Таинственное похищение

Глава пятая Медвежья пляска

Выбравшись из воды, геолог был настолько ошеломлен, что в первый миг не смог удержаться на ногах, зашатался и сел. Мокрая земля холодила тело, в ногу впивался острый камень, но он ни на что не обращал внимания. С волос стекала вода, в бровях застряли мелкие капельки, вызывавшие зуд, он смахнул их ладонью и вытер лицо рукавом рубашки. Спина и правый бок, куда его ударило волной, болели, словно его топтали сапогами. Ободранные о куст ладони саднило. Передохнув немного, он встал. Ветер, уже не дувший с прежней силой, как в начале грозы, неприятно трепал мокрую одежду, и она липла к плечам, груди, ногам. Ему стало холодно, по телу пробежала дрожь. Крупные капли дождя продолжали падать, мягко зарываясь в волосы, били по носу, по щекам, по плечам и рукам.

На западе облака понемногу начали редеть, небо, темное и хмурое до этого, посветлело, мягче стали очертания вершин и лесов. Летняя гроза шла на убыль, и скоро совсем должно было проясниться.

Геолог поискал глазами паренька на противоположном берегу, чтобы согреться, принялся подпрыгивать на месте. Он не мог определить, когда спадет вода в реке, не знал и не видел отсюда, где можно переправиться через нее и взять из рюкзака сухие вещи. Напротив темнел лес, мокрые ветви деревьев свисали вниз, их тонкие верхушки, касавшиеся серой пелены неба, покачивались от ветра, со скрипом склоняясь друг к другу, и этот скрип сливался с шумом затихавшей грозы. Внезапно он заметил, что кусты на опушке леса зашевелились, зеленые ветви раздвинулись, и навстречу ему выскочил паренек.

— Райчо! — радостно воскликнул геолог. — Рюкзак!

Паренек остановился, всем своим видом выражая недоумение. Геолог понял, что тот его не расслышал, так как голос заглушал рев воды. Тогда, набрав в легкие воздуху и приложив ко рту ладони, он крикнул что было силы:

— Рюкзак! Одежда! — и показал жестами, что хочет переодеться.

Паренек махнул рукой, показывая на верховья реки.

— Понял, чертенок, — вздохнул с облегчением геолог и почти бегом бросился вверх по течению, отыскивая место, где можно было бы перейти на другой берег.

Вода в ботинках чавкала при каждом шаге. Из дырочек для шнурков брызгали струйки. Надо бы сесть, подумал он, снять ботинки и вылить из них воду, но тут же отказался от своего намерения и зашагал еще быстрее, надеясь, что скоро окажется на другом берегу и там уже переоденется и переобуется.

Пока он шел, небо на западе совсем прояснилось, засияло солнце. На востоке оно все еще было мрачным, но молнии уже не сверкали. Со дна ложбины поднималась прозрачная, быстро таявшая в воздухе дымка. Вода в реке заметно спала, но переходить ее все еще было опасно. Через несколько минут геолог добрался до места, где река разделялась на два небольших рукава. Он благополучно переправился через первый, повернул назад, подыскивая удобное место для переправы, перешел второй проток и, оказавшись на другом берегу, решил идти лесом, чтобы сократить дорогу. Шаги его глохли на мягкой влажной подстилке из хвои. Он вышел к каким-то кустам. Отсюда не было видно ни берега, куда, по его расчетам, он уже должен был выйти, ни поляны. Поплутав еще немного, он понял, что сбился с пути, и решил поскорее вернуться назад, к протокам, чтобы не разойтись со своим проводником. Задыхаясь от быстрого бега, геолог выскочил на берег. Место было незнакомое. Недолго думая, он побежал вниз по течению. Ноги скользили на мокрых камнях и влажной траве, несколько раз он падал на руки, ушибленные ладони горели, сумка билась о бедро, причиняя боль. Вот и место, где соединялись два рукава. Солнце, хотя и клонилось к горизонту, припекало довольно сильно. Волосы геолога просохли, одежда уже не прилипала к телу, ноги от ходьбы согрелись, но он чувствовал, что стоит ему остановиться, как он снова начнет дрожать. Наконец, он добрался до скалы, где его настиг поток. Река почти совсем успокоилась. Над притихшей водой темнели большие камни, волны легонько ударялись о них, разбивались без пены, омывали их с тихим клокотанием и стекали вниз. Перебраться на другую сторону было совсем не трудно.

— Райчо! — крикнул геолог.

Никакого ответа. Земля еще не высохла, и эхо было такое слабое, что он не мог услышать его. Кругом было тихо. Изредка едва слышно шелестела колеблемая ветром трава, оправляясь после грозы, или шуршала ветка, стряхивавшая последние капли дождя.

«Наверное, пошел к верховьям встретить меня, и мы разминулись», — подумал геолог и опять зашагал против течения.

Потоки воды во время ливня подмыли камни, обнажили корни растений, распластали на земле вывалянную в тине и песке траву. Но то, чего не коснулась водная стихия, сейчас возвращалось к жизни, согреваемое солнцем. И в этом возвращении к жизни на фоне опустошения, которое произвела буря, было что-то радостное.

Геолог в третий раз дошел до разветвления реки и в нерешительности оглянулся по сторонам. Если паренек двинулся по левому протоку, то они наверняка разошлись, и ему следует искать его не здесь. Если по правому, то возможно, они опять-таки разошлись, пока он плутал по лесу. Куда идти? Горы, умытые дождем, дышали свежестью. Подсыхающая земля нежилась в лучах солнца. Воздух, прозрачный и прохладный, придавал всему хрустальный блеск. Вылетели из своих убежищ тучи мошкары. Синее небо стало будто выше и необъятнее. Но сейчас у геолога уже не было того приподнятого настроения, какое владело им утром. Крикнув несколько раз, он прислушался. После воя ветра, рева воды, раскатов грома тишина казалась особенно глубокой.

Поколебавшись немного, геолог пошел по левому протоку. На излучине реки, куда поток нанес песок и тину, ботинки его наполовину завязли.

— Ну и грязища! — воскликнул он, миновав это место и счищая с обуви тину. Взгляд его случайно упал на следы. «Здесь никто, кроме меня, не проходил», — решил он и вернулся назад.

Ноги его оставили глубокие следы и в обратном направлении. Он осмотрел их еще раз и заторопился. Снова дошел до разветвления и двинулся вдоль правого протока. Теперь он внимательно, смотрел себе под ноги, стараясь открыть хотя бы малейший признак того, что недавно здесь кто-то прошел. Он оборачивался, чтобы увидеть, какие отпечатки оставляют его ботинки, и искал глазами подобные следы впереди. Чем больше он отдалялся от места слияния двух протоков, тем больше убеждался, что, здесь никто не проходил. Не на шутку встревожился и вернулся назад. Посмотрел на часы: до захода солнца оставалось всего два часа. Он уже совсем отчаялся, когда со стороны пологого склона, поднимавшегося за лесом, который тянулся узкой лентой по противоположному берегу, донесся выстрел. Геолог переправился вброд и бросился на звук, силясь припомнить, было ли оружие у его проводника. Раздался еще один выстрел, опять с той же стороны. Проводник или кто-то другой — все равно, важно, что стрелял человек, а люди — надежда на спасение для того, кто заблудился в горах.

Запыхавшись, он добежал до подножия пологого склона. С противоположной стороны леса тянулся овраг. Недалеко от него на поляне стояли двое. Один, что был поближе к нему сжимал в руке короткое ружье. Геолог закричал и побежал к ним. Но те почему-то нырнули в кусты. Неужели не заметили его? Он постоял немного и снова побежал. На поляне, где только, что стояли те двое, лежал, оскалив морду и открыв глаза, большой медведь. Он осторожно обошел его и побежал дальше, на ходу прижимая к бедру сумку, чтобы она ему не мешала. Неожиданно кто-то налетел на него сзади и повалил на землю, прежде чем он успел что-либо сообразить. Наученный горьким опытом, он тут же перешел в оборону, напряг мышцы, стараясь сбросить с себя противника, высвободил руку и перевернулся на бок. Но тот, навалившись на него, ловко схватил его за кисть и вывернул руку назад. Острая боль на миг лишила геолога сил. Пока он переводил дух, вокруг его запястий обвилась тонкая крепкая веревка. Он дернул руки изо всех сил, стараясь освободиться, но напрасно: узел был тугим.

Напавший на него человек рывком поставил его на ноги и подтолкнул к лесу. Он был невысокого роста, широкоплечий, с суровым квадратным лицом. В лесу к ним подошел второй с маленьким худым лицом и тонкой шеей сплошь покрытой следами блошиных укусов. За собой он тащил на поводу мула проводника. Геолог увидел свой рюкзак на седле. А где паренек? Сбежал? Или может, он с ними из одной шайки и, выполнив свою роль, скрылся? Те же это люди, которые капали на него позапрошлой ночью, или нет?

Бандиты отобрали у него сумку и часы, обшарили карманы, взяли деньги и документы, ощупали, чтобы посмотреть, нет ли у него оружия. Геолог молча ждал, что будет дальше. Остролицый подвел к нему мула. Они подхватили его — коренастый под мышки, а остролицый за ноги, и перекинули поперек седла, как мешок с картошкой. Его ноги повисли с одной стороны, голова и плечи — с другой. В первую минуту это положение не показалось ему неудобным. Но как только остролицый потянул за собой мула, геолог понял, что оно причинит ему страшные мучения. При каждом шаге животного деревянные дуги седла впивались ему в живот, вызывая резкую боль. Грудь от ушибов покрылась синяками. Кровь прилила к голове. Острый, неприятный запах пота разгоряченного животного ударял прямо в нос. Чтобы не стукаться подбородком о седло, он прижимался к нему то одной, то другой щекой, но очень скоро и они начали нестерпимо болеть. На спусках тело его заносило вперед, в правое бедро впивалась передняя дуга седла, ребра болезненно ныли. На подъемах ему становилось немного легче. Из-за непрекращающейся тряски он не мог собраться с мыслями, все его внимание было направлено на то, чтобы напрягать мускулы — так легче было переносить боль, но в конце концов он сдался и впал в какое-то мучительное полузабытье, изредка издавая глухие стоны. В мозгу его беспорядочно мелькали картины нападения в селе и здесь, в горах, фигура молоденького проводника, лицо широкоплечего. Он пытался как-то связать их, но не мог. Временами ему казалось, что он с головокружительной быстротой летит в бездонную пропасть, приходя же в себя, он обнаруживал, что лежит поперек мула, и затем снова проваливался куда-то. Он потерял счет времени и был уверен, что они двигаются так бесконечно долго. Перед его глазами, не различавшими ни земли, ни ног мула, мельтешило какое-то грязно-серое пятно.

Над горами опустились сумерки. Ветви деревьев хлестали его по телу, цеплялись за одежду, но он смутно ощущал это; в ушах у него стоял непрерывный звон.

Когда они остановились, вокруг почти ничего нельзя было различить. Сначала геолог даже не понял, что мул стоит. В его помутившемся сознании что-то качалось и беспорядочно двигалось. Его грубо стащили с седла и бросили на землю. Открыв глаза, он увидел смутные очертания деревьев, которые склонялись над ним и кружились, поднимая и кружа его вместе с собой. Но постепенно все стало на свое место, деревья остановились. Он увидел поблизости своих похитителей, которые ловко раскладывали огонь. Затрещали сучья. Заплясали языки пламени. Кисти рук, стянутые веревкой, сильно чесались. Он слегка пошевелил ими, чтобы хоть немного разогнать кровь по жилам, но веревка еще сильнее впилась в кожу. Вероятно, движение его было замечено, потому что над ним тут же склонился широкоплечий и ощупал веревку. Свет разгорающегося костра разогнал мрак. На стволах соседних деревьев заиграли блики, выхваченная из темноты кора выглядела кирпично-красной. Похитители сели у костра. За спиной у них вытянулись и закачались тени. Геолог увидел, что они пододвинули к себе его рюкзак и торбу проводника и начали жадно есть все, что в них нашли. Он смотрел, как раздувались их щеки, как двигались при каждом глотке кадыки. Чавканья их он не слышал — в ушах у него еще стоял глухой звон. При виде людей, уничтожавших снедь с волчьим аппетитом, у него потекли слюнки, и он судорожно глотнул.

Насытившись, остролицый подошел к геологу и буркнул:

— Вставай, Незиф тебя зовет!

Юноша не разобрал, что ему сказал склонившийся над ним человек, но догадался, что должен встать, с трудом поднялся и сделал несколько неуверенных шагов. Тепло, идущее от костра, манило к себе.

Широкоплечий кивнул головой.

— Сядь, — сказал остролицый. — Незиф приглашает тебя сесть.

Геолог показал на свои руки:

— Больно, — пожаловался он.

— Ты кто такой? — спросил широкоплечий, не обратив на это внимания. Суровое лицо его не дрогнуло.

— Никто. А вам что за дело? — раздраженно ответил измученный геолог.

Брови широкоплечего сомкнулись. Лиман, хорошо знавший, что это означает, и сам боявшийся вспышек Незифа, решил вмешаться и примирительным тоном спросил:

— Скажи, что ты делал целый день в горах?

Геолог подумал немного и, решив объяснить все одним словом, ответил:

— Я геолог.

Это слово им ничего не говорило, и широкоплечий в свою очередь спросил его бесстрастным, хриплым голосом:

— Что ты ищешь в горах?

— Я же вам сказал, что, я геолог, — с вызовом повторил молодой человек.

Наступило молчание, в котором слышалось лишь потрескивание огня, казавшееся зловещим. Широкоплечий подтолкнул в костер концы обгоревших сучьев. Дым то поднимался вверх, в безветренную ночь, то вился над их головами. Блики на лицах сидевших у костра людей сменялись тенями.

— Это что, работа? — тихо спросил широкоплечий, все с тем же недобрым выражением глядя на огонь.

Геолог подумал, что над ним издеваются. Лицо его залила краска.

— Что вы от меня хотите? — с возмущением спросил он. — Почему вы меня связали?

Ему стало, страшно. Он понимал, что остался совершенно один с этими людьми в глухих горах и рядом нет никого, кто бы мог ему помочь, что они могут сделать с ним все, что захотят.

Кисти рук нестерпимо зудели. Он пошевелил ими и неожиданно для самого себя сказал:

— Развяжите-ка мне руки, а то очень больно. Иначе не буду с вами разговаривать.

Бандиты переглянулись. Незиф привстал, ощупал узел и затянул его потуже.

— Ты скажи, зачем пришел в горы, тогда, может, и развяжем.

Но в молодом человеке заговорило упрямство. Он нахмурился и, повернувшись лицом к широкоплечему, резко проговорил:

— Я уже все сказал, и ничего, другого вы от меня не услышите, пока не развяжете руки. Я не скотина, чтобы так со мной обращаться.

Не успел он кончить, как широкоплечий размашисто ударил его по лицу, и он чуть не упал навзничь. Ноздри широкоплечего раздувались, губы были плотно сжаты.

— Или ты сам будешь отвечать на вопросы, или я тебя заставлю, — хрипло сказал он и, показав ему карту гор, которую нашел в рюкзаке, когда рылся там в поисках съестного, спросил: — Это тебе зачем? Что здесь написано?

Геолог чувствовал себя глубоко униженным, лицо его пылало от удара, на глазах от обиды и гнева выступили слезы.

Широкоплечий притянул к себе брезентовую сумку геолога, порылся в ней, выбрал образцы, отливавшие желтым блеском, и снова спросил:

— Это все золото?

Геолог отрицательно покачал головой.

— Ты что, клад нашел?

Этот вопрос очень его удивил: вот уже второй раз за последние два дня ему говорят о каком-то кладе.

— Ты расскажи, расскажи о кладе, — с подкупающей мягкостью предложил остролицый.

Они терпеливо ждали его ответа, но молчание их не предвещало ничего хорошего. Тишину ночи нарушало лишь шипение сырых веток да удары копыт мула, который пасся неподалеку, пофыркивая и время от времени стуча копытами о землю, чтобы отогнать комаров. На свет костра слеталась мошкара, дым отгонял ее, а неосторожные насекомые, налетавшие со стороны, где не было дыма, попадали в пламя и тут же сгорали.

— Будешь говорить? — спросил широкоплечий, и в голосе его была такая настойчивость, что геолог не выдержал.

— Что говорить? Что вы от меня хотите? Зачем меня мучаете? Кто вам дал на это право?

Он позабыл, что здесь, не действуют никакие человеческие законы, что право здесь на стороне сильного, что отношения между людьми в этой глуши решают сила мускулов, сообразительность и ловкость.

Похитители опять не обратили внимания на его слова.

— Где клад?

— Никакого клада я не знаю. Я геолог.

— Смотри, парень, пожалеешь, — мягко заметил остролицый. — Целый день мы шли за тобой и видели, как ты стучишь по скалам, чтобы открыть знаки. За этим кладом и другие ходили, да ты, видать, человек ученый, по книге ищешь, где про клад написано Скажи лучше по-хорошему.

Геолог смотрел на них с изумлением.

— В последний раз спрашиваю тебя, будешь ты говорить или нет? — решительно произнес широкоплечий.

Геолог стиснул зубы. Что можно ответить на такой дурацкий вопрос? А объясняться с людьми, о которых он ничего не знает и которые не хотят слышать ни о чем, кроме клада, ему казалось бессмысленным. Уж лучше молчать. Он и так сердился на себя за то, что сказал им, кто он такой.

Но и те больше не задавали ему вопросов.

Широкоплечий схватил его за шиворот и больно ударил по лицу. Из носа хлынула кровь, перед глазами поплыли огненные круги. Он бы упал, если бы широкоплечий не удержал его. Геолог хотел закричать, но тут на него обрушился второй удар. Верхняя губа тут же вздулась. Широкоплечий стал хлестать его по лицу.

— Говори, а то он убьет тебя! — донесся до геолога между двумя пощечинами, от которых в ушах стоял звон, голос остролицего.

Юноша почувствовал на губах струйку теплой крови. Колени его дрожали. В помутненном сознании проносились обрывки мыслей.

— Я геолог, геолог, — твердил он, не понимая, что говорит.

Удары сыпались один за другим, сильные, и безжалостные.

Обозленный вчерашней неудачей в доме Ибрагима, Незиф решил полностью себя вознаградить. Он думал, что стоит заставить заговорить этого упрямого парня, и в руках у него окажется ключ к зарытому в земле сокровищу. Незиф пришел за золотом издалека, и все, что заставляло его мысль работать в этом направлении, разжигало его воображение, возбуждало алчность. У Ибрагима он думал только о золоте. Случайно подслушанное там слово «клад» еще больше укрепило в нем решение не возвращаться назад с пустыми руками.

Целый день он выслеживал геолога и его проводника, и взору его мерещился клад. Он не мог себе представить, как, в сущности, выглядит клад, так как никогда в жизни не видел ничего подобного, но воображение рисовало ему, как он раскапывает землю, поднимает тяжелые каменные плиты и нащупывает под ними рукой тяжелые мешки, в которых позванивают золотые монеты… А этот негодяй не хочет открыть знаки, по которым он искал клад. Но Незиф узнает, силой вырвет у него тайну!

— Говори! — дико прохрипел он.

Он не ожидал такого сопротивления. Он думал, что стоит припугнуть парня несколькими ударами, и тот расскажет все, а чем знает. Его распухшее лицо, помутневшие от боли глаза выражали страх и нежелание сдаваться. С каждым ударом страх исчезал и росло упорство. В конце концов, широкоплечий швырнул геолога на землю и обратился к остролицему:

— Дров давай, побольше дров!

Остролицый вскочил, словно его кто-то кольнул шилом, забегал, торопливо застучал топором и скоро принес, целую охапку сучьев.

— Еще! — приказал Незиф, бросая всю охапку в огонь.

Поднялось буйное пламя. Круг света расширился, захватив высокие стволы гигантских елей, раскидистые ветви которых не давали ему проникнуть выше. У соседних кустов ясно обрисовался темный силуэт мула. Тепло ласкало избитое, измученное тело геолога.

Зловеще потрескивал в ночной тиши огонь. Сидевшие у костра бандиты молчали. Широкоплечий подкладывал в костер сучья. Когда они сгорели, он поднялся и прутиком отгреб угли в сторону. Земля, где пылал огонь, побелела. Редкая трава, росшая на этом месте, выгорела до корней.

— Разуй его, — приказал он остролицему.

Тот присел и принялся развязывать шнурки. Но они так затвердели, что корявые пальцы остролицего не могли с ними справиться. Высунув язык и пыхтя, он с трудом расшнуровал один ботинок и стянул его с ноги. Запахло потом и высохшей тиной. Шерстяной носок скомкался, в него набился грязный песок. Подошел Незиф и выругался:

— Эх ты, шнурки не можешь развязать! — Взмахнул ножом, разрезал шнурки другого ботинка и отрывисто отдал новое распоряжение: — Снимай носки!

Остролицый стянул с ног геолога носки и отшвырнул их в сторону. Распаренные ступни обдало прохладой, и юноше стало немного легче. Он непонимающе смотрел на своих мучителей.

— Вставай! — приказал ему Незиф, помог подняться и подтолкнул к костру.

Геолог, все еще не понимая, что от него хотят, нерешительно шагнул и остановился.

— Шагай, шагай! — грубо прикрикнул широкоплечий, и геолог в ту же секунду очутился на выжженном кругу земли, с которого только что убрали угли. В первое мгновение он ощутил приятное тепло, но оно очень скоро перешло в нестерпимое жжение. Он хотел было выскочить из страшного круга, однако широкоплечий тут же толкнул его назад. Ноги жгло, и геолог начал подпрыгивать.

«И это выдержу. Не так уж страшно», — подумал он, но немного погодя понял, что ошибся. Горячая земля излучала равномерное тепло, не очень сильное, чтобы сразу обжечь ступни, но и не настолько слабое, чтобы его можно было выносить, не поднимая ног. Он начал подпрыгивать на месте. Вся кровь прилила к ногам. Голова бессильно повисла, рот пересох. От лежавшей рядом кучи раскаленных углей, в которые широкоплечий подбросил несколько веток, полыхало зноем, и это усиливало его страдания. Постепенно от ступней жар пополз вверх, охватил все тело. Геолог покрылся потом. По его лицу и шее стекали тонкие ручейки, но он не мог даже вытереться, так как руки у него были связаны за спиной. Жгло ссадины, в которые попадал соленый пот. Он то и дело облизывался, и от этого распухшая верхняя губа болела еще сильнее. Скоро он начал задыхаться. Ему хотелось встать неподвижно и терпеть, несмотря ни на что. Но каждый раз, стоило ему хоть ненадолго остановиться, ступни начинало так жечь, что он снова принимался подпрыгивать. Его мучители стояли в двух шагах от круга, готовые толкнуть его обратно в это адское пекло, как только он попытается выскочить из него. Он начал рассчитывать каждое движение, экономить силы, распределять их равномернее, чтобы выдержать как можно дольше. Потная одежда прилипла к телу. Голова кружилась. Он чувствовал, что на ступнях образовались пузыри, но продолжал прыгать.

— Воды! — невольно прошептали его побелевшие губы.

Остролицый бросился за флягой, но широкоплечий выхватил ее у него, отпил глоток, вылил немного на угли и снова отпил. Зрачки геолога расширились, губы вытянулись, как у человека, который пьет воду из ручья, распухший язык еле ворочался во рту. Незиф сунул флягу остролицему и рукой дал знак унести ее.

— Воды! — жалобно простонал геолог.

— Скажи про знаки!

— Зверь! — хрипло выдавил из себя геолог, подскакивая из последних сил.

Его поддерживала одна мысль — не упасть, выдержать, показать этим извергам, что им не сломить его воли, что он не подчинится насилию. Ступней он больше не чувствовал. Сердце бешено колотилось, готовое выскочить из груди. Он часто и тяжело дышал, жадно ловя воздух открытым ртом. Терпеть было почти невозможно, но ненависть придавала ему сил.

— Говори! — мрачно настаивал широкоплечий.

— Нет! — гневно ответил геолог.

— Тогда подыхай!

— И подохну, но все равно ничего не скажу! — яростно прохрипел юноша.

Глаза его зло, сверкнули. В полумраке, чуть освещаемом раскаленными углями, подскакивающая фигура была похожа на огромную летучую мышь, которая пытается расправить крылья и полететь, но не может. На веках и губах геолог ощущал соленые капли пота. Ступни его распухли и сильно болели. Его мутило. Глаза закрывались сами собой. Больше выдержать он не мог. Хотел протянуть руки, чтобы ухватиться за что-нибудь, но они не шевелились. Он забыл, что они были связаны у него за спиной. Что это гудит вокруг? Где он? Куда он падает? Он открыл рот, чтобы крикнуть, но не издал ни звука и рухнул, как сноп. «Горю», — мелькнула в голове последняя мысль, и он потерял сознание. Голова с тупым стуком ударилась о землю. Ноги его конвульсивно дергались, словно он продолжал прыгать.

— Лиман, воды! — крикнул Незиф, подхватил геолога под мышки, оттащил его в сторону и отпустил. Безжизненное тело свалилось мешком. Лиман принес флягу. Налив воды на руку, Незиф смочил ею лоб и волосы юноши, сбрызнул грудь, полил ступни. Геолог шевельнулся, открыл глаза. Взгляд их был мутным. Постепенно к нему начало, возвращаться сознание. Незиф понял это по прояснившемуся взгляду, встряхнул его за плечи и заревел:

— В огонь!

Геолог в ужасе отпрянул назад. «Нет!» — хотелось крикнуть ему, но из горла вырвались лишь сдавленные нечленораздельные звуки.

Незиф приблизился к нему и протянул руки, чтобы схватить.

— В огонь! — еще более властно и дико прозвучал его голос.

На него смотрели глаза, в которых было страдание и презрение, мольба и твердость. Оттолкнув его руки, юноша сам ступил в белый круг.

— Про большое богатство, видать, знает, оттого и упрямится, — шепнул Лиман Незифу.

— Ничего, попляшет еще по-медвежьи, все скажет, — зло процедил сквозь зубы Незиф.

В тот же миг безмолвие горной ночи нарушил крик филина, от которого оба застыли на месте. Крик повторился и таинственно замер, ударившись о стволы деревьев.

— Это Чоку, — прошептал Лиман, облизнув губы, и в замешательстве уставился на Незифа.

— Филин, кажись, — нерешительно произнес Незиф.

— Нет, это Чоку так кричит. Я знаю. Сейчас в третий раз крикнет.

И действительно, тишину снова нарушил крик.

— Что ему здесь надо?

— Ищет кого-то, должно быть, и знак подает.

— Нас?

Лиман пожал плечами:

— Не знаю.

Раздраженный неудачным допросом геолога, Незиф пришел в неистовство из-за того, что так неожиданно спутались все его планы.

Испуганный, словно провинившийся в чем-то ребенок, Лиман стоял, опустив руки, и беспомощно сжимал в одной из них флягу. Она легонько подрагивала.

— Они знают, что мы в этих местах хоронимся, когда переходим границу. Может, нас и ищут.

— Знают, — прошипел Незиф. — Что ж ты не сказал раньше? Шкуру с тебя надо спустить.

Он бросился вперед, оттащил потерявшего сознание геолога в кусты, кинул туда же рюкзак, ботинки, носки.

— Чего уставился? — прикрикнул он на растерявшегося Лимана. — Набросай на землю веток! Прикрой угли золой! Тащи сюда ямурлук! Да поживей!

Спустя минуту оба, притворяясь спящими, лежали под ямурлуком на куче веток, накиданных на выжженный костром круг. Земля излучала приятное тепло. Веки их были опущены, но уши ловили малейший шум. Фыркнул мул, стукнув копытами. Незиф свирепо прорычал:

— Я этой скотине глотку перережу!

Тепло размягчало суставы, навевало сон, но похитители были настороже и чутко прислушивались к темноте. Их надежно укрывала в безлунной ночи тень высоких деревьев. Вдруг поблизости треснул сучок. Послышались тихие шаги. Зашуршали потревоженные ветви.. К ним кто-то шел. Еще ничего нельзя было разглядеть, но чувствовалось, что человек где-то рядом. Потом шаги ненадолго стихли — видно, идущий остановился и негромко проговорил:

— Дымом пахнет и скотиной… Тут они, если не снялись с места.

Шаги послышались снова. Человек ступил на потухший костер. Под золой засветились тлеющие огоньки.

— Лиман, Незиф! Спите вы, что ли? Не слышите, что я вас зову?

Люди под ямурлуком молчали.

Пришедший чиркнул спичкой, посветил ею и засмеялся:

— Ишь, как сладко спят. Вставайте, хватит дрыхнуть!

Он присел на корточки, собрал в кучку тлеющие угольки, положил сверху сосновых веток и начал дуть. Затрепетали робкие языки пламени, рассеивая мрак. Незиф и Лиман зашевелились.

Пришедший был человеком высокого роста, с маленькой головой, которую он поминутно вертел во все стороны. Видно, он был словоохотлив, потому что говорил без умолку, хотя ему никто еще не сказал ни слова.

— Будет притворяться-то. Полчаса хожу тут и не могу вас найти, а вы глухими прикидываетесь. — Он поднял над головой горящую ветку, чтобы получше их осветить, и добавил: — Лиман, дай-ка мне закурить, а то мои кончились. Во рту что-то все пересохло, да и спать страсть как хочется…

Лиман молча протянул ему сигарету. Он закурил и продолжал:

— Чуть ноги не переломал в этой чащобе. Хорошо, напоролся на вас.

Незиф сел, но так, что лицо его осталось в тени.

Говоря, пришедший не переставал вертеть головой, глаза его шныряли по сторонам, все примечая. Время от времени он ворошил угли, чтобы поскорей разгорелся костер и стало светлее. На его обтянутом сухой кожей костлявом лице пылали красные отсветы. Давно небритые впалые щеки были покрыты короткой щетиной. С жадностью втягивая табачный дым, он приговаривал: «Плохо, когда нет табачку», но сообщить, зачем пришел, не торопился. Те тоже не спешили его расспрашивать и терпеливо ждали, пока он сам скажет им о цели своего, прихода. Он чувствовал в их молчании враждебную настороженность, догадывался, что его появление помешало им кончить какие-то дела, но напускал на себя беззаботный вид.

— Я весь продрог, пока вас искал, — пожаловался Чоку, но, это было лишь предлогом, чтобы подбросить сучьев, в огонь.

Его маленькие глазки бегали вслед за движущимися бликами света, шарили вокруг. Он заметил ботинок, высовывавшийся из-под куста, обнаружил лежащий рядом продолговатый темный предмет, ясно различил стук копыт мула, но ничего не сказал. Глянул на обутые в резиновые постолы ноги Незифа и Лимана, хитро сощурил глаза и, уставясь на кончик своей зажженной сигареты, сказал, ни к кому не обращаясь:

— Везет же этому Незифу!

Широкоплечий промолчал, но, по его слегка вздрагивавшему подбородку Лиман, который все это время не спускал с него глаз, понял, что он способен сейчас убить человека одним ударом своего мощного кулака. Не выдержав напряжения, Лиман спросил:

— Говори, зачем пришел?

Незиф же хорошо знал, что болтливые люди, как бы они ни старались придать себе важности, под конец всегда все выбалтывают: то, что им известно, гложет их, не дает им покоя до тех пор, пока они не выскажутся. Он хотел, не теряя времени, поскорее узнать, зачем за ними послали нарочного, но, верный своему характеру, удерживался от вопросов и молчал, весь обратившись в слух и ожидание.

А Чоку будто нарочно дразнил их любопытство — не торопился, говорил о разных вещах, ограничившись намеком, что пришел с особым поручением, медленно, с наслаждением курил и продолжал шнырять глазами.

— Зачем ты пришел? — еще раз спросил Лиман.

— Затем, что меня послали, — ответил Чоку с напускным безразличием. — Ну и намучился же я, пока вас нашел. А это местечко мне известно. Мы с Лиманом, как переходим границу, все тут отсиживаемся. Дашь мне еще сигаретку, Лиман?

Лиман бросил ему всю пачку.

— И чего это наши так хотят вас видеть? — все с тем же безразличием заметил он, зажигая новую сигарету от старой.

Незиф и Лиман молчали. Костер начал угасать, и Чоку снова подбросил в него несколько веток, на которых недавно лежали похитители. Они ярко, вспыхнули, осветив все вокруг.

— Неплохо вы тут устроились, — продолжал Чоку, пощупав ладонью все еще теплую землю. — Видать, потому и заснули так крепко, — и он опять лукаво сощурил глаза.

Незиф и Лиман насторожились. Незиф бросил быстрый взгляд на кусты, в которых лежал пленник. Ему показалось, что оттуда донесся тихий стон. Лиман смутился.

Все это не ускользнуло от зорких глаз Чоку, который проследил быстрый взгляд Незифа и тоже осмотрел кусты.

«Стало быть, там, — решил он. — Выдал себя, хитрец!» А вслух сказал равнодушным тоном:

— Ну, вроде отдохнул немного. Теперь можно и о деле поговорить, сказать вам, зачем я послан. — Он посмотрел на каждого в отдельности, словно хотел таким образом придать больше веса своим словам. — Поднимайтесь и пойдем! Вас зовут.

— Кто нас зовет? — с вызовом спросил Незиф.

— Там все узнаешь.

— Никуда я не пойду, — мрачно бросил Незиф.

— А зачем идти-то, Чоку? — спросил Лиман, заерзав на месте. В голосе его проскальзывали просительные нотки.

— Не знаю, — вздернул кверху свой короткие брови Чоку. — Мне велено вас найти и передать вам это.

Он поднял глаза к холодному темному небу, заслоненному ветвями, глянул неопределенно в темноту и сказал будто про себя:

— Опять топать в этой темени. До рассвета надо быть на месте.

Незиф и Лиман снова промолчали. Только поудобнее устроились на ветках, которые зашуршали под их тяжестью, и втянули головы в плечи. Усталость приковывала их к теплой земле.

— Вставать что-то неохота, — при этих словах Лиман лениво потянулся. Незиф же размышлял и выжидал. Самое главное еще не было сказано.

— Пойдем, Незиф, — заторопил его Чоку.

— Чего тебе надо? — враждебно спросил широкоплечий.

— Ничего, — в голосе Чоку звучала досада. — Никто меня не спрашивает, что мне надо и чего не надо. Приказали идти, я и пошел.

— Что тебе приказали?

— По три раза вам повторять, что ли? Давай, Лиман, собирайся!

— Катись, откуда пришел! — раздраженно крикнул Незиф.

Но Чоку даже бровью не повел.

— Ведь не ради лешего я топал четыре часа, — сказал он, примирительно усмехнувшись. И добавил уже тверже: — Без вас не вернусь.

— Проваливай отсюда! — прохрипел широкоплечий.

— Так и передать?

Незиф отвернулся. Лиман смотрел на него во все глаза, не зная, что делать. Ветки в костре догорали, пламя угасало, угольки отбрасывали тусклый свет, и в сгущающемся мраке люди казались огромными и грузными, словно медведи.

— Они убьют нас, если мы не вернемся, — прошептал Лиман. — Ты ведь знаешь, Незиф: кто ослушается, тому пулю в лоб.

— Тебя никто не спрашивает, — процедил сквозь зубы Незиф. — Сиди себе и помалкивай.

Чоку ковырял в золе тонким прутиком, следя за ними исподлобья.

— Я не пойду, — с расстановкой произнес Незиф.

Чоку встал, расправил плечи и с неожиданной твердостью в голосе сказал:

— Я вернусь с Лиманом. Вставай, Лиман, нам надо поспеть к рассвету. А ухарство до добра не доведет.

Незиф скрипнул зубами, но сдержался. Чоку же, потоптавшись на месте, сделал шаг к кустам.

— Ого, да вы, никак, медведя связали? — воскликнул он не столько с удивлением, сколько с насмешкой.

Незиф вскочил, как ужаленный. В два прыжка он очутился возле геолога и преградил Чоку путь. Тот повернулся и пошел к костру. Незиф двинулся за ним, тяжело дыша от гнева.

— Там знают все. — Тихо и как-то доверительно сказал Чоку. — И как ты его выследил, и как схватил мальчишку, и как тот сбежал, и как ты убил медведя, и как поймал этого. — И он кивнул головой в сторону кустов.

Незиф опешил. То, что Чоку были известны такие подробности, вызвало в нем замешательство. Упорство его рухнуло, словно срубленное одним ударом дерево. Он понял, что любое сопротивление бесполезно, что за ним следили в то время, как он сам выслеживал геолога. Молнией сверкнула мысль, что и сейчас, может быть, Чоку не один и в темноте за ним наблюдают чьи-то глаза, выжидая, какое он примет решение. Один шаг оставалось ему сделать до богатства, и вот оно выпорхнуло у него из рук, как птица из клетки, которую открыла чужая рука. Уступить или сопротивляться? Инстинкт бывалого человека говорил, что упорство к добру не приведет. Нужно покориться, выждать. Дальше видно будет, что делать. Складывать оружие он не намерен.

Не говоря ни слова, он начал собираться в дорогу. Лицо Лимана просветлело.

— Пойдем? — радостно спросил он.

— Собирайся! — глухо ответил Незиф, повесил на правое плечо обрез и подошел к пленнику. Геолог лежал, подобрав колени к животу. Он пришел в себя.. Веревка, впившаяся в кисти рук, причиняла невыносимую боль. Пальцы одеревенели. Ступни горели.

Лиман подвел мула, оседлал его, собрал в рюкзак: раскиданные по земле вещи, привязал его к седлу, сунул туда же топор и повернулся к своему товарищу.

— Все собрал? — глухо спросил Незиф.

— Все.

— Обуй его!

Лиман отпустил повод и зашарил по земле, отыскивая ботинки и носки геолога.

— Здесь они, возле меня, — сказал Незиф.

Грубо схватив ногу геолога, Лиман принялся натягивать ботинок. Как только он коснулся его ступни, геолог скорчился и простонал, словно его полоснули ножом.

— У него ноги распухли, — виновато сказал Лиман, безуспешно пытаясь обуть пленника.

— Тогда не обувай.

Лиман сунул ботинки и носки в торбу паренька, которую тоже привязал к седлу. Незиф кивнул ему, они схватили геолога и перекинули его поперек седла. Юноша простонал и сжал зубы. Начинались новые мучения. При одной только мысли, что поездка продолжится, он весь покрылся испариной.

— Трогаем? — спросил Чоку, следивший за их приготовлениями.

Лиман повел мула, за ним, отломав здоровый прут, двинулся Незиф. Чоку быстро затоптал огонь, наклонился, что-то поднял с земли, спрятал под пиджаком и нагнал их.

— Я ведь тебе велел все собрать, — сурово сказал Незиф Лиману. — Почему оставил флягу?

— Вернуться? — испуганно спросил Лиман.

— Чоку уже позаботился. Если ты все так будешь сеять, кому за тобой подбирать?

Чоку прикусил губу. «Шельмец этот Незиф, все примечает», — подумал он и ругнул его про себя.

Позади них, точно зрачки ночного зверя, мелькнули два уголька и тотчас погасли.