и, часто повторяя их, заставлял все запомнить. Когда в 1931 году мы держали экзамены на получение диплома об окончании семинарии, профессор Димитрий Стефанович, представитель министерства, был поражен превосходными ответами студентов. Полагаю, более половины отвечали на “отлично”, а остальные на “хорошо”. Плохих оценок не было. Преподаватели объяснили представителю министерства, что отец Иоанн неразлучен со своими учениками и в течение года дает им детальное знание предмета.

Так каждый студент, осознавая исключительность личности отца Иоанна, всей душой был предан ему. Он был среди нас как посланник Божий, призванный возделывать Его обширную ниву»43.

Еще один из тогдашних воспитанников семинарии пишет: «Мы любили его всем сердцем – так, как любил нас он сам»44. Вот что говорит один из его бывших учеников: «Позднее, когда я сам стал преподавателем гимназии, я понял, почему владыка имел такой успех как преподаватель семинарии, несмотря на свой природный недостаток, некоторую косноязычность. Он был не только прекрасным педагогом, но он и любил своих учеников, которые отвечали ему такой же любовью»45. Эта любовь сочеталась с глубоким смирением: когда ученики фотографировались вместе с ним, он всегда вставал в задний ряд. Когда позже один из «белградцев» спросил святителя, каким «методом» он руководствовался и привлекал сердца, тот ответил: «У меня нет никакого педагогического метода; я только стараюсь, общаясь с людьми, быть в благодати Божией и не мешать ей врачевать и возрождать людей»46.

Когда он приезжал в Белград, об этом знали все. По рассказам епископа Митрофана (Зноско-Боровского, † 2002), во время приездов отца Иоанна в столицу «студенты-сербы буквально осаждали его. Праведная жизнь инока-подвижника, непривычная в миру строгость к себе и любовью исполненное сердце привлекали к нему внимание и сердца сербского студенчества»47. Всё это – при полном пренебрежении к внешнему виду. Когда один из сербских епископов, вместе с владыкой Николаем Охридским, встретил его в Белграде возле русской церкви, то заметил, что чистота рясы отца Иоанна оставляет желать лучшего. Владыка Николай ответил на это: «Господь смотрит не на грязную рясу, а на чистое сердце!»48 И хотя его внешний вид в повседневной жизни был неряшливым, но во время богослужения он держался, по выражению одного из его учеников, как «князь Церкви»49.

Пастырская и педагогическая деятельность иеромонаха Иоанна распространялась и за пределы Сербии, на Карпатскую Русь, которая в те годы вернулась к Православию после долгих веков униатства. В газете «Православная Карпатская Русь» за 1934 год можно прочесть: «Отец Иоанн приобрел громадное уважение всех своих коллег и учеников своей кротостью и беспримерной любвеобильностью, а также выдающейся богословской эрудицией. Для Карпатской Руси он имел очень большое значение, ибо объединял вокруг себя учеников-карпатороссов и передавал им лучшие традиции русского пастырства и глубокое, правильное православное мировоззрение. На всех его воспитанниках чувствуется отпечаток этой аскетической собранности»50. Судьба Прикарпатской Руси будет беспокоить его всегда. Уже в бытность епископом Шанхайским он будет следить за всеми событиями церковной жизни в этой местности и неоднократно взывать к щедрости верующих, чтобы там на пожертвованные средства могли строиться храмы51.

Духовное попечение иеромонаха Иоанна не ограничивалось порученными ему студентами, он посещал больных и страждущих, чем и продолжал заниматься на протяжении всей своей жизни. По этому поводу у нас есть одно любопытное свидетельство епископа Николая (Велимировича) о том периоде, когда сам он был епископом Охридским: «Одна хорошая женщина по имени Велика П. из деревни Брусника рассказывает, как два года тому назад она лечилась в Битольской больнице. Ее рука очень сильно опухла, и когда врачи вскрыли отек, из него вышло большое количество гноя. В это время пришел к ней о. Иоанн Максимович. Велика П. его не знала. Отец Иоанн ей предложил принять Святое Причастие, и она приобщилась. После этого ей стало немного легче. Два или три дня спустя о. Иоанн навестил ее опять и снова предложил ей причаститься. Она согласилась, но сказала, что прежде ей хотелось бы попоститься по крайней мере три дня, так как в прошлый раз она причастилась без поста и поэтому ее мучит совесть. Отец Иоанн согласился и вышел из палаты. Женщина начала поститься и ничего не ела, кроме маленького кусочка хлеба. Спустя три дня о. Иоанн приобщил ее. Это было утром в Великую Среду. К вечеру того же дня ее рука стала совсем здоровой. Лечащий врач был очень удивлен, увидев, что рана на руке полностью затянулась и боль в руке окончательно исчезла. Ведь на лечение потребовалось бы не менее трех месяцев! Перекрестившись, врач подтвердил, что Велика исцелилась и что она может идти домой. Когда женщина рассказывала, что с ней случилось, ее спрашивали, кто же был тот священник. Она не знала его по имени, но описала его таким образом, что мы все поняли, что речь идет об о. Иоанне, ибо он почти каждый день навещал больных»52.

Как позже в Китае, отец Иоанн заботился о сиротах и часто посещал основанный владыкой Николаем (Охридским) в Битоле детский приют «Дай-Бог»53.

На берегах Охридского озера расположен монастырь преподобного Наума, просветителя южных славян, последователя и сподвижника святых Кирилла и Мефодия. В этом монастыре и покоятся его мощи. Отец Иоанн глубоко почитал св. Наума, известного своей молитвенной помощью в исцелении душевнобольных. Он ходил с иконой этого святого по больницам и читал над больными молитву преподобному Науму, которого он затем почитал всю свою жизнь. А когда его назначили епископом на Шанхайскую кафедру, он освятил на мощах св. Наума его икону и в день памяти святого выставил ее в Шанхае для поклонения; до тех пор в Шанхае о нем ничего не знали, но благодаря епископу Иоанну он стал там очень почитаемым святым. К этому следует добавить и то, что за несколько дней до кончины архиепископ Иоанн совершенно неожиданно поставил эту икону на аналой. Потом оказалось, что кончина владыки Иоанна пришлась как раз на день памяти св. Наума Охридского54.

Отец Иоанн, как и его наставник митрополит Антоний, заботился не только о русских и сербах, но и обо всех православных, какой бы национальности они ни были. Он был назначен временно исполняющим обязанности настоятеля греческого прихода в Битоле, где по просьбе местных жителей греческого происхождения служил на их языке55.

Итак, целиком отдавая себя пастве, молодой иеромонах и не мечтал об архиерейском звании. Но в 1934 году митрополит Антоний и Архиерейский Синод Русской Зарубежной Церкви избрали его епископом Шанхайским, на кафедру, где проживала значительная по численности русская диаспора. Один из студентов Битольской семинарии, Милутин Деврня, вспоминает: «Ректор семинарии внезапно открыл дверь класса и воскликнул сияя: “Отец Иоанн, я получил телеграмму: мне пишут, что Вас избрали Шанхайским епископом! ” Эта новость была для нас как гром среди ясного неба, потому что скромность о. Иоанна была столь велика и столь искренняя, что у него никогда не было намерения занять более высокое место. Некоторые даже упрекали его в невнимании к своему внешнему виду и в несоблюдении привычной для тех времен школьной дисциплины. И хотя нам было тяжело с ним разлучиться, мы непроизвольно пропели все как один: “Ис полла эти деспота”!»56.

Однако отец Иоанн вовсе не был убежден в том, что его избрали епископом. Одна из его знакомых в Югославии, Мария Дмитриевна Павленко, урожденная Шатилова, встретившись с ним в трамвае, спросила, по какой причине он в Белграде, на что он ответил, что приехал в город, так как по ошибке получил сообщение вместо какого-то другого иеромонаха Иоанна, которого должны посвятить во епископа. Когда же на другой день она опять его увидела, то он сообщил ей, что, увы, ошибка оказалась хуже, чем он ожидал, ибо именно его решили посвятить во епископа. Когда он воспротивился, выставив свое косноязычие, то ему коротко сказали, что и пророк Моисей имел те же затруднения57.

Чин наречения отца Иоанна состоялся в белградской русской церкви 9 июня 1934 года (ему в то время было тридцать восемь лет). В наречении участвовали, во главе с Блаженнейшим митрополитом Антонием, архиепископы Гермоген (Максимов, † 1945) Екатеринославский и Феофан (Гаврилов, † 1943) Курский и Обоянский и епископы Николай Охридско-Битольский и Митрофан (Абрамов, † 1945), б. Сумский. По окончании чина наречения епископ Николай, который не мог присутствовать на службе на следующий день, от лица верующих Охрида вручил епископский посох будущему архиерею. Журнал «Церковная жизнь» сообщал: «Весь русский Белград знает и почитает иеромонаха Иоанна, и этим объясняется особенно большое число богомольцев, собравшихся на церковное торжество. Но немало было и сербов, в том числе декан и несколько профессоров Белградского богословского факультета»58. На следующий день состоялась не менее торжественная хиротония. Это была последняя архиерейская хиротония, совершенная Блаженным митрополитом Антонием, который, когда вручал архиерейский жезл новопоставленному епископу, сказал: «Помню, как престарелый митрополит Петербургский и Новгородский Исидор, вручая жезл новым епископам, говорил: “Мудреного здесь ничего нет, старайся только исполнять две заповеди: хорошо служи и не важничай”. Ты больше всего на свете любишь службу Божию, а важности у тебя никакой нет, но твоя простота безгранична, так что эти заветы ты выполнишь в полной мере... Мое сердце всегда болезненно сжималось, когда о каком-либо архиерее говорили: он не любит служить и плохой молитвенник, зато хороший администратор. Если он будет видеть свой первейший долг в молитве, то администрация будет устраиваться сама по себе и всё вокруг него будет становиться лучше и лучше»59.

Речь владыки Иоанна по случаю наречения не была, как это часто случается, формальным официальным докладом; в ней он обрисовал портрет архипастыря, как его понимал – или, скорее, так, как понимали его святые отцы. Таким он и будет сам, по евангельскому изречению: Кто сотворит и научит, тот великим наречется в Царстве Небесном (Мф. 5, 19).

Он тогда сказал: «Ныне устами архипастырей Церкви призываюсь я восприять архипастырское служение. Не смею помыслить себя достойным сего сана, сознавая греховность свою, но боюсь и отрекаться от него, слыша слова Господни, обращенные к согрешившему, но кающемуся Петру: “Аще любиши Мене, паси агнцы Моя, паси овцы Моя”. Святой Иоанн Златоуст, объясняя настоящее место Евангелия, обращает внимание на то, что в доказательство любви Господь потребовал не иного подвига, а именно подвига пастырства. Почему же так велико в очах Господних пастырское служение? Потому что пастыри, по выражению апостола Павла, суть Богу споспешницы (1 Кор. 3, 9). Христос пришел на землю восстановить осквернившийся образ Божий в человеке, призвать людей, соединить их во единого человека, едиными усты и единым сердцем прославляющего своего Творца.

Задача каждого пастыря привлекать людей к тому единству, перерождать и освящать их. Что может быть более великим, чем воссоздать создание Божье! Какую большую пользу можно принести своему ближнему, чем подготовив его к вечной жизни? Нелегко выполнение сей задачи – приходится бороться с испорченной грехом природой человека. Часто встречается непонимание, а иногда сознательное сопротивление, ненависть со стороны тех, кого любишь и о ком заботишься. Велико должно быть самопожертвование пастыря и велика любовь к своему стаду. Всё готов должен быть перенести он ради его пользы, и каждая овца должна найти место в его сердце, к каждой должен он применить соответствующее врачевание, сообразуясь с особенностями характера и обстоятельствами каждого.

Если же столь трудны и сложны обязанности обычного пастыря и велика его ответственность за спасение им пасомых, что можно сказать об архипастыре? Поистине к нему обращены речи Господни, сказанные некогда пророку Иезекиилю: Сыне человечь, стража дах тя дому Израилеву (Иез. 3, 17).

Архипастырь ответствен не только за всех агнцев, Богом врученных ему, но и за пастырей. Взыщется с него за каждого грешника, которого вовремя не образумил, за каждого, кто шел путем правды, но совратился с него. Долг его болеть болезнями своих овец и тем исцелять их, подобно Пастыреначальнику Христу, “раною Которого мы исцелехом” (см.: Ис. 53, 5). Нет у него личной жизни, весь должен он отдаться делу спасения душ человеческих и водительству их в Царство Небесное. Он должен быть готов перенести все озлобления, гонения и самую смерть ради истины, пить чашу Христову и креститься Его крещением (см.: Мф. 20, 23; Мк. 10, 39). Он должен заботиться не только о приходящих к нему, но и сам искать и возвращать стаду заблудших овец, нося их на раменах своих. Долг его возвещать Христово учение его не знающим, памятуя заповедь Господню: шедше в мир весь, проповедите Евангелие всей твари (Мк. 16, 15). Будучи проникнут сознанием вселенскости Церкви, он не должен ограничиться заботой только о тех, кто непосредственно поручен ему, но должен духовным оком озирать всю Вселенскую Церковь Христову, желать просвещения всех народов и преуспеяния их в вере истинной, ибо в Церкви “несть еллин, ни иудей, варвар и скиф”, но все суть одинаково любезные дети Отца Небесного. [...]

Заботясь о спасении душ человеческих, нужно помнить, что люди имеют и телесные потребности, громко заявляющие о себе. Нельзя проповедовать Евангелие, не проявляя любовь в делах. Но при том нужно опасаться, чтобы заботы о телесных потребностях ближних не поглотили всё внимание пастыря и не шли бы в ущерб попечению о духовных нуждах, помня слова апостолов: не угодно есть нам, оставльшим слово Божие, служити трапезам (Деян. 6, 2). Всё должно быть направлено к снисканию Царства Божия и исполнению Христова Евангелия. Истинное христианство не состоит в умоотвлеченных рассуждениях и учениях, а воплощается в жизни. Христос сходил на землю не для того, чтобы преподать людям новые знания, а чтобы призвать к новой жизни. [...]

Пастырю нельзя уклоняться от участия в общественной жизни, но участвовать в ней нужно в качестве носителя Христова закона и представителя Церкви. Священнослужитель не смеет превращаться в обыкновенного политического или общественного деятеля, забывая главную сущность своего служения и его цель. Христово Царство не от мира сего (Ин. 18, 36), и Христос не устроял земного царства. Не делаясь политическим вождем и не вдаваясь в партийные распри, пастырь может давать духовное освещение явлениям жизни, дабы его пасомые знали путь, которого держаться, и являлись бы христианами как в своей личной жизни, так и в общественной. Архипастырь должен уметь каждому дать совет духовный: и монаху-отшельнику, очищающему душу от помыслов, и царю, устрояющему державу, и военачальнику, идущему на брань, и обычному гражданину. [...]

Прежде всего мы должны хранить между собой единодушие и единство, представляя единую Русскую Церковь, а в то же время продолжать ее великое дело среди других народов. С самых первых веков христианства в России из нее шли проповедники в другие края. Просияли вначале преподобный Кукша, Леонтий Ростовский, после Стефан Пермский, Иннокентий Иркутский, уже в наши времена апостол Алтая Макарий и Николай Японский. Теперь рассеянный русский народ сделался проповедником веры во всех краях вселенной. Задача Русской Заграничной Церкви позаботиться о том, чтобы просветить возможно большее число людей из всех народов.

Ради выполнения сей цели Русский Архиерейский Заграничный Синод посылает меня в страну, откуда восходит чувственное солнце, но которая нуждается в просвещении лучами мысленного Солнца Правды»60.

После литургии за скромной трапезой собралось сорок пять человек. Произносились краткие речи, в которых описывали нового епископа как верного и талантливого последователя митрополита Антония, как великого подвижника, педагога, не знающего себе равных, горячо любимого своими учениками, как человека, всегда видящего, где правда, а где ложь, как человека, который при всех этих качествах обладает необыкновенным смирением. [...] Как бы подтверждая мысль о том, что слова владыки Иоанна относятся ко всем верующим, независимо от национальности, первыми его поздравили представители греческой общины из Битолы. Несколько дней спустя его принял патриарх Сербский Варнава и подарил ему перламутровую панагию61.

Когда архиепископ Димитрий Хайларский (епархия в Маньчжурии) приглашал его на Дальний Восток, митрополит Антоний ему ответил: «Друг, я уже настолько стар и слаб, что не могу думать ни о каком путешествии, кроме путешествия на кладбище... но вместо себя, как мою собственную душу, как мое сердце, посылаю к вам епископа Иоанна. Этот маленький, тщедушный человек, с виду почти ребенок,– на деле зерцало аскетической твердости и строгости в наше время всеобщего духовного расслабления»62. На вопрос журналиста по поводу владыки Иоанна митрополит Антоний сказал: «Новый владыка Шанхайский Иоанн отличается огромной скромностью, послушанием и глубоким смиренномудрием. Всесторонне образован, постоянно и много читает, но никакого превозношения не имеет. Чистый душой и преисполненный ласки, владыка Иоанн очень любит учеников и детей и всегда окружен ими... Горячо и смело говорит он свои поучения и чрезвычайно приветлив со всеми в обращении»63. Здесь стоит упомянуть и о событии, свидетельствующем о том духовном родстве, которое было между двумя архиереями. 28 июля 1936 года епископ Иоанн сидел в Шанхае у себя в кабинете, и вдруг у него вздрогнуло сердце. Он не придал этому никакого значения, но посмотрел на часы и запомнил время. На следующий день пришла телеграмма, что именно в тот самый час скончался митрополит Антоний64.

Отъезд епископа Иоанна в Шанхай задержался из-за того, что в Марселе был убит король Югославии Александр. Первую панихиду в русской церкви в Белграде отслужил владыка Иоанн; он был одним из двух русских епископов, присутствовавших на отпевании короля65. Позднее он отслужит по нему в Марселе, на месте покушения, панихиду.

«Религиозная жизнь сербов, малозаметная для поверхностного наблюдателя, в действительности бьет живым ключом»66,– напишет впоследствии владыка. Он не без сожаления прощался с сербским народом, который, как сказал епископ Николай (Велимирович), «он так любил и которым был так любим»67.

Глава 3. В Шанхае

С 1685 года, благодаря русским миссионерам – в том числе дальнему предку владыки Иоанна, святому Иоанну Тобольскому,– в Китае существует Православная Церковь. У Китайской Православной Церкви есть даже свои святые мученики – те, кто отказался отречься от Христа во время «боксерского восстания» 1900 года68.

Из 250 тыс. русских, приехавших на Дальний Восток с 1918 по 1922 год, примерно половина оказались в Китае, прежде всего – в Маньчжурии и в «открытых» портах, таких как Шанхай, Тяньцзинь и Ханьчжоу. Русская община в Китае насчитывала две сотни священников и пять епископов. В двадцатые годы Шанхай являлся важнейшим портом Дальнего Востока. Примерно 30 тыс. европейцев, из которых 19 тыс. были русскими эмигрантами, занимали два экстерриториальных анклава, каждый – со своей администрацией и со своей полицией. Русские, у которых были к этому средства, обустроились во французской концессии. Главная улица французской концессии, авеню Жоффр, была русской, то есть в основном на этой улице располагались русские магазины, русские библиотеки – и, надо сказать, прекрасные библиотеки,– множество русских ресторанов и кафе. На улицах слышалась русская речь69. Однако подавляющее большинство русских эмигрантов жило в той части интернациональной территории, которая называлась Хонгку и носила прозвище «Маленький Токио», поскольку немалую долю тамошнего населения составляли японцы. После 1920 года русские эмигранты были лишены прав экстерриториальности, что привело к вопиющему неравенству между ними и другими европейцами. Некоторые добивались советского гражданства, впрочем вовсе не собираясь вернуться в СССР. Тем не менее русские эмигранты пользовались симпатией китайцев, которые тоже находились в приниженном положении. Что касается европейцев, то они вовсе не скрывали своего пренебрежения по отношению к тем, кто терпел такие тяжелые условия жизни и работы. Несмотря на встречавшиеся на их пути непреодолимые препятствия и трудности, русские бесправные эмигранты в Китае своим трудолюбием, настойчивостью, творчеством, организаторскими способностями, предприимчивостью и, главное, честностью сумели за короткое время добиться уважения, влияния и авторитета в жизни многомиллионного международного города70. Здесь у них было восемь храмов, множество школ, важнейшей из которых была торговая школа, где обучалось сто пятьдесят воспитанников, больница и театр.

Итак, именно в Шанхае разворачивалась пастырская деятельность новопоставленного епископа. Еще в Югославии иеромонах Иоанн составил курс, предназначенный для семинаристов, в котором он так описывал портрет пастыря: «С этого момента (рукоположения. – Б.Л.) люди, которые еще вчера были ему неизвестны и далеки, становятся его дорогими духовными чадами. Они становятся его детьми. Отношение пастыря к пастве должно быть построено по образу любви Христовой к Церкви, что пророчески изображено как отношение жениха к невесте в книге Песни Песней. Любовь, которая охватывает сердце пастыря при принятии сего дара (рукоположения. – Б.Л.), должна до смерти быть главным двигателем всех пастырских трудов. Пастырь должен всецело себя отдать делу спасения своей паствы, духовно страдать за нее и ее недостатки. Если обстоятельства этого требуют, он должен полагать жизнь свою за своих овец, причем и без того он будет духовным мучеником всё время своей земной жизни. Поэтому поется при рукоположении: “Святии мученицы, добре страдальчествовавшии, и венчавшиися, молитеся ко Господу помиловатися душам нашим”. Мученики призываются на помощь новому мученику»71. Как мы увидим, эти несколько строк удивительным образом предвосхищают тот полный испытаний путь, который ему пришлось пройти в новой епархии.

Туманным утром в ноябре 1934 года прибыл в Шанхай епископ Иоанн. Был праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы, и много людей собралось на пристани встречать своего нового владыку, занимавшего вдовствующую кафедру после архиепископа Симона (Виноградова, † 1933), многолетнего китайского миссионера высокой духовной жизни. При перенесении гроба с его останками в 1940 году было замечено, что они были нетленными72, что, согласно православному преданию, является знаком святости. К сожалению, конфликты между православными различных национальностей и между русскими различных убеждений не были разрешены и служили источником беспорядка в жизни Церкви. И новый епископ попытался водворить мир между верующими, проявляя собственную беспристрастность как в национальной, так и в политической сфере. В одном из периодических изданий того времени говорится: «Вскоре после своего прибытия в Шанхай, к неописуемой радости православных людей, епископ Иоанн установил там долгожданный церковный мир»73, налаживая связи с греками, сербами и украинцами. Например, помимо прочих проблем, украинский приход не хотел, по причине ущемленного национального достоинства, иметь евхаристическое общение с Русской Церковью. Епископ Иоанн отправился к настоятелю этого прихода и, подчеркнув, что он сам происходит из малороссийской семьи, сумел вернуть украинскую общину в лоно Русской Церкви74. Другой приход вместе со своим настоятелем откололся от своей епархии и незаконно перешел в подчинение митрополиту Евлогию Парижскому; так об этом сказано в церковной хронике: «Протоиерей Пиняев, в свое время подвергшийся прещению Архиерейского Синода, просил Его Преосвященство исповедать его, и владыка Иоанн, после исповеди, прочел над ним разрешительную молитву, а 6 декабря в Свято-Николаевской военной церкви служил Божественную литургию в сослужении протоиерея Пиняева. Православные шанхайцы были глубоко тронуты, взволнованы и обрадованы таким окончанием духовного разделения. В храме чувствовалось особое настроение духовного ликования, как в дни святой Пасхи»75. В докладной записке митрополиту Мелетию Харбинскому, датированной 23 июня 1943 года, представители различных русских, греческих и грузинских ассоциаций напишут: «Со дня его (епископа Иоанна) приезда прекратилось печальное явление разделения церквей»76. В 1946 году в послании к пастве, посвященном внутрицерковным разногласиям, владыка Иоанн уточнит: «Мы старались, насколько то было возможно, удовлетворять духовные и материальные потребности пасомых, не делая никакого различия между ними... Помня, что между людьми, одинаково искренно стремящимися к добру, могут быть различные взгляды на пути к его достижению, мы никого не исключали из нашего духовного попечения, предоставляя всем православным одинаковое участие в церковной жизни и противостоя всем попыткам ограничивать церковные права лиц тех или иных убеждений, как то, к сожалению, происходило в некоторых других местах» – и в заключение напишет: «Двери шанхайских церквей всегда были широко раскрыты для всех православных христиан... Каждая народность, хранившая Православие, могла считать наши храмы своими и имела возможность проявить в Церкви верность заветам и церковным обычаям, связующим ее с Родиной. Каждый же в отдельности, без различия народности, одинаково мог и может получать в Церкви удовлетворение своих духовных потребностей и принимать участие в церковной жизни, подчиняясь установленным правилам. В Церкви Христовой “несть еллин, ни иудей, варвар или скиф”, все одинаково суть чада Церкви...»77.

Другим делом, которому епископ Иоанн немедленно посвятил свои силы, было завершение строительства собора во имя иконы Пресвятой Богородицы «Споручница грешных». Владыка обратил внимание на интерьер здания, который должен был соответствовать прежде всего богослужебным целям, а не производить приятное впечатление «только для глаз», как он сам выразился. Поэтому он составил список икон и порядок, в котором они должны были приобретаться, чтобы они не были расположены, как это часто случается, «кое-как»78. Среди святых, изображенных на столбах, был и преподобный Наум Охридский. Что касается фресок, то первоначально роспись собора была поручена художнику Задорожному79. Однако владыка Иоанн не одобрил его подражание мастерам итальянского Ренессанса и передал дело иеромонаху Никодиму, который расписал храм согласно образцам древнерусской иконописи. Решение святителя можно понять, читая его беседу об иконописи:

«Икона есть символ невидимого... [...] [Она] не есть портрет; портрет изображает только земной облик человека, икона же изображает и внутреннее его состояние. Даже если изобразить только внешний облик, в разные моменты изображения будут все различными. Блаженнейший митрополит Анастасий рассказывал, как, будучи студентом Духовной академии, он с другими своими сверстниками был в Кронштадте на богослужении праведного отца Иоанна. И когда отец Иоанн заканчивал литургию, вид у него был светло озаренный, словно у Моисея, когда он сходил с горы Синайской. Через некоторое время отец Иоанн принимал их у себя в келье и был как обычный человек. [...]

Икона должна изображать не только внешнее, но и внутреннюю жизнь, святость и близость к небу. На изображение состояния духа, скрытого под плотью, и направлялось всё внимание наших православных иконописцев. [...] После Петра Великого в России [...] вместо подражания древнерусским иконописцам стало господствовать подражание чуждым Православию художникам Запада. Новые изображения хотя и были очень красивыми, но не соответствовали духу иконописи»80.

Огромный шанхайский собор вмещал до 2 тыс. человек. Вместе с расположенным рядом трехэтажным приходским домом он впоследствии стал центром пастырской деятельности святого, который, подобно основателям древних монастырей, не ограничивался постройкой здания, но стремился наладить прежде всего молитвенную жизнь. Как он сам писал, «молитвенное настроение – это своеобразный термометр душевного состояния человека. Отсутствие воли к молитве, нежелание молиться означают духовную спячку, даже больше – духовную смерть»81. Вот почему, по словам владыки, «молитва – это основа успеха в архипастырской деятельности»82.

Протоиерей Илия Вень жил в те годы рядом с владыкой Иоанном; вот как он описал его отношение к молитве: «Владыка Иоанн круглый год ежедневно совершал Божественную литургию. Ему сослужил очередной священник. Службы длились очень долго. С приездом владыки Иоанна вечером совершались вечерня с повечерием. На повечерии обязательно наперед вычитывались от одного до трех канонов святым. В 6 часов утра служилась полунощница, утреня и литургия. У владыки Иоанна слуха не было, однако он заставлял всё положенное петь. На вечерне и утрени он стоял с духовенством на клиросе. К духовенству владыка относился очень строго. Полиелей всегда пелся полностью (то есть весь псалом). [...] За богослужениями владыка всегда сам проповедовал, но его было очень трудно понять. [...] Владыка Иоанн очень любил богослужение и устав. [...] Помню, что владыка Иоанн особо почитал дни памяти мучеников. Почему-то осталось в памяти, что он любил святого мученика Трифона»83.

Упомянем еще и о том, что владыка ввел в Шанхае литургию св. Иакова (18 января 1938 года владыка Иоанн присутствовал на богослужении, когда эта служба впервые совершалась по-славянски в русской церкви в Белграде)84. Эта литургия была впервые переведена на церковнославянский за границей и была издана стараниями Русской Зарубежной Церкви. Остались воспоминания и других современников владыки Иоанна о том, как он совершал богослужения. За проскомидией он поминал необыкновенное множество имен; современники свидетельствуют о необычайной силе молитвы святого во время литургии. Его молитва буквально изливалась на всех присутствующих, как утверждает один из верующих, присутствовавший на его службе в Европе: «Сила и проникновенность службы архиепископа Иоанна захватывает все молящиеся души. При его служении явственнее ощущается, что в святые литургийные часы стирается грань между небом и землею и тварный мир в эти часы живет божественной жизнью, отрываясь от земной жизни – “всякое ныне житейское отложим попечение”»85. Другая свидетельница из Шанхая пишет: «Владыка Иоанн всё и вся забывал вокруг себя (во время Божественной литургии). Он горел любовью ко Христу, он пламенел сердцем в горячей молитве, весь отдаваясь ей, и этот молитвенный подъем передавался и нам, богомольцам. А как он провозглашал: “Твоя от Твоих”!»86. Скажем еще и о том, что в алтаре владыка никогда не произносил ни одного лишнего слова, при этом обязательно отвечая на все вопросы, которые касались правильного хода службы.

Еще одно свидетельство оставила нам монахиня Августа. Она познакомилась с владыкой Иоанном в 1939 году; дочь присылала ей полные безысходности письма, так как ее брак находился на грани распада. И вот мать, попав на литургию, которую совершал владыка Иоанн, стала свидетельницей чуда. Вот ее рассказ: «Я ходила ежедневно в собор в Шанхае, но моя вера стала колебаться. Решила больше не ходить в церковь, а пойти к знакомым, а потому не торопилась встать раньше. Мой путь лежал мимо собора, и вот я услышала во храме пение. Зашла в храм. Служил владыка Иоанн. Алтарь был открытым. Владыка произнес молитву: “Приимите, ядите, сие есть Тело Мое” и... “Сия есть Кровь Моя... во оставление грехов” и после этого опустился на колени и сделал глубокий поклон. Я увидела в это время чашу со Святыми Дарами непокрытой, и в это время, после слов владыки, сверху спустился огонек и опустился в чашу... Никогда в жизни своей не думала, что я увижу действительное огнем освящение Даров. Загорелась снова у меня вера»87. Это свидетельство подтверждается афонским монахом Агафоном († 2002), который познакомился с владыкой Иоанном в Лондоне в пятидесятые годы. Тогда еще мирянин, он прислуживал владыке в алтаре. В момент произнесения эпиклезы, когда епископ Иоанн осенил крестным знамением Святые Дары, отец Агафон почувствовал, как какая-то сила пронзила всё его существо88. Позднее румынский епископ Феофил, который был хиротонисан во епископа святителем Иоанном, передавал: «Когда владыка Иоанн возложил на меня руки, я действительно почувствовал необыкновенную силу Святого Духа»89. Лидия Лю свидетельствует, что во время молебна, который святитель служил в Гонконге, «видела свет, окружавший владыку до самого аналоя; сияние вокруг него было шириной в фут. Это продолжалось довольно долгое время»90.

Один из «шанхайцев» вспоминает: «Его лицо иногда буквально преображалось во время литургии, особенно в дни Великого поста, сияя неземным светом, а глаза, всегда полные божественной любви, излучали невыразимую радость, недоступную грешникам, и то было знаком присутствия Святого Духа. Я видел его в пасхальную ночь “воспарившим”, как на руках Ангелов, над новопостроенным шанхайским собором и восклицавшим в полноте ликования победоносное: “Христос Воскресе! Христос Воскресе!”»91. В Шанхае в будничные дни владыка часто сам потреблял Святые Дары, оставаясь в глубокой молитве три-четыре часа. Однажды он сказал: «Как трудно оторваться от молитвы и перейти к земному!»92. Вообще после службы он оставался настолько погруженным в священнодействие литургии, что, выходя из алтаря, на все вопросы отвечал рассеянно. Протоиерей Георгий Ларин добавляет: «Никогда не забуду, как он, прежде чем оставить храм, клал земные поклоны перед каждой иконой в огромном соборе, как бы прощаясь на время со своими близкими друзьями-святыми, а я следовал за ним, держа в руках его посох»93. Митрополит Филарет (Вознесенский, † 1985) позже писал: «И какие перемены ни происходили бы во внешней обстановке, во внешних условиях жизни и работы владыки Иоанна, дело молитвы и Божией службы у него всегда было на первом месте, и ничто не могло его от этого оторвать»94. Ольга Ивановна Семенюк, которой, по ее словам, «выпало счастье, когда врачи доверили ей ухаживать за владыкой Иоанном во время его болезни», свидетельствует: «Тогда я в первый раз в жизни увидела человека, всецело преданного Господу. Ни на минуту он не прерывал своих молитв. Предписания врачей им совершенно игнорировались, и никакая сила не могла воспрепятствовать ему служить. Бывало, врачи укладывали его в постель, но проходило несколько минут, и он был уже в алтаре...»95. Тому есть подтверждение: «Однажды от постоянного стояния у владыки тяжко распухла нога, и консилиум врачей, опасаясь гангрены, предписал ему немедленную госпитализацию, от которой он категорически отказался. Тогда русские врачи оповестили приходской совет о том, что они освобождают себя от всякой ответственности за его состояние и даже за жизнь. После долгих уговоров членами совета, которые готовы были даже насильственно госпитализировать его, владыка вынужден был согласиться и утром, за день до праздника Воздвижения Креста Господня, был отправлен в русский госпиталь. Однако к шести часам, прихрамывая, пришел в собор пешком и начал служить. За день опухоль совсем прошла»96. Даже в пути он не оставлял богослужения – он брал с собой все необходимые суточные богослужебные книги, в том числе свои Минеи на греческом языке, если подозревал, что ему придется читать вечерню в зале ожидания на вокзале или служить литургию на корабле. Но, как пишет архимандрит Амвросий Погодин, «о ночных молитвах почившего Владыки и его иных молитвенных подвигах могли бы поведать лишь его келья и храмы, где он молился. Для нас это оставалось скрытым»97.

Ощущая единство Вселенской Церкви, архипастырь в день памяти св. Иоанна Златоуста служил литургию на греческом языке. 25 марта, в день освобождения Греции от османского ига, он также служил по-гречески благодарственный молебен. В день святой Тамары, царицы Грузии, дети из приюта пели некоторые церковные песнопения по-грузински. День памяти св. Саввы, первого архиепископа Сербского, владыка отмечал 27 января вместе с сербами, а не на два дня раньше, как принято в Русской Церкви. В этот день владыка служил по сербскому обычаю службу «славы». В этом вселенском восприятии Церкви владыка не забывал и вверенные ему дальневосточные земли. Поэтому он распорядился, чтобы 24 июня во всех храмах Шанхая на ектениях об усопших торжественно поминались «иерей Митрофан и другие китайские православные, пострадавшие за православную веру»98– мученики, о которых мы говорили в начале главы. Служил святитель панихиды и в день кончины «апостола Японии» св. Николая (Касаткина, † 1912), и св. Ионы Маньчжурского († 1925), когда те еще не были прославлены. Он без колебаний служил на китайском, вознося на нем молитвы к небесному Престолу. Каждый год в день новолетия по китайскому календарю владыка совершал Божественную литургию на этом языке99. Он основал Православное братство великого Шанхая, но позднее с сожалением отмечал, что весьма скорбел, когда «военные события приостановили распространение Православия среди китайского народа, что является основной задачей миссии»100. По одному из его докладов в Синод можно судить о том, насколько пристально он следил за деятельностью священнослужителей-китайцев. В 1946 году он попросил у предстоятеля Русской Зарубежной Церкви «послать молодого епископа, могущего некоторое время посвятить изучению китайского языка и отдаться делу миссионерства среди китайцев, пришедшего в полный упадок», добавив, что «китайское духовенство в большинстве в преклонном возрасте, последние десятилетия были крайне неблагоприятны для миссионерского дела, и приходится с тревогой смотреть на будущее православного дела в Китае»101. К сожалению, различные события помешали осуществиться этому плану. Владыку интересовало и православное миссионерство в Японии.

Святитель Иоанн заботился не только о богослужении, но и об образовании клириков. В курсе пастырского богословия, о котором мы уже упоминали, владыка подчеркивал, что «в исключительные времена, когда люди не имеют возможности обычным способом получать знания, Бог дает исключительные дары. Но в мирные времена, когда нет никаких помех, Бог требует от людей самим потрудиться, чтобы достичь всего необходимого с помощью Божьей. Готовящимся стать священниками и пастырями Христовой Церкви нужно хорошо знать богословские науки и вспомогательные дисциплины, необходимые для того, чтобы их труд был полезен. В противном случае на них исполнится пророчество Осии: ...ты отверг ведение, то и Я отвергну тебя от священнодействия предо Мною (Ос. 4, 6)»102. Отец Илия Вень вспоминает: «В Шанхае каждый четверг бывало пастырское совещание. Если кто отсутствовал, то владыка от него требовал рапорт-объяснение. На этих совещаниях больше всего времени уделялось вопросам богослужебным. Владыка спрашивал духовенство об особенностях некоторых предстоящих служб, проверяя знания (священнослужителей)»103. Эту строгость архиерея по отношению к клиру некоторые воспринимали в штыки – до такой степени, что какой-то священник во время своей проповеди ругал владыку, указывая на него пальцем. Владыка продолжал стоять на своем месте, нисколько не реагируя на нападки своего священника. Многие возмутились таким недостойным для священника поведением по отношению к своему архиерею и просили владыку наказать его, но владыка ничего не предпринимал, говоря, что это его личное дело104.

Что касается других сторон подвижнической жизни святого, то, как пишет один из близких к нему в те годы клириков, «жизнь праведника является тайной, открытой лишь Богу, владыка жил сокровенной жизнью о Боге»105. Как и в Югославии, так и везде, где бы он ни находился до конца своей земной жизни, он никогда не спал на кровати. Он ежедневно в 4 часа утра принимал холодную ванну, даже зимой. Вкушал он пищу (при этом совсем скудную) всего лишь раз в сутки, да и то вечером. Во время Великого поста можно было видеть, что он не позволял себе даже садиться. Владыка Иоанн носил недорогую одежду китайского производства, тапочки или сандалии без носков, какая бы ни стояла погода. Приютские дети однажды очень удивились, увидев, что носки, связанные ими для владыки, носят нищие на улице.

Такая добродетельная жизнь таит в себе опасности для подвижника. Ведь православной традиции свойственно вполне обоснованное недоверие к чрезмерным аскетическим трудам, особенно у молодых неопытных монахов, рискующих впасть в прелесть. Некоторые архиереи предупреждали об этом молодого епископа в своих письмах. Но владыку Иоанна такие предостережения ничуть не обижали, что говорит о его подлинном подвижническом духе. Он пишет в ответ архиепископу Виталию (Максименко, † 1960): «О моих чрезмерных якобы трудах рассказывают много лишнего, преувеличивая действительность. Мне уже несколько иерархов писало также о том, с глубокою благодарностью принимаю наставления моих старших собратьев и постараюсь поступать благоразумно, как нужнее Церкви»106. Строгий по отношению к самому себе, он всех призывал к рассуждению, которое, согласно святым отцам, является самой большой добродетелью. Одному из священников он написал так: «Ваши труды соразмеряются с Вашими силами, дабы, не напрягши их чрезмерно, совсем потом не быть в состоянии работать»107. Молодым владыка Иоанн советовал избегать крайностей; вот что рассказывает отец Георгий Ларин: «Владыка Иоанн стал для меня идеалом, и я решил во всем ему подражать. Однажды во время Великого поста я перестал спать на кровати, а ложился на пол, перестал обедать со своей семьей, перешел на хлеб и воду и т. д. Мои родители расстроились и привели меня к доброму епископу. Услышав их жалобы на меня, он приказал служителю пойти в магазин и принести болонскую колбасу. В ответ на мои слезы – “сейчас все же Великий пост!” – мудрый архипастырь велел мне съесть принесенную колбасу и всегда помнить, что послушание родителям важнее самовольного поста... Помню, как я сердился, что он не назначил мне какого-нибудь “специального” аскетического подвига»108.

Картина была бы неполной, если бы мы не упомянули о тех делах, которые были плодом веры владыки Иоанна. Толкуя слова апостола непрестанно молитесь (1 Фес. 5, 17), он говорил: «Это не значит, что человек должен только молиться и больше ничего не делать. Это означает, что христианин должен всегда иметь молитвенное настроение, каждое мгновение помнить, что он находится перед лицом Божьим, и в душе своей разговаривать с Ним»109. Именно в таком состоянии он совершал дела милосердия. Времени ему только не хватало, чтобы ходить в богатые дома и посидеть за чаем, но можно было его видеть там, где царила нужда,– независимо от погоды и времени. Когда в Шанхае возросла безработица и нищета, владыка, чуткий к человеческому горю, сумел собрать вокруг себя тех, кто был готов вместе с ним совершать дела милосердия, вдохновленные молитвой. В.А. Рейер, член приходского совета шанхайского кафедрального собора в 1941 году, рассказывает следующее: «На всех собраниях председательствовал владыка. Среди членов совета были люди, которые не стали бы сотрудничать друг с другом, если бы это не было по просьбе владыки. Мы все знали, что он позвал нас не для приятного времяпрепровождения, а для содействия возглавляемым им начинаниям. Владыка умел приостановить возникавшую порой между нами личную неприязнь призывом работать для поставленной цели... Слушая сообщения о нуждах того или другого им опекаемого учреждения, [я не замечал], как проходило время. Это не было просьбой сделать что-то определенное. Владыка делился своими заботами, в результате которых появлялось обязательное желание как-то помочь, удовлетворить их. Я ни разу не слышал ни упрека кому бы то ни было, ни порицания чьих-либо действий. Его душевный мир передавался присутствующим во время беседы с ним, отражаясь также в его светлых глазах и в светлой, полной любви улыбке... Его рабочий стол был завален письмами от просителей и пасомых, и когда разговор заходил о ком-нибудь из них, он из груды лежавших перед ним бумаг извлекал нужное ему письмо. Владыка никогда и ничего не просил для себя, все его мысли были направлены на нужды других... Всякая работа, совершаемая по просьбе владыки, как бы защищалась и покрывалась благодатью»110. Когда он обращался к различным благотворительным организациям Шанхая, он всегда просил их не соперничать и не спорить между собой, подчеркивая, что эти дела совершаются только с Божьей помощью. Он писал: «Да вознаградит Господь их делателей и деятельниц и да не ослабнет их ревность при искушениях: без искушений и неприятностей не делается ни одно доброе дело. Да и удивительно было бы, если бы их не было! Неужели можно ожидать, чтобы исконный враг Бога и человечества легко допустил победу над собой? Если люди в борьбе всячески стараются быть победителями и не легко обычно уступают своим противникам, в сколько же раз больше стремится к победе вождь всякого зла и ненавистник добра?

Подобно тому как враждующие государства стараются расстроить ряды противников, вызвав в них внутренние нестроения, и исконный человекоубийца всячески пытается вызвать недоразумения и взаимные неудовольствия между делающими доброе дело, дабы расстроить его. Но, зная, откуда происходят те нестроения, не будем поддаваться искушениям сеятеля вражды и злобы, а будем всячески избегать разделения и хранить мир, любовно снисходя к слабостям ближних»111.

Одним из самых значительных дел епископа Иоанна было учреждение приюта во имя свт. Тихона Задонского († 1783), который, как и владыка Иоанн, очень любил детей. Беспризорные дети – это было первое, что поразило его по приезде в Шанхай. Уже через три месяца несколько женщин взялись помогать ему; 24 февраля 1935 года было освящено помещение детского приюта. Сначала это была всего лишь столовая, переоборудованная в две маленькие комнаты. Там дети могли поесть и остаться на день. Это начинание стало быстро развиваться – вскоре дети могли спать в трехэтажном здании. Но скоро и там стало тесно, и сирот стали размещать по квартирам, расположенным в нежилых домах. Тогда же была организована школа и оборудовано помещение под храм. Поначалу русские коммерсанты не скупились на выпады в адрес владыки Иоанна и его трудов – в местных газетах то и дело появлялись критические отзывы. Но, по его молитвам, вскоре их отношение изменилось и они принялись помогать тому, кого прежде оскорбляли, жертвуя ему для приюта продукты и денежные средства. Иностранцы тоже пришли на помощь этому учреждению – приют получил в банке заем для покупки дома на улице Виктора Эммануила, где он и находился до самой эвакуации из Шанхая112. Это заведение, куда брали не только детей-сирот, но и тех, у кого родители были неимущими, причем и русских и китайских, опекало в целом три с половиной тысячи детей, что было делом непростым в те времена. Владыка и сам подбирал больных и голодных детей, брошенных на шанхайских улицах. Узнав из газет, что в некоторых бедных кварталах города порой собаки растерзывают младенцев, брошенных в мусорные ящики, владыка Иоанн отправился туда в сопровождении Марии Александровны Шахматовой. Он заранее попросил ее достать ему две бутылки китайской водки и, когда открыл ей, куда они идут, очень напугал ее, так как было известно, что там могут убить кого угодно. Тем не менее она сдалась на уговоры молодого епископа и пошла с ним по темным улицам, где жили пьяницы и всякие темные личности. Дрожа, она сжимала две бутылки; вдруг они услышали, что в дверном проеме что-то бормочет пьяный, а в мусорном баке слабо стонет ребенок. Когда владыка направился к ребенку, пьяный угрожающе подался вперед. Тогда епископ Иоанн повернулся к Марии Александровне и попросил у нее бутылку. Подняв в одной руке бутылку и показывая на младенца другой рукой, владыка без слов дал понять, что он предлагает «сделку». Бутылка оказалась в руках пьяного, а Мария Александровна Шахматова взяла ребенка. С наступлением ночи владыка Иоанн вошел в приют, принеся с собой двух малышей. [...] Такое бесстрашие можно было стяжать только ценой сильной духовной брани113.

Для детей, попадавших в приют, владыка становился отцом. Вспоминает первая воспитанница приюта Валентина Диатроптова: «Владыка Иоанн был для нас, сирот, любящим отцом и верным другом, действительно понимающим наше положение. [...] Мы всегда могли прийти к нему и попросить помощи, если у нас была на сердце тяжесть, и он нас понимал и с любовью утешал. А чтобы мы не унывали, он часто шутил с нами»114. Маргарита Зинченко, тоже давняя воспитанница приюта, пишет: «Не было дня, чтобы владыка не посетил приют. Даже ночью, в любую погоду, он приходил проведать нас, узнать, все ли здоровы, нет ли в чем нужды. Вначале он обходил дом мальчиков вместе со старшим воспитателем [...] а затем дом девочек вместе с заведующей Валентиной Аполлинарьевной Вржосек. Владыка обходил каждый дортуар, совершал краткую молитву, благословлял всех и шел дальше. Поскольку я росла болезненным ребенком, то часто лежала в изоляторе. Никогда владыка не проходил мимо моего “убежища” – изолятора, всегда ободрял меня и уверял, что я обязательно поправлюсь»115. Архимандрит Вениамин Гаршин добавляет: «Питомцы сиротского приюта Свт. Тихона Задонского так любили архипастыря Иоанна, что забывали с ним о своем сиротстве. Они знали, что имеют сильного защитника, своего духовного отца, который никому не даст их в обиду в этой земной жизни». Он же пишет: «Владыка Иоанн постоянно говорил, что самое тяжкое душевное испытание для сирот наступает перед великими праздниками, в Рождественский сочельник или в канун Пасхи. Сироты видят, как христианские семьи готовятся к праздникам, как отцы и матери заботятся о своих детях, и осознают, что они всего этого лишены. И владыка всегда старался заменить им отца и мать. Воспитывая детей в строгих религиозных правилах, добрый иерарх в то же время любил устраивать им вечера с рождественскими елками, представлениями, доставал им духовые инструменты (у них был неплохой оркестр)»116. Маргарита Зинченко вспоминает, что на Рождество для каждого воспитанника под елку клали подарок. «Под ней (елкой) лежали огромные подарки для каждого ребенка! Дети устраивали концерты, танцевали, водили хороводы, а владыка был счастлив, у него даже слезы выступали на глазах»117,– пишет она.

В годы войны приюту приходилось трудно с деньгами, еды не хватало. За супом ходили в общественную столовую. Владыка сначала пробовал его сам, зачерпывая ложкой из кастрюли. М.А.Шахматова, бывшая тогда директором приюта, рассказывает: «Действительно, больше не было еды для детей, которых было 90 в этот момент. Наш персонал был возмущен, потому что владыка Иоанн продолжал привозить новых детей в приют, несмотря на то что некоторые из них имели родителей, и нам приходилось их также кормить. Таков был его образ действий. В один вечер, когда он вернулся к нам, усталый, без сил, замерзший и безмолвный, я не смогла сдержаться и высказала то, что думала. Я ему сказала, что мы, женщины, больше не можем видеть голодных детей, не имея возможности их накормить. Я больше не смогла себя сдерживать и возвысила голос с негодованием. Я не только себя жалела, я негодовала на епископа за то, что он нас поставил в такое положение. Он грустно на меня посмотрел и спросил: “Что вам нужно?” Я ему ответила: “Всего, но главным образом овсяной муки, я должна этим кормить детей каждое утро”. Владыка Иоанн посмотрел на меня печально и поднялся на этаж. Мы слышали, как он клал поклоны с такой силой, что мешал соседям спать. Испытывая угрызения совести, озадаченная, я не смогла спать этой ночью. Заснувши под утро, я проснулась от звонка в дверь. Открывши дверь, я увидела англичанина, который мне сказал, что он представитель зерновой компании, которая имеет излишек овсяной муки. Он меня спросил, нужна ли нам мука, так как он слышал о существовании детского приюта. Начали разгружать мешки муки, один за другим. В этот момент святитель спустился по лестнице, и мне трудно было что-либо сказать. Он прошел молча, но я видела в его взгляде упрек за недостаток моей веры. Я могла бы упасть на колени и лобызать его ноги, но он уже ушел, чтобы продолжать молиться и благодарить Господа»118.

Помимо приюта, владыка занялся Домом милосердия имени св. Филарета Милостивого, где в 1943 году находилось 75–80 бездомных, половина из которых страдала хроническими заболеваниями. В 1939 году он основал общежитие для бездомных во имя св. Сампсона Странноприимца. В приходском листке постоянно появлялись его приуроченные к праздникам призывы к пастве приглашать к столу бедных:

«Егда твориши пир, зови нищия, маломощныя, хромыя, слепыя: и блажен будеши, яко не имут ти что воздати: воздаст же ти ся в воскрешение праведных (Лк. 14, 13–14). Сия слова Господня исполнили именинницы, устроившие трапезы для бедных в день своего Ангела и пожелавшие, чтобы их праздник разделили с ними те, которые не могут отблагодарить их.

Воистину удостоились они, что в праздник свой имели высочайшего Гостя, [ибо] в лице бедных имели участником своей трапезы Царя царствующих, Который Сам сказал: Понеже сотвористе единому сих братий моих менших, Мне сотвористе (Мф. 25, 40). Да воздаст же Он всем послужившим Ему и приявшим Его и да благословит Он всех, кто будет радостные и печальные дни и события отмечать добрыми делами для ближних, в лице коих принимает Самого Христа!»119

Владыка заботился и о судьбе заключенных. В документе, который мы уже цитировали, сказано: «Со дня его приезда заключенные в тюрьмах Сеттльмента (международный квартал города. – Б.Л.) и французской концессии имеют возможность молиться в помещении заключения за Божественной литургией и приобщаться ежемесячно, а в праздники Рождества и святой Пасхи по его указанию им посылают праздничные яства»120. В праздничные дни он совершал службу в соборе, но при этом раз в месяц обязательно служил в каждой из двух тюрем города.

Одной из важнейших забот святого было образование его паствы – и детей, и подростков, и взрослых. Один из его современников вспоминает: «Владыка Иоанн, как опытный педагог, духовный наставник и друг своих воспитанников, хорошо знал душу ребенка и подростка. Он глубоко понимал, каким образом нужно прививать детям любовь и интерес к церковной жизни». И поэтому во время будничной литургии дети из приюта прислуживали ему в алтаре. В праздничные дни у него набиралось иногда по шестнадцать прислужников! Впрочем, его любовь к детям не исключала большой строгости в их отношении, если это было необходимо. Об этом упоминает Маргарита Зинченко: «Сурово наказывал владыка тех, кто плохо вел себя во время богослужения. Однажды, опоздав на богослужение, мы очень плохо вели себя в церкви: вошли шумно, разговаривали, вертелись. Владыка прочитал проповедь о том, как нужно вести себя в храме, зачем человек ходит в церковь, зачем нужно молиться в Божьем храме. А в наказание после богослужения мы отбивали по 40 земных поклонов. С тех пор я никогда не разговариваю в церкви...»121.

Ежегодный праздник всех школ был назначен на день святых Кирилла и Мефодия, просветителей славян. В этот день дети должны были участвовать в Божественной литургии, которая совершалась в соборе. Каждый год владыка лично проводил экзамены по Закону Божьему во всех русских школах и приютах города. Вначале экзаменующийся, перекрестившись, читал Символ веры. Затем тропарь своему небесному покровителю, житие которого должен был знать. Дальше шел вопрос из истории Ветхого или Нового Завета, содержание евангельских притч. Все дети должны были в день памяти своего святого причаститься Святых Христовых Таин122. Владыка был убежден, что благодаря святым Кириллу и Мефодию русские приняли Православие и смогли проповедовать Евангелие другим народам, в Сибири и на Дальнем Востоке, и поэтому они стали, по его словам, «апостолами всех народов Восточной Европы и великих пределов Азии»123. Совершенно особую радость испытывал епископ Иоанн, когда вокруг него собирались подростки, члены Братства св. Иоасафа Белгородского, созданного для проведения бесед на духовные или философские темы и изучения Библии. Существовали и курсы для взрослых во имя св. Димитрия Ростовского.

Владыка был очень образованным человеком, хотя и не выставлял этого напоказ; он живо интересовался образованием, даже светским, своих духовных чад, если только это не шло вразрез со спасением души. В 1935 году, находясь в Харбине по случаю епископской хиротонии, владыка Иоанн «посетил Институт св. Владимира и ряд русских средних школ... Молодой, живо интересующийся наукою и стремлением молодежи к образованию, епископ Иоанн осматривал восточно-экономический и политехнический факультеты. Епископ Иоанн отметил, что Пекинская духовная миссия свою работу ведет на пользу Христовой Церкви, и призывал факультет содействовать исконному стремлению восточных народов, и русского народа вместе с ними, к богоискательству, к истинной и всесовершенной жизни. На политехническом факультете владыка, обратив внимание на вывешенный плакат “Свет Христов просвещает всех”, развил мысль, что только в свете Христова учения техника и науки действительно будут служить высокому назначению человечества, и призвал строить в духе этого принципа»124.

Как бдительный пастырь, владыка внимательно следил за тем, чтобы дети не попали под влияние инославных. Татьяна Урусова вспоминает: «Владыка боролся против того, чтобы православные русские дети учились в римско-католической школе св. Софии, где преподавателями были монахи-миссионеры, которые старались обращать детей в католичество. Он приходил к воротам этой школы по окончании классов, встречая и благословляя нас. Он строго говорил, что нам не следует ходить в эту школу, что у нас есть свои русские школы»125. Вообще владыка с уважением относился к инославным, но при этом никоим образом не принимал прозелитизма и выражался на этот счет без обиняков, что подтверждается строками из его обращения к православному населению Шанхая от 16 ноября 1942 года, которое было опубликовано в приходском листке:

«1. Так называемая Русская католическая церковь, несмотря на внешнее подражание Православной Церкви, никакого отношения к Православной Церкви не имеет, и деятельность ее направлена против Православия и против исконных устоев Земли Русской.

2. Колледж св. Архистратига Михаила и школа св. Софии воспитывают детей в духе, противном Православию, и задачей их является незаметное привитие детям неправославных взглядов и затем присоединение их к упомянутой так называемой Русско-католической церкви.

3. Выражение “Русско-католическая” является искусственным и исторически неверным, показывая лишь поставленные ее руководителями цели, так как до сих пор существовала лишь Православная Русь и русский народ в целом был всегда православным, перешедшие же в иные исповедания представляли собою единицы, оторвавшиеся от общерусского русла»126.

Епископ был приглашен на праздник в упомянутый лицей св. Архангела Михаила и во время визита разговаривал с отцом-ректором по-французски. Указав пальцем на икону св. Архангела Михаила, иезуит сказал епископу Иоанну: «Это наш покровитель – святой Архангел Михаил!» «Это вам только кажется, что он ваш покровитель», – ответил владыка. Потом зашла речь о священнике-иезуите, который прибыл из другого города, поскольку преподавателей в лицее было недостаточно. «Он приехал, чтобы помогать русским ученикам», – сказал ректор, на что владыка ответил: «Он приехал, чтобы их обманывать!»127

Вот что писал епископ Иоанн по поводу обращений из православной веры в римско-католическую без сознательного согласия обращаемого: «Канонические правила начиная с апостольских времен запрещают молитвенные общения с иноверными, рассматривая то как отпадение от веры... В некоторых местах католики широко пользовались тем, уговаривая больных причаститься по-католически, а затем по смерти их хоронят, как католиков. В Шанхае дважды я не признал такого перевода в католичество, так как оно было совершено над людьми, у которых воля уже ослабела, а всю жизнь они были православными и никогда не думали переходить в католичество»128. Чтобы противостоять римско-католическому прозелитизму, святитель переиздал знаменитую речь епископа Штроссмайера129, произнесенную на Первом Ватиканском Соборе, где тот доказывал безосновательность догмата о папской непогрешимости. Представители русской диаспоры в Шанхае с полным правом писали: «В дни приезда епископа Иоанна все сектантские организации и инославные исповедания поняли и понимают, что борьба с таким столпом православной веры весьма трудна»130.

Владыка не допускал компромиссов в вопросах веры, однако при этом он щедро делился своими духовными дарами со всеми окружающими независимо от их вероисповедания. По словам современного греческого святого Нектария Эгинского († 1920), которого владыка Иоанн очень почитал, «догматические расхождения, которые касаются только области веры, не распространяются на область любви. Догмат не борется с любовью – любовь дается догмату как дар, так как она терпит всё и всё переносит»131. Об этом повествует следующее свидетельство. «В Шанхае один испанец лежал во французской больнице, где сиделками были римско-католические сестры. Состояние больного было столь безнадежным, что его поместили за ширму, чтобы никто не тревожил его в последние минуты жизни. Надежды на выздоровление не было: он должен был с минуты на минуту умереть. Вдруг раздался звонок из его комнаты, сестра-сиделка вошла и увидела его сидящим; он обратился к ней с вопросом: “Кто здесь только что был? Что это за священник? Я умирал, и он молился совсем рядом со мной, и я почувствовал, как здоровье возвращается ко мне!” Сестра сказала, что никого не видела. Выйдя из госпиталя, человек этот обошел все католические церкви, надеясь найти там того, кто его исцелил; один из католических священников посоветовал ему зайти и в наш собор, так как, объяснил он, там есть православный епископ, необыкновенный человек, своего рода Христа ради юродивый... Однажды вечером мы пришли в собор к вечерне (в то время мы все были настороже, так как его посещало много советских агентов). Во время службы мы видим, как в храм вошел очень крупный человек. Он был хорошо одет, в очень красивом синем костюме и с большим красным цветком в петлице. Мы заволновались, решив, что это “большевик”. После вечерни, когда все стали подходить к святителю за благословением, мы увидели, что и он подходит. Мы подтянулись ближе к епископу, чтобы в случае опасности защитить его хотя бы количеством. Но, к нашему изумлению, мы увидели, что этот гигант приблизился к Блаженному, опустился перед ним на колени, прося его святого благословения, а затем объяснил, что наконец нашел того, кто так сверхъестественно исцелил его в госпитале. Епископ просветлел, мягко улыбнулся и благословил его»132.

Любовь владыки изливалась не только на инославных, но и на тех, кто не был христианами, о чем вспоминает Всеволод Рейер: «На том же пароходе, на котором уезжал владыка из Шанхая, уезжали и мы с женой. Военный транспорт “Генерал Гордон” был наскоро переделан в пассажирский пароход, но в его каюты даже первого класса помещали по 10–15 человек. В каюте с моей женой ехала знакомая дама, мадам Д., еврейка. В разговоре с женой она спросила, знает ли моя жена, что с нами на пароходе едет батюшка Иоанн. Жена поняла, что речь идет о владыке Иоанне, так как другого православного священника Иоанна на пароходе не было.

Эта дама рассказала нижеследующий случай. У ее подруги, тоже еврейки, был болен сын, и сколько она его ни лечила, ничего не помогало. Она была на краю отчаяния. Ей сообщили, что у русских есть “батюшка Иоанн”, который служит в соборе и по молитвам которого многие исцеляются. Она пошла в собор и ждала, когда владыка закончит богослужение и начнет собираться. Тогда она подошла к нему и попросила помолиться за ее сына, которого назвала Мишей, чтобы владыка не узнал, что он еврей. Владыка посмотрел на нее и сказал: “Я помолюсь о Мойше!” Вскоре после этого мальчик стал поправляться»133.

Всеволод Рейер передает еще и рассказ сестры милосердия из еврейского госпиталя в Шанхае: «В пасхальную седмицу владыка Иоанн пришел в госпиталь навестить нескольких бывших там русских православных. Проходя через одну из палат, он остановился перед ширмой, закрывавшей койку, на которой умирала пожилая еврейка. Родственники ее, ждавшие в вестибюле больницы, уже готовились к ее смерти. Владыка Иоанн поднял крест над ее ширмой и громко воскликнул: “Христос Воскресе!” Больная пришла в себя и попросила воды, и блаженный Иоанн, подойдя к сестре, сказал: “Больная дама хочет пить”. Больничный персонал был изумлен переменой, происшедшей с ней, ведь она только что была при смерти. Вскоре дама поправилась и покинула больницу»134.

Владыка неустанно посещал больных; по его молитвам они исцелялись. «Со дня его приезда ни один больной не получил отказа в его молитвах, личном посещении, а по молитвам святителя многие получили облегчение и даже выздоровление. У нас имеются сведения, что даже иногородние больные через письма получили по его молитвам выздоровление»135. Вот еще некоторые из множества известных нам свидетельств.

Анна Петровна Лушникова поведала следующее: «В Шанхае в 1945 году, во время войны, я была ранена и умирала во французском госпитале. Я знала, что умираю, и просила передать владыке, чтобы он пришел и исповедал меня. Это было около 10 или 11 часов вечера. На улице была буря с ветром и ливень. Я испытывала страшные страдания. На мои крики о помощи пришли врачи и сестры и сказали, что владыку вызвать невозможно, так как время военное, госпиталь на ночь закрыт, и мне придется подождать до утра. Я же не слушала и продолжала кричать: “Владыко, приди! Владыко, приди!”– но никто не мог связаться с ним. И вдруг в разгар самой бури я вижу через открытую дверь палаты, как появляется владыка, весь мокрый, и приближается ко мне. Поскольку в его появлении было нечто чудесное, я потрогала его и спросила, реальность ли он или призрак. Он спокойно улыбнулся, заверил, что “реальность”, и причастил меня. Тут я заснула и проспала целых 18 часов. В той же палате со мной лежала еще одна больная, которая также видела, как владыка приобщал меня. Когда я проснулась после 18-часового сна, я почувствовала себя здоровой и говорила, что это потому, что владыка приходил и причастил меня. Но мне не верили и говорили, что владыка никак не мог войти в закрытый госпиталь в ту ночь. Я спросила свою соседку по палате, и она подтвердила, что владыка там был, но нам все равно не поверили. Факт, однако, налицо: я была жива и чувствовала себя хорошо. В это время не верившая мне сестра поправляла мою постель и обнаружила – как бы в подтверждение того, что я говорила,– под подушкой 20-долларовую банкноту, оставленную владыкой. Он знал, что я без средств и много задолжала больнице, и положил мне эту банкноту. Позже он сам подтвердил, что сделал это. С того времени я стала поправляться»136.

Осталось свидетельство доктора А.Ф. Баранова: «Однажды в Шанхае владыку Иоанна позвали к постели умирающего ребенка, чье состояние, по определению врачей, было безнадежным. Войдя в дом, владыка Иоанн прямо направился в комнату, где лежал больной мальчик, хотя никто еще не успел ему показать, куда идти. Не став даже осматривать ребенка, владыка повергся перед иконой в углу комнаты (что было в его духе) и долгое время молился. Затем, заверив родственников, что ребенок поправится, быстро вышел. И действительно, к утру ребенку стало лучше, и он вскоре выздоровел – без врачебной помощи. Свидетель, полковник Н.Н. Николаев, подтверждает это сообщение во всех деталях»137.

Подобных случаев было немало, как видно и из рассказа Н.С. Маковой: «Хочу сообщить об одном чуде, о котором неоднократно мне говорила когда-то моя очень хорошая знакомая Людмила Дмитриевна Садковская. Это чудо, происшедшее с ней, было записано в архив Шанхайской окружной больницы.

Было это в Шанхае. Она увлекалась спортом – скачками на лошадях. Однажды она скакала верхом на лошади по рейскорсу, лошадь чего-то испугалась, сбросила ее, и она, сильно ударившись головой о камень, потеряла сознание. Ее без сознания привезли в госпиталь, собрался консилиум из нескольких врачей, признали положение безнадежным, [говорили, что та] едва ли доживет до утра, почти нет биения пульса, голова разбита и мелкие кусочки черепа давят на мозг. При таком положении она должна умереть под ножом. Если бы даже ее сердце позволило делать операцию, то даже при благополучном исходе она должна была остаться глухой, немой и слепой.

Ее родная сестра, выслушав все это, в отчаянии и заливаясь слезами бросилась к архиепископу Иоанну и стала умолять его спасти сестру. Владыка согласился: пришел в госпиталь, попросил всех выйти из палаты и молился около двух часов. Потом он вызвал главного врача и попросил освидетельствовать больную. Каково же было удивление врача, когда он услышал, что ее пульс был как у нормального, здорового человека. Он согласился немедленно сделать операцию, но только в присутствии архиепископа Иоанна. Операция прошла благополучно, и каково же было удивление врачей, когда после операции она пришла в себя и попросила пить. Она всё видела и слышала. Живет она и до сих пор – говорит, видит и слышит. Я знаю ее 30 лет»138.

Елена Михайловна Бриннер приводит еще одно свидетельство о благодеяниях епископа Иоанна и о его даре ясновидения: «Это было в Шанхае в 1948 году. Я жила рядом с больницей Русского православного братства. Ко мне ежедневно приходила оттуда сестра милосердия делать мне уколы – я была больна.

Однажды она приходит и с волнением рассказывает о том, что произошло прошлой ночью, когда она дежурила в больнице. Часа в три ночи ее позвал один тяжелобольной и просил немедленно позвонить владыке Иоанну, так как ему очень плохо. Он чувствует, что умирает, и просит владыку прийти и причастить его. Ночь была бурная. Тайфун с сильнейшим ливнем: ветром порвало электрические провода. Сестра отвечает больному, что она не может исполнить его просьбу, потому что телефон не работает, а она не может поехать за владыкой, так как она одна на весь госпиталь и оставить его не может. Больной очень волновался, повторяя, что ему нужно сейчас же видеть владыку. Сестра обещала ему, что, когда приедет другая дежурная в шесть часов утра, она сейчас же поедет к владыке и передаст его просьбу. Вдруг, через 30–40 минут, раздался сильный стук в ворота, и на вопрос заспанного сторожа: “Кто там? Что вам нужно?”– был ответ: “Откройте мне калитку, я епископ Иоанн. Меня зовут сюда, меня здесь ждут”. Сторож открыл. Владыка поспешно пошел по двору к больнице и, увидев открывшую ему дверь сестру, спросил: “Где здесь тяжелобольной, который ждет меня? Проводите меня к нему”»139.

Следует упомянуть и о том, что к больным владыка всегда ходил пешком, отказываясь прибегать к услугам рикш, так как считал, что недопустимо использовать людей, сотворенных по образу Божьему, ради того, чтобы на них, как на животных, могли передвигаться другие люди.

Ольга Ивановна Семенюк сообщает еще об одном исцелении: «Мой старший сын Борис был алтарником владыки Иоанна в храме и вдруг в субботу, 16 ноября 1943 года, сказал мне, что на всенощную идти не может (ему было уже 17 лет). Я спросила почему. “Мама,– ответил мой мальчик,– у меня болит голова и страшная боль в желудке”. Я встревожилась и уложила его в постель, надеясь, что за ночь боль пройдет. Вдруг в 11 часов вечера входит владыка Иоанн и, велев нам покинуть комнату сына, остается с ним наедине и долго-долго молится. Выйдя от него, говорит: “Не бойтесь, всё будет в порядке”. Я тогда не понимала, какая угроза нависла над нами. Владыка Иоанн ушел. Утром мой сын впадал уже в бред, у него была сильная горячка, и он жаловался на страшные боли во всем теле. Испугавшись, мы вызвали нескольких врачей. Они созвали консилиум и сказали, что мальчика надо немедленно отправить в больницу. Наш епископ снова вернулся, исповедал и причастил мальчика и вновь утешил нас. Когда мы привезли его в больницу, несколько врачей тщательно осмотрели его и поставили диагноз: у сына дизентерия, воспаление левого легкого и тиф. Они тут же посоветовали нам перевести его в другую больницу, больницу православного братства, где для нашего мальчика была готова большая теплая палата. Русский врач, доктор Алексеенко, осмотрел сына и сказал мне: “Надежды нет. Ваш сын этого не выдержит”.

В полном отчаянии и горе я побежала к владыке Иоанну. Упала перед ним на колени и, рыдая, молила: “Спасите моего сына! Помолитесь за него! Я верю только в Ваше заступничество пред Богом!” Владыка Иоанн пребывал в суровой сосредоточенности. Как-то ему удалось меня утешить, и он отправился со мной в больницу. С того дня он навещал моего сына днем и ночью и всё время молился над ним. Примерно через три дня, когда я пришла проведать сына, он пришел в сознание и сказал: “Мама! Какой страшный сон я видел сегодня! Я видел владыку Иоанна, видел много врачей и сестер и себя видел тоже – и это было как будто вчера – одетым во все белое, и я проснулся”. Я подумала про себя, что вероятнее всего мой сын умрет и мне придется одеть его во все белое. Врачи больше не пытались его лечить, так как считали конец уже близким.

Спустя день после этого мой сын начал поправляться. Он выздоровел по молитвам нашего святого и даже удостоился увидеть свое будущее. В настоящее время он сам успешно и увлеченно работает врачом и носит “белую одежду”. Покойный ныне доктор Алексеенко и другие свидетели подтвердили, что только молитвы епископа Иоанна вернули моего сына из могилы к жизни, освободив от неизлечимой болезни»140.

В числе тех, кого посещал владыка Иоанн, были душевнобольные и одержимые. Он всегда видел четкую грань между этими двумя недугами. В тридцати двух километрах от Шанхая он обнаружил психиатрическую больницу. Туда владыка ходил к больным с иконой св. Наума Охридского, освященной на могиле святого. Владыка обладал духовными силами для того, чтобы общаться с этими несчастными людьми. Он позволял им причащаться Святых Таин, и они, ко всеобщему изумлению, спокойно причащались и слушались владыку. Больные с нетерпением ожидали его прихода и радовались, когда владыка наконец появлялся. Напомним, что Святое Причастие, как правило, не дают душевнобольным из опасения, что они могут бессознательно его выплюнуть. Но святому удавалось привести их в столь мирное состояние, что при нем этой опасности не существовало.

Правда, однажды случилось так, что кто-то из больных изверг Святые Дары. И тогда вновь проявилась непоколебимая вера человека Божьего: «Госпожу Меньшикову укусила бешеная собака. Предписанный курс уколов она либо отказалась сделать, либо сделала небрежно... и заболела страшной болезнью. Узнав про это, владыка Иоанн со Святыми Дарами поспешил к умирающей. Когда он ее причастил, с ней тут же случился припадок: она начала испускать слюну и выплюнула только что принятые ею Святые Дары. Но Святые Тайны не могут быть выброшены, и владыка собрал и потребил их, выплюнутые больной женщиной. Бывшие с ним прислужники воскликнули: “Что Вы делаете, владыка?! Бешенство страшно заразно!” Но владыка спокойно ответил: “Ничего не случится – это Святые Дары”. И действительно, ничего не случилось»141. Стоит упомянуть еще об одном чуде, относящемся к этому периоду: «Владыка Иоанн был приглашен причастить одного молодого жизнерадостного человека возрастом 20 с лишним лет, игравшего на гармошке. Он ожидал очереди выписаться из больницы. Владыка Иоанн подозвал его со словами: “Хочу сейчас тебя причастить”. Молодой человек тотчас же подошел к нему, исповедался и причастился. Изумленный священнослужитель спросил владыку, почему он не прошел к умирающему, а задержался с очевидно здоровым молодым человеком. Владыка ответил очень кратко: “Он умрет сегодня ночью, а тот, который тяжело болен, будет жить еще много лет”. Так и произошло». Тот же очевидец дополняет: «Один из друзей Димитрия Михайловича Азовцева (коммерсанта в Шанхае) имел собственный автомобиль. Увидев из машины владыку Иоанна, он остановился, подошел к нему и взялу него благословение. Был дождливый и ненастный день. Преподав коммерсанту благословение, владыка попросил подвезти его. Дал адрес. Был поздний вечер. Остановились и вошли в квартиру. Дверь открыла хозяйка. Владыка попросил повидать мужа. Ему было сказано, что муж устал, поужинал и уже спит. Тем не менее владыка попросил разбудить хозяина. Поисповедовав хозяина, владыка его причастил. На обратном пути коммерсант, удивленный виденным, спросил владыку, почему потребовалась такая срочность причастить явно здорового человека. Ответ был краток: “Он умрет сегодня ночью”»142. И это в точности произошло. Этот дар ясновидения владыки подтверждают даже противники святого архиерея: «Г-жа Садовская была замужем за очень состоятельным человеком, который в какой-то день сошелся, кажется, с ее родной сестрой и уехал с нею в Гонконг, где его застала война и японская оккупация. Потрясенная г-жа Садовская решила покончить жизнь самоубийством. Всё подготовила. Услала воспитанника, собак заперла в зале. Вынула яд. И вдруг – телефонный звонок: епископ Иоанн. Непостижимым путем он узнал всё. И вмешался, чтобы не допустить непоправимого»143. На вопрос, откуда у владыки появился этот дар, можно ответить словами современного румынского старца Клеопы: «По ступеням знания возводит молитва. Чем больше вы молитесь, тем больше вы знаете»144. Прозревая будущее, благодаря своему дару «видеть сердце человеческое и привлекать его ко Христу»145, как выразился протоиерей Георгий Ларин, святой владыка, ради спасения души другого человека, проявлял снисхождение там, где, казалось, требуется строгость. Вот рассказ Нестора Левитина: «Однажды в субботу вечером, в 6 часов, когда начали звонить колокола на всенощное бдение, я направился к собору. Хотел принять в воскресенье Святое Причастие, но никому о том еще не сказал. Приблизившись к соборным воротам, я увидел, что с другого конца идет владыка Иоанн, очевидно возвращаясь после визита в больницу Православного братства. Я подошел под благословение. Епископ спросил меня: “Вы примете завтра Святое Причастие?” “Нет, владыка”,– ответил я. “Почему же?”– спросил он. “Я действительно хотел, но был у Василия Ивановича, и он предложил мне маленькую мясную котлетку” (хотя в то время поста не было, я имел правило всегда воздерживаться от мяса перед святым причащением). “Но что у вас на душе?”– спросил епископ. “Я раскаиваюсь, владыка”,– ответил я. “Тогда какое значение имеет мясо? Я благословляю вас принять Причастие”,– сказал он и ушел»146. Как видно, для владыки главным было не формальное соблюдение евхаристического поста, а прежде всего сердечное расположение человека. Впоследствии он скажет: «Принятие Тела Христова при отвращении от Него духом подобно прикосновению ко Христу тех, кто Его бил, и заушал, и распинал. Прикосновение их к Нему послужило им не во спасение, а в осуждение»147.

Вот лишь несколько примеров из множества чудес, совершенных святым владыкой на Дальнем Востоке. За этими последуют другие – в Европе и в Америке, а также те, что совершились после его блаженной кончины. Неудивительно, что чада святого пастыря воздали ему любовью за его любовь. Об этой любви рассказывает архимандрит Константин (Зайцев): «День тезоименитства владыки Иоанна... Трудно себе представить, какое то было в Шанхае народное торжество! Переполненный храм, огромный, во время литургии. Перед собором Пресвятой Богородицы Споручницы грешных – большой пустырь. Он был заставлен столами. Тут устраивалась массовая трапеза. Любовь к владыке выказывалась и высказывалась всеми возможными способами. Действительно, то была трапеза любви... И это совсем не значит, что все и во всём были согласны с владыкой. Нет! Много было разногласий. Могли быть горячие споры. Могли быть и острые столкновения. Могли быть разномыслия. Но независимо от этого оставалась личная связь – бесценная. Она претерпевала все разобщения, отводя их в тень. Это была любовь во Христе... Молитвенная помощь, духовническое прозрение, сочувствие в беде – все это продолжало быть естественным проявлением внимания со стороны владыки, как естественным оставалось обращение к нему. И так духовная семья, обнимавшая весь разносоставный русский Шанхай, оставалась все той же духовной семьей»148. Верующие Шанхая, как бы подводя итог деятельности святого на Дальнем Востоке, писали митрополиту Мелетию Харбинскому: «Среди повседневной суеты, живя в разноязычном городе [...] мы православным русским сердцем чувствуем, что епископ Иоанн есть тот, который нам нужен, чтобы быть нам хотя немного православными не только на словах, но и делом»149.

Глава 4. Начало второй мировой войны

Святитель Иоанн позднее в своей жизни напишет следующее: «Годы нашего епископского служения в многоплеменном граде, не напрасно сравниваемые с Вавилоном, проходили во время тяжелых испытаний во всем мире. Наш град явился одним из первых мест военных действий, а затем переносил многие лишения, хотя далеко не в такой степени, как в странах Европы»150.

15 июля 1937 года японское правительство направило ультиматум китайскому правительству Чан Кай Ши, требуя «независимости» для внутренней Монголии и провинции Хубэй. Началась война. Первые бомбы упали на Шанхай 14 августа 1937 года, в тот момент, когда владыка Иоанн служил чин малого освящения воды в день праздника Происхождения Честных Древ Животворящего Креста Господня. Китайская авиация, в свою очередь, атаковала японский крейсер, пришвартованный у острова Хуан-пу. Японцы, преследуя два китайских самолета, сбросили бомбы на территорию французской концессии. Однако сильнее всего военные действия отразились на китайской части города, а не на тех кварталах, где проживали иностранцы. По словам одного из западных журналистов, «после японских бомбардировок в окрестностях города всё было разрушено, сожжено и стерто с лица земли»151. Русское население столкнулось с огромными материальными трудностями, но убитых и раненых среди русских было немного. Владыка писал: «Население русское пострадало главным образом материально. Потерь жизни всего несколько, раненых тоже немного. Господь явно проявил Свою милость». Но добавлял при этом: «В имущественном же отношении многие живущие в местах нынешних военных действий пострадали значительно»152. Беженцев расселили по русским семьям и, насколько это было возможно, старались прокормить. У архиепископа Виталия, жившего в Соединенных Штатах, владыка, помимо молитв, просил помощи: «Посему, кроме молитв о нас, какие необходимы всегда и всякому, мы нуждаемся в помощи прежде всего материальной. Русским же, кажется, ехать некуда и остается положиться на волю Божью, Который может сохранить и наказать на всяком месте»153.

В эти тяжелые времена происходили чудеса, через которые Господь проявлял Свое благоволение к православным Шанхая, терпевшим столько испытаний. Небольшая часовня во имя Воскресения Христова после бомбардировок, которые произошли во время всенощной под праздник Святых Небесных Сил бесплотных, осталась нетронутой, в то время как всё, что находилось вокруг, было разрушено154. Были и обновления святых икон, о которых владыка Иоанн писал: «В последние дни Господь явил знамения Свои в Шанхае, где ныне происходит волна обновлений святых икон...

Мы не торопились оповестить о том паству нашу, дабы поспешностью признания события за чудо не вселить в ком сомнения в истинности происшедшего.

Ныне же, когда свидетельские показания запечатлены присягой и сделано подробное обследование упомянутых событий... мы призываем нашу возлюбленную паству вместе с нами прославить возвеличившегося в делах Своих Господа и восхвалить Пречистую Божию Матерь, нас Покровом своим не оставляющую... Предостерегая всегда нашу паству от “веры всякому слуху” о чудесных событиях и призывая ее не прежде верить им, как то законной православной церковной властью будет проверено и установлено, мы с тем большей радостью возвещаем ей о явных проявлениях Перста Божьего.

Обновление святых икон да укрепит нас в вере и терпении и да побудит каждого искать своего внутреннего обновления»155.

Как видно, владыка относился с большой осторожностью и трезвением ко всякого рода явлениям и знамениям. Чтобы не допустить массовых заблуждений, он требовал, чтобы верующие, у которых происходило обновление икон, прежде оповещали бы об этом священника, который должен был, в свою очередь, уведомить епископа. Только епископ после скрупулезного рассмотрения мог ставить об этом в известность верующих.

Среди невзгод, бедствий войны и катастрофических наводнений епископ, подобно пророку Иеремии, обращает свой плач ко Господу и ободряет свою паству, обращаясь к ней в сентябре 1937 года с посланием, составленным к празднику св. Александра Невского:

«Камо пойду от Духа Твоего? И от Лица Твоего камо бежу? Аще взыду на небо, Ты тамо eси, аще сниду во ад, тамо eси. Аще возму криле мои рано и вселюся в последних моря, и тамо бо рука Твоя наставит мя, и удержит мя десница Твоя (Пс. 138, 7–10).

Приведенные выше богодухновенные слова псалмопевца Давида надлежит нам особенно помнить в настоящие дни, когда весь мир словно заколебался и отовсюду приносятся вести о различных волнениях, потрясениях и несчастьях.

Не успеет внимание остановиться на происходящем в одной стране, как оно отвлекается еще более грозными событиями, неожиданно вспыхнувшими в другом месте; не успеешь вникнуть в них, как еще новые события отвлекают взор в третье место, заставляя забыть про прежние, хотя и они не прекратились.

Напрасно собираются совещания представителей разных стран, которые стараются найти исцеление общей болезни, они обнадеживают себя и других, легкомысленно говоря: “мир, мир!”, а мира нет (Иер. 6, 14; 8, 11).

Не только не прекращаются бедствия в тех странах, где уже они совершаются, но и наступают внезапно там, где считалось безопасно и хорошо.

Убегающие от одних бедствий попадают в другие, часто еще худшие.

“Как если бы кто убежал от льва – и напала на него медведица; или вскочит в дом и обопрется руками своими о стену – и ужалит его змея” (ср.: Ам. 5, 19); или, как говорит другой пророк: “и будет – бежащий от страха впадет в пропасть и вылезающий из пропасти попадет в сеть. Ибо окна небес отверзлись и трясутся основания земли” (см. Ис. 24, 18).

Подобное видим мы в настоящее время.

Отправляющиеся на мирную работу вдруг становятся жертвами военных действий, возникших там, где их меньше всего ожидали.

Спасающиеся от военной опасности терпят ужас стихийный в бедствии землетрясения или тайфуна.

Многие находят себе смерть там, где спасались от смерти. Другие же готовы лучше подвергнуть свою жизнь опасности, чем изнывать в местах, почитаемых безопасными, в ожидании иных бедствий, могущих прийти в те края.

Кажется, нет места на земном шаре, которое за последнее время являлось бы спокойным и тихим пристанищем от мировых невзгод.

Осложнения политические, экономические и общественные.

Беды в реках, беды от разбойник, беды от сродник, беды от язык, беды во градех, беды в пустыни, беды в мори, беды во лжебратии, как говорит апостол Павел (2 Кор. 11, 26).

К сим бедам в наши дни нужно добавить еще ’’беды на воздухе и беды с воздуха”, особенно страшные.

Но когда перечисляемые апостолом Павлом беды переносил и сам славный первоверховный апостол, у него было великое утешение. Он знал, что страдает за Христа и что Христос вознаградит его за них: я знаю, в Кого уверовал, и уверен, что Он силен сохранить залог мой на оный день (2 Тим. 1, 12). Он знал, что Господь, если будет нужно, даст ему силу перенести и еще большие бедствия, и потому смело говорит: Вся могу о укрепляющем мя Иисусе Христе (Флп. 4, 13).

Для нас же нынешние бедствия так ужасны потому, что они постигли нас не ради нашей твердости в вере и мы переносим их не за Христа. Мы посему не уповаем получить венцы за них.

А что гораздо хуже и что делает нас бессильными в борьбе с невзгодами – то, что мы не укрепляемся силой Христовой и уповаем не на Бога, а на силы и средства человеческие.

Мы забываем слова Священного Писания: Не надейтеся на князи, на сыны человеческия, в нихже несть спасения. Блажен, емуже Бог Иаковль Помощник его, упование его на Господа Бога своего (Пс. 145, 3,5). И еще: Аще не Господь сохранит град, всуе бде стрегий (Пс. 126, 1).

Мы стараемся найти твердую опору помимо Бога, ж случается с нами по речам пророческим: “будет вам грех сей, аки стена падающая внезапу града тверда пленена”, которого вскоре настанет падение (Ис. 30, 13). Горе опирающимся на такие стены! Как обрушивающаяся стена губит тех, кто на нее опирался, так с гибелью ложных надежд погибают те, которые на них уповали. Упования те для них бывают “подпорою тростниковою”. Когда они ухватились за тебя рукою, ты расщепился и все плечо исколол им; и когда они оперлись о тебя, ты сломился и изранил все чресла им (Иез. 29, 7).

Совсем иное бывает с ищущими помощи Божией.

“Бог нам Прибежище и Сила, Помощник в скорбех, обретших ны зело. Сего ради не убоимся, внегда смущается земля и прелагаются горы в сердца морская” (Пс. 45, 2–3).

Ничто не страшно уповающему на Бога. Не убоится он человека-злодея. “Господь просвещение мое и Спасителъ мой, кого убоюся? Господь Защититель живота моего, от кого устрашуся?” (Пс. 26, 1).

Не страшны ему ужасы войны. “Аще ополчится на мя полк, не убоится сердце мое; аще востанет на мя брань, на Него аз уповаю” (Пс. 26, 3).

Спокоен он, живя дома. “Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится” (Пс. 90, 1).

Готов он и поплыть по морю: “В мори путие Твои, и стези Твоя в водах многих” (Пс. 76, 20).

Смело, словно на крыльях, полетит он и по воздуху в отдаленные страны, говоря: “и тамо бо рука Твоя наставит мя и удержит мя десница Твоя” (Пс. 138, 10).

Не убоится он от страха нощнаго, от стрелы, летящая во дни, от вещи, во тьме преходящия, от сряща (нападения) и беса полуденнаго (Пс. 90, 5–6).

Но и смерть не страшна ему, ибо для кого жизнь – Христос, для того смерть – приобретение (см.: Флп. 1, 21). Кто ны разлучит от любве Божия? Скорбь ли или теснота, или гонение... или нагота, или беда, или меч?.. Ни смерть, ни живот, ни Ангели, ни Начала, ниже Силы, ни настоящая, ни грядущая, ни высота, ни глубина, ни ина тварь кая возможет нас разлучити от любве Божия (Рим. 8, 35–39).

Сицева убо имуще обетования, о возлюбленнии, очистим себе от всякая скверны плоти и духа, творяще святыню в страсе Божии (2 Кор. 7, 1).

Вот что глаголет Господь: разрешай всяк соуз неправды, разрушай обдолжения насильных писаний, отпусти сокрушенныя во свободу и всякое писание неправедное раздери; раздробляй алчущим хлеб твой и нищия безкровныя введи в дом твой; аще видиши нага, одей, и от свойственных племене твоего не презри. Тогда разверзется рано свет твой, и исцеления твоя скоро возсияют; и предыдет пред тобою правда твоя, и слава Божия обымет тя. Тогда воззовеши, и Бог услышит тя, и еще глаголющу ти, се, приидох! (Ис. 58, 6–9).

Господи! Научи ны творити волю Твою и услыши ны, в оньже аще день призовем Тя!

Буди, Господи, милость Твоя на нас, якоже уповахом на Тя...

†Смиренный ИОАНН, епископ Шанхайский»156.

В письме от 22 сентября 1937 года к архиепископу Виталию владыка Иоанн пишет о невозможности своего участия в предстоящем Архиерейском Соборе: «Так как не хотел, да и не имел нравственного права оставить паству в такое тяжелое время»157. Тем не менее в следующем году он отправился на Собор, так как епископ Ювеналий согласился заменить его в Шанхае и регулярно сообщать ему обо всех новостях епархии. Когда иерарх прибыл в Белград, Синод на заседании высказал пожелание назначить его правящим архиереем Шанхайской епархии. Владыка по смирению отказался. Вот что он писал об этом позднее: «В 1938 году Высокопреосвященным архиепископом Нестором был представлен Синоду для внесения на рассмотрение Собора подробный проект распределения епархий на Дальнем Востоке, в коем предусматривалась Шанхайская епархия и определялись ее границы.

Будучи в то время в Синоде представителем Начальника Миссии, мы не считали возможным в силу данного нам наказа соглашаться на указанный проект, и ввиду наших возражений он был снят с очереди для посылки на отзыв епископу Виктору и архиепископу Мелетию»158. За Архиерейским Собором последовал Всезарубежный Собор Русской Зарубежной Церкви, в котором участвовали двенадцать епископов и около ста клириков и мирян. Владыка принял участие в подготовке Собора и поэтому не был в своей епархии в течение девяти месяцев. По возвращении в Шанхай он напишет в послании к пастве: «И находясь в далеких отсюда странах, среди братского нам сербского народа, так и путешествуя по морским пучинам, мы не преставали возносить о вас молитвы к Престолу Вседержителя. Вместе с тем мы чутко внимали всем вестям, приходившим к нам в Югославию из Шанхая, следя за всеми событиями нашей паствы»159. Поблагодарив епископа Ювеналия и клир: «Считаем своим долгом выразить благодарность всем тем, кто в наше отсутствие трудился на ниве церковной... тем, кто своею работою способствовал делу церковному, заботился о благоустройстве и благолепии храмов, об удовлетворении нужд обездоленных, призрении больных и не имущих крова, кто опекал и наставлял наших детей и подрастающее поколение, всем, кто помогал преуспеянию тех дел, которые близки всегда нашему сердцу»160,– владыка описал Собор, где он сделал доклад о состоянии различных Православных Церквей, в котором подчеркивал в основном положительные моменты. В упомянутом выше послании к верующим владыка так описывает итоги Собора: «В наше печальное время, когда русские люди разделены на множество групп, часто весьма недружелюбно относящихся друг ко другу, и продолжают делиться и сталкиваться по всевозможным вопросам, иногда важным, а иногда имеющим несущественное значение, казалось почти невозможным достигнуть единения в большом собрании, где будут лица, живущие в значительно разнящихся условиях, различные по своему образу мыслей и характеру. Высказывались опасения, что Собор принесет не благо, а зло, вместо единения создав новые разделения, углубит рознь и даже не сможет мирно окончить свои занятия, будучи принужден прервать их преждевременно и разойтись, не сделав никаких постановлений. Такие опасения высказывались даже почти пред самым началом Собора. И высказывались не без оснований.

Что же произошло после и что повлияло на соборные деяния, водворив единодушие среди его участников? Что, как не незримое дыхание Святого Духа, пришедшего предстательством Необоримой Стены рода христианского, чудотворная икона Которой всё время предлежала Собору, и особенно воздействовавшего на души его участников при принятии ими Пречистых Тела и Крови Христовых, к коим приступить были призваны все в день Преображения Господня.

Принятое после того постановление, гласившее о достигнутом духовном единении на Соборе, было не пустым звуком, ибо тогда все были охвачены единым стремлением принести посильную пользу Церкви и в то же время сделать Собор ступенью к возрождению Православной России»161.

Упомянув о том, что Собор совпал с 950-летием Крещения Руси, владыка добавил: «Собор, представлявший в малом виде всё Зарубежье, окончился. Он был словно малым зерном, которое может разрастись в великое дерево, но может и погибнуть, даже не дав ростка, если упадет на неблагоприятную почву...

Блюсти единение духа в союзе мира, едину веру, едино крещение (ср.: Еф. 4, 4–5) призывает нас святой Владимир. Вместе с тем он налагает на нас долг проповедовать веру Христову еще пребывающим во тьме неверия, продолжая тем его дело, и приводить к купели крещения языческие народы...

Да воссияет на нас тот Свет по всей стране Китайской, к проповеди в которой призвана в особенности ты, малая еще числом китайская паства, начало которой положили проповедники, пришедшие сюда из духовно возрастившего их Киева!»162. Но враг рода человеческого не терпел добродетельной жизни молодого архиерея. Владыке пришлось не раз сталкиваться с клеветой и поношениями, и только смирение и бесстрастие позволили ему достойно пережить это. Будучи секретарем на Всезарубежном Соборе, он, по свидетельству современников, «мог спокойно читать жалобы, касающиеся его самого»163. По словам епископа Николая, «никто никогда не видел его гневающимся»164. Как напишут позднее его духовные чада из Шанхая, владыка Иоанн «есть тот, который, по заповеди Спасителя, молча переносит все оскорбления нехороших людей, про которых в Евангелии сказано, что они думают этим службу приносить Богу»165.

Глава 5. Возвращение в Китай

Архипастырь заботился не только о своем шанхайском стаде. Он собирал денежные средства для русских, пострадавших от войны, которая разразилась уже и на Западе. К этому он призывал в пастырском воззвании от 19 февраля 1940 года: «Как ни тяжелы нынешние экономические условия в Шанхае, в гораздо более тяжелых условиях оказались ныне русские, проживающие в некоторых странах Европы. Ввиду военных действий многие русские были призваны в войска, а другие зачислены в резерв и лишены возможности продолжать свою обычную службу.

Русское население Франции наравне с местным населением переносит всю тяжесть войны, и положение мирных семейств оказалось крайне бедственным.

Русское население Шанхая призывается откликнуться на нужды своих собратьев и принести посильную лепту в особый, образованный для той цели фонд, находящийся в распоряжении главы Царского Дома, великого князя Владимира Кирилловича.

В день вступления на престол царя Освободителя, приходящийся ныне в Неделю о Страшном Суде, да принесут русские свои пожертвования в Фонд его правнука и одновременно тем да исполнят заповедь Христову, Которому на Страшном Суде все мы дадим ответ о своей отзывчивости на нужды ближних»166. Как всегда, святой своим попечением охватывал не только живых, но и усопших. В понедельник 18 июня 1940 года епископ Иоанн совершил в соборе панихиду по всем русским людям, погибшим и убиенным на Западе во время наступивших военных событий167.

О самой России он не переставал думать. В то время как некоторые возлагали свои надежды на Германию, которая якобы должна была освободить Россию от ига безбожников, владыка Иоанн был убежден, что к этой цели можно идти, только используя духовные средства. Поэтому в послании от 28 октября 1940 года он пишет: «В переживаемые дни скорби о России вновь обращаюсь к пастве с призывом свято блюсти уставы церковные и не поддаваться духу времени, памятуя, что лишь покаянием и верностью Православию сможем возродить Отечество.

Особенно надлежит нам чтить дни, посвященные Богу, и не обращать их во дни самоугождения.

Еще раз призываю православных людей воздерживаться от устройства и посещения развлечений в часы богослужений и в кануны воскресных и праздничных дней.

Русские учреждения и организации, в особенности ведающие воспитанием молодежи! Помните, что, лишь храня устои православного нашего Отечества, выполните пред ним свой долг!»168. Владыка помнил, что в 1940 году исполняется семьсот лет со дня победы Александра Невского в битве со шведами; он задает себе вопрос и сам же отвечает на него: «Означает ли то окончание бедствий нашего Отечества и его возрождение? То зависит от нас – будем ли мы того достойны.

Если мы будем верны заветам (святого равноапостольного князя Владимира и святого благоверного князя Александра Невского) и будем горячо призывать их в помощь – во всей полноте пошлют ее они нам, и узрим возрожденную Родину нашу. Если же отвратим лицо и сердце свое от них – отвратятся вконец и они от земли, в течение семи веков ими защищавшейся. Встретим же Новое лето не разгульным весельем и не праздными благожеланиями, никому не приносящими пользы, а усердной молитвой к нашим небесным заступникам»169.

В проповеди, произнесенной на благодарственном молебне в канун новолетия 1940 года, владыка с трезвостью высказывается о событиях, происходящих на Западе, и сравнивает Гитлера с Навуходоносором, предсказывая ему бесславный конец: «Окончившийся год был богат событиями. Мы видели, как в одну ночь рушились державы, видели – как по мановению руки, пишущей “мене, текел, фарес” (см.: Дан. 5, 25; в русском синодальном переводе: “мене, текел, упарсин”), низвергаемы были те, кто был уверен в своей несокрушимости и в той уверенности забывал про правосудие Божье.

Да не смущается сердце православного, что иногда суд Божий творится через людей беззаконных, даже худших, чем те, которые через них караются Богом.

Так было и в Ветхом Завете, когда Господней секирой явился Навуходоносор, мнивший, что совершает свою волю, а в действительности исполнявший определение Господне.

Однако горе тому, кто, являясь секирой в руках Божьих, возомнит, что своею крепостью совершает свои хотения!

“Горе Ассуру, жезлу гнева Моего” (ср.: Ис. 10, 5),– возвещает Господь через пророка Исаию. Ассур говорит: Силою руки моей и моею мудростью я сделал это, потому что я умен (Ис. 10, 13). Но когда Господь совершит Свою волю, Он сломит ставший негодным Ему жезл и бросит в огонь.

Да приблизится же ныне тот день, когда сокрушится секира, залившая кровью землю и поднявшаяся на Самого Господа Саваофа!»170

Но... вернемся к японской оккупации, которая в Китае на русских эмигрантах отразилась особенно сильно. Японцы, преследовавшие православных в созданном ими марионеточном государстве Маньчжоу-го, требовали от них поклонения богине Аматерасу, считавшейся покровительницей императорского дома. В Тяньцзине была разрушена мемориальная церковь. Трое священников были убиты, остальные – депортированы в Пекин. Митрополит Мелетий Харбинский, архиепископ Димитрий Хайларский и архимандрит Филарет (будущий Первоиерарх Русской Зарубежной Церкви) героически сопротивлялись внедрению языческого культа. Владыка же Иоанн обладал великим мужеством. Японские власти старались всеми средствами заставить русскую колонию покориться их воле. Давление было оказано через возглавителей Русского эмигрантского комитета. Два председателя этого комитета, К.Э. Мецлер и Н.А. Иванов, пытались поддержать его независимость и в результате были убиты. Страх охватил русскую колонию. Тогда владыка Иоанн, несмотря на угрозы, объявил себя временным главой русской колонии и показал себя твердым хранителем православных преданий171.

В самом Шанхае владыка Иоанн как мог помогал оказавшимся в нищете. В 1943 году, по случаю праздника Рождества Христова, святой обратился к верующим: «Принесите каждый свой дар Лежащему в яслях». В ответ на его призыв на паперти храма для нуждающихся накрыли обед; за четыре дня выдали в соборной ограде более 2 тыс. порций172.

В эти трудные времена выходить по ночам на улицу было опасно, и большинство людей старались не покидать домов до восхода солнца. Однако владыка Иоанн не обращал никакого внимания на опасность, продолжал навещать больных и нищих в любое время дня и ночи, и никто его не беспокоил. Один из современников рассказывает, что «все полицейские всех иностранных концессий Шанхая знали епископа Иоанна; его не пытались задержать даже в тот последний период войны, когда выходить на улицу после десяти вечера было строжайше запрещено»173. Вот как монах Нестор (Левитин), рассказывая о бомбардировке, при которой была разрушена Воскресенская часовня, описывает силу духа святого епископа: «Китайцы подтянули свои войска и открыли огонь через английскую территорию по военным судам, стоявшим на якоре на реке Вампу. Суда стояли близ берега, скрытые большим и длинным, в виде террасы, зданием, в котором было 36 помещений. В середине здания находилась наша православная церковь. Китайцы обстреляли здание и разрушили все помещения. При начале обстрела люди, бывшие там, бежали. Епископ Иоанн узнал, что все помещения и справа и слева от церкви совершенно разрушены. На первом этаже, где раньше была кухня, расположилась медчасть. Туда попало ядро, были разбиты все стеклянные кувшины и даже полки. Но помещение, где была церковь, сохранилось: стены были не тронуты, в них не было даже трещины. Никто в это не верил. Блаженный Иоанн решил осмотреть церковь ночью, когда на улицах концессий никого нет. Когда он подошел к мосту через канал, его остановила японская охрана. Поскольку японцы не понимали его, один из них побежал за переводчиком, который сказал епископу, что по улицам идти нельзя, так как вдоль всей улицы идет бой китайской пехоты с японскими морскими пехотинцами. Можно было отчетливо слышать пальбу. И переводчик сказал: “Вы идете на верную смерть”. Но епископ попросил письменного разрешения туда пройти. Переводчик убежал и вернулся с разрешением из штаба.

Владыка Иоанн спустился по темной улице и оказался в зоне огня. Огонь прекратился, пока он пересекал улицу, но после его ухода возобновился снова. Блаженный Иоанн осмотрел церковь и вернулся тем же путем. Позднее он рассказывал, что во всем помещении даже оконные стекла сохранились в целости, ни одна икона не упала. Когда же он возвращался обратно через мост, японская охрана отдала ему воинскую честь, ибо они были изумлены, говоря, что Бог его провел его туда и обратно»174.

В годы японской оккупации святой еще раз доказал, что его любовь, как и любовь Отца Небесного, повелевающего солнцу Своему восходитъ над злыми и добрыми (Мф. 5, 45), простирается не только на членов Церкви. Два русских летчика, не успевших присоединиться к частям советской армии, были арестованы японцами. Жандармы забили их почти до смерти. Узнав об этом, владыка не задумываясь направился в японское жандармское отделение и ходатайствовал за советских летчиков. Вот как пишет об этом Надежда Бахтина: «Во время войны русские парни старались попасть добровольцами в Красную Армию. Японцы их ловили и сажали в жандармерию. Там были замучены до смерти два советских летчика-добровольца, которые помогали китайцам в 1937 году бомбить японцев. Епископ Иоанн бесстрашно посещал жандармерию, ходатайствуя о русских юношах. Когда же японцы с ехидством спрашивали, почему это православный епископ – противник большевизма – заступается за мальчишек-коммунистов, епископ отвечал, что всякий, стремящийся защитить свою родину, достоин милосердия. Видимо, его дар убеждения побеждал и японскую хитрость. Он все же сумел спасти одного парня»175.

Протоиерей Петр Триодин рассказывал, как однажды «владыка захотел подняться на стоящий у гавани японский миноносец. Матрос, стоявший на страже, гнал его прочь, угрожая штыком. Но владыка настаивал на своем. Стоявший на палубе японский офицер услышал этот спор. Он разрешил владыке подняться на корабль. Владыка смело проследовал в офицерскую столовую, где в углу висел образ святителя Николая. Оказывается, этот миноносец, бывший русский, был затоплен в японскую войну и поднят японцами на поверхность со дна морского. Владыка указал японцу-офицеру на образ и сказал, что святитель Николай здесь хозяин и благодаря ему миноносцем совершается благополучное плавание. Поэтому, поучал владыка, японцы должны не забывать это и всегда теплить перед образом лампаду. Всегда должны относиться с почитанием к угоднику Божиему»176.

Заканчивая эту главу, обратимся к свидетельству, подтверждающему силу молитвы святого, предотвратившей бомбардировку Шанхая. С.Федорова вспоминает: «В Шанхае в 1945 году, когда война закончилась и появились первые американцы, мой сын привел к нам в гости трех американских летчиков. Поужинали, сидели и разговаривали. Предметом беседы была, конечно, только что закончившаяся война. Старший из летчиков, обращаясь ко мне и моему покойному мужу, сказал: “У вас в Шанхае есть большой молитвенник, благодаря которому вы не пострадали”. На мой недоуменный вопрос, о ком он говорит, он ответил, что им уже был дан приказ бомбить Шанхай и осталось всего несколько минут до вылета, как приказ был отменен. “Мы знаем, что кто-то очень усердно молился за вас, о вашем спасении”,– сказал летчик. В мыслях у меня, как и у моего мужа, мелькнуло только одно имя – владыка Иоанн. Только он мог своими молитвами просить у Господа, чтобы нас миновала чаша сия. И кому бы я ни говорила об этом, все как один называли нашего любимого высокочтимого пастыря»177.

Приближался конец войны, произошла ужасная бомбардировка Хиросимы и Нагасаки. Кто-то тогда злорадствовал, рассуждая, что «так и надо проклятым япошкам!», а владыка молился о невинных жертвах178.

По окончании военных действий, 11 октября 1945 года, владыка сделал запись в своей Книге указов:

«Шанхайской пастве

Милостью Божьей прекратилось кровопролитие, длившееся в течение ряда лет, истязавшее почти весь мир и грозившее еще большими бедствиями. В дни, когда град наш будет торжествовать победу, не уподобимся неблагодарным исцеленным прокаженным, не возблагодарившим своего Целителя, но, вспомнив все события, бывшие недавно и могущие наступить в дальнейшем, обратимся с горячей молитвой к Промыслителю Богу, благодаря Его за сохранение нашей личной жизни, спасение града сего от ожидавшего его полного разрушения, освобождение Отечества нашего и страны сей от нашествия иноплеменников, одоление сопротивных и наступление мира. Вознесем усердные моления, да Господь Бог дарует ныне времена благоприятные, утвердив прочный мир на земле, а положившим жизнь свою за Родину и убиенным во брани – вечное Царствие Свое на небе.

† Иоанн, епископ Шанхайский»179.

Глава 6. Борьба за свободу церкви

Еще в августе 1939 года владыка предчувствовал: «Не исключено, что будет весьма трудно и архипастырям придется употребить все усилия и всю пастырскую мудрость, чтобы повести корабль церковный по должному пути»180. На самом деле после нападения японцев на Пирл-Харбор 8 декабря 1941 года между Шанхаем и Европой вплоть до 1945 года было прервано сообщение. Ввиду сложившейся ситуации церковное управление на Дальнем Востоке было возложено на митрополита Мелетия Харбинского. По словам владыки, «тогдашние власти в Харбине весьма настаивали на том, чтобы было прекращено поминовение митрополита Анастасия, которого они считали своим недоброжелателем. Однако, обосновав многими ссылками на каноны, дальневосточные иерархи воспротивились тому и продолжали считать митрополита Анастасия главою Зарубежной Церкви»181. В конце войны единственным источником информации в Шанхае, если не считать информации, исходившей от стран «Оси»182, было советское радио, которое слушали русские эмигранты. Это время было периодом расцвета советской пропаганды, достигшей своего апогея к моменту победы в 1945 году. Играя на религиозном чувстве русского народа, Сталин, накануне войны практически истребивший Церковь, разрешил избрать в 1945 году митрополита Алексия на патриарший престол. Казалось, что в СССР пробил час освобождения Церкви. Но в действительности всё обстояло совсем иначе. На волне победы советское правительство просто делало всё возможное для возвращения эмигрантов, в том числе и священнослужителей, обратно в СССР. Все русские архиереи Китая, за исключением владыки Иоанна, наивно поддались пропаганде. В их числе даже знаменитый миссионер архиепископ Нестор Камчатский, который, по словам советской хроники, «встречал приветствием от верующих Харбина победоносную Советскую Армию». Сразу же, в 1945 году, патриарх Московский Алексий I назначил его управляющим Харбинской епархией. Сейчас нам известно, что в 1948 году его, прибывшего по приглашению на Собор Автокефальных Церквей в Москву, арестовали при переходе через границу, конфисковали имущество и отправили в ужасные Мордовские лагеря, откуда освободили лишь в 1956 году. Такова была судьба огромного числа несчастных, поддавшихся пропаганде,– и не только на Дальнем Востоке, но и везде, где жили эмигранты.

Владыка Иоанн с присущей ему мудростью разоблачал ложь, спасая от нее вверенное ему стадо и ведя его, подобно Моисею, к свободе во Христе. Напомним, что в 1927 году Московская Патриархия под давлением безбожной власти предписала клирикам, проживающим за границей, подписать декларацию о лояльном отношении к советскому режиму. Епископ Иоанн писал об этом: «Законно ли такое требование и выполнимо ли оно? Русские за рубежом России – не подданные советской власти. Оставаясь верными своему Отечеству, мы не признаем законным правительство, идущее против тысячелетнего мировоззрения нашего народа, и мы ушли за границу, чтобы ему не подчиняться... Требует ли архиепископ Константинополя, Вселенский Патриарх, от своей греческой и иных народностей паствы, находящейся в Америке и других частях света, лояльности турецкому правительству?.. Во время русско-японской войны просветитель Японии русский архиепископ Николай (ныне прославленный – Б.Л.), оставаясь в Японии, благословлял православных японских воинов, шедших на войну сражаться за свое отечество. Хотя сам он лично не совершал богослужений, так как не мог молиться о победе над родной ему Россией, но разрешил то делать подчиненному ему японскому духовенству. По окончании войны он за исполнение своего пастырского долга был награжден русским Святейшим Синодом и самим русским царем. Если так поступал благочестивый царь и Святейший Правительствующий Синод, то имеет ли кто-либо право и есть ли в том нравственная правда – от людей, борющихся с безбожной властью, через их духовных пастырей требовать покорности ей?»183. Как говорилось в сообщениях, распространявшихся советской властью, через двадцать лет выборы патриарха уже должны будут состояться по всем правилам; казалось, что общение с Патриархией не означало подчинения богоборческой власти, осуществлявшей гонения на Церковь. Под омофором Московской Патриархии оказались харбинские архиереи. К тому же от Зарубежного Синода не поступало никаких известий, поскольку вся связь была прервана. И тогда владыка Иоанн, посоветовавшись с клиром, тоже решил войти в общение с патриархом Алексием I. В письме от 31 июля 1945 года, адресованном правящему архиерею, архиепископу Виктору Пекинскому, он объясняет это так: «После решения Харбинской епархии и ввиду отсутствия сведений о Заграничном Синоде в течение ряда лет иное решение нашей епархии сделало бы ее совершенно независимой, автокефальной епархией. Канонических условий для такой независимости не имеется, так как сомнений в законности... признанного патриарха не имеется... Возношение имени Председателя Заграничного Синода пока должно быть сохранено, так как по правилу 14 Двукратного Поместного Собора нельзя самовольно прекращать поминовение своего митрополита. Возношение же имени патриарха... необходимо Вашим указом ввести безотлагательно во всей епархии»184. К этому прибавил: «В данное время нам не поставлены условия идеологического порядка, послужившие причиной нашего изменения в церковном управлении за границей. Если вновь будут поставлены неприемлемые условия, сохранение теперешнего порядка церковного управления станет задачей той церковной власти, которую удастся создать в зависимости от внешних условий»185. Итак, владыка Иоанн сначала признал новоизбранного патриарха на том основании, что выборы были каноническими; он надеялся на восстановление свободы Церкви в России и к тому же не имел никаких известий о судьбе Синода. Всё усугублялось еще и единодушной позицией всех других дальневосточных архиереев. Кроме того, согласно православному учению о Церкви, епископ не может существовать сам по себе, без высшей церковной власти. 2 августа 1946 года владыка, оглядываясь в прошлое, так объяснял события того периода: «После разгрома Германии о судьбе Заграничного Синода не было никаких сообщений, и о том ходили разные слухи. ...Не будучи вправе оставаться вне подчинения высшей церковной власти, мы должны также войти в сношение со Святейшим Патриархом Московским и при отсутствии препятствий подчиниться ему.

Наступивший в то время длительный перерыв сообщения с Пекином не дал нам возможности получить ответ архиепископа Виктора. Мы сами начали поминовение патриарха Алексия, независимо от разрешения вопроса о подчинении высшей церковной власти... После Воздвижения Креста нами была получена радиограмма из Женевы от митрополита Анастасия с уведомлением, что Синод действует... Мы тогда же заявили Высокопреосвященному начальнику миссии, что ввиду возобновления сношений с Заграничной церковной властью мы можем перейти в ведение другой церковной власти, лишь если нам будет о том сделано распоряжение тою церковною властью, которой подчиняемся ныне, так как иначе явились бы нарушителями церковных канонов.

Не возражая принципиально против основательности нашего заявления, начальник миссии выразил надежду, что удастся данный вопрос разрешить без нарушения канонов.

Духовенство Шанхая также решило с нами оставаться в подчинении у Заграничного Синода и ждать от него дальнейших указаний. Иное решение и не могло быть принято, раз существовала церковная власть, установившая Шанхайскую кафедру и окормлявшая ее со времени основания.

Зарубежное Церковное Управление признало полезным для Церкви продолжать и дальше иметь о нас духовное попечение, о чем известило нас... В силу того мы не считаем возможным принять какие-либо решения по сему вопросу без указания и одобрения Русской Зарубежной церковной власти»186. К тому же владыка помнил, что еще на Соборе 1938 года было постановлено, что, когда настанет час возвращения на Родину, иерархи Зарубежья не должны действовать разрозненно. Поэтому, исходя из того, что он должен оставаться верным канонической власти, учредившей его кафедру и возведшей его в епископский сан, он принял решение: «Мы будем повиноваться тем архипастырям, которым наша высшая церковная власть признает за благо нас подчинить, или удалимся от всех дел церковных, если преемники рукополагавших нас епископов снимут с нас ответственность за здешнюю паству»187. Итак, он перестал поминать патриарха, продолжая горячо желать, чтобы обстоятельства вскоре позволили бы двум Церквам воссоединиться:

«Стремясь к единой общей цели и действуя отдельно в зависимости от условий, в которых каждая из них находится, Церкви внутри России и за рубежом успешнее смогут достигать выполнения как общей, так и своих особых задач, имеющихся у каждой из них, пока не настанет возможность полного их объединения.

В настоящее время Церковь внутри России должна залечивать раны, нанесенные ей воинствующим безбожием, и освобождаться от уз, препятствующих внутренней и внешней полноте ее деятельности...

Мы молим Господа, да ускорит Он наступление того вожделенного и чаемого часа, когда Первосвятитель всея Руси, взойдя на свое Патриаршее место в первопрестольном Успенском соборе, соберет вокруг себя всех русских архипастырей, от всей Русской и чужих земель сошедшихся...

А наипаче будем горячо молить Кормчего и Пастыреначальника Церкви, да Сам управит безмятежно Корабль Церковный, и будем с усердием повторять молитву, которую ежегодно воспеваем перед Плащаницею на утрени Великой Субботы: “Жизнь Рождшая, Пренепорочная Чистая Дево, утоли церковныя соблазны, и подаждь мир, яко Благая” (конец 2-й статии службы утрени Великой Субботы)»188. Продолжая в душе жаждать единства в Русской Церкви, владыка молился, всецело положившись на волю Божью.

Это было поистине мудрым решением, так как вскоре выяснилось, что избрание патриарха Алексия I происходило не по правилам. Действительно, при выборах была выдвинута всего одна кандидатура, и они происходили путем открытого голосования. В самой России это подверглось резкой критике со стороны архиепископа Луки (Войно-Ясенецкого), которому власти помешали принять участие в этих контролировавшихся выборах. К тому же стало очевидным, что советская власть воспользовалась восстановлением патриаршества для того, чтобы вернуть в СССР эмигрантов. Советский консул в Шанхае предложил владыке Иоанну остаться в подчинении Синоду и принять советское гражданство или, в противном случае, остаться лицом без гражданства и подчиниться Московской Патриархии189. С той же целью владыка со всем духовенством Шанхая был приглашен в советский клуб для просмотра фильма «Избрание патриарха Алексия». Епископ Иоанн согласился принять участие в просмотре при условии, что фильм будет демонстрироваться не в советском клубе, а в зале какого-либо театра190. Перед началом фильма зазвучал советский гимн. Один из свидетелей вспоминает: «Перед началом фильма был исполнен гимн СССР. Все присутствующие встали и вежливо прослушали гимн, но епископ Иоанн в странном волнении вскочил с места и побежал вон из зала, говоря громко: “Меня не предупредили”»191. Осознав, что ему и его пастве готовят ловушку, владыка понял, что в таких условиях не может быть и речи о том, чтобы присоединиться к Патриархии. По словам историка, в наше время изучающего ту эпоху, «для владыки Иоанна советское гражданство было как раз тем неприемлемым идеологическим условием, о котором он предупреждал владыку Виктора»192. Именно в этом коренится разница между позицией владыки Иоанна и позицией других дальневосточных епископов. Первый, подойдя к вопросу с чисто духовной точки зрения, пожелал служить только Церкви и не преклоняться под чужое ярмо с неверными (2 Кор. 6, 14). Остальные признали церковный авторитет Москвы, что подразумевало и признание светской советской власти, которая и не думала прекращать гонения на Церковь. Тогда это понимал только святитель Иоанн. Итак, пути двух иерархов неизбежно должны были разойтись, поскольку архиепископ Виктор окончательно вошел в общение с Московской Патриархией, тогда как епископ Иоанн остался верен Зарубежному Синоду. Следствием стало то, что Синод в ответ на просьбу приходского совета кафедрального собора назначил владыку Иоанна правящим архиереем Шанхайской епархии вместо архиепископа Виктора. Тем не менее владыка, как мы уже видели, не искал почестей и даже спрашивал у одного иеромонаха, своего ярого противника, следует ли ему принимать это повышение в ранг архиепископа193. Верный обету послушания, он всё же согласился с повышением: «Тот же Собор (зарубежных архиереев в 1946 году в Мюнхене – Б.Л.) постановил предоставить нам права епархиального архиерея, сделав Шанхайское викариатство самостоятельной епархией, и возвести нас в сан архиепископа. Телеграфное известие о сем для нас было полной неожиданностью и весьма смутило нас, хотя вопрос о создании Шанхайской епархии не является новым... Ныне, получив известие о уже состоявшемся постановлении Собора, в котором мы не принимали участия, мы приняли его как новое послушание, не домогаясь его, но и не смея отклонять от себя дела, поручаемого нам церковной властью и признаваемого ею полезным». И еще: «Мы ищем прежде всего Царствия Божия и правды Его для них (чад духовных – Б.Л.) и для себя и готовы всегда отказаться от всех званий, если то нужно для блага Церкви»194.

Этот период стал суровым испытанием для архиепископа, который всей душой чаял мира внутри Церкви. Как он сам говорил: «В самом Шанхае напряженность... всё же сильно чувствуется. Время от времени печать имеющегося здесь лишь одного направления начинает лить потоки грязи на наше церковное направление, не стесняясь ничем, чтобы подорвать к нему доверие и обвинить его проводящих во всех преступлениях... Гораздо печальнее, что под влиянием всего происходящего произошло страшное разделение в пастве»195. По воспоминаниям В.Наумова, в это беспокойное время «владыка часами молился в алтаре».

Что касается архиепископа Виктора, то он всё больше сближался с советской властью и даже отправлял Сталину поздравительные телеграммы; позиция владыки Иоанна оказалась для него неприемлемой, и архиепископ Виктор запретил владыку Иоанна в служении. На проповеди после литургии владыка Иоанн заявил: «Я подчинюсь этому указу лишь в том случае, если мне докажут Священным Писанием и законом любой страны, что клятвопреступление есть добродетель, а верность клятве есть тяжкий грех»196. Его прежний викарий, епископ Ювеналий, по приказу патриарха Алексия был назначен епископом Шанхайским. Владыка Виктор, вернее, представители советской власти стремились любыми средствами занять храмы Шанхая. Но просоветская ориентация архиепископа Виктора послужила причиной враждебного отношения к нему со стороны китайских властей, и его на несколько дней посадили в тюрьму. Архиепископ Иоанн сразу же вмешался и потребовал от Шанхайской мэрии освободить его, но в мэрии ему отказали. Владыка Иоанн писал в письме: «К сожалению, в деле архиепископа Виктора очень трудно было как-либо помочь... Высокопоставленное лицо, к которому я обратился по сему поводу, прямо сказало, что в дело вмешиваться не может»197. Некоторое время спустя владыка Виктор заболел, и его положили в больницу. Великодушие владыки Иоанна не знало границ – дважды он навещал того, кто запретил его в служении. Святитель Иоанн не держал никакой обиды на тех, кто участвовал в этой истории. Потом, когда одно из советских должностных лиц, ответственное за ситуацию в Шанхае, попытается эмигрировать в США и будет задержано американской иммиграционной службой, владыка Иоанн навестит и его198. В 1959 году, когда ему напишут, что епископ Ювеналий скончался, он ответит: «Молимся о упокоении Преосвященного Ювеналия»199.

Желая всеми средствами воспрепятствовать тому, чтобы церковное имущество попало в руки советской власти, уничтожавшей его, архиепископ Иоанн устроил так, что его епархия была признана Китайской Республикой, и даже принял китайское гражданство. Имущество церкви Святой Софии в Циндао было зарегистрировано вновь по китайскому законодательству, что в дальнейшем спасло его от уничтожения. Немалая часть имущества и архивов этого храма была перевезена эмигрантами в США и в Австралию. Большая же часть церковного имущества Шанхая была вывезена из Китая самим владыкой Иоанном. Среди прочего там было Евангелие XVII века, находящееся сейчас в Сан-Франциско. Просоветская газета «Новости дня» в своей статье от 25 августа 1949 года писала о том, что «раскольническая группировка эмигрантов, возглавляющаяся архиепископом Карловацкой ориентации, вывезла незаконно... (часть) церковного имущества, принадлежащего Пекинской миссии в Китае, а следовательно, советской церкви и советскому правительству»200. Как это признаёт сегодня священник Московского Патриархата о. Дионисий Поздняев, «всей правды (о советской власти – Б.Л.) владыка Виктор, пожалуй, не знал. Как, возможно, не знали ее многие, убеждавшие эмигрантов принимать советское гражданство и возвращаться на Родину. Паства шла за своими архиереями – не зная того, шла на верную смерть. Но не вся. Владыка Иоанн во многом был прозорлив... Он не намерен был принимать советское гражданство, заявляя во всеуслышание о том, что подобный шаг еще не свидетельство патриотизма. Шанхайское духовенство было на стороне своего владыки, миряне разделились во взглядах. 5 тыс. шанхайцев впоследствии эмигрировали в Америку и остались живы, о судьбе 10 тыс. выехавших в СССР можно только гадать – некоторые вышли живыми из сталинских лагерей»201.

В августе 1947 года было организовано массовое возвращение в Советский Союз советских граждан – для этого были снаряжены шесть кораблей, каждый из которых был рассчитан на тысячу пассажиров. Среди уезжавших были не только убежденные «советские патриоты», но и простые люди, введенные в заблуждение пропагандой. Один из них, Борис Позин, сегодня вспоминает: «Была советская пропаганда в Китае: выходил журнал “Огонек”, советские фильмы... обеспеченная старость, каждому пенсия (этого в Китае не было)... Сначала Советы хитро вывозили детей, хорошо устраивали и агитировали писать родителям и хвалить жизнь в Союзе»202. Владыка по-прежнему не одобрял позицию тех, кто отбывал в Советскую Россию, но всё же благословлял их перед отъездом, давал им с собой иконы и экземпляры Библии и наставлял на будущее. Николай Цепило, один из тех, кто тогда уехал в Россию, вспоминает, как последний раз видел владыку, когда, облаченный в лиловую мантию, стоя на высоком постаменте на причале нижней верфи Шанхая, он благословил всех отъезжающих на Родину. «В Советской России ты забудешь Церковь. Но помни о Боге. Помни своего покровителя – святого Николая Чудотворца. Будет трудно, будет тяжело, обратись к нему с молитвой»203.

В письме к митрополиту Анастасию архиепископ Иоанн пишет о том же: «Очень же многие перед отъездом у нас приобщаются, служат молебны, молятся и оставляют иконы, которые не берут с собой, или покупают иконы и кресты в дорогу»204.

Благословение святого хранило этих несчастных людей, которые столкнулись с ужасными превратностями судьбы. По свидетельствам, которые сейчас находятся в нашем распоряжении, советские таможенники конфисковали у них все относящиеся к вере предметы и книги прямо на границе. В дальнейшем многие попали в тюрьмы и лагеря – в том числе и на Колыму. Вот что пишет Маргарита Зинченко, в прошлом воспитанница приюта Свт. Тихона, вернувшаяся в СССР в 1946 году и проживающая сейчас в Екатеринбурге: «Я уверена, что владыка всегда молился за всю свою паству, уехавшую в СССР, а за своих воспитанников-приютян – особенно. Иначе как объяснить, что мы все выдержали страшные испытания, которые выпали на нашу долю?»205

После отплытия советских граждан ситуация разрядилась, а в храме по-прежнему собиралось множество молящихся. Вновь воцарился церковный мир.

Глава 7. Эвакуация из Шанхая

Падение Мукдена осенью 1947 года знаменует начало краха правительства Чан Кай Ши в Китае. Началась эвакуация из северных и центральных районов. Четыре тысячи беженцев уже переправились на остров Самар в Филиппинском архипелаге. Еще две тысячи православных эмигрантов из России, Греции и других государств по-прежнему оставались в Шанхае. Архиепископ Иоанн пишет: «Несмотря на отъезд огромной массы прихожан, в том числе почти всех самых деятельных, здесь остается еще значительная часть, и по праздникам собор имеет молящихся больше прежнего. Уезжающие стараются перед отъездом исповедаться и причаститься»206.

В 1949 году наступление противников Гоминдана набирало силу, войска Китайской «народной армии» приближались к Шанхаю, и паства владыки Иоанна стала собираться на Филиппины. 17 марта 1949 года святой Иоанн обратился с посланием к верующим города Урумчи и провинции Синцзянь. В нем он описал сложившееся положение и с редкостной пастырской заботливостью попытался утешить вверенное ему стадо.

«Попущением Божиим за грехи наши начались новые бедствия, которые отразились и на делах церковных. Ввиду сложившейся в стране обстановки была объявлена эвакуация русского населения, которая началась перед Рождеством.

Большинство нашей паствы уже находится на острове Самар на Филиппинах, куда последовала большая часть духовенства, остальные ждут, что будет дальше.

Оставаясь пока в богоспасаемом нашем граде Шанхае с немногими священнослужителями, болезную душой, что остаетесь вы снова без пастыря и возможности говеть и иметь церковное богослужение, тем более что неизвестно, когда и как то может быть восстановлено. События и обстоятельства не в нашей воле, и только Господа Бога надо молить о свышнем мире и спасении душ наших, о мире всего мира, благостоянии святых Божиих Церквей и соединении всех в одно стадо.

Не унывайте в сих скорбях и не колеблитесь в сих искушениях. Будьте верными чадами Православной Церкви и продолжайте в отсутствие священника собираться в воскресные, праздничные дни и в наступающие страстные дни в храм Божий. Воспевайте Богу и прочитывайте положенное на те дни для богослужения, уподобляясь первым пустынникам, также иногда подолгу лишенным священника. Не ищите благодати ни в какой другой вере, ибо истина только в Православной Церкви, про которую Христос рек: Созижду Церковь Мою, и врата адова не одолеют ей (Мф. 16, 18).

Не допускайте, чтобы какой младенец умер некрещеным, в случае опасности крестят миряне, как мной дается отдельное указание.

Сообщайте нам о вновь преставленных для совершения заочного отпевания. Также можете присылать имена для поминовения.

Проводите жизнь христианскую, уклоняясь от всего, что порочит и оскверняет человека, живите в мире и согласии, не занимаясь пересуживанием чужих грехов и недостатков, прощайте друг другу обиды, дабы и Отец Небесный простил нас. Воспитывайте детей в благочестии.

А главное, усердно молитесь, да направит Господь всё к лучшему, дарует полезное нам в жизни сей и особенно в будущей. Благословение Господне да будет на всех и на всяком из вас»207.

После того как в провинции Син-Кианг пришли к победе коммунисты, русские беженцы потоком хлынули в Шанхай, где их обустройством занялся приходской совет кафедрального собора. Беженцев расположили во французской казарме, где их часто стал посещать владыка Иоанн; там он совершал Божественную литургию. Всем было ясно, что пора готовиться к эвакуации.

Последняя воскресная служба православной общины в Шанхае, совершенная владыкой Иоанном, была особенно запоминающейся. Отец Кирилл Зайцев описывает ее так:

«Тот, кто не пережил того, что пережил Шанхай за последние месяцы, тот едва ли, при всей живости своего воображения, сумеет реально себе это представить. Жили сотни, тысячи людей, жили своим особым, десятилетиями сложившимся укладом, пользуясь иногда и нередко завидным благосостоянием, общественным весом, влиянием и в русских и в иностранных кругах, жили, будучи обставлены и личным комфортом, и целой сетью организаций, обслуживающих самые разнообразные нужды, – и внезапно все это исчезло, вихрем сметено. Все перегородки, разделявшие семью от семьи, лицо от лица, организацию от организации, – исчезли. Вся лествица социальных отношений рушилась. Остались люди – и ящики с надписью с/о IRO208... рядом с фамилией каждого...

На языке всех появился мифический Самар – предмет всеобщих устремлений. Прошлое покрылось дымкою. Настоящее свелось к навязчивой мысли: когда очередь, в каком списке, когда погрузка? Будущее воплотилось – ближайшее – в мытарствах, предваряющих погрузку и посадку, в казармах на Фрелютте, в одном из трех кораблей, везущих очередных счастливчиков, в вожделенном Самарском кампе (лагере). Дальнейшее будущее тоже исчезло: Самар закрыл его своей тенью. Мысль о том, что на Самар могут не взять, казалась катастрофой, угрожающей самому бытию. Весть о том, что кого-то вычеркнули из состава айровских подопечных, повергала в ужас и жертвы, и их друзей. А когда разнеслась весть о том, что эвакуация на Самар останавливается,– казалось, небо рушится...

И туда устремился русский православный Шанхай. В Церковь... Не просто в храм Божий, а именно в Церковь. Храмы посещались неплохо и ранее. С другой стороны, не все и сейчас оказались в состоянии достаточно усердно посещать храмы.

Люди ощутили то, что составляет существо Церкви, почувствовали себя людьми, объединенными Христом и во Христе...

Таким переживанием, которое, полагаю, останется незабвенным для всех, кто был участником его, явился день Торжества Православия в соборе.

Опустел Шанхай, поредели и ряды духовенства. Однако и храм был полон, и чин совершен был истово, благоговейно, рачительно – и внешне безукоризненно, а внутренне – как-то особенно собранно и проникновенно.

Предварен был чин словом владыки Иоанна, давшим обстоятельное и сильно сказанное истолкование его. В самом служении умиляло участие китайского духовенства. Рядом с русским протодиаконом о. Константином Заневским звучали голоса старшего протодиакона о. Елисея и молодого диакона о. Фотия, которые с глубоким чувством, с подлинным подъемом, с силою непоколебимой убежденности возглашали с кафедры и страшные слова “анафемы”, и утешительные моления о Вечной Памяти. Вторилхор – каким-то чудом Божьей милости не утративший, потеряв чуть не весь свой привычный состав, ни своей силы, ни полноты...

Но наибольшим, быть может, чудом надо почитать то несравненное молитвенное единение всей массы молящихся, которое воцарилось в храме.

Кучка людей оставалась в Шанхае – и та, готовая завтра сесть на какие-то чужие корабли, чтобы плыть в какие-то чужие, чужими руками устроенные места предварительного поселения,– а там неизвестно, когда двигаться, неизвестно куда, уходя всё дальше от родных очагов и покидая ставшие родными тут сложенные очаги... И вот эта кучка, устами малочисленного разноплеменного духовенства, возглашала свою верность Православию, утверждала едиными усты, единым сердцем Истину его, ощущала себя Церковью – и с наглядностью неотразимой воплощала собою Вселенскую Церковь, которую никакие врата адовы не одолеют!»209

В этой ситуации владыка старался спасти тех, кто не имел возможности уехать из Китая. Ради этого он попросил митрополита Анастасия в письме от 13 февраля 1948 года ходатайствовать перед женевской инстанцией «Международная организация беженцев» по делам о том, чтобы спасти тех, кого стали считать «коллаборантами» японских оккупантов: «В число их попали честнейшие и идейные люди, по необходимости принужденные занимать должности, чтобы помочь своим соотечественникам. Кроме того, и принципиально нельзя оставлять в руках противников людей, даже виновных»210. Китайцы, то есть дети, воспитывавшиеся в Свято-Тихоновском приюте, а также лица старше шестидесяти лет тоже не имели права эвакуироваться. В том же письме владыка просит митрополита Анастасия содействовать тому, чтобы и их можно было вывезти на Самар.

После того как владыка принял решение ехать в Соединенные Штаты, чтобы начать хлопоты для облегчения участи русских эмигрантов, эвакуировавшихся на Филиппины, он обратился в консульство США в Шанхае, чтобы получить визы. По словам В.А. Рейера, «владыка встретил недружелюбное отношение к себе со стороны вице-консулов. Он мне сказал, что, наверное, в следующий раз они заявят претензию, что прошение написано на недостаточно тонкой или толстой бумаге. Владыке было предложено явиться в консульство на следующий день, в одиннадцать часов утра. Когда же я приехал за ним в приют Свт. Тихона Задонского, то до одиннадцати часов владыка еще не закончил литургию. И только после часа дня мы отправились в путь. Я был уверен, принимая во внимание недружелюбное отношение к владыке в консульстве, что наше опоздание не обещает благоприятной встречи и результата, о чем я заявил владыке, который спокойно заметил: “Ничего, поедем”. В два часа мы приехали в консульство. К моему удивлению, чиновник любезно поднялся нам навстречу и сообщил, что все формальности окончены и виза готова...»211

Владыка уехал из Шанхая в числе последних – всего за три недели до прихода китайских коммунистов. На борту последнего корабля «Капитан Гордон» он вместе со своей паствой, находившейся в невыносимых условиях, 4 мая 1949 года отплывает из Шанхая на Филиппины.

С отъездом владыки была перевернута страница в истории Православной Церкви в Китае. 29 мая 1949 года китайские коммунисты захватили Шанхай. Некоторое число русских, оставшихся в этом городе, с помощью владыки впоследствии уехали на Запад. Другие, в том числе и духовенство с советскими паспортами, в 1956 году были возвращены в СССР. Тогда и была закрыта Русская православная миссия в Китае, а ее имущество передано китайскому коммунистическому правительству. Шанхайский кафедральный собор переоборудовали в склад, он вообще едва уцелел, и наконец в нем разместили Шанхайскую биржу... Сейчас стоит вопрос о том, чтобы преобразовать его в музей. Вплоть до самой «культурной революции» там оставались несколько китайских священников, благодаря которым на этой земле сохранялось Православие. Архиепископ Виктор же вернулся в СССР и скончался там в один год с владыкой Иоанном.

Глава 8. Исход на Филиппины и в Америку

В.А. Рейер вспоминает: архиепископ Иоанн «выехал на Филиппины в ответ на настойчивые просьбы своих пасомых, большинство которых, спасаясь от коммунистов, перебралось туда и находилось в отчаянном положении. Во время этого путешествия, находясь в непосредственной близости к владыке, мы убедились [в достоверности всего того], что так часто нам передавалось свидетелями его подвижнической жизни, которая – прости, дорогой владыка,– казалась нам иногда преувеличенной. По настоянию владыки не только ежедневно совершались литургии в свободном помещении, любезно предоставленном администрацией парохода для этой цели, но и беспрестанно им посещались все жаждавшие его молитв и утешений»212. На самом деле, как мы уже говорили выше, это путешествие для большинства было бегством в неизвестность; никто не знал, чем всё это кончится и каковы будут условия жизни там, куда они едут. Людям было известно, что придется провести несколько месяцев в лагерях для беженцев в ожидании визы в какую-нибудь свободную страну. В этой бедственной ситуации святой, как всегда, направлял верующих к «единому на потребу» и совершал Божественную литургию.

В.А. Рейер описывает приезд святителя в Манилу: «Город еще был в полуразрушенном состоянии, и квартирный вопрос стоял остро. После некоторых усилий нам удалось получить комнаты для владыки в “Манила-Отель”. Высаживающимся пассажирам с парохода было предложено выгрузиться до пяти часов вечера, после чего закрывалась таможня и было запрещено вывозить багаж. Я известил об этом владыку еще утром, и мы сговорились, что я приеду за ним и за его обширным багажом с церковной утварью на пароходе в три часа дня. С этим пароходом многие русские семьи уезжали в США, и все просили владыку помолиться с ними в последний раз. Время приходит к пяти часам, а владыка всё еще был занят, напутствуя и благословляя своих пасомых... Пришлось ждать еще продолжительное время, прежде чем мы покинули пароход. Было уже около шести часов вечера, и я был уверен, что на этот раз нас ожидают неприятности, что нас не пропустят и вернут обратно на пароход. Мы подъезжаем к контрольному пункту для осмотра багажа, и, к моему удивлению, таможенный чиновник, не осматривая вещей, предлагает нам проследовать дальше»213.

Прибытие архиепископа Иоанна на Филиппины, на остров Тубабао, было большим событием. «Великим праздником явился приезд из Шанхая владыки Иоанна, у которого чуть не со всеми была личная пастырская связь»214,– вспоминает отец Кирилл Зайцев.

Жизнь на этом острове была очень суровой. По прибытии беженцы были высажены на берег и должны были сами разбивать лагерь, выкорчевывая пышную растительность. Вот воспоминания одного из участников переселения: «Беженцы из Шанхая, числом около 5 тыс. человек, расположились в лагерях на Филиппинских островах... Вначале положение в лагерях было очень тяжелое во всех отношениях... На месте диких джунглей – высокой густой растительности – вырос город из палаток, имеющий госпиталь, свою полицию, свой суд... С одной стороны, требуют, чтобы все скорее записывались и уезжали в другие страны, с другой – приезжающие комиссии берут лишь здоровых и годных для работы. Отрезанность от остального мира – выходить из лагеря нельзя, писать [можно] только по-английски и сдавать письма открытыми, постоянные нелепые угрозы создают у людей состояние беспомощности, близкое к отчаянию»215. Еще один беженец описывает нужду, царившую на Самаре: «Сказывалось переутомление у тех, кто самоотверженно работал над устройством лагеря: иные среди них надорвали свое здоровье в непосильном труде. Тяжким было длительное пребывание в палатках... Пребывание месяцами между чемоданами, которые нужно было раскрывать для того, чтобы найти любую нужную вещь, и койкой, безо всякой другой мебели, вызывало утомление и напряжение нервов. [...]

Те же вопросы возраста и здоровья, в частности туберкулеза, встали и на Самаре. [...]

Поначалу казалось, что переселение на Самар не затруднит, а, напротив, облегчит использование обычного порядка выезда по визам. Оказалось наоборот. Изолированность лагеря и отсутствие связи с консулами вызвали временный паралич аппарата – и прикрепленными к лагерю увидели себя те, кто в нормальных условиях имел все основания надеяться на скорый отъезд в те или иные страны. [...] Не только не открылись для русских двери каких-то новых стран, но оказались закрытыми уже настежь было открытые для очень большой группы русских двери такой страны, как Аргентина. Мешок – из которого не видно выхода»216. К этому присовокуплялась враждебность со стороны руководителя лагеря, присланного от ИРО – организации, абсолютно чуждой всему русскому.

При таком положении отчаявшимся людям требовалось в первую очередь духовное подкрепление. Поэтому стараниями архиепископа достаточно быстро церковная жизнь буквально забила ключом. Были учреждены три храма и один женский монастырь. Возле монастыря находился «собор» – военный барак, где, совсем как в Шанхае, ежедневно совершались богослужения217. Всё было совершенно примитивным – даже колокола были сделаны из металлических бочек!

На Самаре владыка Иоанн находился в гуще событий, заботясь о приютских детях, о стариках и больных. Г. Ларин пишет: «Я был руководителем церковного округа, где был расположен храм владыки и где он жил со священниками и монахами. Я иногда сопровождал его в больницу в город Гюан, где лежали тяжелобольные русские; владыка навещал их, давал им карманные Евангелия и маленькие иконки. Как-то, войдя в русское больничное отделение, мы услышали страшные крики, доходившие издалека. На вопрос владыки о причине этих криков русская сестра сказала, что это безнадежная больная, которую, как беспокоящую своим криком больных, поместили в прилегающий к этому зданию бывший американский военный госпиталь. Владыка немедленно решил идти к больной, но русская сестра не советовала ему это делать, так как от больной исходит зловоние. “Это не имеет значения”,– сказал владыка и быстрыми шагами направился в другое здание. Я последовал за ним. Действительно, от больной женщины исходил неприятный запах. Подойдя к ней, владыка положил ей на голову крест и стал молиться. Я вышел. Владыка молился долго, затем исповедал больную и причастил. Когда мы уходили, она уже больше не кричала, но только тихо стонала. Через какое-то время мы снова поехали в госпиталь и едва успели въехать на нашем джипе во двор, как из госпиталя выбежала женщина и бросилась к ногам владыки. Это была та “безнадежная” больная, за которую он молился»218. По молитвам святого владыки совершалось множество исцелений; он, как мог, помогал своей пастве.

Чтобы облегчить положение своих чад, владыка добился аудиенции у филиппинского министра внутренних дел. Вот что пишет об этом В.А. Рейер: «Аудиенция нам была назначена через день, в 9 часов утра. В ответ на просьбу моей жены владыка разрешил привести в порядок его рясу для этого приема. В назначенный день в 8 часов утра я подошел с молитвой к двери его комнаты. Ответа не последовало, и так продолжалось несколько раз. Прождав еще некоторое время, я решил открыть дверь. Войдя, я увидел владыку, уснувшего на коленях. Владыка быстро поднялся и обещал сразу выйти. Через несколько минут он показался в дверях, но волосы на его голове были в беспорядке. Я почему-то решил, что в таком виде явиться к министру будет нельзя, и предложил владыке поправить волосы. Владыка отстранился и сказал: “Не надо, поедем”. Я был уверен, что нас не примут. Во-первых, мы опаздывали почти на час, а во-вторых, в таком виде едва ли допустят к министру. К моему удивлению, нас приняли сразу. Сам министр был очень любезен и внимателен и обещал сделать всё, что будет в его силах,– чтобы владыка не беспокоился, он постарался удовлетворить все его просьбы. Возвращаясь в отель, я рассуждал с самим собою, и мне стало очевидным, что человеческими мерками ни определить, ни оценить владыку нельзя. Что казалось для нас неопределенным, не являлось препятствием на его путях. Господь сопутствовал владыке в его делах, и существующие для нас преграды переставали существовать на его путях. В этом я был вынужден убедиться как в американском консульстве в Шанхае, так и на пристани в Маниле и в министерстве филиппинского правительства»219.

Наладив церковную жизнь в лагерях для беженцев, 12 июля 1949 года архипастырь отплыл в Сан-Франциско, чтобы подготовить почву для организации переезда верующих в США. Отец Кирилл Зайцев писал тогда: «Тысячи и тысячи ждут еще решения своей судьбы на Самаре. Владыка Иоанн едет прежде всего, силою вещей, как посол своей паствы, осиротевшей с его отъездом и утешение находящей лишь в мысли о том, что нужен был этот отъезд прежде всего для них самих, для помощи им,– туда, куда устремлены их взоры, откуда ждут они спасительного зова»220.

Накануне отъезда владыка испытал большую скорбь. Беженцы, как некогда израильский народ, который предпочел подчинение фараону жизни по заповедям в земле обетованной, оказались более склонны к мирским удовольствиям, нежели к хождению за тем, кто, подобно Моисею, вел их в благословенную землю жизни во Христе. Накануне Недели Всех святых, в земле Российской просиявших, они организовали концерт и спектакль. Архиепископ попросил у тогдашнего президента ассоциации русских эмигрантов предписать беженцам не участвовать в этих светских развлечениях накануне такого важного праздника и прийти в храм на всенощную. Увы, ему в этом отказали. Тогда владыка отправился на площадь, где должен был проходить концерт, и обратился с той же просьбой к руководителю оркестра, но так же безуспешно. На следующее утро владыка произнес проповедь, в которой бичевал тех, кто были русскими только на бумаге, в действительности таковыми не являясь, тех, кто забыл своих святых, находясь в таком сложном положении. «Затем владыка объявил, что эти люди не будут допущены ко святому причащению впредь до покаяния. Очень многие образумились трогательными обличениями своего святителя и покаялись. Владыка сам читал над ними разрешительную молитву»221,– вспоминает один из очевидцев.

По пути в Америку святитель остановился в Японии, сначала в Иокогаме, где его принял архиепископ Вениамин (Васалыга, † 1963), а потом в Токио, где помолился в православном кафедральном соборе222. Таким образом, своим «духовным оком» святитель «озирал всю Вселенскую Церковь Христову»223.

12 августа 1949 года архиепископ прибыл в Сан-Франциско, где его торжественно встретили в порту архиепископ Тихон и местное духовенство, а также множество его духовных чад из Шанхая, которым удалось эмигрировать ранее. Затем владыка уехал в Нью-Йорк на праздник Успения, а потом отправился в Свято-Троицкий монастырь в Джорданвиле в штате Нью-Йорк, где пребывал несколько дней, готовясь к тому, что ему предстояло совершить в Вашингтоне,– а именно убедить Сенат США принять беженцев из Тубабао. Как всегда, владыка готовился к этому молитвенно. Отец Кирилл Зайцев, принявший монашество с именем Константин, и профессор Н.Н. Александров помогали иерарху переводить на английский необходимые документы.

5 сентября владыка в сопровождении профессора Александрова отбыл в Вашингтон, чтобы добиться помощи для своей паствы, как было сказано в газете «Православная Русь», «все надежды возложившей на его молитвы и хлопоты»224. Начиная с 6 сентября он стал ходить по сенаторам и по правительственным инстанциям, а также встречаться с журналистами. Затем он нанес визит директору ИРО, от которого получил заверения относительно постройки на Филиппинских островах горного санатория для больных туберкулезом – этой болезнью, как было сказано выше, особенно часто болели беженцы. Архиепископ и профессор Александров были приглашены на заседание сенаторской комиссии, чтобы изложить суть дела; эта встреча состоялась 16 сентября, и доклад произвел на парламентариев хорошее впечатление225. С той же целью владыка отправился в Нью-Йорк. Во время Епархиального съезда Восточно-Американской епархии владыка Иоанн направил президентам Соединенных Штатов, Аргентины, Бразилии, Венесуэлы и премьер-министрам Канады и Австралии, а также генералу Мак-Артуру, ИРО и американским сенаторам следующее послание:

«Епархиальный съезд Американской и Канадской Архиепископии Русской Православной Церкви Заграницей [...] постановил обратиться к Вам с ходатайством об облегчении судьбы эвакуированных из Китая русских. [...] Насельники лагеря находятся в полной неизвестности о своем будущем, в постоянной тревоге, страдая, кроме того, от местных климатических условий и стихийных бедствий. Около 80% переболело недавно, от перенесенных тропических болезней силы их истощаются. Внезапный тайфун может уничтожить все постройки лагеря и причинить неисчислимые бедствия его обитателям.

Если они погибнут жертвою небрежности ИРО и равнодушия мира, ответственность должна пасть на виновников этого события, которое заслуживает наименования преступления против Бога и людей. Возможно ли действительно, чтобы в христианском мире не нашлось дверей, которые открылись бы перед горсточкой людей – тремя тысячами честных, лояльных тружеников, безупречных во всех отношениях, и их семей,– единственной ошибкою которых было поверить словам и первоначальным делам своих спасителей? [...]

Мы, представители Русской Церкви за границей, послушные велениям своей совести, возвышаем свой голос и заявляем во всеуслышание, что приходит последний момент для помощи соотечественникам на острове Самаре. Просрочка каждого дня может оказаться роковой. Мы умоляем во имя Бога, еще древле рекшаго устами пророка Моисея: Возлюбите пришельца (Втор. 10, 19), просим обратить самое серьезное внимание на судьбу несчастных “самарцев” и возможно скорее принять меры к переселению их туда, где они смогут не только найти приют, но и в значительной степени стать снова людьми, полезными обществу и своим семьям, и послужить стране, их приютившей»226.

Владыка Иоанн и профессор Александров временно устроились в Вашингтоне, чтобы иметь возможность лично повлиять на сенаторов в вопросе о беженцах. Архиепископ имел возможность часто встречаться с сенатором Нолэндом, который, пообщавшись с владыкой, принял решение отправиться на Филиппины и помочь русским эмигрантам. Иерарх получил первый проект закона, по которому беженцам позволялось переехать в Соединенные Штаты, но в нем упоминались только три тысячи двести беженцев, находящихся на Самаре, в то время как тысячи беженцев из Шанхая, Тяньцзиня, Гонконга и Формозы были обойдены молчанием. Тогда владыка потребовал внесения поправки. Официальная хроника сообщала: «Владыке Иоанну и проф. Н.Н. Александрову пришлось употребить огромную энергию и потратить немало времени, чтобы принять должные меры к защите интересов выходцев из Китая и, в частности, “самарцев”. Равным образом, проведена большая работа по личному осведомлению сенаторов о высококачественности китайских беженцев»227. Наконец, после пятнадцати часов непрерывной дискуссии, переработанный законопроект прошел в американском Сенате через голосование. Оно состоялось в Великую Среду 1950 года. На следующий день закон был принят. Так благодаря настойчивости святого закон был ратифицирован и ворота Америки распахнулись для большей части русских с Дальнего Востока. Около двух тысяч человек не знали никого, кто мог бы за них поручиться. В русскоязычной прессе Америки был опубликован призыв владыки: «Русские люди, имеющие американское подданство! Отзовитесь на беду ваших соотечественников, еще недавно живших своим мирным трудом в Китае, а ныне принужденных искать убежища в других странах. Новый закон открывает им двери США, но нужны поручительства для их въезда. Не будьте глухи к их горю: дайте их! Обещаю, что их получат достойные люди. Проявите милость к ближним, да Господь будет милостив к вам!»228. В силу всех формальностей эвакуация происходила достаточно медленно и завершилась лишь в 1952 году.

Перед отъездом с Самара в 1949 году святой обходил все палатки, благословляя их,– ведь беженцы находились под постоянной угрозой ужасных тайфунов, которые опустошали остров, всегда проходя через него. В течение двадцати семи месяцев, которые русские провели на Самаре, тайфуны случались не раз, но всегда обходили лагерь стороной229. 11 ноября 1950 года тайфун вновь пронесся над островом, но, приближаясь к поселению, разделился на два потока. Очевидец пишет: «Грозные признаки тайфуна появились с 4 часов дня. По всем районам лагеря было объявлено сиренами, звонками, что над нами нависла жестокая опасность: женщины, дети и старики должны немедленно переселиться из палаток в бараки, все работоспособные и желающие могут не покидать своих палаток, укрепив их “к сопротивлению”, причем должны быть готовыми к оказанию взаимопомощи на основании преподанных инструкций... Скоро тент Свято-Серафимовского храма не выдержал и разорвался надвое... В спешном порядке пришлось убирать из храма образа, церковную утварь и сносить всё в барак-склад... Шли грузовики с багажом и вещами... С грохотом небес сливались стоны и рыдания детей и женщин, в страхе и панике мечущихся в бестолковой сутолоке...»230. Тайфун не принес жертв на Тубабао, тогда как на втором филиппинском острове, Себу, погибло шестьсот жителей и было разрушено всё до основания. На Филиппинах все были убеждены, что беженцы на Тубабао были хранимы благословением и молитвами архиепископа Иоанна. 3 мая 1951 года на остров снова обрушился тайфун, почти полностью разрушивший лагерь; один из беженцев пишет: «К утру стало стихать. Когда взошло солнце, лагерь представлял страшную картину полного разгрома и разрушения... Все потеряли всё, что имели. Чудом можно объяснить, что никто не пострадал»231. Когда большая часть беженцев была эвакуирована, 9 декабря 1951 года пронесся еще один тайфун. Деревни острова были опустошены и город Гуиван тоже. Жертвы со стороны местного населения не поддавались исчислению. Лагерь был полностью разрушен, но погибли только двое русских. В послании к той части паствы, что еще находилась на Филиппинах, владыка Иоанн писал после катастрофы:

«Возлюбленной пастве на Филиппинах

Ныне, когда Ангели воспевают Рождшемуся Младенцу “Слава в вышних Богу и на земли мир, в человецех благоволение”, когда звезда Вифлеемская ярко светит, указуя волхвам путь к сошедшему с небес Сыну Божию, охватывая мысленным взором всю паству, особенно к вам обращаю его, пребывающие еще на Филиппинах возлюбленные духовные чада.

Постигшее вас бедствие и страшные часы, пережитые вами во время грозного господства стихии, наполнило ужасом и скорбью нашу душу, как и многих с вами прежде бывших на памятном для всех их острове.

Мы внутренне ощущаем ваши страдания во время стихийного бедствия, в значительно меньших размерах пережитого прежде и другими, ныне находящимися в других странах. Почему природа, в продолжение почти трех лет щадившая нашедших себе убежище на Тубабао, ныне так безжалостно разразилась на небольшой остаток, когда близко окончательное расселение? Нам вспоминаются слова Спасителя: Думаете ли, что те восемнадцать человек, на которых упала башня Силоамская и побила их, виновнее были всех, живущих во Иерусалиме? Нет, говорю вам, но если не покаетесь, все так же погибнете (Лк. 13, 4–5).

Совершившееся ныне есть напоминание всем прежде бывшим там о том, что могло их постигнуть и чего они избежали. Оно есть предостережение всем спасшимся, где бы они ныне ни находились, и пострадавшие ныне являются жертвою за всех. Сознательно или подсознательно, то ощутили многие и с особой болью восприняли весть о случившемся.

Мы всем сердцем и душою с вами, испытавшими ярость природы. В сии дни святочные особенно скорбим, что вы лишены даже утешения прославить Христа в храме, снесенном вихрем, лишившим вас и всех нас того священного прибежища, места молитвы, установленного еще первыми прибывшими на остров. Верим, однако, что и ваши испытания тем кончатся и свет Вифлеемской звезды озарит ваши дальнейшие пути. Стремитесь направлять вашу жизнь всегда по стезям правым, и лучи восшедшего ныне Солнца Правды осушат павшие на вас дождевые потоки и все ваши печали, разгонят тучи скорбей, и для вас воссияет свет Благоволения, мира и благоденствия. В Вифлееме Родивыйся и во Иордане Крестивыйся Христос да вас укрепит, направит и благословит.

Духом с вами пребывающий

† Архиепископ Иоанн.

Рождество Христово 1951 г.»232.

Однако, совсем как в Шанхае, испытания не исчерпывались стихийными бедствиями. Предстояло еще столкнуться с враждебностью ИРО. Стараниями владыки в Тубабао была открыта русская школа, продолжавшая программу русского лицея в Шанхае. Учреждение было открыто вопреки отказу властей; весь риск владыка взял на себя. Это, как писали тогда в газетах, стало толчком к тому, чтобы ИРО начала выступать против приюта Святителя Тихона. Атака приняла такие формы, что архиепископ Иоанн счел необходимым обратиться с телеграммой, в которой напоминал, что приют и лицей принадлежат Церкви и что попытки разрушения их будут рассматриваемы как борьба с Церковью и преследование религии. 15 июня 1950 года заместитель архиепископа, иеромонах Модест, получил от ИРО циркуляр, в котором содержалось требование закрыть школу и приют до 25 июля; обучение детей ИРО брала на себя, а духовное образование якобы должно было осуществляться только «в обычном порядке», то есть вне школьной программы. Все дети младше семнадцати лет должны были покинуть школу и обучаться в школе, относящейся к ИРО. Владыка ответил на это телеграммой, в которой просил ИРО не закрывать школу, так как дети должны были вскоре отбыть в США. Затем он отправил телеграмму на Самар, подчеркнув в ней незаконный характер решения ИРО, которое, как он предупредил, не следовало выполнять...

Господь, как и в Шанхае, утешал в скорбях вверенное владыке стадо. В Тубабао обновилась икона Божией Матери «Утоли моя печали». Владыка же, чтобы утешить своих чад, ожидающих отъезда в Соединенные Штаты, посылал им духовную литературу, отпечатанную русским монастырем в Джорданвиле, который осуществлял широкую издательскую деятельность.

15 октября 1952 года из-за последнего тайфуна пострадали несколько десятков беженцев (по большей части еще и больных), остававшихся на острове. Лагерь был вновь разрушен. При содействии владыки они получили визы во Францию. Там он их и встретил. Вот что писала «Православная Русь»: «Утром 23 декабря норвежский корабль, имевший на своем борту 70 русских беженцев в сопровождении трех врачей и девяти сиделок, прибыл в Марсель. Для встречи своей паствы выехал в Марсель к этому времени архиепископ Иоанн. Часть прибывших направлена в санаторий в Сент-Фуа-д’Аржантьер. Женщины будут помещены в санаторий в Монпелье»233. Святой вывез с Филиппинских островов всю свою паству.

Как мы увидим далее, по прибытии в Западную Европу он непрестанно будет хлопотать о тех, кто остался в Шанхае и в Харбине. Фостер Даллес, Эйзенхауэр и другие политики Запада не раз будут получать от него письма.

Безусловно, своим спасением беженцы обязаны ходатайствам владыки перед сильными мира сего, но в еще большей степени – его молитвам перед Небесным Престолом. Вознося молитвы о своих овцах, оставшихся на Дальнем Востоке, он заложил основы будущего русского прихода в Вашингтоне. В тот месяц, который он провел в американской столице, он ежедневно совершал Божественную литургию и другие службы на частной квартире, а затем – в часовне собора Епископальной церкви. Число молящихся всякий раз возрастало, и было решено основать приход во имя Усекновения главы Иоанна Предтечи234, так как в этот день владыка впервые совершил в Вашингтоне литургию. Чтобы собранная им паства не рассеялась с его отъездом, владыка не уезжал из Вашингтона, пока на приход не был назначен постоянный священник.

Во время пребывания в Соединенных Штатах владыка жил по привычке в нищете; об этом вспоминает епископ Николай (Велимирович), уехавший в США после Второй мировой войны: «В течение двух лет жизни в Нью-Йорке,– пишет о владыке Иоанне епископ Николай,– он получал менее 40 долларов в месяц. Это было всё его содержание. Люди, правда, из уважения к нему приносили ему дары в виде еды и одежды, что он тотчас же раздавал другим. Одной зимой я совершал с ним службу в русской церкви на Бронксе. Затем он проводил меня на улицу. [Владыка] имел на себе легкую рясу из тонкого китайского шелка.

– Хорошая у тебя ряса, брат Иоанн, и хорошо на тебе сидит,– сказал я ему между прочим.

Как только я это произнес, он начал снимать рясу, чтобы ее отдать. Я удивился и убежал. Эта ряса – дар ему от кого-то и воспоминание о Шанхае. Таков он – и только он»235.

В Сан-Франциско владыка начал готовиться к приему беженцев, которые в большинстве своем устроились жить именно в этом городе. Архиепископ Иоанн приступил к покупке дома для приюта Святителя Тихона Задонского. После долгих поисков он нашел здание, в котором разместили домовый храм. Как вспоминает один из свидетелей, архиепископ сразу же получил первое пожертвование в пять тысяч долларов, так как «люди всегда откликались на его призыв»236. Благодаря владыке Иоанну приют был зарегистрирован как учебное заведение. 24 сентября 1950 года владыка отслужил в Сан-Франциско литургию; по воспоминаниям верующих, храм там был «переполнен, как на Пасху»237. Архиепископ Тихон, уже выздоравливая, попросил владыку остаться в Сан-Франциско до престольного праздника, который бывает в ноябре, и он согласился.

Когда вся работа по подготовке переезда паствы в США была завершена, Синод Русской Зарубежной Церкви назначил владыку Иоанна архиепископом Западно-Европейской епархии, сохранив за ним и управление теми приходами, что остались от Шанхайской епархии (имелся в виду Гонконг, Сайгон, Сингапур и Формоза), а также теми верующими, которые не смогли уехать из Китая.

Один из верующих из Сан-Франциско вспоминает: «Я не думаю, что владыке было легко оставлять свою паству, но таково было распоряжение Синода, и владыка, как монах, никогда подобных распоряжений не только не нарушал, но и не протестовал против них. Мы, конечно, протестовали, я тогда собирал среди русских подписи к владыке митрополиту Анастасию с просьбой оставить владыку с нами». Но владыка Анастасий ответил так: «Весьма важные церковные обстоятельства неотложно требуют назначения Преосвященного архиепископа Иоанна в Европу, где с нашим отъездом в Соединенные Штаты требуется особая архиерейская бдительность»238.

Итак, для владыки пробил час отъезда. 12 июня 1951 года в Русском центре в Сан-Франциско верующие организовали прием в его честь. Его духовные чада упоминали в своих речах обо всем, что ему удалось сделать за такое краткое время. Один из очевидцев вспоминает: «Речи шанхайцев и тубабаовцев прерывались нередко с трудом сдерживаемыми слезами. В пространном слове своем прощальном владыка звал всех к исполнению церковно-национального долга русского человека, как в отношении к самим себе, так и к детям своим... Говорил владыка и о задачах конкретных ближайшего времени: он просил помощи приюту, его детищу, а сам обещал все усилия обратить и в Европе на продвижение вопросов о скорейшей эвакуации русского Шанхая и Китая. Получив благословение владыки, грустно расходилась осиротевшая паства владыки, так привыкшая к его заботам, к его духовному руководству. Напутственный молебен при большом стечении народа был отслужен архиепископом Тихоном в Радосте-Скорбященском соборе. Но в самый день предполагаемого отлета владыки в Венесуэлу, куда он перед отбытием в Европу к месту своего служения должен был отправиться для свидания с родными, выяснилось, что забастовка временно приостановила движение, и владыка неожиданно для себя и на радость своей пастве пробыл в Сан-Франциско лишнюю неделю...

В день отъезда в приютский храм к вечерне собрались снова многочисленные друзья владыки. Служил он один и после вечерни сам же отслужил молебен. Все плакали. Напряжение достигло предела, когда владыка, испрашивая у всех прощения, встал на колени... На двух автобусах и многих легковых машинах провожающие направляются на аэродром, откуда вылетел владыка 26 июня. Так происходило последнее прощание владыки с приютом и паствой. “Сцены прощания,– пишет в газете «Русская жизнь» В.Н. Коростелева,– были настолько трогательными, что описать их невозможно”. Преподав последнее благословение, владыка отправился на посадку, прошел в самолет, а провожающие запели: “Ис полла эти деспота”»239.

В июне 1951 года владыка Иоанн, по просьбе митрополита Анастасия, нанес краткий визит в Венесуэлу. Он служил в Каракасе и в Маракае и присутствовал в качестве председателя на собрании духовенства. Архиепископ Иоанн покинул Венесуэлу, «оставив у посещенных им приходов чувство радости и большей бодрости в их церковноприходской работе»240.

По дороге в Европу владыка Иоанн остановился в Нью-Йорке, чтобы доложить Архиерейскому Синоду о поездке в Венесуэлу. На этом заседании Архиерейский Синод пожаловал архиепископу Иоанну награду – бриллиантовый крест на клобуке241. Владыка хотел вылететь в Париж 16 июля, чтобы почтить память царственных мучеников в Париже, но обстоятельства задержали его на несколько дней в Соединенных Штатах, и он решил отправиться в Свято-Троицкий монастырь в Джорданвиле. Там монахи подарили ему точный список «Знáмения», Курско-Коренной иконы Божией Матери, содержащий фрагмент оригинала. Этот список был написан монастырским иконописцем игуменом (впоследствии архимандритом) Киприаном, а фрагмент о. Киприан достал, когда реставрировал оригинал иконы в Женеве в 1945 году242. Этот список Курской иконы «Знáмение» будет сопровождать архиепископа Иоанна во всех его пастырских поездках по Западной Европе; он будет источником духовной радости для всех верующих в его новой епархии.

Глава 9. В Западной Европе

«Божьим благословением и поспешением прибыв в Париж и во исполнение постановления Архиерейского Собора Русской Православной Церкви Заграницей от 27 ноября 1950 года и распоряжения Архиерейского Собора вступив в управление Западно-Европейской епархией и несение обязанностей представителя Архиерейского Синода в Европе, призываем Божие благословение на клир и паству Западно-Европейской епархии, равно как и нашей Дальневосточной епархии...»243. Так начинается новая книга указов святителя Иоанна. Это тоже новая страница его святой и многострадальной жизни. В Западно-Европейской епархии владыке пришлось столкнуться со сложной внутрицерковной ситуацией. Некоторые эмигранты под влиянием советской пропаганды отправились обратно в СССР навстречу суровым испытаниям. Другие, из опасения, что на волне победы СССР оккупирует даже Западную Европу, отправились в США. В Европе эмигрантское духовенство еле-еле сводило концы с концами. Чтобы прокормить собственные семьи, священники не задумываясь брались за любую работу, зачастую – самую тяжелую. Так, один священник в Тарасконе работал на литейном заводе, другой, в Виши, был садовником в больнице, а еще один священник трудился ночным сторожем на складе. Для того времени случаи самопожертвования среди духовенства были очень частыми. Вот строки из приходского листка, посвященные отцу Георгию Самкову: «Истощенный болезнью и физическим трудом, он шагал со своим чемоданчиком по дорогам и тропинкам, останавливаясь на ферме или в какой-нибудь отдаленной деревне»244. Кроме того, возникла иллюзия, что для Церкви в СССР наступают времена свободы. Положение еще осложнилось тем, что в Европе русская православная диаспора раскололась на три юрисдикции, каждая – со своей иерархией.

Вот в такую пору 21 июля 1951 года владыка прибыл в Париж. Из аэропорта он сразу же направился в храм Воскресения Христова в Медоне, где его принял настоятель, архимандрит Сергий Пфефферман. Вечером того же дня, окруженный толпой верующих, владыка Иоанн отправился в протестантский храм на улице Эрланже, где парижский приход организовал всенощное бдение. Интересно, что сам храм был выстроен в византийском стиле. На полукруглой стене алтаря изображена Голгофа. Поэтому на какое-то время он довольно органично преображался в православный храм – прихожане ставили там иконостас и расставляли иконы245. Храм был полон народа; нового архиерея ожидали верующие от всех юрисдикций, в том числе и из шанхайской паствы. При входе в здание владыку Иоанна встретил епископ Леонтий Женевский, который в Сербии был его духовным чадом. Еще в Шанхае владыка хотел его сделать своим викарием. Но Господь рассудил иначе: обоим владыкам пришлось вместе окормлять паству в Европе246. Владыка Леонтий приветствовал святителя краткой речью: «Преосвященный Владыко! В этот знаменательный год, когда Православная Греческая Церковь [...] празднует 1900-летие со времени прихода в Европу св. апостола Павла, Божественный Промысл послал тебя, как бы нового Павла, чтобы пасти врученную тебе ныне паству Западно-Европейской епархии Русской Православной Церкви Заграницей. [...] Нам известно, с какой любовью и почитанием провожала тебя твоя шанхайская паства. С такими же чувствами ждут и встречают тебя и здесь новые твои духовные чада...»247. В числе прочих на богослужении присутствовали игуменья Феодора и монахини Магдалина и Флавиана из Леснинского монастыря; они поклонились владыке до земли. Войдя в церковь и приложившись к иконам, владыка впервые обратился к своей парижской пастве с проповедью, посвященной теме исповедания православной веры словом и делом:

«От восток солнца до запад хвально имя Господне. Божией волей, во исполнение возложенного на меня послушания, ныне прибыв на запад Европы, впервые возношу с вами молитву, как со своей паствой. [...] Волею Божией русские православные люди теперь рассеяны по всему свету, и благодаря тому теперь Православие проповедуется и церковная жизнь существует там, где ранее не знали Православия. Медленно, однако неуклонно ширится истинная христианская вера. [...] Слово Божие говорит нам, что перед Страшным Судом по всему миру будет проповедана истина христианского учения. Могут сказать, что христианство уже давно проповедуется по всей земле, однако оно преимущественно проповедуется в виде тех или иных отклонений от подлинного учения. Чистое и правое христианское учение сохранилось только в Православии, и вот оно-то проповедуется ныне там, где его не знали. Мы рассеяны по всему миру не только для научения и исправления нас самих, но еще и для того, чтобы исполнить волю Божию о проповеди Православия всему миру.

Блажен, кто исполнит возложенное на него послушание проповеди Православия исповеданием своей веры и своей жизнью по вере, блажен, кто с чистой совестью воскликнет: “Ей, гряди, Господи”.

Быть сосудами воли Божией – великая честь, но и великая ответственность, ибо кому много дано, с того много и спросится. [...]

Воля Божия известна нам через Священное Писание и Предание, а как исполнять ее, нас научают правила и уставы Церкви, составленные Богом вдохновенными святыми отцами, которые на себе изведали путь борьбы с грехом и нравственного совершенствования, а ныне, увенчанные, предстоят Престолу Божию. Будем же следовать им и, устрояя свое личное спасение, своим словом и жизнью расширять вокруг себя свет веры. Чем ярче он будет светить, тем обильнее будет изливаться благодать Божия на род человеческий»248.

Все слушали его с огромным вниманием. Как вспоминает очевидец, «народ, можно сказать, с жадностью слушал для многих новое по характеру своему слово архипастыря»249. После всенощной был отслужен молебен перед списком Курско-Коренной иконы Божией Матери «Знамение», привезенным владыкой. После службы народ долго подходил под благословение владыки Иоанна. Многие расходились со слезами в глазах после этого незабываемого богослужения250. Одна прихожанка, увидев перед собой низенького седого старца в белой рясе, в изумлении воскликнула: «Да это же Серафим Саровский!»251

На следующее утро он служил литургию в храме в Медоне, где молящихся собралось еще больше. В последующие дни владыка побывал в кафедральном соборе Святого Александра Невского на улице Дарю, после встретился с действующими послами западных государств в Париже – скорее всего для того, чтобы ходатайствовать о тех «шанхайцах», которым еще не удалось уехать из Китая.

В эти первые месяцы кафедра святителя Иоанна находилась в Медоне; там он постоянно служил. По воскресеньям он иногда служил в Леснинском монастыре, в Фурке близ Парижа. В самой столице архиепископу служить было негде. Дело в том, что парижский приход отделился от Зарубежной Церкви, присоединился к Московскому Патриархату, а затем перешел в подчинение Константинополю. Как опытный пастырь, владыка был убежден, что церковные проблемы нельзя решать насилием, и когда кто-то из прихожан сказал ему, что нужно «бороться», чтобы вернуть себе церковь, святой Иоанн ответил: «Нет, не надо бороться, надо созидать!»252. Продолжая то дело, что было начато в Шанхае, владыка стремился примирить между собой православных и во Франции. Большинство русских, во главе которых стоял митрополит Владимир (Тихоницкий), подвижник и молитвенник, находилось в подчинении у Константинопольской Патриархии. Прибыв во Францию, владыка Иоанн поздравил митрополита с днем Ангела. Увы, этот шаг был воспринят враждебно: очевидно, под влиянием своего окружения, митрополит выразил свой протест против пребывания владыки Иоанна в Европе, так как это, по его мнению, могло стать лишь причиной раздора253. Тем не менее, понимая, что злу можно противиться только добром, владыка Иоанн не отчаивался и делал всё, что было в его силах, ради того, чтобы разногласия между православными русскими не усугублялись. «Мы скорбим о существующих разделениях, но мы не враждебны к тем, кто отошел от нас, кто не согласен с нами и не верит в правду нашего пути»254,– писал он.

Так, в 1952 году, когда страсти накалились до предела, под его влиянием было принято послание епископов Западно-Европейской епархии Зарубежной Церкви, призывающее к миру между Церквами Божьими. Воззвание, содержащее слова апостола Павла: Молю же вы, братие, именем Господа нашего Иисуса Христа, да тожде глаголете вси, и да не будут в вас распри, да будете же утверждени в томже разумении и в тойже мысли (1 Кор. 1, 10), гласило: «Русские люди за рубежом... ныне разделены, имея различные священноначалия, не имеющие между собою общения. Одно зло порождает другое, и возникшие разногласия привели к раздорам, к неповиновению церковным властям и непочитанию самих законов, правил и уставов церковных. Даже отстаивая правду и будучи правы по существу, мы, ревнуя не по разуму, своими попытками защитить добро часто еще более увеличиваем зло. Всё сие привело и приводит к упадку среди нас веры и благочестия, к потере ощущения правды и к безразличию к ней. Призванные стать проповедниками истинной веры среди других народов, мы вместо того своими действиями отвращаем от нее, и “ради нас”, как написано, имя Божие хулится во языцех (Рим. 2, 24). [...] Оставим взаимные осуждения и искания неправды у другого и приложим все усилия для восстановления церковного мира и единой Зарубежной части Русской Православной Церкви»255. Это послание заслужило благоприятный отзыв в периодическом издании Русского Экзархата Константинопольской Церкви: «Обращение к православным русским людям... производит благоприятное впечатление своим спокойным и мирным тоном... Действительно, поношения и клевета, устные и в печати, должны прекратиться, и пусть это послужит началом спокойного обсуждения о наших взаимоотношениях. Различие понимания устроения Русской Церкви за границей не должно быть поводом к какой-либо вражде. Если в настоящее время в силу ряда существенных причин нет единого управления в Русской Церкви за рубежом, то, с Божьей помощью, можно добиваться, чтобы Ее ветви жили как сестры во Христе»256. Уповая на это, владыка Иоанн сослужил совместно с клириками Экзархата и всячески проявлял свою братскую любовь по отношению к митрополиту Владимиру. «Не раз посещал митрополита Владимира наш святитель Иоанн,– пишет архиепископ Серафим,– а после Рождества посылал к нему колядовать кадет Версальского корпуса»257. В соборе на улице Дарю в Париже по случаю пятидесятилетия епископской хиротонии митрополита, который получил от Константинопольской Патриархии вторую панагию, состоялась торжественная церемония. Автор биографии митрополита Владимира пишет: «Первым поздравил владыку митрополита архиепископ Иоанн»258. Эта верность дружбе продлится и после кончины митрополита. Владыка Иоанн, не имея возможности присутствовать в Париже на его похоронах, благословил своего викарного епископа, Преосвященного Антония, сослужить на отпевании259 и распорядился, чтобы духовник из Леснинского монастыря поминал усопшего в течение положенных обычаем сорока дней260. До самой его блаженной кончины святитель ревновал о единстве Русской Церкви за границей. Вот что он написал в декабре 1965 года: «Желательно [...] сделать попытки восстановить единство Русской Церкви за рубежом и во всяком случае смягчив предварительно отношения с отколовшимися от нее частями»261.

Но вернемся к парижскому приходу. Протестантская община на улице Эрланже перестала предоставлять место для богослужений. Некоторое время спустя один католический священник, симпатизировавший Православию, предоставил в распоряжение владыки храм, расположенный на улице Сакс, 28; архиепископ Иоанн посетил монсеньера Фельтина, кардинала-архиепископа города Парижа, чтобы испросить разрешение пользоваться этим храмом. Именно там владыка впервые будет служить в Западной Европе Страстную седмицу. Одна из прихожанок написала: «Девятимесячное пребывание его [архиепископа] в Париже успело уже оказать свое действие, и личность его оказывает всё большее притягательное воздействие на людей, пусть сначала и отчужденных несколько из-за его требовательности, но теперь всё больше начинающих понимать и духовную красоту, и силу возглавляемых им богослужений»262. Однако католический храм предоставили русской общине лишь на время, и поэтому нужно было искать другой выход; при этом было очевидно, что в такое время найти подходящее помещение будет очень сложно. Наконец благодаря настойчивым стараниям двух прихожан – А.Б. Григоровича-Барского и И.А. Дулгова (впоследствии архиепископ Серафим) было найдено небольшое помещение. Теперь, почти как в Тубабао, «собором» владыке служили, правда, уже не палатки, а два небольших смежных помещения гаража. В них не было ни окон, ни вентиляции, всегда было сыро и холодно. Этот примитивный храм на улице Рибера в шестнадцатом округе Парижа был освящен во имя Всех святых, в земле Российской просиявших. Для святителя важно было не здание, а молитвенная жизнь, которая царила в нем. Одна из верующих вспоминает: «Я лично любила эту церковь в гараже. В ней хоть и было убого и была она маленькая, но было в ней очень молитвенное настроение. Наш дорогой владыка очень часто приезжал и у нас служил. С ним было так легко молиться. Он заражал своей молитвой»263. Только в 1961 году святому удастся отыскать более подходящее место для богослужения на улице Клод Лоррен, тоже в шестнадцатом округе. Эта новая церковь также была посвящена Всем святым, в земле Российской просиявшим. Освящал храм сам архиепископ Иоанн вместе с епископом Антонием Женевским 25 декабря 1961 года; это событие состоялось в день памяти святителя Спиридона Тримифунтского по старому стилю.

До мая 1952 года архиепископ Иоанн жил у протоиерея Александра Трубникова († 1988), настоятеля прихода Воскресения Христова в Медоне, а затем переехал в Версаль. Отец Александр, долгие годы возглавлявший свой приход, издавал журнал «В Духе и Истине» («Dans l’Esprit et la Verité») на французском языке, где публиковались многочисленные переводы житий святых и богослужебных текстов; влияние владыки Иоанна сказалось и на этом издании.

Духовным центром Русской Православной Церкви Заграницей во Франции был монастырь Леснинской иконы Божией Матери. Он был основан в России в 1885 году; там хранилась чудотворная Леснинская икона Божией Матери, явленная в 1683 году. Этот известный в России монастырь получил благословение святого праведного Иоанна Кронштадтского; его поддерживал царь-мученик Николай II. После революции монастырь был эвакуирован в Румынию, затем шестьдесят две монахини монастыря, по приглашению короля Александра и сербских церковных властей, переехали осенью 1920 года в Королевство сербов, хорватов и словенцев (впоследствии Королевство Югославия), где способствовали развитию женских сербских обителей, совершенно исчезнувших со времен турецкого ига. Леснинским монахиням предоставлен был Хоповский монастырь. Сестрам суждено было пребывать в Хопово со своей святыней, чудотворной иконой Божией Матери, до 1943 года. В 1941 году область, в которой находился монастырь, вошла в новое «государство» хорватских усташей, которые преследовали леснинских сестер. В 1943 году коммунисты-партизаны пришли и ограбили монастырь. А ночью в среду на Страстной седмице пришлось сестрам пережить страшное огненное испытание, когда коммунисты подожгли обитель. Горели все монастырские здания, кроме храма. Добрые сербы из соседнего местечка стали вывозить сестер, и многие православные семьи приняли их, приютили. Но скоро немецкие оккупационные власти выгнали сестер в Белград, где те временно поселились. После того как коммунисты пришли к власти в Югославии, монастырь одно за другим постигали тяжелые испытания. Игуменья Феодора († 1977) решила, что для общины будет предпочтительнее покинуть Югославию и найти убежище во Франции. Благодаря усилиям епископа Нафанаила это осуществилось; римско-католический епископ Боссар помог им получить визы. Леснинских монахинь приняла католическая община в Сен-Клу, а впоследствии, в декабре 1950, им удалось найти дом в окрестностях Парижа, в Фурке264.

Игуменья монастыря, мать Феодора (в миру княгиня Львова), была выдающейся во всех отношениях личностью; в ней сочетались высокая духовность и мощный, образованный ум. Помогали ей мать Магдалина († 1987), отец которой, граф Павел Граббе, участвовал во Всероссийском Соборе 1917 года, а прадедом был известный богослов Хомяков, и мать Флавиана († 1979), талантливый иконописец. Все трое любили и понимали владыку Иоанна, который часто приезжал в монастырь и служил там. «Особое внимание святитель Иоанн обращал на богослужебные порядки [в монастыре] и устав. За военные годы в Хопово и особенно в Белграде в практику богослужений внедрилось много сокращений и упрощений, и владыка начал постепенно возвращать монастырь к более строгому уставному порядку. На монастырском клиросе сохранились многие его записи и переводы из греческих и выписки из сербских богослужебных книг»265. Владыка даже думал о том, чтобы устроить в Фурке епархиальное управление, но ему пришлось от этого отказаться, чтобы не нарушать монастырский покой. Он относился к сестрам очень деликатно. Алексей Солодовников рассказывал, что однажды владыке подали еду на особой тарелке. Он молчал и не притрагивался к ней. Игуменья поняла, что он не будет есть, пока ему не накроют в такой тарелке, из каких едят все сестры266.

В мае 1952 года владыка переехал из Медона в Версаль. Епархиальное управление он расположил именно там, в здании русского Кадетского корпуса имени императора Николая II на улице Дуглас Хейг, 8. На первом этаже в одной из построек была маленькая церковь во имя святителя Николая. Е.Г. Черткова описывает келью владыки, которая была на самом деле комнатой в девять квадратных метров на последнем этаже главного здания: «В келье был стол, его кресло и несколько стульев вокруг стола; в углу иконы и аналой с книгами. Кровати в келье не было; владыка никогда не ложился спать. Иногда, когда мы с ним разговаривали, он, сидя в кресле, начинал дремать. Тогда я останавливалась, но он сразу говорил: “Продолжайте, продолжайте, я слушаю”»267. А вот детали, о которых рассказывает Валентина Дикова: «В келье было очень просто, свято и мирно. Письменный стол был завален письмами – на многих письмах лежали деньги для посылки, – владыка всем помогал чем мог, а главное – молитвой»268.

В новой резиденции распорядок дня у владыки был следующим: в семь утра он служил утреню, затем – часы и литургию, которая заканчивалась к одиннадцати часам. Потом еще с час архиепископ оставался в храме, а затем переходил к своим повседневным делам: слушал доклад секретаря, принимал посетителей и т.д. В три часа дня он прерывал свои дела, чтобы вычитать девятый час. В пятнадцать тридцать он спускался в трапезную, где ему подавали кофе. До шести вечера он снова занимался делами, а в шесть служил вечерню. После службы он, часто собственноручно, писал ответы своим многочисленным корреспондентам, о чем стоит вкратце рассказать.

Владыка всегда начинал свои письма изображением восьмиконечного креста, затем ставил дату по старому стилю с именем святого, память которого совершалась. Поздравления с днем Ангела он отправлял в сам день праздника. Больные и скорбящие получали от него слова утешения в несколько строк, например такие:

«Обретение честной главы св. Иоанна Предтечи,

24 февраля (9 марта) 1954 г.

Страждущая Ольга!

Да поможет тебе Господь и исцелит тебя. Господь попускает нам страдать, с тем чтобы мы восчувствовали нашу слабость и стремились более усердно к Источнику всякого блага, нашему Творцу, дающему каждому то, что ему полезно. Да укрепит тебя Господь. Я молился за тебя и буду молиться за литургией. Да простит тебе Господь все твои согрешения. Иди исповедайся и приими причастие Святых Таин. Да будет благословение Господне с тобой и с твоей сестрой Софией. Да поможет Бог и болящей Гайде (племяннице-латышке).

Твой архиепископ Иоанн»269.

Владыка прерывал работу с корреспонденцией, чтобы присутствовать на вечерней молитве кадет, после него он рассказывал им житие святого, память которого совершалась в этот день. Но часто бывало и так, что еще до молитвы он спускался в интернатскую столовую и беседовал с воспитанниками за едой. Как и в Югославии и в Китае, он очень интересовался детьми и относился к ним с большим вниманием. Один из тогдашних воспитанников кадетской школы вспоминает, что, когда он освящал их здание, окропляя его крещенской водой, он кропил даже снежные крепости, выстроенные детьми. Когда кто-то этому удивился, он ответил, что опасается, как бы постройки не обрушились и не повредили бы детей. Один из его современников пишет: «Невесомое, но явно ощущаемое влияние владыки воздействует на весь уклад корпусной жизни. Меньше ссор и драк, больше подтянутости и здоровой дисциплины... На воскресных богослужениях столько желающих прислуживать, что не хватает стихарей. Все, особенно маленькие, совсем неопытны. Обычно строгий и требовательный во время богослужений, владыка оказывает снисхождение...»270. Через некоторое время после вечерних молитв объявлялся отбой, жизнь в пансионе замирала, и в этот-то час и начиналась самая напряженная для владыки пора...

Святитель Иоанн взял под свою опеку, помимо кадет, пансион в Тионвиле, о котором стоит сказать несколько слов. В 1905 году Варвара Кузьмина основала в Санкт-Петербурге школу, ставшую знаменитой благодаря своей педагогической системе и преподаванию языков. После революции Кузьмина эмигрировала в Болгарию и основала в Софии лицей с теми же принципами обучения, что и ее заведение в России; на сей раз в лицее насчитывалось 4 тыс. воспитанников. В 1944 году лицей был разрушен во время бомбежки; уцелел только красный угол с иконами. Около 1950 года Кузьмина эмигрировала во Францию, перевезя с собой две чудом сохранившиеся иконы, одна из которых и по сей день хранится в храме Всех святых, в земле Российской просиявших, на улице Клод Лоррен в Париже. Во Франции Кузьмину почти сразу после приезда ожидал сюрприз: французское правительство пожертвовало ей значительную сумму в признательность за тот вклад, который она внесла в развитие французской культуры за рубежом. Кузьмина, которой к тому времени было семьдесят лет, тут же на эти неожиданные средства организовала, с благословения владыки, новое учебное заведение во имя святых Веры, Надежды, Любови и матери их Софии. Она приобрела замок в деревушке под Тионвилем. В первый же год, когда там было всего семь учеников, туда стал приезжать владыка Иоанн. Там произошло чудо, сильно поразившее ребят: женщина с четырьмя детьми, охваченная паникой, подбежала к владыке, рассказывая о своем несчастье. Один из ее сыновей серьезно заболел, и доктор велел забрать его из больницы домой, так как тот якобы был безнадежен. Владыка горячо молился у постели ребенка. Затем он впустил всю семью и причастил маленького больного, говоря, что тот должен скоро поправиться. И действительно, к концу дня жар прошел, и ребенок выздоровел271. Школу позднее перенесли в Шалифер, под Париж; под опеку заведения были взяты несколько русских пенсионеров. Владыка появлялся там один-два раза в месяц. Приезжал он около десяти часов вечера и сразу же направлялся в домовый храм. Затем он ужинал вместе с экономкой заведения, Марией Дмитриевной Ивановой. Она вспоминает, что владыка спрашивал у нее, есть ли какие-либо затруднения. Она всякий раз отвечала, что они заключаются главным образом в материальных трудностях. Казалось, что владыка засыпает, и тогда Иванова замолкала. И тут собеседник сам возобновлял разговор на том месте, где он прервался, затем доставал из кармана деньги, зная заранее, какая там находится сумма. Утром владыка служил литургию, на которой присутствовали все дети. Перед литургией постоянно звонил телефон – многие просили, чтобы владыка помолился о них за службой272. Во время школьной трапезы архиепископ Иоанн ходил взад и вперед по трапезной, рассказывая детям жития святых. Он поощрял то, чтобы дети читали в храме, и всегда в этом отдавал им предпочтение перед взрослыми, даже если это было сложное для чтения Шестопсалмие, при этом мягко исправляя их ошибки. Настоятелем владыка назначил протоиерея Аристарха Пономарева, пожилого батюшку из Харбина. К сожалению, в 1964 году школа закрылась.

Вообще, как и в Китае, владыка присутствовал везде, где собиралась русская молодежь, в том числе и у «Витязей», следя за тем, чтобы воспитание юного поколения осуществлялось в православном духе. Он даже ходил в иезуитский колледж святого Георгия в Медоне и встречался там с русскими православными детьми. Хроника тех лет упоминает о том, как он однажды провел весь вечер в интернате, беседуя с учениками. В другой раз, когда он беседовал со школярами, они собрались вокруг него кружком, не побоявшись нарушить почти что военную дисциплину заведения. Владыка пригласил детей присутствовать на вечерней службе в Медоне, исповедаться там и на следующий день причаститься. Тех, кто хотя бы немного говорил по-русски, владыка исповедовал сам273.

Архиепископ Иоанн не только заботился о детях, но еще и взял под свое покровительство общество «Православное дело», имевшее своей целью «обучение основам православной жизни и помощь православным организациям». На открытии первого съезда общества в 1959 году святитель Иоанн в характерной для него манере настойчиво предупреждал о существовании «подводных камней», которых следовало избегать: «Главное – в нашей преданности великим идеям не считать великими себя и смиренно проводить свою жизнь и служение, памятуя, что от себя мы по преимуществу приносим все грешное, и лучшее, что мы можем принести, рождается в покаянии и смирении»274.

Первостепенную важность для владыки имело устроение в Западной Европе подлинно литургической жизни, без чего нельзя и думать о христианской жизни. По его собственному признанию, «в церквах нам легче отбросить все земные заботы и всего себя посвятить молитве. Совместной молитвой мы выражаем любовь друг к другу, поэтому во время обычных богослужений не следует читать особых молитв, нужно внимательно следить за богослужением и всем вместе отдавать знаки богопочитания (поклоны и т.д.). Такая общая молитва увеличивает у молящихся молитвенное воодушевление, передаваемое от одного к другому. Бог слышит каждого и на каждом месте, но особенно чувствуется Его благодать в храмах, о чем являл людям во многих видениях (видение Покрова Богородицы Андрея Юродивого, видение преподобного Серафима Саровского во время малого входа, Ангелы служили со свт. Спиридоном и др). “Богу угодна домашняя молитва, но еще угоднее молитва в церкви”– было явлено святой праведной Иулиании275. По церковным правилам, христианин, который не был три недели в церкви на литургии, подлежит отлучению, а клирик – лишению сана.

...Участие в общественном богослужении есть знак принадлежности к Церкви, как и уклонение от него означает отречение от Церкви»276.

Так же как и в Шанхае, владыка призывал священство и мирян к тому, чтобы службы совершались максимально приближенно к церковному уставу277. Будучи знатоком богослужения, он имел обыкновение немедленно исправлять ошибки и упущения в порядке службы278.

Приехав во Францию в 1951 году, он писал: «Богослужение в своем составе содержит всю полноту догматического учения Церкви и излагает путь к спасению. Оно представляет неоценимое духовное богатство. Чем полнее и точнее оно совершается, тем бόльшую пользу получают принимающие в нем участие. Совершающие же его небрежно и сокращающие его по лености священнослужители обкрадывают свою паству, лишая ее самого насущного хлеба и похищая у нее самое ценное сокровище»279. Чтобы молитва была не только «внешней», владыка говорил, что нужно «внимать каждому слову, которое произносится или читается»280. Вот почему, по его мнению, лучше отпевать сразу двух или более покойников, чем отпевать их поочередно и сокращать службу, тогда как «каждое слово молитвы для усопшего есть как капля воды жаждущему»281.

Помимо всего прочего, владыка желал, чтобы пение не заменялось чтением, за исключением тех случаев, когда петь невозможно. Ведь «действие пения гораздо сильнее, и весьма редко чтение может заменить пение»282,– говорил он. Заботясь о том, чтобы пение по духу было церковным, он не терпел, когда оно становилось театральным: «Надлежит всегда помнить и сознавать, что церковное пение есть молитва и что пение молитв должно совершаться благоговейно, для возбуждения к молитве стоящих в церкви. Недопустимы напевы и песнопения, лишь услаждающие слух, но по содержанию или по исполнению не располагающие к молитве, а также не соответствующие данному богослужению, событию, отмечаемому Церковью, дню и церковному уставу. Вместе с тем, поведение поющих должно быть благоговейным и соответствующим высокому званию церковных певцов, соединяющих голоса свои с голосами Ангелов. Наблюдение за тем лежит на обязанности руководителей пения и на совершающем богослужение служителе, указания коего должны исполняться беспрекословно»283. В ходе очередного Архиерейского Собора он просил, чтобы были приняты все меры по искоренению мелодий, чуждых духу Церкви, которые никоим образом не побуждают к молитве. Он издал Указ, по которому на день памяти святого Романа Сладкопевца и Иоанна Кукузеля, то есть 1 октября по старому стилю (14 октября по гражданскому календарю), назначался праздник певчих. В этот день по окончании литургии полагалось пропеть певчим многолетие; владыка писал: «По окончании богослужения желательно устроить прихожанам храма угощение для певчих как знак внимания и благодарности за их труды и усердие»284.

Еще владыка настаивал на том, чтобы утреня совершалась с утра, а не накануне вечером, за исключением дней, когда совершается всенощная. «Весьма необходимое для верующих: даже краткое пребывание утром в храме благотворно действует надушу и дает направление всему дню, освящая его»285,– говорил он. Более же всего внимания архиепископ уделял, естественно, Божественной литургии. Он учил, что «литургия должна совершаться, если невозможно ежедневно, по крайней мере неопустительно во все воскресные и церковнопраздничные дни, независимо от количества могущих быть на ней богомольцев. Она есть бескровное жертвоприношение за весь мир, и совершение ее есть долг священника»286. Большое значение святитель придавал приготовлению Святых Даров, то есть проскомидии. Одна из верующих вспоминает, что у владыки был «большой блокнот, который он всегда носил с собой, где он помечал имена всех, кто по воле Божией встретился на его пути,– он поминал их за проскомидией каждый день»287. По воспоминаниям отца Адриана (Корпорала), «дискос был переполнен из-за множества поминовений. Из каждого “кармашка” он доставал записки с именами, каждый день добавлялись всё новые – из писем, доставленных со всех частей света: люди просили его молитв, особенно за больных. К тому же он хорошо запоминал всех, с кем ему довелось встречаться в своей деятельной жизни. Он знал и помнил их нужды, и уже это было для людей утешением. Во время Великого входа с Дарами он начинал новое поминовение по вновь полученным запискам, так что хор должен был иногда трижды повторять Херувимскую»288. Протоиерей Чедомир Остоич289 вспоминает, что владыка Иоанн поминал еще и всех усопших, имена которых сообщались в некрологах газеты «Русская мысль», выходящей в Париже. Все, кто входил в алтарь, когда святитель совершал проскомидию, удивлялись его сосредоточенности. А.М.П. вспоминает, что, будучи мальчиком, он вошел в алтарь, чтобы прислуживать (причем он раньше часто прислуживал при разных архиереях), и что совершенная святителем проскомидия произвела на него такое впечатление, что его внутренний мир изменился навсегда290. Владыка издал указ, в котором напоминал верующим, что инославных поминать на Божественной литургии нельзя291, поскольку поминаемое лицо участвует в богослужении, а те, кто не являются православными христианами, не могут этого делать. Это никак нельзя назвать фанатизмом – мы видели, что владыка делал добро всем, независимо от вероисповедания; в этом проявлялось его уважение к канонам Церкви. К тому же он позволял служить по инославным панихиды кратким чином и без кондака, если те помогали православным или с уважением относились к Православию. И хотя он помнил, что нельзя поминать тех, кто в здравом уме наложил на себя руки, он всё же позволял служить панихиды по тем, кто совершил самоубийство, находившись прежде на лечении в психиатрической больнице, с той оговоркой, что необходимо получить на это благословение архиерея. Всё это показывает, что владыка твердо придерживался своих принципов, но был снисходителен при их конкретном применении.

Литургии, которые совершал владыка, везде, в том числе и в Западной Европе, производили глубокое впечатление на верующих. «Ни один из знакомых мне иерархов не служил так, как служил владыка Иоанн, в частности совершая Божественную литургию с такой молитвенностью и глубоким проникновением. Он всецело углублялся в молитву. Когда он благословлял богомольцев, произнося слова: “Призри с небесе, Боже, и виждь...”, ими действительно ощущалось, что они – тот благословляемый виноградник, на который владыка призывал милость и благодать Божью»292,– вспоминает Елена Городецкова. Как бы желая подчеркнуть единство Церкви, архиепископ Иоанн произносил эти слова один раз на церковнославянском, второй раз по-гречески, а в третий раз – на каком-то другом из языков, в том числе и на арабском, латыни и даже китайском! Еще владыка желал, чтобы прихожане, насколько возможно, участвовали в службе пением или чтением, дети – прислуживая в алтаре. Он издал указ, в котором требовал, чтобы все молящиеся пели Символ веры и «Отче наш» на литургии и «Воскресение Христово видевше» на воскресной утрени293.

Когда русская и греческая богослужебные практики расходились, владыка непременно следовал греческой. Поэтому к возгласу «Со страхом Божиим и верою приступите...», который священник произносит, выходя с чашей из алтаря, владыка, следуя греческому тексту, прибавлял «с любовью». Согласно одному из его указов, на заамвонной молитве на литургии следовало читать «согласно ее подлиннику, неизменно хранимому всё время Греческой Церковью, ’’благоверным царем”, а не просто ’’православным христианам”, как указывалось в современных изданиях богослужебных книг294. Тропарь третьего часа («Господи, Иже Пресвятаго Твоего Духа...» – Примеч. ред.) в момент эпиклезы, которого нет в греческом тексте, он не опускал, но произносил его тихо, считая, что в литургии свт. Василия Великого он нарушает последовательность молитвы. Тем не менее он признавал, что этот тропарь важен для священника, который должен ощущать свое духовное несовершенство, неспособность совершать Таинство295. В Великую Среду владыка совершал Таинство соборования «по обычаю московского Успенского Собора и восточных Церквей»296. В Великий Четверг он совершал чин омовения ног. На пасхальной службе он также следовал греческой традиции. Поэтому до возгласа «Слава Святей, и Единосущней, и Животворящей, и Нераздельней Троице» на пасхальной заутрени он читал Евангелие о воскресении Христовом (Мк. 16, 1–8) перед дверями храма. Что касается чтения Евангелия на различных языках, оно происходило на пасхальной вечерне, а не во время литургии, как это принято в Русской Церкви. Владыка читал Евангелие по-еврейски, а остальное духовенство – на греческом, латыни и других языках, на которых говорят православные народы, даже на грузинском, сербском, румынском и украинском! Отдание Пасхи же служил по пасхальному чину. Кутью он предписывал готовить из пшеницы, а не из риса297, как это с недавнего времени начали делать в Русской Церкви и из-за чего скрадывается символический смысл этого обряда, отсылающего к притче о зерне, упавшем в землю (см.: Ин. 12, 24). Владыка с ходу переводил с греческого тропари тем святым, которым в славянских Минеях помещены лишь общие тропари, а не особые298. В монастыре в Джорданвиле сейчас хранятся греческие Минеи, которыми он пользовался.

По отзывам священнослужителей, владыка Иоанн был очень строгим, требовал от них чистоты в алтаре и на жертвеннике, чистоты священных сосудов и антиминса. Чтобы служба шла гладко, богослужебные книги должны были быть расставлены по порядку, а закладки находиться на своих местах. Владыка всегда аккуратно складывал свое облачение и этого же требовал от других. Если прислужник подходил под благословение для ношения стихаря и последний был неаккуратно сложен, то владыка благословения не давал299. В одном из своих указов архиепископ Иоанн напоминал священнослужителям о том, что «священнослужители обязаны изучать правила, касающиеся совершения богослужения, и всё время развивать свои знания. Почти полное незнание самых обычных церковных служб показывает пренебрежение к своим первейшим обязанностям»300. Более того, священнослужители в каждой епархии должны были вести две книги301. Первая – синодик, куда записывали имена всех живых и усопших, которых постоянно поминали на всех службах, а также тех, кто скончался недавно и кого, следовательно, нужно было поминать за каждой литургией и на общих панихидах. Вторая книга – богослужебный журнал храма, в коем должны были отмечаться дни служения и праздничные воспоминания, какая служба, кто служил, кто и о чем проповедовал... Эти две книги предоставлялись святителю во время его архипастырских поездок. Еще святитель Иоанн требовал, чтобы антидор принимался верующими строго натощак302.

Владыка со вниманием относился ко многим деталям богослужебной жизни, понимая всю их важность. Поэтому, например, в субботу на Светлой седмице он не затворял царские врата сразу же после литургии. Царские врата затворялись на «Господи, воззвах» при словах «дверем заключенным». Во время литургии на Вознесение владыка сам произносил после причащения возглас «Всегда, ныне и присно и во веки веков», в то время как священники снимали плащаницу с престола и клали ее на горнее место в алтаре303. По словам самого владыки, «наш церковный устав не сборник мертвых правил и не плод отвлеченного кабинетного труда. Он запечатлел духовный опыт святых подвижников, в совершенстве познавших глубины человеческого духа и законы духовной жизни... Церковный устав является руководством для приучения и обучения молитве, и чем больше его держаться, тем больше пользы будет получаться»304. События, вспоминаемые Церковью, переживались им с таким участием, что в день памяти святого пророка Моисея он служил литургию с босыми ногами, как если бы он находился перед Неопалимой Купиной. Архимандрит Амвросий Погодин пишет: «В богослужениях владыка всего себя отдавал: он жил каждым словом песнопения или псалма. Странно, но само его присутствие в храме самые будничные службы делало глубоко праздничными»305.

Некоторые миряне и священнослужители, как когда-то в Китае, воспринимали строгость владыки в штыки. Например, в Каннах «из уст отца Н. посыпались на владыку громогласные упреки. Это выглядело так, будто он – старший – обращается к подчиненному. Владыка Иоанн выслушал их молча, как должное, с тем глубочайшим смирением, которое было ему свойственно»,– вспоминает один из свидетелей этой сцены306. Более того, когда этот священник умер, владыка издал указ с похвалами усопшему и просьбой к клиру и мирянам поминать его в своих молитвах. Он переносил дурное обращение с собственной персоной, но при этом всё же хотел, чтобы Церковь в его лице, в его епископском сане не была попираема. Поэтому во время официальных приемов он всегда был в панагии и в клобуке. На улице ходил всегда с посохом307. Однако строгость владыки не мешала ему быть снисходительным по отношению к слабым. Вот что он ответил одному голландскому священнику, попрекнувшему русских тем, что они болтают во время службы: «Это бедные эмигранты. Нужно понимать, что единственное место, где они могут встретиться, – это храм»308.

Отношение владыки к пастве в сжатом виде выражено в тех наставлениях, которые он оставил своему преемнику по Западно-Европейской кафедре, архиепископу Антонию Женевскому (Бартошевичу, † 1993), в день хиротонии последнего: «Перед тобой часто будет стоять искушение делать попущения и послабления, широко распространенные ныне и становящиеся словно правилом жизни. Однако если иногда бывает полезно несколько ослабить узды, то в других случаях оно может принести вред тому, для кого то сделано, и для окружающих. Нужно тщательно исследовать и взвесить каждое дело и обстоятельство, мудро избрав, что полезнее.

Нельзя заставить ускорить шаг отстающих по слабости, но делающих то по беспечности и лености необходимо побудить, хотя бы потребовалось иногда употребить жезл пастырский. Нельзя уподобляться врачу, боящемуся причинить боль при нужном лечении и тем лишающему больного возможности поправления»309.

В самых важных решениях владыка неукоснительно следовал принципу соборности Церкви. Поэтому он неоднократно созывал совещания архиереев Западной Европы, которые заседали под его председательством в Мюнхене, Женеве, Висбадене, Брюсселе и Фурке. В октябре 1951-го, некоторое время спустя после своего прибытия во Францию, он созвал Епархиальное собрание с участием духовенства и мирян. Как заметил один из участников, «в отличие от обычных епархиальных съездов, [этот] был по преимуществу собранием молитвенным. День начинался с утрени и Божественной литургии, которую совершал архиепископ Иоанн в сослужении с владыкой Леонтием Женевским и многочисленным духовенством, прибывшим на съезд. Богослужение начиналось в 8 часов утра и кончалось около 1 часа дня. После обеда и краткого отдыха начинались заседания, с тем чтобы окончиться к вечерне, в 7 часов вечера. Малое время, отведенное на заседания, принуждало проводить последние в ускоренном темпе. Для длинных речей не было времени. Владыка Иоанн вел заседания энергично и властно, отстраняя попытки многоречия или ненужные выступления. Участники собрания сочувственно отнеслись к установлению такого делового характера собрания. Глубокое, христианское слово веры преданного Церкви архипастыря произвело сильное впечатление. Нельзя было ответить на поставленные вопросы яснее, глубже и убедительнее, чем это сделал архиепископ Иоанн»310. На одном из таких епархиальных собраний владыка произнес слово, в котором подчеркивал прежде всего церковное значение таких собраний:

«Начиная свою работу, Епархиальное собрание должно ясно дать ответ на вопросы – зачем оно собралось, в чем смысл таких собраний, которые, в принципе, желательно проводить ежегодно и даже два раза в год.

Его смысл – прежде всего взаимное общение священнослужителей и всех сотрудников их по церковной работе. Мы, члены Церкви, все находимся в церковном единении, но на этих съездах мы наглядно исповедуем и утверждаем наше единство, приобщаясь из единой чаши, и тем свидетельствуем, что не напрасно трудимся ради создания того единства и такое сознание является основой для духовного подъема и ревности в нашем служении. Во-вторых: собрания духовенства дают возможность священнослужителям поговорить, а иногда и познакомиться друг с другом. Наконец, в-третьих: собрание призвано также озаботиться и вопросами материального обеспечения епархии.

Участники собрания должны прежде всего помнить, чтό есть собрание церковное, чтό есть его основа,– наше литургическое церковное объединение и наше собрание есть следствие и продолжение того единства. Поэтому такие собрания ранее происходили в самом храме и тотчас после совершения Божественной литургии. Собрания должны проходить в соответствующем настроении, и все участники призываются к тому, чтобы утверждать церковное единение и думать только о благе церковном»311.

Как в Югославии и в Шанхае, владыка в Западной Европе жил подвижнически, принимая пищу только один раз в день и не ложась спать на кровать. Игуменья Феодора рассказала, что однажды, когда он был в Леснинском монастыре, то заболел, и у него сильно воспалилась нога. Игуменья привела доктора, который посоветовал владыке отдохнуть в постели. «Тогда,– рассказывала матушка,– сама не знаю, как я на это дерзнула, я прямо ему сказала: “Владыка, как игуменья сей обители, властью, мне данной от Бога, повелеваю Вам лечь!”» Владыка изумленно взглянул на мать Феодору и отправился в постель. Но наутро его нашли уже в храме – так и закончилось это «лечение сном»312. В другой раз, в ноябре 1952 года, владыка Иоанн после архипастырского визита в приходы в Ривэ и Лионе и освящения храма в Безье, когда у него ужасно болела нога, вынужден был прервать свою деятельность и отправиться в Париж, чтобы лечь в больницу. В одной из эмигрантских газет сообщалось: «Всё возможное было сделано для наблюдения навыков владыки. В палате его совершались ежедневно утреня и литургия... Болезнь владыки, вызвавшая расходы, побудила его друзей поспешить ему с помощью. Архиепископ Тихон обратился с соответственным призывом. Надо ли говорить о том, с какой горячностью возносились молитвы по мере распространения сведений о болезни чтимого и любимого владыки, связанного узами пастырской близости с многими сотнями разбросанных по всему свету людей,– об исцелении его. Да хранит его Господь на многая лета!»313

Действительно, Господь сохранил своего святого и совершил через него еще множество чудес; о некоторых из них мы расскажем.

Владыка Василий Родзянко († 1999), епископ Православной Церкви в Америке, оставил следующий рассказ: «Моя матушка, покойная жена моя, занемогла. Что-то случилось неясное, но у нее была страшная боль в бедре, она не могла ступить, она не могла двинуться, и еле-еле мы привезли ее туда в школу, где мы жили в Версале, и сразу же вызвали французского врача. И французский врач долго ее осматривал, покачал головой, отвел меня в сторону и сказал: “Вы должны свыкнуться с мыслью, что она уже никогда больше ходить не сможет. Вам придется купить для нее специальный стул на колесах. И это уже до конца жизни. Но всё-таки мы ее отправим в больницу для окончательной и полной проверки”. Ну, можете себе представить: после всех испытаний, которые уже с нами были... Владыка Иоанн в это время был в отъезде. Приехал, узнал об этом, сразу же вызвал меня, говорит: “Не беспокойся. Я завтра приду, ее причащу”... И он после литургии (это была домовая школьная церковь) в полном облачении пришел с Чашей... Остановился в дверях и говорит: “Мария, вставай! Иди причащаться”. И она вдруг встала и пошла. Он спрашивает: “Больно?”– “Нет”.– “Ну, иди, причастись. Причастилась? А теперь иди снова ложись”. Она легла. Это было как во сне. Он ушел – потреблять Святые Дары, назад в церковь, я остался с ней. Она мне говорит: “Боль прошла, ничего не чувствую”. Но тем не менее после обеда приехала “скорая помощь” и отвезла ее в больницу. Пробыла она там несколько дней, и через несколько дней вернули ее с запиской доктора: “Зачем вы нам ее прислали? Она совершенно здорова, ничего у нее нет! ”»314

Е.Г. Черткова рассказывает, что один юноша, который жил при монастыре Леснинской иконы Божией Матери, внезапно заболел менингитом. Владыке сообщили, что у него безнадежный случай и не остается надежды на то, что он доживет до следующего утра. Владыка сразу же отправился его навестить, долго молился около него, и на следующий день выздоровевший молодой человек уехал из больницы315.

От одной православной француженки, С.Д., нам стал известен еще один случай исцеления: «Когда мы решили отправиться в Леснинскую обитель на литургию, мы поехали в Фурке на двух машинах. Одна из машин близ Лувесьена внезапно съехала с дороги и врезалась в дерево. Мы отвезли пострадавших в больницу в Сен-Жермен-ан-Ле на “скорой помощи” и передали их заботам врачей, а затем на второй машине продолжили путь в Фурке, где узнали, что владыка уехал в Версаль. Там он нас и встретил, прямо на огромной лестнице. Он был крайне худым, одет в небеленую рясу, в кожаных сандалиях на босу ногу. Он усадил нас в своем кабинете, и мы рассказали ему, как наша поездка прервалась из-за аварии. Он слушал с неослабным вниманием, с взглядом одновременно тяжелым и оживленным. Я не помню, сколько мы беседовали, так как с самой первой встречи я испытывала перед ним совершенно особое чувство – будто время остановилось или мы находимся в другом времени. Он попросил держать его в курсе относительно состояния здоровья потерпевших, и я предложила ему свозить его в больницу, когда ему будет удобно навестить их. На следующей неделе я отвезла его туда»316. Вот что пишет об этой аварии один из потерпевших: «6 января 1958 года я стал жертвой автомобильной катастрофы... Был выброшен из автомобиля... были разбиты оба колена, сломаны ребра, серьезно повреждены голова и желудок... Тем временем монахиня из Фурке, которой архиепископ велел посетить меня, принесла мне немного антидора. Я из уважения начал есть этот хлеб... с аппетитом. Через полчаса мой кишечник опорожнился. У женщины, Паулины Рише, было несколько переломов правых руки и ноги... После операции она всё время была в состоянии комы. На второй день, около часу дня, архиепископ Иоанн навестил ее. Увидев его, она почувствовала себя просветленной, у нее было впечатление, что Бог посетил ее... Он взял ее руки и долго молча их держал. На следующий день она пришла в сознание и поняла, что спасена»317.

Свидетелями многочисленных чудес стали верующие Брюсселя. Приведем письмо чтеца Владимира Котляревского: «Благодаря усердным молитвам владыки Иоанна, мой отец Николай Михайлович быстро выздоровел после третьего сердечного инфаркта, который случился в городе Спа летом 1962 года. [...] Моя сестра, графиня Мария Николаевна Апраксина, и я были у врача, который сказал, что положение нашего отца совсем безнадежное. Вдруг в комнате нашего отца появился владыка Иоанн и начал молиться. Вскоре наш отец совсем выздоровел и возвратился домой, в Брюссель. Наш отец прожил еще четыре года. Мне еще известен случай Валентина Стадницкого, который, когда стал мыть окна на квартире своей сестры, упал со второго этажа на улицу. Это случилось в 1959 году. Очень многие переломы не давали врачам надежды на выздоровление. Владыка Иоанн приехал в госпиталь с о. Чедомиром Остоичем и стал молиться у кровати умирающего. Отец Чедомир рассказывал, что он первый раз слышал, как владыка Иоанн разговаривал в молитве с Господом Богом. На следующее утро врачи не хотели поверить, что больной еще не скончался, а даже стал очень быстро поправляться. Через месяц он покинул госпиталь совсем здоровым и еще долго жил.

[И еще:] Филипп Геринг родился в Брюсселе в 1943 году. [...] Филиппу начали делать операцию, думали, что простой аппендицит, но нашли, что это рак и что положение безнадежное. По усердным молитвам владыки Иоанна Филипп скоро совсем выздоровел, чего врачи, конечно, не предполагали»318.

В. Дикова оставила следующий рассказ, который свидетельствует о даре ясновидения у владыки: «Мама прислала письмо из Парижа, что на моего брата напали хулиганы, избили до потери сознания и взяли его деньги. [...] Брата отвезли в больницу, и рентген показал, что у него трещина в черепе. [...] К брату ночью приходил владыка Иоанн, причастил его, помолился, потрогал его голову и спросил, не нужны ли ему деньги. [...] Рассказав об этом маме, брат спросил, как владыка узнал, что он в госпитале и что он остался без денег,– мама ведь еще о случившемся не знала! Когда моему брату сделали повторный снимок головы, то не нашли трещины, и брат быстро поправился, а доктор ничего не мог понять! Многим, кто знал владыку, было известно, что владыку просить не надо – его Сам Господь посылал и указывал, куда и к кому идти. В Париже в госпиталях владыку все знали, и его туда пускали в любое время»319.

П.Б. вспоминает, что его мать попала в дорожную аварию в Экс-ан-Провансе. Никем не оповещенный, владыка отправился ее причастить, и она исцелилась320.

Покойная мать Анна из монастыря Леснинской иконы Божией Матери рассказывала: «В парижском госпитале лежала больная Александра Лаврентьевна Ю., и архиепископу сказали о ней. Он передал записку, что приедет и преподаст ей Святое Причастие. Лежа в общей палате, где было около 40–50 человек, она чувствовала неловкость перед французскими дамами, что ее посетит православный архиерей, одетый в невероятно поношенную одежду и к тому же босой. Когда он преподал ей Святые Дары, француженка на ближайшей койке сказала ей: “Какая вы счастливая, что имеете такого духовника. Моя сестра живет в Версале, и когда ее дети заболевают, она выгоняет их на улицу, по которой обычно ходит архиепископ, и просит его благословить их. И они всегда после этого немедленно поправляются. Мы его зовем святым”»321. Та же монахиня вспоминает, что один католический священник, который заботился о больных в Версале, часто приходил к владыке, прося у него молитв о своих духовных чадах или прося навестить их, веря, что тот их исцелит, и это часто происходило. Так слава о святости владыки распространилась и среди инославных – до такой степени, что один католический священник ответил молодым людям, сомневавшимся в существовании святых и чудес: «Вы требуете доказательств, вы говорите, что сейчас нет ни чудес, ни святых. К чему вам теоретические доказательства, когда сейчас по улицам Парижа ходит живой святой – Saint Jean Pieds-Nus [святой Иоанн Босой]»322.

Приведем еще несколько свидетельств о даре прозорливости у владыки.

Когда архипастырь служил на одном из приходов в Бельгии, то поднял крест в тот момент, когда к нему подошла приложиться женщина, и сказал ей: «Не судите, да не судимы будете!» Выяснилось, что эта женщина была очень большой сплетницей, а также то, что владыка никогда ее не видел раньше и не был с нею знаком323.

Одна женщина рассказывает, что была она раз в церкви, служил владыка Иоанн. Служба показалась ей очень длинной и утомительной, и, чувствуя себя очень усталой, она подумала: «Длинная служба, хотя бы владыка немного сократил», но продолжала терпеливо стоять. После службы она подошла приложиться к кресту, который держал владыка, и вдруг он ей говорит: «Если вы не можете долго стоять и у вас болят ноги, то можете сесть или уйти домой, так как ваша квартира близко от храма»324.

А вот воспоминания Марии Скачковской, прихожанки из Медона: «Владыка нас поразил тем, что читал чужие мысли. В наш храм пришла дама, недавно овдовевшая. Она намеревалась устроиться в старческий дом и хотела поговорить о чем-то с владыкой. Богослужение кончилось, все приложились к кресту, а она, приложившись, не решилась заговорить с владыкой, а отошла в глубь храма. Сам владыка тогда спросил ее подругу: “А что же с этой дамой, которой нужно было поговорить со мной?”»325

Архимандрит Осия (де Реваль) вспоминает об одном разговоре с архиепископом Иоанном, состоявшемся в то время, когда он желал рукополагаться. Владыка попросил, чтобы тот рассказал ему о своей жизни, а потом показалось, что святитель уснул. Отец Осия замолчал, но владыка возобновил разговор там, на чем тот прервался. Отец Осия, видя, что беседа никак не доходит до вопроса о рукоположении, подумал, что это, вероятно, означает, будто ему не нужно принимать священный сан. Но как раз в этот момент владыка сказал ему: «Вы будете священником!»326

Упомянем еще о случае с иподиаконом Георгием Рябининым: «В 1950-х годах совершалось одно отпевание, во время которого он прислуживал владыке Кассиану и владыке Иоанну. Когда они шли на кладбище, иподиакон шел за ними и размечтался, как он в сане архиерея будет кадить владыке Иоанну на его прославление. Владыка Иоанн прочитал его мысли, обернулся к нему и сказал: “Ты перестанешь?”»327

В заключение приведем свидетельство епископа Будимского Лукиана (Сербской Православной Церкви) о прозорливости святителя: «Покойный епископ Савва (Вукович) ездил во Францию на встречу с владыкой Иоанном, чтобы обсудить некоторые вопросы между нашими Церквами. Он ехал в Париж на поезде и думал: “Так начну разговор. Так скажу о том, об этом”. Когда же приехал, зашел в подъезд дома, то по ступенькам ему навстречу спускался человек в светлых одеждах: “Давай, давай, владыка, заходи”. Это был владыка Шанхайский. Сразу узнал, что перед ним владыка Сербский. А когда сидели за столом и начали говорить, то разговор пошел точно так, как и задумывал владыка Савва. Этот человек говорил всё в том же порядке. Видно было, что говорит Божий человек, владыка святой»328.

Без всякого сомнения, этот дар ясновидения проявлялся у владыки Иоанна и во время принятия исповеди. Г.А. рассказывает, что, впав в грех юности и опасаясь его исповедать, она увидела, что владыка смотрит на нее с таким сияющим лицом, что тут же позабыла всякий страх329. Е.Г. Черткова пишет о том же: «Я часто у владыки Иоанна исповедовалась. Он умел исповедовать так, что вы, сами того не замечая, вспоминали свои грехи и уходили спокойным и радостным, что смогли от души покаяться»330. П.Б. вспоминает, что исповеди у владыки длились подолгу. Владыка настаивал прежде всего на исповедании массы малозначимых грехов, которые, как множество частичек пыли, в итоге образовывали целое скопление грязи331. Иногда он даже называл исповедь «очищением пыли». Любовью исцелял святитель кающихся. В уже упоминавшемся курсе пастырского богословия святой Иоанн написал: «Пастырь должен не гневаться и сердиться на грешников, а жалеть. Пастырская любовь есть сопереживающая любовь. Этой любовью пастырь должен спасать свое стадо, имея постоянно перед собой образ верховного Пастыря Христа. Христос в Гефсиманском саду перед Своими крестными муками принял на Себя все грехи человечества, прочувствовал каждый из них как Свой, хотя и был безгрешен. И пастырь Его стада должен любить своих овец, уметь вживаться в их жизнь, а их грехи ощущать как свои собственные. Он должен еще больше чувствовать их тяжесть и еще больше сожалеть о них, нежели сам грешник, который неоднократно не может уразуметь ни тяжесть своего греха, ни серьезность своего положения»332.

Позднее он писал в том же духе: «Когда мы погружены в грехи, а ум наш занят житейскими только заботами, мы не замечаем состояния своей души. [...] Но вот луч Света Божия проникает в нашу душу. Сколько мы увидим тогда грязи внутри самих себя! [...] Если мы осознаем тогда свое духовное ничтожество, свою греховность, от души пожелаем своего исправления,– близки мы к спасению. Из глубины души воззовем к Богу: “Помилуй мя, Боже, помилуй мя по Твоей милости!”»333

Глава 10. Просветитель рассеянных народов

Владыка, подобно апостолам, совершал бесконечные поездки по своей обширной епархии – и это в то время, когда средства передвижения были совсем не такими, как теперь! Он исколесил Францию и Бельгию, ездил в Голландию и Великобританию, в Швейцарию и Италию и даже в Тунис. И, как всегда, по примеру апостола Павла становясь «всем для всех», он посещал больных, заключенных, беженцев. Его архипастырское попечение, как и в Шанхае, не ограничивалось русской паствой, но распространялось и на другие православные народы, а также на тех европейцев, что стояли у порога Церкви Христовой.

Чтобы дать представление о том, какой насыщенной была жизнь архиепископа Иоанна, процитируем одно из тогдашних периодических изданий: «С 22 по 27 февраля сего года в Мюнхене происходило собрание европейских архипастырей Русской Зарубежной Церкви под предстоятельством архиепископа Иоанна. С вокзала владыка поехал в Мюнхенскую кафедральную церковь на Сальваторплац, а оттуда в Епархиальное управление. Владыка архиепископ пришел в гимназическую церковь, а потом к учащимся и в детский сад, ласково знакомясь с детьми. В тот же день владыка посетил Сербское церковное управление, знакомясь с руководителями Сербской Церкви в Германии. В этот день владыка присутствовал на вечерне и утрени в канун родительской субботы в гимназической церкви. На следующий день Божественную литургию владыка совершал совместно с епископом Александром в церкви главного беженского лагеря американской зоны Германии, в Шлейсгейме. Из церкви архиепископ Иоанн и епископ Александр проехали на могилы митрополита Пантелеймона и архиепископа Венедикта. Вечером в субботу владыка с собором и иерархом совершал всенощную в кафедральном храме Мюнхена. Владыка Иоанн сказал слово на всенощной. На следующий день там же теми же архипастырями совершена была Божественная литургия, за которой владыка Иоанн сказал слово о Страшном Суде... Днем владыка Иоанн в сопровождении владыки Александра направился в главную тюрьму американской зоны, в Штраубинг, чтобы посетить со списком святой иконы Божией Матери «Знамение» Курско-Коренной находящихся там русских заключенных. На следующий день о визите владыки в тюрьму с большим сочувствием говорила центральная радиостанция Германии. С этого вечера владыка решил переселиться в монастырь прп. Иова Почаевского, расположенный в 13 километрах от Мюнхена. Но так как визит в тюрьму и дорога в 160 км по снегу оказались более продолжительными, то владыка прибыл в обитель вместо 7 вечера – в 10.30. Братия терпеливо ждала того, о ком уже знала как о воплощающем в наши времена строжайшие заветы древнего монашества. Немедленно же по приезде владыки началось всенощное бдение накануне праздника Иверской иконы Божией Матери и святых Мелетия Антиохийского и Алексия Московского. Бдение длилось до 3.30 ночи. На следующий день литургию, начавшуюся в 8 часов утра, совершали снова все архипастыри... После обеда в этот день в 2 часа дня начались заседания епископского совещания. Владыка поднял вопрос о почитании древних святых, которые были прославлены Западной Церковью до ее отпадения от Православия... На следующий день архиепископ Иоанн и епископ Александр совершили заупокойную молитву на могилах митрополита Серафима в Золене и епископа Василия в Мюнхене. Вечером архиепископ Иоанн отбыл в Голландию, в Амстердам»334.

Другие строки из периодики свидетельствуют о том, как святой заботился о своей пастве – и о живых, и об усопших. Читаем: «Во Франции, в городе Пон-де-Шерюи, владыка совершил Божественную литургию в день храмового праздника. Около города Аржантьера, в санатории для легочных больных, владыка посетил находящихся тут русских больных. Посетил владыка и другие санатории, в частности в городе Монпелье. По дороге совершал владыка панихиды на местных кладбищах»335. В этой связи приведем трогательное свидетельство православного француза, диакона Жана Винья, об усердии, с которым архиерей чтил память усопших: «Это было в Монпелье, в разгар лета 1964 года. Во время своих поездок по Франции архиепископ Иоанн всегда навещал своего брата Александра, лежавшего в больнице Сент-Элуа, а также нескольких православных русских, выходцев из большой русской диаспоры Китая и Филиппин, которых он духовно окормлял. В тот год он приехал специально для отпевания одной старой русской дамы, скончавшейся после мучительной болезни. Стояла нестерпимая жара. После отпевания и погребения, которые закончились к двум часам дня, и когда я уже собирался немного отдохнуть, архиепископ внезапно обратился ко мне. “Не могли бы вы,– сказал он,– отвезти меня на кладбище Сен-Лазар? Я хотел бы помолиться на могилах двух умерших. Так надо...” Придя на кладбище Сен-Лазар, мы стали под палящим солнцем долго и тщательно осматривать могилы. Я устал, и мне хотелось пить. Архиепископ же, по-видимому ничего не ощущая, ходил наклонив голову по обсаженным кипарисами дорожкам, с посохом в левой руке и кадилом в правой, иногда останавливаясь в колебании и сменяя направление. После долгих и напрасных поисков он внезапно остановился. “ Нет,– сказал он,– это не здесь. Пойдемте на старое кладбище”. “Но здесь нет другого кладбища”,– сказал я ему, немного удивленный... “Нет, есть”,– ответил он твердо и, долго не раздумывая, прошел за ворота. Так он открыл для меня, чего не знали многие жители Монпелье: недалеко отсюда находилось старое заброшенное кладбище. Не обращая внимания на любопытные и удивленные взгляды прохожих, он отправился в путь. Через десять минут мы действительно нашли старое кладбище: заросли высокой травы, мелкая щебенка, детские могилки, части железных крестов, кривые и покрытые ржавчиной, много колючек, одинокие маки... И вот архиепископ углубился в заросли, с него лил пот, под жарким августовским солнцем он тяжело дышал. Я следовал за ним, покорный, но уверенный, что он ничего не найдет. Нетерпение охватило меня. “Владыка, не кажется ли вам, что мы идем напрасно? Зачем продолжать?..” Он ничего не слышал и продолжал идти наклонившись, спотыкаясь о камни. Вдруг, против всех ожиданий, показались, едва выступая из куста колючек, два черных деревянных креста, наклонившихся, почти полностью сгнивших, с надписями по-русски. Тогда архиепископ спокойно и улыбаясь посмотрел на меня взглядом, полным одновременно нежности и твердости, поучения и прощения. “Видите,– сказал он мне,– никогда не надо падать духом. Надо всегда проходить весь путь до конца...”»336

Владыке свойственно было выражать свои мысли «краткими глаголы, и многим разумом», как сказано в службе святым отцам семи Вселенских Соборов. Отец Чедомир Остоич рассказывал, что однажды, находясь в келье владыки, он обратил внимание на один журнал и попросил разрешения полистать его. Владыка не хотел ему его давать, но уступил настойчивым просьбам отца Чедомира; тот, пробежав глазами одну из статей журнала, воскликнул: «Да они голову потеряли!» Владыка ответил: «Не голову, а совесть!»337. Алексей Солодовников вспоминает, что, когда он употреблял выражение «случайно», святой Иоанн исправлял: «Не случайно, а неожиданно»338. В беседах на богословские темы владыка всегда был точен в выражениях. Вот почему игуменья Магдалина из Леснинского монастыря, которая перепечатывала проповеди владыки, рассказывает, что он исправлял потом всё, вплоть до запятых339. Святой Иоанн умел наставлять не только словом, но и молчанием. Так, когда один из священников повенчал самозванца, выдававшего себя за святого царевича Алексия, убитого вместе с другими членами царской семьи большевиками, архиепископ Иоанн просто отслужил по царевичу Алексию литию после литургии340. Зачастую вразумить других ему помогало чувство юмора; одной вдове, донимавшей его по телефону пустяковыми вопросами, он ответил: «Прочтите в Евангелии от Луки третий стих восемнадцатой главы!» Женщина, заинтригованная, заглянула в текст и обнаружила, что владыка указал ей на... притчу о докучливой вдове!341. Но, по словам одного голландского православного священника, «насколько владыка с трудом изъяснялся словами, настолько хорошо он умел изъясняться взглядом. Каждый, кто встречался с ним взглядом, ощущал себя самым любимым существом на земле»342. Даже когда он должен был проявить строгость, признает один из его врагов, «подчас на его лице проявлялось выражение детской чистоты и незлобивости, сердечности и внутренней мягкости»343.

Но вернемся к свидетельствам из церковной периодики: «Владыка Иоанн... провел часть дня в Каннах, где совершил несколько служб. Там же он посетил короля Югославии Петра II. В Ницце владыка совершил литургию в день Усекновения главы Иоанна Предтечи. Там же он побывал в санаториях и в домах для престарелых, созданных для русских. Потом владыка отправился в Марсель, где совершал службы в наших храмах, а затем – в По. Вернувшись под Париж, владыка Иоанн некоторое время находился в монастыре в Фурке, где совершил службу в день именин игуменьи Феодоры»344. Другая цитата содержит описание поездки архиепископа в Голландию в 1955 году: «Владыка Иоанн посетил приход в Амстердаме, потом – православный приход в Гааге. Затем он отправился на остров Терсхеллинг, где находится дом престарелых, опекающий русских эмигрантов. В ходе поездки владыка посетил многие голландские больницы. В Арнхеме, в храме, предоставленном старокатоликами, владыка совершил литургию, собрав православных со всех окрестностей»345. Наряду с этими поездками упомянем также о его пребывании во французской Швейцарии, где он побывал на приходах в Лозанне и в Веве, а также в русском детском домике на горной климатической станции Лейзен, где в 1951 году он отслужил литургию, «весь остаток дня проведя в окружении детей»346.

В каждой поездке владыка пользовался возможностью не только быть полезным живым людям, но и молиться об упокоении тех, кто покоился в городах, которые он посещал, или был каким-то образом связан с их историей. Однажды, когда владыке довелось быть в Марселе, он решил отслужить панихиду на месте убийства сербского короля Александра. Никто из клира из ложного стыда не захотел служить с ним... И действительно, виданное ли дело – служить посреди улицы! Жители Марселя были ошарашены появлением священнослужителя в небывалом для них облачении, с длинными волосами и бородой, расхаживающего с чемоданом и кропилом посреди улицы. Он был замечен фоторепортерами, которые сразу его отсняли. Наконец он остановился, окропил святой водою небольшую часть тротуара, открыл свой чемодан и извлек из него его содержимое. Он положил орлец на расчищенном месте, возжег кадильницу и начал служить панихиду...347. Впоследствии он постановил, чтобы приход святого Георгия в Марселе был храмом-памятником в честь убитого короля348.

Все эти поездки никогда не шли в ущерб его богослужебной жизни. Когда он перевозил свою паству из Шанхая на Филиппины, то служил на корабле ежедневно; и теперь, в Европе, он служил везде, где случалось ему оказаться во время своих многочисленных поездок, однажды даже совершив вечерню на вокзальном перроне! Так, в Бельгии, опоздав на поезд (это случалось с ним постоянно, поскольку по пути на вокзал очень многие просили его отслужить молебен), он начал службу на вокзале, в зале ожидания, невзирая на протесты сопровождавшего его духовенства... А в Женеве, когда у него не было визы и власти задержали его на вокзале, он позвал на помощь отца Игоря Троянова, настоятеля прихода в Лозанне. Как же тот удивился, когда застал владыку вычитывающим службу в вокзальном отделении полиции!349. Вообще архиепископ Иоанн читал девятый час каждый день в три часа пополудни. Так, архиепископ Серафим (Дулгов) рассказал, что однажды на заседании приходского совета владыка начал вычитывать тихо на греческом языке девятый час, продолжая следить за обсуждением разных вопросов350.

В послевоенной Европе, совсем как до этого в Соединенных Штатах, одной из главных забот владыки была помощь беженцам. Вот что пишет об этом президент Ассоциации родственников и друзей русских, оставшихся в Харбине: «В это время я, как председательница объединения “Родственников и друзей” оставшихся в Китае белых русских, главным образом в Харбине, много раз обращалась к владыке Иоанну от нашей организации, чтобы он хлопотал о дальневосточных беженцах, и он ездил в Женеву к главному комиссару с просьбой помочь русским беженцам из Китая. Владыка Иоанн всегда находил возможность помочь нам советом и своим ходатайством перед Советом Церквей и представителями ООН»351. Графиня Апраксина, которая переводила корреспонденцию архиепископа Иоанна на английский или на французский, вспоминает о том, что он направлял множество писем в защиту беженцев к американским сенаторам или обращался в дома престарелых с просьбой принять там русских эмигрантов. В 1956 году владыка в последний раз призвал президента Эйзенхауэра и Верховного Комиссара ООН по делам беженцев к тому, чтобы было прекращено насильственное возвращение в СССР русских эмигрантов, находящихся в Китае. Он же направил следующее письмо королю Бельгии:

«Ваше Величество!

Мне стало известно, что члены моего прихода, до сих пор находящиеся в Китае, пребывают в крайне опасном положении и умоляют о помощи.

Они лишены всех средств к существованию, поскольку вся работа предоставляется исключительно лицам китайской национальности.

Единственная для них возможность спастись – уехать из Китая; ранее им не удалось это сделать, и сейчас в этом отношении им потребуется помощь.

Только совсем недавно китайские власти перестали препятствовать их отъезду и даже начали поощрять его.

Насколько мне известно, единственным препятствием, по всей видимости, является позиция советского консульства. Его уполномоченные осуществляют на русских эмигрантов давление с целью принудить их вернуться в Советский Союз и принять участие в общественных работах.

Теперь эти несчастные эмигранты встали перед сложным выбором: или умереть от голода в Китае, или быть депортированными на “добровольные” работы в СССР, где, в качестве бывших эмигрантов, они не могут рассчитывать ни на что, кроме нищеты.

Единственная спасительная для них возможность – жить в свободной стране, где они смогут зарабатывать себе на хлеб в соответствии со своими интеллектуальными или физическими способностями.

Я обращаюсь к Вашему Величеству с просьбой прийти на помощь этим людям через посредничество Правительств стран – членов ООН и спасти таким образом многих людей от неминуемой гибели.

Да благословит Господь Ваше Величество и Ваш народ!

† Иоанн, архиепископ Брюссельский

и Западно-Европейский»352.

Тем не менее владыка не ограничивался тем, что вступался за беженцев, ходатайствуя перед властями устно или письменно. Он посещал тех, кто жил в лагерях для беженцев,– например, в Триесте, где собралось около четырех тысяч человек, среди которых было шестьсот русских и две тысячи православных болгар, сербов, румын и албанцев. Один из очевидцев вспоминает, насколько условия жизни в этом лагере были невыносимыми: «Громадное четырехэтажное здание, мрачное, грязное, не имевшее даже качества благоустроенной тюрьмы, расположенное в самой нездоровой местности Триеста, производило крайне тяжелое впечатление... Рождалось опасение, вполне справедливое, что жилище такого рода, при отсутствии самых примитивных удобств, при страшной скученности, для некоторых из них может оказаться роковым!»353. Впервые владыка оказался там в 1952 году. «Беженцы встретили владыку с особенным энтузиазмом, видя в нем своего действительного пастыря и руководителя и глубоко веря, что с Божьей помощью, заботами владыки Иоанна все неудачи, все неурядицы – всё будет приведено к благополучному концу»354,– рассказывает один из проживавших там. Особенно умилило беженцев то, что владыка Иоанн ночь провел в свободной неблагоустроенной кабинке лагеря. Как пастырь он оставался со своим стадом. В той же поездке архиепископ Иоанн посетил больных беженцев, за которыми ухаживали в городской больнице. Из Триеста владыка Иоанн отправился в Рим, чтобы ходатайствовать за беженцев, проживающих в лагерях под Неаполем. Будучи в Риме, владыка прикладывался к мощам первых христианских святых. В ноябре 1954 года архипастырь снова отправился в Триест, где, как сказано в хронике, «он принес утешение в лагеря для беженцев из Югославии. На обратном пути, во Франции, он посетил русский санаторий Красного Креста в Oussoulx (Усу), в верховьях Луары»355.

Но когда человеческие усилия оказывались напрасными, владыка стремился нести своей пастве хотя бы духовное утешение. Одна эмигрантка из Китая рассказывает, что ее супруг, которому не давали разрешения на выезд из страны, там и скончался после тяжкой болезни. Перед всенощной архиепископ подошел к вдове и сказал: «Я слышал о Вашем горе». Она горько заплакала. Владыка пошел, взял свечку, помолился и поставил ее на поминальный столик. Вдова рассказывала: «Затем владыка подошел ко мне и крепко благословил меня. В этот момент я почувствовала, как будто с головы и со всего тела спала с меня громадная тяжесть, и мне стало так легко, и я совершенно перестала плакать и даже забыла свое горе»356.

Упомянем еще и о трудах владыки по созданию Благовещенской обители в Лондоне. Когда-то русские и арабские монахини были изгнаны из своего монастыря на Святой Земле и нашли приют в Леснинском монастыре в Фурке. Их игуменья, мать Елисавета, рассказывает: «Вернувшись из Англии, владыка Иоанн решил, что нам надо там устроиться. Визу в Англию с правом работать мы получили без задержки. Его святыми молитвами и отеческой заботой была основана в Лондоне первая русская православная женская обитель в честь Благовещения Пресвятой Богородицы. Прощаясь с нами в Леснинском монастыре и напутствуя на новую жизнь, владыка Иоанн сказал: “Вы будете в большом городе, но живите как бы в пустыне”. Владыка Иоанн отслужил напутственный молебен. В прощальном слове указал он на всю красоту и важность монашеского подвига, на возникшую связь духовную между Леснинской обителью и отъезжающими под Покровом Царицы Небесной, прибавляя, что “должны они нести всюду свет, к которому приобщились в Иерусалиме”. После многих трудностей нашелся подходящий особняк для обители. Осматривая его, владыка сказал мне: “Сестры из Святой Земли – им необходимо тепло. Сразу же устройте отопление”. Центральное отопление поставили, и случилось несчастье. Рабочий сломал кран у котла, и кипятком был залит весь пол в кухне и кладовке. В следующий свой приезд владыка об этом узнал и попросил Требник и святую воду. Тогда он прочитал молитву над пещию, покропил все святой водой и долго молился над установкой отопления и электричества. Просил повесить там икону Божией Матери “Неопалимая Купина”. С тех пор, слава Богу, всё, по молитвам владыки Иоанна, пребывает в порядке»357. Семь лет спустя, в 1961 году, сестры нашли для монастыря новое место, и владыка приехал, чтобы освятить храм и постройки. Вот как описывает это событие одна из монахинь: «Владыку Иоанна ожидали со дня на день. В день святого пророка Илии, совершив полунощницу с обедницей, все разошлись на свои послушания. Вдруг – телефон: владыка прибудет в обитель и отслужит литургию. Мать игуменья Елисавета воскликнула: “Скорбели мы, что сегодня никто из священников не мог отслужить литургию, а вот пророк Илия с неба возревновал о сем и послал нам владыку Иоанна”. Вот слышен звон, входит владыка, радостный и сияющий добротой и любовью. Дружно спели “Ис полла эти деспота”. Сразу стало спокойно-радостно, каку детей, встречающих любящего отца. На аналое привезенный список Курско-Коренной иконы Божией Матери «Знамение». Все с благоговением приложились к святыне. Началась литургия. Владыка сказал слово о ревности пророка Илии. Тут же владыка указал на “оскудение преподобных” в наше время. Вечером неутомимый молитвенник отслужил вечерню и утреню, а в среду литургию, освящение воды, нового облачения для престола и монашеского одеяния. [...] В самый день св. Марии Магдалины архиепископом Иоанном и епископом Никодимом было совершено освящение храма. Крестному ходу погода благоприятствовала. Светило солнце, что в Лондоне не часто бывает. Мы переживали пасхальное настроение. Было много причастников. Чувствовался общий праздничный подъем духа. Владыка Иоанн сказал слово: “Открылась новая крепость духовная – место молитвы, Бескровной Жертвы. Ангелы торжествуют, демоны злобствуют”. Освятив домовую церковь, владыка Иоанн прошел в сад и огород и окропил святой водой каждый кустик, деревцо, цветок. Надолго останется в памяти это благодатное событие и посещение владыки Иоанна... К трем часам кончилась трапеза; небольшой перерыв, и снова наш неугомонный владыка Иоанн служил вечерню и утреню, а на другой день литургию. Вернувшись из поездки по Англии, владыка провел духовную беседу о значении Церкви и о воцерковлении нашей жизни. С грустью, а некоторые и со слезами проводили мы нашего дорогого духовного отца и молитвенника владыку Иоанна. Слава Богу за всё!»358. Другая монахиня добавляет: «Зная, что сестры все были учительницами в Вифанской школе в Святой Земле, владыка Иоанн нас благословил на занятия с детьми – преподавание Закона Божьего, русского языка и пения. Случилось, что владыка был в обители, когда происходили занятия с детьми. Среди учеников были и их друзья-англичане. Мы представили детей, они подошли за благословением и, обступив владыку, не хотели отойти. Вид у владыки Иоанна для людей светских был непривлекательный, но инославные даже почувствовали его духовную благодать, и, уходя, английские дети сказали нам: “Какие вы счастливые, что у вас такой архиерей!”»359. Будучи в Великобритании, владыка бывал не только в Благовещенском монастыре, но и ездил по приходам Лондона, Бредфорда и Манчестера. Об одном из таких посещений вот как рассказано в хронике: «Приезд владыки вызвал [...] большое воодушевление среди прихожан, которое передалось и приходу из бывших польских граждан русской национальности, не принадлежащему к нашей (Зарубежной) Церкви. И они, во главе со своим настоятелем, сослужившим владыке Иоанну, в большом количестве собрались на литургию. Храм далеко не мог вместить всех богомольцев...»360. Не оставляя своим пастырским попечением и других православных, владыка служил вместе с сербским духовенством в день памяти святого мученика Вита. Владыка обратился к собравшимся с горячим словом на сербском языке, раскрывая духовное значение их так называемого Видовданского национального праздника. Это пребывание святого в Великобритании завершилось совершением торжественной литургии в Лондоне в день Рождества св. Иоанна Предтечи. Русское и сербское духовенство в Лондоне и один румынский священник, который старался сохранить единство в среде православного духовенства в Англии, сослужили владыке Иоанну.

Владыка Иоанн освятил своими архипастырскими поездками не только Европу, но и Северную Африку – землю, на которой христианство имело глубокие корни. Вместе с епископом Леонтием Женевским он совершил освящение необыкновенно красивого русского православного храма, построенного по проекту архитектора Михаила Козьмина († 1999) в Тунисе. В Северной Африке владыка посетил святые места, где претерпели мученическую смерть карфагенские святые Перпетуя, Фелицитата и многие другие361.

Помимо кадетского корпуса в Версале и монастыря в Фурке, чаще всего владыка бывал в Брюсселе, где он оставался на время школьных каникул и на Пасху, а также в день памяти праведного Иова. В этом городе было два русских храма – один в честь Воскресения Христова на улице Ливурн и другой, во имя св. Иова Многострадального, на авеню де Фре. Последний храм стал центром бурной деятельности владыки. Там ему помогал иеромонах Модест – священник, верный ему еще со времен Шанхая, впоследствии ставший его заместителем в Тубабао и затем уехавший с ним в Брюссель. Человек святой жизни, он окончил свои годы как духовник Спасо-Вознесенского женского монастыря на Елеонской горе в Иерусалиме. Другим помощником владыки стал уже упоминавшийся нами протоиерей Чедомир Остоич, истинный ученик святого. Родившийся в Сербии, в области Банат, он убежал из Югославии немного спустя после того, как там пришли к власти коммунисты. Отец Чедомир поселился в Брюсселе, где в первое время обслуживал сербский приход, в распоряжение которого святитель Иоанн предоставил храм-памятник. Когда сербский епископ Дионисий хотел назначить отца Чедомира в другой приход, святитель Иоанн ему направил письмо следующего содержания: «С приездом в Брюссель отец Чедомир Остоич своей примерной жизнью и благочестием приобрел большое уважение и любовь не только своих (сербских) прихожан, а также и русских, которые огорчились бы его отъездом»362. Благодаря этому ходатайству святителя к сербскому архиерею, о. Чедомир остался в Брюсселе. Как и владыка, он горячо любил богослужение, говоря, что именно благодаря архиепископу Иоанну он понял, что такое Божественная литургия. К тому же он был большим знатоком Типикона и церковнославянского языка. Его милосердие не имело пределов. Он изъездил всю Бельгию на своем автомобиле, посещая больницы, дома для престарелых и тюрьмы. Не счесть тех, кому он помогал духовно и материально. Связь отца Чедомира с владыкой Иоанном не прервалась с преставлением последнего. Когда скончалась мать о. Чедомира, ночью ему явился святитель во сне, сказав: «Это не моя воля!» Утром о. Чедомир узнал о кончине своей любимой матери363. Верно послужив Церкви, отец Чедомир тяжко заболел и почил в Господе в 1990 году.

Глава 11. В Брюсселе, в храме-памятнике праведного Иова

В 1936 году в Брюсселе была воздвигнута церковь во имя св. Иова Многострадального, в день памяти которого родился царь-мученик Николай II; она была сооружена по благословению Святейшего Варнавы, патриарха Сербского, и Блаженнейшего Антония, митрополита Киевского. Храм, по замыслу, должен был увековечить память об императорской семье и о других христианах – жертвах большевиков, поэтому церковь была названа храмом-памятником. Этот храм был особенно дорог владыке, он считал, что «этот храм – свеча от всего русского зарубежья за всероссийского царя-мученика, за царскую семью и за всех пострадавших в годы лихолетья. Храм этот... является символическим надгробным памятником царской семье и всех с нею и за нее пострадавших. Таким он останется, пока, по милости Божьей, не будет от лица всего русского народа воздвигнут величественный храм над грозной екатеринбургской шахтой»364. Такое глубокое благоговение владыки перед царской семьей имело давние корни.

Для архиепископа Иоанна главным грехом деятелей Февральской революции было нарушение присяги верности царю, а тех, кто возглавил Октябрьский переворот 1917 года,– убийство помазанника Божьего. По его мнению, это были не просто «политические» события, а беззаконие, которое нужно было искупить. Он просил всех русских, независимо от их политических взглядов, участвовать в заупокойных службах по царской семье. Среди эмигрантов насчитывалось немало бывших солдат Белой армии, которая, если вспомнить, была не монархическим движением, а фронтом всех сил, сражавшихся против большевизма. Приведем отрывок из письма владыки Иоанна, посвященный вождям Белой армии, в очередной раз свидетельствующий о той деликатности, с которой владыка относился к тем, кто не разделял его взглядов. Это и есть качество истинного пастыря, который борется с грехом, но при этом желает, чтобы и грешники вошли в ограду Отца. Владыка писал:

«Вы ставите вопрос о поминовении вождей белых армий гражданской войны, а также о статьях в печати, чернящих их.

Конечно, молиться за них не только можно, но и должно как в домашних, так и в церковных молитвах. Они были православными и остались таковыми до конца жизни; грех имеют все, и за тех, кто больше грешит, нужно еще больше молиться. Также никак нельзя одобрить статей в печати, направленных против них. Они дороги многим своим соратникам, и дороги за свои положительные качества. Такие статьи затрагивают чувства многих и оскорбляют их, создавая вредный раздор среди русских людей. Но самим, однако, надо ясно себе отдавать отчет не только в похвальных сторонах их деятельности, но и отрицательных, чтобы знать причины наших бедствий, чтобы самим не подражать им; если мы тоже виновны в том, искренне стараться исправить то, что возможно. Никак нельзя оправдывать зло, а тем более его облагораживать. Горе тем, которые зло называют добром, и добро злом... горькое почитают сладким, и сладкое – горьким (Ис. 5, 20).

Пишете, что многие считали Государя виновным в наших неудачах, а посему считают себя вправе нарушать присягу. Присяга есть клятвенное обещание перед Крестом и Евангелием, и нарушение ее есть клятвопреступление. Если бы даже действительно выполнение ее грозило большими бедствиями... то и тогда нарушивший ее не мог бы считать себя совершенно невиновным и должен был бы искать у Церкви разрешения от клятвы. Но если нарушивший по причинам уважительным всё же частично является виновным и должен очиститься от греха, насколько виновнее те, кто поддался клевете и обману. Ведь следственная комиссия, назначенная Временным правительством, не нашла подтверждения обвинениям против царской семьи и должна была то признать. Кому больше дано, от того больше взыщется (Лк. 12, 48). И посему, чем кто ответственнее занимал место, тем более виновен в неисполнении своего долга. Если бы высшие военачальники и общественные деятели, вместо “коленопреклоненных” умолений Государя об отречении, выполнили то, что следовало по присяге, искусственно устроенный петроградский бунт был бы подавлен и Россия спасена. Недавно Франция была в тяжелом положении. Заявление де Голля о самоопределении алжирцев для многих французов, особенно родившихся и выросших в Алжире, прозвучало как измена, и поднялся бунт с требованием свержения и казни “изменника”. Но большинство ответственных лиц остались верны своему долгу, и катившаяся в бездну Франция была спасена. То же произошло бы и у нас, если бы руководящие лица армии и общества остались верны присяге и долгу. Совершен был страшный грех перед Богом и государственное преступление. Насколько кто загладил свой грех, ведомо Богу. Но открытого покаяния почти никем проявлено не было. Призыв к борьбе за Россию после падения Временного правительства и потери захваченной было власти хотя вызвал благодарные чувства многих и соответствующее движение, но не было то выражением раскаяния со стороны главных виновников, продолжавших считать себя героями и спасителями России. Между тем Троцкий в своих воспоминаниях признаёт, что больше всего они (Советы) боялись, чтобы не был провозглашен царь, так как тогда падение советской власти стало бы неминуемым. Однако того не случилось, “вожди” боялись того же. Они воодушевили многих на борьбу, но запоздалый их призыв и отвага не спасли Россию. Некоторые из них в той борьбе положили жизнь и пролили кровь, но гораздо больше пролито невинной крови, которая продолжает литься по всей России, вопия к небу. Посему отношение к ним, как и ко всем государственным деятелям Руси, должно быть то, которое выражено у Пушкина устами летописца: “Хвалите за славу, за добро, а за грехи, за темные деяния Спасителя смиренно умоляйте...”, нисколько их не оправдывая, но и не крича о них, ибо то, что произошло,– наш общий позор, позор России и ее бедствие»365.

Естественно, грех заключался не только в нарушении присяги, но и в убийстве помазанника Божьего, о чем владыка говорит так:

«После смерти Саула, павшего на свой меч во время битвы с Филистимлянами, один Амаликитянин побежал известить о том царя Давида, гонимого в то время Саулом.

Предполагая, что Давид будет весьма рад принесенной вести, он решил выдать себя за убийцу Саула, чтобы тем еще больше увеличить ожидаемую награду.

Однако, выслушав придуманный Амаликитянином рассказ о том, как он, по просьбе раненого Саула, умертвил его, Давид схватил одежды свои и разодрал их, так же сделали и все люди, бывшие с ним. Они рыдали и плакали и постились до вечера. И сказал Давид отроку, рассказывавшему ему: откуда ты? И ответил он: я – сын пришельца Амаликитянина. Тогда Давид сказал ему: как не побоялся ты поднять руку, чтобы убить помазанника Господня? И приказал одному из слуг убить его. При том Давид сказал: Кровь твоя на голове твоей, ибо твои уста свидетельствовали на тебя, когда ты говорил: я убил помазанника Господня (2 Цар 1, 13–14, 16).

Так был казнен иноплеменник, выдавший себя за убийцу Саула. Он подвергся жестокой казни, хотя Саул сделал много зла, за которое отступился от него Господь, и он являлся гонителем невинного Давида.

Из слов Давида видно, что он сомневался в правдивости рассказа Амаликитянина и не был уверен, что тот именно является убийцей Саула, однако он предал его смерти, считая достойным смерти даже одно название себя цареубийцей и похвальбу сим поступком.

Во сколько же раз тяжелее и греховнее убийство православного помазанника Божия, во сколько раз большая кара должна лежать на убийцах царя Николая II и его семьи?!

В противоположность Саулу, отступившему от Бога и за то оставленному Им, царь Николай II является образцом благочестия и полной преданности воле Божией.

Восприняв не ветхозаветное возлияние елея на главу, а благодатную “Печать дара Духа Святого” в Таинстве миропомазания, император Николай II был до конца жизни верен своему высокому званию и сознавал свою ответственность перед Богом. [...]

Царь-мученик Николай II со своим многострадальным семейством входит ныне в лик всех страстотерпцев. Величайшее преступление, совершенное в отношении его, должно быть заглажено горячим почитанием его и прославлением его подвига»366.

Добавим, что в юности владыка видел однажды царя Николая II, и эта встреча произвела на него глубокое впечатление. «У него были такие глаза»367,– говорил он. Эти же слова повторяли многие из тех, кто уже в наши дни видел царя во сне: всех поражают его глаза. Первая панихида, совершенная по царю в Харькове 28 июля 1918 года, когда город был еще оккупирован немецкими войсками, оставила в памяти владыки неизгладимое впечатление: «В течение литургии народ всё прибывал и переполнил храм... Во время запричастного стиха на амвон вышел протоиерей Иоанн Димитриевский и начал слово. “Царь убит”,– сказал он. Едва он произнес это, послышалось рыдание... Проповедник начал читать то, что говорил о нем митрополит Антоний в день десятилетия его царствования, рыдание всё усиливалось. Вся церковь превратилась в море рыданий и воплей, проповедника уже не было слышно... К концу литургии народу было столько, не только в самом соборе, но и вокруг собора, что панихиду решили служить на площади перед собором». И владыка заключает: «Рыдание, слышанное тогда под сводами харьковского собора, доселе звучит в ушах и никогда не изгладится в сердцах тех, кто его тогда слышал. То рыдание и доныне потрясает всю Русскую землю. И лишь тогда, когда вся Русь принесет покаяние перед царственными мучениками и прославит их подвиг, сможет оно прекратиться»368.

Ночь в годовщину расстрела царской семьи архиепископ Иоанн проводил в Брюсселе, сопереживая произошедшему много лет назад всеми силами своей души; он говорил об этой ночи словами пророка Иова: Ночь та,– да обладает ею мрак, да не сочтется она в днях года (Иов. 3, 6). Как и в Шанхае, где он призывал русских, независимо от их взглядов, чтить этот покаянный день, в Брюсселе он собирал на молитву русских из разных церковных юрисдикций. Графиня Апраксина вспоминает, что архиепископ молился всю ночь в храме-памятнике, который на ночь не закрывался. Владыка читал Псалтирь и служил панихиды. Она говорит, что это были «незабываемые моменты»369.

В своих записках, посвященных царской семье, владыка доказывал, что император и его сродники обрели в Царствии Небесном венцы за свой подвиг. Бесспорно, эти записи оказали влияние на процесс канонизации царской семьи – как в рассеянии, так и в самой России.

Глава 12 ...Со всеми святыми (1 Фес. 3, 13)

Приехав во Францию, владыка почти сразу же пошел отслужить вместе с протоиереем Александром Трубниковым молебен перед мощами святого епископа Дионисия Парижского, которые покоятся в соборе-усыпальнице французских королей имени святого. По свидетельству очевидца, «владыка служил молебен, который разрешено было петь только вполголоса. Пел маленький хор “под сурдинку”, но превосходный резонанс далеко разносил звуки по огромному собору. Впечатление было потрясающее»370. Теперь, получив назначение на кафедру Западной Европы, владыка считал своим долгом привить пастве почитание тех святых, которые освятили землю Франции и прочих европейских стран; он собирал их жития и изображения. По этой причине в 1952 году он направил Архиерейскому Синоду доклад, который является настоящей хвалебной песнью святым Запада. В этом документе владыка также опроверг имевшиеся у некоторых аргументы против их почитания – например, отсутствие западных святых в православных святцах или обвинения в ереси.

В вопросе о почитании западноевропейских святых возникали некоторые недоумения. Почитание св. Ансгария (или Оскара), просветителя Дании и Швеции, имевшего кафедру в Гамбурге и Бремене, умершего в 865 году, было сложным вопросом из-за его близости к императору Людовику Благочестивому, сыну Карла Великого, так как можно было опасаться, что он разделял еретическое богословие Карла: отвержение им VII Вселенского Собора и принятие «филиокве». По этой причине еще в 1950 году Архиерейский Собор Русской Православной Церкви Заграницей постановил в связи с вопросом о почитании св. Ансгария, чтобы местный архиерей разобрался с почитанием каждого западноевропейского святого отдельно. Что касается этого святого, то архиепископ Иоанн представил вкратце изложенную его биографию. По мнению святителя Иоанна, в святости жития св. Ансгария, в его апостольских трудах и в чудесах, происходивших от его мощей, не оставалось сомнений. «Если прославил его Сам Господь, то было бы дерзко с нашей стороны не почитать его как святого»371,– говорил владыка и добавлял, что св. Ансгарий был прославлен Западной Церковью до отпадения последней от Вселенской Церкви и поэтому должно почитать его наравне с другими святыми. Память св. Ансгария совершается 3 февраля, и имя его отныне надлежит вносить в церковные месяцесловы как святителя Церкви.

Собор епископов утвердил его предложения, и владыка Иоанн 23 апреля 1953 года составил следующий Указ о почитании древних святых Запада:

«Пребывая в рассеянии в странах, где древле подвизались и прославились своими страданиями или иными подвигами святые угодники, чтимые Православной Христовой Церковью с древних лет, подобает нам достойно почитать их и прибегать к ним, не охладевая, и в то же время к святым угодникам Божиим, к коим мы прибегали и прежде в молитвах. В различных местах древней Галлии, ныне Франции, и в других странах Западной Европы сохранились поныне священные останки мучеников первых веков и последующих, являвшихся исповедниками веры православной. Призываем отцов священнослужителей поминать на богослужениях – на литиях и в других молитвах – угодников Божиих, являющихся покровителями того или иного места или страны, где происходят службы, а особо чтимых также и на отпусте. В частности, в пределах Парижа надлежит поминать священномученика Дионисия и преподобную Геновефу, также преподобного Клотуальда; в Лионе – священномученика Иринея; в Марселе – мученика Виктора и преподобного Кассиана; в пределах Тулузы – священномученика Сатурнина, епископа Тулузского; в Туре – святителя Мартина. В случаях неясности и недоумений обращаться к нам за разъяснениями и указаниями. Паству же призывать чтить сих угодников»372.

К этому списку были присоединены в дальнейшем св. Пофин Лионский († 177), св. Лионские мученики Бландина, Александр, Эпипод († 177), св. Фелициан († 479), епископ Фолиньонский в Италии, св. Герман Парижский († 576), св. Герман Оксерский († 448), св. Луп Труаский († 478), св. Колумбан († 615), св. Фридолин († 538), св. Галл († 640), св. Клотильда († 545), св. Иларий Пиктавийский († 367), святые Гонорат († 429) и Викентий Леринский († 448), св. Патрикий Ирландский († 461)373, св. Квирин, пострадавший в Паннонии († IV век), св. Каприй († 430), учитель св. Гонората, св. Оптат Милевский († 384), св. Гобян Ирландский († 670), св. Проспер Аквитанский († 463), ученик св. Кассиана Римлянина374, св. Бернард Ментонский († 1008)375. Несомненно, под влиянием владыки было издано житие св. Одилы Хохенбургской († 720), на сей раз – по-французски376.

В докладной записке владыка также написал: «Постановление Совещания русских старцев (архиереев) о почитании святых Запада отнюдь не является их канонизацией, а установлением, что означенного подвижника почитали святым до отпадения Запада и [он] является святым, почитаемым Православной Церковью. Отсутствие на Востоке песнопений и сведений о святом далеко не означает непризнания тем его святости. Ведь и чтимым на Востоке просиявшим там святым далеко не всем составлены церковные службы. На каждый день в Синаксаре и Прологе указаны памяти святых, не только [тех], которым посвящена служба того дня, но и другим. Многим же святым не определено особого дня памяти, хотя они упоминаются в некоторых службах, например в службе Святым, в посте просиявшим, или же они и без того известны и почитаемы. Жития же мучеников, подвижников и других святых ведомы одному только Богу. Все они вместе прославляются в Неделю Всех святых, как о том говорится в Синаксаре на тот же день»377.

Многочисленные поездки святителя Иоанна, которые мы описывали выше, становились для него еще и паломничеством. С.Д., часто сопровождавшая архиепископа в таких поездках, вспоминает, как святитель Иоанн «хорошо знал французских святых и всегда хотел знать о них еще больше. Разъезжая по городам и деревням, он останавливался в храмах, чтобы узнать о святых местах, об их истории и там помолиться»378, в каждой церкви прикладываясь к мощам, если они там были. Таким образом он «обрел» мощи святых Космы и Дамиана в Люзарше, перед которыми он в сопровождении нескольких монахинь из Леснинского монастыря отслужил молебен379. Потом он открыл домовый храм, посвященный этим святым, в больнице в Шартре, где лечили русских эмигрантов.

Во время поездки в Триест владыка был сильно огорчен тем, что святые покровители этого города пребывают там в забвении – это были святой мученик Иуст (по имени которого этот город когда-то назывался Иустинополисом), святой мученик Сергий и святой Фруджифер († 542), первый епископ города. При первом посещении города Триеста владыка спустился с отцом Спиридоном в подземелья тех храмов, где должны были (по его тщательным предварительным изысканиям) покоиться тела триестских святых: там, с крестом и кадилом, он пел им тропари и кондаки, прося их о заступничестве за свой город. Владыка вступил в контакт с местным римско-католическим клиром, испросив для православных разрешение на почитание святых. Наконец, он приказал настоятелю православного прихода в Триесте поминать местных святых на проскомидии во время совершения литургии, а также вместе с прихожанами служить им молебен перед мощами в день их памяти380.

Владыка Иоанн настолько почитал западноевропейских православных святых, что настаивал на том, чтобы обращенные в Православие европейцы оставляли себе прежние имена, если их святые покровители были прославлены до раскола381.

Владыка ратовал и за то, чтобы ежегодно совершалась литургия в день памяти древнего святителя Спиридона Тримифунтского, который, как он говорил, «почитаем на Востоке наравне со свт. Николаем Мирликийским»382. Русским православным, жившим по старому календарю, это давало бы, по его замыслу, возможность придать литургический смысл этому нерабочему на Западе дню, когда празднуется Рождество Христово по новому стилю.

Архиепископ Иоанн искренне любил святых и желал, чтобы каждому из них была составлена особая служба, если в богослужебных книгах таких служб не было. Поэтому он представил Архиерейскому Синоду на рассмотрение и одобрение службу блаженному Августину Гиппонскому, составленную архимандритом Амвросием (Погодиным)383. Владыка просил также, чтобы эту службу пели в Тунисе, в соборе, посвященном этому святому. Помимо службы блаженному Августину, владыка просил, чтобы Синод одобрил множество других служб, составленных архимандритом Амвросием (Погодиным) и Валерией Константиновной Хеке, посвященных следующим святым: свт. Иувеналию, патриарху Иерусалимскому, св. мученице Агнии384, прп. Симеону Новому Богослову385, св. Иринею Сирмийскому386, св. Анастасию Синаитскому, св. мученику Севастиану, преподобному Нилу Сорскому, св. праведной царице Феофании, святым Иоанну, Ираклемону, Андрею и Феофилу (упомянутым в житии преподобного Онуфрия Афонского), преподобному Павлу Препростому, св. мученице Валерии387. Кроме того, он представил на рассмотрение службу святителю Иоасафу Белгородскому, составленную архиепископом Иоасафом (Скородумовым, † 1955). При утверждении богослужебного текста владыка придерживался следующих критериев: «Все названные службы отличаются глубиной мысли, красотой изложения и высоким подъемом молитвенного настроения, создающегося при чтении их. Написанные в духе древних церковных служб, они также безукоризненны со стороны правильности церковнославянского языка»388. Еще архиепископ Иоанн перевел с греческого многие тропари, которых не было в русских богослужебных книгах.

Среди святых наших дней владыка очень почитал святителя Нектария Эгинского († 1924), которого греки по праву называют «святым нашего века». Великий чудотворец, святой Нектарий особенно помогал больным раком; в 1961 году он был прославлен Вселенской Патриархией. За несколько месяцев до своей блаженной кончины святой Иоанн просил, чтобы житие святого Нектария опубликовали по-английски в издании «Orthodox Word» («Православное слово»), выходящем в Сан-Франциско. Икона святителя Нектария находилась у владыки в красном углу; по свидетельству одного греческого священника, он клал ее на алтарь во время совершения Божественной литургии389. Однако самым важным делом архиепископа Иоанна в том, что касается прославления святых, без сомнения, была канонизация великого русского святого наших дней праведного Иоанна Кронштадтского (1829–1908), «нового Николая Чудотворца», как архимандрит Иустин (Попович) называл его за те неисчислимые чудеса, которые были совершены им при его жизни и после кончины.

Сербский епископ Николай (Велимирович) глубоко почитал, как мы уже сказали, архиепископа Иоанна и считал его великим праведником. В связи с этим расскажем о том, как эти два великих иерарха сотрудничали друг с другом в деле прославления св. Иоанна Кронштадтского.

После окончания Второй мировой войны епископ Николай заинтересовался личностью отца Иоанна Кронштадтского. Он хорошо знал его житие и совершенные им чудеса; он писал, что для прославления святого есть все необходимые условия и это дело требуется завершить. В 1952 году епископ Николай обратился к митрополиту Анастасию, прося его приступить к канонизации и написав следующие слова: «Если бы и не было иных чудес отца Иоанна, кроме тех, которые были проявлены им в одном Белграде, то довольно было бы их для его канонизации. [...] Если же кто спросит, зачем же я, как серб, делаю это предложение, то отвечу: святые всех православных народов принадлежат одинаково всем Православным Церквам. [...] Хотя я сейчас живу, по Божьему Промыслу, как архиерей в изгнании, всё же являюсь одним из самых старших православных архиереев (33 года в архиерейском сане), ревную не менее за честь и славу Церкви Христовой. Поэтому братолюбиво и смиренно прошу Ваше Высокопреосвященство оказать этому предмету сердечное внимание и представить его в Ваш Архиерейский Синод, чтобы все ветви Русской Церкви согласно и одновременно приняли решение о святости отца Иоанна»390. После этого официального воззвания епископа Николая Архиерейский Синод поручил архиепископу Иоанну собрать необходимые для канонизации документы, поскольку было известно, что святитель Иоанн уже давно глубоко почитал отца Иоанна Кронштадтского. В 1953 году он посоветовался со своим духовенством по поводу возможной канонизации святого. В письме, направленном епископу Николаю 6 декабря 1952 года, он благодарил его за его вышеупомянутое письмо к митрополиту Анастасию, упоминая о том, что «некоторые, особенно старые, епископы считают никак не возможным это совершать сейчас (прославление о. Иоанна – Б.Л.). Так думает и митрополит Владимир (Тихоницкий – Б.Л.), хотя почитает о. Иоанна»391. Позднее владыка разослал настоятелям приходов Указ, предписывающий обзавестись книгой отца Иоанна, озаглавленной «Моя жизнь во Христе», для приходских библиотек: «Ввиду той большой пользы, какую верующие могут получить от чтения означенной книги, предлагается отцам настоятелям церквей приобретать ее для церковных библиотек, где таковые имеются, и советовать клирикам и прихожанам иметь ее настольной книгой»392. В 1956 году, хотя документы и свидетельства, собранные для причисления отца Иоанна к лику святых, были сочтены достаточными, Архиерейский Синод постановил, что время для канонизации еще не настало. Однако владыка Иоанн, зная, что исполняет волю Божью, продолжал действовать. В 1964 году он вновь поднял вопрос о канонизации на Архиерейском Соборе. Было принято решение образовать комиссию, во главе которой поставили архиепископа Иоанна. Предстояло выяснить, имеет ли право Русская Зарубежная Церковь предпринимать такие шаги, как канонизация. Владыка дал утвердительный ответ, сославшись на единственный авторитет в этой области – на церковное Предание. Вот как, прибегнув к аргументации, сходной с тем, что он утверждал по вопросу о почитании западноевропейских святых, владыка Иоанн обосновал такое решение:

«Святыми праведники становились не постановлением земной церковной власти, а милостью и благодатью Божией. Церковной властью лишь одобрялось восхваление в церкви и молитвенное призывание нового святого.

Какая власть то должна и могла сделать, точно не определено, во всяком случае – [это власть] епископская.

Были прославления, совершенные Высшей церковной властью Поместной Церкви, имена новопрославленных вносились тогда в церковные месяцесловы всей той Церкви, другие прославлялись в той или иной местности, и почитание их постепенно распространялось в другие места. Обычно прославление совершалось в той местности, где жил или страдал подвижник. Но бывало и иначе. Так, пострадавший в Софии (Средце, Болгария) от турок в 1515 году юноша из города Кратова (Сербия) Георгий был через 14 лет уже прославлен в Новгороде. Несмотря на то что и сограждане почитали его как новомученика и даже духовником его была составлена церковная служба, они не смели это проявить открыто, боясь турок, и посему в Новгороде, находившемся в торговых сношениях с теми местами, по распоряжению архиепископа была составлена служба и стала почитаться память мученика Георгия Нового, откуда она распространилась по всей России. Когда же Сербия и Болгария освободились от рабства турок, они стали пользоваться составленной в России службой, а составленная первоначально в Софии до сих пор является достоянием библиотеки. Последние два века, когда Россия жила во славе и благоденствии, прославления новых святых совершались обычно весьма торжественно по постановлению Высшей власти, иногда (но не всегда) происходя по всей России, а особенно в местности, где обретались чудотворные мощи. Однако это не изменяет общего порядка в Церкви, и если русские люди под гнетом безбожной власти не могут открыто восхвалять и призывать Богом прославленного угодника Божьего, долг свободной от гнета безбожников части Русской Церкви всенародно чтить и призывать Чудотворца, подобного святителю Николаю, чтимого ныне во всём мире, и молить святого праведного Иоанна о исправлении нашей жизни и прекращении бедствий, постигших по пророчеству его Отечество наше.

Да даст Господь, чтобы настал вожделенный день, когда от Карпат до Тихого океана прогремит: “Величаем тя, праведный отче Иоанне, и чтим святую память твою, ты бо молиши за нас Христа, Бога нашего!”»393

По настоятельным просьбам архиепископа Иоанна в 1964 году в Нью-Йорке Архиерейский Собор приступил к прославлению отца Иоанна Кронштадтского, что явилось великим событием в жизни Русской Православной Церкви в XX веке. Значение этого события в жизни Русской Церкви XX века сложно переоценить. Новопрославленному святому молились, получая духовное утешение, не только русские эмигранты – это подготовило почву для его прославления в самой России. Его почитание, тайное в годы советской власти, было официально принято уже после падения железного занавеса – желание святителя Иоанна исполнилось. Владыка спрашивал мнения у других ветвей Русской Церкви на Западе. В Соединенных Штатах он нанес визит одному из епископов Русской Митрополии в Америке, предложив этой юрисдикции прославить преподобного Германа Аляскинского в то самое время, когда Архиерейский Синод должен был приступить к прославлению св. Иоанна Кронштадтского. К сожалению, это миролюбивое предложение не увенчалось успехом394. Во Франции канонизация святого Иоанна Кронштадтского особенно торжественно отмечалась в Леснинском монастыре, который в России в свое время пользовался покровительством этого святого. Священнослужители Русского Экзархата Вселенского Патриархата тоже участвовали в празднествах. К сожалению, епископ Николай (Велимирович) не смог разделить эту радость, так как скончался в 1956 году. Владыка Иоанн сообщал Святейшему Герману, Патриарху Сербскому, о прославлении св. праведного Иоанна Кронштадтского в письме от 26 октября 1964 года:

«Его Святейшеству Патриарху Сербскому Герману:

Ваше Святейшество!

Честь имею Вам сообщить, что Архиерейский Синод Русской Православной Церкви решил торжественно прославить отца Иоанна Кронштадтского как нового угодника Божия. Впервые это прославление было предложено епископом Николаем Жичским десять лет назад, и с того времени мы начали работать в этом направлении, собрали много свидетельств о его жизни и святости.

Прославление нового святого и чудотворца Иоанна состоится в воскресенье 10 октября/1 ноября 1964 г. Мы были бы рады, если бы и Сербская Церковь по примеру нашему прославила отца Иоанна. Второй день прославления определен в его честь 20 декабря/2 января»395.

Упомянем еще и о том, что владыка Иоанн сам составил кондак службы св. Иоанну396.

Помимо прославления св. Иоанна Кронштадтского, владыка много сделал для местного прославления преподобного Германа Аляскинского (1736–1837), о котором мы упоминали выше, и мученика Петра Алеута († 1815). Первый миссионерствовал среди алеутов, а второй, отказавшись отречься от православной веры, претерпел мученическую смерть от иезуитов в Сан-Франциско. В 1963 году владыка Иоанн благословил основать в Сан-Франциско Братство преподобного Германа Аляскинского, целью которого было распространение православной литературы на английском и русском языках, а также распространение сведений о преподобном Германе среди православных и инославных. Владыка писал: «Да послужит сия проповедь к утверждению истинной православной веры и христианской жизни в Северной Америке, помощью и молитвами в ней просиявшего преподобного Германа Аляскинского и мученика алеута Петра, пострадавшего в Сан-Франциско»397. По благословению архиепископа Иоанна были собраны материалы биографии преподобного Германа с целью публикации жития и свидетельств о чудесах. Однако усилия владыки увенчались успехом только после его кончины. Только в 1970 году этот святой был официально прославлен.

Архиепископ Иоанн очень почитал и епископа Иону Маньчжурского, которого он упоминал в одной из своих проповедей, посвященных русским святым: «Уже здесь, за рубежом, в наши дни мы имеем праведников, хотя еще не прославленных, но от которых люди получали дивные знамения. Вот, например, епископ Иона Маньчжурский. Чувствуется приближение конца его земной жизни. Призывает он священника и начинает сам читать отходную, и в тот час, когда дух его отходит на небо, мальчик, который лежит в том городе больной ногами, который в течение долгого времени не мог ходить, бежит и кричит: “Мама, мама, явился мне сейчас святитель Иона и говорит – вот, мне ноги больше не нужны, вот тебе ноги”. Тот мальчик, который лежал недвижимо на кровати, теперь бежит! В то время проносится слух, что в тот самый час скончался владыка Иона»398. В этой же проповеди владыка упоминает отца Алексия Медведкова, протоиерея из Южина (Ugine) в юрисдикции Русского Экзархата Константинопольского Патриархата: «Во Франции несколько лет тому назад при переносе одного кладбища, когда разрыли одну могилу, вдруг рабочие в ужасе отскочили. Там лежал в полном облачении православный священник, и оказалось, что этот священник больше шестнадцати лет пролежал там. Умирал от рака, когда обычно человек разлагается заживо, а он лежал цел и нетленен, и ныне тело его перенесено под Париж»399.

И, конечно же, очень часто в своих проповедях владыка говорил о новомучениках Российских, тогда еще не канонизированных. Вот что он о них пишет:

«В великом лике прославленных на Руси угодников Божиих много было и святителей, и преподобных, и праведных, и юродивых. Но мучеников на Русской земле было лишь несколько за всё прежнее время. “Пресветлое мученическое воинство”, кровь которого явилась семенем христианства по всей вселенной, прославляемое почти ежедневно земной Церковью, почти не существовало в небесной Русской Церкви. Настало время восполнить его ряды. К небольшому числу мучеников и страстотерпцев, пострадавших в прошлых веках, присоединилось ныне несметное число новых страстотерпцев и мучеников.

О дивное и славное воинство новых страдальцев! Кто сможет достойно прославить вас! Воистину “блаженна земля, напившаяся кровьми вашими, и свята селения, приимшая телеса ваша”. [...]

Некогда с благоговением собирали христиане песок в Колизее, напоенный мученической кровью. Места страданий и кончины мучеников делались священными и особо чтимыми. А ныне вся Русь есть поприще страстотерпцев»400.

Помимо святых Православной Церкви Христовой, владыка очень интересовался личностью Жана-Мари Вианнея, сельского римско-католического священника из Арса, деятельность которого была во многом близка по духу к Православию401. А вот Вестминстерское аббатство, лишенное присутствия Бога, «дивного во святых Своих» (см.: Пс. 67, 36), не вызвало у него интереса. Перекрестившись при входе, он заглянул, увидел, что там находятся лишь памятники великим историческим деятелям, посмотрел, снова перекрестился и вышел402.

Глава 13. Миссионерская деятельность на Западе

По словам самого святого Иоанна, «пастырь должен заботиться и о тех, которые истинной веры не знают. Их надо просвещать светом истинной веры и располагать к благочестию, памятуя, что Христос сказал, что Ему надлежит привести овец, которые не Его двора»403.

И поэтому свою миссию там, где жили русские эмигранты, он понимал как проповедание истинной веры там, где она была искажена. «Не напрасно же нас Господь выбросил из нашей страны, не только за грехи наши, а и чтобы мы были проповедниками Евангелия, чтобы, как сказано в Евангелии: “перед концем мира проповедано будет Евангелие во всём мире”»404,– говорил он. Вот почему владыка Иоанн не мог оставаться равнодушным к тем европейцам, которые искали первозданной чистоты церковной жизни. Для всех, кто стучал во врата Церкви Христовой, он становился отцом. Вот как раскрывается его забота в одной из проповедей:

«Христос воскресший направил апостолов проповедовать во все страны. Церковь Христова была основана не для одного народа и одной страны, но для всего мира. Все люди, все народы, все страны призваны к вере в истинного Бога. Апостолы в полной мере исполнили наказ Христа, придя ко всем народам. Симон Зилот направился в Англию; Иаков, сын Зеведеев,– в Испанию; Фома – в Индию и, согласно Преданию, дошел до Китая. Апостол Андрей проповедовал на землях, ставших впоследствии Российским государством, и в Греции. По преданию, Лазарь, воскрешенный на четвертый день, убегая от хотевших убить его евреев, прибыл во Францию. Со своими сестрами, Марфой и Марией, он стал жить в Марселе и проповедовал в Провансе. Трофим Арльский и другие ученики из числа семидесяти исходили всю Францию.

Таким образом, с апостольских времен православная вера Христова была проповедана в Галлии, то есть там, где сейчас находится Франция. Именно к Православной Церкви принадлежат св. Мартин Турский, прп. Иоанн Кассиан, основатель монастыря в Марселе, где он и подвизался на протяжении долгих лет, св. Герман Парижский и святая Женевьева (Геновефа) и многие другие. Вот почему православная вера для французов не является верой иноземной. Она их вера, ее исповедовали здесь, во Франции, их предки с древних времен – это вера их отцов.

Мы искренне и горячо желаем, чтобы православная вера в том виде, в каком она свойственна духу французского народа, укорененная на французской земле, вновь стала бы для ее народа материнской верой, какой она остается для русских, сербов, греков – у каждого народа в соответствии с его особым духом.

Сегодня православные молитвословия Цветной Триоди (канон Недели о расслабленном), как и песнопения Западной Церкви, прославляют святого Архангела Михаила, который и на Востоке и на Западе являлся христианам, обновляя их духовные силы и вдохновляя на новые подвиги, как когда-то вдохновил Жанну д’Арк на борьбу за свободу Франции.

Сегодня Православная Церковь по старому календарю чтит память святого апостола Марка, одного из четырех евангелистов, который, прежде чем уехать в Александрию, побывал в Западной Европе, в Риме, где и написал свое Святое Евангелие – некоторые даже предполагают, что на латыни.

Сейчас нет сомнений в том, что произошло политическое и патриотическое возрождение Франции: пускай же она станет единой для духовного возрождения! Пускай вернется к жизни православная Франция, и да пребывает с ней Господне благословение!»405

Из этой проповеди можно заключить, что владыка Иоанн, совсем как апостол Павел, хотел быть всем для всех, чтобы спасти по крайней мере некоторых (1 Кор. 9, 22). Можно только поразиться, до какой степени святой привязывался к каждому из народов, среди которых он жил. Как писал один православный француз, «он был одним из наших»406. Владыка Иоанн говорил по-французски, и его хорошо понимали, несмотря на его нечеткую дикцию. Ему случалось даже произносить на этом языке проповеди.

Итак, движимый идеей вернуть этому народу Православие, архиепископ Иоанн принял под свой омофор группу, собравшуюся вокруг протоиерея Евграфа Ковалевского. Вплоть до наших дней этот поступок, который в итоге окончился плачевно, плохо понят и для некоторых даже стал главным препятствием на пути к прославлению святого Иоанна. Однако этому следует дать более детальную оценку. Прежде всего необходимо сказать несколько слов о Православии во Франции на момент окончания Второй мировой войны. Вот что пишет об этом один из православных французов:

«Присутствуя на православных литургиях и общаясь с выдающимися богословами – такими, как Владимир Лосский, архиепископ Василий Кривошеин, архимандрит Киприан Керн, и многими другими, определенное число французов осознало, что существует другой образ христианской жизни, аутентичнее, чем то, что представляет собой традиционный западный католический мир. Путь к тому, чтобы осознать существование Православной Церкви в ее полноте и считаться с ней – осознать ее не в качестве “отколовшейся церкви”, но как экклезиологическую и духовную силу, преемницу апостольской и святоотеческой традиции,– путь этот совершался не без недоумений, завихрений и издержек... С конца Второй мировой войны, примерно в 1950–1953 годы, всё больше и больше французов и франкоговорящих привлекала к себе община, называвшая себя Православной Кафолической Церковью Франции и существовавшая под покровительством протоиерея Евграфа Ковалевского... С ее стороны одна за другой следовали, зачастую неудачные, попытки добиться признания от какого-нибудь православного Патриархата»407.

Одним из препятствий к признанию этой группы было совершение литургии «по галликанскому обряду». Нужно сказать, что Святейший Синод Русской Церкви в 1870 году дозволил употребление римского обряда, дополненного эпиклезой. В 1904 году он дал согласие на просьбу епископа Алеутского Тихона (Беллавина, позднее – патриарха Всероссийского) приспособить для обращенных в Православие американцев западный обряд на основе Book of Common Prayer – англиканской богослужебной книги, содержащей последования литургии и некоторых треб. В 1920 году Синод одобрил употребление римского обряда у старокатоликов Польши, обратившихся в Православие. Наконец, в 1958 году патриарх Антиохийский Александр III дал разрешение на совершение службы по западному обряду в некоторых приходах своего Патриархата в США. Следовательно, в вопросе обряда уже существовали прецеденты. Однако, по словам одного из верующих, заставшего те события, «если каждый из элементов, составляющих галликанскую литургию, восстановленную Ковалевским, по природе своей и представляет собой нечто выдающееся, то адаптированное целое, переделанное, слепленное заново, есть нечто искусственное, лишенное необходимого единства, и прежде всего необходимого литургического бытования»408. Стоит добавить, что в то время упомянутая группа служила по двум обрядам – «восточному» и «западному». И всё же причина провала этой попытки насадить Православие во Франции была не в обряде как таковом, даже если это и влияло на суть дела; всё упиралось скорее всего в личность самого протоиерея Евграфа Ковалевского. Несмотря на некоторые свои неоспоримые достоинства, особенно ярко проявившиеся во время Второй мировой войны, когда он помогал всем, кому возможно, он был человеком, упрямо противостоящим церковной власти, и это подталкивало его на всё более и более достойные осуждения шаги. За неповиновение на него были наложены прещения со стороны всех православных юрисдикций. В силу этой ситуации он покинул Русский Экзархат Константинопольского Патриархата, оставшись «независимым». Как раз в этот момент руководившие французской группой священнослужители и миряне встретились с архиепископом Иоанном.

Всё началось в 1958 году, когда Эмиль Муан, мирянин из группы протоиерея Е. Ковалевского, встретился с афонским отшельником Никоном (1875–1963). Крестник царя Александра II, бывший офицер императорской армии, этот отшельник имел блестящее столичное прошлое, говорил на многих языках – это именно он стал вдохновителем первого издания «Добротолюбия» на английском языке. Расценивая Октябрьскую революцию как призыв к покаянию, он принял в Сербии монашество, затем отправился на Святую Гору Афон, где принял схиму и стал жить в пустыни Карульи. Когда Эмиль Муан посетовал отшельнику на упадок духовности на Западе и на отсутствие святых в наши времена, отец Никон ответил ему на блестящем французском: «На Западе есть святой – это архиепископ Иоанн, он живет в Версале»409. Узнав, в каком положении находится упомянутая группа, отец Никон рекомендовал собеседнику связаться с владыкой Иоанном. Вскоре возглавлявший группу мирянин-француз пригласил архиепископа Иоанна поприсутствовать на литургии в их церкви. Тот отказался, но предложил протоиерею Ковалевскому встречу через несколько недель. В назначенный день отец Евграф пришел в сопровождении Эмиля Муана, который с воодушевлением рассказал владыке о своем разговоре с отшельником Никоном410. Мать Флавиана, монахиня из Леснинского монастыря, рассказывает, что владыкой Иоанном интересовался не столько отец Евграф, сколько шедшие за ним французы, которые были «как овцы без пастыря» (см.: Мф. 9, 36)411. Восхищенный энтузиазмом обратившихся в Православие французов, владыка заявил Архиерейскому Собору Русской Православной Церкви Заграницей: «Французская Церковь есть явление живое, и мы не имеем права его угашать. Явление разрастается, и мы обязаны его поддержать»412. Именно по этой причине он принял решение взять эту группу под свое покровительство, при этом сильно рискуя. Как вспоминает одна из православных француженок, присутствовавшая на упомянутой выше встрече, «он ответил на нашу просьбу с тем вниманием, одновременно серьезным и живым, какое было характерно для его отношения к любым проблемам. Постепенно он взял нас под свою опеку, совсем как Добрый Пастырь из притчи, который взял на свои плечи потерянную овцу»413. И поэтому в ответ на просьбу святителя Иоанна Архиерейский Собор Русской Зарубежной Церкви постановил 12 декабря 1959 года принять эту общину. В Указе уточнялось: «Разрешить архиепископу Иоанну как епархиальному архиерею Западно-Европейской епархии, согласно его представлению и ходатайству, принять в свое каноническое ведение французскую православную группу и поручить ему организовать церковную жизнь означенной группы в согласии со священными канонами и преданиями Православной Церкви с сохранением для означенной группы западного обряда»414. Однако очень быстро выяснилось, с одной стороны, что протоиерей Ковалевский желал получить епископский сан и что, с другой стороны, огромное число обычаев в его общине вовсе не соответствовало канонам, несмотря на наставления Синода. 29 марта 1963 года архиепископ Иоанн написал отцу Евграфу, по-дружески посоветовав ему принести себя в жертву и дать возглавить общину кому-то из французов415. Сделав вид, что повинуется, отец Евграф сообщил об этом своей пастве, которая направила владыке Иоанну коллективное письмо, поддерживая кандидатуру отца Евграфа в епископы. 4 июня 1963 года владыка Иоанн им ответил: «Мои дорогие чада, я не забываю о вас, и мне очень горестно, что я не могу исполнить мой долг перед Французской Церковью, но я надеюсь, что этот день настанет. К тому же я пытаюсь найти наиболее быстрый и верный путь к тому, чтобы исполнить желание клира и верующих Французской Церкви»416. Выказывая свою любовь к пастве, владыка писал им по-французски 28 июня 1963 года: «Мои дорогие духовные чада, клир и миряне Православной Кафолической Церкви Франции! Я поздравляю вас с днем памяти святого Иринея. Пусть этот великий святой поможет вам в вашем миссионерском труде. Пусть его молитвами растет и крепнет Православная Церковь Франции. В этот день я с вами, и душа моя в вашей Церкви. Я приветствую всех вас – священников, диаконов, прислужников, певчих, весь народ и детей, которых я хорошо помню. Да пребудет с вами Господь и да благословит всех вас. Ваш архиепископ Иоанн»417. В двух письмах к отцу Евграфу Ковалевскому он напоминает предписания Синода и свои собственные относительно недопустимости причащения инославных, относительно дисциплины евхаристического поста, а также о соблюдении восточной Пасхалии, без выполнения чего Архиерейский Синод не сможет возвести его в епископский сан418. Одно из своих писем, написанных по-французски, архиепископ Иоанн завершил так: «Я прошу вас, дорогие мои, определиться в этом, так как, чтобы быть православными, недостаточно верить по-православному, но нужно также соблюдать правила Православной Церкви и, если нужно, пострадать за нее. Да будет всегда на вас благословение Пресвятой Троицы!»419

Что касается допущения к причастию неправославных, проблема, как думал владыка Иоанн, была решена. И действительно, отец Евграф утверждал, что он разослал по приходам указания, чтобы все действия такого рода прекратили. Относительно Пасхалии владыка настаивал на том, чтобы придерживаться юлианского календаря, разрешив пользоваться новым календарем для всех остальных праздников годового богослужебного круга. Вот что он писал отцу Евграфу 22 января 1964 года:

«Я понимаю тяжелое положение православных французов в связи с празднованием Пасхи, но Вы знаете, конечно, вся Православная Церковь (кажется, кроме Финляндии) празднует Пасху одновременно, и для Французской Церкви то является как бы испытанием готовности полностью войти в состав Православной Вселенской Церкви. Идя прямым путем, всегда приходится терпеть те или иные лишения ради принадлежности к Церкви и даже скорби. Ведь Пасха не просто праздник, это День и Ночь, когда всё наполнено светом, “небо и земля и преисподняя”, когда с людьми ликует природа и мы получаем особую благодать, наполняющую наши души.

Я лично, может быть, и согласился бы “покормить деток манной кашкой”, но сам далеко не уверен, что то будет полезно, так как, привыкнув к ней, трудно может быть перейти на пищу взрослых, а остальной епископат, наверное, не согласится.

Кстати, тогда не было у ней (древней Французской Церкви – Б.Л.) нового календаря. Я обращаюсь с горячим призывом и мольбой к моим духовным чадам, французской пастве, мужественно перенести сложности, вытекающие из празднования Пасхи с Православною, а не Католической Церковью, тем более что, насколько известно, даже среди католиков есть движение за возврат к православной Пасхалии и о том поднимался вопрос на теперешнем Ватиканском Соборе»420.

Отец Евграф повиновался и решил в 1964 году праздновать Пасху по юлианскому календарю, о чем он сообщил владыке, который, как только узнал, 29 января того же года телеграфировал ему: «Весьма удовлетворен. Благодарю. Благословение Господне всем»421.

По всей видимости, владыка надеялся постепенно вернуть французскую общину к традициям Православной Церкви. Поэтому на Архиерейском Соборе он утверждал: «Исправляются постепенно и ненормальности у французов, и им делаются предупреждения, которые они принимают во внимание». Полагая, что община вступила на правильный путь, 30 июля 1964 года владыка направил Синоду следующее ходатайство: «Представляя решение Французской Генеральной Ассамблеи (Епархиального собрания) Французской Церкви о принятии полностью всех условий, поставленных Архиерейским Собором, подписанное всем клиром и представленными людьми, ходатайствую о выполнении просьбы того собрания о рукоположении во епископы ими избранного протоиерея Евграфа Ковалевского. Поскольку все причины, по коим то рукоположение откладывалось, отпали и французское духовенство с мирянами выполнили всё, что от них требовалось, и епископат Русской Зарубежной Церкви, должен исполнить, что при выполнении тех условий было обещано»422. Получив от Синода полномочия, владыка Иоанн вместе с румынским епископом Феофилом совершил архиерейскую хиротонию отца Евграфа, который принял монашество с именем Иоанн. Хиротония состоялась в Сан-Франциско 11 ноября 1964 года. По этому случаю архиепископ Иоанн произнес следующую речь при вручении жезла, весьма строгую по отношению к новопоставленному епископу:

«Дорогой собрат наш епископ Иоанн.

С детства имел ты тяготение к Церкви, получив семена веры, еще будучи младенцем в твоем отечестве.

Когда же, после постигшего твою родину несчастья, ты прибыл в ту страну, где еще в первые времена христианство было проповедуемо ближайшими преемниками святых апостолов, но где, однако, с течением веков чистая Христова апостольская вера была затемнена человеческими мудрованиями, ты возгорелся духом, восхотев, чтобы вера православная снова освещала тот край, и возымел отклик во многих душах, ощущавших неполное согласие исповедуемой ими веры с евангельской истиной. Пылая желанием как можно полнее и скорее достигнуть задуманную тобою цель, ты посвятил себя этому делу, отдавая ему все свои силы, и, без оглядки устремляясь вперед, как то бывает в подобных случаях, совершил и немало ошибок.

Но Господь благословил твое доброе начинание, и многие от тебя познали истину и стали на путь ее исповедания. Значительность всё растущей паствы – вернувшихся к Православию чад древней Галлии, нынешней Франции, – потребовала возглавления ее епископом. Любовь же твоих духовных чад ныне призывает тебя к епископскому служению.

С трепетом же и упованием на Господа, “немощная врачующаго и оскудевающая восполняющаго”, прими ныне сие служение.

В сем служении не полагайся излишне на свои силы и на свое знание, но пользуйся советом старших и более умудренных опытом иерархов. Проповедуй истину и стремись распространять ее среди тех, кто ее еще не познал. Но действуй при том осмотрительно, чтобы, приводя к познанию истины, не оттолкнуть в то же время других.

К прискорбию, многие наши соотечественники, будучи сами добрыми чадами Православной Церкви, не всегда могут отличить учения от проявлений его в тех или иных видах, зависящих от местных условий и характера определенного народа.

Тебе предстоит встретить непонимание и сопротивление в лице людей благочестивых и действующих не по злобному умыслу, а по непониманию. Будь мужествен. Переноси с терпением скорби и не страшись их. Будь благожелателен к тем, кто будет Тебе препятствовать, стараясь, где возможно, не послужить соблазнам и не ввести в искушение, дабы и противящиеся пришли в разум истины. Ибо Господь хочет всем дать спасение.

Проповедуя другим, не забывай назидать и самого себя и исполнять всё проповедуемое другим, уча и действуя, как то нам указывали святые отцы и подвижники. Помни данные тобою ныне обещания и сохраняй послушание стоящей над тобою церковной власти. Помни, что каждое слово, сказанное втайне, слышит Бог. Никогда не оставляй молитвы ради кажущегося более важным дела. Дело без молитвы всё равно что дерево, не получающее влаги. Твердо держись святоотеческих преданий и наставлений. Призывай на помощь себе святых страны, в которой ты проповедуешь: св. Мартина, св. Женевьеву (Геновефу), святых Германа Парижского и Оксерского и ближайших преемников святых апостолов священномучеников Дионисия Ареопагита, пострадавшего и почивающего в месте, где будет проходить твое служение; Иринея Лионского , научавшегося от Поликарпа, ученика св. апостола Иоанна Богослова, и отдай себя под их покровительство.

Также не забывай святых и подвижников земли Русской, имена которых ты слышал с детства, молись им, да помогут тебе. Имей всегда пред мысленным взором твоего покровителя – святого Иоанна Кронштадтского, а также подобного святителям древности митрополита Антония (Храповицкого) и в трудных случаях спрашивай себя, как бы они поступили в таком случае.

Теперь же прими сей посох и веди свою паству через не Чермное, а черное море греха в обетованную землю, к горнему Иерусалиму и Вышнему Сиону. Вы же, отцы, пастыри и чада Французской Церкви, примите Вашего нового епископа и слушайтесь его»423.

Иными словами, владыка призывал нового епископа к тому, чтобы вновь не впасть в заблуждения прошлого, чтобы подчиняться церковной власти, взвешенно подходить к принятию новообращенных и не подавать поводов к соблазну. Не напрасным был и намек на святых земли Российской: почитая западноевропейских святых, недопустимо было отвергать наследие святых Востока. Если бы епископ Иоанн (Ковалевский) проявил смирение и последовал его наставлениям, то катастрофы можно было бы избежать. Некоторое время спустя после этой хиротонии владыка Иоанн в письме от 25 ноября 1964 года вновь обратился к нему с просьбой: «Очень прошу Вас быть размыслительным и не делать ничего, что бы могло вызвать какие-либо упреки о неисполнении данного Вами обещания или смущать, как-то: совершение литургии и причащение по вечерам (то есть без евхаристического поста, начинающегося с полуночи. – Б.Л.)»424. К сожалению, после возведения в епископы Иоанн Ковалевский, как свидетельствуют верующие из его общины, проявил себя в совершенно другом качестве. На вопрос матери Магдалины (Граббе), будущей игуменьи Леснинского монастыря, хорошо ли поступает епископ Иоанн (Ковалевский), владыка Иоанн ответил без обиняков: «Нет!»425. Оказалось, что в поведении епископа Иоанна (Ковалевского) ничего не изменилось, и это подтверждается следующим письмом, написанным ему архиепископом Иоанном 27 октября 1965 года:

«Ваше Преосвященство!

На Архиерейском Синоде была получена изданная в Париже книга Yves Marsaudon “De l’initiation maçonnique à l’Orthodoxie chrétienne” [«О масонском внедрении в Православие»], из которой видно, что среди паствы нашей Французской Церкви имеются люди, принадлежащие к масонству.

Постановлением Собора 1936 года принято было, что масонство и христианство несовместимы, и вменялось в обязанность всем священникам всех приходящих на исповедь масонов [побуждать] отречься от такового и до исполнения сего не давать причастия. Несколько позже такое постановление принято Собором архиереев Элладской Церкви, а также некоторыми другими. Прошу Вас принять это к сведению и в случае, если таковые лица до сих пор имеются в церкви, убедить их публично отречься от масонства или же выйти из состава Церкви»426.

Год спустя после хиротонии, в октябре 1965 года, святитель Иоанн направил епископу Иоанну (Ковалевскому) письмо, в котором особый акцент делал на ошибках, допущенных тем после возведения в епископы. Последний в своем ответе, поблагодарив владыку за его «указания», сообщал: «У нас будет пастырское собрание по поводу масонов, и я снова Вам напишу по самому вопросу» – и добавил, что «в дальнейшем будет благоразумнее»427. Но его заявления о благих намерениях редко шли дальше пустых слов. К сожалению, в 1966 году владыка Иоанн скончался, и все необходимые меры по отношению к епископу Иоанну (Ковалевскому) были приняты уже без его участия.

Этот эпизод из жизни святого может некоторых удивить. Однако стоит напомнить, что многих великих святых вводили в заблуждение лица, ведшие себя, по церковным понятиям, предосудительно. Здесь уместно привести слова епископа Николая (Велимировича):

«Обманываются те, которые говорят, что они хорошо знают людей и не дадут никому обмануть себя. Кто может узнать, каков дух человека, кроме единого Бога, знающего тайны сердца? Даже и великие святители обманывались в людях. Например, святитель Василий Великий долгое время считал святым человеком некоего лицемерного еретика и защищал его от нападений, пока наконец и сам не уверился в его лживости, горько разочаровавшись в нем. Святой Григорий Богослов окрестил некоего философа по имени Максим и так возлюбил его, что держал в доме своем и трапезовал с ним. А тот Максим был дурной человек, лукавый как змий, и после известного времени добился сплетнями и взятками признания себя некими жителями Царьграда патриархом на место святителя Григория... После такого искушения некоторые укоряли святого Григория: как он мог держать возле себя своего самого ярого противника? «Мы не виноваты,– ответил святитель,– если не видим-тο злобу. Только Бог знает тайны внутри человека. Нам же заповедано законом, чтобы с отцовской любовью открывать сердце свое каждому приходящему к нам”»428.

И всё же хотя упомянутая община и столкнулась с многочисленными неприятностями, тем не менее совершенно очевидно, что владыка Иоанн вел ко спасению многих ее членов, священников и мирян; некоторые из них затем отошли от епископа Иоанна (Ковалевского), который был Архиерейским Синодом лишен сана с оставлением монашества, и присоединились к различным Православным Церквам. В нашем распоряжении – два поразительных свидетельства.

Французский православный священник рассказывает об одной из своих встреч с владыкой Иоанном:

«– Владыка, когда можно будет с Вами увидеться?

– Ну, пожалуй, сегодня ночью, около трех...

В этот раз я впервые соприкоснулся с подвижническим образом жизни архиепископа. Я дождался полуночи, беспокоясь, действительно ли мне было назначено именно это непривычное время. Может, я неправильно его понял? Чего доброго, разбужу архиерея посреди ночи, буду молчать, не зная, какое придумать оправдание... Какое же я почувствовал облегчение, увидев, что сквозь штору струится свет! Архиепископ открыл нам и попросил подождать. Он был еще занят с каким-то другим посетителем. Наконец мы наедине. Входим в комнату... Архиепископ повернулся к иконам. Он больше не обращал внимания на то, что происходит вокруг. Казалось, он внезапно обо всем позабыл. Он разговаривал с кем-то другим, с иконами. Он стоял перед ними и разговаривал, он беседовал, кивал головой, обсуждал что-то: “Да, да... Нет, нет... Возможно...” Он соглашался, смотрел удивленно и вдруг, без всякого плавного перехода, обернулся. Усадил нас рядом с собой и начал беседовать. Тут мне понадобилось несколько минут, чтобы сообразить, что сказать, и чтобы вернуться к насущным проблемам, которые вдруг показались такими ничтожными и уже решенными. Архиепископ думал о многом, но произносил только самое главное»429.

Другое свидетельство дополняет то, что сказано прежде: «Архиепископ Иоанн был еще на этом свете свободен от наших условностей и жил по другим критериям. Это было ощутимо, просто когда находишься рядом с ним, везешь его в машине, прислуживаешь ему; достаточно было находиться рядом с ним, чтобы эта реальность становилась очевидной. Всё подчинялось не обычному человеческому порядку, а какому-то иному: Божьей воле, в которую он постоянно и внимательно вчувствовался. Время, усталость, смена радости и грусти, споры – всё это было чуждо этому светлому человеку. Он стоял над этими волнениями, и мы ощущали около него какую-то торжественную тишину и безупречное следование воле Божьей... Малейшее внимание к нему глубоко трогало его, при том условии, что оно проявлялось тактично и сдержанно. Тогда его лицо озарялось такой радостной и доброй улыбкой, что ради такой молчаливой благодарности мы были готовы сделать даже невозможное»430.

Еще одной заботой святого была помощь обратившимся в Православие голландцам. В 1940 году два бенедиктинских монаха, Иаков Аккердийк († 1991) и Адриан Корпорал († 2002), после изучения творений отцов Церкви приняли Православие в юрисдикции Московского Патриархата. Владыка навестил их во время пастырской поездки в Голландию. Отец Адриан пишет об этом первом визите: «Очень спокойно, не думая о том, что его ждут люди, он осмотрел весь храм. Он вошел в алтарь, приложился к престолу и внимательно рассмотрел всё, что на нем находилось. Затем он одну за другой разглядел иконы, потом богослужебные книги – печатные и рукописные. Ушел он от нас час спустя. Он хотел познакомиться с голландскими священниками и сказал нам, что, если мы испытываем трудности, нам нужно лишь обратиться к нему»431. Эти монахи из небольшого монастыря во имя св. Иоанна Крестителя занимались миссионерской работой, переводя православное богослужение на голландский язык и приспосабливая к своему родному языку русское богослужебное пение. Столкнувшись со сложностями, голландские священники обратились к владыке Иоанну, который в январе 1954 года принял их под свой омофор. Отец Адриан продолжает: «Он часто навещал нас и во время посещения русских приходов в Нидерландах обыкновенно останавливался в нашем монастыре, где чувствовал себя как дома. К тому же мы неоднократно встречались с ним во Франции, в Леснинской обители в Фурке или в кадетском корпусе в Версале... Что поражало сразу, так это его неправдоподобно строгий аскетизм. Будто святой пустынник первых веков явился среди нас»432.

Архиепископ Иоанн опекал православных голландцев постоянно. Так, однажды, когда отец Иаков молился допоздна о том, чтобы Господь исполнил одну из их нужд, внезапно зазвонил телефон. Это был владыка; он сказал: «Иди теперь спать, то, о чем ты молишься, получишь!»433. Приведем еще один пример заботливого отношения владыки к этой молодой общине. Поначалу по их настоятельной просьбе он временно разрешил им придерживаться западной Пасхалии, надеясь, что в дальнейшем они осознают необходимость последовать традиции, которая имеет силу во всём остальном православном мире. Однако когда отец Иаков решил принять юлианский пасхальный цикл и попросил владыку издать указ, предписывающий православным голландцам праздновать Пасху по восточному календарю, архиепископ Иоанн отказался. Он ответил, что желает, «чтобы голландцы осознали, почему это необходимо, и добровольно приняли это решение»434. Добрый пастырь следовал не букве закона, но его духу. Отец Иаков впоследствии по просьбе владыки Иоанна стал епископом.

Совсем иначе зародилась фламандская монашеская православная община. Когда владыка Иоанн ждал поезда на вокзальном перроне, вокруг него собралась толпа молодежи, насмехавшаяся над ним. Один из молодых людей почтительно стоял поодаль. Владыка посмотрел на него. Однако они не поговорили и разъехались в противоположных направлениях. Эта первая встреча юноши с Православием была решающей. Позднее он оказался у православных голландцев, где увидел портрет владыки Иоанна; и это показалось ему «знамением»435. Он принял Православие и основал монашескую общину, а также приют во имя святителя Иоанна в Латинской Америке.

Так владыка осуществлял то, что поставил своей целью еще в день епископской хиротонии: «Просветить возможно большее число людей из всех народов»436.

Глава 14. Иерарх вселенской церкви

В своей проповеди «Церковь – Тело Христово» святитель Иоанн говорил: «Те же последствия греха, еще не изгнанного окончательно из рода человеческого, действуют не только в отдельных людях, но через них проявляются и в земной деятельности целых частей Церкви. Постоянно появляются ереси, расколы, нестроения, отторгающие часть верных. Непонимание между Поместными Церквами или частями их издревле волновало Церковь, и постоянно в богослужении слышатся моления о его прекращении. “Просим Церквам единомыслия”, “Церквам соединение” (воскресный канон Пресвятей и Живоначальней Троице, глас 8), “Устави раздоры Церкве” (служба Архистратигу Михаилу 8 ноября, 26 марта, 13 июля) и подобные молитвы в течение веков возносятся Православной Церковью. Даже в Великую Субботу перед Плащаницей Церковь взывает: “Жизнь Рождшая, Пренепорочная Чистая Дево, утоли церковныя соблазны, и подаждь мир, яко Благая” (конец 2-й статии)»437. В периоды смуты главным чаянием архиепископа был именно внутрицерковный мир – правда, без компромиссов в принципиальных вопросах. К владыке Иоанну можно отнести слова, которые он сам произнес о митрополите Анастасии, Первоиерархе Русской Зарубежной Церкви: «Ревнуя о сохранении единения и согласия между всеми поместными Православными Церквами, он проявляет высшую степень миролюбия, смирения и уступчивости до возможных границ, но в вопросах чистоты и благочестия он непоколебим»438.

На Всезарубежном Соборе в 1938 году он призывал иерархов: «Мы должны твердо стоять на почве церковных канонов и не быть с теми, кто от них отступает. В прежнее время для изобличения канонических неправильностей Поместной Церкви с нею прерывали каноническое общение. Русская Зарубежная Церковь не может действовать таким путем, так как положение ее не вполне определилось. Посему она не должна прерывать общения с другими Церквами, если они первые не сделают этого шага. Но и поддерживая общение, она не должна молчать о нарушениях церковной правды»439. На этом же Соборе он голосовал за доклад архиепископа Серафима (Соболева, † 1950) «двумя руками» в связи с его осуждением экуменического движения440.

Следуя учению святых отцов, владыка добавлял, что строго хранить чистоту веры – долг каждого члена Церкви: «По православному пониманию Церковь составляют не только иерархи и священнослужители, но и весь верующий православный народ. Эта их совокупность и единство, приобщающееся в Святых Таинствах Христу, и есть Церковь, Тело Христово. Иерархи и священнослужители – руководители жизни Церкви, но деятельное участие в ней и ответственность за жизнь Церкви лежат и на мирянах. История Церкви говорит нам, как много послужили Церкви миряне в эпоху арианского искажения Православия и во время иконоборчества, а на юго-западе России православные братства отстояли Православие от иноверческого засилия и влияния»441. Однако когда миряне, как мы увидим в следующей главе, не ограничивались исполнением своего долга, а требовали власти над Телом Христовым, владыка называл эти поползновения «протестантизмом». Стремясь к церковному единству и на приходском уровне, где оно иногда разрушается мирянами из-за плохого священника, святитель Иоанн подчеркивал разницу между «плохими» и «ложными» пастырями. Первые, по словам святителя,– это те, которые «исполняют священнические обязанности на законных основаниях, но являются плохими пастырями». Таких,– говорил святитель Иоанн,– «нужно слушать, когда они проповедуют слово Божие, но не следует брать с них пример. Вся убо, елика аще рекут вам блюсти, соблюдайте и творите; по делом же их не творите, глаголют бо, и не творят (Мф. 23, 3),– сказал Христос о еврейских священниках и книжниках... Плохие пастыри будут строго осуждены, так как они пренебрегли данным им от Бога даром пастырства, а “всякому, емуже дано будет много, много взыщется от него”. Бог их призовет к ответу за каждую душу, которая была соблазнена ими или вследствие их нерадивости сошла с правильного пути»442. Совершенно по-другому относился святитель Иоанн ко вторым, то есть «ложным» пастырям,– тем, которые, будучи лишены сана законной церковной властью, продолжают «служить». По словам святителя, «потеряв имевшийся у них дар пастырства, они не могут принести пользу своим последователям, так как не имеют благодати Божией»443. Впрочем, святитель настаивал на том, что, пока священнослужитель не лишен сана, он остается раздаятелем Божественной благодати даже в случае тяжкого греха444. В характерной для себя манере в проповеди о святом апостоле Матфии владыка напоминал, что, несмотря на существование недостойных священников, «земная половина Церкви... нуждается в пастырях и иных служителях... Необорима она вратами ада, неистощима ее благодать, и никогда не лишится она ей потребного»445.

XX век был богат потрясениями для Святой Христовой Церкви. Сначала богоборческая власть была установлена в России, затем – почти во всей Восточной Европе. Более половины автокефальных Церквей, таким образом, оказались за железным занавесом – со всеми вытекающими из этого трудностями для диаспоры. Как мы видели, Русская Православная Церковь разделилась на три юрисдикции в Европе и Америке. К тому же произошли расколы в других частях православного мира – например, по причине введения нового календаря в некоторых автокефальных Церквах. Тем не менее, тщательно соблюдая каноны, святитель Иоанн отказался вмешиваться в дела других Поместных Церквей, в том числе и Элладской Церкви. Когда греческие старостильники пришли к нему с просьбой о признании их Русской Зарубежной Церковью, он им сказал с любовью, что не может ходатайствовать за них перед Архиерейским Синодом446. Иерарх до такой степени строго соблюдал это правило невмешательства, что когда он захотел возвести отца Чедомира Остоича в сан протоиерея, то просил на это разрешения у Сербского патриарха, так как этот священник помогал ему на основании временной отпускной грамоты, полученной в Сербской Патриархии447.

Особенно расположен был владыка по отношению к первой по чести в ряду всех Православных Церквей – к Константинопольскому Патриархату, причем, когда нужно было, относился к нему критически. В проповеди, произнесенной в Леснинской обители, он напомнил, какова была позиция митрополита Антония, когда во время Первой мировой войны российская армия намеревалась занять Константинополь: «Митрополит Антоний твердо указал, что Константинопольский патриарх – первый среди иерархов Православной Церкви и никоим образом не может быть допущено умаление его. Вместе с тем надо помнить, что присоединение Константинополя к России лишит греков надежды, что последний вновь станет их столицей, что будет принято греками крайне болезненно»448. Вспоминая о давлении на Константинопольский Патриархат со стороны турецких властей, архиепископ утверждает: «Такое внешнее унижение иерарха града Константинополя, некогда бывшего столицей Вселенной, не поколебало к нему почтения в среде православных, благоговеющих перед кафедрой святителей Иоанна Златоуста и Григория Богослова. С высоты ее – преемник св. Иоанна и св. Григория мог бы духовно руководить всем православным миром, если бы обладал их стойкостью в защите правды и истины...»449. Владыка не преминул выразить свое сочувствие по отношению к Вселенской Патриархии, гонимой в Константинополе. 6 сентября 1955 года Патриархат постигли ужасные гонения, описанные в официальном печатном органе Западно-Европейской епархии Русской Зарубежной Церкви: «Из 54 константинопольских православных храмов сохранилось только два... Разгромлена семинария на острове Халки... Несколько сотен человек греков при этом приняли мученическую смерть... Восьмидесятилетний старец священник отец Хрисанф, пытавшийся отстоять свою церковь, был сожжен живым»450. Тогда архиепископ Иоанн обратился к представителю Вселенской Патриархии, владыке Мелетию Регийскому, с такими словами:

«Ваше Преосвященство, усердно прошу Вас передать Его Святейшеству Вселенскому Патриарху и греческому народу мое глубочайшее сочувствие по поводу того дикого гонения, жертвой которого они стали ныне.

Разрушение святынь – храмов и священных предметов вызывает глубочайшую скорбь во всем православном мире, а жестокость, совершенная в отношении греков, наполняет сочувствием все русские души, тем более что русский народ всегда считал своей обязанностью помогать греческому народу добиваться своей свободы и единства.

Молю Всеблагого Бога ниспослать Свое благодатное утешение греческому народу в его великом бедствии.

Поручаю себя Вашим святым молитвам.

Ваш собрат во Христе

† Архиепископ Иоанн»451.

В своем рождественском послании 1955 года святой архипастырь, говоря о том же, так обратился к своей пастве: «Бушует и ныне злоба врагов Христовых. Плач, вопль и рыдания слышатся в православных порабощенных странах... Только что подвергнуты избиению греки и уничтожены еще остававшиеся там святыни в граде царя Константина, как разрушены и в нашем Отечестве... Но с младенцами ликовствуют пострадавшие за имя Христово и с волхвами прославятся Ему верные!»452

Не раз архиепископ Иоанн выражал свою скорбь по поводу раздробления Церкви на греческих землях. Перед Второй мировой войной он так высказался по поводу присоединения Додеканезских островов к Италии: «Острова Додеканеза, составляющие часть Вселенского Патриархата, присоединены во время Великой войны, вопреки принципу самоопределения народов, к Италии, которая стремится совершенно прервать связь этих островов с остальными греческими землями, выделив их в самостоятельную церковную единицу, но вместе с тем всячески способствует распространению католичества среди тамошнего населения, издревле православного»453. И в заключение высказал пожелание: «Несомненно, что, если Бог даст, чтобы Константинополь опять стал греческой государственной столицей, греческие Церкви (то есть Вселенский Патриархат и Элладская Церковь – Б.Л.) воссоединятся»454.

Несмотря на всю доброжелательность по отношению к Константинопольской Церкви, владыка не одобрил действий патриархов Мелетия IV и Григория VII. Первый, созвав «Всеправославный Конгресс», навредил молитвенному единству Церкви, введя календарную реформу, а второй поддержал «обновленцев» в СССР и признал их постановление о низложении св. патриарха Тихона. По словам владыки Иоанна, упомянутые патриархи нанесли ущерб «нравственному авторитету Константинопольского Патриархата»455. Когда позднее патриарх Афинагор встал на путь экуменизма, владыка Иоанн вдохновил публикацию текстов, разоблачающих его богословские заблуждения, являющиеся отклонением от догматов Православной Церкви456.

Во всех своих действиях владыка руководствовался церковным Преданием, а не велением страстей. По выражению покойного отца Чедомира Остоича, «архиепископ Иоанн никогда не был пристрастным человеком»457. Его отношение к Московской Патриархии также было очень взвешенным. Будучи непоколебимым по принципиальным вопросам, святитель относился отрицательно к Декларации митрополита Сергия. Несмотря на то, он был снисходительным к самим «невольникам богоборческой власти»458, по его собственному выражению, и поминал патриарха Алексия I на каждой литургии, на проскомидии. Слова «сергианство» вообще не употреблял. Кроме того, он утверждал, что Московский Патриархат является частью Вселенской Церкви и, следовательно, несет в себе Божественную благодать459. Поэтому он отказывался считать, что храмы, подчиняющиеся Московской Патриархии, каким бы то ни было образом «осквернились». Известно, что он однажды совершил службу в часовне, принадлежащей Московской Патриархии, расположенной в доме для престарелых под Парижем, где жил один из его друзей460. Тем не менее святитель считал, что за границей нельзя «общаться с церковной властью, подчиненной и порабощенной властью, Церкви враждебной»461. «Церковной власти,– говорил он,– противоестественно быть в зависимости от власти, поставившей своей целью уничтожение Церкви и самой веры в Бога»462. Кроме того, присоединение Зарубежной Церкви к Патриаршей в данных условиях было, по его мнению, нежелательным и для самих иерархов Московской Патриархии: «При выступлениях русских эмигрантов против советской власти они не постесняются так же повесить (патриарха Московского – Б.Л.) на кремлевских воротах, как турки повесили патриарха Григория V (Константинопольского, ныне прославленного – Б.Л.) на воротах Патриархии»463. При всём этом святитель Иоанн подчеркивал, что «Русская Зарубежная Церковь духовно не отделяется от страждущей Матери. Она возносит за нее молитвы, хранит ее духовные богатства и в свое время соединится с нею, когда исчезнут причины, разъединившие их»464. Таким образом, как мы уже отметили, владыка всем сердцем желал, чтобы, когда наступят свободные времена, все части Русской Церкви объединились, и надеялся, что те, кто поступил против интересов Церкви в годы этих страшных гонений, покаются. Он писал: «И среди архиереев, внешне покорных советской власти, многие терзаются тем внутренне и при наступлении возможности поступят по примеру тех, кто на Халкидонском соборе со слезами заявили, что вынужденно дали свои подписи на Разбойничьем соборе, по примеру св. патриарха Павла, угнетенного совестью и принявшего схиму в сознании своей слабости при иконоборцах»465.

Мы уже упоминали о расколе, который произошел в Европе и в Америке в лоне Русской Церкви. Приведем еще некоторые выдержки из писем владыки, относящиеся к этой теме. В 1934 году он писал архиепископу Виталию (Максименко): «Ваше желание умиротворения церковных нестроений горячо разделяю»466. В 1937 году, когда в эмигрантской среде возникла надежда на воссоединение Русской Церкви, владыка написал: «Да вольется в нас благодать Божья и да будем едино стадо Христово!» В 1951 году, когда, к сожалению, раскол стал окончательным, он утверждал: «Мы не желаем спорить с ними (с ушедшими от нас) и доказывать нашу правоту, памятуя слова древнего апологета, что “вера не доказывается, а показывается”»467.

Из всех автокефальных Церквей ближе всего сердцу Владыки была Сербская Церковь. В 1950 году, когда скончался Сербский патриарх Гавриил, владыка Иоанн возглавил в Нью-Йорке панихиду по усопшему; ему сослужили епископ Иоанн (Шаховской) из Русской Митрополии в Америке и многие сербские, греческие, румынские и сирийские священники. По окончании службы он произнес проповедь, в которой провел параллель между усопшим патриархом и святым священномучеником Гавриилом Сербским, пострадавшим от турок в XVII веке:

«Вся Вселенская Православная Церковь оплакивает кончину патриарха Гавриила. Церковь Греческая видит в нем своего воспитанника. Церковь Русская имела в нем искреннего друга и защитника в годы тяжелых ее испытаний. Наибольший же удар его кончина для Церкви Сербской. [...] Сему святому Гавриилу (повешенному турками) уподобился ныне почивший. Он также опекал своих овец духовных, отстаивая свободу своего народа. За это враги заточили его, и несколько лет он провел в изгнании и заключении. Когда же по возвращении в отечество он застал его в новом порабощении, он не склонил свою главу и так же твердо продолжал отстаивать Церковь. Он мог, пойдя на уступки, получить почет и удобства жизни, но вместо того он стал на страже Веры и Правды. Тяжелая борьба, как и время заточения, сломили его силы. Пал великий столп Церкви, великий столп сербского народа. Правда, он не был умерщвлен, как соименный ему патриарх, но смерть его явилась следствием перенесенных им испытаний; как и его предшественник патриарх Варнава, он будет народом почитаться священномучеником»468.

В 1966 году отец Чедомир писал: «В период своего служения в Западной Европе блаженный архиепископ Иоанн часто находился среди сербов. Множество раз он служил в сербском храме в Париже. Не раз его приглашали к сербам, живущим в Англии, и в этой стране в 1961 году он присутствовал на похоронах королевы Югославии Марии. Он был великим защитником единства Сербской Церкви. За несколько лет до плачевного раскола (который тогда разобщил Сербскую Церковь, но сейчас, по милости Божьей, остался в прошлом), блаженно почивший архиепископ часто говорил: “Счастливы вы, сербы! На вас – великая милость Божья, духовное наследие святого Саввы (первого архиепископа Сербской Церкви – Б.Л.) сохранено в целостности. Вы имеете одну, единую Церковь!” И когда раскол произошел, владыка решительно выступил в защиту единства Сербской Церкви, считая, что патриарх и Собор епископов хранили и защищали внутреннюю свободу Церкви и не сделали ничего, что можно было бы счесть отречением от Христа и глубинных, насущных интересов Церкви»469.

Архиепископ Иоанн беспокоился и о судьбе румынских эмигрантов, находящихся в Западной Европе. С его стороны это было не вмешательством в дела Румынской Церкви, а помощью нерусским православным, которые в водовороте событий оказались лишены собственной канонической структуры. Вот как Ж. Бесс в своей работе «Православная Румынская Церковь в Париже» описывает ситуацию на момент окончания Второй мировой войны: «С приходом к власти в Бухаресте Георгиу-Дежа интриги его посольства во Франции положили конец мирному существованию Румынской Церкви в Париже. Коммунистическое правительство пожелало получить церковное имущество и самолично назначить священников. Оно даже планировало переделать здание храма под обыкновенный музей румынской культуры. Несмотря на протесты верующих, церковь была закрыта в течение двух лет. Вмешательство французских властей и выборы приходского совета позволили возобновить богослужения. Однако община, более уже не зависящая от Патриархии, оставалась без епископа, несмотря на существующие канонические нормы по этому вопросу... Служащий священник только поминал без имен “епископов, страдающих за свою веру”. А румынский митрополит Виссарион (Пую, † 1964), изгнанный во Францию (в 1946 году в Бухаресте народный трибунал приговорил его к смертной казни), был сослан в дом престарелых в Драгиньяне в результате интриг румынского посольства. Он был единственным румынским епископом, оставшимся в Западной Европе на свободе»470. Румынское духовенство обратилось к архиепископу Иоанну с просьбой о помощи. 26 марта 1954 года владыка дал такой ответ (на имя отцов В. Больдеану и В. Парванеску):

«Ваше Высокоблагословение!

В ответ на Вашу просьбу, обращенную ко мне, я должен повторить Вам прежде всего то, что уже говорил ранее: а именно, что церковная жизнь во всей полноте возможна лишь при наличии епископа во главе Церкви; по словам святого Киприана Карфагенского, “где нет епископа, нет Церкви”.

Вот почему приходы, оставшиеся без епископского попечения, должны восстановить утраченную связь со своим епископом, а если это невозможно – духовно окормляться у другого епископа.

В сложившейся ситуации, когда значительные части различных автокефальных Церквей находятся за пределами своей страны и отрезаны от своей Поместной Церкви, крайне желательно, чтобы каждая из этих частей, отрезанная от своей Матери-Церкви, находилась под пастырским руководством своих епископов, находящихся там же.

Ввиду всего этого наилучшим для румынской паствы, находящейся за пределами Румынии на положении беженцев, было бы подчиниться своему румынскому епископату, каноничность которого не вызывает ни малейших сомнений и который не связан с богоборческим режимом и не находится под его влиянием.

По моему разумению, среди румынских епископов есть всего лишь один, то есть митрополит Виссарион, руководящий в данный момент в Западной Европе лишь частью румынского духовенства и мирян.

Не вдаваясь в дискуссии о причинах, приведших к такому положению вещей, и не претендуя на верховенство над Румынской Церковью и вмешательство в ее внутреннюю жизнь, я могу заявить, что Русская Зарубежная Церковь в лице своей иерархии готова оказывать реальную поддержку в воплощении позитивных решений, касающихся дел Румынской Церкви, и поддерживать ее, если на то есть желание глав духовенства и мирян Румынской Церкви. В особенности это будет касаться формирования румынской церковной иерархии за границей.

С молитвой о благословении Господнем для Вас и для чад Румынской Церкви

† смиренный архиепископ Иоанн»471.

Стараниями святого архиерея ситуация с каноническим положением румынского прихода в Париже была налажена. Приход обратился к митрополиту Виссариону, который, в свою очередь, попросил помощи у архиепископа Иоанна в том, чтобы возвести в викарные епископы архимандрита Феофила Ионеску († 1975). В воскресенье 26 декабря 1954 года в русской церкви Святителя Николая в Версале митрополит Виссарион вместе с архиепископом Иоанном Брюссельским и Западно-Европейским и Нафанаилом Карфагенским и Тунисским посвятил во епископы Феофила. По воспоминаниям архиепископа Нафанаила472, румынский хор пел рождественские песнопения, а русские певчие пели тропари Недели праотцев. Владыка Иоанн, несмотря на свою приверженность старому стилю, умел оказывать снисхождение там, где это было одновременно возможно и необходимо. Две общины служили у одного престола, при этом каждая придерживалась своего календаря – такое угодное Богу решение нашел владыка.

Еще в день своей епископской хиротонии владыка Иоанн задался целью печься не только о тех, кто вверен ему непосредственно; мы видим, что его духовный взор простирался на всю Церковь Христову. Помня о том, что страдает ли один член, страдают с ним все члены (1 Кор. 12, 26), владыка глубоко осознавал единство Православной Церкви. Любое несчастье, происходящее в православном мире, вызывало у него сочувствие. Так, в связи с землетрясением, произошедшим в 1953 году в Греции на острове Закинф, после которого 60 тыс. человек остались без крова и было разрушено около сотни церквей, владыка выразил свои соболезнования королю Греции и Священному Синоду Элладской Церкви473. В 1964 году во время землетрясения в Скопье в Югославии он направил патриарху Сербскому средства, собранные в Сан-Франциско для пострадавших474.

При этом святой жил и всеми радостями православного мира. Так, по воспоминаниям иеромонаха Петра (Лукьянова), «5 июля 1963 года мы читали 9-й час. Я только прочитал тропарь преподобному Афанасию Афонскому, и владыка меня остановил и сказал: “А сегодня на Афоне большое торжество”. На мой вопрос, что там такое, владыка ответил, что там сегодня отмечают тысячелетие Афона. Это не было праздное замечание. Видно было, что владыка и душой и духом был на Афоне»475.

В Великую Пятницу владыка Иоанн совершенно по-особому выражал свое молитвенное единство со всем православным миром. Тот же отец Петр вспоминает: «В Великую Пятницу, после выноса плащаницы, владыка объезжал все православные храмы Сан-Франциско, будь то греческие, сирийские или другие, и прикладывался к святой плащанице»476.

Таким образом, святитель Иоанн бережно хранил связь Русской Зарубежной Церкви с Вселенским Православием. «Опасно делать крайний вывод,– говорил святитель,– что мы единственная Церковь, что на других обращать внимание и с ними считаться не следует... Пророку Илии, когда он думал, что один сохраняет веру, Господь открыл, что есть еще семь тысяч других»477.

Глава 15. В Америке, на скамье подсудимых

Архиепископ Тихон Сан-Францисский, давний друг владыки Иоанна, по причине своей болезни был вынужден уйти на покой; в его отсутствие было прервано строительство кафедрального собора, так как внутри русской общины возникли разногласия. В ответ на настоятельные просьбы верующих из Сан-Франциско, которые знали владыку Иоанна еще с Шанхая, в 1962 году Синод направил туда архиепископа Иоанна, так как, по мнению Синода, он был единственным архиереем, способным восстановить мир в приходской общине.

Архиерею пришлось проститься со своей западноевропейской паствой. Желая утешить своих чад, он обратился к ним после последней литургии, отслуженной им в Париже: «Люди, у которых одна цель и которые стремятся к “единому на потребу”, имеют единство душ и никогда не чувствуют разделяющее их расстояние. И не имеет значения, насколько это расстояние велико,– оно никогда не может быть препятствием для той духовной близости, что соединяет этих людей в единстве душ»478.

Владыка прибыл в Сан-Франциско 4 декабря 1962 года. Как и его приезд в Шанхай, это событие совпало с праздником Введения во храм Пресвятой Богородицы; сходство было еще и в том, что и теперь ему предстояло завершить строительство кафедрального собора. Архиепископ Иоанн был сразу же назначен управляющим епархией, и вплоть до кончины епархиального архиерея, владыки Тихона, он считался, выражаясь каноническим языком, «обрученным со своей кафедрой» в Западной Европе. Он осознавал это настолько ясно, что его часы всегда показывали парижское время; те, кто не знал его, часто смеялись над ним из-за этого. «Но,– пишет отец Петр Лукьянов,– у владыки всё было обосновано; живя в Сан-Франциско, он следил за жизнью своей паствы в Западной Европе. Помню, как в Великую Субботу 1963 года, после окончания литургии, мы разоблачили владыку в алтаре. Было три часа дня по сан-францисскому времени. Владыка посмотрел на часы, перекрестился и сказал: “В Париже началась заутреня”»479. А прихожанка в Париже вспоминала: «Пришла первая Пасха без владыки. После пасхальной литургии, когда мы все спустились в трапезную разговляться, я вдруг услышала телефонный звонок. Побежала и – о Боже!– это он, наш любимый владыка Иоанн! Он поздравлял нас со светлым праздником Христова Воскресения!»480

30 марта 1963 года архиепископ Тихон скончался – как раз в тот момент, когда служили ежегодную панихиду по митрополиту Антонию и пели кондак «Со святыми упокой...»481. После этого Архиерейский Синод назначил архиепископа Иоанна епархиальным архиереем Западно-Американской епархии. В Сан-Франциско Великий пост проходил при большом стечении народа, участвовавшего в богослужениях и соблюдавшего пост. Пасха прошла с большим духовным подъемом. Все приходские неприятности были в значительной степени улажены. Поэтому святитель принял решение начать строительство нового собора и сделал воззвание по этому поводу в Фомину неделю, напомнив о скором созыве приходского собрания. Необходимость продолжать работы была вызвана и тем, что разрешение на строительство кончалось 1 июня. Обращаясь к верующим, святой архипастырь воскликнул:

«Так сказал Господь Саваоф: народ сей говорит: “не пришло еще время, не время строить дом Господень” (Агг. 1, 2).

И было слово Господне: “А вам самим время жить в домах ваших украшенных, тогда когда дом сей в запустении?”

К кому обращены сии слова Господни? Задолго до Рождества Христова чрез пророка Аггея так говорил Господь иудеям, вернувшимся в Иерусалим из Вавилонского пленения.

Но так же дословно обращение Господне относится и к православной пастве сан-францисской. Не те ли же слова слышатся ныне? “Не время строить храм”,– говорят люди, из которых многие приобретают себе дома, живут в своих домах в полном достатке или перепродают свои дома, переходя из лучшего в лучший и всё увеличивая свое имущество. Понятно, когда такие слова слышатся из уст неверующих. Понятно, когда безбожники, ненавидя всё, что напоминает о Боге, разрушают церкви, построенные нашими благочестивыми предками. Но как то могут повторять люди верующие, сами посещающие церковь? Церковь есть место освященное, святое, в котором вечно пребывает благодать Божия. При освящении храма Соломонова слава Господня в виде облака наполнила дом Божий. Так было в ветхозаветном храме. Во сколько же сильнее действует благодать Божия в храмах новозаветных, в которых подается истинное очищение от грехов, в которых приобщаемся Тела и Крови Христовых, в которых постоянно Дух Святой сходит во время литургии на освящаемые Дары и на предстоящих людей...

Храмы нужны не Богу, Престол Которого – небо и подножие – земля, а нам они нужны...

Строя храмы здесь, на земле, мы тем самым созидаем и себе вечные кровы на небе. Пройдут десятки лет, истлеют наши тела, быть может, и от костей ничего не останется. А души наши будут вечно жить. Благо тому, кто приготовил для души своей обитель в чертогах небесных! Если даже уже разрушатся построенные церкви, записаны будут в вечных книгах Божьих имена их строителей и запечатлены будут вознесенные в них молитвы.

Так говорит Господь Саваоф: обратите сердце ваше на пути ваши. Взойдите на гору и носите дерева, и стройте храм; и Я буду благоволитъ к нему, и прославлюсь (Агг. 1, 7–8)»482.

Те, кто противился постройке собора, несмотря на все увещевания владыки, и не думали слагать оружие. В адрес святого были брошены самые неправдоподобные обвинения: что якобы он, еще находясь в Шанхае, пропагандировал «левые» настроения, подговаривал церковного сторожа из Сан-Франциско вернуться в Советский Союз и т.д. Когда это противостояние еще только разгоралось, архиепископ был готов вступить в диалог с противниками строительства и даже приходил к ним на собрания. Увы, это было напрасно. Этой группе прихожан удалось убедить некоторых в том, что деятельность архиепископа Иоанна приводит к негативным последствиям и, следовательно, его нужно удалить с новой кафедры. По этой причине 25 апреля 1963 года Синод повелел владыке Иоанну уехать и вернуться в Западную Европу. Тем не менее верующие, в числе которых были и бывшие воспитанники шанхайского приюта, направили членам Синода прошение с просьбой отменить такое решение. Сам владыка не побуждал верующих к действиям против Синода – напротив, он предписал им подчиняться иерархии и воздержаться от любых скоропалительных действий. Он говорил им: «Я монах. Я должен повиноваться всему, что решит Синод»483. Владыка вообще был строг в том, что касалось церковной дисциплины. Он рассказывал, что однажды в России скончался некий архиерей. В числе тех, кто присутствовал на отпевании, был один сельский священник, который, вернувшись к себе на приход, продолжал поминать этого епископа как живого. На вопрос удивленных прихожан священник ответил, что еще не получил указа из Консистории. Владыка Иоанн признавал, что это была крайность, но в целом одобрял такое отношение к дисциплине484. И теперь он поступал так, как призывал поступать других,– терпеливо переносил все скорби, не теряя веры. Вот его собственные слова из курса пастырского богословия:

«Где может пастырь найти способность и силу для своего труда, как не в вере? Когда пастырь будет видеть, что около него поднялась целая буря ненависти и злобы и может случиться, что все адские силы будут подняты против него,– вера станет твердой опорой и надежным средством против них.

Сквозь тучи земных горестей, которые он будет терпеть, он с помощью веры сможет увидеть своим духовным зрением райские красоты, предназначенные для тех, которые претерпят до конца»485.

Вера и терпение владыки не пропали даром: митрополит Анастасий сумел убедить епископат в необходимости отменить решение и продлить на полгода пребывание владыки Иоанна в должности управляющего епархией. Однако противники продолжали свое злое дело. Нелегко было владыке. Много пришлось ему кротко и молчаливо терпеть. В четверг 6 июня 1963 года, когда вечернее богослужение только что кончилось, пришел один чиновник американского гражданского суда вместе с прихожанином собора. Когда святитель покинул церковь, чиновник ему вручил один экземпляр жалобы против него самого, прот. Н. Домбровского и еще 16 членов бывшего приходского совета, которые якобы причинили церкви денежный убыток. Владыку обвиняли в том, что он покрывал такие действия486. Так архипастырь, как многие святые, жившие до него, оказался несправедливо обвиненным.

9 июня состоялись выборы нового приходского совета; он оказался настроен благожелательно по отношению к владыке и к строительству храма. Но это дало противникам повод выдвинуть новое обвинение: якобы архиепископ Иоанн хранил у себя список прихожан, препятствуя таким образом контролю за выборами. Поэтому 9 июля 1963 года перед судом Сан-Франциско состоялось публичное слушание дела. Судья Дэй, симпатизировавший архиепископу, предложил ему расположиться на время процесса в соседней комнате, но святой отказался от этого любезного предложения и смиренно сел в зале судебных заседаний, рядом с архиепископом Леонтием Чилийским и епископами Саввой Эдмонтонским и Нектарием Сиэтлийским, приехавшими поддержать своего собрата-архиерея. 27 июля суд вынес приговор, в котором признавал себя некомпетентным в церковных делах; тем не менее суд подал запрос на проверку финансовых отчетов прихода. Ревизионная комиссия пришла к заключению, что со стороны архиепископа и приходского совета злоупотреблений допущено не было. 14 августа Синод, посовещавшись со всем епископатом, окончательно утвердил архиепископа Иоанна на Сан-Францисской кафедре. По возвращении с заседания Синода владыка Иоанн был торжественно встречен верующими Калифорнии. Местная газета «Сан-Франциско Кроникл» так описывает это событие: «Молитвенное шествие сан-францисской русской колонии вчера вечером совершило то, что можно назвать паломничеством в сан-францисский международный аэропорт. Русские туда пришли, чтобы отметить торжественное возвращение архиепископа Иоанна – хрупкого, с непричесанной бородой человека, которого многие члены Русской Православной Церкви считают живым святым. Почитаемый иерарх вышел из самолета с архипастырским посохом – символом власти правящего архиерея...

Сотни русских тесно собрались у выхода “D” в аэропорту, и когда они узнали, что самолет, на котором прилетел из Нью-Йорка архиепископ Иоанн, совершил посадку, они радостно запели. “Он по ночам не спит. Он навещает больных и страждущих и их исцеляет,– сказала пожилая женщина в тяжелом бежевом пальто,– он святой”. Григорий Бологов, председатель сан-францисского Русского центра, преподнес архиепископу круглую буханку русского хлеба с солью»487.

Во всём, что связано с этим выпавшим на долю владыки испытанием, особенно поражает его принципиальность и твердость и одновременно с этим – беспристрастное отношение к тем, кто ему противостоял. После беседы с владыкой Иоанном, состоявшейся 16 мая 1963 года, митрополит Анастасий воскликнул: «Я не узнаю владыку Иоанна. Прежде тихий, молчаливый и кроткий, он проявляет настойчивость, оживился, неуступчив»488. Действительно, позволить группе верующих управлять Церковью означало бы отрицание церковной иерархии, и владыка Иоанн не смог потакать этому. Позднее, на приходском собрании, он скажет: «Мы должны руководствоваться правилами церковными, созданными на основании и в духе канонов Церкви, в духе тех церковных устоев. Если мы не доверяем церковным канонам, отклоняемся от них, мы тем самым становимся на путь протестантизма и уже теряем право именоваться православными христианами»489. Что касается собственно страстной стороны всей этой истории, то ему было хорошо известно, от чего всё проистекало. Протоиерей Серафим Слободской задал однажды такой вопрос: «Кто виноват в той печальной смуте, которая творится вокруг строящегося собора в Сан-Франциско?» Владыка очень просто ответил одним словом: «Диавол!»490. Следуя заповеди пророка Аввакума не «подавать ближнему своему питье с примесью злобы» (Авв. 2, 15), владыка предпочитал обходить молчанием эту печальную историю. По свидетельству протоиерея Илии Веня, «владыка ни с кем не делился своими переживаниями»491. Один из верующих утверждает, что когда он как-то «неудачно спросил владыку о неприятностях в Сан-Франциско в связи с постройкой собора, он сразу “заснул” на несколько минут». Тот же современник дополняет: «И я больше никогда не возвращался к таким темам»492. Действительно, как отметил епископ Митрофан, «его отношение к тому или иному вопросу церковной жизни всегда вытекало из принципиального значения данного вопроса, а оценка событий и фактов никогда не ставилась в зависимость от того, кто является автором, виновником данного вопроса, явления или события. Архиепископ Иоанн не умел жертвовать объективностью ради личной дружбы, ради личной привязанности или тем более приносить объективность в жертву за личные, ему оказанные услуги»493. Иеромонах Петр Лукьянов сообщает, что, когда он работал в Синоде, ему попались документы, связанные с «Сан-Францисским делом», в которых люди, сами недоброжелательно относившиеся к владыке, свидетельствовали, что он очень спокойно отзывался о своих противниках494. Совершенно не желая мстить тем, кто его несправедливо оклеветал, владыка заботился лишь о том, чтобы восстановить мир среди своей паствы во славу Божию. Об этом говорится в его пастырском послании к верующим Сан-Франциско от 13 октября 1964 года:

«Возблагодарив Господа Бога за окончание судебных тяжб вынесением судебного решения, призываем всю паству прекратить все взаимные обвинения и постараться загладить всё внесенное церковной смутой. Отстаивая правду, как кто ее понимал, друг другу наносили оскорбления, высказывались или таились подозрения, разделившие русское общество на ряд враждующих лагерей. С вынесением судебного решения ясно, что все подозрения и обвинения не имели основания. Таким постановлением Штатного суда обелено русское имя, и оно является отрадным не только для обвинявшихся, но и для всех русских, а особенно для жертвовавших на построение нового собора и прихожан собора, которые могут быть спокойны, что средства, жертвуемые ими на Церковь, шли (и сейчас идут) по назначению»495.

Эти «американские трагедии» сменились радостью – не только для русских православных эмигрантов в Калифорнии, но, по милости Пресвятой Богородицы, для всей православной Америки. В 1964 году самый большой собор Русской Церкви на американском материке был достроен и увенчан пятью золочеными куполами. После торжественного крестного хода на собор водрузили огромные кресты. От одного из православных французов, присутствовавших на этом чине, нам стала известна интересная подробность: «Архиепископ очень хорошо договорился с погодой: по ошибке для водружения крестов на новый собор он выбрал ноябрь – месяц, когда в Калифорнии льют дожди. Столпившиеся верующие пытались объяснить ему, как плачевно будет выглядеть крестный ход во главе с митрополитом и епископами под калифорнийской грозой. Он ответил: “Мы договоримся!” Утром, чтобы старую церковь не затопило, пришлось подставлять ведра. После полудня процессия из двух тысяч верующих собралась под потоками воды. Архиепископ Иоанн показался на крыльце, и сразу же на небе появилась радуга и сияющее солнце... Черные тучи спокойно собрались вокруг города, но как только был дан последний возглас, ураган налетел с новой силой»496. В проповеди святой владыка сказал: «Здесь над Сан-Франциско возносится крест. [...] Крест – знамение победы Христа над диаволом, знамение победы Христа над теми, которые восстают против Него. [...] Вот отныне возносится Крест над нами. Осеняет град Сан-Франциско. Это наше знамение. Это наше оружие против всех искушений, против всех бед, против всех напастей»497.

Однако проблемы со строительством собора были не единственным горестным испытанием, которое претерпел владыка. Архиепископ Иоанн, как мы уже упоминали, с нетерпением ожидал прославления св. Иоанна Кронштадтского, но долгожданный день принес ему большое разочарование. Это был канун 1 ноября 1964 года, случайно совпавшего с языческим праздником Хэллоуин. Многие верующие, предпочитая принять участие в устроенном по этому случаю бале, не пришли на всенощную в честь новопрославленного святого. И владыка поступил, как когда-то покровитель шанхайского приюта святой Тихон Задонский, который вскочил в экипаж и, пылая праведным гневом, ворвался в самый разгар языческого праздника, устроенного во время Петрова поста, во многих пробудив ревность о благочестии. Два века спустя владыка Иоанн, отслужив всенощную, попросил шофера отвезти его сначала не в больницу, где он должен был навестить пациентов, а в Русский центр, где происходил бал. Прибыв по назначению, владыка поднялся по лестнице и, ко всеобщему изумлению, появился в зале. Музыка сразу же стихла. Архиепископ молча окинул строгим взглядом присутствующих, но, как вспоминает отец Петр Лукьянов, «в нем не было гнева по отношению лично к каждому из них...» Так святой Иоанн исполнил сказанное пророком Давидом: Гневайтеся, и не согрешайте (Пс. 4, 5). Он обошел весь зал с архиерейским посохом в руке и затем удалился, так и не сказав ни слова. Отец Петр рассказывает, что в другой раз архиепископ тоже отправился на бал, происходивший при подобных обстоятельствах. Но на этот раз он попросил микрофон и обратился к собравшимся с речью. Отец Петр добавляет: «Я знал, как владыка был всем этим расстроен, но его речь была спокойной»498. На следующий день священство получило распоряжение, в соответствии с которым те, кто отправился на бал (в том числе прислужники и певчие), не допускались к участию в богослужении. Бал, организованный с благотворительными целями, не должен был идти в ущерб молитвенной жизни верующего. По этой причине владыка и выступил против того, что происходило в субботу вечером:

«Неужели допускается иезуитский принцип, что цель оправдывает средства!

Устроение балов под праздник – страшное зло, нарушающее церковную жизнь... Бывающие на балах в субботу, ясное дело, не являются с тем настроением, с которым надо приходить в церковь...

Если то вредно для взрослых, то тем более вредно для молодежи, которая не впитала в себя православные обычаи и с трудом знакомится с ними в настоящих условиях окружения неправославной среды»499.

Прежде чем перейти к рассказу о повседневной жизни святого владыки в его последней епархии, вкратце опишем еще один прискорбный эпизод, относящийся к тем годам. Правда, этот эпизод в итоге сказался благотворно на жизни Церкви, а ведь это и было единственным чаянием владыки. Итак, когда в мае 1964 года митрополит Анастасий ушел на покой из-за своего преклонного возраста, то для избрания преемника был созван Архиерейский Собор. Архиепископ Иоанн, как старший по хиротонии, был заместителем Первоиерарха Русской Зарубежной Церкви и казался наилучшей кандидатурой в преемники. На втором этапе выборов были выдвинуты два кандидата – в том числе и владыка Иоанн. Теперь их разделяло одно голосование. Положение казалось неисправимым – ведь, как мы упомянули, у архиепископа были убежденные враги даже среди епископата, и они предпочли бы уйти в раскол, вместо того чтобы подчиниться ему. Владыка Иоанн и на этот раз проявил смирение. Он вызвал к себе самого молодого епископа, владыку Филарета (Вознесенского, † 1985), и уговорил его взять на себя нелегкий крест предстоятеля Церкви. На следующий день владыка отозвал собственную кандидатуру и порекомендовал епископа Филарета, который был избран единогласно. Как и всё, что делал святой, выбор этот был вовсе не случайным. Будущий митрополит Филарет, известный своей подвижнической жизнью, жил в Харбине, в коммунистическом Китае, где бесстрашно исповедовал православную веру. В 1962 году, когда почти вся его паства перебралась в Австралию, он получил разрешение на выезд из Китая и приехал к своим пасомым. В 1963 году, став викарным епископом в Брисбене, в Австралии, он по поручению управляющего Австралийской епархией был направлен в Нью-Йорк для участия в выборах нового предстоятеля. Вручая ему посох, владыка Иоанн сказал: «И ныне, господине и брате, восприими жезл пастырства и взойди на престол старейшинства святительского во имя Господа нашего Иисуса Христа и моли Пречистую Его Матерь о всём православном христианстве и о врученных тебе русских людях, в рассеянии сущих, и упаси их, яко добрый пастырь, и да подаст ти Господь Бог здравие и долгоденствие и многая лета!»500

Глава 16. Будни в Сан-Франциско

В Сан-Франциско, как и во все предыдущие годы, у владыки не было епископской резиденции. Он обустроился в небольшой келье в приюте Свт. Тихона Задонского. По-прежнему «в келье было очень просто, свято и мирно»,– как вспоминает одна из верующих. Вот как описывает день архиепископа отец Петр Лукьянов:

«Утром служил утреню, затем часы и Божественную литургию или в приюте Тихона Задонского, или в соборе. После службы, если служил в соборе, то по дороге домой заезжал в какой-нибудь госпиталь, где навещал всех православных больных. Приехав домой, занимался делами... В воскресные и праздничные дни владыка делами не занимался, а проводил их навещая больных. В эти дни он даже не писал указов, кроме тех случаев, когда преподавалось Божье благословение.

Как-то пришли к владыке члены одной церковной ревизионной комиссии со своим протоколом для утверждения. Передавая бумаги, один из членов так, между прочим, упомянул, что они потрудились весь вечер. Владыка, прочитав рапорт, переспросил:

– Вы говорите, что весь вечер занимались?

Последовал утвердительный ответ. Тогда владыка заметил:

– Так вы это вместо воскресной всенощной заседали?– И отказался подписать документ»501.

«Помимо официальных дел, он получал массу личных писем, на которые отвечал сам. За три с половиной года в Сан-Франциско он получил более 10 тыс. писем!»502

Как и везде до этого, он вел подвижническую жизнь, за день съедая лишь небольшой ужин незадолго до полуночи. «Ужинал владыка перед полуночью... Ел из одной тарелки, одной столовой ложкой, всегда с четками и при этом творил молитву»503,– вспоминает отец Петр. А если его звали к телефону и разговор заканчивался за полночь, он не возвращался к трапезе504. Ведь если бы он вкушал пищу после полуночи, то на следующий день не смог бы причащаться.

Совсем как в Китае и Европе, в Америке владыка продолжал жертвовать своей жизнью ради паствы. Иеромонах Петр, упомянув о том, что в Сан-Франциско насчитывалось семнадцать больниц, продолжает: «Владыка издал указ, согласно которому все больницы распределялись между городскими священниками. Им вменялось в обязанность посещать свой госпиталь раз в неделю и раз в месяц предоставлять в епархиальную канцелярию список посещенных больных. Сам же владыка в течение месяца посещал все госпитали, а те, где чаще всего лежали русские, навещал по нескольку раз в месяц. Однажды мы с владыкой шли пустыми коридорами одной больницы, и владыка заметил, что во Франции госпитали по праздничным и воскресным дням, в отличие от Америки, полны посетителей. Владыка много раз на Рождество и на Пасху с амвона призывал не забывать больных в эти великие дни. К этим праздникам сестричество приготовляло коробочки с гостинцами, и владыка каждому, кого навещал, оставлял коробочку-подарок»505.

Одно из лиц, сопровождавших архиепископа Иоанна по больницам после праздничной трапезы в первый день Рождества Христова, так вспоминает эти визиты: «Мы погрузили несколько десятков небольших подарков в машину и поехали. По дороге владыка вынул из бархатного мешочка крохотный, дореволюционного издания, Часослов и просил нас читать псалмы, что мы и сделали. Так как владыка очень часто посещал больных, больничный персонал его очень хорошо знал. Владыка в каждой больнице знал точно, в какую комнату входить, чтобы получить список православных пациентов. В одной из больниц владыка зашел в контору, подошел к письменному столу, открыл ящик и сам вынул готовый для него список. Нет слов, чтобы описать выражение лиц больных, когда они видели владыку. В каждой палате, в которую мы заходили, мы пели тропарь и кондак Рождеству Христову. Владыка каждого пациента утешал и преподносил подарок. Часто иноверцы призывали владыку к себе. Владыка к каждому подходил и благословлял. Даже одна русская еврейка со слезами целовала руку владыке, получив от него подарок... а владыка в течение всего дня сиял от радости»506.

Через его руки проходили значительные суммы пожертвований, которые он полностью раздавал нуждающимся, а также жертвовал в монастыри на Афоне и в Святой Земле.

Как и на предыдущих кафедрах, владыка заботился об образовании паствы – и детей и взрослых. Отец Петр вспоминает, что «владыка старался ежедневно посещать церковную гимназию. Присутствовать на всех экзаменах по Закону Божьему считал своей обязанностью, причем не только в гимназии, но и в других школах». Как когда-то в Шанхае, он любил спрашивать детей, знают ли они житие своего святого покровителя. Отец Петр добавляет: «Зная, что дети смотрят на него, владыка внимательно и правильно клал на себя крестное знамение, доводя руку до каждого плеча». Когда он служил в приюте, он любил облачаться в красную фелонь с шерстяным омофором. Таким образом он стремился наглядно обучить детей тому, какой смысл имеет епископское облачение – омофор изображает собой заблудшую овцу, которую Добрый Пастырь несет на плечах. Эта часть облачения, напоминающая об овце, должна была изготавливаться из шерсти. Несмотря на то что владыка был строг к порядку богослужения, он всё же отпускал читать лекции священников-катехизаторов, певчих из хора, даже если служба еще не окончилась. Отец Петр отмечает еще: «Владыка понимал молодежь, любил шутить, всегда интересовался, чем она занимается, несколько раз даже устраивал в приюте за свой счет вечера, чтобы русская молодежь имела возможность пообщаться между собой. Помню, как-то после службы владыка спросил нас, прислужников, что мы собираемся делать. Мы ответили, что хотим пойти в кинематограф посмотреть фильм. Владыка поинтересовался какой. Узнав, что фильм был серьезный, кажется исторический, каждому из нас дал деньги на билет»507.

Как и раньше, владыка заботился о катехизации взрослых. По приезде в Сан-Франциско он организовал богословские курсы, на которых должно было преподавать местное духовенство. Сам он взялся за преподавание литургики. В его глазах богословское образование было необходимо не только для тех, кто готовится к принятию священного сана, но и для любого мирянина. «Как родители будут воспитывать в духе Православия своих детей, не будучи осведомлены о Православии?»508– говорил он. Архиепископ сам контролировал процесс обучения и не благословлял переносить лекции, кроме как в случае, если в этот вечер была всенощная. За некоторое время до своей кончины владыка обратился к верующим, прося у них помощи в приобретении здания под русскую школу в том квартале, где находится собор. Для святого отсутствие такой школы означало бы для нового поколения «потерю своей национальности и веры отцов», причем она «станет никому не нужной космополитической массой». Без школы «опустеет через некоторое время собор, а малые церкви должны будут закрыться за отсутствием прихожан». Более того, в сохранении Православия и русской культуры владыка видел для молодого поколения возможность, когда Россия вернется на свой исторический путь, помощи своим братьям, «находящимся ныне в неволе». Он настаивал на том, что вопрос образования – это дело «всей русской общественности без разделения на группы», и подчеркивал, что «следующему поколению не должны передаваться разногласия старшего поколения»509.

Много чудес совершил святой в Сан-Франциско. Лидия Лю пишет: «В Сан-Франциско мой муж, попав в автомобильную аварию, очень болел: у него было нарушение вестибулярного аппарата, и он страдал ужасно. В это время владыка имел много неприятностей. Зная силу молитв владыки, я думала: “ Если бы пригласить владыку к мужу, то муж мой поправился бы”, но боялась это сделать в то время из-за занятости владыки. Проходят два дня, и вдруг входит к нам владыка в сопровождении господина Б.М. Трояна, который его привез. Владыка был у нас минут пять, но я верила, что муж поправится. Это был самый тяжелый момент состояния его здоровья, и после посещения владыки у него настал резкий перелом, и затем он стал поправляться и прожил еще четыре года после этого. Он был в преклонном возрасте. Позже я встретила Б.М. Трояна, который мне сказал, что он правил машиной, когда вез владыку на аэродром, вдруг владыка говорит ему: “Едем сейчас к Лю”. Тот возразил, что они опоздают на самолет и что сию минуту он повернуть не может. Тогда владыка сказал: “Вы можете взять на себя жизнь человека?” Делать было нечего, он повез владыку к нам. На аэроплан, однако, владыка не опоздал, ибо его задержали ради владыки»510.

Тамара Богатская пишет о том, как владыка помог ее семье: «Мы приехали в Америку в 1963 году. Сына положили в госпиталь, так как нашли непорядок в легких, и ему сделали операцию. Муж уже приехал, будучи больным,– работу найти не мог. На работу устроилась я, но содержать семью на одно жалованье было очень трудно. Владыку Иоанна мы раньше не знали, а здесь, в Америке, мы услышали о нем и о чудесах, которые он творил. Мы всё время стали думать, как нам пригласить владыку Иоанна к себе, чтобы всё рассказать. Денег у нас не было, и так всё откладывалось. И вот что случилось. Владыка Иоанн неожиданно пришел к нам сам в 11-м часу вечера. Мы ему рассказали про сына, который в госпитале. Владыка подошел к мужу и долго смотрел ему в глаза, потом, обойдя все комнаты и спросив, кто здесь спит, ушел, больше ничего не говоря. Вскоре муж получил работу и проработал 10 лет, дав возможность ребятам получить высшее образование. Владыка Иоанн навещал сына в госпитале и даже приезжал туда с чудотворной иконой. Чаще всего бывал у сына поздно вечером. Вскоре сын поправился, и всё пошло нормально. За два дня до своей смерти владыка Иоанн позвонил нам и спрашивал, как здоровье моего мужа. Владыка, предчувствуя свою кончину, всё еще беспокоился о своих чадах»511.

Один из чад святого, В.М. Наумов, рассказывает, что, несмотря на все испытания, связанные с судебным процессом, упомянутым нами выше, «несмотря на такое тяжелое для владыки время, он не забывал больных. Он навещал меня в больнице, приезжал и с чудотворной иконой “Знамение” Курско-Коренной. Я быстро терял вес, дошел до того, что называется кожа и кости, ничего не мог есть, боли были нестерпимые. И вот именно в эти тяжелые дни владыка мне сказал: “Ничего, завтра будет лучше”. И на другой день боли ушли... Помню удивление врачей моих, они продержали меня еще три дня и отправили домой»512.

Вот так владыка Иоанн, несмотря на выпавшие на его долю тяготы и волнения, неотступно продолжал свое дело на ниве Христовой. В течение сорока лет он ни разу не ложился спать на кровати. Только теперь он обрел отдохновение, войдя в радость Царствия Небесного.

Глава 17. Кончина праведника

Как многие святые до него, архиепископ Иоанн сподобился заранее узнать, когда ему предстоит умереть. Об этом вспоминает митрополит Филарет: «Могу сказать, что в последний раз, когда владыка был на заседании Синода и я отслужил напутственный молебен ему, отъезжающему со святым образом в Сан-Франциско, владыка попрощался со мной совсем не по-обычному. Вместо того чтобы взять кропило и окропить себя, как делает архиерей, он, смиренно, низко склонившись, попросил, чтобы я его окропил, после чего, вместо взаимного обычного целования рук, крепко взял мою руку, ее поцеловал и резко отдернул свою. Я погрозил ему пальцем, и мы оба улыбнулись. Тогда это у него вышло очень трогательно, но особого значения я не придал этому, а теперь мне думается, что он действительно прощался со мной – больше мы не виделись»514. В том же письме митрополит добавляет: «Одна благочестивая женщина, заслуживающая полного доверия, рассказала следующее.

Владыка Иоанн, знавший ее 12 лет, часто навещал ее для духовной беседы. И вот в мае этого года, когда владыка по обычаю зашел ее навестить, он ошеломил ее словами: “Я скоро умру, в конце июня” (нового стиля владыка не признавал) и, что еще поразительнее,– сказал: “Умру не в Сан-Франциско, а в Сиэтле – туда приеду и там умру”»515.

Одна из верующих рассказывает, что святой позвонил ей всего за пятьдесят минут до своей кончины, спросив, всё ли в порядке. Когда она спросила его о бумагах, которые ему не удалось найти до отъезда (это были его американские документы), «он спокойно ответил: “Это теперь не важно”. [...] За какое-то время до этого столь горестного для нас дня, когда мы поделились с ним своим желанием поехать в паломничество в Святую Землю и пригласили его, владыка, поблагодарив всех, сказал: “ В Святую Землю я не смогу поехать”»516. Своему другу Ю.К. Хрущеву, который спросил, увидятся ли они еще раз в тот приезд владыки в Сиэтл, он ответил кротко: «Бог знает, что будет со мной сегодня или завтра»517. Итак, с теми, кто был ему ближе всего, святой попрощался заранее. Игуменья Магдалина из Леснинского монастыря сообщает: «Владыка Иоанн дал нам чудесный знак своей любви и попечительства в самый день своей кончины. В тот день он послал нам письмо (очевидно, оно было отправлено прямо перед литургией), в коем были только следующие несколько слов: “Посылаю мое благословение всем вам и каждой в отдельности”»518. За несколько дней до кончины видели, что он без видимой на то причины снимает со стены икону св. Наума Охридского, а также икону св. Иоанна Крестителя. Обе их он поставил на аналой посреди храма. Причину этого поняли только после блаженной кончины владыки: действительно, он умер в день памяти св. Наума и был похоронен в день Рождества Иоанна Крестителя. Петр Лукьянов пишет: «[16 июня 1966 года] владыка при мне позвонил в редакцию газеты “Русская жизнь” и по телефону дал объявление о том, что в канун праздника Рождества св. Иоанна Предтечи и в самый день праздника будет торжественное праздничное архиерейское богослужение, и владыка именно подчеркнул: “торжественное и праздничное”»519.

Святой владыка почил о Господе в субботу 2 июля (19 июня по старому стилю), в 15.50. С утра он отслужил литургию в Свято-Николаевском соборе (храм-памятник Царю-мученику Николаю II) в Сиэтле, потом еще молился в течение трех часов в алтаре. Затем он поднялся в свою келью и попросил двух своих прислужников подождать его внизу, так как он, дескать, собирался ехать на кладбище. Через несколько минут они услышали шум и, поднявшись к нему в келью, увидели его лежащим возле двери. Подняв его, они его посадили в кресло и позвонили в службу «Скорой помощи», но святой уже предал свой дух Господу. Как сказал позднее епископ Нектарий Сиэтлийский, «святитель умер со Святыми Дарами на груди»520– святой умер с дароносицей на груди, так как собирался идти причащать одного больного. Добавим, что, как и его святой покровитель Иоанн Тобольский, мирно скончавшийся перед Черниговской иконой Божией Матери, святой владыка Иоанн скончался перед Курским образом Божией Матери, который он так почитал.

Во всех храмах Сан-Франциско в тот же вечер были отслужены панихиды. 3 июля, в воскресенье, в Сиэтле отслужили литургию. Несмотря на ранний час, собор был переполнен. После литургии и панихиды гроб отвезли в аэропорт, потом, в 15 часов, перевезли на самолете в Сан-Франциско. Епископ Нектарий, везший с собой чудотворную икону, сопровождал тело. «Сколько раз за эти годы,– вспоминает одна из верующих,– провожали и встречали мы на аэродроме нашего архипастыря. И хорошо знала администрация аэродрома нашего владыку. Стюардессы часто говорили: “Ну, этот рейс будет совсем благополучный, с нами летит русский епископ!”»521

Сотни людей собрались на аэродроме встретить гроб владыки. Администрация аэродрома дала разрешение встретить гроб владыки у самого аэроплана. Первым вынесли чудотворный образ Курско-Коренной Божией Матери «Знáмение». Потом гроб владыки, поставленный на специальную тележку, словно плыл над толпой. Впереди шли матушка игуменья Ариадна с обновленным образом Божией Матери и епископ Нектарий, окруженный духовенством, с Курской иконой. Архиерейский хор пел «Святый Боже». После краткой литии гроб владыки провезли мимо старого собора и мимо его резиденции, приюта Свт. Тихона Задонского. Уличное движение было повсюду остановлено полицией. Перед новым кафедральным собором стояла огромная толпа. Как отмечает один из свидетелей, «духовенство встретило святителя, как при его жизни»522. Сразу же отслужили панихиду, на которой присутствовал архиепископ Иоанн (Шаховской), глава Американской Митрополии в Сан-Франциско.

Следующие четыре дня стали непрекращающимся молитвенным бдением. Каждый день после утренней и вечерней служб совершали торжественную панихиду, а в остальное время суток до самой полуночи епархиальное духовенство непрерывно читало Евангелие. После полуночи алтарники и чтецы собора всю ночь читали Псалтирь – это было особенно трогательно, так как владыка и теперь оказался окружен молодежью, которую так любил, совершая сейчас с ними свое последнее бдение. Всё время подходили люди, желавшие проститься с пастырем. По окончании каждой службы один из присутствующих архиереев произносил проповедь. 3 июля, в воскресенье, владыка Нектарий Сиэтлийский призвал присутствующих приложиться к «мощам» архиепископа Иоанна. На следующий день епископ Савва Эдмонтонский вспоминал архиепископа Иоанна, называя его «блаженным» и «чудотворцем», открыв, что уже молился ему прежде как святому. 6 июля архиепископ Аверкий Сиракузский напомнил о том, как «архиепископ вел борьбу со сном», говоря, что владыка никогда не ложился на кровать в течение сорока лет монашеской жизни. «Спи теперь спокойно, дорогой владыка,– сказал владыка Аверкий,– отдыхай от праведных трудов твоих... Почивай в мире до общего всем воскресения»523.

7 июля митрополит Филарет, только что прибывший из Нью-Йорка, отметил, что владыка Иоанн был «чудом аскетической стойкости...». Один из присутствовавших пишет: «С первого же дня “бдения” было очевидно, что это не обычное прощание с усопшим, даже с иерархом. Было ощущение присутствия тайны,– тайны святости. Пришедшие были твердо убеждены, что пришли хоронить святого. Все эти дни происходило необычайное излияние любви. Каждый внезапно ощутил себя сиротой...»524. По другому свидетельству, «чувствовался необычайный молитвенный подъем, который захватил всех настолько, что даже некоторые враги и недоброжелатели владыки Иоанна подходили ко гробу его, дабы с ним попрощаться, а иные вслух каялись перед ним, прося у него прощения за свое неразумие»525.

Похороны начались вечером 7 июля, в четверг. Сослужили митрополиту Филарету Нью-Йоркскому архиепископы Леонтий Чилийский и Аверкий Сиракузский, епископы Савва Эдмонтонский и Нектарий Сиэтлийский. Отец Серафим Роуз, присутствовавший на этой службе, впоследствии составивший акафист святому, написал о похоронах такие строки: «Усердие присутствовавших на долгой службе (6 часов) имело лишь немногие аналогии в этом столетии. Более всего оно напоминало усердие, являемое иногда при богослужениях Страстной седмицы и Пасхи, и ощущения были действительно сходными. С печалью об уходе этого Божьего человека, который был любящим отцом многих тысяч в Китае, Европе и во всем мире, было смешано предчувствие радости обретения чего-то большего – небесного заступника»526. Один из прихожан собора вспоминает, что «маленькие дети снимали с себя нательные кресты и сами клали их в руки почившего владыки, в гроб его. Молодые матери приносили новорожденных и подносили к гробу, как бы прося благословения»527. Удивительнее всего было то, что, несмотря на жаркое время и духоту в храме, где тело находилось в течение шести дней, никаких признаков разложения, никакого запаха не было, о чем свидетельствовали специалисты из похоронного бюро «Дафни», которые ежедневно измеряли температуру тела святителя. Вот официальный документ, который подписал Николас Паулос, вице-президент похоронного бюро: «Останки Его Высокопреосвященства архиепископа Иоанна Максимовича прибыли в Сан-Франциско из г. Сиэтла, штат Вашингтон, 3 июля небальзамированными. По прибытии тело было привезено в нашу часовню на 1 Church Street для инспекции, и мы нашли его в превосходном состоянии. [...] Разрешите мне добавить мое личное мнение: я чувствовал, что рука Господня покрывала нашего архиепископа, его состояние было превосходным даже после пяти дней богослужений у гроба»528. Об этом написал и митрополит Филарет: «Вряд ли можно сомневаться в том, что владыка явно угодил Богу своей истинно подвижнической жизнью и подвигом молитвы... Достойно внимания уже то, что мы его отпеваем на шестой день. Гроб стоял открытый, и не только не было никаких признаков разложения тела, но владыка лежал, как спящий, руки имели обычный вид и цвет, мягкие, теплые... Явное нетление»529.

Погребальная служба завершилась троекратным обходом вокруг собора; гроб несли дети из приюта, которых владыка спас и воспитал в Шанхае. «Это было кульминацией тех дней и истинно торжественной процессией. Казалось, что присутствуешь не на похоронах умершего иерарха, но при открытии святых мощей новопрославленного святого»530,– вспоминает один из верующих.

Последнее песнопение службы, «Вечную память», пропели в час ночи. Потом гроб разместили в усыпальнице. Через четыре дня муниципальный совет Сан-Франциско по просьбе верующих позволил, чтобы тело владыки осталось в соборе насовсем, чего прежде никогда не разрешали. Так усыпальница собора стала тем, чем прежде была келья святого: сюда стекались все горести и страдания тех, кто приходил к владыке; по молитвам святого они доходили до Небесного Престола, и страждущие обретали утешение. Отец Серафим Роуз еще сказал: «Как не случайно, что собор, в котором он должен был закончить свое пожизненное служение Церкви Христовой и найти свое последнее обиталище, был посвящен Всех скорбящих Радости»531.

Как откликнулись на кончину святого в Западной Европе?

В Париже, в приходах юрисдикции Русской Зарубежной Церкви и в соборе Святого Александра Невского, юрисдикции Константинопольского Патриархата, были отслужены панихиды. Появилось множество статей-некрологов; отрывки из некоторых мы приводим ниже.

В субботу 19 июня/2 июля, в 3 часа 50 минут дня, в городе Сиэтле в штате Вашингтон на 71-м году жизни скоропостижно скончался Высокопреосвященный архиепископ Иоанн, бывший в течение 13 лет (с 1951 по 1964) правящим архиереем нашей епархии.

Истинно христианской смертью умер величайший подвижник и молитвенник, совершив Божественную литургию и причастившись Святых Таин, после продолжительной молитвы в алтаре храма. Безболезненно скончался владыка, его праведная душа полетела в небесные обители, к Престолу Пастыреначальника Христа, Которому с такой пламенной ревностью служил владыка в течение всей своей жизни. И если бы для Церкви Христовой были возможны утраты, то кончина владыки Иоанна была бы непоправимой и незаменимой. Но почивший в Бозе владыка продолжает пребывать в Церкви Христовой: его праведная душа ушла в лучший, небесный мир, в Церковь торжествующую. Сколько было вознесено молитв о упокоении его святой души во всех концах нашего рассеяния, сколько слез пролито было его многочисленными духовными чадами, почувствовавшими свое горькое сиротство.

Владыка Иоанн был человеком исключительным и необыкновенным. Монах милостью Божьей, владыка Иоанн являл собою высокий и светлый пример архипастыря-подвижника, неустанного молитвенника и самоотверженного, до самых крайних границ, священнослужителя и пастыря душ человеческих. Почивший владыка являлся полной противоположностью современному миру, окутанному мраком отступления.

Владыка Иоанн жил и подвизался, следуя примеру святых и праведных угодников Божьих, и вся его жизнь была постоянным стремлением к святости. Недаром владыка, как мало кто, так хорошо знал жития святых и с такой любовью чтил их память. В наше время всеобщего духовного разложения понятие о святости для многих и многих было чем-то отвлеченным, к современной жизни неприменимым, но владыка Иоанн своей жизнью и подвигом доказывал возможность осуществления этого стремления, воодушевляясь при этом «непрестанным божественным желанием», живя и действуя в мире, но будучи внутренне, духовно, вне этого суетного, во зле лежащего мира.

Вся жизнь владыки была постоянной молитвой и беспрерывным трудом. Никогда не думая о себе, не требуя ничего для себя, владыка полностью отдавался молитве и посту, пребывая в постоянных заботах о Церкви и душах человеческих.

Центром всей жизни владыки являлась литургия, которую он совершал ежедневно. Литургия была тем живоносным источником, из которого владыка черпал воду живую, в ней владыка получал благодатные силы. Для него земная жизнь была дыханием силы Божьей. По слову апостола Павла, его слово и проповедь не в убедительных словах человеческой мудрости, но в явлении духа и силы (1 Кор. 2, 4). И как можно иначе объяснить, что маленький и слабый телом человек, каким был владыка, мог стать таким «примером аскетической твердости и строгости», как не действием благодати Божией, «немощныя врачующей и оскудевающия восполняющей».

Владыка Иоанн был носителем многих благодатных небесных даров, которыми Господь его одарил из предивного и неисчерпаемого сокровища Своего: святительское смирение, блаженное долготерпение, безграничность усилий в подвиге, благоухание души. Под более чем скромной завесой тела блестела небесная жемчужина, в глиняном сосуде горел священный огонь исключительного угодника Божьего. Владыка отличался необыкновенной кротостью и незлобием, добротой и заботливостью о нуждающихся и больных. Сострадательная любовь была тем благодатным методом, которым владыка пользовался в своих сношениях с людьми, а особенно с детьми и молодежью. К этому необходимо еще добавить, что владыка обладал необыкновенной эрудицией и феноменальной памятью. Его проповеди, поучения и статьи были подлинным ликованием святой души.

Владыка Иоанн являлся дивным украшением Церкви Христовой. Он был даром Божьим нашему времени и редким благодатным утешением в наши многострадальные дни.

Молитвенно преклоняясь перед его святой памятью, мы видим его светлый образ, чувствуем ласкающий взор его глаз, в которых как бы отражается отблеск вечного, небесного света. Видим склонившуюся над нашими головами его благословляющую нас десницу и слышим его, зовущий нас к верности Христу и Церкви голос: Приидите, чада, послушайте мене, страху Господню научу вас (Пс. 33, 12).

Протоиерей Чедомир Остоич532

Всегда заботливо любящий своих ближних и сострадающий страждущим и недугующим, он помнил о каждой душе, вверенной ему Богом, или встреченной им в жизни, или просившей у него его святых молитв. Когда владыка Иоанн совершал проскомидию Божественной литургии, то дискос его был заполнен многочисленными частицами, вынимаемыми им за каждую душу – за весь тот мир, который он носил непрестанно с любовью в своем молящемся сердце. Неся трудный крест пастырского служения, архиепископ Иоанн черпал силы в строгом исполнении церковного устава, в посте и непрестанной молитве, несомненно обретши высшее чудо христианской жизни – пастырского сострадания ближнему, во образ своего столь возлюбленного им Пастыреначальника Господа Иисуса Христа.

Протоиерей Игорь Троянов533

Богу было угодно во времена забвения подвижнического пути отцов явить нашему взору этого человека, исполненного апостольского духа, живую икону истинного православного епископа. У него было сердце одновременно монаха, апостола и отца. В нашем блаженном отце архиепископе Иоанне мы видели отблеск сияния святости первых веков христианства. У него были большие друзья, но были и враги, а это есть признак истинной святости.

Мы храним драгоценные воспоминания о его лике, его изможденном подвигами теле, источнике мира и мощи. Глядя на него, мы испытывали желание подражать ему в его подвижническом пути. Это – наилучшая похвала от нас. Быть похожими на него – вот что было нашей целью. Вот она – красота и слава нашего святого блаженного отца.

Архимандрит Осия (де Реваль)534

В заключение приведем несколько строк, написанных в приходском вестнике одним из православных французов: «Некоторые легенды, столь любимые некоторыми, насчет удара штыка, порвавшего голосовые связки [святителя Иоанна], или насчет долгого стояния [святителя Иоанна] на лестнице Белого Дома с целью склонить президента Соединенных Штатов в пользу паствы, оставшейся в Китае, не находят исторического подтверждения. Но мы без сомнения можем сказать, что это – знаки почитания, привязанности и любви, которую испытывает к нему [владыке Иоанну] православный народ, полный признательности за дары, хранилищем которых он являлся, и за живую молитву, которую он творил непрестанно, подобно огоньку неугасимой лампады. “У меня столько работы, что не молиться я не могу”,– говорил он. Возможно, это самое важное из того, что он оставил нам в назидание, и мы знаем, что это гораздо труднее, чем кажется. Мы с благодарностью выражаем ему свою признательность и молим его и впредь с высоты небес помогать православным французам»535.

Через два месяца после своей кончины святой явился бывшей заведующей приютом имени свт. Тихона Марии Александровне Шахматовой: «4 сентября 1966 года, в 6 часов утра, вижу сон. Идет большая процессия из собора к приюту, заполнив всю улицу. Несут хоругви, образа и гроб нашего архиепископа Иоанна с пением стихов... Гроб внесли в дом. Дальше вижу: владыка выходит из своей комнаты в рясе и фиолетовом омофоре и епитрахили с елеем в руках, подходит к царским вратам и говорит народу: “Я вас всех сейчас буду елеем помазывать, подходите с благоговением”. Народ, [которого было] битком, подходит. [...] Получив елеопомазание, толпа расходится. Я вижу, что надо и мне подходить, размышляю, что это должна я принять с благоговением... Владыка начал помазывать меня и два раза сказал: “Скажите народу, хотя я и умер, но я жив!”»536

Использованные сокращения

БЛ: «Православный благовестник», Сан-Франциско

ПЖ: «Православная жизнь», Джорданвиль

ПКР: «Православная Карпатская Русь», Ладомирово

ПЛ: Приходской листок, Шанхай

ПР: «Православная Русь», Джорданвиль

ЦГ: «Церковный голос», Версаль

ЦЖ: «Церковная жизнь», Нью-Йорк

ЦС: «Церковное слово», Сидней

OW: «The Orthodox Word», Platina

EV: «Dans l’Esprit et la Verité», Medon