Таинственный образ

6

Солнце падало на Тверской бульвар, как золотой водопад. Снег искрился, переливался на кромках, словно бриллиант, но не сдавался. Легкий морозец еще отлично знал свою силу и возможности — бодрил и воодушевлял. Мороз и солнце, действительно, создавали «день чудесный». Но в воздухе уже витало нечто неуловимое, но ясно говорящее — скоро, уже скоро, уже очень скоро весна. И это бодрило и воодушевляло еще сильнее.

Тверской бульвар был заполнен каретами. Полозья повизгивали на остановках. Едва две кареты вставали друг против друга, сразу делалось тесно. Но все равно седоки кричали своим кучерам:

— Стой!

Правила приличия требовали, чтобы знакомые раскланялись друг с другом и перебросились хоть парой фраз. Разодетые по последней моде дамочки постоянно выглядывали из карет. Кавалеры, тоже расфранченные, предпочитали открытые повозки. Все что-то говорили, выкрикивали, красавицы капризно надували губки и рассылали обожателей по окрестным лавочкам, требуя принести то апельсин, то бомбоньерку с леденцами, а то — вот неприличность-то! — и кружку горячего сбитня. Вообще-то сбитень — напиток простонародный, но на зимней прогулке его вполне дозволялось употреблять. Кавалеры познатнее и понаглее на посылки не соглашались и, гордо закрутив ус, с легкой насмешкой разглядывали ту или иную прелестную головку, появившуюся из кареты. Словом, все были довольны и при деле. Мороз и солнце пьянили головы.

Легкая тройка мадемуазель Перегудовой медленно скользила по тверскому снегу. Наденька восседала у окошка кареты так, чтобы все могли увидеть ее только что принесенный с Кузнецкого моста куний салоп, отделанный замысловатой золоченой тесьмой, которую модницы уже прозвали «золотой змейкой». Милостиво кивая проезжающим, красавица мило смеялась и щебетала, обращаясь к спутнику, сидевшему в ее карете. Тот был одет в лисью шубу особого, как говорили, красно-перечного оттенка. По воротнику и обшлагам рукавов модная вещь была отделана резным коричневым кантом.

Наденьке было приятно слышать удивленные возгласы:

— С кем это мадемуазель Перегудова? Неужто новый кавалер? Но кто он?

Надежда пребывала в радостном настроении. Все-таки Роман Шварц не подвел — явился в приличном виде. Надя милостиво улыбалась поклоннику, деланно смеялась, но тот чувствовал, что она нервничала. Девушка словно кого-то ждала, постоянно высовывалась из окна кареты и пришла в явный ажиотаж, едва заметив, как с угла Бронной показалась карета, обитая ярко-розовым бархатом. По бокам сего экстравагантного средства передвижения были прикреплены огромные позолоченные черепахи — все знали, что мадемуазель Шиншина обожает этих земноводных страшилищ. Она даже на балы являлась то с золотой брошью, то с заколкой в волосах, на которых были изображены эти долгожительницы. И надо заметить — никогда не носила настоящих черепаховых гребней, модных в высшем свете, не пользовалась черепаховыми табакерками и не подавала к обеду черепахового супа. Злые языки шептались, что сии земноводные были ее родственницами — не есть же родную кровь. И точно — любому, увидевшему мадемуазель Шиншину с первого взгляда становилось ясно, что она и сама из породы долгожительниц — та же крошечная головка, угловато сидящая на длинной шейке, то же располневшее тело, тот же водянистый взгляд.

Однако при всей этой «красоте» мадемуазель, давно разменявшая пятый десяток, всегда находила поклонников. Вокруг постоянно вился хоровод — множество «стрекозлов», как умненькая мадемуазель величала мужчин. Но за шиншинские миллионы поклонники были готовы терпеть любые прозвища.

Вот и сейчас в карете рядом с мадемуазель восседал новый «стрекозел». Наденька только взглянула на него и тут же залилась нервным хихиканьем, демонстративно строя глазки Роману, но бросая острые и жадные взгляды на спутника «черепахи»-Шиншиной. Рядом с той восседал изменщик Константин Шишмарев.

Шварц глядел на захлебывающуюся в ненатуральном веселье спутницу, и недоумевал. Еще минуту назад Наденька глядела на него с улыбкой, теперь же ее лицо перекосилось, глаза странно заблестели и по щекам пошли красные пятна. А все начиналось так славно!..

Час назад он прибыл, как и просила его в письме мадемуазель Надин, к Никитским воротам. Подъехал шикарно — на извозчике. Модная лисья шуба даже на бывалого возницу произвела впечатление, всю дорогу он величал Романа барином. Оказалось, это весьма приятно — добираться из своего медвежьего угла на окраине в центр города величественным седоком, гордо глядя на топчущихся на тротуарах москвичей. Приятно и сидеть в шикарной лисьей шубе, отделанной на модный манер. Когда утром Роман увидел эту шубу в ломбарде, то сильно сомневался, брать ли ее напрокат — лиса казалась слишком броского окраса. Но даже спесивый приказчик ломбарда, поначалу встретивший Романа кислой, насмешливой улыбочкой, зацокал языком, едва Шварц набросил на плечи свою обнову.

— Как на вас шито, господин художник! — льстиво проговорил приказчик, принимая из рук Романа сотенную бумажку. — Носите, не сомневайтесь. На сорок пять деньков квитанцию выпишу — как раз до весны этих денег хватит.

Роман покачал головой:

— Нет, милейший. Мне только сегодня до вечера шуба нужна.

Приказчик завертелся ужом, улещивая:

— Что вы, господин живописец — кто же от такого форса отказывается? В этой шубе вы — большой человек, прямо — городской голова, а то и вовсе — господин сенатор. Да любая дама на шею кинется, в любом банке кредит дадут, в любое общество самого наивысшего света вам дверь откроется. Да вы сами-то на себя в зеркало гляньте!

Роман глянул. Действительно — шикарная шуба. До пола. И не заметишь, что под ней старенький мундир да брюки со штопкой. Всю нищету враз прикрыла — словно Роман и вправду — барин московский. Даже лицо обрело цвет, а глаза — блеск романтический. Орел — хоть сейчас на свидание!

Но спустить все деньги?.. Не свои ведь — чужие. А вдруг человек вернется. Соврать, что он никаких денег не оставлял? Это же позор! Это же бесчестно.

— Нет, любезнейший, — протянул Роман. — Я шубу только на день возьму.

Приказчик вздохнул — упертый клиент попался. Эдак ото всей маяты с ним бедному приказчику только гривенник и останется. Ему же хозяин всего-то копеечку с рублика платит — не велики комиссионные…

— Возьмите хоть на недельку, господин любезнейший, — проговорил приказчик и заглянул в глаза художнику. Неужто, и на это не пойдет? — За неделю-то вам скидка выйдет. Сами подумайте: за день мы с вас десяточку возьмем, ну а за целую неделю всего-то тридцать рубликов.

Роман махнул рукой:

— Ладно, возьму на неделю!

Ну как не взять, если бедняга приказчик чуть не в ножки кидается? Всем нужда свой процент заработать…

Зато когда Шварц подкатил к Никитским воротам, дал на «большой чай» вознице да прошелся, поднимая снег, своей длиннополой шубой от мануфактурной лавочки купца Дмитриева до книжной лавки купца Степанова, он почувствовал явный интерес прохожих. Пара зевак просто-таки уставилась на Романа в упор, какая-то проезжающая барыня, явно спутав его с кем-то из знакомых, приветливо раскланялась. Ну а когда, выехав из-за угла, рядом с ним притормозила тройка и звонкий голос милой мадемуазель Надин пригласил его садиться, Роман вообще потерял голову от восторга. Правду говорят, в солнечный день на судьбе нет пятен.

Мадемуазель Надин была мила и обворожительна, правда, нервничала. Сначала Роман приписал это девичьей робости. Однако робкие девушки не кричат так на своего кучера, а Наденька орала ежеминутно:

— Стой тут! Ах нет, езжай! Да не гони так! Ну что ты застыл?!

Приказы вылетали из ее прелестного ротика, противореча друг другу. Видно, Наденька и сама не знала, чего хочет. Окрики кучеру становились все грубее:

— Олух! Чучело! Дурак!

— Успокойтесь, мадемуазель Надин! — попробовал встрять Роман.

Но тут случилось совсем странное. Наденька, только что весело верещавшая про сестер Григорьевых, которые носят немыслимое количество бантов и бантиков, а ведь самим уже далеко за двадцать — явные перестарки! — вдруг повернулась к Роману и посмотрела на него, будто удивилась до ужаса: кто это такой и что он делает в ее карете?

— А вы не встревайте! — вскрикнула красавица. — Вам-то какое дело?

Роман только хотел сказать, что раз они едут вместе кататься, то, как это может быть — «вам-то какое дело»? Ему хотелось говорить Наденьке комплименты, выскочить на снег и подхватить ее на руки. Закружить по бульвару и, смеясь, нашептывать милые глупости. Еще ему хотелось придвинуться к сидевшей рядом девушке и взять ее прелестную ручку. Потом снять тонкую лайковую перчатку, перевернуть ладонь и поцеловать синюю венку на сгибе. Ну а потом развязать Наденькин капор, расстегнуть салопчик и поцеловать саму Наденьку. Раз, другой, сотни раз. Почувствовать запах ее кожи, бархатистость щек, сладость губ. Он уже даже придвинулся немного к чаровнице, но тут карета сравнялась с какими-то очередными знакомыми, и мадемуазель Надин, высунувшись из окна, что-то защебетала, вовсю демонстрируя свое преотличное настроение. Однако, едва карета знакомых проехала вперед, Наденька зло блеснула глазами и бесцеремонно пихнула Романа:

— Да что вы все приваливаетесь ко мне? Места, что ли, вам мало?

Роман хотел ответить, объясниться, но снова появились какие-то знакомые, и Наденька что-то заговорила радостно, высунувшись в окошко. Роман уже хотел спросить напрямую: зачем же она позвала его на свидание, но тут из-за поворота с Бронной появилась розовая карета богачки Шиншиной, и личико Наденьки пошло красными пятнами.

Карета с золотыми черепахами остановилась чуть не впритык к Наденькиной. Дверца открылась и послышался дребезжащий голос девицы Шиншиной:

— Помоги же мне выйти, Константэн!

Она называла спутника на французский лад и весьма по-хозяйски. Роман смотрел, как на снег выскочил граф Шишмарев и подал руку мадемуазель Шиншиной. Недовольно тряся крошечной головкой, та вышла из кареты и остановилась прямо между двумя раззолоченными огромными черепахами, украшавшими карету. И художник, улыбнувшись впервые за время свидания, подумал: да она и сама похожа на черепаху.

— Гуляете, милочка? — бесцеремонно разглядывая в лорнет Наденьку, произнесла Шиншина. — Свежий воздух полезен, верно?

От таковой наглости у Наденьки все слова в горле застряли. Она только открыла рот, как рыба на берегу.

— Правильно делаете! — сама себе ответила Шиншина. — Вот и я говорю Константэну: дыши воздухом. — Богачка повернулась к Шишмареву и повторила, приказывая: — Дыши воздухом!

И граф покорно задышал. Будто он был мальчиком и послушался приказа маменьки. Или он был слугой?..

Но Наденьку все же было не просто сломить. Она пришла в себя и проговорила притворно радостно:

— Мы рады вас встретить, месье граф и мадемуазель! И мы тоже погуляем.

И Наденька ткнула Романа локтем:

— Помогите мне, месье Шварц!

Роман вышел из кареты и помог спуститься девушке. Та сошла на снег, как королева. Вскинув подбородок, приблизилась к Шиншиной с царственной грацией. Улыбнулась старухе прелестно и молодо и проговорила, обращаясь в пространство:

— У меня в карете шаль, принесите, пожалуйста!

И тут у Романа словно пелена с глаз спала и настоящая картинка возникла в мозгу. Наденька позвала его на Тверской бульвар не для свидания, а для сопровождения. Не с ним она хотела свидеться, а вот с этим хлыщом — графом Шишмаревым. И не он, Роман, сейчас должен принести ей шаль, а этот граф.

И точно — Шишмарев кинулся за шалью. Но, едва взялся за ручку кареты, его настиг дребезжащий, но властный хозяйский голос:

— Сперва мою шаль подай, Константэн!

Шишмарев застыл.

— Пожалуйста! — почти умоляюще выкрикнула Надя.

— Подай! — скомандовала Шиншина.

Шишмарев дернулся и отскочил от кареты Наденьки. Потом повернулся и пошел к карете Шиншиной. Принес огромную розово-нелепую шаль и накинул на плечи дамы.

— Благодарю, Константэн! — прокаркала она и подмигнула Наде. — Кавалеров надо в узде держать! Особенно до свадьбы.

— Свадьбы?.. — прошептала Наденька.

— Ну да! Верно, Константэн? Впрочем, мы не торопимся, — старуха подмигнула женишку. — На Красной Горке обвенчаемся.

— А мы торопимся! — прокричала вдруг Наденька. — Верно, Ромочка? У нас большая любовь!

И тут Шишмарев словно очнулся и вскинул на Наденьку гневные глаза:

— И быстрая же у вас любовь!

— А что: вашему сиятельству можно, а нам, бедным, нельзя?! — вспыхнула Наденька. — Что-то вы, Константин Сергеевич, не распинались про быстроту, когда бежали позорно от грабителей. Меня тогда на произвол судьбы бросили, а вот Роман Иванович спас. Никого не побоялся. За то я его и полюбила! — И девушка картинно повисла на руке Шварца.

И тогда граф кисленько улыбнулся:

— Осторожно, дорогая! Не порвите шубу. А ну как я решу ее из ломбарда обратно выкупить!

У Наденьки сузились зрачки:

— Какую шубу?!

Граф хихикнул:

— Ту, что на вашем женишке. Он же ее напрокат взял. Я эту шубу заложил да бросил, а он подобрал и мои обноски носит.

И тут старуха прокаркала:

— Ну, раз шуба твоя, мил друг, то вы, любезный, снимайте чужую вещь — я ее выкупаю!

Сухонькая ручка протянула Роману ассигнацию.

Шварц вспыхнул:

— Хотите вернуть деньги — идите в ломбард. Заплатите там за своего сердечного друга. Он в нищете свою вещь продал, а я в средствах ее выкупил.

— А я считаю, что в ломбард должен пойти Константин Сергеевич! — с притворной лаской произнесла Наденька. — Там старья много. А вы, граф, как я вижу, тяготеете к старине!

И Наденька лукаво скосила глазки на старуху Шиншину.

— Это вы на что намекаете? — взвизгнула почтенная черепаха.

— Я не вам говорю, а месье графу! — И, гордо вскинув прелестную головку с модными локонами, Наденька подхватила Роман под руку и прошествовала к своей карете.

— Гони! — рявкнула она кучеру.

Карета тронулась. Впрочем, особо гнать было негде — и тут и там бульвар был занят.

— Какая же вы удивительная, мадемуазель Надин! — начал было Шварц. — Я и не надеялся, что вы встанете на мою сторону!

— Замолчите! — заорала вдруг Наденька с перекошенным лицом. — Очень нужно мне на вашу сторону вставать! Вы и сами могли бы за себя постоять. И за меня тоже. А вы все в молчанку играли. Хорош — кавалер! Неужели не могли ответить достойно?!

— С такими цапаться — себя не уважать! Это же люди не чести, а гонора. С ними и общаться не стоит. Шиншина любезного дружка купила, а тот за деньги готов и старуху полюбить…

— Много вы понимаете! — выдохнула Надежда. — У бедного графа нет никакого состояния. Он же вынужден…

— Продаваться? — усмехнулся Роман.

— А вы бы не продались?

— Нет.

— Да вас просто никто не покупал. Никто ничего не предлагал вам!

— Ошибаетесь! — У Романа по щекам желваки заиграли. — И мне золоченую жизнь предлагали. Я в Академии художеств в Петербурге высший балл по копиям имел. Картины старых мастеров мог копировать лучше всех. На спор пару полотен написал: портрет под Рембрандта и сценку под Хальса. Вот ко мне один прощелыга и подвалил. Ты, говорит, картины под голландцев пиши, я их продавать стану, а гонорар пополам. Глупых-то богачей, говорит, навалом — вмиг раскупят. От такого предложения я тогда и сон потерял. Это ж какое богатство, и никакой нужды! Слава Богу, я понял — обман это, чистый разбой, хоть и не на большой дороге. Так что был соблазн, да удалось устоять.

— И глупо! — фыркнула Надя. — Чего хорошего? Живете впроголодь. Ни кола, ни двора, ни одежонки. Даже захочется, например, сделать подарок любимой девушки — а денег нету!

Роман улыбнулся:

— Подарки можно и своими руками делать. Я своей любимой уже подарок приготовил. Необыкновенный, чудесный. Для вас подарок, Наденька!

И Роман осторожно накрыл ладонь девушки своей.

— Мой подарок вы сейчас увидите!

Шварц высунулся из кареты и крикнул кучеру:

— Поезжай-ка через арку любезный, да потише!

Карета свернула, и через секунду Роман воскликнул:

— Смотрите, Наденька!

Девушка высунулась из оконца и увидела…

Огромный куст алых роз расцветал прямо на снегу. Раскрывшиеся бутоны были запорошены снегом, но тянулись вверх — к солнцу.

— Этого не может быть! — ахнула Наденька. — Куст роз в оранжереях тысячу рублей стоит!

— Это чудо специально для вас! — прошептал Роман. — Я хочу, чтобы в вашей жизни было все — и снег, и розы!

Но Надежда уже не слушала его — она выскочила из кареты и бросилась к кусту роз. Протянула руку и снова фыркнула — точь-в-точь как ее папенька Иван Никанорович. Через секунду она уже возвратилась в карету. Захлопнула дверцу и крикнула кучеру:

— Гони!

Карета рванулась с места. Куст упал, и алые цветы рухнули под копыта лошадей. Длинные стебли хрустнули. Полозья кареты раскрошили розовые лепестки. Роман сжал зубы, чуть не застонав.

— Как вы посмели?! — зло закричала Наденька. — Нет денег на настоящие цветы зимой, не суйтесь! Как вы посмели дарить мне какие-то восковые подделки?!

Роман открыл дверцу и выскочил из кареты. Неужто, это не сон?! И это девушка, которую он боготворил?! Неужто она растоптала его творения?!

Он мечтал подарить ей чудо — розы на снегу. Потому то человеку свойственно мечтать о чуде. Но она все искорежила. Все превратила в прах. И чудо. И розы. И любовь.