Святой Лейбовиц и Дикая Лошадь

Глава 23

Часть своего времени император отдавал науке. С помощью молодого профессора политологии, который к тому же был и популярным писателем, Филлипео Харг написал книгу. Книгу, увидев которую, Коричневый Пони без всякого удивления отослал в святую канцелярию Церкви. Там послушно присовокупили ее к Index Librorum Prohibitorum (Списку запрещенных книг), хотя на ней была печать кардинала архиепископа Тексаркского и ее предваряло предисловие монаха ордена святого Лейбовица, который в ущерб своей карьере согласился с владыкой империи, что восстановление Magna Civitas может быть достигнуто только с помощью светской науки и промышленности под покровительством светского государства, как бы этому ни противостояла и ни сопротивлялась религия. В этой книге было столько саморазоблачительной ереси, что святая канцелярия не стала ни нападать на нее, ни комментировать; работа эта пошла под индексом «Антицерковное сочинение». Ее автор был уже настолько проклят и предан анафеме, что дальнейшие проклятия из небесного Рима были бы просто смешны.

Тем не менее Филлипео все же был очень образованным человеком и среди всего прочего смог вернуть к жизни несколько старинных музыкальных сочинений, включая одно местного происхождения, мелодия которого, казалось, вполне подходила для национального гимна империи; ноты он опубликовал в своей книге. Мотив обрел широкую известность. Древний текст звучал по-английски, но неплох оказался и его перевод на ол’заркский. Он начинался словами: «Глаза Тексарка смотрят на тебя».

Правитель хотел, чтобы его подданные чувствовали: они под постоянным контролем.

Каждый священник империи, который прочел с кафедры буллу Scitote Tirannum с призывом к крестовому походу или подпал под публичное отлучение, наложенное папством Коричневого Пони на Церковь Тексарка (таких оказалось всего тринадцать человек), был арестован и обвинен в подстрекательстве к мятежу. В тюрьме к священникам присоединились и два епископа, которые, подчинившись булле, приостановили службы и исповеди в своих епископатах. Тем не менее в каждых шести из семи приходов империи религиозная жизнь продолжалась, словно папа Амен II не обмолвился ни словом. После стольких десятилетий папства в изгнании жители Ханнеган-сити и даже Нового Рима перестали воспринимать папу как реальное действующее лицо мира, в котором они существовали. Он был где-то далеко и в своем гневе подобен артисту на сцене, кроме того, зрители лишь читали рецензию, не видя самой пьесы. Средства массовой информации — главным образом это были газеты, поскольку телеграфная связь с западом не работала — держали их в курсе дела, но все СМИ в разной мере выражали симпатию почти абсолютному правителю государства.

К тому же тираноборческое воззвание — пусть даже намекалось, что оно снизошло из Царствия Небесного, — было самой малой из земных забот Филлипео: «Войска антипапы двинулись в поход, и антипапа пустил сокровища Церкви на вооружение диких Кочевников самым современным оружием, которое будет пущено в ход против цивилизации. Филлипео всегда называл его антипапой, хотя другого папы не существовало».

Филлипео стоял за возрождение Magna Civitas, а Коричневый Пони, антипапа, возражал ему. С точки зрения Ханнегана, все было просто. Коричневый Пони олицетворял войну прошлого против будущего. Он вооружил варваров и скоро направит их против святынь цивилизации, если не против самого города Ханнегана. Филлипео не сомневался, что сможет отстаивать город, пока не поступит новое оружие, после чего его силы отбросят «привидения» обратно в их Мятные горы, погонят Зайцев в юго-западные пустыни, выдавят Диких Собак на север за Реку страданий, дадут Кузнечикам возможность обосноваться на бывших землях Диких Собак, так что две северные орды будут вынуждены драться друг с другом за жизненное пространство.

Правитель империи надеялся привлечь на свою сторону Кочевников-изгоев, с этой целью и послал к ним экс-пирата. Адмирал и-Фондолаи обещал, что после победы к ним отойдут земли Кузнечиков. Филлипео сначала развеселился, услышав это, но по здравом размышлении решил, если получится, сдержать обещание, так необдуманно данное адмиралом. Если безродных переженить на фермерских женщинах и еще дать им вволю земли, они будут выращивать одомашненных коров, жить в крепких домах, торговать с городами и фермерами. В таких обстоятельствах их сообщество не превратится в орду. Скорее всего, запрет на ловлю диких лошадей уйдет в прошлое, если его не станут поддерживать Виджусы, но сами безродные, коль скоро осядут на земле, не будут придерживаться линии наследования по матери, принятой у диких Кочевников. Получив собственность, они будут отстаивать ее. В своих мечтах, подогреваемых близостью победы, правитель видел, как Кузнечики, Дикие Собаки и безродные ведут между собой бесконечные войны, а Зайцы, старающиеся вернуться с бесплодных пустынных земель, будут схвачены и направлены на восстановление разрушенного войной хозяйства.

Филлипео был более чем доволен своим адмиралом, чего не мог сказать о генералах. Когда генерал Голдэм явился в университет и потребовал от Тона Хилберта сотрудничества в деле обучения войск — как отравлять в провинции ручьи и родники и как заражать коров новыми болезнями, — тот отказался. Генерал Голдэм обратился в военное министерство, и Тона Хилберта призвали в тексаркскую армию рядовым. После чего рядовому был отдан приказ приступить к обучению. Хилберт проклял лично генерала, а затем и своего монарха. Генерал приказал посадить профессора в тюрьму за призыв к мятежу. Ханнеган вызвал генерала в свою штаб-квартиру, снял с поста и отправил в отставку с половинной пенсией. После чего поставил во главе проекта адмирала и-Фондолаи, он же Карпио Грабитель. Поскольку университетский ассистент Хилберта согласился обучать военных, как только это понадобится, профессор остался сидеть в тюрьме до тех пор, пока не извинится перед Ханнеганом. Но он не торопился приносить извинения.

Через три месяца после увольнения генерала Голдэма Филлипео с удовольствием принял парад образцового ударного батальона адмирала и-Фондолаи; тот сам, сидя верхом на коне, возглавлял его, проходя маршем перед трибуной. Правитель имперского города никогда еще не видел такого сборища головорезов за пределами тюремного двора. На вооружении у них было несколько дюжин стволов современного оружия, которые успели выйти из рук оружейников; оно придавало им такую силу, что сначала Филлипео колебался, давать ли на парад согласие. Карпио указал, что для эффективных действий главное — это огневая мощь, так что императору пришлось вручить самое современное оружие бандитам в волчьих шкурах и жеваной коже. Император наблюдал, как они шли под знаменем с изображением птицы на вертеле над огнем; рядом с ней были изображены и виджусский символ Стервятника Войны, и пара скрещенных ключей. При виде этого святотатства Филлипео от души расхохотался, пригласил старого пирата к себе на трибуну и наградил его древним титулом «Лучший пастух долин», который сохранился у Ханнеганов еще со времен их происхождения из Кочевников, но вышел из употребления после того, как Ханнеган IV упал с лошади.

Частично радость Филлипео объяснялась видом адмирала: бородатый пират в белоснежном адмиральском мундире, возглавлявший банду из трехсот грязных головорезов в лохматых шкурах, был просто восхитителен. После парада Филлипео не только наградил его титулом «вакеро»[38], но и произвел в фельдмаршалы. «Так что можете сами выбрать себе форму» — таковы были слова императора. Он позаботился, чтобы старый моряк был в курсе дела: когда он завершит то, что было запланировано, то станет главнокомандующим всеми тексаркскими силами. Великие равнины чем-то напоминали океан. Адмирал тоже это чувствовал и был энтузиастом грядущих войн.

С тех пор как Ханнеган IV упал с коня, в Тексарке не существовало четкой доктрины войн с Кочевниками, и адмиралу предстояло незамедлительно создать таковую. Равнины напоминали океан в том смысле, что на них некуда было скрыться и не существовало рельефа местности, на котором можно было организовать оборону. Большая часть земель к западу от границы строевого леса была доступна со всех сторон, но в то же время негостеприимна, как штормовое море. Кавалерийские схватки своей жестокостью напоминали абордажные бои, когда два судна сходятся борт к борту и на плаву остается только одно.

Адмирал трижды посетил в тюрьме Тона Хилберта. Он проинформировал правителя об этих визитах и об их цели; но, пообещав дать отчет о конечном результате, отказался рассказывать, как они проходили. Тюремщик рассказал правителю, что во время третьего визита адмирал и заключенный играли в старозаркские шахматы и говорили только о ходе партии. Эти встречи так ничего и не принесли, но Карпио хотел, чтобы Филлипео в любом случае выпустил профессора. Филлипео отказался. Извинения были ему не нужны, но с ними или без них Хилберт будет сидеть в тюрьме, пока сотрудничество университета с военными не даст удовлетворительных результатов.

— Болезнь Тона Хилберта дала о себе знать на юге, — сообщил ему командир. — Известно несколько случаев в армии Коричневого Пони, но эпидемией она стала только в провинции. С течением времени «привидения» и мятежные Зайцы потратят на борьбу с ней массу энергии. Скоро мы сможем перейти в контрнаступление.

— Наблюдались ли случаи заболевания среди наших войск?

— Нет. Как я вам докладывал, они каждый день пьют вакцину Хилберта. Вкус у нее ужасный, и она никому не нравится. Но существует приказ, что любой солдат, который подхватит болезнь Хилберта, будет немедленно расстрелян. Предотвращение ее распространения является весомой причиной.

Правитель смущенно поежился.

— Похоже не неоправданную жесткость.

— Да, если смотреть сквозь пальцы, то в самом деле похоже. Но карательные меры необходимы, чтобы предотвратить всеобщее заражение; только так можно заставить личный состав пить вакцину.

Пес Войны — это созвездие в небе Кочевников, но кроме того, так называлась мифическая собака владыки Пустое Небо. Этот древний герой вел Диких Собак в битву против Короля Фермеров. Кочевники всегда, когда в этом был практический смысл, бросали своих собак против врагов, но битва Пустого Неба была уникальна, ибо его собаками стали дикие псы, за что старухи-Виджусы избрали Пустое Небо вождем орды Диких Собак, хотя его сестра думала, что собаки просто сохраняют верность Ксесачу дри Вордару, кому все должны подчиняться. Тот факт, что орда Диких Собак предпочла его сопернику-человеку, говорил о том, что во главе сообщества обычно стоял пес и имел право требовать верности от людей — Диких Собак и от молодых женщин, которые чванились перед Кузнечиками. Именно это тщеславие порой приводило к дракам между соперничающими группами гуртовщиков северных орд.

Но Пес Войны продолжал оставаться мистической реальностью Кочевников, и Плывущий Лось начал свое правление в роли вождя с того, что приказал вернуться к старой практике подготовки боевых собак, которые сопровождали всадников в схватках с пехотой. Единственное право готовить таких боевых псов он дал семье жены своего брата. Таков был обычай у Кочевников — работой этой должен был заниматься его свояк Ветер-Козерог, который хорошо разбирался в ней. Ветер-Козерог велел всем подросткам своей большой семьи, разбившись на группы, искать логовища диких самок и таскать оттуда щенят. Собирать их он поручил сестре Элтура, дав распоряжение убивать самок только при самообороне и щенков младше шести недель не брать.

Меньшинство Виджусов считало, что воровать диких щенков — такое же преступление, как красть жеребят, но сестра Элтура всякий раз презрительно спрашивала их: «В чем же наше преступление? Хонгин Фуджис Вурн — это не Женщина Дикая Собака. Собаки принадлежат Пустому Небу, с которым говорил вождь. Мы даже не караем безродных, которые жарят щенят».

Дьявольский Свет ждал результатов через два месяца, так что Ветру-Козерогу пришлось отбирать в спутники всадникам всех мало-мальски подходящих собак, обладающих хоть каким-то опытом. Тридцати пяти бойцам, выразившим желание получить пса, были переданы тридцать пять собак, с которыми им предстояло работать и еще восемьдесят одна собака помладше продолжали обучение.

Проверить боевые качества собак в случайных стычках с тексаркской кавалерией не было никакой возможности, ибо собаки никогда не могли эффективно поддерживать только одну сторону, когда и с той, и с другой стороны дрались всадники. Собаки могли участвовать в кавалерийском налете на пехоту, но поскольку войны Кочевников чаще всего представляли собой ритуальные конфликты между ордами, со времен Хонгана Оса не имело смысла тратить средства на кормежку такого количества боевых собак — однако теперь Элтур предвидел сражения с регулярной армией Ханнегана. Дух подлинных войн, в которых действовали воедино человек, лошадь и собака, продолжал жить в племенах, и попытка Дьявольского Света возродить его сразу же стала популярной. Пустое Небо благословил его верховенство. Но любой тексаркский агент, говорящий на языке Кочевников, — здесь должен был быть как минимум один, — узнавший о подготовке боевых псов, не мог не знать, что собаки могут действовать только против сил пехоты, таких, как защитники империи. Они могли быть полезны при прорыве в Тексарк.

Его брату Халтору Браму, когда он прорвал пограничные укрепления Тексарка и едва не дошел до Нового Рима, были нужны такие собаки. С боевыми псами Халтор потерял бы лишь половину своих людей, пусть даже все собаки полегли бы. Когда человек, пес и лошадь объединены боевым духом, когда они могут назвать себя командой, собака становится смертельно опасным и преданным оружием. Человек обретает черты и лошади, и собаки. Собаки и кони очеловечиваются и начинают походить друг на друга. Возникает некое духовное единство, но, наверное, единственным человеком со стороны, который смог его заметить, был старый христианский шаман Диких Собак отец Омброз, человек, которым Элтур откровенно восхищался, хотя осуждал его влияние на шаманов Диких Собак. Восхваление союза человека, собаки и лошади было, по словам Омброза, священным обрядом Диких Собак. Монсеньор Сануал называл его «скотской формой присутствия дьявола», и Элтур Брам был польщен его оценкой.

Именно упоминание о Псе Войны спасло кардинала Чунтара Хадалу и его офицеров от смерти по решению военной партии Кузнечиков. Случай поднять эту тему представился на совете, созванном, когда до руководства Кузнечиков впервые дошли известия о вторжении Хадалы. Дьявольский Свет разозлился и изъявил полную готовность тут же напасть на кардинальские войска. При обсуждении на совете целей тех или иных действий, вождь Кузнечиков всегда предпочитал придерживаться жесткой линии, которая, по его мнению, получила бы оправдание старух. Но когда Элтур предложил убить Хадалу и всех прочих, кто будет сопротивляться захвату ополченских фургонов, именно его сестра, возражая ему, упомянула Пса Войны.

— Это законченное предательство, сестра, — прежде чем уступить, сказал Дьявольский Свет. — По плану Коричневого Пони «привидения» Мятных гор атакуют провинцию, а восточные союзники наносят удар с другого берега Грейт-Ривер. Кузнечики продолжают сохранять мир, пока Ханнеган не отведет войска, которые сейчас противостоят нам, для защиты своих союзников. А теперь из Валаны тащится армия этих фермерских клоунов, которая везет оружие в долину уродцев! Неужто Филлипео Харг не заметит их? Да любой безродный к югу отсюда успел увидеть их и постарается продать эту информацию Тексарку. Первый, кто успел, и получит вознаграждение.

— Да, и я думаю, — задумчиво сказала сестра, — хорошо ли уплатили тем безродным, которые сообщили Тексарку о твоих боевых псах. И смогут ли они вызвать у Ханнегана желание ослабить противостоящие нам силы. Нет, я не думаю, что стремление Кузнечиков к справедливости требует убивать дураков; оно требует развернуть их в обратный путь. Ты должен дать им право выбора: или они забирают оружие с собой, или сдают его тебе. И таково, мой вождь, общее требование Виджусов.

Боевой дух Элтура Брама сразу же пошел на убыль, что всегда случалось при столкновении с общим мнением Виджусов, пусть даже никто из поклонников духа Медведя не возражал. После совета Брам собрал восемьдесят своих бойцов и повел их на перехват конного ополчения горожан, чтобы отрезать их от гор. Его люди были вооружены и новым пятизарядным оружием, и традиционными копьями, но Элтур приказал прихватить с собой десять магазинных винтовок, чтобы издалека поражать офицеров, если горожане окажут сопротивление.

Затем он совершил действие, которое изменило весь ход войны. Он послал за Черным Глазом, который во время рейда Халтора Брама попал в плен. Ханнеган посадил его в тюрьму, где он встретил кардинала Коричневого Пони, но через месяц был отпущен, чтобы доставить послание Филлипео его орде. И Дьявольский Свет и император знали, что Черный Глаз — двойной агент, но в этом качестве он мог пригодиться им обоим.

— Сообщи своим «контактам» об экспедиции Хадалы, — сказал вождь, — чтобы они успели подготовиться к обороне в том районе. И скажи, что это я приказал тебе все рассказать им. И если они захотят узнать, почему я дал им знать, объясни, что я хочу прекращения вражды между Кузнечиками и Тексарком.

— Фермеры будут рады услышать эти слова, — хихикнул Черный Глаз. Незамедлительно оставив лагерь, он поскакал в сторону границы.

Дьявольский Свет не в полной мере обманывал своих союзников, ибо он и сам не был убежден в предательстве папы: ведь и Коричневого Пони просто могли обвести вокруг пальца и заставить пуститься на эту авантюру, хотя у него были толковые советники по делам Кочевников. Кое-кого из них прислал папе Святой Сумасшедший, владыка орд. Элтур высоко оценивал одного из секретарей папы, монаха Нуйиндена, переводчика с языков Кочевников, который так хорошо говорил на наречии Кузнечиков. Никто из них не позволил бы себе убеждать Коричневого Пони, что вторжение Чунтара Хадалы в страну Кочевников будет приемлемо для Кузнечиков, тем более что с военной точки зрения это сплошная глупость. Когда его безрассудная ярость при известии о вторжении несколько поутихла, Дьявольский Свет заявил, что против вторжения выступят его военные силы — не против крестоносцев под водительством папы, а против сброда, который ведут уж совсем полные лунатики.

Когда Коричневый Пони впервые услышал о миссии Хадалы, он и сам заорал, что это предательство, и его гнев обрушился на того, кто занял его место в Секретариате необычных духовных явлений. Папа не мог представить себе причин, почему Сорели Науйотт решил предать его или поддержать столь бездумный замысел — оказание помощи вооружением таким сомнительным союзникам, как подопечные Хадале уродцы долины. Скорее всего, это приведет к тому, что Тексарк укрепит свои западные границы. Хадала просто рехнулся в поддержке своей паствы, решил папа. Наверное, он пришел к заключению: если папа может вооружать Кочевников, то я могу вооружить подлинных «Детей Папы» — не «привидения» с Мятных гор, а уродцев Уотчитаха и Ол’зарка. Пусть предприятие смехотворно, но папа поймет преданность Хадалы своим людям, а не двойственность Сорели Науйотта.

Мысль, что его старый друг Сорели Науйотт может просто перейти на сторону врага, никогда не приходила папе в голову, пока на такую возможность не намекнул кардинал Эбрахо Линконо, школьный учитель из Нового Иерусалима, — ему было предложено присоединиться к курии потому, что он знал всех в этом народе, который сейчас играл роль хозяина, принимавшего папство.

— Но что же Филлипео Харг мог предложить такого, дабы Сорели Науйотт поддался искушению изменить нам? — захотел узнать папа Амен II.

— Может, папство? — предположил школьный учитель.

Пораженный соображениями Линконо, Коричневый Пони послал в Валану спешное сообщение с приказам кардиналу Сорели Науйотту и брату Сент-Джорджу немедленно явиться к нему. Упомянув в этом тексте Чернозуба, папа надеялся устранить подозрения, которые могли возникнуть у Сорели, если он в самом деле был виновен. Тем не менее через две недели посыльный вернулся с сообщением, что Чернозуб ушел вместе с валанским ополчением, а Сорели исчез вскоре после их отбытия. Новости оказались очень огорчительными для Коричневого Пони. Он вызвал к себе одного из Кочевников-курьеров и приказал ему нагнать ополченцев Хадалы и развернуть их обратно. Другого офицера курии он облек полномочиями при первой же встрече арестовать Науйотта, если тот появится на территории Кочевников, а также Хадалу, если он не подчинится приказу разворачиваться. Третьего посыльного он, опасаясь проклятий Дьявольского Света, отправил к вождю Кузнечиков с заверениями, что он не разрешал авантюру Хадалы.

Семьи Кочевников-курьеров — и Дикие Собаки, и Кузнечики — десятилетиями владели монополией на сеть пересадочных станций Высоких равнин, с помощью которых осуществляли почтовое сообщение между Валаной и Новым Иерусалимом. Хотя это не практиковалось у Кочевников, они содержали постоянные стоянки и гордились своим поголовьем лошадей. Воины, хихикая, просили показать им «полянки для пастьбы». Но у них были деньги, и они пускали их на то, чтобы прикупать лошадей у бродяг, чувствуя себя свободными от семейных обязательств, которые полагалось соблюдать и продавцам, и покупателям, особенно если продавцом была женщина из Кочевников, разводящая кобыл. Коричневый Пони всегда прибегал к их услугам, чтобы сноситься с вождями орд и руководителями племен. Теперь он использовал их, чтобы поддерживать связь с Ксесачем дри Вордаром, и воодушевил семьи обещанием поставить станции к северу от Реки страданий и далеко за пределами досягаемости тексаркских патрулей. Он уже послал сообщения королю Теннесси и нескольким другим правителям за Грейт-Ривер и ожидал новостей с этого фронта.

В Новый Иерусалим Коричневый Пони взял с собой двух верховых из Диких Собак и двух Кузнечиков, чтобы открыть отделение семейного бизнеса. После грубого отказа Науйотта подчиниться и бегства ему потребовались трое из них. Одному курьеру из Кузнечиков он вручил послание к Дьявольскому Свету. Оно «разрешало» Браму использовать папский ордер на арест двух князей Церкви, буде они появятся на его территории, а также требовало человеческих условий их содержания в тюрьме. Забыв на мгновение, что папа понимает их диалект, всадник-Кузнечик сказал своему родственнику:

— Вот уж наш вождь обрадуется, что у него есть новое право распоряжаться в своих владениях.

— Твоя семья могла бы выражаться в наш адрес не столь саркастически, — на достаточно приличном диалекте Кузнечиков сказал ему папа Амен. — Завтра ты должен передать это послание следующему курьеру из Диких Собак. Затем можешь отправляться домой. Когда окажешься на месте, пусть семья вышлет тебе замену, — он отвернулся от собеседника и обратился к всаднику из Диких Собак: — Завтра ты можешь оказаться дома и оттуда перешли Хадале мое послание. Таким путем оно скорее окажется у него. Диких Собак в стране Кузнечиков мы не можем наделять правом арестовывать. Но поручаем тебе арестовать Науйотта в любом другом месте, если увидишь его. Получи вознаграждение за него. Всем расскажи об этом.

Он повернулся ко второму Кузнечику:

— Преследуя Хадалу, ты, если потребуется, пройдешь весь путь до Ол’зарка. Передай ему такое же послание. Если он сразу же не подчинится и после вашей встречи продолжит движение, зачитай ему вслух седьмой параграф. В соответствии с ним, все последователи Хадалы, которые тут же не покинут его и не вернутся, будут отлучены от церкви. Имей при себе оружие, но для ареста обратись за помощью к своему вождю.

Затем папа с подчеркнутым вниманием уставился на автора саркастического замечания:

— Когда встречаешь человека, относительно которого не уверен, сможет ли он правильно воспользоваться законом, то чтобы избавить себя от лишних неприятностей, сам принимаешь законы.

Курьер, уже уволенный, ответил:

— Тем не менее у вашего святейшества могут быть неприятности, когда я передам вождю Элтуру ваши слова.

Не сводя с него взгляда, Коричневый Пони расхохотался.

— Ладно, можешь возвращаться, после того как передашь письмо для Брама. Порой нам может понадобиться хамоватый наездник со склонностью к шантажу. Старухи Кузнечиков растили дерзких жеребят и мальчишек.

— Может, вернусь, а может, и нет, — сказал курьер.

Военный эскорт и конвой с оружием и боеприпасами Чунтара Хадалы двигался быстрее, чем можно было предполагать. Стояли последние дни июля, и вот-вот должно было начаться новое полнолуние, но когда перед рассветом луна заходила за горизонт, оставляя мир в темноте, Чернозуб далеко на востоке видел точки огней. Они напоминали костры. Неужели фермеры жгут костры по ночам? Нимми знал, что 28-го числа с запада прибыл курьер с письмом для кардинала Хадалы. Он был неподдельно удивлен, увидев тут кардинала Науйотта. Конечно, кардинал-секретарь покинул Валану два дня спустя и отбыл ночью, так что никто в городе не знал, ни куда он направился, ни где находится. Курьер уехал, но письмо оказало такое воздействие на кардиналов, что они приказали еще более ускорить передвижение. Отряд двигался на восток вплоть до полуночи.

На следующее утро солнце встало над теми далекими холмами, где ночью Нимми заметил огни костров. За этими холмами лежали разбросанные поселения уродцев долины. Быстро перекусив сухарями с чаем, верховые ополченцы двинулись по направлению к ним.

Через два дня, перед самым закатом, их нагнал появившийся с запада вождь Кузнечиков с группой вооруженных всадников. Ополченцы уже разбивали лагерь. После совещания с кардиналами майор Гливер приказал составить фургоны в оборонительный порядок, а всем людям — расположиться за прикрытиями в ожидании атаки.

— Это какой-то бред, Нимми, — сказал Аберлотт. — Они же наши союзники.

— Просто не подчиняйся приказу открыть огонь. Я поговорю с ними, — Нимми покинул свое укрытие и направился навстречу приближающимся воинам Кузнечиков.

Он слышал, как орал майор Гливер, требуя его возвращения, и остановился, когда Кочевник вскинул ружье, целясь в него.

Дьявольский Свет сказал несколько слов, и ружье опустилось. Он узнал монаха и кивнул, подзывая его к себе.

В землю у ног Чернозуба воткнулась пуля. Она прилетела из-за его спины. Кочевник, который поднимал ружье, вскинул его снова и открыл ответный огонь. Обернувшись, Нимми увидел, что один из лейтенантов, стоявших рядом с Гливером, выронил револьвер и рухнул на землю.

— Ради Бога, перестаньте стрелять, вы, идиоты! — завопил Нимми.

— Я отдам тебя под суд и повешу! — закричал в ответ майор. За Гливером с мрачным видом стоял Чунтар Хадала.

Вождь Брам оставался как раз на границе досягаемости выстрелов и несколько минут ждал, пока монах не подошел к нему.

— Вы меня помните? — спросил Чернозуб. Брам кивнул.

— Но что слуга папы делает в обществе этих людей?

— Я уже не слуга папы. Мой господин покинул Валану без меня.

— Да, я это знаю. Я провожал его на юг на встречу с Дионом. Он думал, что ты бросил его. Это в самом деле так?

— Не совсем. Меня не было в городе, когда взорвался дворец. Когда я вернулся, папы уже не было, и меня отправили на службу в ополчение.

— Похоже, тебе не сообщали последние новости?

— Какие именно, вождь Брам?

Дьявольский Свет, не умеющий читать, протянул монаху письмо. Чернозуб с растущим разочарованием прочитал его, посмотрел на Элтура и повернулся в сторону кардиналов.

— Должно быть, кардинал Хадала получил точно такое же.

— Расскажи ему о том, что в нем сказано, и спроси, что он об этом думает. Затем скажи, что я не арестую его, если он продолжит путешествие на восток в одиночку.

— В одиночку? Не понимаю. А как же кардинал Науйотт?

Настала очередь Элтура удивляться.

— А он тоже здесь? Значит, они могут вдвоем отправляться на восток. Остальные останутся здесь.

— Все же не понимаю. Похоже, они ждут вашего нападения.

— Они ждут, что я их арестую. Разве в письме об этом не сказано? Но вот чего они не знают: я уже послал курьера к тексаркской пограничной страже. Враг знает, что вы приближаетесь, и знает, с чем. Единственный способ, которым Хадала может спасти оружие от Ханнегана, это передать его нам. А единственный способ, которым кардиналы могут спастись от меня, это сдаться тексаркским пограничникам. Вы, все остальные, отправитесь домой. Напомни им, что Хонган Осле Чиир сделал с Эситтом Лойте. Если придется арестовать их, то их ждет та же участь.

В письме, которое прочел Чернозуб, не говорилось ни слова о сдаче кардиналов в плен Ханнегану, но он предпочел не спорить. Когда он возвращался в лагерь, все смотрели на него, а Улад был готов его арестовать. В последний момент Нимми свернул, и между ним и сержантом оказалась группа рекрутов. Он быстро обратился к Аберлотту:

— У вождя есть приказ папы арестовать кардиналов. Если будем сопротивляться, всех отлучат от церкви. Враг тоже готов нас встретить, потому что Брам предупредил их. Расскажи это людям, особенно сержантам Гай-Си и Вусо-Ло. Скажи им, пусть молятся, и пусть Хадала увидит их за молитвой.

Чернозуб попытался, увильнув от Улада, добраться до кардиналов, но гигант оказался быстрее. Он преградил ему дорогу и заставил опуститься на колени. С тех пор как Сорели Науйотт присоединился к экспедиции, он подчеркнуто избегал Чернозуба и сейчас торопливо удалился. Чунтар Хадала склонился к монаху. Он сам был из уродцев, кожа его была покрыта пятнами разных оттенков коричневого цвета — обычная мутация, но, несмотря на это, он был красивым мужчиной с козлиной бородкой и длинными усами, которые когда-то были золотистыми.

— Итак, брат, поведай нам, о чем ты беседовал с предводителем Кочевников, — сказал апостольский викарий народа Уотчитаха.

— Ваше преосвященство не прикажет расстрелять парламентера?

— Никто не отправлял тебя парламентером! — фыркнул кардинал. — Так что майор может испытать желание расстрелять тебя. Итак, расскажи нам, что ты выяснил.

— Видели ли вы ночные костры на востоке, милорд?

— Да, это маячки, выставленные нашими людьми. Они знают, что мы здесь.

— Как и Тексарк. Вождь предупредил их, что вы приближаетесь. И это костры их кавалерии.

От высветленных пятен на скулах кардинала отхлынула кровь.

— То есть он продал нас врагам?

Чернозуб, боясь угроз, решил не упоминать напрямую указания из письма папы. У Хадалы была его копия.

— Он сказал, что не будет вас арестовывать, если вы сдадитесь тексаркским войскам. Остальным он приказывает передать ему оружие и убираться из его страны.

Хадала фыркнул и отправился искать Науйотта. Вскоре он вернулся с приказом.

— Отправляйся снова к нему. Пригласи на переговоры. Мы будем оставаться на открытом пространстве, где его люди видят нас. Если он придет один, то может быть при оружии. Как ты думаешь, достаточно ли будет моей клятвы, что ему не причинят никакого вреда и не захватят в плен?

Нимми задумался.

— Нет. Он может счесть это оскорблением.

— В таком случае предложи что-то лучшее.

Но вождь не стал отказываться от приглашения. Он взял у стоявшего рядом воина второй револьвер, привязал на поводок могучего мускулистого боевого пса, схватил монаха за шиворот и, приставив к его затылку ствол револьвера, двинулся к стоянке Хадалы.

— Я не собираюсь причинять тебе вред.

— Я не гожусь в заложники, вождь Брам. Они не станут переживать, если вы и убьете меня.

Когда они подошли к Хадале, Гливеру и проводнику из Кузнечиков, Элтур отпустил Чернозуба, спустил собаку с поводка и что-то быстро сказал псу, который начал рычать, глядя на кардинала.

— Если в меня выстрелят, пес разорвет вас.

Халтор отпустил в адрес Дьявольского Света ядовитое замечание за переговоры с врагом, и Чернозуб перевел его.

Вождь не обратил внимания на упрек кардинала. Брам махнул рукой в сторону востока и заговорил короткими фразами; в паузах между ними Чернозуб переводил.

— Эта дорога на восток будет открыта. Она идет от вашего лагеря вон к тем холмам — и на восход. Если на дороге покажется вооруженный человек, стреляйте в него. Если невооруженный — стреляйте в воздух. Но ты и другая красная шапка можете пройти. На восток. Возьмите с собой и других офицеров — кого хотите. Но без оружия. Красная Борода приказал мне задержать вас и арестовать. Но я вождь орды Кузнечиков. Здесь я отдаю приказы. Для меня папа — это Пустое Небо. Женщина Дикая Лошадь — моя сестра. Хонган Осле — мой господин, — широким жестом Дьявольский Свет обвел небо, землю и снова показал на северо-западные прерии, где стоял лагерем его господин. После паузы он торжественно продолжил: — Я, вождь этой страны, предлагаю вам гостеприимство Кузнечиков. Вы будете собирать сухой навоз для кухонного очага. По указанию женщин будете вывозить конское дерьмо. Они будут дразнить вас, но вас никто не тронет. Когда Красная Борода пришлет за вами, вам придется отправляться к нему. Если вы не примете наше гостеприимство, отправитесь в сторону востока. Без оружия и без охраны. Вас примут люди Ханнегана. Он будет рад заполучить вас.

— Включая майора Гливера? — мрачно спросил Хадала.

Нетерпение Элтура росло, и он заговорил более пространными фразами. Он ничего не знает о Гливере. Он уже сказал, что они могут взять с собой безоружных офицеров. Брам оскорбительно намекнул на тупость кардиналов. Когда он замолчал, Чернозуб ждал, что сейчас состоится подведение итогов, но ему пришлось перевести:

— Он говорит, что пусть майор Гливер сам избавится от оружия. Вождь поручит ему командовать людьми на обратном пути отсюда. Он говорит, что этот сброд быстрее покинет его прерии, если им будет кто-то командовать. Но если Гливер хочет сдаться Тексарку, он, вождь Брам, позволит ему уйти.

— Он знает, что наших людей примерно вчетверо больше, чем у него. Почему он считает…

— Что может остановить нас? Спросить у него?

— Спроси, считает ли он, что двое его людей могут справиться с семью нашими.

Когда Нимми перевел, вождь хмыкнул и отпустил несколько шуточек в адрес переводчика. Хадала разозлился.

— Что он сказал? Кончайте ваши личные разговоры.

— Он говорит, что семеро против двух было бы неплохо, если вы оставите свои фургоны без защиты. Ваши семеро человек с семью ружьями могут несколько дней без толку гоняться за его двумя бойцами с двумя ружьями, но вам придется расстаться с фургонами. Если вы вздумаете оборонять их, то будете прикованы к месту и помрете с голоду. И если вы как можно скорее не соберетесь с мыслями, явится Тексарк и отобьет фургоны.

— Это его слова или твои, брат Сент-Джордж? Осторожнее, не заходи слишком далеко, — сделав это предупреждение, Хадала заговорил медленно и раздельно, чтобы Нимми успевал переводить его слово в слово.

— Видите ли, мы не менее вас обеспокоены тем, что патрули могут перехватить фургоны по пути к цели. Так почему бы вам не оказать нам помощь? Ваши люди получат хорошее вооружение, и вам будут не нужны мои фургоны. Оккупированная территория впереди представляет лишь узкую полоску вдоль западной границы, что ведет на земли народа Уотчитаха. Она лишь чуть шире дороги со встречным движением. Подъездные пути патрулируются силами Тексарка, которые стремятся проникнуть в вашу страну. Внутренняя дорога под контролем таможенной службы долины, которая состоит из моих людей. Я сам возглавляю таможенную службу Церкви. Когда мы минуем тексаркских пограничников, то тут же получим помощь с той стороны, стоит им увидеть, кто мы такие. Если вы сможете помочь нам, сдерживая тексаркских конников, пока мы не проведем фургоны, то потом мы как можно быстрее унесем ноги.

— Ты еще один христианский военачальник? Еще один военный гений в красной шапке? Что-то вас многовато, — Чернозуб поймал себя на том, что не может не передавать саркастического тона Брама, хотя видел, что кардинал начинает закипать. — Но что может остановить тексаркскую кавалерию, если она решит ворваться прямо в сердце долины и отобрать у вас фургоны?

— Господи, да мы надеялись пройти ночью, они бы и не узнали. Но вы все погубили, предупредив их. А тот договор между…

Брам прервал объяснения Хадалы, издав боевой клич Кузнечиков. Кто-то крикнул, что на востоке показалось огромное облако пыли и это, наверное, отряд всадников.

— Они решили явиться самолично и захватить тебя, священник уродцев, — со зловещей ухмылкой сказал Брам. — А теперь мы уходим, чтобы не попасться им по пути. Ну разве тебе не повезло? Теперь ты можешь драться с ними, а не с нами.

Кочевники немедленно оседлали коней, и Чернозуб смотрел им вслед, когда они скакали на северо-запад. Он испытывал искушение помчаться вслед за ними, но Улад пригрозил, что всадит ему пулю в спину, если он еще раз нарушит присягу и дезертирует.

Хадала повернулся к нему.

— Какое у тебя мнение, брат капрал Сент-Джордж? — строго спросил он.

— Эта конница будет тут через пару минут. Таково мое мнение, ваше преподобие, — повернувшись, Чернозуб заторопился к фургонам. Рядом с ними стояли Сорели Науйотт и майор, наблюдая за встречей между Брамом и кардиналом Хадалой, но когда началась суматоха, Науйотт исчез из вида.

— Кардинал Хадала недоволен вами, рядовой Сент-Джордж! — рявкнул на него Гливер. — Доложитесь сержанту Уладу. Берите оружие — и в седло!

Хотя на нем все еще были шевроны капрала, Нимми заметил, что его без особых церемоний понизили в звании. Еще в начале дня майор орал на него, угрожая военно-полевым судом и виселицей, так что понижение в звании было вполне приемлемой заменой этого приговора. Тем не менее, когда Улад посмотрел на него, на лице великана отразилось желание незамедлительно его прикончить.

Заметив, что Кузнечики отступили, тексаркский командир остановил свой авангард как раз на расстоянии ружейного выстрела. Кавалеристы спешились. Кое-кто из них начал окапываться.

На том же расстоянии воины Дьявольского Света образовали полукруг к западу от позиции валанской бригады. Чернозуб не сомневался, что они вступят в бой, дабы оружие и боеприпасы не попали в руки имперских сил, но первыми не начнут сражение, пока силы Тексарка не нападут на Хадалу и его людей. Легкая кавалерия Валаны, ее необстрелянные войска и командиры из «привидений» оказались зажатыми между двумя мощными военным группировками.

Был вторник, 2 августа, и уже сгущались сумерки. Через час после заката солнца взошла луна. В этот час и исчез Сорели; к западу от тексаркских укреплений его никто не видел.

— Назревает мятеж, — при первой возможности шепнул Чернозубу Аберлотт. — Разве что удерет и кардинал уродцев.

Нимми отрицательно покачал головой.

— В Валане эти горожане еще могут поднять мятеж. Но не здесь, где они зажаты между двумя враждебными армиями.

Чунтар Хадала продолжал возглавлять свои войска. Сержант Улад пристрелил дезертира, который попытался ночью удрать к Кузнечикам. Когда тело притащили обратно в лагерь, выяснилось, что это был проводник кардинала родом из Кузнечиков, который решил снять с себя свои обязанности, вернувшись к соплеменникам.

Чернозуб сказал Аберлотту:

— Он был человеком вождя, а здесь все мы в его власти, но посмотри на сержанта, — монах помнил, как при их первой встрече в Валане Улад выказывал ненависть ко всем Кочевникам. А теперь, когда он прикончил одного из них, на лице его читалось не удовлетворение, а неподдельный страх.