Святоша

Она вздыхает.

— Ты прав. История все еще пишется.

— Расскажи мне, что будет дальше. Та часть, где она встречает своего нового короля. Потому что к черту принцев. Тенли нужен король.

Она кивает мне и продолжает.

— Ладно. Итак, она встречает своего короля. Он был хорошим королем. Хорошим королем. Сильным королем. И по пути его следования всякий раз, когда он улыбался девицам, они кидали к его ногам трусики.

Я фыркнул, и она улыбнулась мне в плечо.

— Он был очаровательным, забавным и храбрым, в общем, всем, чем должен быть хороший король.

— Но... — говорю я.

— Но, — отвечает она. — Дело в том, что при всех хороших качествах короля, у принцессы их не было.

— Чушь, — говорю Скарлетт.

После этого она некоторое время молчит, погрузившись в размышления. Я не давил на нее, и, в конце концов, она сама пришла в себя.

— Рори, — шепчет Скарлетт, прижимаясь к моей коже.

— Да?

— Я думаю, она могла бы отдать ему свое сердце. Если бы ей еще было что отдать.

— История еще не закончена, — напоминаю я ей.

Скарлетт кивает и позволяет себе расслабиться, вдыхая мое дыхание так же, как я вдыхаю ее.

— Тенли.

Она не отвечает, да я и не жду от нее ответа. Поэтому я просто говорю ей то, что должно быть сказано.

— Они мертвы, милая. Они просто еще не знают об этом.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Скарлетт

Иной, знаете ли, никому не враг, а только самому себе.

Чарльз Диккенс

Я до сих пор очень живо помню дискуссию, которая состоялась у нас на уроке английской литературы в тот роковой день. Мы читали «Гамлета». Темой обсуждения было то, как он пожертвовал своими отношениями с Офелией в пользу погружения в безумие.

Именно с этой мыслью я просыпаюсь. Запутавшись в Рори.

Мне предстоит свой собственный спуск в безумие, и придется идти на жертвы.

Прошло всего два дня.

Два дня, а я еще не рассказала Рори об Александре.

Я ничего не делаю без умысла. Я не была уязвима прошлой ночью. Я была готова пожертвовать собой. Иногда правда - лучшая мотивация, чем уловка.

И я умышленно рассказала Рори эту историю. Он вызвался отомстить за меня, как я и предполагала.

И тут все пошло наперекосяк.

Ловушка была расставлена. Все, что мне нужно было сделать, это рассказать ему об Александре, он же агент Ройс.

Такие девушки, как я, не просят о помощи.

Они подстраивают все так, чтобы кто-то предложил им помощь.

Рори предложил ее, по-своему.

Я знаю, что не могу справиться с Ройсом в одиночку. Он хорошо знает, как я буду действовать, и у меня нет ни единого шанса подсадить его на наркотики. О физической схватке не может быть и речи, потому что я не Мак и не могу справиться с ним в одиночку.

К этому добавляется тот факт, что он федеральный агент. А это значит, что он должен исчезнуть без следа. В буквальном смысле.

Без ДНК. Никакой крови. Никаких хлебных крошек, ведущих ко мне.

У меня нет ресурсов для такого, но у Рори есть.

Все, что мне нужно сделать, это сказать ему.

Но ноющий голос в моей голове не умолкает.

Ройс не просто бывший парень.

Он из ФБР.

ФБР и мафия не совместимы.

Это может означать неприятности для синдиката, и, без сомнения, Лаклэн Кроу не одобрил бы такой риск ради меня.

Рори, вероятно, сделает это, в любом случае.

И я разрываюсь.

В моей голове сейчас воюют два голоса.

«Не втягивай его в это», — говорит первый голос.

В то же время другой говорит мне, что нам наплевать и давай уже сделаем это.

Моральные дилеммы - не моя сильная сторона.

Меня парализует нерешительность, когда рядом со мной просыпается Рори.

Он целует бомжиху, на которую я смахиваю без макияжа, не моргнув глазом, и это не облегчает ситуацию.

— Спортзал? — спрашивает он.

— О. Точно. Конечно.

Мы снова принимаем душ. Снова вместе.

И все становится слишком комфортным. И я чувствую, что не могу дышать.

С наступлением утра становится только хуже.

Когда мои волосы собраны в прическу, и я накрасилась, Рори подходит ко мне сзади и фотографирует нас с помощью своего телефона.

— Ты только что сделал со мной селфи? — спрашиваю я в ужасе.

— Да, — ухмыляется Рори.

— Привыкай к этому, Сатана. Я хочу много красивых фоточек с тобой на своем телефоне.

Как будто этот комментарий был недостаточно плох, он представляет меня «парням» в спортзале как свою девушку.

— Не хочешь надеть на меня ошейник, пока будешь тренироваться? — спрашиваю я. — Ну, такой с надписью «Собственность Святоши»?

— Неплохая идея.

Рори ухмыляется и демонстрирует мне чертовы ямочки, а я говорю ему убрать их, потому что на меня это дерьмо не действует.

— Хорошо.

Он бросает мне какие-то штуки для обертывания рук и говорит:

— Давай сделаем это.

Показав мне, как оборачивать руки, он переходит в режим профессора. Но профессора не должны быть такими, как Рори, и он слишком близко, и он продолжает шутить о том, что придет за моей задницей, сиськами или чем-то еще. Рори лапает меня, и я ничему не учусь, кроме того, что я не способна учиться, когда в дело вмешиваются гормоны.

Я не могу сосредоточиться.

Я даже не должна быть сейчас здесь с ним, возиться на матах и слушать его грязные разговоры/самооборону.

Я должна быть дома и решать, как победить Александра. Потому что очевидно, что я не собираюсь Рори о нем говорить. Что хоть раз за последнее десятилетие моей жизни я собираюсь поступить правильно по отношению к кому-то.

И я понятия не имею, почему.

— Дорогая, ты даже не обращаешь внимания, — говорит Рори. — Я бы уже три раза убил тебя, если бы это был реальный бой.

— Просто покажи мне, что нужно сделать, чтобы нанести максимальный ущерб, — настаиваю я.

Рори хмурится, а затем говорит самое худшее, что он мог мне сказать.

— Скарлетт, что случилось?

Я оглядываю зал, и люди смотрят на нас. На меня. Как будто я взбалмошная сука и мне вообще не следует здесь находиться.

Я знаю, что они правы.

Я просто хочу, чтобы Рори понял это.

— Мне нужно идти, — говорю я ему.

Рори выходит за дверь и останавливает меня.

— Почему тебе всегда нужно это делать?

— Что делать? — огрызаюсь я.

— Ты всегда пытаешься поссориться со мной, когда происходит что-то хорошее.

— Ничего хорошего не произошло, — возражаю я. — С тех пор как ты появился в моей жизни, все пошло наперекосяк. Все идет не так.

— Отлично, Скарлетт, — вздыхает он и отворачивается от меня. — Это просто прекрасно. Тогда иди и беги. Делай все, что тебе нужно, чтобы убедить себя, что это неправильно.

— Сделаю.

Я поворачиваюсь, чтобы уйти, но Рори хватает меня за руку. И я знаю, что на этот раз он имеет в виду то, что говорит.

— А в следующий раз, когда ты хочешь пойти и поиграть со мной? — говорит он. — Не надо.

Рори захлопывает дверь у меня перед носом и оставляет меня стоять на улице.

Одну.

И, как оказалось, я не сломлена, а некоторые вещи меняются.

Я чувствую.

Я чувствую себя как в аду.

Виски сегодня в своем особом настроении, ходит за мной по коридору и непрерывно мяукает.

— У меня нет времени на твое дерьмо, — говорю я ему. — Достаточно плохо, что у меня есть чувства к одному засранцу. Мне не нужен еще и ты в этом списке.

Ему все равно, видимо, потому что он гребаный кот, и поэтому он продолжает выть.

Я сдаюсь и глажу его, прежде чем сказать Виски, чтобы он отвалил. Но он все равно продолжает тащиться за мной. До самой моей двери, ругая меня на кошачьем языке. Сама я не владею этим языком, но даже я понимаю, когда он на что-то злится.

Я говорю коту, чтобы он вступал в клуб, прежде чем открыть дверь в свою квартиру и жестом приглашаю его внутрь, но он не идет.

— Ладно, как хочешь, — говорю я. — Все вы, мужчины, одинаковы.

И затем я закрываю за собой дверь.

Только для того, чтобы врезаться головой в стену.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Рори

Я оказался в «Слейнте», как и большинство одиноких парней в свободное время.

Виски льется рекой, девушки устраивают хорошее шоу на сцене, и все как всегда.

Только я обеспокоен как черт.

— Есть что-нибудь для меня, босс? — спрашиваю я Кроу.

— Нет, приятель, — отвечает он. — Почему бы тебе не взять выходной.

Я бы предпочел окрасить костяшки пальцев кровью, чтобы снять напряжение, но не говорю об этом. Найл быстро предупредил Кроу, что я могу быть вспыльчивым, и мне не нужно, чтобы он сомневался во мне сейчас.

Тем более из-за женщины.

Мой взгляд падает на Конора, и мне приходит в голову кое-что еще.

— Пойдем-ка со мной, парень, — говорю я ему. — Мне нужна твоя помощь.

— Не могу, приятель, — говорит он.

— С каких это, блядь, пор? — рявкаю я.

Он кивает через бар, и там оказывается та самая блондинка, на которую он положил глаз во время драки. Айви. Та, которую я привел домой, чтобы мучить и испытывать его.

Мне нравится парень, и он тоже заслуживает того, чтобы время от времени получать тычки и затрещины.

Он не был с женщиной с тех пор, как его последняя девушка умерла от передоза. Так что, хотя у меня и пиздатое настроение, я не намерен портить ему вечер.

— Ну, давай, — говорю я ему. — Вали на хуй отсюда.

— Увидимся позже, — говорит он.

И тогда остаюсь только я и Кроу, который снова смотрит на меня косо.

— Думал, я дал тебе выходной.

— Мне нужно поговорить с тем русским парнем. Алексеем. Можешь дать мне его номер?

— Могу, — говорит Кроу. — Но он уехал из страны. Так что все, что тебе от него нужно, может подождать.

Я наполовину подозреваю, что он меня обманывает, потому что знает, что речь идет о Скарлетт. Но прежде чем я скажу что-нибудь, о чем могу пожалеть, я беру бутылку «Джеймсона»[10] из бара и направляюсь в VIP-зал.

— Я дал тебе выходной, — снова орет мне Кроу.

— Да, — отвечаю я. — И я намерен насладиться им сполна.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Скарлетт

Трус переживает тысячи смертей, храбрый же умирает лишь раз.

Шекспир

У меня пульсируют ВИСКИ.

Разбитые клетки мозга порхают вокруг, как конфетти, когда я переворачиваюсь с боку на бок. Что-то булькает, и я думаю, что это могу быть я.

Воспоминания - забавная штука. То, как они играют с тобой злые шутки.

Я чувствую запах сосны.

Логика подсказывает мне, что я нахожусь в помещении. Привязанная к стулу. Путы на моих запястьях и лодыжках осязаемы, и все же мой разум перенес меня куда-то еще.

Гравий впивается мне в спину. Палки, грязь и холод обрушились на меня. Тяжело.

Я одна.

Пока я не умру.

Едкий запах металла проникает в мой рот.

И воспоминания меняются.

Радиатор, мясник, нож.

Кровь. Кровь повсюду, даже когда я открываю глаза.

Но сегодня передо мной не мясник.

Или даже не пять лиц из моих кошмаров.

Это всего лишь один.

Александр.

И совсем недавно знакомое лицо.

Это была подруга Кайли, Кэти.

Та, кто рассказала мне о шраме в форме полумесяца на губе Александра. Та, кто признался мне, что причинил Кайли боль, и она боялась, что он причинит боль и ей тоже.

Я сказала Кэти, что этого не произойдет. Я сказала ей, что доберусь до него первой.

Но ее опасения были верны, а я ошибаюсь так сильно, как никогда раньше.

Сейчас он причиняет ей боль.

Жестокость и жесткость его разврата выставлены напоказ, и это хуже, чем любое воспоминание. Александр душит ее своим членом. Сжимая горло Кэти и волоча ее по полу.

Слезы текут по ее щекам вместе с потеками черной туши, и надежда покинула ее.

Я бессильна что-либо сделать, кроме как наблюдать за разворачивающейся передо мной сценой. То, как он плюет в нее и унижает ее.

Мои узы нерушимы. Непоколебимы.

Не могу пошевелиться.

Но я и не могу сдаться.

Не часто бывает, чтобы я давала свое слово и имел его в виду. Но я серьезно относилась к Кэти. Эта девушка еще так молода. И она не такая, как я. В ней еще осталось что-то хорошее.

Она рассказала мне о своих снах. Как она хочет оставить уличную жизнь позади и пойти в школу красоты. Я предложила ей помощь, и я имела ввиду именно это.

Предложение все еще в силе, и я отказываюсь верить, что для нее это конец.

Глаза Александра находят мои через всю комнату, и он стонет от удовольствия, когда понимает, что я проснулась.

— Посмотрите, кто наконец решил присоединиться к нам, — бормочет он.

Он отталкивает Кэти и идет за мной. И меня это вполне устраивает. Теперь я сделаю все, что он попросит. Я буду его марионеткой.

Его пальцы с благоговением касаются моей щеки, когда он опускается передо мной на колени.

— Я не мог дождаться, — говорит он. — Время вышло, Скарлетт.

— Делай со мной все, что хочешь, — говорю я ему. — Но отпусти Кэти. Она не имеет к этому никакого отношения.

— Ты знаешь, что я не могу этого сделать, — говорит он.

В голосе Александра нет раскаяния. Его никогда не было, так что я не знаю, почему я думала, что смогу найти его сейчас. Но если есть что-то, что я узнал об Александре, так это то, что есть и другие способы добраться до него.

— Ты отвратителен, — рычу я. — Неудивительно, что тебе приходится трахать девушек таким образом. Ты и этот ничтожный придаток, который ты называешь членом. Это то, что тебя бесит, Алекс? Ты должен компенсировать свое отсутствие...

Александр рукой скользит по моему лицу, откидывая мою голову в сторону. Один раз. Второй. А затем в третий раз для пущей убедительности. Он хватает меня за волосы и откидывает мою голову назад, пристально глядя мне в лицо.

— Ты думаешь, я настолько глуп? — спрашивает он. — Правда, Тэнли. Отдай мне должное. Я, блядь, федеральный агент, детка. Ты не понимаешь, куда меня ведут обычные уличные шлюхи вроде тебя.

Кэти рыдает на заднем плане, и мне нужно, чтобы она замолчала. Мне нужно, чтобы Александр забыл о ней и сосредоточился на мне.

— Ты можешь делать со мной все, что захочешь, — снова говорю я ему. — Я та, кого ты хочешь наказать. Признай это, Алекс. — Его глаза вспыхивают, и я думаю, что чего-то добиваюсь, поэтому продолжаю в том же духе. — Пригласи всех мальчиков на встречу выпускников, — я сглатываю. — Все будет как в старые добрые времена. Это может быть твой путь обратно.

Александр откидывает мою голову назад и рвет на мне майку, обнажая мою грудь. Мои ноги уже раскинуты поперек стула, беззащитные, когда он стягивает мои брюки до лодыжек.

Теперь я обнажена и открыта для него. Позывы к рвоте сильны, но я подавляю их.

Кэти обмякла, рыдает, и мне нужно, чтобы она боролась.

Я говорю ей бежать, пока у нее есть шанс.

Она смотрит на меня, потом на Александра и встает на дрожащие ноги. Она бежит к двери.

И у нее ничего не получается.

Александр валит ее на пол, а затем заставляет встать на четвереньки, пока Кэти беззвучно плачет.

— Это была чертовски неудачная попытка, из всех, которые я когда-либо видел, — говорит Александр.

Он толкается в Кэти сзади и хватает ее за волосы. Он трахает ее, но его глаза прикованы ко мне. Это как бензин для его враждебности.

Это заводит этого мудака так, как ничто другое. Воображая, что я - это она. Вымещает свою ненависть ко мне на Кэти.

Становится только хуже. Его заблуждение достигает точки невозврата, когда он начинает называть ее Тен. Десять шлюх. Десять пизд. Десять грязных шлюх.

Кэти кричит, и Александр заглушает крик, закрывая ей рот рукой.

Он получает удовольствие от воспоминаний о той ночи. То, как он задушил меня до потери сознания и оставил умирать. Он заново переживает кайф с Кэти.

Путы врезаются в запястья, и мое сердцебиение отдается в ушах. Звуков слишком много. Свет режет мне глаза, а стул впивается в кожу. Я очень хорошо осведомлена о каждом толчке. Перевозбужденный и недостаточно насыщенный кислородом.

Голос Рори - это то, за что я цепляюсь. Его слова, сказанные сегодня утром в спортзале.

Говорит мне сохранять спокойствие. Всегда сохранять спокойствие и обдумывать свой следующий шаг. Он сказал мне, что я совершу ошибку, если позволю панике победить, и он был прав.

Хватаю ртом воздух и заглушаю шум перед собой.

Клейкая лента.

Мак однажды рассказал мне о клейкой ленте. Как если вы опустите обе руки вниз с достаточной силой, она сломается сама по себе.

Мак показала мне, и сделала все так, что именно так все и выглядело. И это никогда не бывает так просто, когда ты делаешь это сам.

С уками, заложенными за спинку стула, мне приходится напрягаться, чтобы получить необходимый импульс. Но пока я переворачиваюсь, на мою икру давит физический стимул. Мои ножны все еще там, где я их оставила.

Либо Александр этого не заметил, либо уже убрал нож.

Я не буду знать наверняка, пока не смогу дотянуться до него.

Время на исходе.

Его хрюканье становится громче, и его жестокость тоже.

Кэти не двигается. Она не дышит. Ее лицо пепельное и неправильное. Одна рука Александра все еще обхватывает ее горло, другая зажата у нее во рту и носу.

Для него не существует ничего другого, кроме тисков его буйной фантазии.

Я кричу на Александра, и он ударяет Кэти лицом об пол. Снова и снова. Трахает ее, пока кровь брызжет по всей комнате.

Уже слишком поздно.

Я, блядь, опоздала.

Кэти безвольно падает на пол, и Александр рушится на нее сверху, издавая стон от своего освобождения одним последним толчком в ее мертвое тело.

Мое сердце бьется быстрее, и волна ярости, приправленная адреналином, наполняет мои вены. Я напрягаю руки и толкаюсь вниз так сильно, как только могу.

Это должно произойти сейчас.

Он должен умереть сейчас.

Клейкая лента рвется с отчетливым звуком, и Александр начинает двигаться.

Ползет ко мне - весь в крови Кэти - с выражением на лице, которое я не скоро забуду.

Я следующая.

Следующей он собирается прикончить меня.

Мои пальцы дрожат, когда я тянусь к ножнам и дергаю за ремешок на липучке. Я спотыкаюсь, дрожу, хватаюсь... и это реально. Ручка настоящая, и она у меня на ладони.

Александр тянется ко мне, когда я поднимаю клинок и вонзаю его ему в грудь.

Мой кулак сжимается вокруг дерева и отскакивает, выдергивая клинок из его плоти. Александр отступает и прикасается к тому месту, куда я его ударила. Место, где кровь сочится из его раны и капает на пол внизу.

Серия эмоций мелькает в его глазах.

Неверие. Шок. Ненавидеть. А потом ярость.

Я ранила мудака, но этого недостаточно.

Я вонзаю окровавленный нож между своей лодыжкой и стулом, разрывая ленту.

Есть время только для одного, прежде чем Александр снова набросится на меня, все еще зажимая рану. На этот раз я целюсь ногой ему по яйцам и не промахиваюсь.

Александр сгибается пополам, и моя вторая лодыжка свободна.

Нож превратился в месиво из крови и клея, а моя рука болит и онемела. Это не сработает.

Я вскакиваю со стула и натягиваю штаны, ища глазами альтернативное оружие. На стойке стоит кружка, и я иду за ней, пока Александр ползет за мной.

Я бросаю кружку ему в голову, но промахиваюсь.

Но следующий предмет, сковорода, попадает ему в плечо.

— Пизда, — рычит он. — Ты будешь молить о своей смерти.

Вилка пролетает по воздуху и отскакивает от его лба, что не приносит мне никакой пользы.

Александр ранен и истекает кровью, но адреналин очень силен. Он уже на ногах, хватается за прилавок, обходя его.

Я даже не знаю, что бросаю в него. Я хватаю все, что могу найти, и швыряю ему в лицо.

Пока не хватаюсь за что-то металлическое и тяжелое.

Его пистолет.

Он оставил его на стойке рядом со своими ключами, и какая гребаная ошибка новичка. Пистолет тяжелее, чем был мой револьвер, и я держу его обеими руками и прицеливаюсь в сторону Александра.

Наши глаза встречаются, и мне интересно, знает ли он, что я не смогла ударить Итана, когда пыталась, потому что он смеялся надо мной.

Александр делает выпад, и я нажимаю на курок.

Пуля попадает в живот, и он падает.

Но этот мудак все еще в сознании, и его зубы в крови, и он, блядь, улыбается мне.

Мои руки стали липкими, и я возилась со спусковым крючком, забившись в угол, в который сама себя загнала. Нож упал в хаосе, и в пределах моей досягаемости нет другого оружия, и пистолет больше не выстрелит.

Его заклинило или… Я не знаю, как заставить это работать.

Я кричу, чтобы это, черт возьми, сработало, отчаявшись так, как никогда раньше.

Мои глаза затуманены и искажены, а в ушах все еще звенит от выстрела.

Но когда я снова смотрю вниз, все, что я вижу, - это окровавленный кафель.

Александра там нет.

И после того, как я вооружилась несколькими кухонными ножами и трижды проверила квартиру, я понимаю, что его нигде нет.

— Господи, -— снова говорит Мак.

— Я знаю, — говорю я снова.

Квартира - это кровавая баня.

Я все еще не могу заставить себя взглянуть на тело, лежащее посреди пола. Я даже не могу вспомнить ее имя, потому что это делает все реальным.

Меня уже дважды рвало с тех пор, как Мак был здесь.

Теперь в моем организме ничего не осталось.

Ничего, кроме сожаления и пустоты.

— Ты же знаешь, мне понадобятся ответы на некоторые вопросы, — говорит мне Мак. — Верно, Скарлетт?

— Знаю. Но я просто не могу... прямо сейчас.

— Мне не нравится хранить секреты от Лака, — говорит она.

Я молчу, и на минуту мне кажется, что я снова одна. Что она не собирается помогать. Она предана им, и я ее не виню. Но потом она заговорила.

— Я позвоню Фитци, — говорит она. — Он позаботится об этом.

— Спасибо, — шепчу я.

— Просто сделай мне одно одолжение.

— Что? — спрашиваю я.

— Пожалуйста, не оставайся сегодня одна, — умоляет она. — Приходи к нам домой.

— Спасибо, — снова говорю я ей. — Но мне нужно быть в другом месте.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Скарлетт

Те дни прошли. Я должен быть завоеван снова и снова каждый раз, когда ты видишь меня

Ф. Скотт Фицджеральд

Есть одна универсальная истина о мужчинах.

Они хотят чувствовать себя королями.

Они хотят есть как короли. Трахаются как короли. Сядьте на диван (ОН же трон) и смотрите телевизор, как короли. Если они что-то починили в доме, тебе лучше, черт возьми, сказать им, что они гребаные короли. Потому что в глубине души они чувствительные маленькие зверьки, которые хотят, чтобы все их собратья и любая женщина, которая может случайно встретиться на их пути, считали их Альфой.

Рори ничем не отличается.

Поэтому я без особого удивления нахожу его в VIP-зале отеля «Слейнт».

В VIP-зале темно. Он окрашен малиновым и черным, в то время как здесь явственно ощущается духота. Мужчины должны чувствовать себя здесь королями, в то время как женщины снимают с себя одежду и танцуют только для них.

На сцене танцовщица, и она прекрасна, и я уважаю то, что она делает, потому что когда-то давным-давно я тоже это делала.

Я также хочу вырвать ее сердце.

Я не знаю, наблюдает ли за ней Рори или нет. Трудно сказать, стоя у него за спиной. Но я некоторое время наблюдаю за ним в тени.

Если бы я просто ушла, то все вернулось бы на круги своя. Наши пути не пересекались, за исключением редких случаев. Не было бы пьяных телефонных звонков, полных сожаления, потому что мы с Рори не такие люди.

Он возвращался к быстрым трахам, чтобы удовлетворить свой аппетит, а я возвращалась к своей мести, либо выполняя то, что намеревалась сделать, либо умирая в процессе.

Я должна идти.

Он заслуживает лучшего, чем это. Лучше, чем я. Та воображаемая семья, для которой он строит свой дом. У него должны быть эти вещи.

Я хорошо умею уходить.

Отталкивать людей. Держать всех на расстоянии и сжигать любого, кто подлетает ко мне слишком близко.

Но я не могу бросить Рори.

Сегодня вечером я сломлена и измучена, и в глубине души эгоистична. Я хочу его тела, его тепла и спокойствия, которое существует только тогда, когда мы вместе. Я хочу этих вещей, даже если я облажалась и оттолкнула его, и я готова сыграть свою роль, чтобы получить их.

Я двигаюсь вокруг него. И Рори не смотрит на танцовщицу на сцене. Его голова откинута назад, глаза закрыты, и он дремлет. Рядом с ним стоит полная бутылка «Джеймсона». Он приехал сюда, чтобы почувствовать себя Королем, но я все еще преследую его.

Я не умею быть беспомощной, поэтому я делаю то, что у меня получается лучше всего.

Я забираюсь к нему на колени, и его глаза медленно открываются.

— Скарлетт.

Он злится на меня, и я его не виню.

Но я тоже на него злюсь.

На весь гребаный мир, если уж на то пошло.

— Наслаждаешься шоу?

— А тебе какое дело? — отвечает он.

— Я думала, мы уже установили, что ты принадлежишь мне, чтобы играть с тобой?

Мои руки движутся вверх по его груди, прежде чем Рори ловит их между нами.

— Ну, я закончил играть. Так что найди другую жертву.

У меня дрожит подбородок, но я продолжаю разыгрывать шараду, потому что это единственный известный мне способ.

— Ты знал, что я тоже когда-то была танцовщицей?

Я втираю свою задницу в его стояк для пущего эффекта.

Глаза Рори темнеют, и я наклоняюсь к нему, предъявляя права на его губы, прежде чем Рори снова оттолкнет меня.

— Нет, — говорит он.

— Я знаю, что ты хочешь меня, — возражаю я. — Я чувствую, как много ты делаешь.

Он не отвечает. Не сдается. Ни капельки.

И угроза слез реальна, и я не могу позволить Рори увидеть, как я плачу. Потому что ты никогда не позволяешь им видеть, как ты плачешь.

Я зарываюсь лицом в его шею и вдыхаю его запах. Никто и никогда не пах так хорошо.

— Знаешь, ты здорово меня запутал.

Он не отвечает, но прикасается к моей спине.

— Это правда или ложь? — спрашивает он.

— На этот раз это правда, — клянусь я.

Однако это не убедило Рори.

— Пожалуйста. — Мой голос срывается. — Только на сегодня. Тогда тебе больше никогда не придется видеть мое лицо.

На долгое мгновение я задерживаю дыхание, не зная, что будет дальше. Но одна рука на моей спине превращается в две, и он обнимает меня, притягивая к себе. Его губы у моего уха, пробуждая первобытную потребность в нас обоих, когда Рори шепчет.

— Тогда потанцуй для меня.

Только он не отпускает меня.

Я протягиваю руку и запускаю пальцы в волосы Рори, откидывая его голову назад, чтобы я могла поцеловать его в шею, пока двигаю бедрами по его эрекции.

Я отчаянно нуждаюсь в этом. В нем. Я отчаянно хочу почувствовать что-то хорошее. Все, что угодно, лишь бы избавиться от боли внутри меня.

Рори забирает ее так, как никто другой не может.

Он наклоняется вперед и захватывает мой рот своим. И мы целуемся так, как никогда раньше не целовались. То, что происходит между нами, - это сила природы.

Я хочу его.

Я хочу его так чертовски сильно, и я говорю ему об этом.

Он берет меня за руку и тащит через заднюю дверь к своему полностью черному «Доджу Челленджеру». Как и большинство мужчин, Рори наслаждается вибрациями и звуками, которые издают эти малыши. И я дам ему это.

Он чертовски горяч за рулем.

Он не такой броский, как Кроу, в своем синем спортивном «Гран Туризмо», потому что Рори - классик. Ему не нужны навороты и свистки.

Все, что ему нужно, - это кто-то, кто его поймет.

И я здесь, и я говорю ему, чтобы он не забирал меня обратно к себе.

— Давай сделаем что-нибудь сумасшедшее, — умоляю я его.

— Что ты имеешь в виду, сатана?

— Покажи мне, из чего сделана эта машина.

Рори улыбается, и на его щеках появляются ямочки.

— Тебя это заводит, милая?

— Есть только один верный способ выяснить это.

Я расслабляю голову и устраиваюсь поудобнее, пока Рори ведет машину. Далеко, на пустой участок шоссе. Я хочу, чтобы он продолжал ехать, во веки веков, держа одну руку на моем бедре, а другую на руле.

Я играю с радио и нахожу хорошую станцию.

Начинает играть «Havoc[11]» Скайлар Грей.

Рори прибавляет газу, и переключает передачу и давит на акселератор. Семьдесят. Восемьдесят. Девяносто и выше.

Он опускает стекла, и мои волосы развеваются вокруг лица. Я смеюсь, кричу и высовываю лицо из окна. Он просовывает руку между моих бедер и внутрь меня.

— Без трусиков? — он кричит, перекрикивая музыку и ветер.

— Никаких трусиков.

Я раздвигаю для него ноги и расстегиваю верх своего платья. Я мокрая из-за него, из-за этого, из-за адреналина, в котором я так нуждалась.

Он дает мне это с трудом.

Трахает меня своей рукой, пока ведет машину.

— Это достаточно быстро для тебя?

— Быстрее, — говорю я ему.

Стрелка спидометра поднимается вверх, а вместе с ней и темп движения его руки. Я близка к этому, и я мог бы получить удовольствие от этого.

Вместо этого я отстегиваю ремень безопасности и перелезаю через рычаг переключения передач.

— Господи Иисусе, — ворчит Рори, когда я оседлаю его.

— Я сделаю всю работу.

— Скарлетт.

Этот недоделанный протест обрывается, когда я стягиваю верх его джинсов и достаю его член.

— Держи руки на руле, — говорю Рори.

А потом я использую его, чтобы возбудиться. Трусь о него всем телом, но не впускаю внутрь.

Вибрация машины отдается под сиденьем, в то время как вибрация его стонов отдается в моей груди.

Я не хочу, чтобы это заканчивалось.

Рори отчаянно хочет, чтобы это началось. Его член пухлый и болезненно набухший, из него вытекает сперма, когда я трусь о него.

Рори лижет мою ключицу, а затем кусает меня. И на долю секунды я позволяю ему пощупать мои сиськи, прежде чем заставляю его снова положить руку на руль.

— Я собираюсь трахнуть тебя по-королевски, — говорю я ему.

— Скарлетт?

— Да?

— Садись, блядь, на мой член. Сейчас.

Я опускаюся на его член.

— Господи, — стонет он. — А теперь трахни меня так, как будто от этого зависит твоя жизнь.

Я наклоняюсь вперед и шепчу ему на ухо.

— Держи руки на руле. Сатана собирается прокатить тебя.

Я впиваюсь пальцами в плечи Рори и трахаю его до беспамятства. Это дико, и громко, и нет ничего в мире более горячего, чем мы вдвоем. Сочетание скорости и адреналина швыряет нас обоих через край.

Он резко разгоняется, а затем нажимает на тормоза, съезжая на обочину.

Мы задыхаемся и все еще цепляемся друг за друга. Поцелуи, ласки, толчки и трения.

Я оттягиваю его назад и целую в шею, посасывая кожу, пока не оставляю след.

— Скажи мне, что меня нельзя превзойти, — требую я.

— Скарлетт, что, черт возьми, с тобой происходит?

— Скажи это. Скажи мне, что ни одна другая женщина никогда не доставит тебе такого удовольствия, как я.

Рори целует меня, и на этот раз нежно.

— Ни одна другая женщина и близко не подходит.

— Мне просто нужно забыться. — Я зажмуриваю глаза, когда они начинают гореть. — Заставь меня забыть.

— Как, милая?

Рори откидывает мои волосы назад, на плечи, и целует меня всю. Его действия полны благоговения, и именно так я понимаю, что он действительно влюблен в меня.

У меня тоже есть определенное ощущение падения.

В водоворот, из которого я не могу выбраться.

— Мне все равно, — говорю я, и это безумно. — Мне просто нужно получить кайф. Тебя. Мне нужно чувствовать себя живой.

В его глазах читается беспокойство, но Рори не выражает его вслух.

— Все, что ты захочешь, куколка, — бормочет он. — Я держу тебя.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Рори

Скарлетт не из тех девушек, которых можно сводить в кино.

Вы не покупаете ей цветы и шоколадные конфеты, чтобы поднять ее настроение.

Вместо этого вы везете ее пострелять

— Что это за место? — спрашивает она.

Я не отвечаю, потому что мне нравится наблюдать, как Скарлетт сама складывает пазл, который я ей подложил.

Это частная территория. Это место принадлежит нашему русскому приятелю Алексею. Оно затерялось где-то посреди пустыни, и мы с ребятами время от времени приезжаем сюда выпустить пар.

— Какого хрена ты делаешь? — спрашивает Скарлетт, и теперь она жестче доски, вделанной в мое пассажирское сиденье.

Что-то изменилось, и, как обычно, я не смог уловить этот момент.

— Ты сказала, что хочешь кайфануть.

— И ты решил свозить меня на прогулку в лес?

Блядь.

Лес.

Скарлетт крепкий орешек, поэтому иногда легко позабыть обо всем том аде, через который ей пришлось пройти.

Я показываю в окно, вдаль, где расставлены мишени.

Она молчит с минуту, смотрит на мишени, потом снова на меня. Она вопросительно смотрит на меня. И пришло время разобраться с этим.

— Скарлетт, ты не чувствуешь себя в безопасности со мной? — спрашиваю я. — Ты правда полагаешь, что я когда-нибудь сделаю что-нибудь, что причинит тебе боль?

— Нет, — говорит она. — Я знаю, что ты ничего такого не сделаешь.

Ее голос искренен, и это маленький шаг.

— Да, — отвечаю я. — Теперь хочу спросить тебя, как ты относишься к тому, чтобы немного пострелять?

Она улыбается.

— Мне бы это хотелось.

— Отлично, детка.

Мы выходим из машины, и я беру Скарлетт за руку. Она не сопротивляется.

Бункер находится под землей и вход туда только по отпечаткам пальцев. Я открываю дверь, показываю дорогу, пока Скарлетт идет следом.

Через минуту она уже в полном восторге. Ходит по помещению и разглядывает арсенал. Я никогда не видел ничего столь сексуального, как то, как она осматривает оружие, обутая в эти ее чертовы черные туфли на шпильках. Они смотрятся как кандалы на ее ногах, и я напрягся и рассматриваю ее ноги, когда она спрашивает, может ли она бросить гранату.

— Не-а.

Она дуется.

— А что это за штука? — показывает она на тяжелую артиллерию.

— Это базука.

— Базука? — вскрикивает она, а затем откидывает голову назад в приступе смеха. — Естественно, вашей братии и базуки в руки.

— Нам нравится идти на дело во всеоружии.

— А что насчет этого? — спрашивает она, указывая на другой.

— Огнемет.

— Точно. А это?

— Это катана.

— И для чего тебе нужна катана?

— Без особой причины, — признаю я. — Они просто смотрятся чертовски круто.

Она кивает в знак согласия и проводит пальцем по тупой кромке лезвия меча.

Боже, один вид этого уже сводит с ума.

— И с чем же мне предлагаешь поиграть? — интересуется она.

Скарлетт подлавливает меня как раз в тот момент, как я поправляю штаны.

— Ты завелся? — улыбается она. — Потому что я бы соврала, если бы сказала, что меня это не заводит.

Как бы я ни хотел снова втиснуть в нее свой член и трахнуть в этой комнате, это не то, для чего я ее сюда притащил. Поэтому я обхожу Скарлетт и беру несколько пистолетов. Револьверы и полуавтоматы разного веса и калибра.

Но потом Скарлетт указывает на АК-47 на стене.

— И его прихвати, — говорит она. — Хочу опробовать его.

Конечно, все чего бы она ни захотела.

Я прихватываю еще парочку стволов, а затем снабжаю патронами, прежде чем жестом предложить Скарлетт выйти наружу. Мы раскладываем все на деревянной скамейке перед мишенями, и Скарлетт уже не терпится. Она подпрыгивает на ногах, пальцы так и чешутся коснуться ее.

— Прежде всего, — говорю я ей. — Нам нужно определиться с тобой, какой глаз у тебя ведущий.

— Хорошо, — соглашается она. — Расскажи, что мне нужно делать.

Я встаю позади Скарлетт и тянусь к ее рукам, образуя руками треугольник, а затем раздвигая их.

— Посмотри туда, на мишень, — говорю я. — И встань так, чтобы она оказалась заключенной в этом треугольнике.

Скарлетт так и делает.

Когда она отводит руки чуть назад, то говорит мне, что ведущий у нее левый. Мы проверяем эту догадку еще несколько раз, чтобы убедиться в правдивости этого утверждения, а затем продолжаем.

— Мы начнем с «Глока».

Сначала я показываю ей азы. Магазин и предохранитель.

— Я стреляла из такого, — говорит она мне. — И он не выстрелил во второй раз.

Это разговор для следующего раза.

— Видишь вот здесь эту маленькую часть. Это затвор.

Я показываю ей, как он работает, а затем объясняю, что такое спусковой крючок.

— Вес твоего пальца должен быть равномерно распределен. Нужно до упора нажать и на эту среднюю часть, иначе второй раз он не выстрелит. Это предохранительный механизм.

— Хорошо.

Я передаю ей ствол.

— Прицелься и просто привыкни к тому, как он лежит в твоей руке, — говорю я. — К его весу.

Скарлетт протягивает руку и берет пистолет, он тяжелый в ее маленьких руках, но она хорошо с ним справляется.

— Ты все время носишь эту штуку с собой? — спрашивает она с недоверием.

— Ага.

Я ухмыляюсь.

— Верно.

— Господи.

— Немного согни колени.

Хватаю ее за бедра и прижимаю руку к пояснице.

— Выпрями локти и наклонись по направлению к цели.

— Как ощущения? — спрашиваю я.

— Все отлично, — говорит она. — Теперь я могу стрелять?

Скарлетт любит чувствовать себя сильной. Нет ничего более сильного, чем это. То, что она сейчас почувствует.

И я хочу дать Скарлетт это почувствовать.

Я научу ее всему, чему научился за эти годы. Всему, чему научил меня Найл. Я показываю Скарлетт детали и то, как они работают вместе. Я объясняю разницу между револьверами и полуавтоматами, и она чувствует разницу в отдаче между ними.

Скарлетта решает, что ей подходит полуавтомат. И в отличие от уроков самообороны, которой я пытался ее научить, на этот раз я полностью завладел ее вниманием.

Скарлетт - хорошая ученица. Она ни в коем случае не профессионал, но я уверен, что она сможет защитить себя, если ей когда-нибудь снова понадобится взять в руки оружие. Она быстро учится и хорошо выполняет мои указания. Вскоре от мишени разлетаются осколки, когда она бьет по ней снова и снова.

Когда мы переходим к АК, она удивляется, как легко ими пользоваться.

— Как думаешь, почему страны третьего мира выдают их завербованным детям? — спрашиваю я.

Скарлетт хмурится, и я не хочу портить ей настроение, но мне также нужно, чтобы она поняла, что такова реальность. У нас с ребятами, конечно, есть арсенал, но мы не живем на Диком Западе и не ходим и не стреляем по всем подряд при каждом удобном случае.

Мы собираем вещи, а она притихла.

— У тебя здорово получилось, — говорю я ей.

— Мне понравилось, — говорит она. — Ты был прав. Стрельба дарит ощущение некой эйфории.

Я киваю, и знаю, о чем она думает. О ком она думает.

— Мне нужны их имена, Скарлетт.

— Нет, — говорит она. — Не нужны.

— Я не смогу помочь тебе, если ты не будешь честна со мной. Если ты мне не доверяешь.

— Дело не в доверии, — говорит она. — Я посеяла эти семена, и можешь быть уверен, что я одна их и пожну.

— Ты хоть представляешь, каково это - причинить боль тому, кому бы ты не хотела причинить ее? — спрашиваю я.

— Нет, — отвечает Скарлетт. — Каждый, кому я хотя бы раз в жизни причиняла боль, этого заслуживал.

Я вздыхаю, и это только еще больше распаляет ее.

— Я знаю, ты думаешь, что спасешь мою душу, или что-то в этом роде. Вы, ирландские парнишки, очень на это надеетесь. Но ты не можешь спасти то, чего нет, Рори. Ты думаешь, что я буду жалеть об этом, но я точно не буду.

— Ты не можешь этого знать, — возражаю я. — И я не позволю, чтобы ты это узнала.

— Ты не обязан мне ничего позволять, — говорит она. — Я буду делать то, что хочу. С тобой или без тебя.

Я хватаю Скарлетт за талию и поднимаю на скамейку, обвивая ее ногами свой торс и закрывая ее лицо ладонями. Я не знаю, что ей сказать, чтобы она поняла. Это тот же самый спор, который мы ведем уже несколько месяцев.

Она все еще истерит, потому что я не дал ей убить мясника.

При всей силе и упрямстве Скарлетт, она не видит, что скрывается под ней. Ее хрупкое сердце. То, которое бьется в ее груди прямо сейчас, под другой моей ладонью.

— Ты все время убиваешь людей, — шепчет она мне. — И ты все равно хороший.

— Все не так просто, — говорю я ей. — Ты не знала меня до.

— До чего? — спрашивает она.

— До моего отца. Он был моим первым. Первым, кого я убил.

Скарлетт молчит, вглядом изучает мое лицо, и некоторые из ее стен рушатся под тяжестью моего признания. Тогда я говорю ей то, что не смел произнести вслух, не говорил никому, даже своим братьям по Синдикату. Я признаюсь в своих грехах, чтобы она поняла меня.

— У него была тяжелая рука. Иногда прилетало мне. Но особенно жесток он был с моей мамочкой.

— Ты не должен мне этого говорить, — шепчет Скарлетт.

В ее глазах вспыхивает беспокойство. Беспокойство о том, что эта вещь между нами - это постоянное давление и притяжение - становится сильнее. Разрастается. И она не может остановить это.

Я не хочу, чтобы она это останавливала.

— Он был пьяницей, тупицей и вел праздный образ жизни. Не мог удержаться ни на одной работе. И он приходил домой и вымещал все на ней. Он делал это годами. Я слышал, как она плакала в спальне по ночам. Она сказала мне не беспокоиться об этом, ради ее блага. Так я и делал. Я задвинул свои чувства глубоко и брал то, что папаша нам предлагал, провоцируя его, чтобы он вымещал на мне все свои худшие дни. Я думал, что если он будет отыгрываться на мне, он перестанет гнобить ее. Но этого не произошло.

— Рори... — Скарлетт прижимается ко мне, умоляя не продолжать.

— Мне было тринадцать. И я был чертовски зол. Полон ярости и ненависти. К нему и ко всему живому. И однажды вечером он пришел домой и начал вести себя, как всегда. Я устал. К тому времени я вырос. Стал сильнее. Я пять минут слушал, как он ее бьет, пока не сорвался. — Я смотрю прямо в глаза Скарлетт и признаю правду. — Избил отца голыми руками. И когда я закончил, от его лица ничего не осталось.

— Ты хороший, — настаивает она. — Да, Рори. Ты не он.

— Только вот это уже не вычеркнешь, — говорю Скарлетт. — Я никогда не смогу выбросить этот образ из головы. Смыть кровь с моих рук. С тех пор моя мама никогда не смотрела на меня без осуждения во взгляде. Мне пришлось просто уйти.

Она больше не утверждает, что я хороший.

— Мне было приятно убить его, Скарлетт. Но убийство изменит тебя навсегда. Я не позволю тебе так жить. Я не хочу, чтобы ты была такой.

— Я уже плохая, — настаивает она. — Я худшее, с чем ты когда-либо мог столкнуться.

— Это не так.

Скарлетт поднимается и хватает меня за лицо, прижимается губами к моим губами, она завладевает моим телом. Прижимается ко мне так, как никогда раньше.

Это не сексуально. Это что-то более глубокое. Первобытная потребность чувствовать себя в безопасности.

— Ты можешь считать наши своды правил смешными, — говорю я ей. — Но мы заботимся о наших женщинах. Я собираюсь позаботиться и о тебе. Это значит, что я именно тот, кто должен вытащить тебя из того дерьма, в котором ты оказалась. Запятнать свою душу, чтобы твоя осталась незапятнанной. Я хочу сделать это для тебя. И я хочу, чтобы ты мне позволила.

— Рори.

Теперь она целует меня, покрывая мою шею и лицо поцелуями. Отвлекает меня сексом, как она всегда это делает.

— Отвези меня к себе, — умоляет она.

— Нет, пока ты не назовешь мне хотя бы одно имя.

Она стонет от разочарования.

— Просто дай мне день, — говорит она. — Один день, Рори. Я пытаюсь. Пытаюсь. Но я не готова.

Я киваю, потому что это лучшее, что я могу от нее получить.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

Скарлетт

Как обычно заканчиваются дела, когда сталкиваешься со злой королевой. Правильно, голова летит с плеч. Его голова.

ПОКА ЗЕМЛЯ ВЕРТИТСЯ и мир постепенно эволюционирует, есть вещи, которые всегда остаются неизменными.

Летний дом семьи Трипа под Нью-Хейвеном - одна из них. Это место, в котором законсервированы воспоминания. Гробница кошмаров и последнее пристанище моего детства.

А я тогда была совсем ребенком.

Все еще невинной и наивной девочкой с большущими глазами.

Но покинула я этот дом другим человеком.

Я выполза из этой неглубокой могилы и оставила все эти детские мечты - вместе с моим сердцем - умирать той смертью, которую они заслуживали. Я выпорхнула отсюда в броне, которой раньше не было. Жесткая внешняя оболочка коконом обвилась вокруг меня, и родилась новая я.

Эта оболочка хорошо мне послужила.

Но это не облегчает прогулку по дорожке моей памяти.

Почва под ногами все та же - голая, потому что я хочу ощутить правильный настрой. Я хочу пережить эти воспоминания и изменить свое отношение к ним.

Воздух прохладный, лес тихий.

Это место - мертвая зона. Ничего вокруг на многие мили.

За домом есть искусственное озеро, где Трип проводил вечеринки в течение всего учебного года.

Я так и не попала ни на одну из этих вечеринок.

Единственная вечеринка, на которую меня пригласили, была закрытой. В ночь посвящения.

Трип до сих пор часто приходит сюда, по крайней мере, если верить отчету, который я добыла. Он проводит целые недели, налегая на кокаин и дешевую водку, хотя винный шкаф его отца забит лучшими сортами виски, которые только можно купить за деньги.

Это привело бы почти любого к такому же выводу. Трип такой же отмороженный, как и Александр. Интересно, он тоже грезит наяву событиями той ночи, пока трахает своих платных шлюх? Наведывается ли он сюда, чтобы пережить их снова.

Пока жду в темноте комнаты отдыха, я думаю, действительно ли мы настолько разные. Годами я только и делала, что представляла себе, как отомщу. Я наблюдала, как они спотыкались о каждое препятствие, которое я воздвигала на их пути, а они продолжали жить своей жизнью, как будто той ночи никогда не было.

Рори хочет, чтобы я поверила, что во мне есть что-то, что стоит сохранить. Что если я переступлю эту грань, я буду сожалеть об этом.

Но он ошибается.

Потому что, когда я выскользнула из его постели посреди ночи, оглянувшись через плечо, посмотрев на его спящее лицо, ничто и никогда не было для меня таким ясным.

Есть некоторые границы, которые даже я не готова переступить.

И привлечение его к этому, использование его в качестве солдата для моей личной вендетты - одна из них. Моральная дилемма отнятия человеческой жизни отходит на второй план, когда ты на войне. Это вопрос действия и реакции.

Я никогда не буду свободна, пока они живы.

Это моя битва. И только моя.

И только мне жить с ее последствиями.

В замке входной двери скрежещет ключ, и я замираю.

Кто-то спотыкается в темноте и ударяется о приставной столик, бормоча проклятия. Ключи падают в ключницу, топот ног следует на кухню.

Открывается дверь холодильника. А потом он возвращается.

Трип не выключает свет. Он падает на диван напротив меня и хлещет водку прямо из горла. Пространство вокруг него быстро пропитывает запах пота вперемешку со спиртом. Вот во что он превратился.

Ему требуется несколько минут, чтобы освоиться в темноте, и он совершенно не замечает никого рядом с собой. Это комфортное чувство безопасности и покоя доступно только тому, кто уверен, что его жертва мертва.

Трип кладет голову на диван. Он проводит рукой по лицу и стается лежать так в течение нескольких коротких мгновений, спокойный, почти в состоянии полной нирваны. Затем он наклоняется вперед, упираясь локтями в колени, возится со своим маленьким черным кейсом на журнальном столике.

В этот момент он понимает, что в комнате есть кто-то еще. Даже самые одурманенные наркотиками мозги способны пробудить шестое чувство. А может быть, именно наркотики заставляют его видеть монстров, таящихся за каждым углом. Но сегодня он видит призрака.

И этот призрак - я.

Я бы все отдала, чтобы узнать, о чем он сейчас думает: челюсть отвисла, лицо бледное.

Он не говорит. Его руки все еще полудеревянные, пока Трип готовит свою очередную порцию.

Только в этом случае это не кокаин. Это героин. Даже в тусклом свете легко заметить, что он давно употребляет.

Лицо Трипа исхудало и осунулось, губы окрасились в синий цвет. В его теле не осталось жизненной силы. Он едва может поднять руку. Все движения замедлены. Как и его мысли, его реакции, его слова.

Это место изменило и его.

— Я знал, что ты придешь, — говорит Трип наконец.

— Откуда? — спрашиваю я.

Я мертва для него. Была мертва для него. Он никак не мог знать этого, если только Александр уже не сказал ему.

Трип качает головой.

— Александр сказал нам, что вернулся сюда и убрал твое тело, — объясняет Трип. — Но он солгал. Потому что я вернулся сюда первым.

— Почему? — спрашиваю я, и это не имеет значения. Раскаяние не спасет Трипа, но мне любопытно.

Он молчит, постукивая иглой по пальцам, пока ногой отбивает тот же ритм на полу.

— Ты мне действительно нравилась, Тен. Но я не был тем, кого бы выбрала твоя мать. Она никогда бы не выбрала меня вместо Алекса.

Он не говорит мне ничего такого, чего бы я не знала. Его влюбленность была очевидна, но, как и у него, у меня не было права голоса в этом вопросе.

— Значит, ты все равно просто взял то, что хотел.

Трип снова молчит.

— Да, — говорит он. — Я взял. Я взял это. И я хотел убить каждого из этих ублюдков за то, что они прикасались к тебе.

— Как по-рыцарски с твоей стороны.

— Я знаю, что это не имеет значения,— говорит Трип. — Но меня это заебало, Тен. Меня это так заебало. Я не мог перестать думать об этом. Думал, где ты. Интересовался, все ли с тобой в порядке. Знал, что ты не умерла, но они этого не знали. И я всегда думал, что ты вернешься за нами.

— Ну, вот я и здесь. Прости, что была так предсказуема.

— Ты хочешь сделать мне больно, — говорит он. — Понимаю. И я не виню тебя.

— Боль подразумевает кратковременное страдание. Мне жаль переубеждать тебя в том, что ты ошибаешься.

Он кивает, и в нем нет даже унции борьбы, когда он смотрит на меня.

— Я был тем, кто наполнил бутылку во второй раз. Водой. Я просто хотел, чтобы ты отключилась, чтобы ты ничего не помнила. Но я дал тебе слишком много.

— Вода под мостом, — говорю я. — Я пришла сюда не для того, чтобы пересказывать, что ты сделал или не сделал. Я знаю. Я все знаю. И я все это помню. Мне не нужно, чтобы ты рассказывал мне, как все было.

Трип кивает.

Никто из нас не двигается. Пока он не машет иглой в своей руке в вопросе.

— Ты не против? В последний раз.

Я его совсем не знаю.

Как мы стали такими?

Этот наркоман, который принимает смерть без вопросов, его единственная просьба - последний раз ширнуться. А я, принцесса общества, превратившаяся в холодную и расчетливую стерву, сидящую напротив него.

Я киваю Трипу, чтобы он продолжал.

Я пришла сюда спонтанно, на самом деле.

Какая-то часть меня знала, что Трип не будет бороться.

В душе он всегда был трусом. Слишком мягкотелым, чтобы пойти против того, чего хотели другие парни. Слишком боялся сказать мне, что я нравилась ему все эти годы.

Он ищет пальцами вену на руке, но не сводит с меня глаз.

— Ты очень красивая, — говорит он. — Намного красивее, чем я помню.

— Внешность может быть обманчива, — говорю я ему. — Все мое уродство - внутри.

Трип со вздохом втыкает иглу в руку и откидывается на спинку дивана, вытянув ноги и глядя в потолок.

— Я в это не верю, — говорит он. — Ты всегда была слишком хороша для нас. — Игла болтается у него в руке, слова звучат невнятно. — Чего бы это ни стоило. Мне действительно жаль, Тен.

Он снова нажимает на иглу, на этот раз вводя все содержимое мутной жидкости в вену.

Я не дура. Да и Трип тоже.

Это смертельная доза.

— Трип?

Я придвигаюсь к нему, и Трип открывает глаза лишь на краткий миг.

— Всегда был трусом.

Трип откидывает голову в сторону, лицо становится серым и липким, когда он погружается в бессознательное состояние. В его горле раздается булькающий звук, а затем Трип задыхается.

Я тянусь к Трипу и не знаю, могу ли смотреть на это.

Но все заканчивается так же быстро, как и началось.

Его тело застывает неподвижно, и он умирает.

Я падаю обратно на диван рядом с ним и остаюсь там надолго.

И я скорблю.

Я скорблю о том, кем мы оба стали. Я скорблю о несправедливости жизни и о тяжелом выборе.

Когда все закончилось, я вытерла слезы.

И просто ушла.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Скарлетт

Ужас сделал меня жестоким.

Эмили Бронте

СТОЛКНУЛАСЬ С Виски по дороге в квартиру. Он вел себя как обычно, рассказывая о чем-то, что его расстроило.

— Поняла, — говорю я ему. — Не послушала тебя, хотя следовало бы. Ты пытался предупредить меня.

Кот машет хвостом и кружится по кругу, и я понятия не имею, что это значит.

Но когда я наклоняюсь, чтобы погладить его по голове, в его шерсти запеклась кровь. Я сглатываю и чешу у него между ушами, пока ищу в его кошачьих глазах подсказку.

Он проходит несколько шагов впереди меня, а затем оборачивается, чтобы посмотреть, иду ли я за ним.

Я забираю нож и иду за Виски к двери миссис Роджерс. Она треснута, и в коридор проникает отчетливый металлический запах.

Именно такую сцену вы видите в каждом фильме ужасов.

Миссис Роджерс не может быть мертва. Она просто старая леди, и она никого не ненавидит. Кроме, может быть, меня, потому что иногда я краду ее кота.

Я отгоняю Виски и толкаю дверь ногой.

На полу в кухне кровь.

А там, в своем кресле, как обычно, сидит миссис Роджерс. С ножом для стейка, воткнутым ей в горло.

Горячие слезы текут по моим щекам, но я не произношу ни звука.

Он пришел сюда.

Я знаю это. Александр пришел сюда после моей квартиры и сделал это с ней.

На стойке лежит разорванная аптечка. Отрезанные полоски ткани, полотенца и кровь повсюду.

Я пытаюсь осмыслить все это, когда дверь захлопывается за мной. И когда я поворачиваюсь, там стоит незнакомый мне мужчина с одинаково недоуменным и раздраженным выражением лица.

Он подносит телефон к уху рукой в кожаной перчатке и говорит.

— Небольшая проблема. Здесь женщина.

Я не слышу голоса на другом конце линии, но это может быть только один человек.

Мужчина передо мной пробегает глазами по моему телу и описывает меня, так будто он чертов патологоанатом. Нечеловеческим способом. Люди делают так, когда им нужно отключиться от ситуации. Когда они видят в человеке перед собой потенциальную угрозу.

Нож все еще в моей руке, прижат к боку, и он не знает, что он у меня.

Человек на другом конце провода говорит, а парень слушает.

Он похож на морпеха. И сейчас ему очевидно проводят инструктаж.

Мужчина кладет трубку и убирает телефон в карман. Следующим его движением, скорее всего, будет попытка взяться за пушку, спрятанную у него на боку. Или это, или он попытается меня задушить. Это более вероятный сценарий, так как этот способ тише и не очень-то чистый.

Но он не сделает ни того, ни другого, если у него не будет такой возможности.

Я бросаюсь на мужчину и вонзаю нож ему в брюхо.

Он хрипит и отшатывается назад, и мы оба тянемся к его пистолету. Он в шоке, но я быстрее.

За те секунды, что мужчине понадобились, чтобы осознать свою потерю, я прижимаю пистолет к его виску. И представьте себе, это гребаный «Глок». Спасибо тебе, Рори Бродрик, что поделился своими знаниями.

— На диван, — говорю я. — Живо.

Он не спорит. И я здесь не для того, чтобы придуриваться. Я не знаю этого парня, и технически он мне ничего не сделал. Поэтому, как только он падает на диван, я выскакиваю через входную дверь и бегу по коридору.

Когда я вижу Виски, я подхватываю его на руки.

Он мяукает, и я киваю.

— Знаю. Рори меня убьет.

— СКАРЛЕТТ.

Рори находит меня в своей кровати, завернутую в одеяло а-ля буррито.

Он садится рядом со мной, но не прикасается ко мне.

Виски выбирает именно этот момент, чтобы дать о себе знать слабым мяуканьем рядом с моей подушкой.

— Что это за чертовщина? — спрашивает Рори.

— Принесла тебе подарок.

Он молчит, и я протягиваю руку, чтобы коснуться его руки. Она теплая, сильная и твердая... и напряженная. Я сбежала от него прошлой ночью, и уверена, что какая-то его часть хотела бы уже покончить со всем этим.

Единственный известный мне способ получить то, что я хочу, - это манипуляция.

Это нечестно по отношению к нему.

Так что, может быть, хоть раз я попробую быть честной.

— Я сделала это, — шепчу я. — Я запятнала свою душу.

— Скарлетт.

Рори не хочет в это верить. Он качает головой, не хочет, чтобы мне было плохо, но мне сейчас плохо. И все же Рори забирается рядом со мной, а я впускаю его в свою крепость из одеял, и Рори обнимает меня.

На нем слишком много одежды, и я хочу того, что может дать мне только Рори. Я дергаю за молнию его брюк, пытаясь стащить их вниз.

— Нет.

Он останавливает мои руки, но не понимает этого. Мою грудь словно наполнили тротилом. Я вот-вот взорвусь.

— Мне нужно почувствовать тебя, — настаиваю я. — Мне просто нужно почувствовать трение твоей кожи о мою.

Рори не может мне отказать. Даже когда пытается, это только оттягивает неизбежное.

Он стягивает рубашку через голову и заключает меня в тиски своей крепости. Наши ноги переплетаются, и я хочу, чтобы он прямо сейчас оказался внутри меня.

В том месте, до которого еще никто не добирался.

— Я знаю, что ты устал от меня, — говорю я ему. — Но не отказывайся от меня.

— Скажи мне почему я не должен этого делать, — инетересуется Рори. — Назови мне вескую причину, Скарлетт.

— Потому что ты нужен мне здесь, рядом со мной, — признаю я. — Когда я разделаюсь с остальными.

Звучит эгоистично, но честно. И Рори не пытается отговорить меня от этого. Это тревожный знак, если я его вообще уловила, потому что даже если Рори мягкий со мной... он не слабый.

— Я не хочу втягивать тебя, — объясняю я. — И знаю, что нечестно просить тебя об этом, но ты должен верить, что это к лучшему. Что я знаю, что делаю.

— Расскажи мне, что случилось, Скарлетт.

— Я сделала это, — повторяю я, потому что он все еще не верит мне. — Я убила кое-кого. И это все, что тебе нужно знать.

Губами Рори впился мне в шею, а затем он прокладывает путь к моему уху. Пальцами Рори тянется вниз по моей спине, чтобы сжать мою задницу и притянуть меня к себе; его сердце бьется в тандеме с моим.

— Позволь мне позаботиться о тебе, — говорит он. — Позволь кому-то другому делать грязную работу за тебя, куколка. Ты больше не одна.

Он не понимает.

Он уже дал мне больше, чем я могла бы у него попросить. Уютное место в моем жестком мире. Рори - единственное, что иногда напоминает мне, что я жива. Единственная вещь, которая кажется настоящей.

— Я пытаюсь быть терпеливым, — пробормотал он мне в шею. — Но не злись на меня, когда это терпение испарится.

Я тянусь к его бицепсам и притягиваю к себе.

Рори хочет контроля.

Он получит его. Прямо сейчас.

Он устраивается меж моих ног, он тяжелый, но не давящий.

Я пальцами пробегаю по спине Рори, твердой, мускулистой и теплой.

Мое тело полностью открыто для него. Расслабленное, и Рори может брать его, как ему вздумается. Он подается вперед и упирается бедрами в мои трусики, проверяя меня.

— Ты уверена в этом?

Я провожу пальцами по его шее и притягиваю лицо Рори к своему.

— Трахай меня так, как будто ты меня любишь, — шепчу я. — Только на эту ночь.

Рори замирает надо мной, и с его губ не успевают сорваться слова. Слова, которые я боюсь услышать. Отвержение, признание... в любом случае я не справлюсь с этим. Я не даю им выплеснуться наружу, прижимаясь к его губам.

Тогда Рори набрасывается на меня.

Он языком проникает в мой рот. Рори стонет, пробуя меня на вкус. Одной рукой Рори обхватывает мой затылок, удерживая меня на месте, а другой рукой забирается в мои трусики.

Рори пальцами двигает внутри меня.

Он задает медленный темп, и так продолжается до тех пор, пока я не кончаю. На кровати происходит какое-то шевеление, пока он снимает свои джинсы и мои трусики, а затем мы прижимаемся обнаженными телами друг к другу в темноте.

Губами Рори завладел моим ртом, проникая внутрь языком. Он благоговеет, полон поклонения, целует меня везде. Сначала медленно.

И мы смакуем удовольствие.

Но Рори знает меня.

Он знает, что если я хочу, чтобы меня любили, это должно быть жестко.

Он любит меня сильно прямо сейчас.

Когда я ногтями впиваюсь в его спину, зубами Рори впивается в мою шею, и скользит по моей ноге вверх, чтобы обернуть ее вокруг своего торса.

Его следующий толчок глубже. Сильнее.

Я тянусь вниз, сжимаю его задницу и выгибаюсь для Рори.

Он шепчет мне на ухо.

— Ты единственная женщина, которую я трахал таким образом.

— Каким образом?

— Без резинки, — простонал он.

Я издаю звериный рык в ответ на его заявление. Мы - животные, поглощенные этим первобытным жаром между нами. Инстинкт берет верх.

Мы руками ощупываем, сжимаем и вдавливаем друг друга, сталкиваясь губами и зубами. Мы не можем насытиться. Безумие царит меж нами сейчас. Мы стремимся быть ближе. Глубже. Сильнее.

Нам нужно больше, больше, больше.

Мы ненасытны. И когда мы кончаем, это происходит подобно взрыву.

Когда Рори падает рядом со мной и зарывается лицом в мою грудь, он не произносит три маленьких слова, которых я так боюсь. Он произносит только два.

— Спасибо тебе.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Рори

— Привет, горячий парень, — приветствует меня Мак, шлепая по заднице.

Я бросаю взгляд через всю комнату на ее мужа - моего босса - но, слава богу, он не смотрит в нашу сторону.

— Пытаешься лишить меня пары пальцев? — невинно интересуюсь я у нее.

— О, да ладно тебе, — говорит Мак. — Лаку ли не знать, что не стоит пытаться надевать на меня поводок.

— Ага.

Я снимаю Киву с рук Мак, чтобы обнять ее.

— Думаю, да.

— С кем ты сегодня дерешься? — спрашивает она.

— Ни с кем.

— Ни с кем?

— У меня другие дела, — говорю я. — С Алексеем.

Мак молчит, но наблюдает. Эта женщина чертовски умна, и я не представляю, как Кроу успевает уследить за ней.

— Ей это не понравится, — говорит мне Мак.

— Я все решил.

— Не копайся в ее прошлом, — настаивает она. — Она должна сама тебе все рассказать. — Я занят ребенком, но Мак все еще говорит за нее. — Скарлетт отвернется от тебя так быстро, что ты даже не заметишь, как это произойдет, — говорит Мак. — Ей нелегко впускать людей в свою жизнь, Рори. И она воспримет это как предательство, если ты будешь действовать у нее за спиной.

— Она уже рассказала мне кое-что, — признаю я. — Мне просто нужны имена.

Мак пристально смотрит на меня, и мне это не нравится.

Я был терпелив. Я позволил Скарлетт многое, что не позволил бы, если бы это была другая женщина.

И все лезут ко мне со своими дерьмовыми советами, полагая, что они знают лучше, что нужно мне.

Только сегодня утром Кроу ворчал и стонал, что я слишком долго не могу приехать в клуб, когда я ему так нужен. Он весь извелся, потому что я устроил встречу с Алексеем и поставил ее во главе своего списка важных дел.

Но он сделал то же самое для Мак, когда оказался в похожей ситуации.

И она сделала то же самое для своей подруги Талии, как того требовали обстоятельства. И все же они оба пытаются вдолбить мне прописные истины. Оставить Скарлетт на произвол судьбы и надеяться, что ее не убьет один из тех придурков - не вариант. И если они не могут этого понять, то это их проблема.

Я передаю Мак ребенка, и она хмурится.

— Я серьезно, Рори, — кричит она, когда я отступаю. — Если ты это сделаешь, ты поставишь крест на наших отношениях. Это факт.

Дверь захлопывается за мной, а через минуту мне звонит Кроу.

Я игнорирую звонок и сажусь в машину.

— ВЫПЬЕШЬ чего-нибудь? — спрашивает Алексей, когда я занимаю место в его кабинете.

— Нет, спасибо, приятель.

Он кивает и переходит сразу к делу, и это то, что мне нравится в этом парне.

Если есть кто-то, кого нужно найти, Алексей сделает это. Он профи по части компьютера, а насколько он силен в нем, проверять не приходится.

И хотя технически он не является членом нашего Синдиката, Алексей наш союзник. Поэтому он время от времени помогает нам в обмен на нашу помощь, когда она ему требуется.

Алексей уже накопал что-то на Скарлетт, он положил на стол папку с досье передо мной и оставил меня один на один с этими сведениями.

Уровень детализации оказался выше, чем я предполагал.

Каждая часть жизни Тенли Олбрайт отражена в этих бумагах. Важные этапы. Отчеты. Фотографии и новостные статьи.

Все это прямо здесь, в моих руках.

Я жажду этих подробностей. И это не кажется неправильным, как бы не пыталась меня убедить Мак. Я хочу знать все подробности о ее жизни, независимо от того, насколько глубоко придется копнуть.

Нет ничего удивительного в том, что моя девочка была гением даже двенадцать лет назад. Но она определенно не похожа на ту застенчивую, немного неловкую девочку с фото из семейного архива. Девочка, одетая в бальные платья и школьную форму.

Скарлетт не улыбается ни на одной из фотографий. И на ее лице печаль, которую она больше не демонстрирует открыто, но печаль все еще живет глубоко внутри нее.

Я хочу знать, о чем она думает, когда вот так позирует рядом со своими друзьями и семьей, которая так отличается от ее нынешней жизни. Она не принадлежит этому миру, и никогда не принадлежала.

Теперь она принадлежит мне. И очень эгоистичная часть меня жаждет знать, как сильно она ненавидит этот мир и всех в нем.

Потому что теперь она в моем мире. В моей постели, в моей машине, в моих мыслях и на моих губах.

Они даже не знают, что она жива.

Дело о ее пропаже все еще открыто, не раскрыто.

Но за последние пять лет новостные заметки делались лишь для галочки. Изредка появляются сообщения о ее пропаже и фотографии Тенли, и кто-то интересуется, не видел ли ее кто-нибудь.

Они все отвернулись от нее. Память о ней со временем стерлась.

Неудивительно, что Скарлетт так и живет одна.

Быть так легко забытой всеми, кого ты когда-то знал. Быть отвергнутой собственной семьей. Мне больно за нее, и я прикасаюсь к ее лицу на фотографиях. Хотел бы я повернуть время вспять. Хотел бы спасти ее.

Я не могу изменить прошлое.

Но я могу сделать это для нее сейчас.

Того, что мне действительно нужно, нет в этой папке, и когда я смотрю на Алексея, он это знает.

— Она никогда не заявляла об этом открыто, — говорит он мне. — Так что найти имена будет нелегко. Но я составил список наиболее вероятных кандидатов, учитывая то, что ты мне рассказал.

В его отчете более пятидесяти имен.

— Ты, черт возьми, шутишь что ли? — спрашиваю я. — Неужели нет другого способа?

— Есть, — говорит Алексей. — Но полагаю, все зависит от того, насколько сильно ты хочешь, чтобы все оставалось в тайне.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Рори

Я проводил не так много времени в Нью-Йорке.

Бостон - это место, где я веду дела и провожу свободное время, не считая редких поездок в Ирландию к маме раз в пару лет.

Вполне логично, что Скарлетт притащила меня сюда, чтобы запустить маховик времени, спровоцировать те события, которые произошли с Итаном той ночью. Интересно, сколько еще поездок она совершила без моего ведома.

Адрес в файле - Парк-авеню.

Когда я вхожу в здание, замечаю, что оно располагается достаточно далеко от того, где сейчас живет Скарлетт.

Швейцар приветствует меня и спрашивает, к кому я пришел.

Я называю ему имена родителей Скарлетт, и он сразу же сообщает, что меня нет в списке. Когда я упоминаю, что хотел бы переговорить с ними об их дочери, маска вежливого слуги тут же слетает с его лица.

Он делает телефонный звонок, а затем без лишних слов провожает меня к лифту.

Когда дверь лифта открывается, меня встречает другая женщина в униформе горничной, которая приглашает меня войти в фойе.

— Вы хотите что-то рассказать о моей дочери?

Я моргаю, смахивая наваждение, которое представляет собой возникшая передо мной женщина. Она совсем не похожа на Скарлетт. У нее суровые черты лица, и она холодна. Слишком высокая и худая, и судя по ее виду, при одном взгляде на меня у нее во рту появляется горьковатый привкус желчи.

Она оценивает меня, мой прикид (мои джинсы и линялую футболку), так, словно к ее порогу только что подбросили мешок с мусором. А в руке у нее чековая книжка.

Это неправильно.

Все это неправильно.

Скарлетт в этом месте. Прикасающаяся к чему-то из этих вещей. Одевающая эту одежду. Разговаривающая с этой женщиной, которая совсем не похожа на мою маму.

— Ну что? — говорит она.

— Не могли бы мы с вами начать сначала? — спрашиваю я. — Меня зовут Рори Бродик, миссис Олбрайт.

— Мне все равно, кто вы, — огрызается она. — Что вы хотите рассказать о моей дочери?

Я даю ей повод сомневаться. Она мать, которая потеряла свою дочь. Я могу только представить, какими были для нее последние двенадцать лет, когда она гадала и ждала ее возвращения домой. Мне нужно верить, что именно это сделало ее такой бесчувственной.

— Вообще-то, — говорю я, — я надеялся, что вы сможете рассказать мне кое-что о вашей дочери. Я бы хотел помочь.

Она качает головой.

— Вы не репортер, — говорит она. — Или житель Нью-Йорка, если уж на то пошло. Откуда вы?

— Я живу в Бостоне.

Она вздыхает и покорно кивает мне.

— Я так и думала.

Она кладет чековую книжку на стол и драматично пишет, прежде чем сделать паузу и посмотреть на меня.

— Сколько?

— Простите?

— Сколько будет стоить ваше молчание? — требует она.

— Я лишь хочу помочь, — говорю я ей. — Я просто хочу докопаться до правды.

— Мне нечего вам дать, — говорит она. — А если вы решите продолжать в этом копаться, то не получите от меня ни цента.

— Неужели у вас нет никакого желания узнать, что случилось с вашей дочерью? — спрашиваю я.

— Я знаю, что случилось с моей дочерью, — говорит она. — У нее с самого начала были проблемы с ассоциативным поведением. Она не хотела слушать. Она была слишком зациклена на себе, чтобы заботиться о том, что по-настоящему важно. И теперь она разрушила эту семью, ведя жизнь, которую ведут только отбросы общества.

— Вы, черт возьми, должно быть, шутите, — огрызнулся я в ответ. — Вы знали, что она жива?

— Конечно, я знала.

Сухой звук вырывается из ее рта.

— Но дело...

— СМИ не нужно об этом знать, — безапелляционно заявляет миссис Олбрайт. — Им лучше думать, что она мертва. И нам тоже, если уж на то пошло. Так что скажите мне, сколько мне будет стоить ваше молчание.

— Мне не нужны ваши деньги.

Она снова насмехается, и эта женщина - худшая из всех представителей человечества. Теперь я это вижу. Она из тех матерей, которые разводят своих породистых детей и выставляют их напоказ, как выставочных пони.

Скарлетт заслуживала большего.

Она заслуживала лучшего, чем такая мамаша, как она.

— Единственное, чего я когда-либо хотел, это чтобы ваша дочь была счастлива, — говорю я ей. — Но я понимаю, почему она покинула это место. Почему она оставила вас.

— Вы ничего не знаете, — рычит миссис Олбрайт.

— Я знаю, что если бы вы были хоть немного похожи на любящую мать, вы бы перевернули небо и землю, чтобы найти ее. Чтобы отомстить за нее. Но сейчас вам нет нужды беспокоиться этом. У нее новая семья. Та, которая действительно заботится о ней.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Скарлетт

Пора смахнуть пыль с метлы. Сучка вернулась.

ВИСКИ быстро освоился у Рори в берлоге.

Я все жду, когда он спросит, откуда взялся кот или почему он здесь, но Рори не спрашивает. Он ничего не спрашивает, не велит коту слезть с кровати или слезть с его одежды, и не раз я ловила Рори на том, что он его гладит. Начали появляться вещи. Кошачьи вещи. Игрушки, миски, еда. Даже туалет.

Я их не покупала, так что остается только один возможный виновник всего этого кошачьего безумия.

Появляются вещи и для меня. Маленькие вещи. С каждым днем их становится все больше. Зубная щетка. Расческа. Фен.

Они появляются из ниоткуда, когда я не смотрю.

Рори не спрашивает, почему я провела здесь последнюю неделю.

Это упрощает дело, и так намного лучше. Он счастлив, а я не сею хаос, и думаю, что больше всего он любит, когда я нахожусь в его постели ночью. Жду его. Рори – педант, существо, подчиненное привычному распорядку. Он приходит поздно вечером, принимает душ и проскальзывает в кровать позади меня.

Мы перекидываемся парой слов, сказанных шепотом, а потом он внутри меня. Поверх меня.

Так, как ему нравится.

Сегодня ночью, когда мы лежим в темноте, и он на грани того, чтобы заснуть, я думаю, как долго это будет продолжаться.

Я не могу вернуться в свою квартиру.

Александр жаждет крови, а я не могу целыми днями валяться у Рори и разлеживаться.

Сначала я должна найти его.

Я должна покончить с этим.

— Ты не вернулась в свою квартиру.

От звука голоса Рори я пугаюсь.

Он всегда засыпает после того, как трахает меня.

Но сегодня Виски лежит у него на груди и мурлычет. Мне немного обидно, что кот так быстро к нему привязался. Мне пришлось заслужить его доверие. Но Рори? Он был зачислен вы братство одним поглаживанием по голове.

Типичные гребаные мужики.

— Ты бы предпочел, чтобы я спала дома в своей постели? — спрашиваю я.

Рори кладет Виски между нами и переплетает свои ноги с моими, тянется, чтобы коснуться моего лица.

— Я бы предпочел, чтобы ты была в моей постели каждую ночь, — говорит он. — Если быть предельно честным.

— Ну, если быть предельно честной, то мне здесь нравится. Так что, может быть, я останусь здесь с ночевкой на пару дней. Думаю, мне понадобится новая квартира.

— Я знаю, что у тебя была нелегкая жизнь, Скарлетт, — говорит Рори. — И я знаю, что у тебя есть причины никому не доверять. Но есть кое-что, что я хочу сказать.

Я прижимаюсь к шее Рори и вдыхаю его запах, расслабляясь в его объятиях. Бывают такие моменты, когда его сила так осязаема для меня, так мощна, что ничто другое не может меня тронуть. Я никогда ни на кого так не опиралась. В такие моменты легко потеряться. Забыть, почему я так стремилась уничтожить своего единственного настоящего союзника.

Рори силен и умственно, и физически. Но у него есть один фатальный недостаток.

Это потребность заботиться обо мне.

— Я уже говорил тебе однажды, что не хочу играть с тобой в игры, — говорит он. — Что я покончил с этим. С тобой. Я ошибался, Скарлетт. Потому что если я и хочу, чтобы ты знала что-то одно, так это следующее. Я никогда не откажусь от тебя. Я никогда не стану таким, как те люди, которые ушли из твоей жизни и причинили тебе боль. Я всегда в твоем углу ринга. И я буду сражаться за тебя каждый день до конца своей жизни, пока ты будешь рядом со мной.

Я не знаю, откуда все это вылезло. Но его слова превращают меня в параноика. Что-то изменилось, и мне нужно знать, что именно.

— Пришло время пойти с козырей, — говорит он. — Я просто выложу тебе все, куколка. Я хочу пройти через все с тобой, Скарлетт. Да, хочу все испортить. Я хочу, чтобы у нас все было по-семейному. Я хочу дать тебе свою фамилию. И я готов бороться за эти вещи. Так долго, как потребуется. Так что можешь отталкивать меня, но я никуда не уйду. И мне нужно, чтобы ты это знала.

Господи.

Вот оно. Вот так я и помру.

У меня сейчас будет инфаркт. Я не могу дышать, у меня кружится голова, и все, на чем я могу сосредоточиться, это слова, которые он только что впечатал в мой мозг. Дети, брак и то, чего никогда не будет.

Я сажусь и хватаюсь за грудь.

— Я говорила тебе держаться от меня подальше, — кричу я на него. — Ты должен был слушать меня. Я не смогу дать тебе все то, чего ты так страстно желаешь, Рори.

Он молчит, но его рука тянется к моей. Наши пальцы переплетаются, и эта тонкая нить внутри меня вот-вот лопнет.

Я не знаю, как это произошло.

Я должна была стать той, кто его поимеет.

Но вместо этого он поимел меня.

Я никогда не признаю этого.

Я никогда не признаю, что он сделал это со мной.

И мне нужно за что-то ухватиться. Что-то, что заставит меня почувствовать себя прежней.

— Ты достал мое досье? — обвиняю я его. — Верно?

Мертвая тишина.

Его пальцы сжимаются вокруг моих, и я получаю ответ.

— У меня не было выбора, — говорит он. — Мне нужно было знать, с чем мне предстоит иметь дело. Мне нужно защитить тебя.

— Тебе понравилось то, что ты нарыл? — спрашиваю я. — Чувствуешь ли ты теперь себя оправданным? Потому что я чувствую себя чертовски беспомощной?

— Я видел твою мать, — выплевывает он.

Вот и все. Вот и конечная. Мы вернулись к тому, где этим отношениям и место.

— Черт. Я не знаю, почему я это сделал, Скарлетт. Я только хотел позаботиться о тебе.

Мысленный образ его и моей матери вместе в одной комнате, говорящих обо мне... это как-то чересчур.

— Пошел ты.

Я спрыгиваю с кровати и хватаю одежду.

Рори настигает меня, и я выхватываю нож и целюсь прямо ему в сердце.

— Приблизишься, и на этот раз я не промахнусь.

— Скарлетт.

Голос Рори печален, он сломлен и именно такой, каким и должен был быть в моих мыслях. Но он виноват в этом, и моя милость по отношению к Рори исчерпана. Насколько это вообще возможно.

— Тебе следовало держаться подальше, — говорю я ему снова.

— Не уходи.

— Я говорила тебе, — говорю я. — Я, блядь, предупреждала тебя. И теперь тебе лучше быть начеку, Рори.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

Скарлетт

Виноваты не звезды, а наши сердца - эти бессмертные инструменты, которые продолжают биться, несмотря на наши самые доблестные попытки их уничтожить.

БЕЗ ПОНЯТИЯ, почему я здесь.

Ничего не изменилось.

Моя мать все также ходит по магазинам и пьет, как и каждую среду днем. Я наблюдаю за ней через окно. За этой идеально ухоженной и абсолютно несчастной женщиной.

Она одна может поддерживать бизнес по производству ботокса наплаву.

Потому что она не хочет демонстрировать ничего настоящего или истинного.

Она всегда была такой. Она родилась несчастной и умрет несчастной.

Но этот секрет она унесет с собой в могилу.

Важно лишь то, как ее жизнь выглядит со стороны.

Людей не волнует, что в подсобке идет вражда между работниками, когда в витрине магазина выставлены гламурные вещи. Моя мама держит магазинчик по продаже гламура и глянца массам.

Красивые слова и практичные темы для разговоров. Консервативная, но модная одежда и лицо, неподвластное времени и законам гравитации.

Она заняла свое место под солнцем, как предписано родословной. Как и полагается Олбрайт. Она вышла замуж за старого богача, и у нее родился ребенок, как и полагалось. И тогда все пошло наперекосяк.

Я так и не смогла встать в строй, как должна была.

У меня было так много привилегий, что меня от одной мысли об этом тошнило. Я была благословлена всем. Во всей этой ситуации была одна критическая проблема. Я просто была не в состоянии играть ту роль, на которую меня выбрали. Я честно старалась, но так и не смогла стать той, которой меня хотели видеть. Она никогда не могла этого понять.

Она боролась за то, что имела всю свою жизнь. Она вгрызалась в это зубами и ногтями.

Она никогда не знала другого пути.

А все, что делала, я – это была разочарованием всей ее жизни.

Я смотрю в окно, как она потягивает свое шампанское чуть больше тысячи долларов за бутылку, и впервые в жизни мне становится по-настоящему ее жаль.

Мне жаль ее.

Моя мать никогда не узнает, что такое простое удовольствие - сказать кому-то «отвали». Делать что-то потому, что она хочет этого, а не потому, что от нее этого ждут.

Она никогда не узнает свободы в чистом виде, с теми цепями, в которые она так тщательно себя заковала.

Этот мир принадлежит ей, и мне здесь больше не место.

Ее мир никогда не был моим.

Но сейчас я понимаю это больше, чем когда-либо. Путь, который я наметила для себя, - единственный, по которому я могла бы пойти.

И мне нечего ей сказать.

Мне нечего сказать никому здесь. Кроме трех последних имен в моем списке.

Осталось всего три имени перед тем, как я по-настоящему сброшу оковы этой жизни.

ПОЕЗД кажется старым, хотя в Нью-Йорке я никогда не передвигалась на общественном транспорте. Олбрайты предпочитали личные авто для передвижений по городу.

Первый раз я села на поезд в тот вечер, когда уезжала отсюда. Я не знала, куда хочу поехать. Я просто взглянула на табло и выбрала следующий по расписанию поезд.

Так я оказалась в Бостоне.

С тех пор я ездила этим маршрутом туда и обратно несколько раз. Ни один из них не был таким мрачным, как в тот первый раз.

Теперь это больше похоже на приключение.

Мне нравится смотреть на людей и придумывать о них истории в своей голове. Я избегаю бизнесменов и ищу выделяющихся в толпе. Тех, у кого яркая одежда или чудоковатые татушки. Например, вон тот парень, читающий книгу по самосовершенствованию о том, как завоевать друзей.

Такие найдутся в каждой толпе незнакомцев.

Но сегодня все совсем иначе. Или, может быть, это я изменилась.

Мой взгляд останавливается на мужчине через два ряда напротив меня, читающем газету.

Нет ничего особенного, что привлекло бы мое внимание к нему. Просто ощущение, что, возможно, мы уже встречались с ним раньше.

Но он не бывший клиент и точно не житель Нью-Йорка.

Он старше меня. Думаю, ему около тридцати. Привлекательный какой-то грубоватой красотой. Военный насквозь. Он часто осматривается по сторонам и смотрит на всех, кроме меня.

Я – девушка, внимательная к деталям.

Всегда была такой.

Я подмечаю то, что другие обычно не замечают, потому что они так погружены в себя.

Например, как его брюки поднимаются чуть выше лодыжек, когда он сидит, и как одна из его лодыжек меньше другой.

Не меньше, а искусственная.

Я узнаю сустав протеза, потому что на улице есть девушка - Кеша, которая тоже носит такой протез. Как ни странно, существует целый фетиш на такие вещи, и девушка делает на этом деньги. Она любит повторять, что лучше, что случалось с ней – это ампутация ноги.

Но этот парень, рискну предположить, потерял свою в зоне боевых действий.

Его рука тоже покрыта шрамами, но поскольку он одет в куртку, о степени его увечий остается только гадать.

Взгляд на него заставил меня внезапно подумать о Сторм.

Я давно ее не видела. Но теперь, когда я снова в игре, это, вероятно, скоро изменится.

Я забываю о человеке с протезом, когда выхожу на станции Бэк-Бэй. Теперь у меня на уме только одна цель, и зовут его Куинн.

У него сегодня встреча, и он понятия не имеет, что я тоже получила напоминалку.

Зал ожидания шикарный, заполнен обычными подозреваемыми.

Несколько золотоискательниц разглядывают конкуренток, когда я сажусь, и воротят носы при виде меня. У меня нет легендарной сумки Birkin, а на ногах отнюдь не «лабутены», так что это означает, что я - отброс.

Я скрещиваю ноги и поворачиваюсь к бару. Они понятия не имеют, что у меня может быть сумка Birkin, если я того очень захочу. Или сто пар «лабутенов», если бы я захотела.

У меня такой трастовый фонд, что их будущие мужья покажутся им мелочью.

Когда моя мать узнала, где я, она быстренько и без шума перевела все деньги на мое имя.

У меня нет никаких опасений по поводу того, что спущу их на ветер. Эти деньги никогда не принадлежали ей, а скорее моим дедушкам.

И один из них однажды, на смертном одре, шепнул мне на ухо, что я должна жить, пока есть такая возможность. Что я должна тратить деньги по своему усмотрению, наслаждаться жизнью и радоваться каждому дню, который мне дан.

Он хотел, чтобы у меня были эти деньги.

И моя мать была спокойна, зная, что это означает, что ей не придется больше меня видеть.

Так что я взяла их. Но я, конечно, не разбрасываюсь ими.

Я поступаю так, как советовал мой дедушка. Время от времени я балую себя тем, чего мне действительно хочется. Мороженое, туфли, нижнее белье La Perla.

Сегодня это было черное платье, которое я надела.

Когда Куинн войдет в бар, оно не ускользнет от его взгляда.

А когда бармен подойдет, я закажу «Грязный мартини».

Куинн не пропустит и это.

Я делаю маленькие глотки и играю с телефоном, проверяя бар каждые несколько минут, чтобы убедиться, что не пропустила его.

Рядом со мной садится не Куинн. А тот мужчина из поезда. Тот, что с протезом ноги.

Это не совпадение.

И все же он не произносит ни слова.

Как и я.

Кто-то из нас должен заговорить первым, но это точно буду не я.

Он снимает пиджак и откидывает его на спинку стула, и краем глаза я замечаю татуировку, выглядывающую из-под рукава его рубашки.

Костяная лягушка.

Он выжидает, пока ему не наливают его напиток - старое доброе разливное пиво, - чтобы затем обратить свое внимание на меня.

Это продуманный ход с его стороны, он пытается выбить меня из колеи долгим молчанием. Это тоже работает, по крайней мере, чуть-чуть, но я этого не показываю.

— Могу я купить вам еще выпить? — спрашивает он.

Только вот это уже не действует.

— Извини, приятель.

Я улыбаюсь.

— Думаю, тебе лучше пойти в другое место, если ты хочешь выпить «Раздавленную лягушку». Это не совсем то заведение.

Он улыбается в ответ, и в глазах появляются смешинки.

— Что меня выдало?

— Если кто-то ходит как морской котик и говорит, как морской котик, то это, скорее всего, гребаный морской котик.

— Уже нет, - говорит он.

— Я так и думала, - говорю я ему. — При вашей-то больной ноге.

— От тебя практически ничего не ускользнуло, да?

— Единственное, что меня интересует, так это то, почему вы тратите свое время, сидя здесь рядом со мной в этом баре.

— Хорошо. — Он складывает салфетку под пиво, сворачивая ее своими ручищами, продолжая говорить. — Просто подумал, что ты должна знать, что Куинна не будет здесь сегодня вечером.

Его подколка перестала быть приличествующей обстоятельствам.

— Дайте-ка угадаю. Он нанял вас в качестве личного охранника. Это, скорее всего, какая-то идиотская шутка.

Я встаю, чтобы уйти, но он тянется к моей руке и останавливает меня. Однако, когда я смотрю на него, он быстро отдергивает руку.

— Я не его охранник, — говорит мне незнакомец. — На самом деле, мы с ним даже не знакомы. Но я знаю тебя, Тенли. Или лучше мне звать тебя Скарлетт?

В его голосе нет злобы. Но я, тем не менее, начинаю волноваться.

— Что это значит?

— Расскажу, если позволишь, — говорит он. — В более приватной обстановке, если не возражаешь.

Я уже собираюсь сказать ему, чтобы он отвалил, когда он показывает мне значок.

Гребаное ФБР.

— А у меня есть выбор? — спрашиваю я. — Или мне стоит ожидать еще кого-нибудь?

— Ты можешь мне доверять, — говорит он. — Я не такой, как Ройс.

Резко захотелось свалить. Но что-то в его глазах удерживает мои ноги на месте. Забавно, но я верю, что он один из хороших парней, даже если мужчина собирается превратить мой день в чертов ад. И я также убеждена, что, скорее всего, захочу послушать, что он мне скажет.

Я киваю ему, и он берет свою куртку, жестом приглашая меня следовать за ним.

Мы поднимаемся на лифте на крышу.

— Это та часть, где вы меня отправляете к праотцам, верно?

Он качает головой и закрывает за нами дверь, показывая мне, что она не заперта.

— Ты можешь уйти в любой момент, если не чувствуешь себя в безопасности.

Я скрещиваю руки и смотрю на город, ожидая, что он скажет мне, зачем вообще притащил меня сюда.

— Меня зовут Букер Кейс, если тебе интересно.

— Очевидно, мне нет нужды представляться, — отвечаю я.

— Я уже некоторое время шпионю за Ройсом, — говорит он мне.

— Полагаю, это означает, что вы также шпионите и за мной. — Он кивает. — Это все равно не объясняет, откуда вам известно о его друзьях. Я никому не рассказывала.

— Тебе и не нужно было этого делать, — говорит он. — У Ройса есть свой список Шиндлера.

Список?

Господи, я даже не хочу думать, что это может быть реальностью.

— Как я могу быть уверенной, что хоть что-то из того, что вы мне здесь плетете, правда? — спрашиваю я его. — Я к тому что, власти начали типа принимать всех с ампутированными конечностями в академию ФБР?

— Несколько лет назад был случай, — говорит он мне. — Раненый ветеран. Это создало прецедент. Пока я полностью способен выполнять свои обязанности, это не проблема.

Это звучит законно, но я не знаю. Я вообще не знаю, что делать с этим парнем.

— Почему вы вообще следили за Ройсом? — спрашиваю я.

— У меня были подозрения на его счет. Большинство из них были необоснованными. Я не хотел передавать все, что накопал на него в бюро, пока не буду окончательно уверен.

— И вы говорите мне об этом? Почему?

Я знаю, почему, но, черт возьми. Мне нужно услышать, как он это произнесет. Мне нужно, чтобы он сказал мне, как я облажась.

— Я не виню тебя за то, что ты жаждешь их смерти, — говорит он. — Они заслуживают ее, за то, что они сделали с тобой.

Я смотрю мимо агента, чтобы не видеть его взгляда. Чтобы не видеть выражения его лица, когда он говорит о моем прошлом.

— Я не знаю, что случилось с Итаном, — продолжает он, — но подозреваю, что это было не ограбление. А что касается Трипа? Его передозировка вызывает сомнения, но это возможно, учитывая его историю с злоупотреблением запрещенными веществами.

Я жду, когда молоток упадет. Либо он собирается шантажировать меня, либо отправит меня за решетку в модном оранжевом комбезе.

— Ройс становится все более безрассудным. И у него всепоглощающая одержимость тобой, которая с каждым днем становится только сильнее.

На этот раз я встречаюсь с ним взглядом. И я говорю это словами, которые агент в состоянии понять.

— Вы воевали, — говорю я. — Вам, как никому другому известно, что некоторые люди настолько ебанутые на всю голову, что единственная гуманная вещь, которую можно сделать, это подвергнуть эвтаназии.

— Возможно, это правда, — соглашается он. — Но это не зона боевых действий, Тенли. И я не могу позволить тебе убить его.

Я чувствую, как это происходит. Кирпичи и раствор моего тщательно выстроенного дома мести рушатся сами собой. Он забирает у меня мое право вершить свою месть, и я ненавижу его за это.

— Так что вы предлагаете? — огрызаюсь я в ответ. — Просто позволить ему убить меня? Так обычно все и заканчивается. Или хотите сказать мне, что мне стоит получить судебное решение о запрете приближаться ко мне ближе, хуй знает, скольки метров, и помахала им перед его лицом, когда он придет за мной?

— Зависит от обстоятельств, — отвечает он. — Расскажи мне о Кайли и ее подруге Кэти.

Я отворачиваюсь. Но мою реакцию не скрыть. Букер - не бизнесмен, ищущий дешевых острых ощущений.

Он загнал меня в угол, и ему это прекрасно известно.

— Я хочу засадить его навсегда, — говорит он. — Но для этого мне нужна твоя помощь.

— Не-а. — Я качаю головой. — Ни за что, блядь. Решили поиздеваться надо мной? Думаете, тюрьма его остановит? Если он вообще доберется до тюрьмы. Я знаю, как все это работает, понятно. Вы просите меня выступить перед судом и свидетельствовать против него?

— И Куинна, и Дюка.

— Это чертова шутка, — пробормотал я. — А какова вероятность выиграть это дело? Ни малейшего шанса. Нет никаких доказательств. Мое слово против их слов.

— Есть еще дневник, — говорит он мне. — Трип все записал. Признание.

— Этого недостаточно. Люди думают, что я мертва, и я бы очень хотела, чтобы они продолжали так думать.

— К сожалению, — говорит Букер. — Те, кто важен, в курсе, что ты жива. Так что ты правда скоро умрешь, если не пойдешь на это, Тенли. Потому что я не смогу защитить тебя, если ты не согласишься дать показания.

— Нет, — говорю я ему снова. — Категоричное и бесповоротное «нет».

Я иду к двери, и агент останавливает меня, произнося:

— Дело не только в тебе, — говорит он. — Как думаешь, сколько еще женщин он убьет, прежде чем доберется до тебя?

Моя рука дрожит на ручке.

— Вы не вправе взваливать все это на меня.

— Он собирается вывести тебя на чистую воду, — говорит Букер, и в его голосе звучит покорность. — Есть твои фотографии. Кучи улик. Сын сенатора и многие другие. Он уже связался с несколькими новостными изданиями.

И он загнал меня в угол, потому что я точно знаю, что это правда.

Я поворачиваюсь и встречаю агента взгляд. Я никогда в жизни никого не умоляла, но сейчас я хочу умолять его. Чтобы он прекратил это. Я хочу верить, что он хороший человек.

Как Рори.

Я могу сказать, что он уважает женщин. Он уважает меня. Но хороших поступков не бывает.

— Какой вам от того прок? — спрашиваю я его. — Что получите лично вы за помощь мне?

Он отворачивается, испытывая отвращение к себе, вину... и я права. Я всегда права.

— Когда все закончится, — говорит он. — Я попрошу тебя оказать мне услугу.

— Прости, мистер Трепло. Я не оказываю услуг подобного рода. Вам придется оговорить условия заранее, или и речи не может быть ни о какой сделке.

Его взгляд переместился на небосклон, и он рассеянно потер шрамы на тыльной стороне руки.

— Сторм.

Что ж, вот сюрпризик.

— А что с ней?

— Мне нужно знать, где я могу ее найти.

Я не говорю ему, что не знаю, потому что сейчас это единственный козырь, который у меня есть. И к тому же лучше позволить людям поверить, что они получат от вас то, что хотят.

— Ты лучше всех знаешь, как ее найти, — добавляет он.

— Что вам от нее нужно?

Букер не отвечает. Но в его глазах есть что-то, что говорит мне, что для него это личное. Он желает ее сильно.

Достаточно сильно, чтобы шантажом заставить меня поступить правильно. И я предполагаю, что он не из тех, кто часто идет на сделку с собственной честью.

Но это неважно.

На улицах у нас есть своя Омерта.

Я бы не отдала ее ни за какие его посулы. Но ему не нужно этого знать.

— Хорошо, — говорю я. — Если я сделаю это, вы избавитесь от всех улик против меня?

Он кивает.

— У моей матери будет чертов сердечный приступ, когда она узнает.

— Возможно, — соглашается он. — Но она не была для тебя матерью, так что я бы не стал беспокоиться о ее чувствах.

— Только вот не нужно притворяться, что знаете меня, — предупреждаю я его. — Вы не знаете меня, независимо от того, что нарыли на меня. Вам известно только то, что написано на бумаге.

Букер игнорирует мою колкость и кивает мне.

— Тогда давай сделаем это. Давай покончим с этим. Я дам тебе неделю на размышление, — говорит он.

— Тут и думать не о чем, — возражаю я. — Хотите, чтобы я это сделала или нет? Нет смысла возиться...

— Есть еще кое-что, о чем тебе стоит знать, прежде чем ты дашь свое согласие.

Что бы это ни было, мне это не понравится.

— Этот вид суда будет сложным. Затянутым. СМИ будут шнырять повсюду. За тобой будет пристально наблюдать бюро, репортеры, жаждущие крови враги.

— И что вы хотите сказать?

— Рори Бродрик, — едва слышно произносит он.

И вдруг все, что было таким ясным, стало вмиг очень туманным.

Рори.

— Не хочу показаться самонадеянным, — говорит Букер, — но рискну предположить, что он тебе небезразличен.

Он воспринимает мое молчание как утвердительный ответ.

— Если ты не хочешь вмешивать его во все это... если не хочешь вызвать подозрения Синдиката, обрушив на них весь жар этого суда, тогда тебе стоит держаться от него подальше.

И вот оно.

Моя ясность.

Этим утром отношения с Рори были такими туманными. Мутными, запутанными и неопределенными. Но слова Букера расставили все по полочкам, поделив все на черное и белое. И прямо сейчас мне приходится столкнуться с очень реальными чувствами, которые я так старалась отрицать.

Я забочусь о Рори.

Я влюблена в него.

И это настолько реально, насколько это вообще возможно для меня.

— Зачем вам все это? — спрашиваю я Букера. — Зачем предупреждать меня? Если вы в курсе, чем они занимаются…

— Я не считаю Рори Бродрика плохим человеком, — говорит он. — Но практика преступных Синдикатов в целом одинакова во всем мире. Если они застукают тебя мило беседующей с федералами, что, по-твоему, произойдет?

Я знаю, что произойдет.

Рори не причинит мне вреда. Но Лаклэн? Я не уверена. Я подруга Мак, но если ему придется выбирать между защитой своей семьи и мной, он всегда выберет свою семью.

— Он хороший человек, — говорю я Букеру. — Рори никогда бы не причинил мне вреда.

— Знаю, — говорит он. — Я видел вас вместе.

Остальные слова застряли у меня в горле, но Букер все прекрасно понял.

— Как и ты. Ты не причинишь ему вреда.

Он прав.

Я не могу втянуть его в этот беспорядок. Чтобы он завяз в этом еще глубже. Я не могу рисковать его жизнью или его отношениями с Синдикатом.

Мне нужно, чтобы он меня ненавидел. Только так он меня отпустит. Он сам так сказал. Что он готов сражаться за меня. Что он никогда не сдастся.

Я закрываю глаза, и дрожь прошивает мое тело.

Я паду на свой меч ради него. Чтобы защитить его. И любить его единственным способом, на который я способна. Держа его как можно дальше от себя.

Давая ему реальный шанс на счастье. С кем-то, кто этого заслуживает.

Букер ждет меня, когда я открываю глаза. Ждет слов, которые, как он уже знал, прозвучат.

— Мне понадобится твоя помощь.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Рори

Уже поздно, и большинство парней ушли из зала, но Конор остался. Ему не терпится вернуться к Айви, но я все равно заставляю его провести со мной спарринг.

Когда дверь открывается, и это Скарлетт, Конор испускает вздох облегчения.

Я никогда не знаю, что меня ждет с ней.

После того, что произошло ранее, я наполовину ожидал, что она снова исчезнет от меня. Но вот она здесь, выглядит мягкой, милой и... какой-то другой.

Я не могу понять, что изменилось.

Смирилась, может быть.

Грусть?

Не знаю.

Она подходит и обхватывает меня за талию, притягивая к себе.

— Свали, Конор, — говорит она.

— Сама свали, — отвечает он.

— Конор.

Он переводит взгляд на меня, и кажется, что парень наконец-то отрастил яйца.

— Отвали, — говорю я ему.

Он так и делает.

В зале пахнет кровью. Запах смешивается с ароматом ее парфюма, и я возбуждаюсь от этого еще до того, как Скарлетт начинает рвать на мне одежду.

Мы не говорим друг другу ни слова.

Это просто сырой, первобытный трах на полу, словно мы с ней ненасытные животные, которыми мы и являемся. Скарлетт скачет на мне, а потом я переворачиваю ее, ставя на колени, беру ее сзади, пока я дергаю ее за волосы и требую, чтобы она скакала на моем члене всю ночь напролет.

Половина слов, слетающих с моих губ, не имеет никакого критического смысла, даже для моих собственных ушей. Но это неважно.

Важно лишь то, что она знает.

Ей не уйти от меня. Скарлетт не может оттолкнуть меня. Я, блядь, не позволю ей.

Я кончаю в нее дважды, прежде чем мы, наконец, валимся без сил. Голые и задыхающиеся, но я все еще не могу ее отпустить. Рукой обхватываю ее спину, а Скарлетт прижимает лицо к моей груди.

— Ты действительно зверь на ринге, —- говорит она.

— Ты когда-нибудь сомневалась, что я не такой?

— Нет. — Она улыбается мне. — Все при тебе, Рори Бродрик. Внешность, обаяние, тело Аполлона и эти твои ямочки.

Это единственный комплимент, который она когда-либо делала мне, и мужчина во мне бьет себя в грудь. Но я все равно не могу удержаться, чтобы не спросить.

— Что изменилось? Я думал, что раньше ты была твердо намерена порешить меня.

— Ничего не изменилось, — говорит она, и голос у нее при этом слишком беспечный, и я ей не верю. — Давай назовем это временным перемирием. Иногда тебе просто нужно напоминание о том, как хорошо то, что у тебя есть, пока оно не исчезло.

Ее слова - угроза, но облечены в шутку. Опять же, со Скарлетт трудно сказать, шутит ли она.

— Назови мне их имена, — настаиваю я. — Я со всем разберусь, куколка. Я высосу из них кровь и заставлю их страдать за свои грехи, а когда я закончу, ты можешь трахать меня до беспамятства.

На этот раз ее улыбка грустная, призрачная.

— Ты действительно это сделаешь, — говорит она. — Правда?

— Я имел в виду то, что сказал. Я всегда буду бороться за тебя, сатана.

— Я все еще ненавижу тебя, знаешь ли, — говорит она.

Я наклоняюсь и целую Скарлетт, и мой член снова готов к следующему раунду.

— Тогда ненавидь меня так, как будто ты говоришь это серьезно, плохая девочка.

— Ты не можешь хотеть меня снова, — пробормотала она.

— Попробуй сказать ему это.

С этими словами обхватываю ее рукой свой член.

Скарлетт дает мне то, чего я хочу.

Она дает мне это всю ночь напролет.

КОГДА Я ПРОСНУЛСЯ, кровать со стороны Скарлетт уже остыла.

И на ее подушке красовался клочок бумаги.

Асталависта, Бэйби.

Взгляд на часы подтверждает, что уже поздно. После полуночи. И Скарлетт может заниматься только одним.

Я надеваю джинсы и футболку, не утруждая себя душем, и начинаю обходить те места, где она обычно тусуется.

Я обошел три разных бара, прежде чем нашел ее.

Дьяволица в красном платье. Эти ноги – чистый секс. Она самая красивая женщина здесь, и она не одна.

Она снова решила поиграть.

Это мой первый вывод.

Второй - что я сейчас быстро покончу с этим.

Но всего один взгляд на парня, и что-то не сходится.

Он одет не так, как богатые придурки, за которыми она обычно охотится. И рядом с ними на барной стойке стоят два пустых стакана. Они здесь уже некоторое время, разговаривают и... смеются.

Она смеется вместе с ним.

Он замечает меня, и наклоняется к ней, шепча ей что-то на ухо. Язык их тела слишком знаком, чтобы быть чем-то новым. Что-то определенно не так.

Я подхожу к Скарлетт. Он смотрит, но она повернута ко мне спиной. А потом она наклоняется и...

Она целует его.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

Скарлетт

Просто слова мне не нужны. Если это все, что у тебя для меня есть, лучше уйди.

Фрэнсис Скотт Фицджеральд

БУКЕР и правда добивается того, чего хочет.

Его рука на моем затылке, его губы движутся по моим, и он целует меня, как человек, который жаждал этого годами.

Когда я наконец отстраняюсь, я задыхаюсь, волнуюсь и все еще не могу выкинуть из головы выражения лица Рори.

Я даже не знаю, там ли он еще.

Не знаю ничего, кроме этой боли внутри меня.

— Думаешь, он купился? — выдавливаю я из себя.

— О, он купился, — говорит Букер. — Извини, я немного увлекся. Давно не виделись.

— Когда-нибудь тебе придется сказать мне, о ком ты на самом деле думал.

Я пытаюсь выглядеть счастливой, но улыбка больше похожа на гримасу.

Букер потирает шрамы на руке, и мне приходит в голову, о ком именно он думал.

Сторм?

Вот почему он хочет ее разыскать.

Интересно, знает ли он ее?

Я цепляюсь за эту мысль, потому что это отвлекает, и это то, что мне нужно прямо сейчас - отвлечься. Пока я совершаю свой последний поступок в роли этой суки с холодным сердцем.

— Скарлетт.

Голос Рори глубокий и угрожающий позади меня.

Приверженность этой идее исчезает в его присутствии. И я смотрю в глаза Букера, ища в них необходимую мне решимость.

Может быть, будет лучше, если я просто позволю Александру убить меня.

Или мне лучше отправиться за решетку.

Любой вариант может быть лучше, чем это.

Рори этого не заслуживает.

Но Букер точно знает, о чем я думаю. Он сжимает мою руку в знак поддержки. Напоминание о том, что я делаю это, чтобы защитить и Рори.

Именно на этом я сосредоточилась, пока собирала силы для последнего выступления. Такого хорошего, что даже Рори Бродрик не поймет, что я притворяюсь.

Он будет в безопасности.

ФБР его не тронет. Александр не тронет его. И Синдикат не подумает, что он предал их из-за меня.

Я поворачиваюсь на табурете и фокусируюсь прямо над его глазами. Я заперла себя. Я же выбросила ключ от спасительной двери.

Я могу это сделать.

— Что ты здесь делаешь? – огрызаюсь я.

— Объяснишь?

Это звучит как вопрос, но это не так, потому что он стаскивает меня с табурета за руку. А Букер идет следом, как мы и планировали.

— Убери от нее свои руки, — говорит ему Букер.

И надо отдать ему должное, он тоже неплохой актер.

Но Рори есть Рори... поэтому он просто смотрит на него и говорит, чтобы он отвалил.

— Все в порядке, — говорю я Букеру, как мы и планировали. — Мне нужна всего минута. Принеси мне еще выпить, ладно?

Он колеблется, потом кивает и идет обратно в бар. Оставляя меня наедине с Рори, а это опасное место.

Один неверный взгляд, одно малейшее колебание, и он узнает.

Я не могу позволить себе что-то чувствовать. Я не могу позволить себе потерпеть неудачу.

Я должна защитить его.

Я должна сделать то, что причиняет наибольшую боль, чтобы он не расплачивался за мои грехи.

— Какого черта ты делаешь? — требует он. — Ты была в моей чертовой постели час назад, Скарлетт. Мой член все еще не остыл от твоего жара. Или ты так быстро забыла?

— Мы закончили, — говорю я ему.

Наступает долгая пауза, и Рори хватает меня за подбородок, заставляя посмотреть на него. Действительно посмотреть на него.

— Это не чертова шутка, — говорит он. — Или очередной раунд твоей игры. Я имел в виду то, что сказал о борьбе за тебя. Но это уже переходит все границы. Ты хочешь, чтобы я убил этого беднягу? Потому что именно это здесь сейчас и произойдет.

— Этот бедняга - моя новая игрушка, — говорю я. — И между нами все кончено.

Его ноздри раздуваются, а пульс в горле бьется опасным стаккато. Рори закрывает глаза и вышагивает передо мной, бицепсы напряжены.

Затем он поворачивается и ударяет кулаком в стену.

— Хууууулллиии, — рычит он.

Это не помогает.

Однажды он рассказал мне, как раньше боролся со своей яростью.

Теперь она вернулась.

И я тому виной.

Я призвала его демонов.

И если бы можно было ненавидеть себя еще больше, чем я уже ненавижу, я бы это сделала.

Мне нужно довести это до конца, и мне нужно, чтобы он ушел. Уехал домой и забыл, что он вообще меня знал. Чтобы нашел хорошую девушку, которая сможет дать ему те вещи, которые он хочет и в которых нуждается.

А я увяну и умру, но это будет хорошо. Потому что он будет в безопасности.

— Какое-то время с тобой было весело, — говорю я. — Но это все, что было. Для меня это была игра, как ты и сказал. А ты был просто игрушкой. Вот и все. Я больше не играю с тобой.

Его рука упала безвольно на бок. А забота о других и правда причиняет боль.

Это так чертовски больно.

Угроза непролитых слез реальна, но Рори больше не может их видеть, потому что он не смотрит на меня.

Потому что он верит мне.

Он верит лжи, которая льется из моего рта, больше, чем любой правде, которую я когда-либо говорила ему. Потому что в глубине души он всегда знал, что я чудовище.

Он хотел спасти меня, но он должен был знать, что не сможет.

Прощание должно иметь логический конец. Законченность.

Но Рори не дал мне этого сделать.

Вместо этого он уходит от меня. Прочь от меня и моего дерьма.

Даже не оглянувшись.

Я иду за ним. Потому что к черту его за то, что он мне поверил.

Он не должен был мне верить.

Я так и говорю Букеру, когда он останавливает меня.

— Скарлетт, мне так жаль, — говорит Букер. — Но это то, чего ты хотела. Ты не хотела, чтобы он был замешан.

— Это все твоя вина, — кричу я. — Ты мог бы помочь мне. Ты мог бы найти другой способ.

— Я пытаюсь помочь тебе, Скарлетт.

Я не верю ему.

Я больше ничему не верю.

Кроме одной неизменной истины, которую я знаю.

Я застелила эту постель, и теперь я та, кто должен лечь в неё.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Скарлетт

Я принужден напоминать себе, что нужно дышать... Чуть ли не напоминать своему сердцу, чтоб оно билось.

Эмили Бронте

— Это не входило в сделку.

Я вцепилась в горло Букеру, как только он вошел в дверь. Он говорит другому агенту - тому, который следил за мной, - чтобы тот убирался восвояси.

— Ага, если бы я рассказал тебе, ты бы согласилась, — отвечает он. — Мы должны обеспечить твою безопасность, Скарлетт. А это единственный способ.

— Я могу позаботиться о себе сама.

— Знаю, что тебе хотелось бы в это верить. Но неужели ты думаешь, что есть что-то, чего Александр не сделал бы, чтобы добраться до тебя? — спрашивает он. — Теперь, когда он в курсе.

— Откуда ему знать? Еще даже нет никаких обвинений.

Букер бросает папку на стол передо мной. Толстую папку.

Когда я открываю ее, я сталкиваюсь со степенью больной одержимости Александра мной. В ней фотографии... так много фотографий. И заметки. Рукописные заметки с подробным описанием моих рутинных действий, поиском возможных закономерностей, именами мужчин, которых я обманула, и, что хуже всего, его собственные наблюдения. Его мысли о том, почему я делаю то, что делаю. Бессвязные предложения с вопросительными знаками, нацарапанными рядом с ними.

Он не просто хочет меня.

Он хочет проникнуть в мой мозг, понять ход моих мыслей.

— Это копии, — говорю я.

— Да, у меня есть оригиналы, — отвечает Букер.

— И как вы их раздобыли?

Он вскидывает бровь и на этот раз не отвечает. Потому что он не хочет себя уличать. И потому что, если бы в бюро знали, что у него есть такие улики, а он не пришел с ними куда следует, они бы схватили его за задницу.

— Какова степень вашей уверенности, что это единственные копии? — спрашиваю я.

— Никакой, — говорит он. — У меня есть и другие.

Я забываю, что он следил за Александром. Что это какой-то странный долбанный замкнутый круг, в котором Алекс преследует меня, а Букер преследует его.

— Значит, теперь Александр в курсе, а моя участь быть у вас в заложниках.

— У тебя есть крыша над головой, - говорит Букер. — Еда, одежда, все, что тебе может понадобиться. Это только до тех пор, пока не завершится судебное разбирательство.

— А когда же оно, блядь, начнется?

Букер вздыхает, и я сейчас не самая приятная собеседница, чтобы находиться здесь. Так было с тех пор, как Рори ушел, и я виню его, потому что он сделал это так просто, что сам факт этого не идет у меня из головы.

— Есть много разных факторов, — объясняет он. — Это может занять от нескольких месяцев... до иногда... дольше.

— Дольше нескольких месяцев. Значит, вы имеете в виду годы?

Произнося это, я издаю горький смешок.

— А мне нужно просто сидеть здесь и держать кулачки за то, что со мной все будет нормально, в течение, ну, не знаю... потенциально хуй знает сколько лет... и ты… вы даже не можете гарантировать, что мы в безопасности. И мне придется скрываться, пока они выйдут на свободу под залог. — Так что они выиграют, опять же, в любом случае. Они всегда, блядь, выигрывают.