Сын Войны, Дочь Хаоса

— О, я сомневаюсь, что местные Сетиты когда-нибудь позволят этим комнатам стать достоянием общественности, — сказал он. — Не тогда, когда есть информация о врагах фараона, морских змеях, и о тех, с блестящими глазами, которые сражались с ними. Мы бы не хотели, чтобы археологи слишком глубоко копались в этом.

На стенах висело множество компрометирующей информации. Зеленоглазые египтяне с обнаженными копьями сражались с людьми, чьи головы были похожи на угрей. Я предположила, что это было нелестное представление о Сетитах.

Папа подносил фонарик к каждому колодцу и переводил все важные на вид иероглифы, в то время как я сидела на полу и записывала то, что он говорил, в его ноутбук. После этого мы сфотографировали, как были расположены артефакты, затем надели перчатки и рассмотрели их, чтобы понять, дают ли они какие-либо подсказки о создании или уничтожении скарабеев.

Я осторожно передвигала фигурки из чёрного дерева, алебастровые шкатулки, золотые украшения, палочки с резными головами животных, миниатюрные лодочки, флаконы духов, украшенные стулья и слишком много других вещей, чтобы перечислить или запомнить. Я боялась, что уроню что-нибудь, и оно разобьётся и превратится в пыль. Мне было трудно осознать тот факт, что каждому объекту было тысячи лет. Я не могла как следует осмыслить такой промежуток времени.

Также было странно думать, что мои предки, как со стороны матери, так и со стороны отца, происходили из этого места. Я хотела бы знать их, хотела бы, чтобы какая-то часть их истории жизни была оставлена мне. Думая о них, мне захотелось завести новый дневник, захотелось записать историю своей жизни, чтобы она не растворилась в небытии уходящих лет, как у них.

Мы с отцом нашли среди артефактов множество резных скарабеев. Неудивительно. Они были так же священны для древних египтян, как кресты для христиан. Скарабеи ассоциировались с Хепри, богом само созидания. Они были знаком воскресения, жизни после жизни, потому что скарабеи появились из земли полностью сформированными.

Хепри часто изображался на фресках в виде человека с головой жука, что меня пугало, но, похоже, древние египтяне не возражали. Он был богом солнца, который каждое утро возрождался как молодое солнце, только что вышедшее из-под земли. Ежедневно он гонял солнце по небу как раз в тот момент, когда жук катал свой навозный шарик по земле и зарывал его в песок.

Лично я думала, что это довольно поэтичный взгляд на жука, который жил на какашках или, в последнее время, на плоти, но я думаю, что люди черпают смысл жизни везде, где могут.

Декоративные скарабеи были разбросаны по грудам артефактов; они были закреплены на кольцах, закреплены петлями на ожерельях, сидели на коробках и использовались в качестве печатей. В основном они были сделаны из зелёного камня. Это были крепкие маленькие чудовища, которые смотрели на нас с презрением.

Отец перевернул каждого скарабея, и я записала надписи, найденные на их нижней стороне. Некоторые, казалось, были не более чем талисманами на удачу и говорили что-то вроде: «Пусть Амон подарит хороший новый год». Папа показал мне пару сердечных скарабеев. Это были амулеты длиной от трёх до четырёх дюймов с надписями типа: «Его сердце истинно, он вышел из равновесия, и он не согрешил ни перед одним богом или богиней».

— Их кладут на грудь мёртвых, — сказал мне папа. — Это молитва о том, чтобы сердце не свидетельствовало против умершего, когда его или её действия будут осуждены Осирисом в загробной жизни.

Ещё долго после того, как мой отец убрал их, я думал о сердечных скарабеях. Человеку не нужно было ждать загробной жизни, чтобы его сердце свидетельствовало против него. Моё предало меня, влюбившись в Дейна. Может быть, и влюбившись в Джека. Почему я не могла влюбиться в нормального парня, который хотел хорошую, безопасную работу, которая никогда никого не подвергала бы опасности? Библиотекарь. Или шеф-кондитер.

Некоторые из скарабеев преподносили более таинственные послания. Один говорил: «Хорошо защищай нас, пока твоя работа не будет завершена и Хепри не призовёт роящееся облако домой». Мой отец снова и снова вертел его в руке в перчатке, пытаясь разгадать секрет того, как фараон планировал призвать скарабеев домой.

Когда мы извлекли всю информацию, какую смогли, из стен и артефактов, мы перешли к кувшинам. Вместе с другими нашими припасами мой отец притащил в камеры небольшой портативный рентгеновский аппарат. Он надеялся, что некоторые из кувшинов содержали папирусы, которые могли бы подсказать, как избавиться от скарабеев.

Поскольку нарушение печатей на банках привело бы к дальнейшему ухудшению состояния содержимого, египетские Сетиты не хотели, чтобы папа открывал какие-либо кувшины, если он не был уверен, что в них содержится папирус. Если бы он нашел что-нибудь с папирусом внутри, египетские Сетиты устроили бы папе встречу с египтологом, который мог бы обработать и сохранить хрупкое содержимое.

Тащить рентгеновский аппарат по узким туннелям было мучительно, особенно когда он обладал сомнительной эффективностью в выявлении того, что было в кувшинах.

— Если бы твоя мама была здесь, — сказал папа, во второй раз пытаясь получить чёткую картинку внутри одной банки, — она могла бы использовать своё зрение для этого. Ей потребовалось бы три секунды, чтобы определить, был ли папирус внутри, и она тоже могла бы записать то, что видела на каждом листе бумаги, — он рассмеялся горьким смехом над самим собой. — Но тогда, я не думаю, что она помогла бы мне.

Мне не нравилась мысль, что мама знала о скарабеях. Я вспомнила, как они кружились вокруг меня, когда я вслепую бежала со скалы. Я подумала о том, как они кусали Рорка. В тот день нас обоих могли убить.

— Маме не следовало столько всего держать в тайне.

Папа сделал паузу, в его глазах была боль, и он снова сосредоточился на том, чтобы поставить банку на рентгеновский аппарат.

— Не вини её. Полагаю, мы оба хранили свои тайны.

Если кто-нибудь критиковал маму, папа немедленно переключался в режим верного мужа.

— Несмотря на то, что мы любили друг друга, ни один из нас не любил группу другого. Мне было бы всё равно, если бы скарабеи нападали на Хорусиан. Я не могу винить её за то, что она чувствовала то же самое по отношению к Сетитам.

Я посмотрела на приземистые глиняные кувшины.

— Я могла бы попытаться заглянуть в них.

Папа поднял глаза.

— Что?

— Я владею хорусианским зрением.

Папа напрягся. Я не могла сказать, был ли он расстроен или просто удивлён.

— Кто-нибудь ещё знает?

Я покачала головой.

Он немного расслабился.

— Никому не говори. Никогда никому не позволяй видеть, как ты это делаешь, — его голос понизился до шёпота. — Если Сетиты узнают…

— Я знаю. Они могут убить меня, — я опустилась на колени перед кувшином.

Папа нервно выглянул из-за входа в гробницу.

— Лицом к стене, на случай если кто-нибудь войдёт.

За последние две ночи никто не заходил, и я сомневалась, что египетские Сетиты рискнут выйти из укрытия, чтобы проверить нас. Но я сделала то, о чём просил мой отец, повернувшись спиной к отверстию.

Я уставилась на кувшин, сосредоточившись так сильно, что даже не дышала. Через мгновение моё зрение сместилось, сфокусировалось, а затем я уставилась на мутно-коричневое содержимое кувшина.

— Содержимое тёмное, сделано из каких-то кристаллов…

— Наверное, мёд. Попробуй следующий, — папа указал на несколько больших коричневых кувшинов, которые он выстроил в ряд у рентгеновского аппарата.

Я переключила своё внимание на другой, а затем вздрогнула.

— Отвратительно. Я думаю, что это сморщенные органы.

— Скорее всего, просто мясо для подношения богам. Это не похоже на ритуальный кувшин-канопу.

Он был прав. Кувшины-канопы, кувшины, в которых хранились внутренние органы мумии, — были меньше и состояли из четырёх штук. Большинство кувшинов, которые я проверила, изначально содержали мясо, вино или мёд. Пикник для богов. Проверив более дюжины кувшинов, я, наконец, нашла маленький алебастровый с папирусом внутри.

— Ты можешь это прочесть? — спросил папа.

Я попыталась, но папирус был плотно свёрнут вместе с символами, обращенными внутрь, так что я видела их задом наперёд. Это усложняло задачу вдвойне, потому что иероглифы могут быть написаны строками или столбцами в любом направлении. Именно ориентация символов говорит вам, в какую сторону их читать. Кроме того, было трудно следить за написанием вокруг кривых. Я бы прочитала несколько символов, а затем потеряла нить, прыгая между уровнями. Чем больше я пыталась сосредоточиться, тем больше иероглифы сливались воедино. Всё это было разрозненно.

Путешествие по небу. Враги. Сражение, Амин-Ра, бог солнца, Смерть.

Должен был быть какой-то трюк, чтобы поддерживать моё зрение постоянным на одном уровне, но я не знала, что это сделать. Как и все мамины секреты, этот она забрала с собой. Я почувствовала укол гнева из-за того, что она никогда ничего не рассказывала мне о моей Хорусианской стороне. Она могла бы, по крайней мере, написать что-нибудь, чтобы я прочитала, когда стану старше. Она всегда беспокоилась, что враги найдут нас. Неужели она никогда не думала, что её может не быть рядом, чтобы дать мне необходимую информацию?

Наконец я закрыла глаза.

— Я не могу.

— Всё в порядке, — сказал папа. — Надеюсь, папирусы останутся невредимыми, когда эксперты развернут их.

Или он может распасться у них в руках.

Я открыла глаза и заставила Хорусианское видение включиться.

— Позволь мне попробовать ещё раз, — я должна была продолжать пытаться, ради Рорка, ради Джека. Я выбрала место в середине кувшина, которое, как я рассудила, должно было быть близко либо к началу, либо к концу свитка. Надеюсь, это только начало. Я сосредоточилась на уровне, цепляясь за него, чтобы не соскользнуть в другой слой. — Тут рассказывается о жизни и процветании фараона… любимого народом… его ответственности перед своими отцами и богами. Или, может быть, перед отцом, который является богом. В смерти он отправится в путешествие по небу. Там что-то говорится о том, чтобы подарить могущественный амулет своему сыну. Это поможет ему победить своего врага, — амулет. Это может быть о талисмане. От волнения моё зрение соскользнуло с уровня, и мне пришлось его восстановить. — Но сначала сокол должен съесть змею, — Хорусиане и Сетиты.

Мой взгляд скользнул по иероглифам, медленно продвигаясь вперёд.

— Кто-то должен подарить амулет богу солнца. Его дыхание убьёт врагов фараона, и Египет сохранит свою славу, — я взглянула на своего отца. — Я думаю, что речь идёт о талисмане, который убивает Хорусиан.

— Это не то, что мы ищем, — сказал папа, уже переключая своё внимание на что-то другое. — Что в этом кувшине?

Я заколебалась, опустошенная. Он был прав. Мы искали информацию о скарабеях, а не о талисманах. Я осмотрела кувшин, на который указывал папа.

— Там пусто.

Без комментариев он подвинул инкрустированный драгоценными камнями стул так, чтобы я могла видеть высокий кувшин из известняка за ним.

— А как насчёт этого?

Вместо того чтобы рассмотреть его, я перевела взгляд на своего отца, глядя поверх слоя его рубашки на кулон в виде глаза, который он носил после смерти моей матери. Я легко нашла его. Любой Хорусианин смог бы.

— Люсинда говорит, что неразумно носить око Гора. Это так же хорошо, как рекламировать то, кто ты есть.

— Мы с Люсиндой во многом не согласны, — он указал на кувшин, ожидая. — Вот этот?

— Что-то белое и зернистое.

Я вгляделась внимательнее, и содержимое банки увеличилось. Я не осознавала, что могу это сделать, и не была уверена, как мне это удалось. Зёрна превратились в кристаллы, и я сразу догадалась, что это такое.

— Соль.

Папа подошёл к последнему кувшину, маленькому, едва заметному за грудой резных коробок. Он осторожно отодвинул коробки в сторону.

Я снова посмотрела на его амулет.

— Как ты думаешь, где находится настоящий Талисман Адольфо?

— Надеюсь, в каком-нибудь безопасном месте.

У папы был тайник с реликвиями в банковском хранилище в Швейцарии, о чём он не говорил. Он может быть среди них.

— Ты когда-нибудь искал его?

Он поставил коробку на пол.

— Я не буду тем, кто выведет это на свет. И ты тоже не должна пытаться его найти. Вы с Рорком наполовину Хорусиане. Всё, что убьёт их, может убить и тебя тоже. Лучше поработать над тем, чтобы найти способ избавиться от скарабеев.

Даже если бы талисман не убил нас с Рорком, я бы не хотела уничтожать всех Хорусиан. Разве это не было бы так же плохо, как то, что Хорусиане делали сейчас, пытались уничтожить всё население Сетитов? И, кроме того, я беспокоилась о том, что сделали бы Сетиты, если бы не было Хорусиан, которые держали бы их в узде. Люсинда хотела, чтобы Сетиты заняли подобающее им место, правя миром. Это был не тот мир, который я хотела.

Последняя банка была полна золотых украшений. Бесценное сокровище, которое было абсолютно бесполезно для нас.

* * *

Когда мы не бродили внутри пирамид, папа работал в импровизированной лаборатории, которую устроил в нашем гостиничном номере. Он анализировал, какая именно часть плоти Сетитов привлекла скарабеев. Он вернулся в отель с кусками я-не-хотела-знать-чего и заставил меня помахать ими над террариумом и записать реакцию скарабеев.

Папа сразу понял, что эксперименты должна была проводить я. Хотя скарабеи не реагировали на папу с тем пылом, который они проявляли, когда рядом был Рорк или кто-то из Лечеминантов, они всё равно немного реагировали на него. Время от времени, когда он приближался, один или два жука появлялись из-под земли и поднимали свои антенны в воздух, как будто они подозревали, что рядом находится Сетит.

Скарабеи наиболее сильно, быстро и яростно реагировали на кровь, но они могли чувствовать любые клетки Сетита. Кожа, мышцы, волосы, слизь, слюна, что угодно.

— Это объясняет, — бесстрастно сказал папа, — почему большая часть скарабеев отправилась за Уитонами в наш лагерь. Они появились после битвы с Хорусианами и у них были открытые раны.

Пока папа записывал эти данные, я написала Рорку и Джеку и попросила их случайно не порезаться.

Поскольку скарабеи не реагировали на меня, папа продолжал брать у меня кровь и отрезать кусочки моих волос, ногтей и кожи, чтобы посмотреть, как мой генетический материал отличается от образцов Сетита и нормальной человеческой популяции. На клеточном уровне у меня были определённые характеристики и ДНК, но жуки думали, что я нормальный человек.

Жаль, что они не смогли написать мне рекомендательное письмо. Возможно, когда-нибудь я захочу снова стать нормальным человеком.

— Это потому, что я не принимала эликсир, — в сотый раз сказала я отцу.

— Очень может быть, — сказал он, — но я не могу сказать этого, исследуя твою кожу или кровь под предметным стеклом. Как я могу скрыть запах эликсира в кровеносной системе, если я не могу найти доказательств того, что он там есть? Я даже не уверен, как мы впитываем эликсир. Он попадает в наш кровоток, а не в желудок, но после этого… ну, было не так много врачей, которые проводили исследования того, как функционируют наши тела. Неудивительно, что на такого рода исследования тратится мало денег, особенно когда они должны проводиться в тайне.

Я была удивлена, что Сетиты когда-либо становились врачами, поскольку это была профессия, которая спасала жизни, а не отнимала их. Потом я поняла, в чём привлекательность, врач Сетит мог убивать пациентов и обставлять это как смерть от других причин.

Чтобы проверить мою теорию об эликсире, папа принёс в отель пузырёк с ним. Я не спрашивала, где он его взял. Я даже не хотела на это смотреть. Это напомнило мне, что, спасая своего брата и своего рода жениха от плотоядных скарабеев, я обрекаю других людей на смерть.

И всё же, как я могла не попытаться помочь Рорку и Джеку? Некоторые из моих худших кошмаров были о них, покрытых стаями голодных жуков. Семья была самой важной вещью, разве меня не всегда этому учили? Я должна была быть предана своей семье.

Скарабеи не отреагировали на запах эликсира, и они не пошевелились, когда я позволила капле упасть в их резервуар. Это не добавило большой поддержки моей теории о том, что скарабеи находят Сетитов из-за эликсира. И всё же я не могла отказаться от этой гипотезы. Я постоянно ломала голову над этой проблемой в глубине души.

Чисиси приходил в наш отель каждый день, выясняя, нужно ли что-то отцу. Он приносил нам еду и покупал принадлежности для папиной работы. Когда папа не смотрел, Чисиси смотрел на меня так, что это граничило с издевательством. Однажды он улыбнулся и сказал:

— У американских девушек нет сопровождающих, да? Вы все ведете себя как та певица, Леди Гага.

За исключением того, что очень немногие из нас пели на сцене в пылающих бюстгальтерах.

Однажды он сказал:

— Я вижу фотографии лигера в Интернете. Наполовину лев, наполовину тигр. Комбинация, как у тебя, да? Ты напоминаешь мне лигера.

Я хотела сказать ему, что видела фотографии мулов в Интернете, а затем сказать, какую половину этого гибрида он мне напомнил. Но я этого не сделала. Я просто избегала его, как могла. Чего, как оказалось, было недостаточно.

ГЛАВА 24

Через неделю мы выехали из отеля в Каире. Мы набили террариум, как могли, положили его в заднюю часть фургона Чисиси, и он отвёз нас за 400 миль4 в отель «Шератон» в Луксоре. На следующий день Чисиси, папа и я поехали в Карнак. Я несколько раз бывала в Карнакском храмовом комплексе, поэтому знала, что мы там увидим.

Десятки сфинксов с бараньими головами выстроились вдоль дорожки к высоким стенам, огибающим территорию, в большинстве мест разрушившиеся, в других почти разрушенные. Карнак был крупнейшим древним религиозным объектом в мире, построенным в течение двух тысяч лет. Каждый фараон хотел добавить в комплекс что-то более грандиозное и внушающее благоговейный трепет, чем его предшественники, поэтому он превратился в смесь храмов, часовен, пилонов, обелисков и других зданий. Там даже было своё собственное священное озеро, где жрецы очищали дух.

Рамзес II везде, где только мог, оставил свой след. Он не только вырезал имена других фараонов и заменил их своими собственными, он вырезал своё собственное имя глубже, чем все остальные, чтобы будущим фараонам было трудно стереть его из памяти. Одна целая стена рассказывала историю о том, как он в одиночку разгромил всю хеттскую армию. Только он и его верный конь.

Гипостильный зал в округе Амон-Ра был одним из самых знаковых памятников Египта. Он состоял из ста тридцати четырёх колонн в шестнадцать рядов, занимавших площадь в пятьдесят тысяч квадратных футов. Колонны посередине были двенадцати футов в диаметре, больше, чем некоторые мои спальни, и семидесяти футов в высоту. Идти между колоннами было всё равно, что блуждать по монолитным каменным рядам кукурузы.

Наша поездка в храмовый комплекс закончилась скорее большим спектаклем, чем можно было бы подумать. Группа Сетитов вела бизнес неподалёку, вела, пока пару месяцев назад их не убили скарабеи. Мой отец смутно представлял, что это за бизнес, и говорил мне только, что они иногда занимались бизнесом на территории храма.

Поскольку Хорусиане знали, что Сетиты часто посещают это место, они засеяли территорию скарабеями. За одну ночь было убито семь Сетитов, четверо храмовых стражников и двое мужчин, которые отправились на территорию, чтобы встретиться со стражниками. Седьмым убитым человеком была жена одного из мужчин. Когда он не вернулся домой и не перезвонил ей, она отправилась на территорию храма, чтобы найти его. Она разговаривала по телефону с миссис Асуан, когда на неё напали. Так Сетиты узнали, что скарабеи вернулись в Египет.

Семья Асуан скрыла эти смерти. Они не хотели, чтобы кто-нибудь задавался вопросом, как люди попали на территорию храма посреди ночи. Они послали Чисиси и ещё пару не-сетитов, чтобы забрать тела.

Папа был обеспокоен и, я подозревала, болезненно любопытен тем, отреагируют ли скарабеи, которые всё ещё были зарыты на территории храма, на нас. Я сказала, что они этого не сделают. Скарабеи в нашем отеле в основном игнорировали нас, несмотря на ДНК Сетитов.

— Скарабеи в нашем отеле, — сказал папа, перепроверяя оборудование в своём рюкзаке, прежде чем выйти из фургона, — могут не указывать на остальную популяцию скарабеев. Точно так же, как отдельные вирусы гриппа различаются по силе, возможно, мы смогли поймать скарабеев, потому что они не были так бдительны по своей природе, как их коллеги. Скарабеи здесь могут бурно отреагировать на нашу ДНК.

Веселая мысль. Иногда я просто обожала науку.

Папа хотел прочитать некоторые иероглифы в Карнаке, а также некоторые иероглифы в туннелях, ведущих к храмовому комплексу, поэтому он решил проверить скарабеев постепенно. Пока я ждала в фургоне, он и Чисиси обошли территорию по периметру, чтобы посмотреть, не вызвала ли близость отца рой. Если бы это произошло, он был наготове с порцией Альтовенено, кислородным баллоном и огромным пластиковым пакетом на молнии, в который он мог бы залезть. Чисиси носил в рюкзаке баллончики со спреем от насекомых.

Я сидела в горячем фургоне, наблюдая за проезжающим транспортом и теребя свой телефон, пока ждала, когда они вернутся. С папой всё будет в порядке, сказала я себе. Он не принимал эликсир двадцать лет. Должно быть, это уже вышло из его системы. Но я не была уверена. Моя теория об эликсире может оказаться неверной. И может ли человек действительно полагаться на пластиковый пакет для обеспечения безопасности? В анналах истории очень немногие люди были обязаны своей жизнью пластиковым пакетам.

Мимо проехали запряженные лошадьми коляски для туристов. Торговцы толпами выходили на улицу, торгуя драгоценностями эпохи, футболками, пластиковыми сфинксами и плюшевыми игрушечными верблюдами. Посмертная маска короля Тутанхамона была воспроизведена на всём, от пляжных полотенец до серёжек. Фараоны мечтали о бессмертии, но я сомневаюсь, что они когда-либо представляли себе, что оно будет таким.

Наконец отец и Чисиси вернулись.

— Никаких признаков скарабеев, — сказал папа, и, казалось, он был искренне удивлён этим фактом. — Давай приступим к работе.

Чисиси высадил нас через несколько улиц. Семья Асуан дала папе ключ от заколоченного магазина ковров, который был прикрытием бизнеса мёртвых Сетитов. Поскольку Чисиси не был Сетитом, ему не разрешили пойти с нами. Папа даже не сказал ему, что мы делаем, только то, что ему нужно было забрать нас, когда мы позвоним.

Внутри магазина комнаты стояли в пыльном заброшенном состоянии. Призрак благовоний печально плыл в воздухе. Замысловатые ковры ручной работы были разложены на столах, развешаны по стенам и лежали стопками, кучами драгоценных камней. Я задавалась вопросом, что будет с ними теперь, когда их владельцы мертвы. Возможно, Асуаны передадут это место Чисиси для торговли. Я могла представить его здесь, скользкого, как сироп, торгующего товарами для туристов.

Мы с папой спустились в тускло освещенный подвал. Он снял коврик с задней стены и отодвинул кусок панели, открывая вход в туннель. Мы включили фонарики и вошли внутрь. Туннель имел ответвления в несколько направлений. Один вёл в пустую гробницу. Мы проигнорировали этот путь и пошли по другому в сторону Карнакского храма.

Здесь не осталось никаких артефактов. Папа сказал мне, что всё ценное было украдено, когда вторглись персы. Сетиты нашли здесь только шабти, которые теперь хранились в личной коллекции семьи Асуан.

Шабти были статуэтками слуг, которые якобы волшебным образом преображались в следующей жизни, чтобы у дорогих усопших всё ещё был персонал, выполняющий их приказы. Что сделало эту гробницу интересной для моего отца, так это то, что некоторые из найденных здесь шабти были в форме скарабеев.

Мы шли по туннелю, фотографируя фрески и иероглифы, чтобы он мог изучить их в отеле. Битвы между Гором и Сетом охватывали несколько стен, показывая, как Сет разрывает один глаз Гора на куски. После этого Ра волшебным образом снова собрал всё воедино. История войны между Сетом и Гором была знакома большинству египтян. Они просто не понимали, что она всё ещё продолжается.

Двигаясь по коридору, я думала о смерти. Трудно не делать этого, находясь в могиле. Я сказала Джеку, что хочу состариться и умереть, как все остальные, но хотел ли кто-нибудь этого на самом деле? Если бы существовал вариант бессмертия, который не предполагал убийства людей, согласилась бы я на это?

Может быть, Джек был прав насчёт того, что люди от природы хотят жить вечно. Разве не поэтому фараоны наполнили Египет своими статуями, почему они высекли свои подвиги в камне? Разве я не делала то же самое, ведя дневник? Я хотела сохранить часть себя навсегда.

Ладно, может быть, я и хотела бессмертия, немного, но я подвела черту под мумификацией. Я бы не стала складывать свои внутренние органы в соответствующие кувшины в надежде, что смогу использовать их позже.

Я прошла мимо фрески, изображающей фараона, поражающего врага. Искусство поражения фараонов очень ценилось в Древнем Египте. Очевидно, это было популярное занятие. Я мысленно вздохнула. Все фараоны когда-то были такими могущественными, а теперь они были не более чем картинами на стенах и завернутыми костями в музеях. Время сделало это с памятью каждого. Мне было интересно, сколько лет проживёт Джек после моей смерти. Сто? Тысячу? Вспомнит ли он меня через столетия?

Мы с папой добрались до конца туннеля. Мы поднялись по ступенькам, которые вели в небольшую круглую каменную комнату. На двери было две деревянные балки, одна из которых шла горизонтально сверху, а другая — снизу. Очевидно, современные дополнения.

— Где мы находимся? — прошептала я.

Приглушённые звуки туристической болтовни просачивались в комнату.

Папа указал на щели света, обрамлявшие изогнутую каменную дверь.

— Мы в колонне в Карнаке.

— Нет, — сказала я.

Не потому, что я думала, что он лжёт. Я просто не думала, что это возможно. Колонны были цельными. По крайней мере, так должно было быть. Я подошла к двери и посмотрела в одну из щелей. Я могла видеть часть другой огромной колонны. Её поверхность была изношенной, неровной, в основном со стертыми иероглифами безразличной рукой времени. И всё же я узнала это место. Мы были в Гипостильном зале Карнакского храма. Пока я наблюдала, мимо прошли двое жителей запада в бейсболках.

Я выпрямилась и повернулась к папе.

— Дико.

Папа указал на дверь.

— Эти балки действуют как засовы, чтобы странствующий турист случайно не прислонился к колонне и не упал внутрь.

— Но Сетиты используют его?

— Только ночью. В другое время тут слишком много туристов, — папа помолчал, потом поправился. — Сетиты использовали его раньше. Единственные, кто достаточно глуп, чтобы сейчас приблизиться к этому месту — это ты и я, — он жестом пригласил меня подойти ближе к двери. — Садись. Я хочу посмотреть, не потревожит ли наш запах скарабеев.

— Ты думаешь, они могут учуять нас через каменную стену?

— Воздух входит и выходит. У скарабеев очень развито обоняние.

Я села перед дверью и снова прильнула глазом к одной из щелей.

— Как мы узнаем, отреагируют ли скарабеи?

— Мы услышим крики людей.

Надежный признак.

Мы с папой прождали полчаса. Никто не кричал. Ни один скарабей не полетел к столбам в поисках входа. Если бы появились жуки, мы бы распылили инсектицид на любого, кто попытался бы протиснуться сквозь щели, а затем быстро унесли его обратно в магазин ковров.

— Интересно, — сказал папа. — Возможно, ты всё-таки права насчёт эликсира.

— Значит ли это, что ты скажешь Рорку, чтобы он перестал его принимать?

— Это означает, что мы на один шаг приблизились к поиску ответов.

Я разочарованно хмыкнула.

— Приём эликсира может убить его.

— Так было всегда, с тех пор как были созданы Хорусиане, — папа встал, взвалив рюкзак на плечи. — Трудно оторвать людей от вещей, которые могут их убить: сигареты, алкоголь, наркотики, переедание, недостаток физических упражнений…

— Это не одно и то же, — сказала я. — Эти вещи убивают тебя медленно, — возможно, это было небольшое отличие, но всё же оно имело значение.

Папа протянул руку, чтобы помочь мне подняться.

— Полтора года назад Рорк узнал, что может жить вечно. Ты думаешь, он откажется от этого только потому, что у нас есть теория об эликсире?

Нет, я так не думала. И этот факт заставил меня почувствовать себя беспомощной.

* * *

В ту ночь, после того как толпы туристов ушли, мы направились в Долину Царей. Папа надеялся получить здесь как можно больше информации о скарабеях. Он приберег это напоследок, потому что сюда было труднее всего проникнуть.

Чисиси повёз нас вверх по холмам, обесцвеченным, бледным и голым, как песок. Они упирались в отвесные скалы, а затем на вершинах скал возвышались ещё холмы. Прожекторы освещали местность. Лучи света омывали землю, превращая её в лоскутное одеяло из яркого и тёмного.

Чисиси подвёз нас как можно ближе к гробницам, чтобы никто не увидел нашу машину, а потом мы с папой вышли и направились к квадратному зданию у входа. Мы не успели далеко уйти, так как к нам подошли двое охранников в форме. Они были высокими, широкоплечими и держали полуавтоматические винтовки. Прекрасно.

Мужчины направились к нам с видом квалифицированных авторитетов.

— Экспонаты зак… — прежде чем охранник закончил фразу, папа ошеломил его. Я ошеломила другого. Мужчины тупо уставились на нас, в их глазах не было понимания.

Мы прошли мимо, направляясь к гробницам.

— Поторопись, — сказал папа. — У нас впереди долгая ночь.

У нас впереди было много долгих ночей. Более шестидесяти гробниц были прорыты в известняке в Долине царей. На каждой была надпись ДЦ-Долина Царей, и затем номер. На большинстве гробниц было миллион или более надписей или рельефов. Я задавалась вопросом, сколько раз мы могли бы ошеломить охранников, чтобы они ничего не заподозрили.

Мы столкнулись и позаботились ещё о двух охранниках, прежде чем добрались до самой большой гробницы, ДЦ5. В ней было более ста двадцати комнат и коридоров, простиравшихся под землёй, как в каком-то торговом центре для мёртвых. Рамсес II построил его для своих сыновей, и Рамсес II был очень плодовит. Историки предполагают, что он был отцом более ста детей.

Сначала археологи думали, что ДЦ5 — это всего лишь небольшая гробница. Столетия наводнений заполнили её камнями и щебнем, скрыв её размер. Археологи начали раскопки только в 1996 году. Мой отец не видел некоторых новых раскопок.

Вход в гробницу преграждала современная металлическая дверь. Папа достал из кармана связку ключей, вставил один, и дверь распахнулась. Это заставило меня задуматься, был ли у Сетитов доступ вообще ко всему в Египте. Когда мы вошли внутрь, папа протянул мне карту. На ней были показаны комнаты и коридоры, которые уже обнаружили археологи, и ещё дюжина других, о которых знали только Сетиты. План состоял в том, чтобы сфотографировать как можно больше фресок и иероглифов. Я плохо разбиралась в картах и жалела, что GPS не работает под землёй. С моим везением я могла бы заблудиться в какой-нибудь тёмной, жуткой подземной гробнице.

Мы осторожно спустились по лестнице, держа в руках фонарики. Наши рюкзаки были набиты фотоаппаратами, ноутбуками, перчатками, запасными батарейками: всем, что, по мнению отца, могло нам понадобиться. В том числе, вероятно, незаконный пистолет в одном из карманов.

— Не для использования, — сказал он мне, когда упаковывал его. — Просто на случай, если мне понадобится пригрозить кому-нибудь.

Я сомневалась, что охранники с их полуавтоматикой будут настолько напуганы его пистолетом.

Внутри коридора ДЦ5 перила вели вниз. Мы пересекли мост над ямой, которую древние каменотёсы вырубили, чтобы грабителям было труднее добраться до сокровищниц. Ямы не сработали. Почти все гробницы были ограблены.

Воздух стал холоднее, более влажным. Пахло землёй и каким-то химическим веществом, вероятно, чем-то, что использовали экскаваторы. Наши шаги эхом отдавались в коридорах. От этого звука мои нервы были на пределе. Большая часть гробницы не была секретной. Охранники могли войти, чтобы осмотреть помещение в любое время.

Чтобы отвлечься от подобных мыслей, я подняла глаза к потолку. Ряды золотых богов и богинь пересекали тёмно-синее небо.

Как яркий цвет сохранялся все эти годы?

Мы добрались до пустой комнаты. Папа отошел в угол, достал монтировку и вставил её в выемку в полу. Я видела, как он делал это в пирамидах. Пол выглядел так, словно состоял из сплошных каменных блоков, но некоторые из них были всего лишь плоскими люками, скрывавшими входы в туннели. Плита сдвинулась, открыв узкую лестницу на подземный уровень.

Мы спустились по ней, сжимая фонарики, и встали на неровные камни. Лестница вела в другой коридор, стены которого были украшены застывшими процессиями древних египтян и рядами иероглифов. Мой отец проигнорировал их и зашагал по коридору, пока не оказался в большой комнате. Она была почти пуста, за исключением низкого каменного стола, который мог быть алтарем или местом для саркофага. Папа сбросил рюкзак и поставил его на землю.

— Я собираюсь сфотографировать эту комнату, а затем перейду к следующим двум соседним.

Он достал ручку и нарисовал стрелку на моей карте.

— Мне нужно, чтобы ты сфотографировала этот коридор, весь путь до конца, — он обошёл две комнаты в конце коридора. — Тогда мы пройдём через эти комнаты. Если я не встречу тебя там, я буду где-нибудь в… — он нарисовал ещё одну стрелку, — в этом коридоре. Если ты всё ещё не сможешь меня найти, просто продолжай фотографировать, возвращаясь к лестнице. Встретимся там в четыре.

Я кивнула, проверяя время на часах. Гробницы снова откроются в шесть.

— Ровно в четыре, — подчеркнул он. — Мы не можем заставлять Чисиси ждать слишком долго, иначе власти зададутся вопросом, почему он сидит в своей машине перед закрытым заведением.

— Я буду там, — сказала я, а затем пробормотала: — Если только я безнадёжно не заблужусь.

Папа никак это не прокомментировал. Он уже доставал фотоаппарат из рюкзака.

Я побрела по коридору, останавливаясь на каждом шагу или около того, чтобы сделать снимки. Поначалу всё было неплохо. Я слышала, как папа ходит по своей комнате, и видела, как свет его фонарика проникает в коридор. Но вскоре я оказалась слишком далеко, чтобы видеть или слышать его. Стены казались темнее, и всё казалось неестественно тихим. Иногда я слышала отдалённые скрипящие звуки. Первые несколько раз, когда это случалось, я водила лучом фонарика по коридору, пытаясь найти источник шума. Фрески входили и выходили из тени, создавая впечатление, что люди просто перестали двигаться, как будто они играли в какую-то двухмерную версию салочек.

Я старалась не вспоминать фильмы ужасов, где мумии и различная нежить выскакивали из темноты, чтобы убивать людей. Папе не следовало позволять мне смотреть такие вещи по телевизору, когда он знал, что в реальной жизни я буду бродить по гробницам.

Я решила, что звуки должны быть такими же, какие издают дома, когда дерево и металл остывают или нагреваются: простое расширение и сжатие. Пройдя дальше по коридору, я сделала ещё несколько снимков. Проклятие Осириса было написано на каждом дверном проёме: Смерть приходит на крыльях к тому, кто входит в гробницу фараона.

Наверное, крылья скарабея.

Я подошла к новой фреске и провела по ней фонариком. Люди в белых одеждах неторопливо шли вдоль стены, служа фараону, который вечно сидел, удобно устроившись на своём троне. Слуги отдавали дань уважения своему правителю, но также внимательно следили за мной. Человек с птичьей головой сидел в лодке, в то время как птица с человеческой головой летела над головой в соседней секции. Я могла бы придумать сделку, которая действительно хорошо сработала бы для них обоих.

Я была рядом с комнатой, которую мой отец обвел на карте, поэтому я заглянула внутрь. Один щелчок моего фонарика показал, что это погребальное хранилище. Богато украшенные сундуки, резные стулья, статуи и ряды банок были сложены у стены. Новизна прикосновения к этим древностям исчезла. На то, чтобы всё сделать, у нас ушли бы недели. Что означало много проходов мимо вооружённых охранников и вокруг тёмных, скрипучих гробниц.

Я уставилась на груды бумаг. Почему никто из членов королевской семьи никогда не собирался легкомысленно для своих путешествий в загробную жизнь? Я имею в виду, я понимала, зачем они хотели взять еду, но что они планировали делать с кучей статуй бабуинов?

Я услышала ещё один шум, на этот раз, похоже, доносившийся из коридора.

— Папа? — крикнула я и направила фонарик сначала в одну сторону, потом в другую.

Только понимающие взгляды египтян на фресках вернули мой взгляд.

Шум не мог исходить от вооружённых охранников. Они бы бегали и кричали. Пространство и ограничение, сказала я себе. Я одна. Ну, за исключением получеловека-полузверя в натуральную величину, нарисованного на следующей части фрески. Действительно, такого рода картины, должно быть, вызывали у древнеегипетских детей кошмары. Почему художники не могли нарисовать красивые картины загробной жизни? Деревья и сады. Милые маленькие котята. В конце концов, у египтян были кошки. Они почитали их, даже потрудились их мумифицировать.

Я заставила себя сосредоточиться на съёмке и сделала ещё несколько снимков. Каждый раз, когда гасла вспышка, я на мгновение была ослеплена, уязвима. Я ненавидела эти несколько секунд.

Египетская гробница хорошее место для смерти только в том случае, если вы являетесь фараоном, для которого она была построена. А может быть, исключений и не было. Я не собиралась жить в одной комнате с кем-либо из умерших, а это означало, что чем скорее я уберусь отсюда, тем лучше.

Мой фонарик осветил фигуры на фреске передо мной. На фреске воин с ярко — зелёными глазами смотрел на меня в ответ. Горящие глаза Хорусиан. Я почти видела самодовольство на его лице, выражение, которое говорило, что он идёт за мной. Или, по крайней мере, такие, как он.

Позади меня что-то скрипнуло. Шаги.

Я резко обернулась. Ничего. Коридор был пуст. Мне нужно было перестать пугать себя.

Я закончила с одной стеной и завернула за угол в другой коридор. На фреске передо мной был изображен Анубис — парень с головой шакала, ведущий мужчину в процессии. Он был покровителем мёртвых и богом бальзамирования. Да, бальзамирование было настолько важно, что у него был свой собственный бог. Хотя его работа, вероятно, не снискала ему большого уважения на вечеринках бога после работы.

Я отступила назад и повела фонариком вдоль стены, изучая её. Я достаточно знала о египетском искусстве, чтобы понять суть этой истории. Этот человек был мёртв, и боги судили его в загробной жизни. С одной стороны весы держали его сердце, а с другой, перо — символ Маат, богини истины и справедливости. Если бы сердце этого человека было отягощено чувством вины, оно было бы тяжелее пера, и чаша весов склонилась бы в сторону его проклятия. У весов стояло чудовище, готовое проглотить сердце мужчины, если оно окажется недостойным.

Слова одного из сердечных скарабеев пришли мне на ум, и я пробормотала их вслух:

— Пусть моё сердце не свидетельствует против меня.

Я почувствовала острую боль в шее сбоку. Что-то ужалило меня. Я провела рукой по шее, и что-то упало. Что это было? Скарабей? Может быть, кто-то из них жил в гробницах, и они всё-таки решили, что я Сетит.

Я повела лучом фонарика по воздуху, чтобы посмотреть, смогу ли я что-нибудь заметить.

Я заметила. Но только не скарабея.

В соседнем дверном проёме стоял парень. Он смотрел на меня горящими зелёными глазами. Я ахнула, пораженная, затем моргнула, чтобы убедиться, что вижу правильно. В нём нельзя было ошибиться. Дейн шёл ко мне.

Я сделала шаг назад, споткнувшись. Мне нужно было закричать, чтобы предупредить отца. Я хотела, но каким-то образом стены вокруг меня стали размытыми. У меня так закружилась голова, что звук застрял у меня в горле. Я прислонилась к стене. Чтобы оставаться в сознании, мне потребовались все силы.

Дейн был одет в джинсы и футболку. Его волосы были растрёпанными и волнистыми, как после школы, когда я проводила по ним пальцами. Он неторопливо подошёл ко мне, на расстояние шёпота.

— Ты думаешь, твоё сердце будет свидетельствовать против тебя, Эйслинн?

Как он сюда попал? Как он мог так спокойно спрашивать меня, готова ли я умереть?

Я поняла, что за жжение было у меня на шее. Дейн выстрелил в меня каким-то ядовитым дротиком. Я моргнула, пытаясь успокоить мир. Я всё равно пошатнулась. Фонарик выпал из моей руки и со стуком упал на пол. Круг света закружился на камне. Всё остальное потемнело. Всё, что я могла видеть, — это бледный свет зелёных глаз Дейна.

Я споткнулась и почувствовала, как его руки поддерживают меня. Я умру в могиле. Оставит ли он моё тело здесь, чтобы его когда-нибудь нашли вместе с остальными мертвецами? Пойдёт ли он за моим отцом?

Мои последние мысли не были глубокими, даже не имели смысла. Я была вне себя от того, насколько это было несправедливо. В то утро я приняла свой Альтовенено.

ГЛАВА 25

Я очнулась на полу. Я не могла понять, что меня окружает: столы, книжные полки, компьютеры, флуоресцентные лампы. Карты были приклеены к деревянным панелям на стене. Я была где-то в офисе, но понятия не имела, почему. У меня болели руки. Когда я попыталась пошевелить ими, то поняла, что они связаны у меня за спиной. Потом я всё вспомнила и резко проснулась.

— Ты ведь не вырубаешься надолго, не так ли?

Я повернулась на голос, хотя уже знала, кто это был, Дейн. Он и ещё один парень стояли рядом с ближайшим столом. Второму мужчине с тёмными, коротко остриженными волосами и мускулистыми руками было, вероятно, около тридцати.

Дейн посмотрел на меня с удивлением.

— Я вколол тебе столько транквилизатора, что ты должна была отключиться на целый день.

Я попыталась сесть. Металлические наручники сковывали мои ноги.

— Где мой отец? Что вы с ним сделали?

— Хотел бы я тебе сказать, — у второго парня был сильный нью-йоркский акцент. — Когда твой отец начал стрелять в нас, мы ушли вместе с тобой. Мы не хотели, чтобы он продырявил древние фрески, — парень неодобрительно покачал головой. — Египетское правительство рассердится, если когда-нибудь обнаружит эти проходы.

Я испустила внутренний вздох облегчения. По крайней мере, они не убили моего отца.

Я натянула наручники, которые удерживали мои руки за спиной. Они вообще ничего не давали. Мой взгляд упал на Дейна. Он наблюдал за мной, но без триумфа, которого я ожидала.

— Так почему же ты не убил меня?

Он ответил медленно:

— Мы решили, что в этом нет необходимости.

Житель Нью-Йорка усмехнулся.

— Оказывается, Дейн-сентиментальный тип. Либо так, либо он оставил тебя в живых на случай, если ему понадобится пара для похода на выпускной.

Дейн впился взглядом в жителя Нью-Йорка. Парень был слишком занят, разглядывая меня, чтобы заметить. Он сел в своё кресло, заставив его протестующе заскрипеть.

— Нужно еще раз ей вколоть. С ней будет меньше проблем, если она отключится.

Дейн покачал головой.

— Я уже дал ей максимальную дозу. Небезопасно колоть еще.

Я ещё раз бесполезно дёрнула наручники.

— Что ты собираешься со мной делать?

— Хороший вопрос, — житель Нью-Йорка порылся в каких-то бумагах на столе. — Мы должны найти место, куда её поместить.

— Что не так с этим местом? — спросил Дейн. — Так будет легче присматривать за ней.

— И труднее выполнить какую-либо работу. Примерно через две секунды она начнёт кричать или плакать, или и то и другое вместе.

Я не планировала делать ни то, ни другое, но как только житель Нью-Йорка сделал это предсказание, я поняла, что могу оказаться в месте, где люди могут меня услышать. Сделав глубокий вдох, я закричала:

— Помогите!

Затем, на случай если это было непонятно, я тоже выкрикнула это слово по-арабски.

Житель Нью-Йорка указал на меня.

— Видишь?

— Это не принесёт тебе никакой пользы, — сказал мне Дейн. — Никто тебя не услышит.

Прежде чем они успели сказать что-то ещё, дверь распахнулась, и миссис Брекенридж ворвалась внутрь. Очевидно, она меня услышала.

— Эйслинн уже проснулась? — она скользнула ко мне, сочувственно улыбаясь, как будто я была потерянным щенком, а не их пленником. — Ты голодна? Не хочешь ли чего-нибудь поесть или попить?

Я уставилась на неё, вспоминая печенье, которое она мне испекла. Его она предлагала сейчас? Она собиралась приготовить что-нибудь перекусить после школы? Мне снова захотелось закричать, на этот раз истерически.

Житель Нью-Йорка небрежно записывал что-то на лежащей перед ним бумаге.

— Нам нужно какое-нибудь укромное место, чтобы спрятать её.

Я брыкалась ногами, используя всю свою силу, чтобы разорвать путы.

— Отпустите! Меня! Немедленно!

— Никто не пользуется комнатой отдыха, — миссис Брекенридж указала на Дейна. — Почему бы тебе не отвести её туда? Вы двое сможете поговорить.

Наручники на лодыжках впивались в кожу каждый раз, когда я брыкалась. Я позволила своим ногам обмякнуть и хмуро посмотрела на них.

— Вы не можете просто похитить меня. Мой отец сообщит об этом властям.

Без дальнейших обсуждений Дейн наклонился и поднял меня, как будто я ничего не весила. Он направился через комнату, и миссис Брекенридж пошла с ним открывать дверь.

— Если ты меня не отпустишь, — сказала я, дёргая головой, чтобы убрать с лица выбившуюся прядь волос, — тебя будут искать полицейские из обеих стран.

Миссис Брекенридж убрала прядь волос мне за ухо. Тихим, материнским голосом она сказала Дейну:

— Дай мне знать, если Эйслинн понадобится воспользоваться туалетом, и я помогу ей.

— Отпустите меня немедленно! — я снова закричала и продолжала кричать всю дорогу по коридору и в комнату отдыха. Я также попыталась пнуть Дейна. Он обхватил одной рукой мои икры, так что я не могла сделать ничего, кроме как дёргаться в его объятиях.

Дверь в комнату отдыха была открыта, так что ему не пришлось отпускать меня, чтобы взяться за дверную ручку. Он вошёл внутрь, пинком захлопнул дверь, затем плюхнул меня на диванчик в одном конце комнаты. Место было заполнено весёлыми оранжевыми столами с подходящими пластиковыми стульями. У противоположной стены стояли холодильник, стойка и несколько микроволновых печей. Рядом с ними стояли два торговых автомата, один с содовой, другой с автоматами для закусок. Я взглянула на это место и почувствовала, как смех клокочет у меня в горле. Вероятно, это был истерический смех, но это было лучше, чем кричать.

Дейн стоял передо мной, склонив голову набок.

— Что тут такого смешного?

— Я не могу поверить, что в секретном логове Хорусиан есть автомат с закусками. Они не дают еду бесплатно? — я поёрзала на диванчике, принимая вертикальное положение. — Ты тратишь своё время, избавляя мир от зла, а начальство не может раскошелиться на содовую?

Дейн скрестил руки на груди.

— Ты же знаешь, что за работу под прикрытием не так уж много платят.

— Тогда ты неправильно выбрал профессию.

Он сидел рядом со мной на диванчике, безмятежно наблюдая за мной, пока я крутилась и натягивала наручники. Я подумала о том, как Джек сорвал дверь с рамы в почтовом отделении и отпихнул ей Хорусиан. Предполагалось, что у меня тоже будет дополнительная сила. Почему я не могла их сломать? Затем я поняла то, что должна была знать с самого начала, Хорусиане сделали наручники особенно прочными, чтобы приспособить их для сил Сетитов. Наконец я сдалась, села неподвижно и сделала несколько глубоких вдохов.

— Что ты собираешься со мной делать, Дейн?

— Мы готовим для тебя безопасную комнату. Пока это не будет сделано, мы должны держать тебя связанной, — он виновато пожал плечами. — Извини за это.

Да. Он ни о чём из этого не сожалел. Я заметила, что обувь Дейна была испачкана бледной пылью, покрывавшей Долину Царей.

— Как ты узнал, где я была?

Он небрежно откинулся на подушки.

— Коммерческая тайна. Я не могу тебе сказать.

Я прищурила глаза, изучая выражение его лица.

— У тебя где-то есть маячок на драгоценностях моей матери, не так ли? — это были единственные вещи из Аризоны, которые у меня ещё оставались. — Вот почему ты не напал на нас после того, как мы покинули дом Лечеминантов, — продолжила я. — Её драгоценности были в их доме в Бостоне, пока я не улетела в Египет, — теперь они вернулись в отель вместе с остальными моими вещами. Хорусиане выследили их и последовали за нами оттуда в Долину Царей.

Дейн не ответил, не выказал никаких эмоций.

— Моя мама знала, что её старые друзья-Хорусиане следили за ней?

— Твоя мама охотно рассказывала нам, где она была. Это было частью нашего соглашения — оставить твою семью в покое. Мы знали, в каком городе вы живете, поэтому, если бы произошли какие-либо необъяснимые смерти, мы могли бы убедиться, что это не ваша вина.

— Одна вещь не имеет смысла, — сказала я. — Ты приехал в Аризону раньше меня. Как тебе это удалось?

— Просто повезло, я думаю.

Вряд ли. В следующий момент я поняла это.

— Мои родители всегда использовали одного и того же парня для повышения безопасности в наших домах. Он докладывал вам, не так ли?

— Нет, — с нажимом сказал Дейн. — Твоя мать рассказала нам о нём на случай, если с ней что-нибудь случится. После её смерти у нас был кто-то, кто следил за ним. Когда он улетел в Аризону и начал работать над твоим домом, мы знали, что ты собираешься переехать туда, — Дейн наклонился ко мне, его глаза были серьёзными. — Я сказал тебе это только потому, что не хочу, чтобы ты убила парня в отместку. Он ничего не знает ни о Хорусианах, ни о Сетитах.

— Убить его? С каких это пор я стала убивать людей? — среди нас с Дейном, я, вероятно, была единственной, кто никогда никого не убивал.

— Я имел в виду, что не хочу, чтобы ваши люди причинили ему вред, — пояснил Дейн. — Если кто-нибудь из Сетитов подумает, что он отчитывается перед нами, его жизнь не будет стоить многого.

Я бы прокомментировала это подробнее, но кое-что привлекло моё внимание. На одном из стульев лежала кошка. Моя кошка. Я узнала мозаичный узор из оранжевых и серых пятен на её меху. Она потянулась, посмотрела на нас и спрыгнула вниз.

Я уставилась на неё, не веря своим глазам, пока она обнюхивала пол.

— У тебя моя кошка.

— Я не мог просто оставить её в твоём доме после того, как ты бросила её.

— Я не бросала её. Ты выгнал нас из города.

Я наклонилась к Калико, одновременно испытывая облегчение от того, что с ней всё в порядке, и обидевшись, что она у Дейна.

— Иди сюда, кошечка.

Она посмотрела на меня без особого впечатления, вероятно, проверяя, есть ли у меня еда. Её хвост приподнялся и изогнулся в вопросительный знак.

— Калико, — позвала я снова. Я не знаю, почему я беспокоилась. Даже когда она жила со мной, она никогда не приходила, когда я звала её. Калико зевнула и обратила своё внимание на прилавки, проверяя, я полагаю, не оставил ли кто-нибудь мясо лежать без присмотра.

— Вот почему так много людей предпочитают собак, — сказала я ей.

— Калико, — раздражённо сказал Дейн, — ты же знаешь, что тебе не положено здесь находиться.

Она мяукнула, затем подошла и запрыгнула мне на колени. Я была почти готова простить её за отсутствие волнения при первой встрече со мной, но потом она прыгнула к Дейну на колени и замурлыкала.

Глупая кошка.

Я уставилась на Дейна.

— Кроме того, что ты украл моего питомца, что ты ещё взял из моего дома?

Он почесал подбородок Калико.

— Ещё пару вещей.

— Мой дневник?

Он пожал плечами.

— В нём могла быть ценная информация. Мы должны были взять его.

— Мы? — я почувствовала, что краснею. — Кто ещё его читал?

— Только моя мама и я, потому что в нём не было ценной информации. Ну, ничего такого, что могло бы пригодиться Хорусианам.

Что это должно было означать? Я не спрашивала.

— Я хочу вернуть свой дневник.

Он поднял бровь.

— Ты хочешь сделать запись?

— Мне хочется кое-что вычеркнуть.

Он ухмыльнулся.

— Что-то о моих поразительных голубых глазах?

— Заткнись. Я не имела в виду эти вещи, когда писала это.

— Ты имела в виду то, что было связано с моими широкими плечами и ослепительной улыбкой?

— Иди к чёрту, Дейн.

Он подавил одну из своих ослепительных улыбок.

— Если тебе от этого станет легче, я мог бы позволить тебе почитать мой дневник.

— У тебя его нет. И не может быть, потому что у тебя нет чувств, о которых можно было бы писать.

Он приложил руку к груди.

— Я ранен. Что и является чувством. Что доказывает, что они у меня есть.

В Аризоне он говорил тем же самым дразнящим голосом, чтобы флиртовать со мной. Теперь это только разозлило меня ещё больше. Он вёл себя так, словно всё это было какой-то игрой. Слёзы разочарования защипали мне глаза, и я моргнула, чтобы прогнать их. Несколько минут назад, когда житель Нью-Йорка предсказал, что я начну плакать, я решила не показывать никакой слабости. В любом случае, сейчас мои глаза наполнились слезами, и когда я заговорила, мой голос задыхался от эмоций.

— Ты можешь притворяться настолько добродетельным, насколько захочешь, но мы оба знаем, что всё, что ты когда-либо говорил мне, было ложью. Ты использовал меня, чтобы добраться до моего брата. Я надеюсь, что эти скарабеи набросятся на тебя.

Слеза набежала на мои ресницы и скатилась по щеке. Дейн протянул руку и вытер её с моего лица. Выражение его лица смягчилось.

— Я не хотел использовать тебя, и я никогда не лгал тебе. Я знал, кто ты, и всё равно ты была мне небезразлична.

Я покачала головой.

— Я тебе не верю.

Возможно, это было неправильно сказано. Он наклонился вперёд, одновременно стряхивая Клико со своих колен. Я не видела, куда она пошла, потому что он скользнул рукой мне за затылок, наклонился и поцеловал меня.

На мгновение я была слишком удивлена, чтобы отреагировать. Неужели он думал, что сможет просто продолжить с того места, на котором мы остановились, как будто ничего не случилось? Неужели он думал, что его губы на моих, какими бы нежными они ни были, заставят меня забыть о том, что он сделал? Он умел хорошо целоваться, и ладно, он, вероятно, удержал остальных Хорусиан от того, чтобы убить меня, но это не означало, что он мог целовать меня, когда ему этого хотелось. Мы были врагами.

Конечно, поцелуй заставил меня почувствовать себя немного оправданной, даже победительницей. Это означало, что Дейн не просто притворялся, что я ему нравилась, когда мы встречались. Иначе он не прикасался бы ко мне сейчас так нежно. Но это не означало, что я позволю ему продолжать это делать. Я отвернулась.

— Я сомневаюсь, что ты должен целовать пленных.

Дейн поднял голову, но не отодвинулся. Казалось, он вдыхает меня. Его рука скользнула с моей шеи вниз по спине.

— Я не хотел позволять себе иметь к тебе чувства, но они были. Это не изменилось, Эйслинн. Я знаю, что между нами никогда ничего не получится, но я всё равно хочу, чтобы ты была счастлива.

— Правильно. Я могла бы сказать это по тому, как ты и твои приспешники пытались убить моего жениха.

Дейн ещё раз легонько поцеловал меня в щёку, где только что была слеза.

— Я рассматривал это как одолжение тебе, — ещё один лёгкий поцелуй, на этот раз возле моего уха. — Ты не хочешь выходить замуж за Сетита. Но ты бы всё равно это сделала, — его губы коснулись мочки моего уха, — потому что ты достаточно глупа, чтобы думать, что любовь важнее, чем добро и зло.

Резкие слова о любви от парня, оставляющего за собой дорожку из поцелуев, возвращающихся к моим губам. Я вспомнила наш разговор на эту тему, как Дейн спросил меня, что я считаю более важным. Он не одобрял того, что я выбрала любовь.

Я слегка повернулась, позволяя своим губам коснуться его щеки. Мне не следовало этого делать. Это было опасно на стольких уровнях.

— И ты уверен, что поступать правильно важнее любви?

Его губы были готовы снова коснуться моих. Он поколебался, вздохнул и отстранился.

— Да, — сказал он и откинулся на свою сторону дивана. — Иначе я бы тебя не бросил.

— Бросил меня? — я недоверчиво моргнула, глядя на него. — Дейн, ты предал меня, преследовал меня по Бостону и похитил. Я, вероятно, всё равно умру, и ты думаешь, что всё в порядке, потому что это соответствует твоему шаблону поступать правильно.

При этом обвинении Дейн напрягся. Калико запрыгнула на подлокотник и потёрлась подбородком о его руку. Он проигнорировал её.

— Ты видела меня в аэропорту Фэрбенкса. Ты знаешь, почему я там был?

— Я предполагаю, что ты отправился туда, чтобы убить всех Сетитов, которых пропустили скарабеи.

— Я пошёл посмотреть, жива ли ты ещё, — его глаза были серьёзными, напряжёнными. — Я знал, что скарабеи не убьют тебя, но ты могла быть единственной выжившей, оказавшейся там в ловушке. Или Сетиты могли обвинить тебя в атаке и казнить тебя. Ты положила свой телефон куда-то, и мы ничего не могли услышать. Всё, что мы знали, это то, что телефон переехал сразу после нападения, а на следующий день он улетел в Фэрбенкс.

Калико забралась на колени Дейна, посмотрела на него и мяукнула. Теперь я могла догадаться, кто её кормил. Он погладил её один раз, затем положил обратно на землю.

— Я не должен был ехать в аэропорт. Я поставил под угрозу миссию, чтобы проверить тебя, и мой начальник устроил мне за это настоящий ад. Но я ничего не мог с собой поделать. Я должен был узнать, жива ли ты.

— А если бы моя семья была мертва, и я была бы одна, что бы ты сделал?

— Я бы отвёз тебя на нашу базу и попытался наладить твою жизнь.

У него была странная манера показывать, что ему не всё равно.

— Я бы обвинила тебя в их смерти и возненавидела.

— Я знаю.

Выражение его лица показало печальное принятие этого факта.

— Я же говорил тебе, для меня делать то, что правильно, важнее любви.

— А как насчет сейчас? — Я согнула ноги, чтобы подчеркнуть, что они связаны. — Это твой способ собрать мою жизнь воедино?

Он слегка покачал головой.

— Если бы ты покинула Сетитов, когда у тебя был шанс, всё было бы по-другому. Вместо этого ты работаешь против нас. Как мы можем доверять тебе сейчас?

Мне не понравился внезапный оттенок сожаления в его голосе.

— Ты сказал, что не собираешься меня убивать, — напомнила я ему.

— Мы не такие. Мы предложили сделку твоему отцу. Если он сдастся, ты будешь свободна. У него есть двадцать четыре часа, чтобы принять решение.

Дейну не нужно было говорить мне, что Хорусиане планировали сделать с моим отцом. Я уже знала.

Они убьют его.

ГЛАВА 26

У моего отца было двадцать четыре часа, чтобы решить, стоит ли жертвовать своей жизнью ради моей. Мой желудок сжался. Я хотела умолять Дейна, но это не сработало в Бостоне, когда я умоляла его сохранить жизнь Джеку. Тем не менее, те же самые слова сорвались с моих губ: Дейн, нет. Пожалуйста, нет.

На этот раз я проглотила их. Они были горько безнадёжны и жгли мне горло. Вместо этого я взывала к разуму Дейна.

— Мой отец перестал быть Сетитом. Зачем он тебе нужен?

Глаза Дейна оторвались от моих. Он не мог смотреть на меня. Возможно, его мучило больше вины, чем он показывал.

— Твой отец работает над тем, как победить скарабеев. Если ему это удастся, и убийцы будут жить благодаря этому, то каждый месяц будут умирать ещё тысячи людей. Ты знаешь, сколько в мире Сетитов?

Я едва могла осмыслить то, что он говорил. Я беспокоилась только о своём отце.

— Мы точно знаем примерно о тысяче, — сказал Дейн. — Но их, вероятно, в десять раз больше. — Подумай, сколько людей они должны убить за год.

Я вызывающе вздёрнула подбородок.

— Мой отец знает, что Хорусианские переговоры — это всегда ловушка. Кроме того, если бы он перестал работать над проблемой скарабеев и сдался тебе, он бы обменял мою жизнь на жизнь Рорка, — я произнесла эти слова убеждённо, но, по правде говоря, я не знала, что сделает мой отец.

Дейн одарил меня полуулыбкой.

— Если это так, ты будешь нашим постоянным гостем. Я смогу жить с этим. И если ты останешься, может быть, я смогу исправить то, что сделали Сетиты, чтобы промыть тебе мозги, — он наклонил голову, рассматривая меня. — Сколько лекций они прочитали тебе о выживании наиболее приспособленных, о том, как Сетиты следуют только законам природы?

— Ты можешь игнорировать эволюцию, если хочешь, — сказала я, автоматически защищая Рорка и Джека, — Но она всё ещё есть.

— Да, и то же самое относится к правильному и неправильному, — Дейн откинулся на свою сторону дивана. — Это может тебя удивить, но Чарльз Дарвин верил в Бога. Если ты вообще веришь в Бога, подумай о том факте, что он возложит на тебя ответственность за твои действия. А если ты не веришь в Бога, что ж, постарайся взять на себя ответственность.

— Я так и делаю, — сказала я многозначительно. — Вот почему я не принимаю эликсир. Ты уже вынес мне приговор, но мне интересно, как бы ты поступил, если бы узнал, что большая часть твоей семьи-Сетиты. Ты бы отвернулся от своей матери так же, как хочешь, чтобы я отвернулась от своего отца?

Дейн сделал паузу. Его голос понизился.

— Ты уже знаешь, как бы я поступил. Я был влюблён в тебя и отвернулся от тебя, не так ли? — вспышка боли промелькнула в его голубых глазах, делая его более уязвимым. — Всё, что я сделал после того, как ты ушла, — это слушал трансляцию с твоего телефона. Другие Хорусиане прислушивались в поисках подсказок о том, что делали Сетиты. Я слушал, потому что хотел услышать звук твоего голоса. Я должен был знать, что с тобой происходит, — мышцы его челюсти напряглись. Казалось, он перекатывал слова во рту, решая, какие из них произнести. — Ты никогда не узнаешь, как тяжело было слышать, как Сетиты внушают тебе свою пропаганду. Ты никогда не узнаешь, каково это было — слышать, как ты целуешься с Джеком. — Он сделал наибольшее ударение на имени Джека, как будто это был худший пункт в его списке.

Я недоверчиво уставилась на Дейна. Он не говорил мне, что влюблён в меня, пока мы встречались, но теперь, когда меня держали в плену на Хорусианской базе, он говорил это? Невероятно. Ты не мог любить девушку, а потом попытаться разрушить её семью.

Так зачем же он мне это рассказывал? Неужели он думал, что если он возродит ко мне привязанность, я ослаблю бдительность и дам Хорусианам информацию о Сетитах? Неужели он думал, что я настолько глупа?

Я не должна была позволять ему целовать меня. Я должна была отвернуться в тот момент, когда его губы коснулись моих. Я уставилась на него.

— Прости, что это было так тяжело для тебя.

Дейн неловко поёрзал на диване и сменил тему.

— Я привёл тебя сюда, чтобы ты что-нибудь съела. В холодильнике есть фрукты, суп и бутерброды. Ты голодна?

— Ты освободишь мои руки, если это так?

— Нет, я тебя покормлю.

Я была голодна, но не хотела, чтобы он кормил меня с ложечки.

— Сколько времени пройдёт, пока моя тюремная камера не будет готова?

— Безопасная комната. И она будет сделана через три или четыре часа.

Если у меня была хоть какая-то надежда сбежать, мне нужно было сделать это до этого. Я потянула за наручники на запястьях.

— У меня болят плечи, когда руки связаны за спиной. Неужели ты ничего не можешь сделать? Может быть, застегнуть их спереди?

— Я могу кое-что сделать.

Я повернулась к нему спиной и стала ждать, уже строя планы. Когда он освободит мои руки, я смогу развернуться, пнуть его обеими ногами и… Нет, мне придётся найти способ забрать у него ключ, чтобы я тоже могла отпереть свои ноги.

Я ждала, когда пальцы Дейна коснутся наручников. Этого не произошло. Вместо этого он медленно помассировал мои плечи.

Вот и весь план побега. И всё же Дейн был хорошим массажистом. Если бы я знала раньше, я бы заставила его делать мне массаж, когда мы встречались. Он размял мышцы моих плеч, переместился к шее, затем спустился по спине. Я закрыла глаза и ничего не сказала. Как можно принять акт доброты от врага? Я не была уверена, что должна это делать, но руки Дейна были слишком приятными, чтобы протестовать.

Это было так типично для меня. Я даже не могла найти правильное и неправильное в массаже спины.

После нескольких минут массажа у меня заурчало в животе. Я не ела со вчерашнего ужина. Дейн убрал руки с моей спины.

— Уже почти обед. Тебе нужно поесть.

Просто чтобы было сложнее, я попросила виноград, а затем притворилась египетской богиней, которую рабы обмахивали её пальмовыми листьями и кормили очищенным виноградом. Дейн отказался чистить мой виноград или обмахивать меня пальмовыми листьями, но я всё равно называла его «мальчиком-рабом».

— Мальчик-раб, я бы хотела чего-нибудь выпить. В автомате есть амброзия?

— Мальчик-раб, ты можешь принести мне подушку для ног?

— Мальчик-раб, я бы сейчас хотела немного картофельных чипсов.

Он улыбался, когда я давал ему эти инструкции, и всегда говорил:

— Как пожелаешь.

Я почти закончила есть, когда узнала ссылку. Уэсли в «Принцессе-невесте» всегда говорил Лютику: «Как пожелаешь», когда она просила о чём-нибудь. Он имел в виду: «Я люблю тебя».

Я послала Дейну мрачный взгляд.

— Ты знаешь, Уэсли никогда бы не выследил и не похитил Лютика.

Дейн улыбнулся мне.

— Ты, очевидно, так и не закончила смотреть фильм.

— Я была занята.

— Я посмотрю, смогу ли я достать диск, пока ты наша гостья.

— Мальчик-раб, я бы хотела ещё одну очищенную виноградину.

Те несколько минут, которые я провела за едой и разговорами с Дейном, показались мне передышкой, перемирием в нашей войне. Мы были почти прежними самими собой.

Но потом часы пробили полдень, и группа людей вошла в комнату отдыха, чтобы поесть. Все они уставились на меня. Я чувствовала себя каким-то животным из зоопарка, но ещё хуже. Все эти зрители хотели меня убить.

— Я больше не голодна, — сказала я Дейну. — Ты можешь отвести меня куда-нибудь ещё?

Он кивнул, поднял меня и вынес за дверь.

Раньше я не обращала особого внимания на коридор; я была слишком занята борьбой. Теперь я заметила пятна грязи на бежевых стенах и россыпь песка на полу. Хорусиане отследили часть египетской пустыни внутри. Но где мы остановились? Вероятно, в каком-нибудь отдаленном месте. Восемьдесят процентов территории страны было бесплодно.

Двое мужчин завернули за угол и направились к нам, оба темноволосые, вероятно, египтяне. Один высокий, другой низкий. Как только коротышка поднял глаза, я узнала его. Чисиси.

Волна страха захлестнула меня. Мой отец, должно быть, согласился на сделку и послал Чисиси сюда, чтобы обсудить детали, но нет, у Хорусиан был мой мобильный телефон. Папа позвонил бы туда, чтобы поговорить с ними.

Чисиси увидел меня, и смущённый румянец окрасил его лицо. Потом я поняла. Я поняла это ещё до того, как увидела наличные в его руке, пачку пятидесятифунтовых банкнот толщиной в два дюйма. У Хорусиан не было следящего устройства на драгоценностях моей матери. У них был информатор.

Я бы набросилась на него, если бы могла. Вместо этого я выплюнула:

— Ты предатель!

Чисиси застенчиво улыбнулся, как ребёнок, пойманный на краже печенья.

— Я всё время говорил тебе, что ты умная девочка, раз не доверяешь мне.

Я дёрнула руками, пытаясь освободить их, чтобы обхватить ими горло Чисиси. Наручники не поддавались, и это действие чуть не вытолкнуло меня из рук Дейна. Ему пришлось остановиться, чтобы удержать меня.

— Они убьют моего отца! — я заорала на Чисиси. — Они убьют его, и это твоя вина!

Чисиси пожал плечами.

— Ты Сетит. Ты должна понять, — он поднёс деньги к губам и поцеловал их. — Мы все делаем то, что лучше для нас.

Высокий египтянин подтолкнул Чисиси.

— Давай, у тебя будет достаточно времени, чтобы целоваться с деньгами.

Дейн продолжал нести меня по коридору, мимо Чисиси и его эскорта. Ещё мгновение, и мы бы завернули за угол.

— Чисиси! — заорала я.

Когда он поднял глаза, я ошеломила его.

Это был единственный выход, оставшийся для моего гнева. Я хотела показать ему, что могу причинить ему боль, что он в опасности. Только когда я уже сделала это, я поняла, насколько это было глупо. Когда люди приходили в себя после оглушения Сетитом, они на мгновение приходили в замешательство и не помнили, как были ошеломлены. Я дала ему полный импульс силы. Я имела в виду это как угрозу. Вместо этого он может даже не вспомнит наш разговор.

Высокий египтянин выругался и хмуро посмотрел на меня. Он скрестил руки на груди, покачал головой и встал рядом с застывшим телом Чисиси, ожидая, пока тот оттает.

Дейн крепче сжал меня, когда мы завернули за угол. Он ничего не говорил, не смотрел на меня. Я знала, что он злился из-за того, что я кого-то ошеломила, что напомнила всем, что я Сетит.

Что ж, с каждой минутой я становилась всё более Сетитом, и это Хорусиане подталкивали меня к этому.

— Джек сказал мне, что у Сетитов не было проблем с поиском трёх плохих людей в год, — я бесполезно дёрнула за наручники на ногах. — Я просто начала ему верить. Вы все ужасны.

Дейн вздрогнул от этого, но его голос остался спокойным.

— Не будь так строга к человечеству. Не все лишены этики, только люди, которые работают на Сетитов, — его шаги быстро застучали по полу. — Тебе, должно было, быть очевидно, что у нас был свой человек внутри. Твоя мама знала бы, если бы мы установили маячок где-нибудь на её вещах. Её учили искать такие вещи.

— Ты сказал мне, что она по своей воле позволяла вам выслеживать её.

— Нет, я сказал тебе, что она по своей воле давала нам знать, где была твоя семья. Для этого она использовала свой телефон. Кроме того, мы видели её постоянно. В то время как вы отправлялись на полюса, она тусовалась со своими Хорусианскими друзьями. Она приезжала навестить нас несколько раз, когда мы жили в Калифорнии.

— Она этого не делала, — упрямо сказала я. Мне никогда не приходило в голову, что Дейн мог знать мою маму.

— У меня есть фотография твоей мамы, моей мамы и меня на американских горках в Диснейленде.

У меня вырвался вздох. Я никогда не была в Диснейленде, но моя мама поехала с семьёй Дейна? Я вдруг вспомнила, что после переезда в среднюю школу кружка с Микки Маусом появилась вместе с нашей посудой. Мама сказала, что купила его на гаражной распродаже.

— Она присылала мне по электронной почте твои фотографии, — продолжал Дейн. — Она хотела, чтобы мы когда-нибудь встретились, хотя я сомневаюсь, что это то, что она имела в виду.

Я подумала о фотографиях, которые мама сделала со мной в Редмонде. Это были те фотографии, которые она ему прислала? Помогали ли Хорусиане устраивать браки своих детей, как Сетиты? Я не спросила, но подозревала, что они спрашивали. Дейн был тем парнем, которого она бы одобрила.

Это не имело значения. Всё обернулось не так, как мы ожидали, и я бы ни стала думать о себе и Дейне в таком ключе. Он пытался убить моего отца.

— Чисиси тоже тебя продаст, — выплюнула я. — Если вы позволите ему уйти, он отправится прямо к Сетитам и расскажет им подробности о вашей базе.

— В Египте не осталось никого, кому можно было бы рассказать.

— Да, есть кому.

Мы почти добрались до офиса, где я проснулась. Я услышала слабый звук радио, передающего египетские новости.

— Ты была не единственной, кого Чисиси продал, — устало сказал Дейн. — Давай просто скажем, что прошлая ночь была для нас напряжённой.

От его слов меня затошнило, хотя я никогда не встречала семью Асуан или других Сетитов, на которых работал Чисиси. Заявление Дейна казалось таким жестоким.

Он остановился перед дверью офиса и подвинул меня на руках, чтобы взяться за дверную ручку.

— Кроме того, Чисиси был с завязанными глазами по дороге сюда, и он будет с завязанными глазами на обратном пути. Мы знаем, как замести следы.

После того, как мы вошли в офис, парень из Нью-Йорка настоял, чтобы Дейн привязал меня к стулу. Они спорили об этом пару минут. Дейн сказал, что в этом нет необходимости. Я никуда не могла пойти со связанными руками и ногами.

В конце концов, житель Нью-Йорка победил с аргументом, что, если бы я не была где-то под охраной, кто-то должен был бы следить за мной, а они все были слишком заняты для этого.

— Вы уже записали статистику от Джордана? — многозначительно спросил он Дейна.

Очевидно, ответ был отрицательным, потому что Дейн вздохнул и пошёл за верёвкой. Пока он отсутствовал, житель Нью-Йорка подозрительно посмотрел на меня.

— Ты для нас боль. Наполовину Хорусианка и всё ещё якшаешься с Сетитскими ублюдками. Хорошо, что твоя мама умерла, потому что это убило бы её от горя, если бы она узнала.

Его слова задели меня за живое. Вероятно, он тоже знал мою маму. Я отвернулась и не ответила.

Дейн вернулся. Я тоже ничего ему не сказала. Он обмотал верёвку вокруг меня и стула, затем повернул меня лицом к двери.

— Извини, — сказал он. — Это ненадолго, — он оставил меня и пошёл работать за одним из компьютеров на столе позади меня.

Я не сожалела. Быть привязанной к стулу означало, что никто не обращал на меня внимания. Я не могла получить никакой информации с их компьютеров, но я могла использовать хорусианское зрение, чтобы смотреть сквозь стены и находить путь к выходам.

Я прислушалась на мгновение, чтобы убедиться, что Дейн и его коллеги заняты. Я услышала мягкий звук щелчков клавиатуры и звук новостей по радио. Я достаточно хорошо понимала арабский, чтобы сложить воедино, что прошлой ночью в Каире в результате серии ограблений погибло девять человек. Среди погибших были известный бизнесмен Бадри Пасван и его жена Каника. Очевидно, было трудно представить так много смертей, как будто они произошли от естественных причин, поэтому Хорусиане добавили аспект ограбления.

Я посмотрела сквозь стену слева от себя и была удивлена, увидев очертания оружия внутри гипсокартона. Я изучила их формы, пробежала взглядом по разным уровням, а затем поняла. Передняя стена была фальшивой. За ней были спрятаны всевозможные вещи — оружие, шлемы, противогазы, десятки бутылок, которые я не могла идентифицировать. И внимание: картотечный шкаф.

Меня не удивило, что Хорусиане хранили печатные копии ценных документов. Перебои в подаче электроэнергии были проблемой в отдалённых районах. Я уставилась на папки в шкафу. Сначала всё представляло собой мешанину чёрного и белого. Я отвела взгляд и сосредоточилась на одном месте в путанице букв. Страница осветлилась, пока слова, цифры и графики не стали читабельными. Мне потребовалась концентрация, чтобы сосредоточиться на одном листе бумаги и одновременно прочитать его. Я продолжала моргать и теряла нужное место.

Бумага, на которую я наткнулась, не была важной. Это был зашифрованный список египетских компаний, которые Хорусиане использовали для покупки товаров. Я немного продвинулась вперёд, пока не разобрала заголовки отдельных папок. Они тоже были зашифрованы. Тем не менее, после недолгих поисков я нашла папку с информацией о скарабеях. В ней сообщалось об их количестве, местонахождении и перечислялись случаи смерти Сетитов.

Ещё в Арктике я подслушала, как мой отец говорил, что скарабеи недавно убили около пятидесяти Сетитов. Он ошибался. Согласно номерам домов, их было двести восемьдесят девять. По мере того, как я читала дальше, стала ясна одна из причин, по которой Сетиты не осознавали, что так много умерших: когда Хорусиане могли, они брали тела Сетитов и использовали их для кормления выводков скарабеев, которых они выращивали.

Я не должна была быть шокирована. В конце концов, мой отец делал то же самое. Но мне была ненавистна мысль о том, что Рорк или кто-либо из Лечеминантов может закончить таким образом, быть скормленным кусочек за кусочком голодным жукам.

В файле также говорилось, что новые партии скарабеев недавно были доставлены в Аргентину и Чили. В течение месяца ещё больше будет доставлено в Эквадор, Колумбию и Мексику. Они ожидали, что скарабеи распространятся по Южной и Центральной Америке в течение года. Общее число предполагаемых смертей: три тысячи.

От этих цифр у меня заколотилось сердце. Сколько у меня было времени до того, как скарабеи будут сброшены в Америку, пока они не станут опасны для Рорка, Джека и Лечеминантов? Вместо того чтобы просматривать файл в поисках этой информации, я поискала другие файлы, ища подсказки о том, как остановить скарабеев.

Следующим интересным предметом была папка с подробным описанием охоты за талисманом Адольфо. Несколько команд Хорусиан активно искали его. Одна команда провела в Исландии целый год. Они узнали, что семьдесят пять процентов отряда Адольфо погибло в 1402–1404 годах, когда Чёрная Смерть достигла Исландии. Сетиты, скорее всего, заразились чумой от своих жертв. Было неясно, умер ли сам Адольфо за это время, но после того, как вторая волна Чёрной Смерти обрушилась на Исландию в 1494–1495 годах, оставшиеся Сетиты мигрировали обратно в Ирландию.

В настоящее время Хорусианская команда находилась в Ирландии в поисках зацепок, исследуя жизнь, путешествия и захоронения этих Сетитов. Я узнала имена своих бабушки и дедушки в списке: Имон и Дейдра Бросна. Мой дед умер в 1579 году. Моя бабушка умерла в 1742 году.

Рисунки талисмана были включены в папку. Футляр для талисмана представлял собой нефритовый глаз в медном треугольнике. Око Гора. Я вспомнила, как мой отец говорил, что не будет пытаться вытащить талисман на свет, потому что всё, что убивало Хорусиан, может убить Рорка и меня тоже.

Рисунки были похожи на амулет, который мой отец носил на шее.

Именно так. Это не могло быть простым совпадением.

Я вздохнула. Мой отец сказал, что надеется, что талисман находится в каком-нибудь безопасном месте. Это было недостаточно безопасно. Если бы Хорусиане знали, что он носил его на шее, они бы напали на него в Аризоне несмотря на то, что он поклялся маме больше не убивать.

Я продолжала рыться в файлах, напряженная и внимательно прислушиваясь, чтобы убедиться, что Дейн и житель Нью-Йорка всё ещё заняты. Меньше всего мне хотелось, чтобы кто-нибудь из них обошёл вокруг и увидел, как мои глаза светятся зелёным. Они бы точно поняли, что я делаю.

Наконец я нашла то, что искала: информацию о контроле над скарабеями. Кто-то написал отчёт, в котором высказывались опасения, что скарабеи могут напасть на пациентов с трансплантацией органов. В докладе рекомендуется сначала выпустить скарабеев в менее развитых странах, где проживает меньше пациентов с трансплантацией. Если бы жуки действительно начали нападать на реципиентов трансплантата, Хорусиане разместили излучатели в ключевых местах по всему миру, чтобы посылать определённые электромагнитные волны, разрушающие рецепторы запаха на антеннах жуков. Будучи отключенными, жуки не смогут обнаружить смешанную жизненную силу внутри людей и будут увлечены только их обычной диетой из навоза. Хорусиане также владели портативными устройствами для отключения роев в более отдалённых районах.

Смешанная жизненная сила. Вот что обнаруживали скарабеи. Не ДНК. Не определённые напряжения жизненной силы, а смесь жизненных сил, которая была явно неестественной. Просто, но эффективно. И у Хорусиан уже была система уничтожения скарабеев.

Я попыталась вспомнить, что я узнала в школе об электромагнитных волнах. Свет был электромагнитной волной. Как и микроволны, и радиоволны. Я была почти уверена, что рентгеновские лучи тоже были электромагнитными волнами, но были и другие, которых я не могла вспомнить. Все они имели разные частоты, от атомарно малых до длиннее футбольного поля. Я предположила, что вся идея использования электромагнитных волн для устранения рецепторов запаха скарабеев была похожа на использование достаточно сильной звуковой волны, чтобы навсегда лишить людей слуха.

Я искала информацию о том, какую длину волны использовали Хорусиане. Каждое мгновение я боялась, что Дейн или житель Нью-Йорка подойдут незаметно. Шли минуты. Я не могла сказать, сколько их прошло. Когда мой поспешный поиск не дал результатов, я снова просмотрела папку более медленно. Я не нашла никакой другой информации об излучателях или, может быть, я нашла, но не поняла данных. Большая часть того, что я читала, была либо слишком технически сложной для моего понимания, либо была зашифрована.

В конце концов, я перестала рыться в ящиках с документами и вернулась к сканированию здания в поисках выходов. Мне было бессмысленно узнавать о скарабеях, если я застряну на базе и не смогу передать информацию своему отцу.

Прямо перед собой я увидела коридор, затем нагромождение мебели и людей в комнатах напротив. В нескольких комнатах стояли кровати, а это означало, что, по крайней мере, некоторые Хорусиане спали здесь. Может быть, за этими комнатами был ещё один коридор. Когда я попыталась заглянуть сквозь эти стены, всё стало размытым и расплывчатым. Моё рентгеновское зрение, по-видимому, имело ограничения по расстоянию. Я осмотрела стены по обе стороны от себя. Я нашла лестницу, которая вела наверх, но не вниз, что означало, что мы были под землей. Выходы будут наверху. Вот куда мне нужно было пойти, если я хотела сбежать.

Я подняла глаза, ожидая увидеть больше офисных помещений. Большие квадраты, окружённые квадратами поменьше, раскинулись над головой. На некоторых квадратиках поменьше были выпуклости, указывающие на большие квадраты. Я не понимала, что это значит, пока не просветила рентгеном большие квадраты и не увидела еду на тарелках.

Я смотрела на изнанку людей, сидящих за столами и едящих. Бугры, указывающие на большие квадраты, были ногами людей. База Хорусиан находилась под рестораном. Хорошее место. Никто не удивится, почему поток людей приходил и уходил из этого здания. Никто не мог услышать мой крик из-за включенной музыки и шума людей, которые ели и разговаривали.

Телефон жителя Нью-Йорка запищал, напугав меня. Я снова опустила голову. Дыша слишком быстро, я с облегчением закрыла глаза. Они не поймали меня.

Житель Нью-Йорка пробормотал несколько слов по телефону. Повесив трубку, он обратился к Дейну.

— Теперь ты можешь позаботиться о своей подружке, — то, как он сказал «подружка», превратило это слово в оскорбление. У Дейна были сложности из-за того, что он встречался со мной.

Я повернула голову и посмотрела на лицо Дейна, когда он подошёл ко мне. Всё в нём, от нахмуренных бровей до походки, было торжественным. Он не отрицал, что я была его девушкой, и не отмахивался от оскорбления собственной шуткой. Это заставило меня задуматься. Житель Нью-Йорка не стал бы доставлять Дейну неприятности, если бы он встречался со мной только для прикрытия.

Так он действительно заботился обо мне, как и сказал? Это то, что действительно так сильно беспокоило жителя Нью-Йорка? Я была Сетитским отбросом, и один из Хорусиан всё ещё любил меня?

Дейн вытащил из кармана складной нож. Он со щелчком открылся и сверкнул на свету. На мгновение я забеспокоилась, что Хорусиане изменили свой план оставить меня в живых.

Дейн приставил нож к верёвке, и после пары резких рывков верёвки, привязывающие меня к стулу, ослабли. Он захлопнул нож, сунул его обратно в карман и поднял меня. Житель Нью-Йорка подошёл к двери, чтобы придержать её для нас.

Он покровительственно улыбнулся Дейну.

— Повеселитесь, дети. Не задерживайся допоздна.

Дейн проигнорировал его. Он, молча, направился по коридору. Я внимательно следила за нашим продвижением, помня о направлении лестницы.

— Я сниму с тебя наручники, когда мы войдём в комнату, — сказал Дейн. — Не пытайся сбежать. Электрический ток проходит по стенам, дверям и даже по пространству напротив дверного проёма. Если ты прикоснёшься к проводу, то потеряешь сознание. Если прикасаться достаточно долго, то может остановиться сердце. Так что просто не трогай.

— Ну, — сказала я, — приятно знать, что вы не пожалели денег на моё жильё.

Никто из нас больше ничего не сказал. Поход в мою камеру стал суровым напоминанием о том, что я была заключённой. Не имело значения, что Дейн поцеловал меня в комнате отдыха или сказал, что любит меня. Какая бы передышка у нас ни была, она закончилась. Здесь, в этом коридоре, мы снова были врагами.

После ещё нескольких поворотов мы подошли к большой металлической двери с прорезью для карточки-ключа. Дейн поставил меня на ноги, достал из кармана переливчатую зелёную карточку и вставил её в прорезь.

— Это отключит поле на несколько секунд, чтобы мы могли пройти. Когда мы войдём внутрь, помни — не прикасаться ни к одной из стен, — лампочка над щелью вспыхнула зелёным, и он открыл дверь.

Это работало точно так же, как в гостиничном номере. За исключением аспекта смерти от удара током.

Дейн отнёс меня в середину убогой металлической комнаты. Он положил меня на пол, животом вниз. Пока он снимал наручники с моих рук и ног, я огляделась. На полу лежал тонкий поролоновый матрас. Из тех, что ты берёшь с собой в поход. Ни простыней, ни одеял, ни наволочки для подушки поверх матраса. Рядом с матрасом стояла стопка книг. Вот и всё, что касалось мебели. Сбоку была раковина, а рядом с ней узкая дверь. Низкий гул заполнил комнату, предупреждая, как десятки гремучих змей. Электричество в стенах, предположила я.

Я осторожно пошевелила руками и ногами. В одних местах они онемели, в других болели. Почему Дейн привёл меня в комнату один? Я могла бы попытаться схватить карточку и сбежать. Но, даже несмотря на то, что я была свободна, я чувствовала себя слишком напряженной, чтобы кого-то обогнать или перехитрить. Не сравниться с ним. Я села и потёрла запястья.

— Это ванная, — Дейн указал на узкую дверь у раковины. — Дверь не электрифицирована, но стены вокруг неё электрифицированы. Ты, наверное, уже заметила камеры на потолке. Если ты останешься в ванной слишком надолго, кто-нибудь придёт посмотреть, в чём дело. Мы будем приносить тебе питание три раза в день и приглушать верхний свет на ночь, чтобы ты могла спать. Моя мама собрала для тебя несколько книг. Большинство из них — романы, но пара, — сказал он с иронией в голосе, — определённо трагедии. Когда ты закончишь их, мы попытаемся найти что-нибудь ещё, но я не могу дать никаких гарантий. Поблизости не так много английских книжных магазинов.

Я посмотрела на стопку. Мне придётся пройти через это только в том случае, если мой отец откажется сдаться. В противном случае я не пробуду здесь достаточно долго. Я сильнее потёрла запястья и переосмыслила ситуацию. Нет, я была неправа, Хорусиане, вероятно, никогда не собирались освобождать меня, независимо от того, что сделает мой отец.

Я надеялась, что мой отец знал, что Хорусиане не сдержат своих обещаний, и он будет держаться от них как можно дальше.

Дейн открыл рот, чтобы что-то сказать, затем закрыл его и засунул руки в карманы. Он не двинулся к двери. Казалось, он о чём-то спорил сам с собой.

— Что? — спросила я.

— У меня к тебе вопрос, — он пощёлкал чем-то в одном из карманов брюк. — Ты предпочла бы узнать правду, зная, что это будет больно, или ты предпочла бы жить с менее болезненной ложью, ложью, которая может причинить боль другим людям?

Я поднялась на ноги, проверяя, выдержат ли меня ноги. Они сделали это неохотно.

— Это один из тех вопросов, как, по-твоему, что важнее, любовь, или поступать правильно?

— В значительной степени.

Вопрос, который дал бы ему основание действовать так, как он хотел.

Я наклонила голову.

— Я не знаю, зачем ты спрашиваешь. Ты никогда раньше не пытался избавить меня от боли. Ты сказал мне, что мой брат убийца, что он убил мою маму. И сегодня ты сказал мне, что используешь меня как приманку, чтобы убить моего отца. Ты действительно ещё что-то упустил?

— Я не хочу причинять тебе боль, — сказал Дейн. — Моя мама не думает, что я должен показывать тебе это, и, возможно, она права. Но ты не веришь мне насчёт Рорка, поэтому принимаешь решения, основываясь на неверной информации. Ты не эгоистична, как остальные Сетиты, и я не думаю, что ты встала бы на их сторону, если бы знала правду, — он достал из кармана маленькую металлическую коробочку. — У моего брата был с собой диктофон, когда он пошёл помогать твоей матери. Он был потерян и в значительной степени уничтожен в бою, но мы, наконец, смогли его восстановить и спасти большую часть данных.

Не давая мне выбора, хочу ли я это услышать, Дейн нажал кнопку воспроизведения. Может быть, было лучше, что он не оставил это на моё усмотрение. Я бы сказала ему не воспроизводить это, а потом всегда бы задавалась вопросом, что было на записи.

Я услышала голос своей мамы.

— Рорк, прекрати! — крикнула она. Её тон был наполовину гневным, наполовину паническим. — Прекрати это, сейчас же!

ГЛАВА 27

Я не хотела слышать голос своей матери. Не тогда, когда я знала, чем закончилась та ночь. Ужас объял меня, охватывая один за другим болезненным спазмом. Я отступила на шаг от Дейна.

— Когда ты оставишь меня в покое? — завопил Рорк. Его голос звучал громче, чем у моей матери.

Я уставилась на металлическую коробку в руке Дейна, мой пульс стучал в ушах. Мог ли Дейн подделать запись? Он мог бы записать голос Рорка и добавить его в другую звуковую дорожку, но как он мог записать голос моей мамы, зовущей Рорка по имени?

Я услышала шаркающие звуки, неясные глухие удары. Мужской голос, может быть, Рорка, может быть, кого-то ещё, стон. Снова глухие звуки, звуки ударов кулаков или ног обо что-то.

Я перевела взгляд на Дейна.

— Выключи.

Он не пошевелился, просто уставился на меня, как будто тоже застыл, охваченный ужасом.

— Рорк, остановись! — закричала мама. — Остановись! — и её голос дрогнул от страха, от боли.

Затем она издала короткий крик, крик, заглушенный криком моего отца:

— Нет!

Он произнёс её имя, почти её имя. Оно сломалось у него на губах.

— Нет! — снова заорал он.

В какой-то момент запись закончилась; я не слышала ничего, потому что сама начала кричать.

— Нет!

Я бросилась на Дейна. Мне хотелось повалить его на землю, разбить диктофон на куски.

— Это подделка! — заорала я.

Дейн не пошевелился, даже не блокировал мои кулаки, когда я ударила его в грудь. Он просто схватил меня за руки и держал, пока я била его снова и снова. Он мог быть больше и сильнее, но он не мог сравниться с моей яростью.

— Ты лжец! — закричала я.

Я нанесла несколько ударов. Он едва заметно вздрогнул. Я плакала, извиваясь, чтобы вырваться из его хватки. Крик моей мамы эхом отозвался в моём сознании, стал моим собственным. Рорк не убил бы маму. Он не мог этого сделать.

И всё же голоса на диктофоне принадлежали им. Рорку. Моей маме. Моему отцу. Я была измотана борьбой с Дейном. Я перестала сопротивляться, делая глубокие вдохи. Мои руки обмякли, но мои ладони всё ещё были сжаты в кулаки.

Я посмотрела ему в лицо. Я не была готова к той боли, которую увидела там. Он посмотрел на меня в ответ, из его глаз текли слёзы.

— Я знаю, что ты хочешь причинить мне боль, — сказал он, — но тебе не нужно, — он сложил мои руки перед своей грудью, всё ещё крепко держа их. — Мой отец погиб на задании, когда я был маленьким. Лэнс был на пятнадцать лет старше меня, поэтому он вмешался и помог меня вырастить. Я всё ещё думаю о нём каждый день. Я знаю, через что ты проходишь, Эйслинн. Я хотел бы уйти от всего этого и оставить твою семью в покое, — его руки крепче сжали мои руки. — Но я не могу простить Рорка за то, что он сделал, и я не могу стоять в стороне и ничего не делать, пока всё больше людей умирает, пока всё больше людей скорбит, как мы.

Дейна трясло, или, может быть, меня трясло так сильно, что он тоже вздрогнул. Я не могла говорить. Если бы я открыла рот, то начала бы выть. Это уже было у меня в горле, долгий, низкий звук боли, поднимающийся из моего сердца.

— Я должен был дать тебе это услышать. Твоя мама заслуживает правды. Ты заслуживаешь знать правду об её смерти.

Дейн отпустил мои руки. Они безвольно упали. Желание напасть на него рассеялось, как дым от потушенного костра.

Хорусиане могли бы, возможно, воспроизвести голоса моей семьи на плёнке, но я не могла слишком верить в эту теорию. Рорк был там. Я поняла это по его реакции, когда спросила об этом. Если ему нечего было скрывать, почему он не мог признаться, что был там? Если бы Лэнс убил маму до того, как Рорк и папа могли бы спасти её, Рорк сказал бы мне об этом. Отцу пришлось бы это сделать. Вместо этого ни один из них ничего не сказал о той ночи.

Я сделала шаг в сторону от Дейна, и у меня чуть не подкосились ноги. Он потянулся ко мне, поддерживая меня. Я оттолкнула его руки.

— Не прикасайся ко мне.

Он опустил руки, но продолжал смотреть на меня, как будто был уверен, что я вот-вот упаду в обморок.

— Уходи, — сказала я. — Я не хочу с тобой разговаривать.

— Мне жаль. Я действительно сожалею.

Он бросил на меня последний взгляд, затем вышел за дверь.

Я подошла к матрасу и легла на живот, обхватив голову руками. Шум от стен, казалось, вибрировал в моих костях. Я не хотела, чтобы Хорусиане видели, как я плачу. Мой отец и мой брат, они были причастны к смерти моей мамы. Я видела вину в них обоих, но отказывалась признать, в чём она заключалась. Теперь я знала.

Это сделал Рорк.

Я долго не двигалась с места. Что-то внутри меня разорвалось на части. Я больше не хотела иметь ничего общего с Сетитами, ни с их образом жизни, ни с сопровождающей их смертью. Я устала от секретов и лжи.

Я могла бы стать Хорусианкой, как моя мама. Мой отец сказал, что пламя священной войны пробежало по венам Хорусиан, и я почувствовала, как это пламя внутри опаляет меня. На одно колеблющееся мгновение я увидела своё будущее в жаре этого пламени, стоя с Дейном, а не против него.

Но это было только на мгновение.

Даже если бы Хорусиане были правы, даже если бы они приняли меня, я не смогла бы присоединиться к ним. С кем бы я стала бороться?

С Рорком? Моим отцом? С Джеком и его семьёй?

Если бы все Сетиты были похожи на Люсинду, это было бы лёгким решением. Но я не могла сражаться с людьми, которых любила. Не с моей семьёй, и не с Дейном, тоже. Он потерял брата, и это поразило его так же глубоко, как смерть моей мамы поразила меня.

Так что же мне оставалось? Я не хотела стоять в стороне и смотреть, как люди, о которых я заботилась, уничтожали друг друга. И я была уверена, что они уничтожат друг друга. Моя семья, семья Джека и Дейна. Уравнение было уже написано, цифры на месте. Всё, что оставалось, — это увидеть, как это придёт к своему мучительно неизбежному завершению. Если только я не остановлю это.

Проблема пульсировала у меня в голове, как математический вопрос, который я могла бы изменить, если бы поменяла достаточное количество переменных. Как я могла внести какие-либо изменения в войну, которая длилась тысячи лет?

Мои мысли вернулись к Талисману Адольфо. Может быть, мой отец искал и нашёл его, чтобы никакие Сетиты не могли использовать его против его семьи. Может быть, он получил его, когда всё ещё убегал от мамы, но он слишком сильно любил её, чтобы использовать его. Мне понравилась эта мысль, пусть она сидит у меня в голове. Это было лучше, чем думать о той ночи, когда умерла мама, и задаваться вопросом, почему папа не защитил маму от её собственного сына.

Я представила, как беру талисман, продумала различные сценарии и проработала каждую проблему до конца, чтобы найти её решение. Мне нужно было найти переменные, которые изменили бы уравнение в мою пользу. Это было не то, что я могла сделать на полпути.

Дверь открылась, и гудящий шум в комнате усилился, потрескивая через дверной проём. Миссис Брекенридж вошла внутрь. В одной руке она держала сэндвич на бумажной тарелке. В другой она несла пластиковый стаканчик и бумажную салфетку. Она закрыла за собой дверь, и гудение снова стихло.

— Время ужина, — сказала она.

Я не ответила, даже не посмотрела ей в глаза. Она поставила тарелку и чашку на матрас. Она не принесла с собой даже ложку, ничего, что я могла бы превратить в оружие.

— Ты хочешь поговорить? — спросила она.

— Нет, — сказала я.

Она не ушла.

— Как бы то ни было, я не думаю, что Рорк хотел убить твою маму. Когда позволяешь гневу управлять твоими действиями, делаешь то, о чём в дальнейшем сожалеешь.

Я задавалась вопросом, имела ли она в виду эту часть доброты, или это был способ завоевать моё доверие. Хороший коп, плохой коп.

Когда я не ответила, миссис Брекенридж повернулась, чтобы уйти.

— Если ты передумаешь, мы можем поговорить за завтраком.

Она не воспользовалась своей карточкой-ключом, чтобы выйти из комнаты. Она просто повернула ручку и открыла дверь. Гудение стало громче. Электричество зашипело по краям двери, приподняв пряди волос миссис Брекенридж, когда она вышла. Как только дверь закрылась, жужжание снова перешло в низкий гул.

Я не планировала заглядывать ни в одну из книг. Я не собиралась их читать. Однако я взглянула на них. Книга сверху привлекла моё внимание. Обложка была чистой, зелёной, без названия. Заинтригованная, я вытащила её из кучи и открыла. В середине была линованная бумага, и я сразу узнала почерк. Это был ровный почерк Дейна, такой же уверенный в себе, как и он сам.

Это был его дневник.

Он сказал мне, что стопка книг содержит романы и трагедии. Мне было интересно, к какой категории, по его мнению, относится его дневник. Я недолго размышляла над этим вопросом, потому что узнала красную обложку, лежащую среди стопки.

Мой дневник. Он не лежал ровно. Что-то было под обложкой. Открыв его, я увидела перьевую ручку. Я потрогала его, удивляясь, зачем Дейн потрудился достать мне современную версию гусиного пера. Было ли это потому, что перо обладало меньшим потенциалом превращения в оружие? Или он напоминал мне о египетской вере в то, что моё сердце будет взвешено на вес пера в судный день?

Это не имело значения. Я больше не делала записей и не хотела читать свои старые. Как я могла прочитать свои мысли о Дейне или о смерти моей мамы? Я прожила свою жизнь, не зная, что всё это значит, и теперь моя прошлая жизнь казалась ложью.

Одну за другой я вырвала все заполненные страницы своего дневника. Я разорвала их на куски и оставила перед собой пачку кровоточащих чернил. Я подумала о том, чтобы сделать то же самое с дневником Дейна. Мне хотелось оторвать от него какую-нибудь часть. Но любопытство или, может быть, месть взяли верх. Я решила взять его дневник с собой.

Я вырвала одну из чистых страниц из своего дневника и написала Дейну записку.

«Тебе нравится задавать мне вопросы, так что вот один для тебя: пожертвовал бы ты собой и своей семьёй ради большего блага? Кем ещё ты был бы готов пожертвовать?»

Я сложила записку и оставила её на стопке книг. После того, как он поймёт, что я ушла, он мог бы некоторое время обдумывать эти вопросы.

Я бродила по комнате, разглядывая стены. Хорусиане, вероятно, ожидали, что я это сделаю. Я пошла в ванную. Там нет зеркала. Металлическая стена отбросила искаженное изображение меня самой. Края моего лица были растянуты и расплывчаты.

В конце концов, свет погас. Я легла на свой матрас, надеясь, что тот, кто смотрел в камеру, подумает, что я заснула. Первая часть моего побега была бы достаточно лёгкой, по крайней мере, в теории. Хорусиане спроектировали эту комнату, вероятно, все свои тюремные камеры, используя свою силу и слабости всех остальных. Они могли переносить удары током, которые вырубали нормальных людей. Они зарядили эту комнату так, что любой, кто прикоснется к стенам или дверям, получит изнурительный шок. У Хорусиан даже не было прорези для карточки-ключа на этой стороне комнаты.

Я предположила, что в этом был смысл. Зачем беспокоиться о замках, которые можно взломать, или картах, которые можно украсть? Если заключённый впадал в бешенство, пока охранник находился в комнате, охранник мог легко выйти через электрифицированную дверь, в то время как заключённый не мог.

Хорусиане были так уверены, что я Сетит, что забыли, откуда взялась другая половина моей ДНК. У меня тоже был иммунитет к электрическим импульсам.

Мама и Лэнс не знали этого о Рорке. Что они сделали, когда их самое мощное оружие против Сетитов не сработало? Я могла представить, как разворачивались события той ночи. Мама не могла заставить себя ударить импульсом собственного сына, поэтому позвала на помощь, что только разозлило Рорка ещё больше. Но импульс на него не подействовал. А потом…

Я выбросила этот образ из головы. Я не хотела об этом думать.

Стараясь производить как можно меньше шума, я взяла дневник Дейна и направилась к двери. Надеюсь, сейчас никто не следил за камерами, и когда какой-нибудь охранник заметит, что меня нет, они решат, что я в ванной. Это дало бы мне несколько минут, прежде чем кто-нибудь узнает, что я сбежала.

Я помедлила у двери, прислушиваясь к тихому предупреждающему гудению. Моя теория всё ещё не была проверена. Возможно, я не унаследовала мамину толерантность к электрическим импульсам. И даже если бы я это сделала, снаружи мог быть кто-то ещё. Я хотела бы включить своё Хорусианское зрение и просканировать стены, чтобы убедиться, что путь свободен, но за время, проведённое в гробницах, я уже поняла, что трудно смотреть сквозь металл.

Прежде чем я смогла отговорить себя от этого, я схватилась за ручку. Лёгкая вибрация пробежала по моей руке. Ничего больше. Я открыла дверь и выскользнула наружу.

Коридор был освещён. Я надеялась на какое-нибудь укрытие в темноте. Я закрыла за собой дверь и как можно тише побежала в направлении лестницы. Мои глухие шаги казались слишком громкими. Я замедлилась, меняя скорость на скрытность. Моё сердце колотилось настойчивым предупреждением, которое звенело у меня в ушах.

Смогу ли я сразиться с Хорусианином в бою один на один? Я выбросила этот вопрос из головы. Если бы мне пришлось, я бы сделала это, и я бы победила.

Приблизившись к первому углу, я включила своё Хорусианское зрение и посмотрела сквозь стену, чтобы проверить, есть ли люди в следующем коридоре. Рядом с углом никого не было. Чем дальше я смотрела, тем всё запутывалось. В темноте беспорядочно громоздились очертания мебели. Я приближалась к коридору вслепую и на виду, беззащитная.

На углу я прижалась к стене. Там было холодно и пахло старой пылью. Используя своё обычное зрение, я выглянула в коридор. Я ожидала увидеть какого-нибудь охранника и уже готовилась к драке. Я была вдвойне рада, что захватила дневник Дейна. Я могла бы швырнуть его кому-нибудь в голову, если бы мне понадобилось.

Холл был пуст, и лестница была в поле зрения. Четыре двери усеивали правую сторону коридора, все закрытые. Хорошо. Я осторожно направилась к лестнице. На полпути я услышала голос, доносившийся с противоположной стороны, двое мужчин разговаривали.

У меня не было времени незаметно добраться до лестницы, и я не могла справиться с двумя Хорусианами, но рядом была дверь. Я поспешила к ней, нервы были на пределе. Я просвечивала рентгеном комнату, пока бежала. Неприятно было бы наткнуться на кучу Хорусиан.

В комнате было темно, что, надеюсь, означало, что она пуста. Неясные очертания появлялись и исчезали из фокуса. Я не могла сосредоточиться на них достаточно хорошо, чтобы понять, что это такое. «Успокойся», — сказал я себе. — Тебе нужно думать, а не сходить с ума и совершать ошибки». Я положила руку на дверную ручку, только тогда сообразив, что она может быть заперта. К счастью, она повернулась. Так тихо, как только могла, я проскользнула внутрь.

В темноте было видно только маленькие цифровые часы, светящиеся в углу. 11:48. Это могла быть микроволновая печь, DVD-плеер или будильник. Если бы это была спальня, один или несколько человек могли бы лежать в нескольких футах от того места, где я стояла. Я прислушалась к глубоким вздохам спящего. Ничего не было слышно. И всё же я не хотела рисковать. Я уже подняла шум, открыв дверь. Если я закрою её, щелчок может кого-нибудь разбудить. Я оставила дверь приоткрытой на дюйм и встала за ней, прислушиваясь, не проходят ли мимо Хорусиане.

Шаги мужчин не были торопливыми, и их голоса были спокойными. Очевидно, никто ещё не знал, что я пропала.

— … рекомендуем перенести большую часть этой станции в Новую Зеландию или Аргентину, — сказал мужчина. — Ты можешь помочь команде V отрезать любые сети, направляющиеся в Антарктиду.

— Там нет добычи для Сетитов, — недовольно сказал второй мужчина. — Они знают, что полюса не являются постоянным решением. Вместо этого они отправятся в более холодные страны. Мы должны переехать в Россию или Гренландию…

Мужчины были почти у двери. Я стояла так неподвижно, как только могла, едва дыша.

— Они должны знать, что мы можем выращивать скарабеев в любом городе, даже где холодно, — сказал первый мужчина. — Отапливаемые здания не так уж трудно найти. Сетиты будут вообще избегать городов, пока их флаконы не закончатся. Их единственное безопасное убежище-полюса, и в это время года для них слишком темно, чтобы оставаться в Арктике.

Ещё один шум привлёк моё внимание. Тихий стук изнутри комнаты. Позади меня. Возможно, шаги по полу. Я резко развернулась, глаза метнулись в темноту. Я не видела ничего, кроме неясных теней. Единственным видимым источником света был разрез, проникающий через щель в дверном проёме. Я не хотела включать своё Хорусианское зрение. Блеск моих глаз выдал бы моё положение.

Я стояла вслепую, охваченная паникой. Кто бы ещё ни был в комнате, он тоже не мог меня видеть. По крайней мере, до тех пор, пока они не включили свет. Мой разум лихорадочно перебирал возможности того, что делать, когда это произойдёт. Сражаться или бежать, зачем выбирать? Мне нужно было сделать и то, и другое. Я присела, напряжённая, как пружина.

Что-то задело мою ногу прямо над лодыжкой. Вздрогнув, я отступила, ударив при этом рукой по дверной ручке. Звук эхом отозвался в тишине комнаты.

Как я могла быть такой глупой? Я выдала своё положение. Я взмахнула рукой, чтобы ударить того, кто там был. Она не соединилась ни с чем, кроме воздуха.

Из темноты у моих ног донеслось короткое мяуканье.

Я испустила дрожащий вздох. Просто Калико. Своими ночными глазами она узнала меня и потёрлась о мою ногу. Прекрасное время для того, чтобы подружиться с ней.

Дверь оставалась открытой ещё на два дюйма. Я не была уверена, было ли это делом рук Калико или результатом того, что я ударила по дверной ручке, но разговор в коридоре прекратился. Последовала пауза, а затем один из мужчин заговорил снова, всего в нескольких футах от меня, шёпотом.

— Ты что-нибудь слышал?

— Да, — прошептал в ответ другой мужчина. — Почему дверь Мелинды открыта?

Я осторожно сделала шаг вправо и прижалась к стене. Это было жалкое укрытие. Струйка пота пробежала по моей спине. Мои руки дрожали от нервного предвкушения. Меня вот-вот поймают, и это была вина моей кошки. Вернувшись в Аризону, я должна была купить золотую рыбку. Они никогда не нападают на своих владельцев.

Калико вошла в полосу света и высунула голову за дверь. Это было её любимое развлечение, стоять рядом, размышляя о преимуществах выхода на улицу против преимуществ стоять в дверях и сводить с ума своих владельцев. Я ждала её на своей кухне бесчисленное количество раз, держа дверь открытой, пока половина прохладного воздуха в комнате не просочилась наружу.

Но теперь я любила её за эту привычку. Мужчины увидели её.

— Это всего лишь кошка. Мелинда, должно быть, оставила дверь открытой для неё, — мужчина поставил ногу в дверной проём, вернул Калико обратно внутрь и закрыл дверь. — Она не должна позволять ей бродить вокруг.

— Ей не следовало брать кошку с собой, — сказал второй мужчина, их голоса снова раздались в коридоре. — Когда начинаешь вести себя как одна из тех сумасшедших дам с кошками, самое время уходить на пенсию.

Я стояла там, испытывая облегчение, ожидая, пока голоса не исчезнут. Мне нужно было убедиться, что мужчины ушли, но я не могла оставаться слишком долго. Рано или поздно кто-нибудь заметит, что меня нет в камере. Возможно, даже раньше.

Осторожно я повернула ручку и снова приоткрыла дверь. Путь был свободен. Я выскочила из комнаты и бросилась к лестнице. Я хотела взлететь на неё, буквально подпрыгнуть, чтобы посмотреть, смогу ли я добраться до вершины. Что-то в моих ногах ныло от желания сделать это, но я не пыталась. Это было бы слишком шумно. Я поднялась наверх так тихо, как только могла, пытаясь заглянуть через стену и дверь наверху, чтобы проверить, нет ли охранников с другой стороны. Был ли кто-нибудь ещё поблизости в ресторане?

Было трудно что-либо разглядеть сквозь дверь или стены. Просто темнота. Когда я добралась до вершины, я поняла почему. Жужжание электричества приветствовало меня ещё до того, как я подошла достаточно близко, чтобы сказать, что стена и дверь были металлическими.

Вероятно, это была хорошая новость. Зачем Хорусианам беспокоиться о том, чтобы охранять дверь, которую они электрифицировали?

Я взялась за дверную ручку, едва замечая вибрацию, которая проникла в мою руку. Как только я открыла дверь, загорелся тусклый свет. В дверном проёме висели связки чеснока, создавая странную завесу. Я протиснулась сквозь них, закрыла дверь и вошла в большую кладовую. Повсюду витал запах кофе и специй. У одной стены были сложены мешки с рисом и мукой. Контейнеры с растительным маслом стояли на полках рядом с бутылочками со специями поменьше.

Ни один ресторанный звук не проникал в кладовую. Ни голосов, ни шагов кого-либо ещё внутри. Это место должно быть закрыто. Я прошла через кладовую и оказалась в совершенно тёмной комнате, вероятно, на кухне. В египетских зданиях были раздвижные металлические створки на окнах, чтобы предотвратить взломы в ночное время, так что у меня не было преимущества внешнего освещения.

Я медленно прошлась по комнате. Вероятно, по всему ресторану были установлены детекторы движения. Лучше всего было просто убраться из здания как можно быстрее. Мне нужно было сбежать, связаться с отцом, прежде чем он… Мне не хотелось думать о том, что он может сделать. Если бы сработала сигнализация, что ж, по крайней мере, у меня была бы фора. Рестораны были в городах; это означало другие здания снаружи, места, где я могла бы спрятаться, и людей, которые могли бы мне помочь.