Сын императрицы

Глава 6

Весной 1803 года Лексей с Саввой создали и зарегистрировали в управе города акционерную компанию 'Воздухоплавательные аппараты'. К тому времени в специально подготовленной и оборудованной мастерской при мануфактуре Морозова уже собирали первый аэростат, а на выкупленном участке за городом ставили причальные мачты, построили ангар и склады для нужных принадлежностей. Еще через месяц начались полеты аппарата — сначала на тросах, а после в свободном плавании. Первые пробы доставили горожанам и жителям окрестных сел и деревень немалые переживания — от удивления и восторга до недоумения и даже страха, те же крестьяне зачастую крестились и плевали через плечо как от нечисти. Со временем народ привык, да и Савва догадался призвать батюшку (за немалые пожертвования храму!) и освятить небесное творение. А когда по городу распространили листки с приглашением самых смелых испытать себя и бесплатно полетать на воздушном шаре, то такие объявились — сначала забубенные головы, которым сам черт не брат, а за ними и другие, наслушавшиеся восторженные рассказы первооткрывателей нового развлечения.

Всю организационную работу и ведение коммерческого проекта принял на себя Морозов, за Лексеем же осталась техническая сторона — от разрешения производственных вопросов и проблем до обучения набранных пилотов и техников. По известным обстоятельствам он не мог выезжать в другие города без согласия полицеймейстера или особого дозволения самого губернатора, так что помощь пробивного и хваткого компаньона была весьма кстати. С распределением затрат и будущих доходов условились с ним на равных паях, в последующем планировали привлечь средства акционеров, когда в том возникнет нужда. Правда, Морозов сразу не понял — зачем им нужны еще пайщики, если сами способны справиться. Лишь после разъяснений старшего компаньона уяснил преимущества и выгоды акционирования по сравнению с известными товариществами. Впрочем, многие русские предприниматели не воспринимали новую организацию крупного дела, можно сказать, не доросли до нее. Тогда как в той же Англии или Голландии, да и в других европейских странах, уже не один век применялась — взять те же Ост— или Вест-Индские компании.

После освоения первого воздушного аппарата компаньоны планировали на следующий год перейти к производству уже партии, тем более, что их детищем заинтересовались возможные покупатели из Москвы, Ярославля и Нижнего Новгорода. Прислали своих представителей разузнать о товаре и условиях поставки, а уже осенью поступил заказ от нижегородского купеческого сообщества, даже передали задаток — по-видимому, желали скорее поразить диковинкой гостей на своей ярмарке. Немногим позже заключили сделку с другими клиентами, причем в Москву заказали два аппарата — кроме городской управы его захотел приобрести известный негоциант Прохоров, владелец Трехгорной мануфактуры. Благо, что цена представлялась вполне доступной богатому купцу — чуть более тысячи рублей, — зато мог утереть нос конкурентам своим приобретением! Следовало ожидать подобных запросов в будущем, высшая знать и нувориши не жалели на престиже — кто-то ради куража, но больше тех, кто знал реальную отдачу от него.

Тем временем Лексей озаботился сопутствующим проектом — заменой топлива на более подходящее для аэростатов, а в последствии и дирижаблей. Вместо винного спирта надумал использовать продукты из нефти, прежде всего, керосин, только сложность представляли мизерные его поставки, больше для аптекарских нужд, да и цена не слишком привлекала. Сама же нефтепереработка в это время пребывала в зачаточном состоянии, малые объемы производства не оправдывали расходы. Перегонные заводы на реке Сок близ Казани и Ухте дышали на ладан, что уж говорить, если один из зачинателей нефтяного дела Федор Прядунов закончил жизнь в долговой тюрьме, а его завод пошел по рукам. Выход из этой проблемы Лексей видел в многократном увеличении спроса и, следовательно, производства, только ясно осознавал — вряд ли его аппараты в том смогут помочь, даже если будут выпускаться десятками. Требовалось иное решение, гораздо более массовое, и первое, что пришло в голову — смастерить и пустить на поток несложные осветительные и нагревательные приборы, те же керосиновые лампы, примусы или керогазы. Заодно выкупить убыточный завод и самому наладить переработку сырья с большим выходом нужной продукции, чем в существующих перегонных устройствах.

Непросто придумать то, что вживую не видел, лишь на картинках и то в общих чертах. Тем интереснее казалась задача, Лексей принялся за нее, засучив рукава. Волнения или страха неудачи не испытывал, лишь уверенность в том, что он справится. Браться за все разработки не стал, решил идти последовательно от одной к другой. Первой выбрал керосиновую лампу, как наиболее ходовую — спрос в ней в каждой семье, будь то крестьянская или из знати. А цена должна выйти им посильная — в том видел реальную возможность и это в его силах. Набросал по памяти на листке бумаги общую компоновку — вот корпус с емкостью для керосина, над ним горелка с фитилем, сверху стеклянная колба, — что уж сложного, проще некуда! Но когда приступил к детальной ее проработке, возникли во множестве вопросы — от безопасности конструкции до удобства и простоты содержания. Ведь надо было рассчитывать на самого безграмотного потребителя, который смог бы пользоваться лампой без чьих-либо разъяснений и при том не сломать что-то в ней, тем более устроить пожар.

Месяц ушел на разработку проекта — продумывал разные варианты, ломая голову над очередной закавыкой, пока не находил что-то более-менее приемлемое и так случалось с каждой деталью. После немало времени затратил на изготовление пробного образца — частью в своей мастерской, более сложные вещи заказал в других, лучше приспособленных для подобных работ. Изделие получилось на редкость удачное, понадобились лишь небольшие переделки и уже к осени можно было считать придуманную лампу готовой к производству. Попутно занимался будущим заводом — от поиска участка за городом до подбора и заказа нужного оборудования. Во многом помог Морозов, но он же предложил привлечь нового компаньона, более сведущего в заводских делах, свел с одним из чинов в фабричной инспекции городской управы. Степан Ковалев, тоже еще молодой человек — ровесник Саввы, — работал до недавних пор в собственной мастерской, пока его дядя не составил протекцию и перевел под свое начало. Инженер по образованию, закончил с отличием Московское техническое училище, умница и трудяга, с ним можно смело вести дело — расхваливал своего протеже Савва, в чем довольно скоро Лексей сам убедился, доверившись младшему компаньону.

Почти в то же время озаботился нефтеперегонной базой — ведь к началу выпуска керосиновых приборов следовало обеспечить покупателей топливом для них. Порой Лексей, а с ним и его помощники, разрывались между тремя делами — разработкой прибора, пусть и одного, подготовкой его производства и наконец снабжении топливом. Едва ли не самым важным с ним стал поиск знающего и надежного человека, которому могли доверить столь значимый проект. В Твери такого специалиста просто не было, пришлось двум молодым компаньонам отправиться в Москву и там разыскивать подходящую кандидатуру среди выпускников технического училища и химиков университета, хоть как-то связанных с нефтепереработкой, а после еще уговорить войти в их предприятие и отправиться в глухомань.

У самого Лексея имелось лишь смутное представление о перегонке сырья на составные фракции — бензин, керосин и солярку, получающихся при выпаривании и последующей конденсации, — без каких-то конкретных данных этого процесса. Только отчетливо понимал — существующая примитивная технология не позволит получить достаточно топлива из-за малой производительности перегонных установок, измеряющейся пудами, тогда как нужны тонны за день. И без того небольшая отдача ухудшалась еще тем, что использовался только керосин, а остальные продукты практически выбрасывались на ветер — их выливали в отхожие ямы или сжигали, да и основной компонент получали не чистым, а со всякими примесями, намного ухудшающими качество. Так что следовало решить все эти проблемы, причем в самом скором времени.

Даже тех малых знаний, оставшихся в памяти, хватило искать выход по нескольким путям — менять печь на подобную в кузнях с мехами и регулируемым нагревом, сам бак для сырья сделать гораздо большего объема и герметичным для увеличения давления в нем, и, последнее, самое важное — вместо обычного змеевика в охлаждающей бочке использовать ректификационную колонну, пусть самую простую. Все эти меры собирался обсудить со знающим человеком, пусть они будут в новинку для него, но должен разобраться — насколько реально их применить на действующем предприятии. Да и с выбором конкретного завода надо было определиться, пока Лексей предполагал два варианта — на Ухте близ Печоры бывший промысел Прядунова или на Соке нефтезаводчика Посошкова. Не отбрасывал и Бакинское месторождение, но оно еще не принадлежало России, там хозяйничали персы. Впрочем, государь еще в прошлом году собирался прибрать эти земли, видать, руки до сих пор не дошли.

Инженера-нефтяника нашли, только оказался он слишком юным — едва за двадцать. Василий Петраков лишь год назад выпустился из училища, но уже имел немалые познания в нужном деле — с малых лет помогал отцу, мастеру на заводе Посошкова, — так что с ним в какой-то мере повезло. Да и сладили быстро — согласился за приличное для молодого специалиста жалование и процент от прибыли предприятия самому взяться за организацию нового производства. Когда же Лексей показал ему схему нефтепереработки по своему представлению, то повел себя довольно рассудительно — не поспешил высказать какую-нибудь глупость, мол, сие невозможно, призадумался, после задал несколько толковых вопросов по существу предлагаемого процесса. Лишь затем выразил свое суждение, впрочем, с немалой долей сомнения:

— Можно спробовать, Лексей Григорьевич, но уж больно дело мудреное, особенно с этой колонной. Приложу все старания, только ручаться за то, что справлюсь, не могу. Ну, а если же получится, то выгоды несомненные — во много крат больше получим продукта, да и чище, без всякой смеси.

Условились, что сначала изготовят макет всей установки здесь, в мастерских, после его испытания будет ясно — стоит ли рассчитывать на нововведение или как-то приспособить старое устройство. Насчет выбора завода Василий, разумеется, высказался за ему знакомый — места те знает превосходно, сызмальства обошел их не раз, да и ведает, где еще есть богатые нефтью источники, там тоже можно вести добычу. Так и поступили, Савва принял на себя все заботы с выкупом завода и регистрацией права разработки на представляющей интерес местности. Пришлось ему не раз съездить в Казанскую губернию для узаконивания сделки, а потом в столице обивал пороги горно-рудного департамента, пока не оформил права компании.

Как и предполагал молодой инженер, с ректификационной колонной вышли слишком большие сложности, так и не удалось добиться в ней чистого разделения на фракции. После многих месяцев проб и неоднократной переработки образца пришлось отказаться от нее, да и время поджимало, вернулись к обычной схеме дистилляции, только с более сложным змеевиком и интенсивным его охлаждением проточной водой. Но даже притом с новой печью и переделанным кубом предполагалось по крайней мере вдвое увеличить выход керосина, а в качестве топлива для печи смогли использовать солярку, а не дрова или уголь. Для этого приспособили горелку аэростата, после небольшой переделки она прекрасно справлялась с распылением и сжиганием подаваемой жидкости в потоке воздуха от мехов.

В марте 1804 года пришла весть из столицы о покушении на государя — его пытались застрелить двумя выстрелами в упор глухой ночью, когда он спал. По слухам, шедшим в городе, а потом распространившимся по всей стране, заговорщики подкупили кого-то из дворцовой охраны, а тот сразу после злодейства скрылся, по-видимому, не без помощи соучастников. У всех прибежавших на шум придворных не вызывал сомнения фатальный исход ранений императора — он не подавал признаков жизни, спешно вызванный дворцовый лекарь уже собирался признать его умершим. Вдруг тот застонал, зашевелился, что-то пытался сказать, а затем вновь ушел в беспамятство, но хоть дышал, пусть и с трудом. После доходили слухи, что государю стало лучше, но что-то у него повредилось — встать не может, даже рукой пошевелить, да и с речью неладно, лишь мычит. На время его недуга по уложению должен был править наследник, но призвали не Константина, а старшего, Александра, до сих пор находившегося в опале, презрев тем самым волю отца. Злые языки толковали, что в том не обошлось без вмешательства канцлера, коль оный наследник решает мало-мальски важные дела с ведома Воронцова, по сути ставшим его пастырем.

После своей отставки Лексей не следил за событиями в столице, да и особо они не интересовали, коль напрямую не касались его самого и семьи. К тому же иные заботы поглотили внимание, отдался новым проектам, потребовавшим немалых трудов и времени. Лишь прибывший прошлым летом на побывку после выпуска из Морского корпуса сын Лексей-младший как-то отвлек от них, когда поведал об известном ему раскладе в императорском окружении и правительственных учреждениях. С подачи нового канцлера Павел вернул во власть знатных вельмож, от которых Лексей в свое время избавился — того же Гагарина, а также Архарова, Котлубицкого и прочих мужей, пользовавшихся благосклонностью государя. Тех же чинов, кого выдвинул опальный канцлер, отправил в отставку или задвинул на запятки — быть на подхвате у важных особ, исполнять за них черновую работу. Ничего хорошего от таких перемен Лексей не ожидал, но особо тем не опечалился — что толку в том, если не в его силах хоть что-то исправить!

Вести о ранении брата и разбившем его параличе внесли в сердце Лексея тревогу и жалость. Он уже простил обиду от родного человека, понимал, что вызвана она неуверенностью в людях, да и неуживчивым характером. Теперь искренне сочувствовал тому в постигшей беде, представляя — как же сейчас Павлу плохо, даже высказать свою боль не может! И еще предчувствовал — скоро и тому придет конец, вряд ли злодеи остановятся, пока не уберут мешающего им монарха. Особой тайны в том, кто стоит за заговором, Лексей не видел — тут явно проглядывался британский интерес, именно джентльменам с Туманного Альбиона больше других наступил на мозоль русский император. А кто у них стал подручным — то не столь важно, вчера Панин, сегодня Воронцов, а завтра какой-нибудь Дашков — да не счесть таких, желающих злата и другие блага, готовых продать родину тому, кто заплатит больше! Не менее ясно осознавал, что со смертью Павла для него самого наступят тревожные времена — ведь закулисным хозяевам он доставил не меньше хлопот и вряд ли спустят ему свои обиды. Бежать куда-то, спасаясь от грядущей мести, не имел никакого желания — здесь его корни, семья, люди, которые ему дороги. Но и безропотно подставлять под удар свою голову также было бы глупо, так что искал приемлемый выход — без ущерба его совести и вреда семье.

В одну из бессонных ночей, когда Лексей сидел у себя в кабинете в нерадостных мыслях и как-то задумался, вспоминая их общее с братом время и такое нерадостное расставание, в сердцах чертыхнулся, обращаясь к тому: — Эх, Павел, что же ты наделал — пригрел змею на груди, даже не одну, а я ведь тебя предупреждал! Теперь они готовы продать нашу родину злейшему врагу и не в моих силах им помешать, да и твоих тоже!

Сначала не поверил, услышав непонятно откуда идущий слабый голос, еще подумал: — Вот уже мерещится невесть что, наверное, устал. Надо идти спать, пока умом не тронулся!

Уже было собрался встать, когда где-то внутри него раздался тот же голос, только более отчетливо: — Лексей, не уходи, это я, твой брат!

Давно уже не практиковал чтение чужих мыслей, да и со временем эта способность почти пропала, а тут услышал, притом как будто совсем рядом, а не за пятьсот верст. Наверное, произошло то случайно, ведь прежде между ними такого не происходило, если не считать их внутренней связи во время сеансов. Но как-бы ни было, сейчас старался сохранить внезапно появившийся контакт, напряжением своего сознания передал ответ, а потом вел мысленный разговор:

— Я не ухожу, слушаю тебя, брат.

— Уж не первый день вспоминаю тебя, Лексей, и сегодня ты услышал меня! Хочу просить прощенья за то, что напрасно обидел когда-то. Послушался наушников, что твердили про твою измену. А теперь они бросили меня, никто и носу не кажет. Полагаю, они даже рады моей немощи и творят что угодно, чего раньше убоялись бы!

— Думаю, с ними хуже, чем ты предполагаешь — ведь именно они составили заговор против тебя, лишь по случайности ты остался жив. За их же спиной стоят те, кто люто нас ненавидит и о которых долго гадать не придется. Уверен, что скоро они предпримут новую попытку, а помешать им вряд ли у нас получится.

— Знаю, что ты прав, но я не хочу умирать! Да и отдавать нашу державу врагу на поругание также невозможно, надо что-то придумать, Лексей!

После недолгого раздумья предложил парализованному брату:

— Хорошо, я приеду, только тайно, по твоей же милости — не удержался от подколки Лексей, затем продолжил: — Мне надо пробраться к тебе, но так, чтобы никто меня не увидел, есть такая возможность?

Услышал в ответ: — Есть тайный ход, о котором, кроме меня и моей супруги, никто в замке не знает. Вход со стороны пруда, сразу за акацией, нажмешь на камень справа от нее — он и откроется, ведет в мою спальню. Как знал, что может пригодиться!

Лексей всем нутром чувствовал, что на счету каждый день, вот-вот случится с Павлом непоправимое, а потом и с ним. Ждать, когда просохнут дороги, не оставалось времени, а ехать на экипаже не имело смысла — далеко не уедет, завязнет. Вот и пришлось выезжать темной мартовской ночью на коне, впервые за многие годы, вспоминая былые навыки верховой езды. Женам не стал говорить, куда и зачем он едет, лишь о том, что у него спешное дело и займет оно две недели, а может быть и месяц. Компаньонов тоже предупредил, велел начинать без него — у них уже ранее были оговорены ближайшие планы и могли справиться сами. Лишь попросил держать его отъезд в тайне — ни к чему кому-то знать, что он выехал без спросу. Еще сменил личину, нарядился под купца средней руки, а вместо приказчика взял с собой крепкого молодца, служившего у него в особняке охранником.

Вот так, вдвоем, добирались по тракту в столицу почти неделю. Жалели коней, вязнущих в густом месиве, добрую треть пути шли на своих ногах. Им изредка встречались такие же бедолаги, по каким-то своим надобностям терпящие трудности распутицы. Ночевали в постоялых дворах, почти пустых в это время, а на рассвете поднимались и следовали дальше. Благо еще, что обошлось без встречи с лихими людьми, нередко промышлявших разбоем на тракте. Впрочем, были готовы к тому — каждый прихватил с собой пару кавалерийских карабинов, притороченных к седлу в кобурах, и пистолеты за поясом, запас патронов к ним, достаточный для боя с небольшой шайкой. Пару раз довелось пережить нападение стай оголодавших волков, но отбились, перебив десяток из них, а те, что прорвались к ним вплотную, отвернули перед вставшим на их пути Лексеем.

Уже перед самым городом остановили на заставе — старшему караула показалась подозрительной подорожная, выписанная на имя тверского купца, стал придираться к ней, что она не той формы, да и к самим путникам, мол, они схожи с бродягами, которым не место в стольном граде. Пришлось Лексею показать бдительному стражу гильдейскую грамоту, которую, как и подорожную, Савва спешно выписал у секретаря управы на вымышленное имя за немалое вознаграждение. Ею и доказал, что он честный купец, а не весть кто перекати поле, подкрепив свое слово достаточной мздой. В какой-то момент забеспокоился, когда капрал всматривался в него уж очень пристально, как бы пытаясь узнать в нем кого-то знакомого, но не выдал себя, вел по-прежнему обходительно, без тени волнения. С каким-то заметным сомнением тот все же пропустил и путники проехали неспешной рысью в город.

За время в пути Лексей как-то вжился в образ купца, да и вид принял подходящий тому — стрижка кружком, борода, пусть небольшая, на голове картуз с нависающим над глазами козырьком, серый кафтан из грубого сукна. Так что с первого взгляда вряд ли узнали бы в нем прежнего вельможу, но все же сторожился в городе, избегал те места, где мог случайно встретить знакомых. Остановился со своим спутником в постоялом дворе на южной окраине, сразу поднялся в снятую комнату, велев прислуживавшей девице принести туда воды помыться и ужин. А когда стемнело, отправился окольными путями к острову в месте слияния Мойки и Фонтанки, на нем и располагался замок Павла. Обходил стороной посты будочников, впрочем, особо не утруждавших себя обходом участка, но собаки, которых нижние чины полиции нередко заводили, могли поднять лишний шум. У самого острова прошелся вдоль берега Фонтанки, подыскивая средство переправы через реку — идти по мосту не имело смысла даже ночью, уж императорский дворец с проходом к нему охранялся не в пример бдительнее.

Нашел небольшой плот почти на версту выше дворца — его вытащили на берег и не удосужились приковать цепью, как лодки, даже шест оставили рядом. На нем и переправился через реку, стараясь плыть тихо, не поднимая плеска. Вслушивался к каждому звуку, приближаясь к цели, но вокруг стояла тишина — по-видимому, все уже улеглись, да и время подошло к полуночи. Пристал к берегу чуть выше ограды замка, обошел ее до места напротив пруда, а когда перелезал через нее, зацепился полой кафтана за острый наконечник решетки и повис в метре от земли. Чертыхаясь про себя и кляня брата за вынужденные приключения, кое-как высвободился из пут одежды и спустился, оставив ее на ограде. Потом долго искал в почти полной темноте потайной вход, а затем отпирающий его камень и наконец вошел в обложенный камнем проход, голова же упиралась в низкий свод. Зажег прихваченную с собой свечу, после, пригнувшись, медленно двинулся вперед, оглядывая серые стены и пол, невольно ожидая какой-то опасности, возможной ловушки. Хотя о подобных подвохах Павел не упоминал, но все же перестраховался — береженого бог бережет, особенно с таким братом!

Похоже, что Лексей напрасно грешил на паранойю родственничка — ни ловчих ям, ни проваливающегося пола не обнаружил, также как и взведенных самострелов или ружей. Да и ход не длился долго, метров через тридцать уперся в узкую дверь с таким же камнем-ключом. Правда, открывалась туго, со скрежетом, видно, петли вообще не смазывали. Попал в какой-то чулан, почти пустой, лишь пара шкафов и умывальник стояли вдоль стены, да еще в углу за ширмой виднелся стульчак с горшком — по-видимому, здесь у Павла находилась уборная. Следующая же дверь вела в опочивальню, еще от входа увидел лежащего в постели брата — он не спал, его блестящие в свете свечи глаза смотрели на Лексея, а иссохшее за время болезни лицо сморщилось в гримасе, наверное, от радости при виде родного человека, а не какого-нибудь татя, пришедшего совершить свое черное дело.

Оглядевшись и не увидев стула, Лексей подошел ближе и присел на краешек кровати, взял в свою руку горячую ладонь брата и проговорил негромко, почти шепотом: — Вот я приехал, а как же ты?

Тот лишь замычал, пытаясь что-то сказал, после чуть покачал в стороны головой и уставился в глаза, явно ожидая от Лексея не слов, а другого. Настраиваться на связь с ним долго не пришлось, уже через минуту услышал: — Лексей, мне плохо — все болит, даже спать не могу и никто мне не поможет. В последнюю неделю даже лекарь не заходит, наверное, ждет, когда я сам подохну!

Также мысленно передал брату: — Павел, держись, тебе нельзя помирать — пока ты жив, недруги еще боятся натворить бед. Давай, я посмотрю тебя, может быть, смогу помочь.

После согласного кивка взял того за плечи, так, глядя в упор друг другу в глаза, слились душами и сердцами. Чувствовал всю ту боль, что захватила брата, его страдания и отчаяние, они уже растворились в нем самом, как будто именно он умирал. Сознание уходило в мир мрака, всей оставшейся волей воспротивился тому покою, что тянула в сладкое небытие. Давно уже не испытывал такого душевного напряжения, отчасти размяк, сейчас же рвал внутри себя жилы, но не сдавался. Потерял счет времени, минуты и часы складывались в годы, а боль все не уходила, накатывалась волна за волной, как будто старалась утопить в своей пучине безвозвратно. А когда уже воля почти покинула его, держался лишь на крохах духа, вдруг резко все поменялось — боль внезапно ушла, ее сменила огромная усталость и Лексей отдался ей, отпустил брата и упал рядом с ним в беспамятстве.

Сколько времени прошло — не знал, но когда очнулся, в спальне было темно, рассвет еще не проглядывал через зашторенное окно. Свеча погасла, в темноте не видел почти ничего, лишь рядом слабо различалась накрытая одеялом фигура Павла. Тот спал, слышалось тихое посапывание, иногда прерываемое хрипом и стоном, потом снова затихал. Похоже, что боль его отпустила, вот и заснул, только кошмары временами беспокоят. Сам же Лексей чувствовал в себе еще слабость, но она уже не казалось настоль подавляющей, не мешала спокойно думать о происшедшем с ним. Как-то пришла мысль, что контакты с братом обходятся для него уж слишком накладно, буквально отдает тому свои жизненные силы. Ладно еще, если от того будет польза, но почему-то казалось, что с Павлом лишь временное улучшение — ведь повреждения в организме никуда не делись, надо лечить их, но как — не знал. Но не рассчитывать на здешнего лекаря — да лучше самому, по крайней мере, причинит меньше вреда!

Лексей не стал беспокоить спящего больного, тихо покинул его и отправился в обратный путь — полагал, что тот проспит до вечера, за это время сам успеет что-то еще предпринять. Свои планы связывал с командующим Балтийским флотом Траверсе, рассчитывал на его честь и чувство долга, да и с полным основанием полагал, что вряд ли тот причастен к заговору против государя. Сразу после замка направился к особняку адмирала, находившемуся неподалеку, прокоротал остаток ночи у ворот, чтобы не упустить его выезд. Долго не пришлось ждать, едва стало рассветать, когда ворота распахнулись и показался экипаж с парой запряженных коней. Он уже проезжал мимо вставшего у проема Лексея, но остановился, когда тот окликнул хозяина: — Иван Иванович, подождите. Вы узнаете меня — это я, Бобринский!

Траверсе не сразу признал в заросшем мужчине, одетом в невзрачную одежду, своего бывшего начальника. Лишь когда тот снял надвинутый на глаза картуз, а затем расстегнул кафтан и показал под ним Андреевскую звезду, воскликнул в недоумении:

— Лексей Григорьевич, вы ли это?! И почему в таком виде или в бегах?

Поспешил успокоить встревоженного адмирала: — Нет, не в бегах, Иван Иванович, а по вызову нашего государя, Павла Петровича. Почему в таком виде — объясню чуть позже, в приватной обстановке, нам еще многое надо обсудить...

Уже в кабинете командующего Лексей рассказал свою версию происшедшего заговора, причастности к ней высших чинов и о своей недавней встрече с государем. Ошеломленный услышанным, Траверсе долго молчал, а после спросил:

— Лексей Григорьевич, что вы намерены предпринять и чем я смогу помочь вам?

В словах адмирала все же чувствовалось сомнение, потому ответил:

— Возьмите роту десанта для охраны замка — ее сейчас практически нет, сам в том убедился, жизнь же государя в опасности от нового покушения. Вместе отправимся туда, вы получите дальнейший приказ от Его Величества.

— Но, насколько мне известно, государь не может говорить и писать — как же он отдаст приказ? — недоуменно заметил командующий, не отрывая пытливого взгляда от Лексея.

— Скажу я, а Павел Петрович подтвердит глазами или головой — двигать ими он может. Я вам уже говорил, что мы с ним понимаем друг друга без слов, вот и озвучу за него. Или у вас есть сомнение в моей чести?