Сыночкина игрушка

Глава 8

51.

Оцепенение проходило постепенно. Андрей Семёнович пытался избавиться от пелены, внезапно заполнившей черепную коробку. Зайдя в дом, он едва не рухнул на колени, так сильно дрожали мышцы. Кухню он преодолел, цепляясь руками за стол и стены, по дороге снёс стул, но даже не попытался его поднять.

— Пашка! — взревел он.

Пашка не проснулся. Сиплый храп доносился из его комнаты на втором этаже. Кое-как удерживая равновесие, Андрей Семёнович рухнул на протяжно застонавшие под его весом ступени. Давно ведь собирался починить лестницу, да всё руки не доходили…

— Пашка! Скотина, Пашка!

Сын заворочался на втором этаже, но не откликнулся. Злоба всё сильнее разгоралась в душе мужчины. Почему у всех дети нормальными родятся, а у него народилось вот это вот?..

— Паша!

Мускулы Андрея Семёновича постепенно расходились. Как в случаях, когда он долго находился на сильном морозе, и потом отогревался движением. Разве что без сильной боли. К середине лестницы он уже мог идти прямо, не наваливаясь на хлипкие перила.

— Пашка, говнюк! Я тебе так сейчас вломлю, слышишь?!

Умственно отсталый, наконец, проснулся. Глухо заворочался на кровати, застонал, потягиваясь. Андрей Семёнович ввалился в комнату, и Пашка заорал испуганно и возмущённо: он спал в расстёгнутых и спущенных до колен штанах, и отец застал его на месте преступления. Но мужчину это не интересовало. Крепко ухватив сына за шиворот, он сволок его с кровати на пол, отвесив на всякий случай подзатыльник свободной рукой.

— Приводи себя в порядок, живо! Через две минуты на кухне чтоб был!

Парень, перепуганный видом своего отца и его злостью, торопливо закивал, пытаясь раскатать свернувшиеся в жгут трусы и натянуть их вместе со штанами. Сплюнув на пол, Андрей Семёнович быстро шагнул на лестницу. Сковывавшее его совсем недавно оцепенение прошло, и в его голове зарождался план. Девчонка, хотя и непредумышленно, подставила его под удар. Но возможность спастись у него ещё оставалась. Главное теперь — действовать быстро.

52.

Ажиотаж вокруг леса стих. Грачёвцы, поначалу принимавшие участие в поисках, к третьему дню вернулись к своим домам, участкам и домашнему скоту. Волонтёры измотались, проведя двое суток практически без сна, и не отыскав в лесной чаще никаких следов пропавшей. Наташа, с красными воспалёнными глазами, побледневшая и вялая, прихлёбывала чёрный кофе из жестяной чашки и хмуро глядела на своё изрядно поредевшее войско.

Очень скоро они оставят это место поисков. Останутся самые упорные, сформируют свой собственный штаб. А она, в соответствии с полученными от волонтёрской организации инструкциями, отправится на новое место, искать нового потеряшку. У них не хватало ресурсов на затяжные операции, поэтому максимум усилий организация бросала на первые трое суток, когда, согласно статистике, шансы отыскать пропавшего живым наиболее высокие.

И, если следующие поиски пройдут более удачно, то после возвращения к своей обычной жизни, она не будет мучиться от чувства вины перед Катей и её роднёй слишком долго. У каждого волонтёра личное кладбище не меньше, чем у реаниматологов или хирургов. Но к каждой новой отметке в списке тех, кого отыскать не удалось, Наташа относилась очень болезненно.

53.

Поначалу дядька Митяй рассчитывал добраться прямиком до участкового, но силы оставили его примерно на половине пути. Сгорбившись, он сошёл с пыльной дороги и с громким вздохом уселся на лавочку возле одного из домиков, старого и покосившегося, помнившего как времена расцвета Грачёвска, так и самое начало его упадка. Дверь приоткрылась, и в щель выглянула старушка, чьё сморщенное маленькое личико напоминало обезьянью мордочку.

— Ми… — старушка замялась. — Митька, ты штоль? Митя?

Дядька Митяй обернулся, и бабка со вздохом отшатнулась, судорожно крестясь.

— Шойта… Митя, шойта с тобою…

Старик улыбнулся, чувствуя, как корка запёкшейся крови на лице покрывается трещинами. Кожа под ней зудела, будто на его щеках и подбородке копошились тысячи мелких жучков.

— По морде получил, не видишь?

— Ох ты, батюшки святы…

Ещё раз торопливо перекрестившись, старушка вышла из дома, старательно прикрыв за собой дверь, и присела на лавочку рядом с Дмитрием Юрьевичем. Кроме сочувствия, в её глазах стало появляться жадное любопытство.

— А хтойта тебя так, а, Мить?

Не прекращая улыбаться, избитый дед сунул в рот «козью ногу» и, с трудом сжав её мелко дрожащими губами, закурил. Он не торопился с ответом. Дядька Митяй не мог открыто противостоять стареющему, но всё ещё сильному мужику — его худому и измученному болезнями телу было попросту нечего противопоставить кабаньей туше Андрея Семёновича. Но сможет ли толстяк противостоять сплетням?..

— Андрей Семёныч.

Бабка прищурилась и прислонила сложенную лодочкой ладошку к уху:

— Ася? Чаво?

— Андрей Семёныч! Андрей Семёныч! Пашки-дурачка отец!

— Чаво-о-о?!

— Андрей Семёныч! — рявкнул дядька Митяй так, что во дворе ближайшего дома загавкала собака.

— Да слыхала, слыхала я! — обиделась бабка. — А чаво он тебя тузить вздумал? Чаво не поделили?

Глубоко затянувшись и неторопливо выпуская дым, старик огляделся по сторонам, как бы проверяя, не подслушивает кто. Городок уже проснулся, и по улицам ходили редкие в ранний час прохожие, но дядька Митяй сделал вид, что не замечает их.

— Слыхала, у Маринки Зотовой племянница пропала?

Бабка отшатнулась, удивлённо взглянув на своего собеседника.

— И чаво? Ну, слыхала. Ты штоль скрал-то?

И старушка, чрезвычайно довольная своей шуткой, тоненько захихикала, трясясь всем своим тщедушным тельцем.

— Он украл.

Старуха прекратила смеяться, удивлённо уставившись на Дмитрия Юрьевича. Тот наклонился к ней, будто сообщил эту новость тихо, едва различимо. На самом же деле ему приходилось почти что орать, чтобы она расслышала его. Моргнув пару раз, бабка приоткрыла рот, но дядька Митяй перебил её, растопыренными указательным и средним пальцем показав на свои глаза.

— Сам видел! — рявкнул он. — Тащил её в гараж! Она без сознания валялась, кровь капала!

Бабка снова зажала рот ладошкой и принялась креститься. А дядька Митяй ввернул, не удержавшись:

— Не человек он, а Зверь!

— Ох-хо, ой лишенько… — причитала старуха, безумным взглядом обводя улицу.

В доме напротив приоткрылась дверь, и на улицу, рукой придерживая не завязанный под подбородком платок, высунулась другая старуха: в противовес первой — огромная толстуха с красным лицом.

— Матвеевна, что случилось? — утробно пробасила она. — Что там у вас?

Дядька Митяй не ответил. Зато сухонькая старушка, уже принявшая на веру его рассказ, закричала со слезой в голосе:

— Андрей Семёныч девочку Маринкину в сарае у себя уби-и-ил! Голыми руками разорвал, как зверь!

Толстуха всплеснула руками и захлопнула дверь. Но уже через секунду она распахнула её вновь и выскочила на улицу, завязав платок и вытирая мокрые руки о грязный фартук. Торопливо оглядевшись по сторонам, толстуха широкими шагами пересекла улицу.

— Чего там Андрей Семёныч-то?!

Матвеевна заголосила громче прежнего, мелко кивая головой:

— Девочку Маринкину, племянницу её, украл и убил! И Митьке голову пробил! Весь в кровище!

— Убил племянницу её?! Убил или ещё и насиловал?!

— Он её ишшо и насиловал?!

Старухи, занятые новой сплетней, выискивали в собственных фантазиях всё больше и больше кровавых и мерзких подробностей. Но дядька Митяй этого уже не слушал. Довольный произведённым эффектом, он спешил дальше по улице, туда, где жил участковый.

54.

Андрей Семёнович не был дураком. Скорее хитрым, осторожным и изворотливым чудовищем, хоть и подверженным различным эмоциональным припадкам. Он отлично понимал, что убегать в его ситуации — худшее, что могло прийти в голову. Старик, вне всякого сомнения, поковылял к своему дружку-участковому. Тот, хоть его и доводили до белого каления вечные пророчества сумасшедшего, на его новую жалобу отреагирует. Да и как тут не отреагировать, если доказательствами побоев у дядьки Митяя всё лицо измазано?

Нетерпеливо постукивая пальцами по столешнице, Андрей Семёнович стоял, глядя в окно на гараж. Он вроде бы замаскировал вход в подвал, но настоящей проверки эта маскировка ещё не проходила. Никто не заходил в кособокую сараюшку, не заглядывал в смотровую яму. Старик ведь наверняка укажет именно туда, не так ли? И они непременно заглянут в это тесное помещение, которое всё на виду…

Тряхнув головой, Андрей Семёнович пришёл в себя и отступил от окна. У него ведь оставались и другие вещи, о которых стоило беспокоиться. К примеру нож. Его взгляд упал на клинок, и пальцы на правой руке непроизвольно сжались. Перед глазами маньяка встала картина: холодная отточенная сталь входит в мягкое, обрюзгшее с возрастом тело Дмитрия Юрьевича, лопаются нити слабых мышц, тугие комки кишок лезут наружу через всё увеличивающийся разрез, а кровь, вонючая кровь старого полутрупа льётся ему на руку, и рукоять ножа становится скользкой, но он держит её так крепко, что…

— Стоп!

Мужчина сильно стукнул кулаком по столу. Несколько дней пролежавшие на столешнице крошки оставили на костяшках царапины.

«Не вовремя, не вовремя это…»

Двумя пальцами, словно что-то опасное и агрессивное, взяв нож за рукоять, мужчина отнёс его в комнату и, приподняв кусок рассохшегося плинтуса, сунул клинок в щель между стеной и половой доской. Так себе тайник, но вряд ли будет настоящий обыск…

Он повернулся к печи, проверить, насколько хорошо прогорела Катина одежда, когда на лестнице появился Пашка. Лицо его выглядело испуганным и опухшим от сна, ступени скрипели под тяжёлыми шагами. Андрей Семёнович вновь испытал смесь жалости и злости, глядя на своего отпрыска.

— Пашка!

Отец положил руку на плечо своего сына и отвёл его в сторону от лестницы.

— Паша, мне нужна твоя помощь, понимаешь? Понимаешь?

Пашка закивал, хотя глаза его и оставались пустыми. Вряд ли он понимал, и Андрей Семёнович встряхнул отсталого, заставляя посмотреть прямо на себя.

— Пашка! Если ты мне не поможешь, нас с тобой отправят в тюрьму! Обоих, понимаешь? На всю жизнь! А там знаешь, что делают с такими, как мы с тобой, нормальными ребятами?

Пашкино лицо постепенно оживало: брови взлетели вверх, губы искривились. В глазах появилось подобие осмысленности. Но Андрей Семёнович решил продолжить:

— Там любят мальчиков молодых, Пашка! Таких, как ты, к примеру. А знаешь, почему любят? — Пашка дёрнулся, но Андрей Семёнович удержал его на месте. — Там с такими ребятками делают всё то, что мы в подвале делали с другими!

Пашка завизжал. В его голосе слышалась неподдельная паника. Перед глазами паренька стояли картины ужасных пыток, сопряжённых с унижениями и изнасилованиями. Ему виделись открытые переломы, снятая кожа, кровь и кишки…

— Не-е-ет! — заорал Пашка тонким фальцетом. — Нет, папка, не хочу!

Умственно отсталый уже начал вырываться, и Андрею Семёновичу пришлось прижать его к стене, навалившись всем весом.

— Что не хочешь?! Чтобы тебе ножик в попу вставили, а?! А потом письку вместо ножа?!

Лицо Пашки побагровело, глаза побелели, а покрытый желтушным налётом язык вывалился едва ли не до воротника рубахи.

— Хорошо! — Андрей Семёнович ослабил хватку. — Хорошо! Если не хочешь — я постараюсь сделать так, чтобы нас туда не отправили. Но мне нужна помощь, Пашка! Сын!

Услышав последнее слово, которое слышал так редко, ребёнок маньяка вздрогнул всем телом и посмотрел на отца.

— Ты поможешь мне, сынок? Поможешь? Сынок, поможешь?

И Пашка закивал так яростно, что его голова едва не оторвалась от шеи. Он пошёл бы на что угодно в тот миг, и даже не потому, что его пугала тюрьма.

55.

Марина проснулась, но не спешила открывать глаза. Впервые за долгие годы, быть может, даже впервые в жизни, она ощутила в своей груди тёплое ласковое покалывание. Она была… счастлива? Голова подсказывала ей, что то, что она испытывает, мягко выражаясь, неправильно. Жизнь её сестры рушилась на глазах, далеко от дома умерла или прямо в это тёплое утро невыразимо страдает её племянница… Но сердце старшей из сестёр билось сладко и неторопливо, распространяя по всему телу колючие волны наслаждения.

Она оказалась права. Её сестра, её расчудесная младшая сестра, красавица и умница Света, наконец-то оказалась позади. Далеко позади! Москвичка Света. У неё не осталось никого, не то что мужа, а даже дочери. А вот у Марины, которую всегда стыдили за непохожесть на младшую, как раз появилось. Андрей…

— Андрюша… — неслышно прошептала Марина и глупо захихикала от того, как глупо прозвучало имя. — Нет, никакой он не Андрюша. Андрей Семёнович!

Солидный мужчина! Простой, надёжный. Не без недостатков, само собой, да только она и не гналась никогда за идеалами. Идеалы долго не держатся. Светка вон сочинила себе волшебную жизнь — и что, где она теперь? То-то же!

Не переставая хихикать, Марина поднялась с кровати и тихонько озвучила ещё одну крамольную, но такую сладкую мысль:

— Андрей Семёнычу лежебоки в жёны не нужны!

Она чувствовала себя молодой и прекрасной. Она и была молодой и прекрасной в то утро, как и любой влюблённый человек.

56.

Дядька Митяй ковылял по улице, а за его спиной, как круги на воде от брошенного в озеро камня, расползались слухи. Магия сплетен, древняя, как мир, трещала и искрила. Новость об ужасном злодеянии многим известного и многими уважаемого человека, бывшего охотника и едва ли не героического отца умственно отсталого парня, катилась по Грачёвску, обрастая всё новыми и новыми подробностями. Неизменными в этих сплетнях оставались лишь три момента: Андрей Семёнович — жестокий зверь в человеческом обличии, Катя растерзана в его гараже, а дядька Митяй избит до полусмерти.

Шаркающий по дороге старик кожей чувствовал, как электризуется атмосфера городка. Воздух густел, предметы на улице обретали болезненную чёткость.

— Андрей Семёнович! — ревел он громовым басом, стоило кому-то появиться в поле его зрения. — Скорухин избил меня! Украл девочку! Убил её в сарае!

Люди шарахались при виде залитого кровью сумасшедшего. Они вжимались в стены, прижимая ладони к широко раззявленным ртам и тараща на него глаза. Но едва он проходил, будто безумный пророк, как за его спиной слышались трескучие возгласы:

— Что? Что он сказал? Избил? Украл?..

Пересуды, кажется, наполняли старика силами. Дмитрий Юрьевич не бросался обвинениями. Он обличал, гордо расправив плечи и подняв голову.

57.

Катя снова застыла на границе между реальным миром и его мутным отражением, в котором существовали лишь серые тени и отголоски былых страданий. С неожиданной и непрошенной чёткостью девушка вдруг осознала, что чудовищные тени, которые так напугали её в прошлый раз — никто иные, как предыдущие жертвы маньяка.

Расплывчатые силуэты снова выросли из тёмных углов комнаты, куда толком не долетал свет слабой лампочки. Они пульсировали, искажаясь в так с тем, как пульсировала боль в измождённом Катином теле. Они больше не набрасывались на неё, не глумились и не злорадствовали. Вместо искажённых злобой морд и когтистых лап из небытия выглядывали плачущие лица и руки, пальцы на которых скрючило от боли.

Тени манили её к себе. Тени приняли девушку как одну из них. Как очередную несчастную, замученную кровожадным чудовищем.

— Здесь не будет счастья… — донёсся голос диктора, в прошлый раз суливший девушке страдания и страшную смерть. — Не будет освобождения. Не будет света. Ты станешь одной из нас. Ты уже одна из нас. Одна из нас. Одна из нас…

— Одна из нас… — глухо рыкнуло безногое нечто из-под койки.

— Одна из на-а-ас! — зашлись в сиплом многоголосом вое серые силуэты на стенах.

Кате захотелось, чтобы всё закончилось. Захотелось вырваться из подвала и бежать, бежать… не обращая внимания на боль, не думая о том, что на спине расцвёл уродливым цветком огромный синяк, два или три ребра наверняка сломаны. Не задумываясь о том, что, пнув её в живот, маньяк скорее всего отбил ей некоторые из внутренних органов. Что удар головой об бетонный пол наверняка не обошёлся без сотрясения.

Но, даже будь дверь открыта, у девушки не хватило бы на побег сил. Поэтому она лишь замотала головой из стороны в сторону, словно споря со своими потусторонними собеседниками. Тени завыли разочарованно. Тени завыли зло и осуждающе. В голосе монстра под койкой зазвучала жадность.

— Одна из нас!

Катя глубоко вдохнула, чувствуя, как расправившиеся лёгкие больно нажали на что-то в животе. И крикнула во всё горло:

— Нет!

Тени дрогнули и зашевелились быстрее, словно боясь, что ещё немного — и девушка вырвется из их гостеприимно распахнутых объятий. Они судорожно задёргались на стенах и в тёмных укрытиях, стремясь добраться до неё, дотронуться хотя бы кончиками пальцев, оросить своими слезами, сжать в объятиях, впитать угасающее тепло её тела…

— Нет! Нет, нет, нет!

Катя раз за разом выкрикивала одно и то же слово, словно примитивное и древнее заклинание, которое знают даже грудные дети, плачем отгоняющие высунувшихся из шкафов монстров. Она кричала, чувствуя, что с каждым её воплем тени отступают всё дальше, напуганные громким звуком. И поэтому она снова и снова хватала ртом воздух и вопила, отчаянно и зло.

Когда силы оставили её, и боль в лёгких стала настолько сильной, что она могла дышать лишь короткими прерывистыми глотками, Катя поняла, что она проиграла битву. Сейчас эти тени уволокут её к себе, в холодное серое небытие, и она тоже будет проводить вечность, шурша под узкой железной койкой, завывая, не в силах отделиться от серой бетонной стены, или голосом диктора с давно забытого коротковолнового канала объявлять смерть новым мученикам…

Но ничего не происходило. Девушка открыла глаза, сощурившись от слабого сияния лампы, напомнившей ей зависшую под потоком маленькую звезду. С трудом покрутив головой, она поняла, что тени ушли. Пропали с серых шершавых стен. Больше никто не таращился на неё из-под узкой лежанки. Дыра туалета превратилась просто в вонючее отверстие в полу. Катя ощутила, как у неё в животе зарождается приятное тёплое чувство, и подумала, что это ликование, но ошиблась. Уже в следующий миг она разрыдалась от облегчения.

58.

Валентин Георгиевич жил жизнью тихой и размеренной, не чувствуя себя перегруженным работой. У него находилось время и на дружеские посиделки с земляками, многих из которых он знал с детства, и на хлопоты по хозяйству: в небольшом огородике росли овощи и пара не слишком охотно плодоносящих яблонь.

Он знал, конечно, что время от времени в его работе будут возникать стрессовые ситуации, но при этом расслабился за годы спокойной службы и совершенно растерялся, когда на его пороге вдруг возник Дмитрий Юрьевич, залитый кровью и вопящий что-то нечленораздельное о зверях, Андрее Семёновиче и девочке в гараже.

— Дядька Митяй, давай спокойнее!

Участковый легко подхватил выбившегося из сил деда под руки и усадил на диван. Как и у многих в Грачёвске, кухня у него выполняла также роль прихожей.

— Кто тебя так, а? Хулиганьё? Залётные?

Старик скривился в злой усмешке, и Валентин Георгиевич с содроганием заметил, что текущая по лицу кровь измазала деду беззубые дёсны. Участковый инстинктивно ухватил со стола влажную тряпку и попытался вытереть лицо старика, но тот оттолкнул его руку.

— Какое хулиганьё?! — заорал старик, и Валентин Георгиевич непроизвольно бросил взгляд на дверь, так и стоявшую нараспашку. — Андрей Семёныч это был! Пашки-дурачка отец!

— Так, ты это…

Участковый всё же смог прижать влажную тряпку к лицу старика и, воспользовавшись паузой, шагнул к двери и прикрыл её, успев заметить на улице несколько заинтересованных лиц.

— Я тебе говорю, Андре…

— Тихо! — шикнул участковый. — Ты мне по делу говори, что у вас случилось? Влез ты к нему? Или что? Знаешь же, что не любит он тебя.

Дмитрий Юрьевич некоторое время сидел молча, упершись локтями в колени. Он тяжело дышал, но яростный огонь в его груди медленно угасал. Старик понимал, что перед Валентином Георгиевичем проповедовать смысла нет. Он, хоть и выглядел тюфяком, умел быть мужиком жёстким и честным, сплетни и истерики не любившим.

— Влез, влез… — подтвердил Дмитрий Юрьевич. — Но причина была!

— Ты охренел совсем уже, дядька Митяй?! — участковый сумел сдержаться и не заорать в полный голос, обойдясь сдавленным шипением. — То ему пальцами в рожу тыкаешь, что он девочку украл, то ещё что, теперь вот влез к нему! Да ты…

— Девчонка у него.

Слова дядьки Митяя, произнесённые медленно, но тяжело и весомо, упали на дощатый пол кухни. И наступила тишина. Теперь и полицейский чувствовал, как сгустился воздух над городком. Но всё же он сумел взять себя в руки.

— Погоди, погоди. Что значит у него? Как? Ты видел?

— Видел!

Дядька Митяй посмотрел прямо в глаза мужчине. Он немного оттёр кровь с лица, и участковый заметил, как сильно стиснуты его челюсти, как сжались губы в тонкую полоску.

— Так…

Рука полицейского сама собой дёрнулась, чтобы поправить фуражку, которой на нём не было. Ему стало одновременно холодно и жарко.

— Я тебе говорю, рассказывай по порядку. Когда из больницы вернулся? Что видел? Как видел? Когда?

И старик, вздохнув и продолжая вытирать щёки, начал рассказывать. Некоторые подробности он благоразумно опустил: такие, как зуд под кожей и видения огромного гнойника, пульсирующего над Грачёвском. Но зато взамен добавил других. В услышанной участковым версии дядька Митяй просто гулял по улице, когда неожиданно услышал, как в гараже Андрея Семёновича кто-то плачет. Нашлось в рассказе место и для правды: старик не умолчал о царапинах на лице мужчины и его безумном, потухшем взгляде. Он старался не переборщить с подробностями, чтобы участковому легче поверилось в его рассказ. Но одновременно старался сделать историю достаточно тревожной для того, чтобы Валентин Георгиевич решился на немедленные действия. Рассказывая о том, что он якобы видел Катю, старик постарался как можно чаще употреблять слова «вроде бы» и «кажется». Но даже при всём при этом достиг желаемого результата.

— Та-а-ак…

Валентин Георгиевич торопливо прошёлся по кухне и повторил:

— Та-а-ак… Не выдумал ты ничего?

В ответ дядька Митяй торжественно перекрестился и заверил полицейского:

— Вот тебе крест, Георгич! Вот тебе крест!

Участковый растёр ладонями лицо, словно смывая с себя прилипшую к коже грязь.

— Тебе врач нужен, дя… Дмитрий Юрич?

Старик решительно покачал головой.

— Не нужен, я с тобой буду! Поторопись, Георгич! Вдруг он в бега ударится!

59.

Света проснулась резко, словно её толкнули. На кухне раздавался визгливый голос её сестры, отлично слышимый даже через перекрытия и запертую дверь в комнату:

— Да как у тебя твой поганый язык-то повернулся?!

В ответ раздалось невнятное бубнение. Затем шорох, вскрик и звон посуды. Громкий хлопок входной двери. И резкий крик с улицы:

— Сумасшедчетая!

И сразу же трубный рёв Марины:

— По-о-ошла во-о-он, паскудина! Гнида бессовестная! Язык твой змеиный чтоб отгнил!

На улице задорно расхохотались. Ясно… Марина с кем-то поцапалась и дело, как обычно, дошло до скандала. Старшая сестра, не успевшая излить гнев на обидчицу, продолжала бушевать, грохоча посудой о мебель и плиту:

— Вот ведь собака, а! Посмотрите на неё! Да как же… А-а-ах су-ука, а-а-ах тва-арь…

В голове женщины внезапно взорвалась ужасная, пугающая мысль, и она вскочила с кровати, как ужаленная.

«Катя! Маринке что-то рассказали про Катю!» — билось в голове Светы, и тут вспыхнула новая мысль, едва не заставившая её разрыдаться: — «Нашли! Мёртвую!»

Торопливо натянув на себя одежду, Света выскочила из комнаты и в два прыжка, рискуя споткнуться и свернуть себе шею, оказалась на кухне.

— Маринка! Что?! Нашли?! Мертва?!

Марина, забывшая, что она не одна в доме, вздрогнула, замерев в неловкой позе. Из её рук выскользнула и грохнулась об пол кастрюля, из которой выплеснулся горячий, исходящий паром картофельный суп. Маленькая волна бульона разнесла кусочки овощей, белые, оранжевые и зелёные, по всему полу. Толстуха медленно подняла глаза на свою младшую сестру.

— Ма… — Света с трудом сглотнула. — Маринка?..

Света так и осталась стоять, застыв возле плиты, когда Марина направилась к ней. Она шагала грузно, медленно переваливаясь с одного бока на другой. Её руки висели плетьми, и жир на них колыхался под цветастыми рукавами дешёвого платья из трескучей синтетики.

— Маришка… — шёпотом произнесла Света.

Звук пощёчины вышел резким и громким, как щелчок кнута. Марина ударила почти без замаха, но вложив в оплеуху весь свой немалый вес. Младшую сестру отбросило на плиту, на миг она замерла, навалившись на неё животом, а потом рухнула на деревянный пол. В голове у неё шумело, во рту чувствовался металлический привкус крови.

— Шмара…

Ругательство выскользнуло изо рта Марины, как кусок тухлятины. Криво усмехнувшись, толстуха рефлекторно вытерла руки о подол платья и направилась к выходу.

Она шагала по середине дороги, кожей чувствуя устремлённые на неё взгляды, но не опуская голову. Андрею Семёновичу, Андрюше, сейчас требовался человек, способный сказать хоть слово в его защиту. И этим человеком собиралась стать она.

60.

От дома Валентина Георгиевича решили добраться до места предполагаемого преступления пешком. Как ни мучало его искушение немедленно броситься разбираться во всём, участковый решил не пороть горячку и сперва дождался приезда опергруппы из участка, потом заставил старика повторить свой рассказ. План действий составили вместе.

— А если он вас не пустит, скажет ордер нести? — поинтересовался дядька Митяй.

— Пустит, — хохотнули в ответ полицейские. — Это ж тебе не кино про Америку.

— И не ордер, а постановление для обыска нужно.

Полицейские не сомневались в своих силах, но старик всё равно не мог избавиться от беспокойства. Кино там или нет, ему казалось, что приехавшие на вызов участкового мужчины слабо себе представляют, с кем им предстоит иметь дело. Но про Зверя всё равно предпочёл умолчать, чтобы не провоцировать насмешки. Валентин Георгиевич тоже отметил, что старик ведёт себя на редкость адекватно.

Беспокойство дядьки Митяя рассеялось, едва они дошли до своей цели. Взволнованные слухами люди собирались вокруг дома Валентина Георгиевича. В основном в толпе перетаптывались с ноги на ногу старухи, но нашлись и пара мужчин, и стайка подростков, привлечённых бесплатным развлечением.

— Чего собрались-то? — хмуро поинтересовался участковый.

И на него мгновенно обрушился шквал голосов. Взволнованные люди, перебивая друг друга, пытались узнать, что же произошло у Андрея Семёновича. Старухи завывали, потрясая морщинистыми кулаками и шамкая беззубыми ртами. Подростки веселились — кто прятал улыбки, кто смеялся в открытую.

— Ну у тебя тут и зоопарк… — тихо отметил один из оперов, подталкивая Валентина Георгиевича локтем в бок.

— Тихо, тихо! — разозлившись, участковый повысил голос. — Тихо! Расходитесь по домам! Что за демонстрация?!

Толпа снова загудела. Послышались недовольные выкрики:

— Он там девочек насилует, а мы по домам сидеть должны?!

— Мы знать хотим! Имеем право!

— Да нехристь он, нехристь!

— Руки в кровишше по локоть, чаво ты иво защишшаишь?!

— А я всегда знал, всегда знал, что он не такой какой-то!

Валентин Георгиевич зло глянул на дядьку Митяя, но промолчал. Разгонять толпу смысла не было, люди всё равно собрались бы у дома Андрея Семёновича, только поносили бы уже и бизнесмена, и полицейских одновременно. Сплюнув на землю, участковый рявкнул:

— Ну-ка, дайте пройти! Дорогу уступите, не мешайтесь хоть!

Толпа неохотно расступилась перед ними. Люди горячо обсуждали друг с другом слухи, старухи по несколько раз переспрашивали, что имели в виду их товарки. Те, кто ещё не ослеп, в подробностях описывали более слабым зрением пятна крови на рубашке Дмитрия Юрьевича. А тот, гордо задрав голову, стоял сразу за хмурыми полицейскими.

61.

Андрей Семёнович стоял на кухне, наблюдал за улицей через тюлевую занавеску на окне, пожелтевшую от впитавшегося в неё никотина, и курил. Пашка, непривычно тихий, молча сидел на табуретке и запихивал в рот один пирожок с картошкой за другим. Принесённый Мариной таз стремительно пустел. Сизоватый дымок кольцами завивался под потолком ветхого дома, разгоняемый только редким проникающим внутрь ветерком и крыльями мух.

Зеваки уже собрались перед его домом, хотя и не в том количестве, что он ожидал.

«Остальные, должно быть, придут со стариком и ментом… Шакалы.»

Пашка на табурете вздрогнул, будто прочитал мысли отца. Мужчина покосился на полоумного, и снова перевёл взгляд на зевак. Люди на улице делали вид, что их никоим образом не интересует ни сам Андрей Семёнович, ни его сын, ни его дом, ни его гараж. Маньяк прикоснулся пальцами к пульсирующим лёгкой болью царапинам на щеках, и зло оскалился.

«Сучка. Она это нарочно. Знала, чем всё закончится. Передала весточку…»

Он почувствовал, что мысли начинают путаться и сокращаться, превращаясь в животные порывы, и глубоко затянулся, пытаясь успокоить сердцебиение. Голову требовалось сохранять холодной, чтобы разыграть карты верно. Нужно быть терпеливым и расчётливым, как затаившаяся в кустах гадюка. Гадюка ведь не нападает на людей, пока те не наступят на её гнездо или на неё саму?

Пашка за спиной мужчины громко всхлипнул. Как будто несколько часов подряд плакал навзрыд, и только теперь успокоился. Но когда Андрей Семёнович повернулся к нему, тот сидел совершенно спокойно, а его расслабленное лицо, казавшееся нелепо стёкшим вниз с черепа, не выражало никаких эмоций. Застывшая маска тупого безразличия.

— Пашка…

Мужчине вдруг стало тоскливо и страшно. Но сын не повернул голову на его зов.

— Пашка?

— М?

Дурачок не поменял позы и выражения лица. Просто вытолкнул из себя воздух, придав этому вздоху вопросительную интонацию.

— Ты помнишь, что нужно сделать?

— М…

— Ты всё сделаешь?

— М…

Этот ответ мог означать что угодно. Но Андрей Семёнович предпочитал думать, что Пашка пытался сказать что-то положительное.

62.

Света медленно приходила в себя. После ухода сестры с ней приключилась истерика, которая успокаивалась мучительно долго. Женщина чувствовала себя одинокой, всеми покинутой и брошенной в безвестности. Ей отчаянно требовалось поговорить. Убедиться, что взбесившая Марину новость не связана с Катей. Просто услышать чей-то знакомый голос.

Она вошла в комнату и, присев на краешек кровати, взяла в руки телефон. Пароль женщина набрала автоматически, даже не думая о том, что делает. Открыла телефонную книгу. Привычно ткнула в имя.

— Абонент не отвечает или находится вне зоны действия сети…

Холодный механический голос заставил Свету вскрикнуть. С трудом заставив себя отвести руку с трубкой в сторону, женщина взглянула на экран. Катя. Она автоматически набрала номер дочери.

— …оставить сообщение после звукового сигнала. — сообщила трубка тихо и тонко пискнула.

— Катя… Катя, я…

Слезинка упала на сенсорный экран, нарисовав на нём радугу, и Света нажала отбой. Тишина пустого дома становилась невыносимой. Но в то же время она так боялась выйти!

Снова пролистнув список контактов, Света тщательно выбрала нужный. На всякий случай проверив дважды, она нажала на имя. С облегчением увидела, что на экране появилась фото улыбающегося Артёма. Старое фото, ещё из тех времён, когда они жили вместе. Которое она зачем-то копировала на каждый свой новый телефон.

— Тёмочка, возьми трубочку… Ну возьми…

Длинные гудки доносились из динамика. Один за другим, монотонно, как спокойно бьющееся сердце. Свете представилось, как её муж шагает по лесу вместе с волонтёрами-поисковиками. Такой сильный и мужественный… Ведь это могло бы быть, могло!

— Да.

Артём ответил, как всегда, коротко и немного раздражённо. Он вообще часто бывал немного раздражён, особенно когда заранее смотрел, кто ему звонит и видел на экране имя бывшей жены.

— Тёма! Тёма, это я, Света!

— Ага… — пробормотал её бывший. — Я вижу. Что нужно? Волонтёрам я написал давно уже.

— Тёма… — Света почувствовала, что её прошибает холодный пот. — Тёма, я просто…

Что просто? Просто ей больше некому позвонить? Просто её дочь пропала в лесу, а с сестрой она вновь рассорилась? Просто после развода с ним она так и не смогла ничего полезного сделать со своей жизнью?

— Так чего, Свет? Алло!

Женщина судорожно вздохнула и с усилием проговорила:

— Просто хотела сказать, что новостей пока никаких. Катю продолжают искать, но координатор поисков сказала, что сегодня они…

— Так если нет новостей, — едко процедил Артём, не дослушав. — Может, ты и дёргать меня не станешь? Я работаю вообще-то, и не библиотекарем, как некоторые!

Наступила тишина. Свете отчаянно хотелось думать, что Артём в это время успокаивается и чувствует стыд за то, что сорвался. Но мужчина продолжил с той же злобой в голосе:

— Всё? Разговор окончен?

— П… Пока…

Трубка выпала из Светиной руки и с глухим стуком ударилась об пол. Крышка и аккумулятор отлетели под кровать. Но всё это не имело ни малейшего значения. Светлана рыдала, сидя на краю кровати, сжав узкими ладонями лицо. Теперь она осталась совсем одна.

63.

Марина появилась всего на несколько секунд позже полицейских, но моментально стянула на себя всё внимание. Она ещё только подходила к дому Андрея Семёновича, а участковый уже расслышал зычный голос Зотовой, и беззвучно вздохнул. На чью бы сторону ни встала эта скандалистка, дела она не упростит. И, судя по обрывкам фраз, которые до него долетали, поддерживала она отнюдь не власти.

— Ах вы подонки! — голосила Марина. — Змеи подколодные! У-у-у, твари! Набросились на человека!

Её крупная фигура мелькала в редкой пока ещё толпе, и женщина трясла кулаками перед лицом то одного, то другого зеваки.

— Валя, займись! — шепнул один из оперов.

Полицейские ловко разделились: участковый отправился к разъярённой женщине, оперативники — на участок Андрея Семёновича. Они полагали, что Марина среагирует на форму Валентина Георгиевича, но просчитались. Толстуха моментально отметила движение у запертых ворот, и метнулась наперерез. В два прыжка оказавшись перед полицейскими, она грудью закрыла от них место, где смыкались створки.

— По какому праву вы тираните человека?! — заорала она, и толпа откликнулась неодобрительным гулом. — Вы хоть знаете, как он живёт, а?! Знаете, что сынка-инвалида один растит?

Ропот в толпе нарастал. Кто-то выкрикнул:

— Да арестуйте её уже!

Подростки, пришедшие следом за полицейскими, разразились хохотом. Разраставшаяся с каждой секундой толпа загудела. Некоторые поддерживал арест Марины, некоторые высказывались против… Валентин Георгиевич продвинулся вперёд, на ходу бросив операм:

— Это тётка пропавшей.

Те растерянно переглянулись. В их представлении родственница девушки скорее поддержала бы идею линчевать предполагаемого похитителя, а не заступалась за него. Но участковый, понимавший не больше них, уже обращался к блокировавшей ворота женщине:

— Марина Витальна, что вы творите? Речь о вашей племяннице идёт, нам нужно…

— Не позволю! Не позволю! — Марина обвела безумным взглядом толпу и снова обратилась ко всем сразу: — Да что же вы творите, а?! Изверги!

— Да никто с ним ничего не творит! — голос участкового взмыл вверх, перекрывая шум. — И творить не будет! Мы просто пришли поговорить!

Марина молчала всего секунду, и участковый даже подумал, что смог достучаться до женщины. Но та лишь переводила дух перед новой атакой.

— Кто донёс?! Кто донёс?!

Она повторяла и повторяла один и тот же вопрос, едва ли понимая смысл произносимого ей самой слова. Её взгляд блуждал по окружавшим её лицам, пока, наконец, не остановился на лице Дмитрия Юрьевича. Медленно подняв руку, она ткнула в него пальцем. Лицо её исказилось в отвратительной гримасе, она захлебнулась собственным криком… и бросилась на старика. Молча, как прыгают натренированные псы, натасканные валить на землю и терзать.

Дядька Митяй, взвизгнув и разом растеряв всю свою торжественность, отшатнулся назад. Впрочем, он мог этого и не делать: полицейские ловко перехватили Марину. Осторожно, но сильно сжав её руки в крепких пятернях, рывком оттащили в сторону. Толпа ликовала.

— А ну угомонись! На пятнашку тебя закрою, дура!

Не слушая, женщина билась в крепких руках, стремясь выскользнуть и добраться до старика. Лицо её покраснело так сильно, что участковому на миг стало страшно, не хватит ли её удар. Подол цветастого платья задрался, обнажив массивные загорелые ляжки. Дёрнувшись, Марина едва не ударила одного из державших её мужчин в пах. Люди вокруг уже откровенно хохотали, появилось несколько мобильных.

«И правда,» — подумал Валентин Георгиевич. — «Куда же без видео?»

Ситуация накалялась. Оперативники, которые поначалу отнеслись к Марине едва ли не с юмором, быстро теряли терпение, злость проглядывала то на одном, то на другом лице. Они готовились к серьёзной и важной встрече, а вместо этого попали в какой-то фарс. Ещё несколько секунд — и один из них, не выдержав, причинил бы Марине боль, чтобы отрезвить и нейтрализовать. Но безумие прервал тот, от кого этого меньше всего ждали.

— Марина! Хватит!

Зычный, властный голос прозвучал из-за ограды, и женщина послушно обмякла на руках оперов. Позже полицейские признались друг другу, что в тот момент испытали едва ли не благодарность потенциальному преступнику. Толпа затихла, с интересом ожидая: что дальше сделает толстяк? Прогонит полицейских? Примется орать на них? Но тот продолжил спокойно, обращаясь к женщине:

— На, блюдо забери. Очень вкусные пирожки были, — он над забором передал таз притихшей женщине, и его взгляд встретился со взглядом участкового. — А что тут творится? Георгич, что происходит?

Валентин Георгиевич кивнул на оперативников:

— Они объяснят.

— Андрей Семёнович? — сухо поинтересовался один из полицейских и вытянул пред собой руку с удостоверением. — Старший оперуполномоченный Шакрин. Разрешите войти на участок?

Внешне Андрей Семёнович оставался абсолютно спокойным, нашёл даже силы успокаивающе кивнуть Марине, застывшей за спинами полицейских. Но внутри него натянулась и с глухим звуком завибрировала толстая басовая струна.

— Конечно-конечно…

Мужчина отошёл в сторону. Оперативники вошли на участок по одному, и вроде бы непринуждённо, но в то же время профессионально и точно рассредоточились по нему, с любопытством разглядывая ветхие строения.

— А в чём, собственно, дело? — ещё раз поинтересовался мужчина.

Но Шакрин, оставшийся рядом с ним, проигнорировал вопрос.

— Вы один? — холодный взгляд полицейского скользнул по зашторенным окнам дома.

За оградой Валентин Георгиевич сделал вялую попытку разогнать толпу, которую все проигнорировали. Люди затихли, даже беспокойные подростки стояли молча, пристально вглядываясь в происходящее и жадно ловя каждое слово.

— Нет, сын дома у меня. Мы хотели по делам съездить сегодня, но он чего-то… — Андрей Семёнович притронулся к царапинам на лице. — В общем, неважно ему сегодня. Вот мы и не поехали.

— Это…

Взгляд полицейского застыл на бордовых отметинах на лице мужчины, и тот понял вопрос без слов.

— Да. У него это… — Андрей Семёнович понизил голос. — В общем, с головой у него беда, понимаете?

Старший оперуполномоченный понимал. Андрей Семёнович подумал, что тема исчерпала себя, и сейчас полицейский перейдёт к утреннему инциденту, но тот задал неожиданный вопрос:

— У врача ваш сын наблюдается?

Этого Андрей Семёнович не ожидал, и потому растерялся. У какого врача? Зачем? При чём тут это? Неужто, пока он спал, Пашка что-то ещё натворил, как тогда, на озере? Не удержавшись, мужчина быстро стрельнул взглядом на дом. Занавески везде плотно сдвинуты, Пашку не видно. По спине маньяка пробежал холодок. Если дело вовсе не в старике, то…

— Ясно, — подвёл черту оперативник и, повернувшись к воротам, махнул рукой: — Пострадавший, идите сюда!

Дядька Митяй бодро засеменил по тропинке на участке Андрея Семёновича. Толпа снова загудела, и над ней раздался крик участкового:

— Тише! Тише! Расходитесь, нечего глазеть! Хватит!

Никто, понятное дело, не среагировал. А Шакрин, не теряя времени, задал новый вопрос:

— Вам этот мужчина знаком?

— Этот? — Андрей Семёнович презрительно скривился. — Это наш сумасшедший местный. Дурачок. А что?

— По его словам…

Дядька Митяй, не дойдя до стоящий рядом мужчин несколько шагов, внезапно выставил перед собой руку и возвестил во всю мощь своих стариковских лёгких:

— Это он! Он украл девочку! И держит её в гараже! Зверь!

Над толпой пролетел вздох, как будто никто из собравшихся не слышал сплетен, взбудораживших город. Марина, схватившись за сердце, испустила пронзительный визг. Опер, разговаривавший с Андреем Семёновичем, поморщился и задал следующий вопрос:

— Вы понимаете, о чём он говорит?

— Без понятия. Сумасшедший же.

— Вы виделись с ним сегодня утром?

Андрей Семёнович пожал плечами:

— Вы про нос его? Да, я расквасил. А о том, что он ко мне на участок вломился, этот пердун вам рассказывал?

Опер приподнял руку:

— Выбирайте выражения… И вы, Дмитрий Юрьевич, тоже, не бросайтесь обвинениями.

— Не, ну вы поймите и меня тоже! — продолжил, как ни в чём не бывало, Андрей Семёнович. — Мне тут как должно быть? С сыном проблемы вот… — он снова коснулся лица пальцами. — Машина барахлит, проблемы кругом! И я из гаража выхожу, а тут этот кадр!

— Да ты… — задохнулся от гнева дядька Митяй, но полицейский жестом приказал ему молчать.

— Это повод бить людей?

— Нет, конечно… — Андрей Семёнович вздохнул и, внезапно вытянувшись, заорал в сторону толпы на улице: — А поклёп старого дурака — повод допросы устраивать?! Что вы тут собрались! Когда я вам что плохое делал?! А?!

— Прекратите, пожалуйста.

Андрей Семёнович замолчал, зло поглядывая на своего собеседника.

— Мы получили сообщение. Мы отреагировали. Такая у нас работа. За избиение на вас никто заявления не писал, не бойтесь.

— Ой! — Андрей Семёнович дурашливо поклонился дядьке Митяю. — Ну вот прям спасибо тебе, благодетель! Заяву он не написал на меня!

— А вот гараж мы бы хотели осмотреть.

Старший оперуполномоченный пристально посмотрел в глаза мужчине, стараясь отыскать в них хотя бы тень страха или сомнений. Его коллеги как бы невзначай пристроились за спиной толстяка. Но тот ответил спокойно и равнодушно:

— Да что хотите делайте. Убедитесь сами, что этот старый дурак набрехал и всё.

Шакрин мотнул головой в сторону гаража. Двое оперов двинулись в сторону сваренного из металлических листов строения первыми, следом за ними — дядька Митяй, Андрей Семёнович и старший оперуполномоченный. Полицейский теперь постоянно стоял так, чтобы иметь возможность быстро добраться до предполагаемого убийцы, если тот решит удрать или наброситься на окружающих.

Ворота со скрипом приоткрылись. Толпа замерла в ожидании, люди синхронно вытянули шеи, стараясь заглянуть внутрь небольшого строения, но открытые ворота закрывали обзор практически для всех. Те же, кто мог что-то увидеть в гараже, принялись громко перечислять, перебивая друг друга:

— Крови нет!

— Нет там девчонки!

— Да вон брезент в углу лежит, мож под ним?!

— Это не брезент, это куртка валяется…

— Сейчас милиция разберётся!

Марина, изо всех сил вцепившаяся в сетку забора, неожиданно громко застонала. Многие решили, что она разглядела нечто, им недоступное, и подались вперёд. Снова раздался голос Валентина Георгиевича, призывавшего людей разойтись или хотя бы успокоиться и не мешать.

А опера тем временем вошли внутрь. Они уже и так видели, что в гараже нет ничего подозрительного, но для очистки совести требовалось проверить. Вяло поворошив гору тряпья в углу и проведя кончиками пальцев по верстаку, они почти синхронно обернулись к старшему и пожали плечами. Гараж был пуст. Дядька Митяй смертельно побледнел под взглядом Шакрина.

— Я вам клянусь… — хрипло произнёс он.

У старшего оперуполномоченного дёрнулась щека. Уже не заботясь о том, чтобы стеречь Андрея Семёновича, он обошёл толстяка и заглянул в гараж сам. Пыльно, темновато, неопрятно. Но в этой каморке совершенно определённо никого не убивали. Уже поняв, что старик оклеветал мужчину, намеренно или из-за старческого слабоумия, он всё же, повинуясь наитию, ткнул пальцем в чернеющий провал смотровой ямы:

— Это что?

— Смотровая яма. — пожал плечами Андрей Семёнович.

— Спуститься можно?

Хозяин гаража снова пожал плечами. Он, казалось, уже совершенно потерял интерес к происходящему, даже на Дмитрия Юрьевича не обращал внимания. Полицейский ловко спрыгнул вниз и пару раз пересёк яму из конца в конец. Ничего необычного, яма как яма. На дне виднелись тёмные пятна, и опер присел на корточки, потёр их пальцами и понюхал. Машинное масло. Всё вроде выглядело вполне обыкновенно, но в душе Шакрина вдруг зашевелились сомнения. Да, он прыгнул сюда вроде бы случайно, но что-то в этом углублении в полу было не так. Маленькое настолько, что сознание даже не замечает этого, в отличие от подсознания. Оперативник встал посреди ямы и пошлёпал ладонями по её боковым стенкам. Раздался самый обычный звук. Но чувство беспокойства только возрастало. Шакрин нахмурился и сделал шаг вперёд. Потом ещё два шага назад. Протянул руку к стене напротив ведущих в яму ступеней…

И Пашка вспомнил о своей роли.