Таинственный остров

Глава первая _{Ураган 1865 года. — Крики в воздухе. — Воздушный шар. — Порванная оболочка. — Кругом вода. — Пять пассажиров. — Что происходило в гондоле. — Земля на горизонте. — Развязка.}

— Мы поднимаемся?

— Нет, напротив, опускаемся!

— Хуже того, мистер Смит, мы падаем!

— Бросайте балласт!

— Последний мешок опорожнен!

— Поднялся ли шар?

— Нет!

— Мне кажется, я слышу плеск волн.

— До моря не больше пятисот футов[1].

Властный голос скомандовал:

— Все тяжелое — за борт!

Эти слова раздались над безбрежной пустыней Тихого океана около четырех часов пополудни 23 марта 1865 года.

Вероятно, все еще помнят страшный норд-ост[2], внезапно поднявшийся в этом году во время весеннего равноденствия. Барометр тогда упал до семисот десяти миллиметров. Ураган, не утихая, свирепствовал с 18 по 26 марта. В Америке, в Европе, в Азии, между тридцать пятым градусом северной широты и сороковым южной, он причинил неисчислимые беды. Вырванные с корнем леса, разрушенные города, вышедшие из берегов реки, сотни выброшенных на берег судов, опустошенные поля, тысячи человеческих жертв — вот следствия этого урагана.

Но бедствия обрушились не только на землю и море: в воздухе происходили не менее трагические события. Подхваченный бурей, воздушный шар несся в облаках со скоростью девяноста миль[3] в час. В его гондоле находилось пять пассажиров.

Откуда прилетел этот аэростат, ставший беспомощной игрушкой разъяренной стихии?

Очевидно, он вылетел до начала урагана; но первые предвестники его появились еще 18 марта; следовательно, шар, мчавшийся со скоростью не менее двух тысяч миль в сутки, должен был прилететь из очень далеких краев.

Воздухоплаватели не имели представления о том, какое расстояние пролетел шар с момента подъема.

Увлекаемый бурей, шар несся над землею, вращаясь вокруг своей оси, но воздухоплаватели не ощущали ни этого вращения, ни быстроты полета. Их взоры не могли пронизать завесу тумана, расстилавшегося под гондолой аэростата. Облака были настолько густы, что трудно было отличить день от ночи.

Ни луч света, ни шум населенной земли, ни рокот бурных валов океана не могли прорваться к людям, пока они находились в верхних слоях атмосферы. Лишь при спуске рев океана предупредил их об угрожающей опасности.

Освобожденный по команде «Всё за борт!» от тяжести снаряжения, провизии, оружия, аэростат снова взлетел вверх, на высоту четырех с половиной тысяч футов. Узнав, что под ними расстилается море, аэронавты, не колеблясь, выбросили из гондолы даже самые необходимые предметы, чтобы облегчить шар.

Ночь прошла в волнении, которое было бы смертельным для менее стойких людей. Но вот снова настал день. Ураган как будто начал стихать. Облака поднялись в верхние слои атмосферы. Ветер из ураганного стал, как говорят моряки, «очень свежим», то-есть скорость перемещения воздушных потоков уменьшилась вдвое. К одиннадцати часам нижние слои воздуха заметно очистились от облаков.

Ураган, по-видимому, исчерпал себя электрическими разрядами, как это иногда бывает с тайфунами в Индийском океане.

Шар снова начал опускаться, медленно, но непрерывно. От утечки газа он сжимался, и оболочка его из круглой становилась овальной.

К полудню аэростат находился уже всего лишь в двух тысячах футов над уровнем моря. Пассажиры выбросили за борт все, что еще уцелело в гондоле, вплоть до остатков провизии и мелких вещей, находившихся в их карманах. Один из них, взобравшись на кольцо, к которому была прикреплена веревочная сетка оболочки, пытался покрепче перевязать выпускной клапан шара, чтобы уменьшить утечку газа.

Но было очевидно, что удержать шар в воздухе не удастся, что газа не хватает.

Пассажиры были обречены на гибель…

Действительно, под их ногами была только вода. Безбрежное море, катившее огромные валы, — вот все, что видно было из гондолы воздушного шара, откуда взор охватывал пространство в сорок миль по радиусу. Ни земли, ни корабля в виду!

Необходимо было во что бы то ни стало приостановить спуск. Но, несмотря на все усилия пассажиров, шар продолжал опускаться, несясь в то же время с огромной скоростью с северо-востока на юго-запад.

Какое ужасное положение! Пассажиры уже не управляли полетом аэростата. Все их усилия были тщетными. Оболочка теряла все больше и больше газа, и остановить падение шара не было возможности.

В час пополудни шар летел всего лишь в шестистах футах над океаном.

Выбросив из гондолы все находившиеся в ней предметы, воздухоплавателям удалось на несколько часов отсрочить падение. Но теперь катастрофа была неотвратимой, и если до темноты не появится в виду земля, люди и сам шар бесследно исчезнут в волнах…

Путешественники были, очевидно, людьми сильными, не боявшимися смотреть смерти в лицо. Ни одно слово жалобы или страха не сорвалось с их уст. Они готовы были бороться до последней секунды и делали все зависящее от них, чтобы отсрочить падение.

Гондола представляла собой обыкновенную ивовую плетеную корзину; опустившись на воду, она и минуты не могла продержаться на поверхности.

В два часа пополудни аэростат плыл на высоте лишь четырехсот футов над океаном.

В этот момент в гондоле раздался мужественный голос, голос человека, не знающего, что такое страх. Ему ответили не менее твердые голоса.

— Все ли выброшено?

— Нет! Остались еще деньги: десять тысяч франков золотом.

Тяжелый мешок полетел в воду.

— Поднялся ли шар?

— Немного. Но он не замедлит снова опуститься.

— Что еще можно выбросить?

— Ничего!

— А гондола? Гондолу в море! Всем уцепиться за сетку!

И действительно, это было единственное и последнее средство облегчить аэростат. Канаты, поддерживавшие гондолу, были перерублены, и шар прыгнул на две тысячи футов вверх.

Пять пассажиров взобрались на кольцо и уцепились за петли сетки.

Аэростат, плавающий в атмосфере, подобен точным весам: освобожденный от сколько-нибудь значительной тяжести, он делает скачок вверх.

Это и произошло в данном случае.

Но, продержавшись несколько минут в верхних слоях атмосферы, шар снова стал спускаться. Газ уходил сквозь дыру в оболочке, и не было возможности остановить его утечку.

Воздухоплаватели сделали все, что было в человеческих силах. Теперь их мог спасти только случай.

В четыре часа шар находился на расстоянии пятисот футов от воды.

Раздался громкий лай — это лаяла собака инженера Смита, повисшая рядом со своим хозяином в петлях сетки.

— Топ увидел что-то! — воскликнул Смит.

Почти вслед за этим раздался возглас:

— Земля! Земля!

Увлекаемый сильным ветром на юго-запад, шар с рассвета пролетел значительное расстояние, измеряемое сотнями миль. На горизонте действительно показался контур гористой земли. Но до нее оставалось еще около тридцати миль, то-есть не меньше часа полета, если не переменится скорость и направление ветра.

Целый час!.. Продержится ли столько времени шар?

Это был страшный вопрос. Воздухоплаватели уже отчетливо видели на горизонте сушу. Они не знали, материк это или остров, обитаема эта земля или нет, гостеприимна или враждебна. Но это и не занимало их — только бы добраться до нее!

В четыре часа стало очевидным, что шар не может больше держаться в воздухе. Он летел над самой поверхностью океана. Гребни волн уже несколько раз лизнули свисающие веревки сетки, которые, намокнув, увеличили тяжесть аэростата. Шар летел теперь, склонившись набок, как птица с подстреленным крылом.

Через полчаса суша была на расстоянии всего одной мили, но и шар, уменьшившийся в объеме, сморщившийся, сохранил лишь жалкие остатки газа только в верхней своей части. Люди, висевшие на его сетке, стали непосильной тяжестью для аэростата; вскоре, полупогрузившись в воду, они попали под удары свирепых валов. Оболочка изогнулась парусом, и попутный ветер, наполнив её, помчал шар вперед, как корабль.

Может быть, хоть так он приблизится к земле?

Но в двух кабельтовых[4] от берега крик ужаса вырвался из нескольких грудей одновременно. Шар, казалось, уже окончательно потерявший подъемную силу, подстегнутый ударом волны, вдруг сделал неожиданный скачок. Как будто сразу облегченный от части своего груза, он рывком поднялся на высоту тысяча пятьсот футов и там попал в воздушный поток, который понес его почти параллельно берегу. Через две минуты он опустился на землю.

Путешественники помогли друг другу высвободиться из петель сетки. Освобожденный от их тяжести, шар был подхвачен ветром и, как раненая птица, собрав последние силы, рванулся вверх и скрылся в облаках.

В гондоле было пять пассажиров и собака, шар же выкинул на берег только четырех людей.

Исчезнувший пассажир был, очевидно, унесен волной, и именно это позволило шару еще раз взвиться в воздух.

Не успели четверо потерпевших крушение стать на твердую почву, как все они в один голос воскликнули, думая об отсутствующем:

— Быть может, он доберется до земли вплавь?! Спасем его! Спасем его!

Глава вторая _{Эпизод из войны за освобождение негров. — Инженер Сайрус Смит. — Гедеон Спилет. — Негр Наб. — Моряк Пенкроф. — Юный Герберт. — Неожиданное предложение. — Свидание в 10 часов вечера. — Бегство в бурю.}

Люди, выброшенные на эту землю ураганом, не были ни профессиональными воздухоплавателями, ни спортсменами. Это были военнопленные, дерзнувшие бежать из плена при совершенно исключительных обстоятельствах. Сто раз они рисковали жизнью, сто раз поврежденный воздушный шар грозил сбросить их в бездну! Но судьба берегла их для другой участи.

Покинув 20 марта Ричмонд, осажденный войсками генерала Улисса Гранта, они через пять дней очутились в семи тысячах миль от столицы штата Виргиния — главного оплота сепаратистов[5] во время кровопролитной войны за освобождение негров.

Вот, вкратце, при каких любопытных обстоятельствах эти пленники предприняли свой побег, кончившийся только что описанной катастрофой.

В феврале 1865 года, во время одной из неудачных попыток генерала Гранта овладеть Ричмондом, несколько офицеров его армии попало в плен к сепаратистам. В числе их оказался и инженер Сайрус Смит.

Уроженец Массачусетса, Сайрус Смит был не только инженером, но и известным ученым. Когда началась война, правительство Соединенных Штатов доверило ему управление железными дорогами, получившими огромное стратегическое значение.

Типичный уроженец североамериканских штатов, сухой, костлявый, с легкой сединой в волосах и коротко подстриженных усах, лет сорока пяти на вид, Сайрус Смит был одним из тех инженеров, которые начали свою карьеру с работы молотом и киркой, подобно некоторым генералам, начавшим службу простыми солдатами. В такой же степени человек действия, как и человек мысли, он работал без усилий, с настойчивостью и упорством, которых не могли сломить никакие неудачи. Отлично образованный, практичный, изобретательный, он обладал тремя качествами, сумма которых определяет выдающегося человека: подвижностью ума и тела, настойчивостью в желаниях и сильной волей.

Одновременно с Сайрусом Смитом попал в плен к южанам и другой замечательный человек. Это был Гедеон Спилет, известный корреспондент «Нью-Йоркского Герольда», прикомандированный к Северной армии, чтобы осведомлять газету о всех событиях на театре военных действий.

Гедеон Спилет принадлежал к той удивительной породе английских и американских журналистов, которые не отступают ни перед какими трудностями, чтобы первыми получить интересное известие и передать его своей газете в кратчайший срок.

Человек энергичный, деятельный, всегда и ко всему готовый, повидавший весь свет, солдат и художник, незаменимый в совете, решительный в действии, не боящийся ни труда, ни усталости, ни опасности, когда можно было узнать что-нибудь важное для него самого, во-первых, и для газеты, во-вторых, настоящий герой всего нового, неизвестного, неизведанного, невозможного, — это был один из тех бесстрашных наблюдателей, которые пишут очерки под пулями, составляют хронику под ядрами, для которых опасность — только развлечение.

Он не был лишен юмора. Это он однажды, в ожидании исхода битвы, желая во что бы то ни стало сохранить за собой очередь у окошка телеграфиста, в течение двух часов передавал своей редакции по телеграфу текст первых глав библии. Это стоило «Нью-Йоркскому Герольду» две тысячи долларов, но зато газета первой получила важное известие.

Гедеону Спилету было не больше сорока лет. Это был человек высокого роста. Рыжеватые бакенбарды обрамляли его лицо. У него были спокойные зоркие глаза человека, привыкшего быстро схватывать все, что творится вокруг него. От природы обладая крепким сложением, он был к тому же закален всеми климатами мира, как стальной прут холодной водой.

Вот уже десять лет, как Гедеон Спилет работал в качестве корреспондента «Нью-Йоркского Герольда», украшая его столбцы своими статьями и рисунками, — он владел карандашом так же хорошо, как и пером. Он был взят в плен в то время, когда делал зарисовки к отчету о сражении. Последними словами в его записной книжке были: «Какой-то южанин целится в меня…» Но южанин не попал в него, ибо у Гедеона Спилета вошло в привычку выходить из всяких передряг без единой царапины.

Сайрус Смит и Гедеон Спилет, знавшие друг друга только понаслышке, оба были доставлены в Ричмонд. Познакомившись случайно, они понравились друг другу. Оба они были поглощены одной мыслью, оба стремились к одной цели: бежать во что бы то ни стало, присоединиться к армии генерала Гранта и снова биться в ее рядах за единство штатов!

Смит и Спилет были готовы использовать всякий случай для побега, но несмотря на то, что им было разрешено свободно ходить по всему городу, Ричмонд так хорошо охранялся, что бегство из него представлялось совершенно невозможным.

В это время к Сайрусу Смиту пробрался его слуга, преданный ему на жизнь и на смерть. Этот храбрец был негром, родившимся в поместье инженера от отца и матери — невольников. Сайрус, сторонник освобождения негров не на словах, а на деле, давно освободил его. Но и свободный, негр не захотел покинуть своего хозяина.

Это был человек лет тридцати, сильный, ловкий, смышленый, кроткий и спокойный, иногда немного наивный, всегда улыбающийся, услужливый и добрый. Его звали Навуходоносором, но он предпочитал этому библейскому имени сокращенное — Наб.

Узнав, что Сайрус Смит попал в плен, Наб, не раздумывая, покинул Массачусетс, пробрался к Ричмонду и, двадцать раз рискуя жизнью, умудрился проникнуть в осажденный город.

Но если Набу удалось пробраться в Ричмонд, это не значило, что оттуда легко было и выбраться. Пленные федералисты[6] находились под непрерывным надзором, и нужен был какой-нибудь из ряда выходящий случай, чтобы предпринять попытку к побегу хоть с маленькой надеждой на успех. Но этот случай не представлялся, и, казалось, не было надежды, что он когда-нибудь представится.

В то время, как военнопленные мечтали о бегстве из Ричмонда, чтобы снова вернуться в ряды осаждающих, некоторые осажденные не менее нетерпеливо стремились покинуть город, чтобы присоединиться к войскам сепаратистов. В числе этих последних был некто Джонатан Форстер, ярый южанин.

Армия северян, кольцом обложившая Ричмонд, давно прервала связь между городом и главными силами южан. Губернатору Ричмонда необходимо было уведомить командующего армиями южан, генерала Ли, о положении дел в городе, чтобы тот ускорил присылку подкреплений. Джонатану Форстеру пришла в голову мысль подняться на воздушном шаре и по воздуху достигнуть лагеря сепаратистов. Губернатор одобрил эту мысль.

Для Джонатана Форстера и пяти товарищей, которые должны были сопровождать его в полете, был построен аэростат. Гондола шара была снабжена оружием и продовольствием на случай, если воздушное путешествие затянется.

Отлет шара был назначен на 18 марта, ночью. При умеренном северо-западном ветре аэронавты должны были через несколько часов добраться до лагеря генерала Ли.

Но северо-западный ветер с утра 18 марта засвежел и стал больше походить на ураган, чем на бриз. Вскоре разыгралась такая буря, что отъезд пришлось отложить: нечего было и думать рисковать аэростатом и жизнью людей при такой ярости стихии.

Наполненный газом шар, пришвартованный на главной площади Ричмонда, готов был взвиться в воздух, как только хоть немного спадет ветер. Но 18 и 19 марта прошли без какой бы то ни было перемены. Напротив, пришлось укрепить шар на привязи, так как порывы бури почти валили его на землю.

В ночь с 19 на 20 марта ураганный ветер стал еще свирепее. Отлет опять пришлось отложить.

В этот день инженера Сайруса Смита остановил на улице совершенно незнакомый ему человек. Это был моряк по имени Пенкроф, загорелый, коренастый, лет тридцати пяти — сорока на вид, с живыми глазами и хитроватым, но добродушным выражением лица. Пенкроф также был североамериканцем. Он объездил все моря и океаны обоих полушарий, прошел сквозь огонь и воду, и не было, кажется, на свете приключения, которое могло бы удивить или испугать его.

В начале этого года Пенкроф приехал по делам в Ричмонд вместе с пятнадцатилетним юношей, Гербертом Брауном, сыном его покойного капитана; Пенкроф любил Герберта как родного.

Не успев выехать из города до начала осады, Пенкроф, к великому своему огорчению, сам очутился на положении осажденного. Все это время его преследовала одна мысль: бежать!

Он знал понаслышке инженера Смита и не сомневался, что этому деятельному человеку также был тягостен плен в Ричмонде. Поэтому-то, не колеблясь, он остановил его на улице следующим вопросом:

— Мистер Смит, не надоел ли вам Ричмонд?

Инженер пристально посмотрел на незнакомца. Тот добавил более тихим голосом:

— Мистер Смит, хотите бежать отсюда?

— Когда? — живо спросил инженер.

Этот вопрос сорвался с его уст невольно — он не успел даже рассмотреть незнакомца. Но, вглядевшись в открытое и честное лицо моряка, он уверился, что перед ним вполне порядочный человек.

— Кто вы? — отрывисто спросил он.

Пенкроф представился.

— Каким же способом вы предлагаете мне бежать? — продолжал допрос инженер.

— К чему тут этот бездельник — воздушный шар?! Он без толку болтается, точно поджидает нас.

Моряку не пришлось дальше развивать свою мысль. Инженер все понял. Он схватил Пенкрофа за руку и потащил к себе домой. Там моряк изложил свой план, в сущности говоря, очень простой: рисковать приходилось только жизнью. Ураган, правда, свирепствовал вовсю, но такой искусный инженер, как Сайрус Смит, уж, конечно, справится с аэростатом. Если бы он, Пенкроф, умел управлять шаром, он, не задумываясь, бежал бы — с Гербертом, конечно! Не видал он бурь, что ли!

Сайрус Смит, не прерывая, слушал моряка. Глаза его блестели. Долгожданный случай наконец представился! Проект был опасным, но осуществимым. Ночью, обманув бдительность стражи, можно было пробраться к шару, залезть в гондолу и быстро обрубить тросы, привязывавшие его к земле. Понятно, риск был немалый, но, с другой стороны, и выигрыш был велик! Не будь урагана… Впрочем, если б не было урагана, шар давно бы уже улетел, а с ним и единственная возможность бежать из Ричмонда.

— Я не один, — сказал в конце речи Сайрус Смит.

— Сколько человек вы хотите взять с собой? — спросил моряк.

— Двух: моего друга Спилета и моего слугу Наба.

— Итого — трое, — сказал моряк, — а вместе со мной и Гербертом — пятеро. Но ведь шар рассчитан на шестерых…

— Отлично. Мы летим! — закончил Смит.

Это «мы» относилось и к журналисту. Но тот не принадлежал к числу боязливых людей, и когда ему сообщили о проекте Пенкрофа, он без оговорок одобрил его. Гедеон Спилет только удивился, что такая простая мысль не пришла в голову ему самому. Что касается Наба, то верный слуга всегда готов был следовать за своим хозяином.

— До вечера! — сказал Пенкроф.

— До вечера! Мы встретимся на площади в десять часов, — решил инженер. — И будем надеяться, что буря не стихнет до нашего вылета!

Пенкроф вернулся к себе домой, где его ожидал Герберт Браун. Юноша знал о замысле моряка и с нетерпением ожидал результата переговоров с инженером.

Итак, оказалось, что все пять человек, готовившихся ринуться в бой с ураганом, были одинаково смелыми и решительными людьми.

Между тем ураган не утихал. Джонатан Форстер и его спутники и не помышляли о том, чтобы пуститься в путь в хрупкой гондоле. Инженер боялся только, как бы ветер не прибил воздушный шар к земле и не изорвал его в клочки. В течение долгих часов он бродил по площади, наблюдая за аэростатом. Пенкроф делал то же самое, зевая во весь рот, как человек, не знающий, на что убить время. Он также боялся, что буря повредит шар при ударах о землю или, сорвав с привязи, умчит его в небеса.

Настал вечер. Тьма была кромешная. Густой туман окутал землю. Шел дождь, смешанный со снегом. Буря как будто дала сигнал к перемирию между осажденными и осаждающими: гром пушек уступил место громам урагана. Улицы Ричмонда опустели. Ввиду ужасной погоды власти сочли: даже возможным снять караул, охранявший воздушный шар.

Все как будто благоприятствовало побегу.

В девять с половиной часов Сайрус Смит и его спутники с разных сторон пробрались на площадь, погруженную во тьму, так как порывы ветра загасили газовые фонари. Трудно было рассмотреть даже огромный шар, прижатый к земле порывами ветра. Шар был прикреплен толстым тросом к кольцу, вделанному в мостовую.

Пятеро пленников встретились у гондолы.

Не промолвив ни слова, Сайрус Смит, Гедеон Спилет, Наб и Герберт заняли места в гондоле. Пенкроф в это время, по приказанию инженера, отвязывал мешки с балластом. Через несколько минут, кончив дело, моряк присоединился к товарищам. Теперь только трос удерживал шар на земле. Сайрусу Смиту оставалось дать сигнал к отправлению…

В это время в гондолу впрыгнула собака. Это был Топ, собака инженера, последовавшая за своим хозяином. Сайрус Смит, боясь, что Топ перетяжелит шар, хотел было прогнать собаку.

— Ба! Пусть остается! — вступился Пенкроф. — Выбросим лучше из гондолы еще два мешка с песком!

Ударом ножа он перерубил трос, и шар взвился по кривой в воздух.

Ураган бушевал с неслыханной яростью. В течение этой ночи нечего было и думать о спуске. Когда настал день, земля была покрыта густым покровом облаков. Только спустя пять дней аэронавты увидели под собой море.

Читатели знают, что из пяти человек, покинувших Ричмонд 20 марта[7], четверо были сброшены 24 марта на пустынный берег, в семи тысячах миль от своей родины.

Пятый, отсутствующий пассажир, на помощь к которому устремились все остальные, был не кто иной, как инженер Сайрус Смит.

Глава третья _{Пять часов пополудни. — Отсутствующий пассажир. — Отчаяние Наба. — Поиски на севере. — Островок. — Томительная ночь. — Туман. — Наб бросается в поток. — Вид с земли. — Переход пролива вброд.}

Инженера смыла волна. Верный пес добровольно бросился в воду, чтобы помочь своему хозяину.

— Вперед! — крикнул журналист.

И все четверо потерпевших крушение, забыв об усталости и голоде, бросились на поиски товарища.

Бедный Наб рыдал при мысли, что погиб тот, кого он любил больше всего на свете.

Прошло не больше двух минут с тех пор, как Сайрус Смит исчез. Спутники его могли, следовательно, надеяться вовремя поспеть к нему на помощь.

— Вперед, вперед! — кричал Наб.

— Да, Наб, вперед! — подхватил Гедеон Спилет. — Мы разыщем его.

— Живым?

— Живым!

— Умеет ли он плавать? — спросил Пенкроф.

— Да, — сказал Наб. — Кроме того, Топ с ним…

Моряк, вслушавшись в рев океана, покачал головой. Инженер упал в воду на расстоянии не более полумили от того места, где шар опустился на песок. Если ему удалось добраться до земли, он должен был выйти на берег где-нибудь поблизости.

Было около шести часов вечера. Туман, упавший на землю, еще более сгущал тьму. Потерпевшие крушение отправились к северной оконечности этой неизвестной земли, на которую их забросил случай. Они шагали по песчаной изрытой почве, вспугивая на ходу каких-то неведомых птиц, резкий крик которых напоминал моряку чаек.

Время от времени они останавливались и кричали. Потом умолкали, ожидая, не послышится ли ответный крик со стороны океана. Даже в том случае, если сам инженер не в состоянии ответить на оклики, рассуждали они, Топ должен залаять, услышав голоса.

Ночь отвечала им только завыванием ветра и шумом прибоя. Тогда маленький отряд снова трогался в путь, тщательно исследуя каждую извилину побережья.

После двадцати минут поисков четверо потерпевших крушение внезапно вышли к океану. Они находились на острие вдававшегося в море мыса.

— Надо возвращаться, — сказал моряк.

— Но ведь он там, — возразил Наб, указывая рукой на океан, кативший огромные валы.

— Давайте окликнем его!

И все хором закричали. Ответа не было. Они опять закричали. Никакого отзвука.

Путники пошли обратно вдоль противоположного берега мыса. Почва тут была такой же песчаной и скалистой, но Пенкроф обратил внимание на то, что берег поднимается. Он высказал предположение, что подъем ведет к возвышенности, очертания которой темнели впереди. В этой части побережья море казалось более спокойным. Шум прибоя был здесь еле слышен. Очевидно, это был залив, и острый мыс, выступающий в океан, защищал его берег от волн, бушующих на просторе.

Пройдя две мили, путники снова вышли на то место, где они высадились.

— Мы попали на остров, — воскликнул Пенкроф, — и обошли его из конца в конец!

Моряк был прав: воздухоплаватели были выброшены даже не на остров, а на островок, длина береговой полосы которого не превышала двух миль при соответствующей ничтожной ширине.

Был ли этот скалистый, бесплодный островок, унылый приют морских птиц, связан с каким-нибудь более значительным архипелагом? Сейчас нельзя было ответить на этот вопрос. Тем не менее острое зрение моряка, привыкшего вглядываться в ночную тьму, обнаружило на западе неясные очертания какой-то гористой земли. Проверить, не ошибся ли Пенкроф, было невозможно. Приходилось до следующего дня отложить поиски инженера.

— Молчание Сайруса ничего не доказывает, — сказал журналист. — Он, может быть, ранен, оглушен… потерял сознание… Отчаиваться нечего!

Моряк предложил зажечь где-нибудь на островке костер, который послужит сигналом для инженера. Но ни деревьев, ни сухих веток найти не удалось. Камни и песок — вот все, что было на островке.

Вполне понятна скорбь Наба и его товарищей, успевших привязаться к Сайрусу Смиту.

Они не могли ничем помочь ему. Нужно было дожидаться утра.

Инженер либо выбрался из воды сам и нашел себе пристанище где-нибудь на побережье, либо безвозвратно погиб.

Настали томительные часы. Холод был нестерпимый. Несчастные жестоко страдали от него, но не думали об этом. Забывая об усталости, они бродили по бесплодному островку, беспрерывно возвращаясь к его северной оконечности, наиболее близкой к месту катастрофы. Они то кричали, то, затаив дыхание, прислушивались, не раздастся ли ответный крик. Шум моря постепенно утихал, и на зов Наба как будто ответило эхо. Герберт обратил на это внимание Пенкрофа.

— Это доказывает, что где-то поблизости есть еще земля, — сказал он.

Моряк утвердительно кивнул головой. Он не сомневался в этом.

Тем временем небо постепенно прояснялось: около полуночи заблестели первые звезды. Если бы инженер был вместе со своими спутниками, он заметил бы, вероятно, что созвездия были уже не те, что в небе Северного полушария, и что вместо Большой Медведицы на небе горел Южный Крест.

Около пяти часов утра верхушки облаков порозовели. Но вместе с первыми лучами солнца на землю упал туман: уже в двадцати шагах ничего не было видно. Густые клубы тумана медленно ползли по острову.

Около половины седьмого утра туман стал, рассеиваться. Он сгущался вверху, но редел внизу, и вскоре островок стал виден весь, точно он спускался с облаков. Затем показалось и море, безбрежное на востоке и ограниченное скалистым берегом на западе.

Этот берег отделялся от островка узким, не больше полумили, проливом с очень быстрым течением.

Один из потерпевших крушение, не считаясь с опасностью, не сказав ни одного слова, ринулся в поток. Это был Наб, спешивший обследовать берег обнаруженной земли.

Журналист готовился последовать за Набом.

— Подождите! — сказал Пенкроф, подходя к нему. — Вы хотите переплыть пролив?

— Да, — ответил Гедеон Спилет.

— Послушайте меня, не спешите! Наб и один сумеет оказать помощь своему хозяину. Течение отнесет нас в океан, если мы попробуем переплыть через пролив. Оно чрезвычайно сильное. Но я не сомневаюсь, что сила его уменьшится при отливе. Может быть, тогда нам удастся даже перейти вброд на противоположный берег.

— Вы правы, — ответил журналист, — мы не должны разлучаться.

Наб в это время боролся со стремительным течением. Он пересекал пролив наискосок. Его черные плечи поднимались из воды при каждом взмахе рук. Его относило в открытый океан, но все же он приближался к берегу. Наб потратил больше получаса, чтобы проплыть полмили, отделявшие островок от земли, и за это время течение отнесло его на несколько миль в сторону от отправной точки.

Наб вылез на берег у подножия высокой гранитной стены и с силой отряхнулся. Затем он побежал к выступающим в море скалам и скрылся за ними.

Спутники Наба с замиранием сердца следили за его отважной попыткой, и только когда он скрылся из виду, стали осматривать клочок земли, приютивший их.

Они позавтракали ракушками, которые нашли в песке. Это был скудный завтрак, но лучшего у них не было…

Гедеон Спилет, Пенкроф и Герберт не отрывали глаз от земли, на которой, быть может, им предстояло прожить долгие годы.

Трудно было судить, являлась ли эта земля островом или частью материка. Но при виде нагромождения утесов геолог не усомнился бы в ее вулканическом происхождении.

— Итак, Пенкроф, что ты можешь сказать? — обратился Герберт к моряку.

— Что ж, — ответил тот, — здесь, как и везде, есть свои хорошие и свои плохие стороны. Поживем — увидим. А вот и отлив начинается. Через три часа попробуем перебраться. Авось на том берегу как-нибудь и разыщем мистера Смита.

Пенкроф не обманулся в своих ожиданиях. Через три часа отлив обнажил большую часть песчаного ложа пролива. Между островком и противоположным берегом осталась только узенькая полоска воды, которую нетрудно было переплыть.

Около десяти часов Гедеон Спилет и двое его товарищей разделись, связали вещи в узлы, положили их на голову и вошли в пролив, глубина которого не превышала пяти футов. Для Герберта брод был слишком глубок, и юноша поплыл. Все трое без труда добрались до противоположного берега. Там, быстро высохнув на солнце, они снова оделись.

Глава четвертая _{Литодомы. — Устье реки. — «Камин». — Продолжение поисков. — Запас горючего. — Ожидание отлива. — Груз дров. — Возвращение на берег.}

Гедеон Спилет условился встретиться с моряком вечером на этом самом месте и, не теряя ни минуты, взобрался на кручу и скрылся в том же направлении, в каком незадолго до него исчез Наб.

Герберт хотел последовать за журналистом.

— Останься, мой мальчик, — сказал ему моряк. — Нам надо подумать о жилище и попытаться раздобыть что-нибудь более питательное, чем ракушки. Нашим друзьям захочется подкрепиться по возвращении. У каждого своя забота.

— Что ж, я готов, Пенкроф, — ответил юноша.

— Отлично. Сделаем все по порядку. Мы устали, нам холодно, мы голодны. Следовательно, нужно найти приют, развести огонь, отыскать пищу. В лесу есть дрова, в гнездах — яйца. Остается разыскать жилище.

— Хорошо, — сказал Герберт, — поищем пещеру в этих утесах. В конце концов найдем же мы хоть какую-нибудь расселину, куда можно будет укрыться на ночь.

— В дорогу, мой мальчик!

И они зашагали вдоль подножия огромной гранитной стены по песку, обнажившемуся при отливе. Пенкроф заметил в гранитной стене щель, которая, по его мнению, могла быть только устьем реки или ручейка.

Гранитная стена не имела ни одной выемки, которая могла бы послужить пристанищем людям. Над ней реяла масса морских птиц, главным образом различных представителей семейства чаек, с удлиненным, загнутым на конце клювом, крикливых и совершенно не боящихся человека. Очевидно, люди впервые нарушали их покой. Чайки гнездились в извилинах гранитной стены. Одним ружейным выстрелом можно было бы уложить несколько этих птиц. Но для того чтобы выстрелить, нужно было иметь ружье, а ружья-то и не было ни у Пенкрофа, ни у Герберта. Впрочем, чайки несъедобны, и даже яйца их отличаются отвратительным вкусом.

Герберт вскоре обнаружил несколько скал, облепленных водорослями. Очевидно, во время прилива море покрывало эти скалы. Среди скользких водорослей юноша нашел несколько двустворчатых ракушек.

Голодным людям не приходилось брезгать этой пищей.

Герберт позвал Пенкрофа.

— Это съедобные ракушки! — вскричал моряк. — Они заменят нам яйца!

— Нет, — возразил Герберт, внимательно рассматривая прицепившихся к скалам моллюсков, — это литодомы.

— Они съедобны?

— Вполне.

— Что ж, будем есть литодомов!

Моряк мог вполне довериться Герберту. Юноша был очень силен в естествознании. Он питал настоящую страсть к этой науке.

Здесь, на этом пустынном острове, знания его должны были не раз оказаться полезными.

Литодомы, продолговатые ракушки, принадлежат к моллюскам-сверлильщикам, которые буравят дыры в самых твердых известковых скалах. По форме они отличаются от обычных съедобных ракушек тем, что края их раковин закругляются на обоих концах.

Пенкроф и Герберт досыта наелись литодомов, которые на солнечном припеке приоткрыли свои створки. По вкусу они напоминали устриц, только сильно наперченных.

Утолив голод, моряк и юный натуралист с особенным рвением продолжали поиски воды — острая пища возбудила в них жажду.

Пройдя шагов двести, они увидели ту щель в скалах, в которой, по мнению Пенкрофа, должно было таиться устье реки. Действительно, между двумя отвесными скалами, расколовшимися, очевидно, от вулканического толчка, протекала полноводная речка. В полумиле вверх по течению она круто сворачивала и исчезала в роще.

— Здесь есть вода, там — дрова! — воскликнул моряк. — Видишь, Герберт, нам осталось только разыскать дом!

Попробовав воду и убедившись, что она пресная, они стали искать убежище в скалах, но безуспешно: гранитная стена везде была одинаково гладкой и неприступной. Но у самого устья речки, выше линии прилива, они обнаружили нагромождения огромных камней, часто встречающиеся на скалистых побережьях. Издали казалось, что какой-то великан сложил из этих глыб гигантский камин.

Пенкроф и Герберт забрались в песчаные коридоры этого хаоса; света здесь было достаточно, но и ветра тоже, ибо ничто не препятствовало ему хозяйничать в промежутках между утесами. Тем не менее Пенкроф решил загородить в нескольких местах коридор песком и обломками камней. План коридоров может быть передан типографской литерой &, означающей et caetera (по-латински — «и так далее»). Отгородив верхнюю петлю литеры от западного ветра, можно было недурно устроиться в «Камине».

— Вот у нас и дом есть! — сказал моряк. — Идем теперь за дровами!

Выйдя из «Камина» (сохраним такое название за этим временным обиталищем), Герберт и Пенкроф пошли вверх по течению реки, вдоль ее левого берега. Быстрый поток протащил мимо них несколько сваленных бурей деревьев.

Через четверть часа путники дошли до поворота реки. Дальше она текла под сводами великолепного леса. Несмотря на осеннее время[8], лес был зеленый: деревья принадлежали к числу хвойных, распространенных по всему земному шару — от полярных областей до тропических зон.

Юный натуралист узнал среди них деодару — семейство хвойных деревьев, часто встречающееся в Гималаях и отличающееся приятным ароматом. Между этими красивыми деревьями росли сосны, увенчанные пышными кронами. В высокой траве, устилавшей землю, Пенкроф и Герберт беспрерывно наступали на сухие ветви, трещавшие под их ногами, как фейерверк.

— Не знаю научного названия этих ветвей, — сказал моряк Герберту, — но для меня важно, что они принадлежат к породе дров, единственной в настоящее время важной для нас. За дело же!

Они быстро собрали порядочную кучу дров.

Но если горючего было больше чем достаточно, то перевозочные средства отсутствовали. Сухие ветки должны были быстро сгорать, и два человека не в силах были перетаскать отсюда в «Камин» нужный запас дров.

— Если бы у нас была тележка! — с сокрушением сказал моряк.

— У нас есть река! — возразил Герберт.

— Верно! Река будет для нас самодвижущейся дорогой. Нужно только подождать отлива, а потом мы спустим плот по течению.

Моряк и юноша связали сухими лианами несколько поваленных бурей деревьев и погрузили на это подобие плота столько дров, сколько не могли бы перенести и двадцать человек.

В течение одного часа работа была закончена, и привязанный к берегу плот был готов к отплытию.

В ожидании отлива Герберт и Пенкроф решили взобраться на гранитную стену и с вершины ее осмотреть окрестность.

Подъем продолжался недолго. Добравшись до верхней площадки, они с волнением посмотрели на северную часть побережья, где разыгралась катастрофа. Там исчез Сайрус Смит. Они напряженно искали глазами какой-нибудь обрывок оболочки аэростата, уцепившись за который человек мог бы держаться на поверхности воды. Но океан был совершенно пустынен.

— Я уверен, — воскликнул Герберт, — что такой сильный и смелый человек, как Сайрус Смит, не мог утонуть! Наверное, он добрался до берега! Правда, Пенкроф?

Моряк грустно покачал головой, но, не желая лишать надежды Герберта, сказал:

— Несомненно, несомненно!.. Инженер такой молодчина, что он спасется там, где наверное погиб бы всякий другой!

Они стали внимательно осматривать побережье. На юге острый выступ мыса заслонял горизонт, и нельзя было угадать, есть ли за ним земля. На севере, сколько видел глаз, закругленно тянулась береговая линия. Берег здесь был плоский, низменный, с широкой песчаной полосой, оголенной прибоем. На западе прежде всего бросалась в глаза снеговая шапка высокой горы, отстоящей в шести-семи милях от побережья. От подножия этой горы до самого берега моря вся земля поросла густым лесом.

— Остров это или нет? — спросил моряк.

— Если и остров, то во всяком случае достаточно обширный, — ответил юноша.

— Как бы обширен ни был остров, он все-таки останется островом.

Но решение этого важного вопроса надо было отложить до более удобного времени. Чем бы ни была земля, на которую случай закинул потерпевших крушение, — островом или материком, — она производила впечатление изобилующей красивыми уголками и плодородной.

— Это самое важное, — сказал Пенкроф. — В нашем положении за это следует особенно горячо поблагодарить судьбу!

Бросив еще один взгляд на окрестности, Пенкроф и Герберт пошли обратно, вдоль южного склона гранитной стены.

Перескакивая с камня на камень, Герберт неожиданно вспугнул целую стаю птиц.

— Дикие голуби! — воскликнул он. — Их яйца очень вкусны!

— И мы сделаем из них великолепную яичницу, — подхватил Пенкроф.

— В чем, — спросил Герберт, — в твоей шляпе?

— Верно… Придется довольствоваться печеными яйцами, мой мальчик.

Внимательно осмотрев все впадины скалы, моряк и юноша нашли несколько дюжин яиц. Рассовав их по карманам, они поспешили спуститься к реке, так как близился час отлива.

Около часа пополудни они подошли к своему плоту. Пенкроф не хотел отпустить его вниз по течению без управления, однако не решался и сам усесться на плот. Но находчивый, как истый моряк, он быстро скрутил из сухих лиан длинную веревку и, привязав ее к корме плота, столкнул последний в воду. Он удерживал плот веревкой, в то время как Герберт длинным шестом направлял его на середину течения.

Огромная связка дров тихо поплыла по реке, и около двух часов пополудни Пенкроф и Герберт благополучно доставили ее в устье реки, почти к порогу «Камина».

Глава пятая _{Оборудование «Камина». — Вопрос об огне. — Коробка спичек. — Возвращение Спилета и Наба. — Единственная спичка. — Костер. — Первый ужин. — Первая ночь на земле.}

Первой заботой Пенкрофа после разгрузки плота было превратить «Камин» в жилое помещение. Для этого он при помощи песка, обломков скал, ветвей и мокрой глины перегородил коридор, в котором гулял сквозной ветер. «Камин» таким образом был разбит на три-четыре комнаты, если можно так назвать темные конуры, которыми не довольствовался бы и зверь. Но там было сухо, а в центральной комнате можно было даже стоять во весь рост; чистый песок покрывал пол. В общем, в ожидании лучшего можно было пожить и здесь.

— Теперь наши друзья могут возвращаться, — сказал Пенкроф по окончании работы. — Дом готов!

Оставалось только сложить очаг и приготовить пищу. Это было нетрудно. Очаг из широких плоских камней был устроен в первом коридоре налево. Тепло, распространяемое очагом, должно было обогревать все комнаты.

Запас дров был сложен в другой комнате, и моряк положил на камни очага несколько толстых сухих ветвей.

— Есть ли у тебя спички? — спросил Герберт Пенкрофа.

— Конечно, — ответил моряк. — Ведь без спичек мы оказались бы в большом затруднении!

— Ну, мы могли бы добыть огонь, как дикари, потерев один кусок дерева о другой.

— Что ж, мой мальчик, попробуй! Посмотрим, добьешься ли ты чего-нибудь таким способом, если не считать растертых в кровь рук…

— Тем не менее этот простой способ очень распространен на островах Тихого океана.

— Не спорю, — сказал моряк, — но думаю, что у дикарей есть особая к этому сноровка, да и дерево они употребляют не всякое. Я несколько раз безуспешно пытался добыть огонь таким способом и решительно предпочитаю ему спички! Кстати, где же они?

Пенкроф стал искать по карманам коробку, с которой, будучи страстным курильщиком, он никогда не расставался. Но он не нашел ее. Обыскав снова все карманы, он, к глубокому своему изумлению, убедился, что коробки не было.

— Вот какая ерунда! — сказал он, растерянно глядя на Герберта. — Я потерял коробку… Скажи, Герберт, нет ли у тебя спичек или огнива?

— Нет, Пенкроф!

Пенкроф, нахмурясь, молчал. Он не старался скрыть своего огорчения. Герберт попытался утешить его:

— Наверное, у Наба, Сайруса Смита или Гедеона Спилета есть спички.

— Сомневаюсь, — ответил моряк, покачав головой. — Наб и мистер Смит — некурящие, а Гедеон Спилет, вероятно, выбросил за борт гондолы спички и сохранил свою записную книжку.

Герберт умолк. Потеря спичек была, конечно, неприятностью, но юноша не сомневался, что так или иначе они раздобудут огонь. Пенкроф, более опытный, хотя и не привык смущаться никакими неудачами, однако не разделял его надежд. Но так или иначе, а до возвращения Наба и журналиста ничего иного не оставалось, как довольствоваться сырыми яйцами и ракушками.

Около шести часов вечера, когда солнце уже скрылось за скалами, Герберт увидел Гедеона Спилета и Наба.

Они возвращались одни. У юноши больно сжалось сердце. Предчувствия не обманули моряка: Сайруса Смита не удалось найти…

Журналист подошел и уселся на обломок скалы: усталый и голодный, он не в силах был говорить.

Глаза Наба, красные и воспаленные от слез, яснее слов говорили, что он потерял всякую надежду. Бедный малый и сейчас еще плакал.

Отдышавшись, Гедеон Спилет рассказал о безуспешных поисках Сайруса Смита. Он и Наб обошли побережье на протяжении почти восьми миль, но не нашли никаких следов, ни одного признака пребывания человека на этой земле. Море было так же пустынно, как и берег; очевидно, инженер нашел свою могилу в нескольких стах футов от берега…

Герберт предложил корреспонденту и Набу по пригоршне ракушек. Наб, не евший ничего с утра, тем не менее отказался от пищи. Гедеон Спилет с жадностью набросился на моллюсков и улегся на песок у подножия скалы. Он был страшно изнурен, но спокоен.

Герберт подошел к нему и сказал:

— Мы нашли пристанище, где вы можете отдохнуть лучше, чем здесь. Наступает ночь. Пойдемте, вам необходим отдых. Завтра мы подумаем о том, что делать дальше.

Журналист послушно поднялся и последовал за юношей к «Камину», но по дороге его остановил Пенкроф и самым естественным тоном спросил:

— Нет ли у вас спичек, мистер Спилет?

Корреспондент пошарил по карманам, но ничего не нашел.

— Очевидно, я выбросил их, — сказал он.

Моряк обратился тогда с тем же вопросом к Набу и также получил отрицательный ответ.

— Проклятие! — вскричал моряк, не в силах сдержать досаду.

Гедеон Спилет повернулся к нему.

— Ни одной спички? — спросил он.

— Ни одной…

— Ах! — воскликнул Наб. — Если бы здесь был мой хозяин, он сумел бы разжечь огонь.

Потерпевшие крушение печально переглянулись и умолкли. Первым нарушил молчание Герберт.

— Мистер Спилет, — сказал он корреспонденту, — ведь вы курите, при вас всегда были спички! Быть может, вы недостаточно внимательно искали? Поищите еще! Нам ведь нужна только одна спичка!

Корреспондент снова обшарил все карманы брюк, жилета, сюртука, пальто и неожиданно, к великой радости Пенкрофа и к своему глубокому изумлению, нащупал спичку, застрявшую под подкладкой жилета. Так как эта спичка, очевидно, была единственной, нужно было вытащить ее чрезвычайно осторожно, чтобы не повредить фосфорную головку.

— Разрешите мне это сделать, — попросил юноша.

Осторожно и ловко он вытащил ничтожную, но драгоценную соломинку, имевшую такое огромное значение для этих бедняг. Спичка была цела!

— Одна спичка! — воскликнул Пенкроф. — Это все равно что целый склад спичек!

Он взял это сокровище из рук Герберта и направился к «Камину». Товарищи последовали за ним. Эту спичку, не имеющую никакой ценности в цивилизованных странах, нужно было использовать с величайшей бережностью.

Моряк сначала удостоверился, что спичка сухая, потом сказал:

— Нужен лист бумаги!

— Вот, — ответил Гедеон Спилет, не без колебания вырывая листок из своей записной книжки.

Пенкроф свернул листок трубочкой и всунул его в кучу мха и сухих листьев, сложенную под дровами так, чтобы воздух имел к ней свободный доступ. Затем он взял шероховатый камешек, тщательно вытер его и, удерживая биение сердца и дыхание, потер спичку о его поверхность[9]. Спичка не зажглась: Пенкроф из боязни сорвать головку недостаточно крепко потер ее.

— Нет, — сказал он, — я не могу… У меня рука дрожит!

И он передал спичку Герберту.

Бесспорно, еще никогда в жизни юноша так не волновался. Сердце его бешено стучало. Но тем не менее он решительно потер спичку о камешек. Послышался треск, и вспыхнуло легкое пламя. Герберт повернул спичку головкой вниз, чтобы дать ей разгореться, и затем поджег бумажку, Через несколько минут веселый костер пылал в «Камине».

— Наконец-то! — сказал Пенкроф. — Я весь дрожал от беспокойства! Теперь уже нетрудно поддерживать постоянно огонь, достаточно только всегда оставлять немного тлеющих углей под золой. Дров у нас сколько угодно, требуется только внимание.

Как только костер разгорелся, Пенкроф стал готовить ужин. Герберт принес две дюжины голубиных яиц, но моряку, гордившемуся тем, что он знает пятьдесят два способа приготовления яиц, пришлось довольствоваться самым простым — печением их в горячей золе. В несколько минут яйца испеклись, и потерпевшие крушение приступили к первому своему ужину на новой земле.

Яйца, содержащие все необходимые для человеческого питания вещества, подкрепили силы друзей. Если бы не гибель их старшего товарища, Сайруса Смита, самого знающего и самого изобретательного из них, они были бы почти счастливы. Но, увы, Сайруса Смита не было, и даже тело его не могло быть предано погребению.

После ужина Герберт лег спать. Корреспондент «Нью-Йоркского Герольда» стал заносить в свою книжку все события дня, но, сломленный усталостью, тоже скоро заснул; моряк всю ночь провел у костра без сна, подкладывая дрова. Один Наб не остался в «Камине»: бедный малый до зари бродил по побережью, окликая своего пропавшего хозяина.

Так прошла ночь с 25 на 26 марта.

Глава шестая _{Опись имущества. — Трут. — Экскурсия в лес. — Вечнозеленые деревья. — Следы диких зверей. — Якамара. — Глухари. — Необычайная ловля удочкой.}

Нетрудно перечислить предметы, которыми располагали потерпевшие крушение.

У них не было ничего, кроме носильного платья. Исключением являлись записная книжка и часы Гедеона Спилета, не выброшенные за борт по забывчивости. Но больше ничего — ни оружия, ни инструмента, ни даже перочинного ножика. Все было выброшено в океан.

Вымышленные герои Даниеля Дефо и других авторов робинзонад никогда не попадали в такое бедственное положение. Обломки их собственных или прибитых к берегу чужих судов снабжали их самым необходимым. Они не оставались безоружными лицом к лицу с дикой природой. Здесь же люди были лишены всего. Из ничего они должны были создать все!

О, если бы с ними был Сайрус Смит! Его изобретательный ум и глубокие знания пришли бы к ним на помощь! Может быть, не все надежды на спасение были бы потеряны… Но, увы, нечего было и мечтать видеть снова Сайруса Смита.

Потерпевшие крушение могли рассчитывать только на себя.

Как ни важно было знать, куда забросила их судьба, но все единогласно решили отложить экспедицию для выяснения этого вопроса на несколько дней, чтобы заготовить пищу более питательную, чем яйца и моллюски; в предвидении грядущих лишений и трудов прежде всего надо было восстановить силы.

«Камин» был достаточно удобным временным убежищем. Костер горел, и нетрудно было сохранить тлеющие угли. Наконец, рядом была река с пресной водой. Поэтому решено было провести здесь несколько дней, чтобы подготовить как следует экспедицию в глубь материка или вдоль побережья.

Этот проект больше всего улыбался Набу. Он не верил, не хотел верить в гибель Сайруса Смита и потому не решался покинуть место, возле которого произошла катастрофа. Пока море не отдаст инженера, пока Наб своими глазами не увидит, своими руками не прикоснется к трупу своего хозяина, он не поверит, что этот выдающийся человек мог так бессмысленно погибнуть в нескольких стах шагов от берега!

Утренний завтрак в этот день, 26 марта, состоял из голубиных яиц и литодомов. Герберт очень кстати нашел в расселинах скал соль, образовавшуюся путем испарения морской воды.

По окончании завтрака моряк предложил Спилету отправиться с ним и с Гербертом на охоту. Но, поразмыслив, они пришли к заключению, что кому-нибудь необходимо остаться в пещере, чтобы поддерживать огонь и на случай, маловероятный, впрочем, что Набу, продолжавшему поиски инженера, понадобится помощь. Поэтому корреспондент остался в «Камине».

— Идем, Герберт, — сказал моряк. — Мы найдем боевые припасы по дороге, а ружья наломаем себе в лесу.

Но перед уходом Герберт заметил, что не мешало бы изготовить на всякий случай что-нибудь похожее на трут.

— Но что же? — спросил Пенкроф.

— Обуглившаяся тряпка при нужде может заменить трут.

Моряк согласился с этим предложением. Правда, необходимость пожертвовать носовым платком не слишком его прельщала, но эта жертва была неизбежна, и клетчатый носовой платок Пенкрофа вскоре был превращен в трут. Этот трут был положен в сухое, защищенное от ветра и сырости место в расселине скалы.

Было около девяти часов утра. Погода снова портилась; ветер дул с юго-востока. Герберт и Пенкроф, отойдя от «Камина», остановились и еще раз взглянули на струйку дыма, поднимавшуюся к вершине утеса. Затем они пошли вдоль берега реки.

В лесу Пенкроф первым долгом отломил два толстых сука и превратил их в дубины. Герберт заострил концы их об обломок скалы. Чего бы он не дал теперь за нож!

Боясь заблудиться, моряк решил не терять из виду берега реки, сужавшейся в этом месте и протекавшей под сплошным зеленым навесом. Нечего и говорить, что лес оказался совершенно девственным. Единственные следы, замеченные Пенкрофом, были следами каких-то четвероногих; судя по размерам отпечатков, это были крупные животные, встреча с которыми была бы небезопасна. Отсутствие следов человека не огорчило моряка, а, скорее, обрадовало: знакомство с жителями этой тихоокеанской страны было еще менее желательным, чем встреча с хищными зверями.

Почти не разговаривая, потому что дорога была трудной, Герберт и Пенкроф шли очень медленно и за час едва одолели одну милю. Пока что охоту нельзя было назвать успешной; множество птиц порхало в ветвях, но они казались очень пугливыми, и приблизиться к ним было совершенно невозможно. В числе прочих пернатых Герберт заметил в болотистой части леса птицу с острым и удлиненным клювом, напоминающую по виду зимородка. Однако она отличалась от последнего более ярким оперением с металлическим отливом.

— Это, должно быть, якамара, — сказал Герберт, пытаясь приблизиться к птице.

— Я бы не прочь попробовать мясо якамары, — ответил моряк, — если бы эта птица любезно позволила зажарить себя.

В эту минуту ловко брошенный юным натуралистом камень ударил птицу у основания крыла. Но удар был недостаточно силен, и якамара не замедлила скрыться из виду.

— Какой я неловкий! — с досадой воскликнул Герберт.

— Нет, мой мальчик, — возразил матрос, — удар был меткий, не всякий мог бы нанести такой. Не огорчайся этим, мы поймаем ее в другой раз!

Они пошли дальше. Чем больше они углублялись в лес, тем гуще и величественнее он становился. Но ни на одном из деревьев не было годных в пищу плодов. Пенкроф напрасно искал какое-нибудь из драгоценных пальмовых деревьев, имеющих такое обширное применение в домашнем обиходе. Этот лес состоял исключительно из хвойных деревьев, в том числе из уже ранее распознанных Гербертом деодаров и великолепных сосен вышиной в сто пятьдесят футов.

Неожиданно перед юношей вспорхнула стайка небольших птиц. Они рассыпались по ветвям, теряя на лету свои легкие перышки, которые, точно пух, падали на землю. Герберт наклонился, поднял несколько перьев и, рассмотрев их, сказал:

— Это куруку!

— Я предпочел бы, чтобы это были петухи или цесарки, — ответил Пенкроф. — Можно ли их есть?

— Вполне. Они очень вкусны. Если я не ошибаюсь, они подпускают охотников совсем близко к себе. Их можно бить палкой.

Моряк и юноша подкрались к дереву, нижние ветви которого были усеяны птичками, охотившимися за насекомыми. Охотники, действуя дубинами, как косами, сразу сшибали целые ряды глупых птичек, и не подумавших улететь.

Только после того, как сотня птиц упала на землю, остальные решили спасаться.

— Вот эта дичь для таких охотников, как мы с тобой, Герберт! — сказал, смеясь, Пенкроф. — Ее можно взять голыми руками!

Моряк нанизал куруку, как жаворонков, на гибкий прут, и охотники снова пошли вперед.

Как известно, они должны были сделать как можно больший запас пищи. Неудивительно поэтому, что Пенкроф ворчал всякий раз, когда какое-нибудь животное или птица, которых он не успевал даже рассмотреть, исчезали среди высокой травы. Если бы хоть Топ был с ними!

Но Топ исчез одновременно со своим хозяином невероятно, также погиб.

Около трех часов пополудни охотники увидели на ветвях несколько пар глухарей. Герберт узнал самцов по их оперению.

Пенкроф загорелся желанием поймать одну из этих больших, как курица, птиц, чье мясо не уступает по вкусу рябчику. Но это было нелегко, так как глухари не позволяли приблизиться к себе.

После нескольких неудачных попыток, только вспугнувших пернатых, моряк сказал юноше:

— Придется, видно, ловить их удочкой!..

— Как рыбу? — воскликнул удивленный Герберт.

— Да, как рыбу, — невозмутимо ответил моряк.

Пенкроф разыскал несколько тонких лиан и привязал их одну к другой. Получилось нечто вроде лесок, длиной в пятнадцать-двадцать футов каждая.

Вместо крючков на конце он укрепил большие шипы с острыми загнутыми концами, сорванные с карликовой акации. Наживкой послужили крупные красные червяки, ползавшие по земле поблизости.

Сделав все приготовления, Пенкроф расположил «крючки» в траве и затем спрятался с Гербертом за широким стволом, держа в руках вторые концы удочек. Герберт, правду сказать, не слишком верил в успех изобретения Пенкрофа.

Примерно через полчаса, как и предвидел моряк, несколько глухарей приблизились к удочкам; они подпрыгивали, клевали землю и, видимо, не подозревали о присутствии охотников.

Герберт, теперь уже живо заинтересованный происходящим, затаил дыхание. Что касается Пенкрофа, то моряк стоял с широко раскрытыми глазами и ртом и вытянутыми вперед губами, точно он уже пробовал кусок жареного глухаря.

Между тем птицы прыгали среди наживки, не обращая на нее внимания. Тогда Пенкроф стал легонько дергать концы удочек, чтобы червяки казались еще живыми. Вне всякого сомнения, переживания моряка в эту минуту были много острее волнений обыкновенного рыболова, у которого «не клюет».

Подергивания удочек привлекли внимание птиц, и они начали клевать червяков. Три прожорливых глухаря проглотили наживку вместе с крючком.

Это-то и нужно было Пенкрофу.

Резким движением руки он «подсек» добычу, и хлопанье крыльев показало ему, что птицы пойманы.

— Ура! — вскричал моряк, выскакивая из засады и бросаясь к птицам.

Герберт захлопал в ладоши. Он в первый раз в жизни видел, как ловят птиц на удочку. Но Пенкроф скромно отвел поздравления, признавшись, что он не в первый раз проделывает это, да и честь изобретения такого способа принадлежит не ему.

— Но в нашем положении нам не раз придется заниматься изобретательством, — закончил он.

Связав птиц за ноги, Пенкроф предложил Герберту пойти обратно.

День начинал склоняться к закату.

Охота была вполне удачной.

Обратный путь шел вниз по течению реки. Заблудиться было невозможно, и к шести часам вечера, изрядно устав от ходьбы, Пенкроф и Герберт подошли к «Камину».

Глава седьмая _{Наб еще не вернулся. — Размышления журналиста. — Ужин. — Погода снова портится. — Ужасная буря. — В восьми милях от становища.}

Гедеон Спилет, скрестив руки на груди, неподвижно стоял на отмели и смотрел на океан. На горизонте росла на глазах и быстро расползалась по всему небу большая черная туча. Ветер, и без того довольно свежий, крепнул по мере угасания дня. Небо было мрачным и предвещало бурю.

Журналист был так поглощен своими мыслями, что и не заметил, как к нему подошли Пенкроф и Герберт.

— Будет бурная ночь, мистер Спилет, — сказал моряк.

Гедеон Спилет живо обернулся и спросил невпопад:

— Как по-вашему, на каком расстоянии от берега волна унесла Сайруса Смита?

Моряк, не ожидавший вопроса, призадумался.

— Не больше чем в двух кабельтовых, — сказал он после минутного размышления.

— А что такое кабельтов? — спросил Гедеон Спилет.

— Шестьсот футов.

— Следовательно, Сайрус Смит исчез в тысяче двухстах футах от берега?

— Примерно, — ответил Пенкроф.

— И его собака тоже?

— Да.

— Меня больше всего удивляет, — сказал корреспондент, — гибель собаки и то, что море не отдало ни ее трупа, ни трупа ее хозяина.

— При таком бурном море это неудивительно, — возразил моряк. — Кроме того, течение могло отнести трупы далеко в сторону от этого берега.

— Значит, вы твердо убеждены, что инженер погиб?

— К сожалению, да.

— При всем уважении к вашему морскому опыту, Пенкроф, — сказал журналист, — я думаю, что в исчезновении Смита и его собаки — живы они или мертвы — есть что-то необъяснимое и неправдоподобное.

— Хотел бы я так думать, как вы, — со вздохом сказал моряк. — К несчастью, я совершенно не сомневаюсь в гибели нашего спутника…

С этими словами Пенкроф отошел от журналиста и вернулся в «Камин». Веселый огонь потрескивал в очаге.

Герберт только что подбросил в костер охапку сухих веток, и поднявшееся пламя освещало самые темные закоулки извилистого коридора.

Пенкроф занялся приготовлением пищи. Он решил состряпать сытный ужин, потому что всем нужно было восстановить силы. Связка куруку была отложена на следующий день, и моряк ощипал двух глухарей. Вскоре посаженная на вертел дичь жарилась над костром.

К семи часам вечера Наба еще не было. Его продолжительное отсутствие начинало тревожить Пенкрофа. Он боялся, не случилось ли с бедным малым какого-либо несчастья в этой неисследованной местности или, того хуже, не наложил ли он на себя руки от отчаяния. Но Герберт совершенно иначе расценивал отсутствие Наба. По его мнению, Наб не возвращался потому, что случилось что-то, заставившее его продолжать поиски. А всякое новое обстоятельство могло только пойти на пользу Сайрусу Смиту! Если Наб еще не вернулся, значит, у него появилась новая надежда. Может быть, он наткнулся на следы человека? Может быть, он шел теперь по этим следам? Или — чего не бывает! — может быть, он уже нашел своего хозяина?

Так рассуждал Герберт. Спутники не прерывали его. Журналист даже кивнул головой в знак согласия. Но Пенкроф не сомневался, что Наб просто зашел дальше, чем накануне, и потому опаздывает.

Герберт, волнуемый смутными предчувствиями, несколько раз порывался пойти навстречу Набу, но Пенкроф убедил его, что это было бы напрасным трудом: в такой темноте невозможно было разыскать следы Наба и разумнее было просто поджидать его. Если же Наб не вернется ночью, то рано утром он, Пенкроф, первым пойдет на розыски.

Гедеон Спилет добавил, что им не следует разлучаться, и Герберту пришлось отказаться от своего проекта. Но две крупные слезы скатились по его щекам.

Между тем погода явно портилась. Сильнейший шквал неожиданно пронесся над побережьем. Океан, несмотря на то что сейчас был отлив, яростно шумел, разбивая свои валы о прибрежные скалы. Тучи песка, смешанного с водяной пылью, носились в воздухе. Ветер дул с такой силой, что дым от костра не находил выхода из узкого отверстия в скале и заполнил коридоры «Камина».

Поэтому, как только глухари подрумянились, Пенкроф уменьшил огонь, оставив только тлеющие угли под золой.

К восьми часам Наба все еще не было. Все решили, что непогода заставила его укрыться где-нибудь и ждать наступления дня.

Дичь оказалась превосходной на вкус. Пенкроф и Герберт, у которых длинная экскурсия пробудила сильный аппетит, накинулись на нее с жадностью.

После ужина все улеглись спать. Герберт заснул немедленно.

Буря разыгралась не на шутку. Ветер достиг силы того урагана, который забросил воздушный шар из Ричмонда в этот отдаленный уголок Тихого океана. «Камин», стоящий лицом к востоку, попал под самые сильные удары урагана. К счастью, нагромождение скал, давшее убежище потерпевшим крушение, было настолько прочным, что им не угрожала никакая опасность.

Несмотря на неистовство бури, грохот валов и раскаты грома, Герберт крепко спал. Сон в конце концов свалил и Пенкрофа, которого море приучило ко всему. Не спал лишь один Гедеон Спилет. Он упрекал себя в том, что не пошел вместе с Набом. Что случилось с бедным парнем? Почему он не вернулся?

Журналист ворочался с боку на бок на своем песчаном ложе, не обращая внимания на бушующую стихию. Порой его отягощенные усталостью веки слипались, но тотчас же какая-нибудь новая мысль отгоняла сон.

Около двух часов ночи крепко спавший Пенкроф почувствовал, что кто-то толкает его в бок.

— Что случилось? — вскричал Пенкроф, просыпаясь и овладевая своими мыслями с быстротой, свойственной морякам.

Журналист стоял, склонившись над ним.

— Слушайте, Пенкроф, слушайте! — прошептал он.

Моряк насторожился, но ничего не услышал, кроме воя бури.

— Это ветер, — сказал он.

— Нет, — возразил Гедеон Спилет. — Мне послышалось…

— Что?

— Лай собаки!

— Собаки?!

Пенкроф вскочил на ноги.

— Да!

— Это невозможно! Да еще при таком вое ветра.

— Вот… слушайте! — прервал его корреспондент.

Действительно, в минуту затишья Пенкроф услышал отдаленный лай.

— Слышите? — спросил корреспондент, сжимая его руку.

— Да… да… — ответил Пенкроф.

— Это Топ! Топ! — вскричал проснувшийся Герберт.

Все трое ринулись к выходу из «Камина».

Выйти было трудно. Ветер, дувший в лоб, толкал их обратно. Только уцепившись за скалы, они смогли кое-как удержаться на ногах.

Тьма была непроницаемая. Море, небо, земля были одинаково беспросветно черны. В продолжение нескольких минут журналист и двое его товарищей стояли, оглушенные бурей, заливаемые дождем, ослепленные песком. Но вдруг до них снова донесся собачий лай.

Это мог лаять только Топ. Но был ли он один или сопровождал кого-нибудь?

Моряк пожал руку журналиста, приглашая его остаться на месте, — слова не были слышны, — и бросился в пещеру. Через минуту он возвратился, держа в руках пылающую головню. Подняв ее над головой, он резко свистнул. В ответ раздался уже более близкий лай, и вскоре в пещеру вбежала собака. Герберт, Пенкроф и Спилет последовали за ней.

Моряк подбросил в костер сухие ветки, и языки пламени осветили коридор.

— Это Топ! — вскричал Герберт.

Это действительно был Топ, великолепный англо-нормандский пес, получивший от скрещивания двух пород быстрые ноги и тонкое обоняние — два огромных достоинства для охотничьей собаки.

Это была собака Сайруса Смита.

Но она была одна — ни инженер, ни Наб не следовали за ней.

Непонятно, каким образом инстинкт мог довести собаку до «Камина», где она никогда не бывала. Но еще более непонятным было то, что Топ, выдержавший борьбу с непогодой, не казался усталым.

Герберт притянул собаку к себе и ласкал ее. Топ радостно терся головой о руки юноши.

— Раз нашлась собака — значит, найдется и ее хозяин! — сказал журналист. — В дорогу! Топ поведет нас!

Пенкроф не спорил. Он понимал, что с приходом собаки его печальные предположения потеряли почву.

— В дорогу! — подхватил он.

Он тщательно укрыл золой тлеющие угли, чтобы сохранить огонь, забрал остатки ужина и пошел к выходу, свистнув Топу. За ним последовали Герберт и журналист.

Буря достигла наивысшего напряжения. Сплошные тучи не пропускали ни одного луча света. Выбирать дорогу было невозможно. Лучше всего было довериться инстинкту Топа. Так и поступили. Спилет и Герберт шли следом за собакой, а моряк замыкал шествие.

Свирепствовавший с неслыханной силой ураган превращал струи ливня в водяную пыль. Однако одно обстоятельство благоприятствовало потерпевшим крушение: ураган дул с юго-востока, то есть прямо в спину им, и не только не затруднял, но даже ускорял ходьбу. К тому же надежда найти исчезнувшего товарища прибавляла силы. Потерпевшие крушение не сомневались в том, что Наб разыскал своего хозяина и послал за ними верного Топа. Но был ли инженер еще жив или Наб вызвал своих товарищей только затем, чтобы отдать последний долг его праху?

К четырем часам утра они прошли около пяти миль. Пенкроф, Спилет и Герберт промокли до нитки и страдали от холода, но ни одна жалоба не сорвалась с их уст. Они были готовы следовать за Топом, куда бы умное животное ни повело их.

— Сайрус Смит спасен, Топ? Не правда ли? — спрашивал Герберт.

И собака лаяла в ответ.

Около пяти часов утра стало рассветать. В шесть наступил день. Облака неслись высоко в небе с огромной быстротой. Моряк и его спутники находились не меньше чем в шести милях от «Камина». Они шли теперь вдоль плоского песчаного берега. Справа, параллельно берегу, тянулась гряда скал, но теперь, в час высокого прилива, видны были только их верхушки.

По левую руку побережье было окаймлено дюнами, поросшими чертополохом. Берег производил впечатление дикой просторной песчаной площадки.

Кое-где росли одинокие искривленные деревья. Резкий юго-западный ветер пригибал их ветви к земле.

Далеко в глубине, на юго-западе, видна была опушка леса.

В эту минуту Топ стал проявлять признаки сильного возбуждения. Он то бросался вперед, то возвращался назад, к моряку, как бы упрашивая его ускорить шаг. Собака покинула берег и, руководствуясь своим великолепным чутьем, без тени колебания свернула к дюнам. Люди последовали за ней.

Местность была совершенно пустынной. Ни одного живого существа не было видно вокруг. За кромкой дюн виднелась цепь причудливо разбросанных холмов.

Это была маленькая песчаная Швейцария, и, не будь острого чутья собаки, невозможно было бы ориентироваться в ней. После пяти минут ходьбы по дюнам журналист и его товарищи подошли к гроту у основания невысокого холма. Тут Топ остановился и залаял. Пенкроф, Спилет и Герберт вошли в грот.

Здесь они увидели Наба на коленях перед телом, лежащим на подстилке из трав. То был инженер Сайрус Смит.

Глава восьмая _{Жив ли Сайрус Смит? — Рассказ Наба, — Следы ног. — Неразрешимый вопрос. — Первые слова. — Сличение следов. — Возвращение в «Камин». — Пенкроф в ужасе.}

Наб не шевелился, Пенкроф задал ему только один вопрос:

— Жив?

Наб не отвечал. Гедеон Спилет и Пенкроф побледнели. Герберт скрестил руки на груди и словно окаменел.

Но было очевидно, что, поглощенный своим горем, Наб не заметил товарищей и не слышал вопроса моряка.

Журналист опустился на колени перед неподвижным телом и, расстегнув одежду на груди инженера, прижал ухо к сердцу. Минуту — она показалась всем вечностью — он прислушивался, стараясь уловить слабое биение.

Наб выпрямился. Он смотрел на товарищей блуждающими глазами. Истощенный усталостью, разбитый отчаянием, он был неузнаваем. Он считал своего хозяина мертвым.

После долгого и внимательного исследования Гедеон Спилет поднялся с колен.

— Сайрус жив, — сказал он.

Пенкроф в свою очередь опустился на колени. Его ухо также уловило чуть слышное биение сердца и еле заметное дыхание.

По просьбе журналиста Герберт побежал за водой. В ста шагах от входа в пещеру он нашел пробивающийся сквозь пески прозрачный ручеек. Но под рукой не нашлось ни одной раковины, в которую можно было бы набрать воду. Юноша намочил в ручье свой носовой платок и бегом вернулся в грот.

К счастью, этот влажный кусок полотна вполне удовлетворил Гедеона Спилета: он хотел только смочить губы инженера. И действительно, несколько капель свежей воды оказали свое действие почти мгновенно. Вздох вырвался из груди Сайруса Смита. Герберту показалось даже, что он пытается что-то произнести.

— Мы спасем его! — сказал журналист.

Эти слова вернули Набу надежду. Он раздел своего хозяина, чтобы посмотреть, нет ли у того ран на теле. Но самый тщательный осмотр не обнаружил ни одной царапины. Это было странно — ведь Сайруса Смита пронесло через буруны.

Но объяснение этой загадки придет позже. Когда Сайрус Смит сможет говорить, он расскажет все, что произошло с ним. Теперь же надо было возвратить его к жизни. Гедеон Спилет предложил растереть его. Пенкроф немедленно снял с себя фуфайку и начал энергично растирать ею тело инженера. Согретый этим грубым массажем, Сайрус Смит чуть шевельнул рукой. Дыхание его стало более размеренным. Он, видимо, умирал от истощения, и, не явись вовремя его товарищи, Сайрус Смит погиб бы.

— Вы считали хозяина мертвым? — спросил у Наба моряк.

— Да, — ответил Наб. — Если бы Топ не нашел вас и вы не пришли, я похоронил бы своего хозяина и сам бы умер возле его могилы…

Наб рассказал, как он нашел Сайруса Смита. Накануне, покинув «Камин» на рассвете, он пошел вдоль берега на север, по тем самым местам, где уже проходил однажды. Там, — Наб признался, что делал он это без тени надежды, — он еще раз стал осматривать песок, скалы в поисках хотя бы самых легких следов, которые могли бы навести его на правильный путь. Особенно внимательно искал он следы в той части берега, которая не покрывается водой во время приливов: приливы и отливы стирают с песка всякие следы. Наб не надеялся найти своего хозяина живым. Он искал труп, чтобы похоронить его собственными руками.

Наб искал долго, но безуспешно. Незаметно было, чтобы этот пустынный берег когда-либо посещал человек. Среди тысяч ракушек, устилавших землю, не было ни одной раздавленной. Нигде не было ни малейших следов пребывания человека, ни свежих, ни старых.

Наб решил пройти еще несколько миль вдоль берега: течение могло отнести труп на большое расстояние, но, если утопленник находится в близком соседстве от пологого берега, редко бывает, чтобы волны не прибили его рано или поздно к земле.

Наб знал это и хотел в последний раз увидеть своего хозяина.

— Я прошел еще две мили, обошел все рифы, обнажившиеся при отливе, и отчаялся уже что-либо найти, как вдруг около пяти часов вечера я увидел на песке отпечатки ног…

— Отпечатки ног?! — вскрикнул Пенкроф.

— Да!

— И эти следы начинались у самых рифов? — спросил журналист.

— Нет, — ответил Наб. — Они начинались там, где кончается линия прилива. Следы за этой чертой, должно быть, стерлись при отливе.

— Продолжай, Наб, — попросил Гедеон Спилет.

— Увидев эти следы, я точно обезумел. Следы были совершенно отчетливыми и направлялись к дюнам. На протяжении четверти мили я шел по этим следам с осторожностью, чтобы не стереть их. Через пять минут я услышал лай собаки. Это был Топ. И Топ проводил меня сюда, к моему хозяину!

В заключение Наб рассказал о своем горе при виде этого бездыханного тела. Он напрасно искал в нем признаки жизни. Но все его усилия привести инженера в сознание были тщетными. Единственное, что оставалось, — это отдать последний долг тому, кого верный слуга любил больше всего на свете!

Тогда Наб вспомнил о своих товарищах. И они, вероятно, захотят в последний раз увидеть Смита. Топ был рядом. Не может ли он довериться этому верному животному? Наб несколько раз назвал имя Гедеона Спилета, того из спутников инженера, которого Топ знал лучше других. Затем он поставил его мордой к югу и махнул рукой. Топ побежал в указанном направлении. Читателю известно, как, руководимый каким-то необычайным инстинктом, Топ, никогда не бывший в «Камине», разыскал его.

Товарищи Наба выслушали этот рассказ с величайшим вниманием. Им было совершенно непонятно, как могло случиться, что Сайрус Смит после жестокой борьбы с волнами, которую он должен был выдержать, пробираясь вплавь через буруны, не имел ни одной царапины. Не менее загадочным было то, как инженер добрался до этого грота, затерянного среди дюн, почти в миле расстояния от берега.

— Значит, это не ты, Наб, доставил в грот своего хозяина? — спросил журналист.

— Нет, не я, — ответил Наб.

— Ясно, что мистер Смит добрался сюда сам, — заметил моряк.

— Ясно-то ясно, но совершенно непонятно, — заметил Гедеон Спилет.

Эту тайну мог разъяснить только сам инженер. А для этого нужно было ждать, чтобы он обрел дар слова. К счастью, жизнь быстро возвращалась к нему. Растирание помогло восстановить кровообращение. Сайрус Смит снова шевельнул рукой, потом головой, и наконец несколько невнятных слов вырвалось из его уст.

Наб, склонившийся над ним, окликнул его, но инженер, по-видимому, не услышал оклика, и глаза его по-прежнему оставались закрытыми. Жизнь проявлялась в нем только движениями, сознание все еще не возвращалось.

Пенкроф пожалел, что у него не было ни огня, ни возможности развести его. К несчастью, он не догадался захватить с собою трут, который легко было бы воспламенить простым ударом двух камешков друг о друга. В карманах же инженера, если не считать часов, решительно ничего не было. Нужно было, следовательно, перенести Сайруса Смита в «Камин», и как можно скорее. Таково было общее мнение.

Между тем инженер понемногу приходил в сознание. Вода, которой ему смачивали губы, оказывала свое действие. Пенкрофу пришла в голову счастливая мысль размешать в этой воде немножко сока от жареного глухаря.

Герберт, сбегав к берегу моря, принес две раковины, Моряк состряпал свою микстуру и поднес ее ко рту инженера. Тот жадно выпил все. После этого глаза его открылись.

Наб и журналист склонились над ним.

— Хозяин! Хозяин! — вскричал Наб.

Теперь инженер услышал его. Он узнал Наба и Спилета, потом Герберта и моряка и чуть заметно пожал им руки.

Снова он произнес несколько слов, по-видимому повторяя вопрос, который волновал его даже в беспамятстве. На этот раз его слова были поняты всеми:

— Остров или материк?

— Ах! — не мог сдержать восклицания Пенкроф. — Чорт возьми, нам это решительно безразлично, мистер Смит! Лишь бы вы были живы! Остров или материк? Узнаем позже!

Инженер слегка кивнул головой и как будто уснул.

Все замолчали, оберегая его сон. Журналист посоветовал пока что приготовить носилки для переноски инженера в «Камин». Наб, Пенкроф и Герберт вышли из грота и направились к высокому холму, увенчанному несколькими чахлыми деревьями.

По дороге моряк беспрерывно повторял:

— Остров или материк! Думать об этом, когда жизнь едва теплится! Что за человек!

Взобравшись на вершину холма, Пенкроф и его товарищи обломали самые толстые ветви морской сосны, затем смастерили из этих ветвей носилки; устланные травой и листьями, они представляли довольно удобное ложе.

Это отняло около сорока минут, и было уже десять часов утра, когда моряк, Герберт и Наб вернулись к инженеру, которого не покидал Гедеон Спилет.

Сайрус Смит очнулся только что от сна, или, вернее, забытья, в котором находился. Щеки его, до тех пор смертельно бледные, чуть порозовели. Он приподнялся, оглянулся вокруг, как будто спрашивая, где он находится.

— Можете ли вы выслушать меня, Сайрус, не утомляясь? — спросил журналист.

— Да, — ответил инженер.

— Мне кажется, — прервал их моряк, — что мистер Смит охотнее выслушает вас, если съест немного этого желе из глухаря. Кушайте, мистер Смит! — добавил он, протягивая инженеру подобие желе, к которому он прибавил теперь несколько кусочков глухаря.

Остатки жаркого были поделены между товарищами: все страдали от голода, и завтрак показался всем очень скудным.

— Ничего, — сказал моряк, — нас ждет пища в «Камине». Не мешает вам знать, мистер Смит, что там, на юге, у нас есть дом с комнатами, постелями, очагом, и в кухне несколько дюжин птичек, которых Герберт называет куруку. Ваши носилки готовы, и, как только вы немного окрепнете, мы перенесем вас в наше убежище.

— Спасибо, дружище! — отвечал инженер. — Еще часок-другой, и мы сможем отправляться. Теперь рассказывайте, Спилет!

Журналист стал рассказывать инженеру о всех событиях, которые не могли быть ему известны: о последнем взлете шара, о спуске на эту неведомую землю, кажущуюся пустынной, о находке «Камина», о поисках инженера, о преданности Наба, о подвиге верного Топа и т.д.

— Но, — слабым голосом спросил Сайрус Смит, — разве не вы подобрали меня на берегу?

— Нет, — ответил журналист.

— И не вы доставили меня в этот грот?

— Нет.

— На каком расстоянии от рифов он находится?

— В полумиле примерно, — ответил Пенкроф. — Мы и сами поражались, что нашли вас в этом месте.

— В самом деле, как это странно! — сказал инженер, понемногу оживляясь и все более заинтересовываясь подробностями.

— Но, — продолжал моряк, — вы нам не рассказали, что случилось с вами после того, как вы были смыты волной с воздушного шара.

Сайрус Смит мало что помнил. Волна оторвала его от аэростата. Сначала он погрузился на несколько футов в воду. Когда он выбрался на поверхность океана, он заметил какое-то живое существо рядом с собой. Это был Топ, бросившийся к нему на помощь. Подняв глаза, он не нашел в небе шара: освободившись от его тяжести и тяжести Топа, аэростат умчался как стрела. Инженер увидел, что находится среди гневных волн, на расстоянии полумили от берега. Он попробовал бороться с волнами и энергично поплыл к берегу. Топ поддерживал его, вцепившись зубами в его одежду. Но стремительное течение подхватило его, понесло к северу, и после получасового сопротивления, выбившись из сил, он пошел ко дну, увлекая за собой и Топа. Всего, что произошло потом, до той минуты, пока он не очнулся на руках у своих друзей, Сайрус Смит не помнил.

— Однако, — сказал Пенкроф, — несомненно, что вас выбросило на этот берег и что у вас хватило силы добраться до этой пещеры. Ведь Наб обнаружил следы ваших ног!

— Да, очевидно… — задумчиво ответил инженер. — А вы не видели следов других людей в этой местности?

— Ни одного, — сказал журналист. — Но если даже допустить, что неведомый спаситель, очутившийся как раз вовремя на месте, вытащил вас из воды и перенес сюда, то почему он вас покинул?..

— Вы правы, Спилет! — согласился инженер. — Скажи, Наб, — продолжал он, обращаясь к своему слуге, — не ты ли… не было ли у тебя минуты затмения, во время которого… Нет, это чепуха!.. Сохранились ли эти следы?

— Да, хозяин, — ответил Наб. — У входа в грот, в месте, защищенном от дождя и ветра, виден отпечаток ноги на песке. Остальные следы уже, наверное, стерты ветром и дождем.

— Пенкроф, — сказал Сайрус Смит, — будьте любезны, возьмите мои ботинки и посмотрите, совпадают ли они со следом?

Моряк исполнил просьбу инженера. В сопровождении Наба, указывавшего дорогу, он и Герберт пошли к месту, где сохранился след.

Тем временем Сайрус Смит говорил журналисту:

— Здесь произошло что-то трудно объяснимое.

— Действительно, необъяснимое, — согласился Гедеон Спилет.

— Не будем заниматься разрешением этой загадки сейчас, дорогой Спилет. Мы поговорим об этом позже!

Через минуту в грот вернулись моряк, Герберт и Наб. Не было никакого сомнения — ботинок инженера в точности совпадал со следом.

Итак, сам Сайрус Смит оставил эти следы!

— Все понятно, — сказал инженер, — у меня были галлюцинации, которые я пытался приписать Набу. Очевидно, я шел как лунатик, не сознавая, куда и зачем иду, и Топ, вытащивший меня из воды, руководствуясь инстинктом, привел меня сюда… Топ! Иди сюда, собачка! Иди ко мне, Топ!

Великолепное животное подбежало к хозяину, громким лаем выражая свою преданность.

Все согласились, что другого объяснения событиям нельзя было придумать и что Топу принадлежала вся честь спасения Сайруса Смита.

Около полудня Пенкроф спросил инженера, выдержит ли он переноску. Вместо ответа Сайрус Смит с усилием встал на ноги.

Но тут же ему пришлось опереться на руку моряка, так как иначе он бы упал.

— Вот и отлично, — сказал Пенкроф. — Подать носилки господина инженера!

Наб принес носилки. Поперечные ветви были устланы мхом и травами.

Уложив инженера, потерпевшие крушение вынесли его из грота.

Нужно было пройти восемь миль. Так как процессия по необходимости двигалась медленно и часто останавливалась, чтобы носильщики могли отдохнуть, путь до «Камина» отнял у них не меньше шести часов.

Ветер по-прежнему бушевал, но дождь прекратился. Лежа на носилках, инженер внимательно осматривал местность. Он не разговаривал, но смотрел, не отрываясь, и рельеф местности с ее неровностями, лесами и разнообразной растительностью запечатлевался в его памяти. Однако после двух часов пути усталость взяла верх, и он уснул.

В половине шестого маленький отряд подошел к «Камину». Все остановились. Носилки поставили на песок. Сайрус Смит крепко спал и не проснулся.

Пенкроф, к своему величайшему изумлению, заметил, что вчерашняя буря изменила облик местности. Произошли довольно значительные обвалы. Большие обломки скал лежали на берегу, и густой ковер из морских трав и водорослей покрывал прибрежный песок. Очевидно было, что море хлынуло на берег и добралось до самого подножия гранитной стены.

У входа в «Камин» земля была изрыта яростным натиском волн.

У Пенкрофа сжалось сердце от предчувствия. Он кинулся в коридор, но почти тотчас же вернулся и, остановившись на пороге, грустно посмотрел на своих спутников.

Огонь угас. Вместо пепла в очаге была лишь тина. Жженая тряпка, заменявшая трут, исчезла. Море проникло внутрь «Камина», в глубину коридоров, и все переворотило, все уничтожило.

Глава девятая _{Сайрус с нами! — Опыты Пенкрофа. — Остров или континент? — Проекты инженера. — В Тихом океане. — В глубине леса. — Охота на водосвинку. — Приятный дым.}

В нескольких словах моряк рассказал Спилету, Герберту и Набу о происшедшем. Отсутствие огня, могущее иметь очень печальные последствия, — так, по крайней мере, думал Пенкроф, — произвело неодинаковое впечатление на товарищей моряка.

Наб, бесконечно счастливый спасением своего хозяина, не думал, вернее, не хотел даже думать о словах Пенкрофа.

Герберт, казалось, до известной степени разделял тревогу моряка.

Что до журналиста, то он просто сказал:

— Уверяю вас, Пенкроф, это совершенно несущественно!

— Но я повторяю вам: мы остались без огня!

— Эка важность!

— И без какой бы то ни было возможности разжечь его!

— Пустяки!

— Но, мистер Спилет!..

— Будет вам!.. Разве Сайруса Смита нет с нами? — возразил журналист. — Разве наш инженер умер? Не беспокойтесь, он найдет способ разжечь огонь.

— Чем?

— Ничем!

Что мог ответить на это Пенкроф? Он промолчал, потому что в глубине души разделял веру своих товарищей в инженера. Для них Сайрус Смит был вместилищем всех человеческих знаний и ума. Лучше было очутиться со Смитом на необитаемом острове, чем без него в оживленнейшем промышленном городе Штатов. При нем не будет ни в чем недостатка. При нем нельзя было отчаиваться. Если бы спутникам Сайруса Смита сказали, что извержение вулкана сейчас уничтожит эту землю, что море раскроется и поглотит ее, они невозмутимо ответили бы: «Сайрус здесь, поговорите с ним!»

Однако прибегнуть к его изобретательности в данную минуту, было невозможно. Инженер, утомленный переноской, снова погрузился в глубокий сон, а будить его Спилет не позволял.

Путников ожидал скудный ужин: все мясо глухарей было съедено, а связки куруку исчезли. Приходилось запастись терпением и ждать.

Сайруса Смита перенесли в помещение посредине «Камина» и там положили на ложе из сухих водорослей и мха.

Наступила ночь. Ветер задул с северо-востока, и температура воздуха сразу значительно понизилась. Кроме того, так как море размыло перегородки, сооруженные Пенкрофом, по «Камину» гулял жестокий сквозняк.

Инженер непременно простудился бы, если бы его спутники не сняли с себя кто куртку, кто фуфайку и не укрыли его.

Весь ужин состоял из неизменных литодомов, во множестве найденных Гербертом и Набом на берегу океана. К моллюскам юноша добавил некоторое количество съедобных водорослей — саргассов, собранных им на скалах.

Эти водоросли в высушенном виде представляли собой желатинозную массу, довольно богатую питательными веществами и вкусную. Надо сказать, что эти водоросли на азиатских берегах Тихого океана являются существенной частью пищевого рациона туземцев.

— Все-таки, — сказал моряк, — пора было бы мистеру Смиту прийти к нам на помощь!

Холод тем временем стал нестерпимым, и не было никакой возможности защититься от него. Моряк стал придумывать всякие способы развести огонь. Он отыскал немного сухого мха и, ударяя два камня один о другой, пытался искрой зажечь его. Но мох не хотел загораться.

Хотя и не веря в успешный исход, Пенкроф попробовал все-таки добыть огонь по способу дикарей: трением двух сухих кусков дерева. Если бы энергия, затраченная им и Набом на трение, была превращена в тепловую, ее хватило бы на то, чтобы вскипятить воду в котлах трансатлантического парохода. Но и этот опыт не удался: кусочки дерева только нагревались, да и то в значительно меньшей степени, чем сами работники.

После часа работы Пенкроф обливался по́том. Он с досадой бросил куски дерева.

— Скорее зимой будет жарко, чем я поверю, что дикари добывают этим способом огонь, — сказал он. — Легче, кажется, зажечь мои руки, растирая одну другой!

Но моряк был не прав, отрицая действенность этого способа. Бесспорно, дикари умеют добывать огонь быстрым трением двух кусочков сухого дерева. Но, прежде всего, не всякое дерево годится для этой операции, а во-вторых, для нее нужен навык, которого у Пенкрофа не было.

Дурное настроение Пенкрофа длилось недолго. Брошенные им два куска дерева были вскоре подняты Гербертом. Тот яростно тер их один о другой.

Здоровенный моряк расхохотался, увидев, что слабый подросток пытается преуспеть в том, что не удалось ему.

— Три, Герберт, три! — подзадоривал он его.

— Я и тру! — смеясь, ответил Герберт. — Но у меня только одно желание: согреться. Скоро мне будет так же жарко, как тебе, Пенкроф.

Так и случилось. На эту ночь пришлось отказаться от попыток добыть огонь. Гедеон Спилет раз двадцать повторил, что для Сайруса Смита это не представит труда, а пока что он растянулся на песке в одном из коридоров. Герберт, Пенкроф и Наб последовали его примеру. Топ улегся у ног своего хозяина.

Назавтра, 28 марта, проснувшись, инженер увидел своих спутников подле себя: они ожидали его пробуждения. Как и накануне, первыми его словами были:

— Остров или материк?

Как видно, это была его навязчивая идея.

— Мы не знаем этого, мистер Смит, — ответил моряк. — Узнаем тогда, когда вы сможете вести нас по этой земле.

— Кажется, я уже в состоянии сделать это, — сказал инженер.

Он поднялся на ноги без особых усилий.

— Вот это отлично! — вскричал моряк.

— Я умираю от голода! Дайте мне поесть, и у меня не останется никаких следов слабости. Ведь у вас есть огонь, не правда ли?

— Увы, у нас нет, или, вернее, больше нет огня… — после недолгого молчания признался моряк.

Он подробно рассказал инженеру о всех событиях предшествующего дня и насмешил того рассказом о единственной спичке и попытках добыть огонь по способу дикарей.

— Посмотрим, — сказал инженер, — если здесь не найдется какой-нибудь замены трута…

— Тогда что? — перебил моряк.

— Тогда мы сделаем спички!

— Настоящие?

— Самые настоящие!

— Видите, как это просто! — сказал журналист, хлопая моряка по плечу.

Моряк не был убежден, но и не стал спорить.

Все вышли на воздух.

Погода была прекрасной. Яркое солнце светило на безоблачном небе.

Инженер сел на камень. Герберт предложил ему немного моллюсков и водорослей.

— Это все, что у нас есть, мистер Смит, — сказал он.

— Спасибо, голубчик, — ответил инженер. — Этого достаточно на сегодняшнее утро.

И он с аппетитом съел скудный завтрак, запивая его водой из раковины.

Позавтракав, он спросил:

— Значит, друзья мои, вы до сих пор не успели узнать, куда забросила нас судьба — на остров или на материк?

— Не успели, мистер Смит, — ответил юноша.

— Узнаем это завтра. А до тех пор нечего делать.

— Нет, есть, — возразил моряк. — Что именно?

— Добыть огонь!

У моряка, очевидно, также была своя навязчивая идея.

— Добудем, Пенкроф! — ответил инженер. — Да, вчера во время переноски мне показалось, что на западе я видел высокую гору. Верно ли это?

— Верно, — ответил Гедеон Спилет. — Гора действительно высокая.

— Отлично, — сказал инженер, — завтра мы взберемся на вершину. А до тех пор, повторяю, делать нечего.

— Нет, нужно добыть огонь, — повторил упрямый моряк.

— Будет у вас огонь, Пенкроф! Немного терпения, — ответил журналист.

Моряк посмотрел на него с таким видом, который яснее слов говорил: «Если бы от вас зависела добыча огня, мы долго не ели бы жареного». Но он промолчал.

Сайрус Смит несколько минут размышлял.

Потом, обращаясь ко всем своим спутникам, произнес:

— Друзья мои! Как ни печально наше положение, оно очень несложно. Либо мы на материке — тогда ценой бо́льших или меньших усилий мы доберемся до обитаемых мест, — либо мы на острове. В этом последнем случае представляются две возможности: если остров обитаем — мы выпутаемся из беды при помощи местных жителей; если он пустынен — нам придется рассчитывать только на себя!

— Ясно, — подтвердил Пенкроф.

— Как вы думаете, Сайрус, — спросил журналист, — куда нас забросил ураган?

— Точно не могу вам сказать, но многое говорит за то, что мы в Тихом океане. Когда мы вылетели из Ричмонда, ветер дул с северо-востока; его сила говорит о неизменности его направления. А если направление ветра с северо-востока на юго-запад было неизменным, то мы должны были пересечь штаты Северную Каролину, Южную Каролину, Георгию, Мексиканский залив, Мексику и какую-то часть Тихого океана. Мне кажется, что мы пролетели от шести до семи тысяч миль. Следовательно, шар принес нас либо на Маркизские острова, либо на Паумоту, либо, если скорость ветра была больше, чем я предполагаю, на Новую Зеландию. В этом последнем случае нам легко будет вернуться на родину: с англичанами или маорийцами мы быстро столкуемся. Но если, напротив, остров принадлежит к Микронезийскому архипелагу, нам придется устраиваться здесь так, как будто бы мы никогда не сможем вернуться на родину.

— Никогда?! — вскричал журналист. — Вы сказали — никогда?

— Лучше предположить самое худшее, — ответил инженер, — и оставить в запасе только приятные неожиданности.

— Отлично сказано, — одобрил моряк. — Если это остров, можно надеяться, что он находится на пути следования кораблей.

— Все это мы узнаем, когда взберемся на гору, — сказал инженер. — Это первейшее и самое главное дело.

— Но сможете ли вы уже завтра перенести трудности этого восхождения? — спросил инженера Герберт.

— Надеюсь, — ответил инженер. — Но для этого, мой мальчик, нужно, чтобы ты и Пенкроф доказали, что вы ловкие охотники.

— Раз вы заговорили о еде, мистер Смит, — ответил моряк, — позвольте мне сказать вам, что если бы я был так же уверен в том, что по возвращении найду на чем жарить, как в том, что принесу дичь для жаркого…

— Приносите, Пенкроф, приносите! — прервал его инженер.

Решено было, что Сайрус Смит и Гедеон Спилет проведут день в «Камине» и ознакомятся с побережьем и гранитной стеной, а Наб, Герберт и Пенкроф тем временем отправятся в лес и постараются убить первое четвероногое или пернатое животное, которое попадется им на глаза.

На этот раз охотники, вместо того чтобы следовать вверх по течению реки, углубились прямо в лес.

Топ сопровождал их, прыгая и резвясь в густой траве.

Это был тот же хвойный лес, по преимуществу сосновый. В некоторых местах, где сосны росли не так густо, отдельные деревья достигали огромной толщины. Это наводило на мысль, что неизвестная земля была расположена под более высокими градусами широты, нежели предполагал инженер. Несколько прогалин в лесу были завалены буреломом; тут были неистощимые склады дров.

За прогалинами лес снова смыкался и становился почти непроходимым.

Охотники бродили уже больше часа, но не встретили еще ничего похожего на дичь.

— Смотрите, Пенкроф, — насмешливо заметил Наб. — Если так пойдет дальше, то для того, чтобы зажарить обещанное вами жаркое, не понадобится большого огня.

— Терпение, Наб, — ответил моряк. — Боюсь, что не дичи не будет хватать, когда мы вернемся…

— Значит, у вас нет доверия к мистеру Смиту?

— Есть!

— Но все-таки вы не верите, что он добудет огонь?

— Я поверю в это, когда огонь запылает в очаге.

— Он запылает, раз хозяин сказал это!

— Посмотрим.

Солнце не достигло еще зенита. Охотники продолжали пробираться в глубь леса. По пути Герберт обнаружил дерево со съедобными плодами. Это было миндальное дерево с совершенно зрелыми плодами.

Герберт указал дерево своим спутникам, и те с удовольствием отведали миндаля.

— Ну что ж, — сказал Пенкроф. — Водоросли — вместо хлеба, сырые моллюски — вместо дичи и миндаль на сладкое — вот самый подходящий обед для людей, у которых нет в кармане ни одной спички!

— Не надо жаловаться, — сказал Герберт.

— Я и не жалуюсь, мой мальчик, — ответил Пенкроф. — Я думаю только, что к такому обеду не мешало бы прибавить мясо.

— Топ что-то увидел! — вдруг вскричал Наб и побежал в чащу, где неожиданно исчез Топ.

Лаю собаки вторило какое-то странное хрюканье.

Моряк и Герберт последовали за Набом. Если собака действительно наткнулась на дичь, то, прежде чем обсуждать способ ее приготовления, надо было ее изловить.

В глубине чащи они увидели Топа в борьбе с каким-то животным, которое он схватил за ухо.

Четвероногое было похоже на кабана. Продолговатое туловище его имело около двух с половиной футов в длину; жесткая, негустая щетинистая шерсть его была темно-коричневая, почти черная, но на брюхе менее темная. Лапы с когтями, которыми животное сейчас отчаянно упиралось в землю, казались перепончатыми. Герберт узнал в этом животном водосвинку — одного из самых крупных представителей отряда грызунов.

Водосвинка, вероятно впервые в жизни увидев людей, перестала сопротивляться Топу и только глупо вращала заплывшими жиром глазами.

Но едва Наб поднял дубинку, чтобы оглушить водосвинку, она вдруг рванулась и, оставив в зубах Топа кусок уха, с громким хрюканьем кинулась вперед и скрылась в лесу, опрокинув по пути Герберта.

— Ах, негодная! — воскликнул Пенкроф.

Все три охотника помчались вслед за Топом. Они уже почти настигли животное, но оно юркнуло в небольшое болото, осененное громадными вековыми соснами.

Наб, Герберт и Пенкроф остановились на берегу болота. Топ прыгнул в воду, но водосвинка ушла в глубину и притаилась там.

— Подождем, — сказал юноша. — Она скоро вернется на поверхность, чтобы подышать.

— А не утонет ли водосвинка?

— Нет, она прекрасно плавает, — ответил Герберт.

Охотники окружили со всех сторон болото, чтобы отрезать отступление водосвинке. Топ продолжал плавать по поверхности.

Герберт не ошибся: через несколько минут животное высунуло голову из воды. Топ быстро подплыл и вцепился в добычу зубами. Через минуту вытащенная на берег водосвинка была убита Набом.

Пенкроф взвалил ее на плечи и дал сигнал к возвращению.

Благодаря чутью Топа они легко нашли дорогу обратно.

Через полчаса они достигли поворота реки. Как и в первый раз, Пенкроф быстро соорудил плот с дровами, хотя за неимением огня работа эта казалась ему бесполезной. Спустив плот по течению, моряк и его спутники возвратились в «Камин».

В пятидесяти шагах от убежища Пенкроф остановился, испустил громовое «ура!» и, протягивая руку по направлению к утесу, вскричал:

— Герберт, Наб, глядите!

Из скал к небу поднимался столб дыма.

Глава десятая _{Изобретение инженера. — Вопрос, занимающий Сайруса Смита. — Восхождение на гору. — Лес. — Вулканическая почва. — Муфлоны. — Первый ярус. — Ночлег. — На вершине горы.}

Через несколько секунд три охотника стояли уже перед весело потрескивающим костром. Сайрус Смит и журналист находились тут же. Не выпуская водосвинку из рук, Пенкроф изумленно смотрел то на одного, то на другого.

— Ну, что скажете, дружище? — весело спросил его журналист. — Огонь-то есть, настоящий огонь, на котором можно приготовить великолепное жаркое для нашего пира!

— Но кто зажег его? — спросил Пенкроф.

— Солнце!

Гедеон Спилет сказал истинную правду. Солнце зажгло костер, так восхитивший Пенкрофа.

Моряк не верил своим глазам. Он был настолько ошеломлен, что не стал даже расспрашивать инженера.

— Значит, у вас было зажигательное стекло? — спросил Герберт.

— Стекла у меня не было. Но я изготовил его, дитя мое, — ответил Смит, показывая прибор, состоящий из двух обыкновенных часовых стеклышек, снятых с его часов и часов Спилета, соединенных по краям глиной и заполненных водой. Получилось настоящее зажигательное стекло. Сосредоточив солнечные лучи на сухом мхе, оно почти мгновенно воспламенило его.

Моряк молча смотрел на прибор, потом перевел глаза на инженера. Но взгляд его был красноречивее слов!

Наконец дар речи возвратился к нему, и он воскликнул:

— Запишите это, мистер Спилет, запишите в свою книжку!

— Уже записал, — ответил журналист.

При помощи Наба моряк приготовил вертел, выпотрошил водосвинку и зажарил ее над веселым огнем, как обыкновенного молочного поросенка.

«Камин» снова приобрел жилой вид не только потому, что костер распространял тепло, но и потому, что каменные перегородки были восстановлены. Как видно, Сайрус Смит и журналист не потратили попусту дня.

К Сайрусу Смиту почти полностью вернулись силы. Он даже испытал их, поднявшись на плоскогорье. Отсюда он на глаз определил высоту горы, на которую собирался взобраться, — приблизительно три тысячи пятьсот футов над уровнем моря. Перед наблюдателем, стоящим на вершине этой горы, должен был открываться горизонт по меньшей мере на пятьдесят миль вокруг. Таким образом, можно было надеяться, что занимавший Сайруса Смита вопрос — остров или материк эта земля — будет сразу разрешен.

Ужин вышел превосходный. Жаркое из водосвинки оказалось очень вкусным. Водоросли саргассы и миндаль дополнили меню.

Во время ужина инженер почти не разговаривал, он мысленно разрабатывал план действий на завтрашний день. Пенкроф раз или два пытался навести разговор на тему о том, что им следует предпринять, но инженер только покачал головой. Видимо, он во всем любил порядок и систему.

— Завтра, — повторял он, — мы узнаем, куда мы попали, и в зависимости от этого выработаем план действий.

После ужина, подбросив несколько ветвей в огонь, обитатели «Камина», не исключая и верного Топа, улеглись на песок и вскоре крепко заснули.

Ночь прошла спокойно, и на следующее утро, 29 марта, все проснулись свежими, отдохнувшими и готовыми к экспедиции, которая должна была решить их участь.

Перед отправлением в поход Пенкроф приготовил трут из куска носового платка, так как часовые стекла были вставлены обратно в часы инженера и журналиста, в кремнях же не предвиделось недостатка на этой вулканической почве.

Захватив с собой остатки жаркого из водосвинки, в половине восьмого утра вооруженные дубинами исследователи покинули «Камин».

По совету Пенкрофа они избрали кратчайшую дорогу к горе — напрямик через лес.

К девяти часам Сайрус Смит и его спутники вышли на западную опушку леса.

Дорога, вначале болотистая, затем сухая и песчаная, незаметно повышалась по мере продвижения от берега океана внутрь страны. В кустах промелькнули и тотчас же исчезли какие-то пугливые животные. Топ бросился преследовать их, но инженер отозвал его: сейчас было не до охоты.

Инженер не любил отвлекаться от поставленной цели. Можно было смело сказать, что в эту минуту его не интересовали ни рельеф местности, ни ее обитатели; его занимала только гора, и только к ней он и стремился.

В девять часов путники остановились, чтобы передохнуть. Гора предстала перед ними, видимая от подножия до вершины. Она состояла из двух ярусов — первого высотой в две тысячи пятьсот футов и возвышающегося над ним конусообразного второго яруса.

Расположенные уступами гребни предгорий представляли естественную дорогу к этому конусу.

Сайрус Смит и его спутники начали подъем на первый уступ. Извилистый гребень его, постепенно возвышаясь, вел к первому ярусу горы.

Неровности почвы свидетельствовали об ее вулканическом происхождении. Повсюду были раскиданы куски пемзы, обсидиана. Там и здесь встречались отдельные группы деревьев, которые в нескольких сотнях футов ниже образовывали густые леса, почти непроницаемые для солнечных лучей.

Герберт обратил внимание на свежие следы, видимо, каких-то крупных животных, возможно, даже хищников.

— Вероятно, эти звери не так-то охотно уступят нам свои владения, — заметил Пенкроф.

— Что ж, — сказал журналист, охотившийся на тигров в Индии и на львов в Африке, — мы сумеем отделаться от них. А пока что будем настороже!

Тем временем экспедиция поднималась понемногу в гору. Извилистая дорога удлинялась еще вследствие необходимости кружным путем обходить некоторые препятствия. В полдень был сделан привал для завтрака в сосновой рощице, вблизи ручейка, сбегающего каскадом в долину; экспедиция прошла только полдороги до первого яруса и, очевидно, раньше сумерек не могла до него добраться.

В час пополудни восхождение возобновилось. Пришлось несколько уклониться к юго-западу от прямой и пробираться сквозь густые заросли.

Выйдя из зарослей, альпинисты, взбираясь друг другу на плечи, одолели крутой откос, футов в сто высотой, и добрались до площадки, где росли редкие деревья. Отсюда им нужно было итти на восток по зигзагообразному пути, делающему менее заметной крутизну подъема. Приходилось ступать с величайшей осторожностью.

Наб и Герберт шли в голове отряда, Пенкроф — в хвосте, Сайрус Смит и Спилет — в середине. Следы крупных животных встречались очень часто.

Несколько раз в отдалении мелькали какие-то четвероногие.

Пенкроф вдруг воскликнул:

— Глядите — бараны!

Отряд остановился в пятидесяти шагах от полудюжины крупных животных с густой шелковистой шерстью рыжего цвета и с большими рогами, загнутыми назад и приплюснутыми на концах.

Это были не обыкновенные бараны, а их разновидность, встречающаяся в гористых местностях умеренного пояса. Герберт назвал их муфлонами.

— А можно ли из них сделать жиго[10] и отбивные котлеты?

— Вполне.

— В таком случае для меня это бараны! — заявил Пенкроф.

Стоя неподвижно среди обломков базальта, животные удивленно смотрели на исследователей, словно впервые в жизни видели двуногих. Потом неожиданно всполошились и мгновенно исчезли, прыгая с камня на камень.

— До скорого свидания! — крикнул им вслед Пенкроф с такой комической интонацией, что все расхохотались.

Восхождение продолжалось. Часто на склонах встречались следы лавы, застывшие серные потоки и просто отложения кристаллической серы, залегающие среди веществ, выбрасываемых вулканом перед началом извержения лавы: пуццолановой земли с пережженными, неправильной формы кристаллами и белого пепла, состоящего из бесчисленного множества мельчайших кристаллов полевого шпата.

По мере приближения к первому ярусу восхождение становилось все более трудным.

Около четырех часов пополудни экспедиция миновала зону распространения деревьев. Лишь кое-где стояли отдельные сосны, сгорбившиеся от борьбы с ветрами, которые неистовствуют на этой высоте. К счастью для инженера и его спутников, погода была безветренной; поднимись ветер, восхождение было бы еще более затруднительным.

Не более пятисот футов по прямой отделяло исследователей от площадки первого яруса, где они хотели сделать привал на ночь. Но эти пятьсот футов выросли в две мили, так как дорога все время шла зигзагами.

Ночь уже наступила, когда усталые путники добрались до площадки. Среди скал, в изобилии разбросанных на ней, легко было найти удобное место для ночевки. Правда, кругом было мало горючего, но все же удалось собрать достаточный запас мхов и кустарников.

Пенкроф высек искру из кремня на трут, и Наб быстро раздул яркое пламя под защитой скалы. Костер был разведен только для того, чтобы согреть путников. Ужин состоял из жаркого из водосвинки и нескольких миндалин. В половине седьмого вечера исследователи кончили ужинать.

Сайрус Смит решил теперь же выяснить, можно ли будет найти обходный путь к вершине, если слишком большая крутизна подъема не позволит взобраться в лоб на конус.

Пока Пенкроф, Гедеон Спилет и Наб устраивали ночлег, инженер с Гербертом отправились на разведку.

Была прекрасная тихая ночь. Сайрус Смит и Герберт в продолжение двадцати минут молча шли рядом; неожиданно перед ними встала стена, вздымавшаяся вверх под углом в 70°. Ни обойти это препятствие, ни одолеть его не было возможности.

Сайрус Смит уже решил возвратиться обратно, как вдруг заметил расселину в скале, служившую, очевидно, во время извержения стоком для лавы. Не колеблясь ни минуты, он и Герберт вошли в эту расселину. До вершины конуса оставалось около тысячи футов. Инженер решил продолжать восхождение, пока это будет возможно. Попутно он убедился, что вулкан давно погас.

Несмотря на кромешную тьму, Сайрус Смит и Герберт медленно, но неуклонно поднимались все выше и выше. Инженер начал надеяться, что им удастся беспрепятственно добраться до самой вершины.

На небе горели великолепные созвездия. В зените сиял Антарес Скорпиона, рядом с ним бета[11] из созвездия Кентавра, которую считают самой близкой к Земле звездой. Возле Южного полюса величественно сверкал Южный Крест.

В восемь часов вечера Сайрус Смит и Герберт неожиданно для себя добрались до самой верхней точки конуса. При тусклом свете молодого месяца Сайрус Смит осмотрел горизонт.

— Это остров, — сказал он.

Глава одиннадцатая _{На вершине горы. — Внутренность кратера. — Море вокруг. — Побережье с высоты птичьего полета. — Водная система. — Обитаем ли остров? — Все части острова получают названия. — Остров Линкольна.}

Через полчаса Герберт и Сайрус Смит возвратились в лагерь. Инженер коротко сказал своим спутникам, что они находятся на острове. Затем «островитяне» устроились кто как мог в своей базальтовой пещере, расположенной на высоте двух тысяч пятисот футов над уровнем моря, и уснули глубоким сном.

На следующее утро, 30 марта, инженер предложил своим спутникам снова взобраться на вершину потухшего вулкана, чтобы при дневном свете осмотреть остров.

— Быть может, — сказал он, — нам предстоит провести здесь всю жизнь… Остров может ведь лежать вдалеке от обитаемой земли и в стороне от путей кораблей, поддерживающих сообщение с южными архипелагами…

На этот раз инженера сопровождали все участники экспедиции. Все они хотели рассмотреть получше остров.

Около семи часов утра они покинули место ночлега. Никто из них не был удручен невеселым настоящим. Каждый был полон веры в будущее. Но следует отметить, что эта вера имела разные источники у Сайруса Смита и всех остальных его товарищей.

Инженер без страха глядел вперед, потому что чувствовал себя в силах вырвать у этой дикой природы все необходимое для него самого и его товарищей.

Спутники же его не боялись будущего именно потому, что инженер был с ними. Отсюда и разные оттенки в уверенности. Пенкроф, например, с тех пор как инженер разжег костер, не тревожился бы за свою участь, даже очутившись на голой скале, если бы только Сайрус Смит был рядом с ним.

— Выбрались же мы из Ричмонда без разрешения начальства, — говорил он. — Было бы чертовски глупо, если бы мы не сумели в один прекрасный день выбраться из места, где нас никто, наверное, не станет удерживать!

Сайрус Смит вел свой отряд по уже разведанному накануне пути. Погода стояла великолепная. Солнце поднималось по безоблачному небу, заливая ярким светом восточный склон горы.

Путники подошли к кратеру вулкана — гигантской воронке, уходившей на тысячу футов в глубь горы. Дно воронки было покрыто застывшей лавой. Такие же застывшие потоки змеились и вдоль склонов горы, достигая долин в северной части острова. На внутренних стенах кратера, наклон которых не превышал 35-40°, заметны были следы давних извержений, когда лава еще не пробила себе стока и просто переливалась через края воронки.

Осмотр вулкана днем подтвердил предположение инженера, что он принадлежит к числу бездействующих.

Около восьми часов утра Сайрус Смит и его спутники добрались до вершины конуса.

— Море! Кругом море! — воскликнули они хором.

Действительно, сколько видел глаз, кругом была вода, только вода.

Вторично взбираясь на вершину горы, Сайрус Смит надеялся обнаружить на горизонте какую-нибудь землю, которую из-за темноты не удалось рассмотреть накануне вечером. Но сколько видел глаз, то есть на пятьдесят миль вокруг, не было ни земли, ни паруса. Остров был центром огромного и совершенно пустынного водного пространства.

Путники опустили взоры на остров, лежавший у их ног, как рельефная карта.

Гедеон Спилет спросил инженера:

— Какую площадь занимает этот клочок земли?

По сравнению с безбрежным океаном остров казался крошечным.

Сайрус Смит мысленно определил длину береговой линии острова, сделал поправку на высоту своего наблюдательного пункта и после недолгого молчания сказал:

— Мне кажется, друзья мои, что без большой ошибки можно определить длину береговой линии в сто миль.

— А площадь?

— Ее труднее определить, потому что берега очень изрезаны.

Если Сайрус Смит не ошибся в расчетах, то остров по величине равнялся островам Мальта и Занте в Средиземном море. Очертания его поражали своей прихотливостью.

Когда Гедеон Спилет по просьбе инженера зарисовал контур острова в свою записную книжку, все признали, что он похож на какое-то фантастическое животное, на доисторического птерозавра[12], заснувшего на волнах Тихого океана.

Восточная часть побережья, на которую исследователи были выброшены крушением, врезывалась в море широким полукругом. Небольшой залив в этой части берега замыкался с юго-востока одним острым мысом, а с северо-востока — двумя мысами, походящими на раскрытую пасть акулы.

На северо-западе береговая линия напоминала своими очертаниями приплюснутый череп хищного животного. Здесь находился вулкан, на вершине которого стояли исследователи. Отсюда береговая линия шла на юг почти правильным вогнутым полукругом, прерывавшимся на западной стороне узкой бухтой. За бухтой берег вытягивался сужающейся полоской, оконечность которой напоминала хвост аллигатора. Вся эта часть суши представляла собой настоящий полуостров, почти на десять миль вдающийся в море. С юго-запада на северо-восток очертания береговой линии полуострова также представляли полукруг, образующий еще один залив, северо-восточная оконечность которого примыкала к мысу, откуда началось описание острова.

В самом узком месте, то есть между «Камином» и бухтой на западном берегу, ширина острова не превышала десяти миль. Наибольшая длина его — от крайней северо-восточной точки до оконечности полуострова на юго-западе — равнялась тридцати милям.

Общий вид поверхности острова был таков: вся южная часть его — от берега океана до горы — была покрыта густым лесом; зато вся северная часть была бесплодной — одни камни и пески. Между вулканом и восточным берегом острова Сайрус Смит и его спутники увидели озеро, окаймленное бордюром из зеленых деревьев.

Первое впечатление при взгляде с горы было, что озеро лежит на одном уровне с океаном. Но инженер объяснил своим спутникам, что оно по меньшей мере на триста футов поднято над уровнем моря, потому что плоскогорье, служившее ему бассейном, было продолжением гранитной стены на восточном побережье.

— Значит, это озеро с пресной водой? — спросил Пенкроф.

— Безусловно. Оно должно питаться ручьями, стекающими с горы, — ответил инженер.

— Вот речка, впадающая в него! — воскликнул Герберт, указывая пальцем на ручеек на западном склоне вулкана.

— Правильно, — сказал Сайрус Смит. — Надо полагать, что где-нибудь существует и сток, по которому изливается в море избыток воды из озера. Мы это проверим на обратном пути.

Этот ручеек, озеро и уже известная обитателям острова река — вот и вся водная система острова. Так по крайней мере казалось инженеру. Однако он допускал, что под непроницаемой сенью деревьев, покрывающей две трети площади острова, имеются и другие реки, впадающие в океан. Это было даже более чем вероятно, судя по богатству растительности, представляющей лучшие образцы флоры умеренного климата.

В северной части острова не было никаких признаков текучей воды. Можно было только предположить наличие болот в расселинах и трещинах почвы на северо-востоке. Общий облик этой части поверхности — сушь, пески, камни — представлял разительный контраст с изобилием и пышностью большей, южной части острова. Вулкан был расположен ближе к северо-западной части острова и как будто отмечал границу двух зон — растительной и бесплодной.

Сайрус Смит и его спутники провели больше часа на вершине вулкана. Остров лежал под ними, как рельефная карта, окрашенная в различные цвета: зеленый — для леса, желтый — для песков, синий — для воды.

Оставалось разрешить один важнейший вопрос: обитаем ли остров?

Этот вопрос первым поставил журналист. Только что произведенный внимательный осмотр острова, казалось, давал право ответить на него отрицательно. Нигде не было заметно никаких следов деятельности человека. Ни группы домов, ни отдельных построек, ни рыбачьей хижины на побережье. Ни один дымок не поднимался в воздух. Правда, наблюдателей, стоявших на вершине горы, отделяло добрых тридцать миль от крайней точки острова — хвоста полуострова на юго-западе, а на этом расстоянии даже зоркие глаза Пенкрофа не в состоянии были бы рассмотреть постройки. Правда и то, что взоры наблюдателей не могли приподнять зеленого покрова ветвей, скрывавшего добрых три четверти острова, чтобы посмотреть, не прячется ли под ним человеческое поселение.

Обычно на таких узких полосках земли островитяне селятся ближе к берегу моря; но побережье-то как раз и производило впечатление абсолютно пустынного. Поэтому, пока более подробное обследование не докажет обратного, остров приходилось признать необитаемым.

Важно было еще установить, посещается ли он — пусть хоть наездами — туземцами с соседних островов. Но и на этот вопрос было трудно ответить. На пятьдесят миль вокруг нигде не было и признаков другой земли. Но такие расстояния легко покрывают и маленькие малайские и большие полинезийские пироги. Следовательно, решение вопроса всецело зависело от близости острова к какому-нибудь архипелагу.

Сможет ли Сайрус Смит без инструментов определить местоположение острова — его широту и долготу? Это было сомнительно. Поэтому необходимо было, безопасности ради, принять меры на случай неожиданной высадки на остров диких туземцев.

Исследование острова было закончено. Сайрус Смит и его спутники установили его протяженность, нанесли на карту его контуры, вычислили длину береговой линии, познакомились с его горной и водной системами. Местоположение, размеры и очертания лесов, рек, равнин и плоскогорий были нанесены на карту. Оставалось спуститься с горы и заняться выяснением естественных богатств острова — растительных, животных и ископаемых.

Но прежде чем подать сигнал к спуску, Сайрус Смит обратился к своим товарищам с маленькой речью:

— Друзья мои! — начал он. — Случай забросил нас на этот уединенный клочок земли. Нам придется здесь жить, может быть даже долго. Впрочем, возможно, что неожиданно к нам на помощь придет какой-нибудь корабль… Я говорю «неожиданно», потому что остров этот слишком незначителен: здесь нет даже удобной стоянки для кораблей. Вдобавок остров расположен слишком далеко к югу для кораблей, совершающих рейсы к архипелагам Тихого океана, и слишком далеко к северу для кораблей, направляющихся в Австралию в обход мыса Горн. Не хочу ничего скрывать от вас…

— И очень хорошо делаете, — перебил его журналист. — Вы имеете дело с мужчинами! Мы верим вам, но и вы можете положиться на нас! Не правда ли, друзья?

— Я буду во всем повиноваться вам, мистер Смит, — сказал Герберт, пожимая руку инженера.

— За вами, хозяин, в огонь и в воду! — воскликнул Наб.

— Не будь я Пенкроф, — сказал моряк, — если хоть когда-нибудь стану отлынивать от работы! Если вы пожелаете, мистер Смит, мы превратим этот остров в уголок Америки. Мы построим здесь города, проложим железные дороги, проведем телеграф!.. Только у меня есть одна просьба…

— Какая?

— Я хотел бы, чтобы мы не рассматривали себя как потерпевших крушение. Мы — колонисты, приехавшие сюда, чтобы колонизировать этот остров!

Сайрус Смит улыбнулся.

Предложение моряка было единогласно принято.

— А теперь — в путь! Домой, в «Камин»! — воскликнул Пенкроф.

— Еще минуточку, друзья мои, — остановил его инженер. — Мне кажется, что нужно как-нибудь назвать этот остров, его заливы, горы, реки, леса, лежащие перед нашими глазами.

— Отлично, — сказал журналист. — Это в дальнейшем облегчит отдачу и исполнение приказаний.

— Действительно, — согласился моряк, — очень удобно иметь возможность как-то называть места, где был или куда идешь. Пусть будет хоть видимость того, что мы живем в каком-то путном месте…

— В «Камине», — лукаво заметил Герберт.

— Правильно! — сказал Пенкроф. — Согласны ли вы на это название, мистер Смит?

— Конечно, Пенкроф!

— Давайте придумывать названия другим местам! — весело сказал моряк. — Мне Герберт однажды читал книжку про Робинзона. Назовем части острова «бухта Провидения», «мыс Кашалотов», «залив Обманутой надежды»…

— Лучше дать имена мистера Смита, мистера Спилета, Наба… — возразил Герберт.

— Мое имя! — воскликнул Наб, обнажая великолепные белые зубы.

— А почему бы нет? — ответил Пенкроф. — Чем плохо назвать — «порт Наба»? Отлично звучит! Или — «мыс Гедеона»!..

— Я предпочел бы имена, напоминающие родину, — сказал Гедеон Спилет.

— Я согласен с вами, — вмешался инженер. — Лучше всего, друзья мои, назвать большой залив на востоке «бухтой Союза», соседний залив, тот, что южнее, — «бухтой Вашингтона», гору, на которой мы сейчас находимся, — «горой Франклина», озеро, лежащее под нами, — «озером Гранта». Эти имена всегда будут напоминать нам Америку[13]. Для рек же, лесов, мысов выберем названия, которые бы соответствовали их очертаниям. Благодаря этому они будут лучше запоминаться. Остров настолько необычен по форме, что нам нетрудно будет подыскать характерные названия для большинства его частей. Что же касается неизвестных нам водоемов, неисследованных лесов и холмов, мы будем придумывать им названия по мере нашего знакомства с ними.

Предложение инженера было встречено единодушным одобрением. Остров лежал под ногами исследователей, как развернутая карта, и оставалось только дать названия всем этим выступам и выемкам, горам и долинам.

Гедеон Спилет тут же заносил на карту все принятые наименования. Прежде всего были записаны предложенные инженером названия бухт Вашингтона и Союза и горы Франклина.

— Я предлагаю назвать полуостров, вытянувшийся на юго-запад, «Змеиным полуостровом», а его загнутый хвост — «мысом Рептилии». Он ведь и вправду похож на хвост пресмыкающегося, — сказал Герберт.

— Принято! — сказал инженер.

— Теперь назовем этот залив на северо-востоке, поразительно напоминающий челюсти акулы, «заливом Акулы», — продолжал Герберт.

— Отличное название! — воскликнул Пенкроф. — А для полноты картины образующие его два мыса назовем «мысами Челюсти».

— Но ведь там два мыса, — возразил журналист.

— Что ж, — ответил Пенкроф, — один будет «Северной челюстью», другой — «Южной челюстью».

— Записано, — сказал Гедеон Спилет.

— Остается еще назвать юго-восточный мыс, — заметил Пенкроф.

— «Мыс Когтя»! — воскликнул Наб, также желавший принять участие в наименовании владений колонистов.

Наб придумал очень удачное название: мыс действительно казался когтем того гигантского животного, каким представлялся весь остров в целом.

Возбужденное воображение колонистов не замедлило окрестить реку, протекающую подле Камина, «рекой Благодарности»; островок, на который их выбросил аэростат, — «островком Спасения»; плоскогорье, высившееся над Камином, — «плоскогорьем Дальнего вида».

Наконец непроходимому лесу, покрывавшему Змеиный полуостров, дали название «леса Дальнего Запада». Этим кончилась работа по наименованию важнейших частей острова. Позже, по мере новых открытий, перечень названий должен был пополняться.

Страны света инженер определил пока что приблизительно — по высоте и положению солнца. На следующий день он решил записать время восхода и захода солнца, чтобы, отметив положение солнца как раз в середине этого промежутка времени, точно определить страны света.

Все сборы были закончены, и колонисты уже готовились тронуться в обратный путь, как вдруг Пенкроф вскричал:

— Ну и разини же мы!

— Почему это? — спросил Гедеон Спилет, уже спрятавший в карман записную книжку и собиравшийся встать.

— А остров-то! Ведь его-то мы и забыли назвать!

Герберт хотел было предложить назвать остров именем инженера; все его товарищи одобрили бы эту мысль. Но Сайрус Смит просто сказал:

— Назовем остров именем великого гражданина, борющегося теперь за единство американской республики. Назовем его именем Линкольна![14]

Троекратное «ура» послужило ответом на предложение инженера.

В этот вечер, перед сном, колонисты вспоминали о своей далекой родине. Они говорили об ужасной войне, залившей всю страну кровью, о том, что правое дело — дело Севера — не может не восторжествовать, что рабовладельческий Юг не сможет долго сопротивляться таким вождям, как Грант и Линкольн.

Беседа эта происходила 30 марта. Колонисты, конечно, не подозревали, что через шестнадцать дней страшное преступление будет совершено в Вашингтоне и Авраам Линкольн падет от пули фанатика.

Глава двенадцатая _{Проверка часов. — Пенкроф удовлетворен. — Подозрительный дым. — Течение Красного ручья. — Островная флора. — Фауна. — Горные фазаны. — Преследование кенгуру. — Озеро Гранта. — Возвращение в Камин.}

Обогнув кратер по узкому выступу гребня, колонисты спустились к первому ярусу горы и остановились на месте своего вчерашнего ночлега.

Пенкроф предложил позавтракать. Гедеон Спилет и Сайрус Смит одновременно вынули часы из кармана. Тут-то и возникла мысль о проверке часов. Часы Гедеона Спилета не пострадали от воды; это был великолепный хронометр, и журналист каждый вечер аккуратнейшим образом заводил его. Часы же инженера, естественно, остановились за то время, что он провел среди дюн.

Сайрус Смит завел их и, определив по высоте солнца, что должно быть около девяти часов утра, перевел стрелки.

Гедеон Спилет хотел последовать его примеру, но инженер остановил его:

— Не делайте этого, дорогой мой! Ведь ваши часы поставлены по ричмондскому времени, не правда ли?

— Да, Сайрус.

— А Ричмонд стоит примерно на меридиане Вашингтона?

— Конечно!

— В таком случае не переводите стрелок! Аккуратно заводите часы, но не прикасайтесь к стрелкам! Это нам пригодится.

«К чему это?» — подумал моряк, но не решился задать вопрос вслух.

Колонисты позавтракали с таким аппетитом, что остатки дичи и миндаля были целиком уничтожены. Но Пенкроф нисколько не был обеспокоен этим, зная, что можно будет пополнить запасы провизии по пути.

Сайрус Смит предложил своим спутникам возвратиться в Камин другой дорогой. Он хотел вблизи осмотреть озеро Гранта, так эффектно окаймленное зеленью.

Колонисты стали спускаться по склону горы, по которому стекал питающий озеро ручеек. Говоря об острове, они называли его части только что придуманными собственными именами. Герберт — по молодости, Пенкроф — по свойственной ему восторженности — все время упражнялись в этом.

— Не правда ли, Герберт, — говорил моряк, — теперь-то уж невозможно заблудиться: как бы мы ни шли — через озеро Гранта или через леса Дальнего Запада, — мы непременно выйдем к плоскогорью Дальнего вида, а тем самым и к бухте Союза.

Колонисты условились не слишком отдаляться друг от друга. Несомненно, на острове водились и опасные хищники, поэтому следовало соблюдать осторожность. Пенкроф, Герберт и Наб почти все время шли впереди, сопровождаемые Топом, обыскивавшим каждый встречный куст. Гедеон Спилет и инженер шли рядом.

Сайрус Смит всю дорогу молчал; он часто отходил в сторону, чтобы подобрать то кусочек минерала, то ветку растения. Все это он молча опускал в карман.

— Какого чорта ради собирает он всю эту дрянь? — шептал Пенкроф. — Сколько я ни смотрю, я не вижу ничего такого, за чем стоило бы наклониться…

Около десяти часов утра маленький отряд спустился к первым отрогам горы Франклина. Кругом росли только редкие кусты и деревья. Отряд вступил теперь на обширную лужайку, не менее мили в поперечнике, тянущуюся до опушки леса. Почва под ногами была желто-коричневая, пережженная. Однако следов лавы, часто встречающихся в северной части острова, здесь не было заметно.

Сайрус Смит надеялся уже беспрепятственно достигнуть ручейка, который, по его мнению, должен был находиться под деревьями на краю лужайки, как вдруг он увидел, что шедший впереди Герберт поспешно возвращается, а Наб и Пенкроф притаились за скалами.

— Что случилось, дружок? — спросил инженер у юноши.

— Мы заметили дымок, — ответил тот, — в ста шагах отсюда, среди скал.

— Значит, здесь есть люди! — воскликнул журналист.

— Не надо показываться им на глаза, — сказал Сайрус Смит, — пока мы не узнаем, с кем имеем дело. Я скорее боюсь, чем желаю встречи с туземцами. Где Топ?

— Топ впереди.

— И он не лает? Странно! Надо его позвать.

Инженер и журналист присоединились к своим спутникам и спрятались за скалами. Осторожно выглянув, они сразу заметили столбик ярко-желтого дыма, поднимавшегося в небо невдалеке.

Топ, услышав легкий свист хозяина, тотчас же прибежал. Сделав своим товарищам знак не трогаться с места, инженер тихо исчез среди скал.

Колонисты с тревогой ждали исхода его разведки, как вдруг до них донесся громкий голос инженера, который звал их. Они немедленно присоединились к нему. Резкий и неприятный запах ударил им в нос. По этому запаху инженер догадался об источнике замеченного дыма.

— Этот огонь, вернее, этот дым, — весело сказал он, — рожден самой природой. Здесь где-то есть серный источник, в котором мы, в случае нужды, отлично сможем лечить ларингиты[15].

— Как жалко, — воскликнул Пенкроф, — что я не простужен!

Подойдя к месту, из которого выходил дым, они увидели бьющий из скалы ключ. Вода его издавала характерный запах сероводорода.

Погрузив руку в воду, инженер отметил ее густоту и маслянистость. На вкус вода была чуть сладковатой. Температура ее равнялась примерно 95° по Фаренгейту (35° по Цельсию).

Герберт поинтересовался, каким образом инженер определил температуру.

— Это очень просто, дружок. Погрузив руку в воду, я не ощутил ни жара, ни холода. Следовательно, вода нагрета до температуры человеческого тела, то есть до тридцати пяти — тридцати шести градусов по Цельсию.

Не нуждаясь в целебных свойствах серной воды, колонисты продолжали свой путь к уже близкой опушке леса.

Как и предполагал Сайрус Смит, под первыми деревьями леса они наткнулись на ручеек, кативший свои прозрачные воды среди крутых берегов, красная окраска которых говорила о насыщенности почвы окисью железа.

Цвет почвы дал колонистам повод назвать ручеек «Красным». Воды ручейка оказались пресными. Следовательно, воды питаемого им озера должны быть годными для питья; таким образом, если бы удалось разыскать здесь пещеру, мало-мальски более удобную для жилья, чем Камин, у озера можно было бы поселиться.

Окружающая колонистов растительность принадлежала к видам, распространенным в умеренной зоне Австралии и Тасмании. Хвойных деревьев, обильно растущих в уже осмотренной ими части острова, здесь не было. Деревья еще не потеряли своей листвы, хотя в Южном полушарии апрель является осенним месяцем и соответствует октябрю в Северном. Это были преимущественно казуарины. Группа австралийских кедров высилась посреди полянки, покрытой высокой травой. Но кокосовой пальмы, в изобилии растущей на других островах Тихого океана, здесь не было. Очевидно, широта острова была ниже зоны распространения пальм.

— Как жалко, что здесь нет пальмы, этого полезного дерева с такими вкусными плодами! — сказал Герберт.

По редким веткам казуаринов порхали сотни птиц, быстрый полет которых не давал возможности юному натуралисту Герберту распознать их породу. Все это птичье население верещало, свистело, каркало, наполняя воздух оглушительным шумом.

Внезапно из соседней чащи послышался особенно резкий и нестройный хор голосов. Колонисты услышали пение птиц, рычание зверей и какое-то бормотание, как будто напоминающее говор туземцев. Наб и Герберт, забыв об осторожности, бросились в чащу на звуки голосов.

К счастью, там оказались не туземцы и не хищные животные, а только с полдюжины фазанов-пересмешников. Несколько ловких ударов палки прекратили концерт и одновременно доставили колонистам вкусное жаркое на обед.

В чаще Герберт заметил поразительно красивых голубей, крылья которых имели бронзовый отлив. У некоторых были ярко окрашенные хохолки, у других — зеленые плюмажи. Однако попытки Герберта поймать хоть одну из этих птиц не увенчались успехом. Будь у колонистов ружье, один выстрел дробью уложил бы десятки птиц. Но вместо ружья им приходилось пользоваться камнями и палками, а применение этих первобытных видов оружия требует огромной ловкости и длительных упражнений.

Колонисты особенно остро почувствовали недостаточность своего вооружения, когда увидели впереди стадо четвероногих, передвигавшихся огромными скачками. Большие животные прыгали так высоко и с такой легкостью, что казались окрыленными.

Стадо промелькнуло перед глазами колонистов и в мгновение ока скрылось из виду.

— Это кенгуру! — воскликнул Герберт.

— А они съедобны? — спросил Пенкроф.

— Филе кенгуру, зажаренное на вертеле, — ответил Гедеон Спилет, — удивительно вкусно…

Не успел еще журналист закончить фразы, как Пенкроф, а за ним Наб и Герберт кинулись по следам кенгуру. Тщетно Сайрус Смит звал их обратно. Ярые охотники пустились преследовать этих животных, подпрыгивающих с упругостью мячика. После пяти минут бега преследователи выбились из сил, а стадо исчезло в зарослях. Собаке посчастливилось не больше, чем людям.

— Мистер Смит, — сказал, возвратившись, Пенкроф, — вы видите, как необходимы нам ружья! Можете ли вы изготовить их?

— Посмотрим… — ответил инженер. — Но сначала мы изготовим луки и стрелы. Я не сомневаюсь, что скоро вы будете так же искусно управляться с ними, как прирожденные австралийцы.

— Луки, стрелы! — с презрительной усмешкой возразил Пенкроф. — Это детские игрушки!

— Не привередничайте, друг мой, — сказал журналист. — Луки со стрелами в течение тысячелетий заливали мир кровью. Порох изобрели недавно, а война, к несчастью, так же стара, как род человеческий.

— Вы снова правы, мистер Спилет, — сознался моряк. — Я всегда сначала намелю вздор, а потом раскаиваюсь… Не сердитесь на меня!

Герберт, страстный естествоиспытатель, перевел разговор на кенгуру:

— Стадо, которое мы встретили, не так-то легко взять голыми руками. Это гигантские кенгуру с густой серой шерстью. Сколько я помню, есть еще черные и красные кенгуру, горные кенгуру и, наконец, кенгуру-крысы. Всего существует не менее дюжины разновидностей кенгуру.

— Герберт, — важно сказал моряк, — для меня существует только одна разновидность — «кенгуру на вертеле»! И как раз ее-то у нас не будет сегодня вечером!

Колонисты не могли не рассмеяться, услышав классификацию Пенкрофа. Впрочем, старый моряк и не думал шутить. Он искренне был огорчен тем, что весь обед будет состоять из одних горных фазанов. Но судьба оказалась милостивой к нему.

Топ, отлично понимавший, что его обед под угрозой, рыскал по сторонам с энергией, подстегиваемой голодом. Весьма возможно, что попадись ему в зубы какая-нибудь дичь, он и не подумал бы поделиться ею с охотниками. Но Наб не спускал с него глаз.

Около трех часов пополудни Топ исчез в кустарнике. Вскоре его глухое рычание сигнализировало колонистам, что он натолкнулся на какую-то дичь. Наб кинулся вслед за ним и нашел его пожирающим какое-то животное. Опоздай Наб на десять секунд, и невозможно было бы уже установить, что заполевал Топ, — с такой быстротой добыча исчезала в желудке собаки. Впрочем, Топу посчастливилось напасть на целый выводок грызунов, и два из них, удавленные им, лежали тут же на земле.

Наб с торжеством вернулся к своим товарищам, держа в каждой руке по грызуну размером с доброго зайца. Это были агути, несколько бо́льшего размера, чем их тропические сородичи. Их жесткая, густая шерсть блестела на солнце.

— Ура! — крикнул Пенкроф. — Да здравствует жаркое! Теперь можно и домой!

Колонисты продолжали прерванный на мгновение путь. Они шли вниз по течению Красного ручья, катившего свои прозрачные воды под густой сенью казуаринов, банксий и гигантских камедных деревьев. Мало-помалу ложе ручья стало расширяться. Сайрус Смит решил, что это указывает на близость устья. Действительно, как только кончилась лесная чаща, тотчас же стало видимым озеро Гранта.

Исследователи вышли на западный берег озера. Местность была поразительно красивой. Зеркальная гладь воды занимала поверхность в двести гектаров; берег озера, тянущийся миль на семь, был сплошь покрыт густой растительностью.

На востоке сквозь живописно приподнятый зеленый занавес на горизонте сверкал океан. На севере озеро вдавалось в землю полукругом, тогда как южный берег его был заострен. Множество водяных птиц гнездилось на берегах озера.

Зимородки парами важно и неподвижно сидели на скалах, уставившись в воду. Выследив проплывающую мимо рыбу, они внезапно вытягивали шею, наклонялись вперед так, что клюв их принимал почти вертикальное направление, и вдруг камнем падали в воду, чтобы сейчас же возвратиться на поверхность с рыбой в клюве.

Вода в озере была прозрачной и пресной. Судя по концентрическим кругам, местами появлявшимся на его поверхности, озеро изобиловало рыбой.

— Озеро поразительно живописно! — сказал Гедеон Спилет. — Как приятно было бы поселиться здесь!

— Мы и поселимся тут, — ответил Сайрус Смит.

Желая кратчайшей дорогой возвратиться в Камин, колонисты направились к южному берегу озера, с трудом продираясь сквозь чащу зарослей. Около двух миль они шли до плоскогорья Дальнего вида. Отсюда прямая дорога вела к изгибу реки Благодарности, от которого до Камина было не больше полумили. Но инженеру хотелось узнать, через какой водосток уходит из озера избыточная вода, приносимая Красным ручьем; поэтому маленький отряд пошел вдоль опушки леса, по направлению к северу. Можно было предположить, что этот водосток проложил себе путь в граните.

Озеро, судя по всему, было просто-напросто гигантской котловиной, понемногу наполнявшейся водой из Красного ручья. Следовательно, избыток воды, поставляемой ручьем, должен был где-то и как-то изливаться в море.

Инженеру нужно было найти это место, чтобы посмотреть, не может ли быть использована сила падения воды. Однако, пройдя больше мили, исследователи не нашли никакого водостока.

Было уже начало пятого часа пополудни. Голод заставил колонистов прекратить разведку. Спустившись к левому берегу реки Благодарности, они вернулись в Камин.

Куски жареного агути, быстро приготовленные Набом и Пенкрофом, были признаны всеми великолепным кушаньем. После обеда, когда колонисты собрались лечь спать, Сайрус Смит позвал их и, вынув из кармана собранные им по пути образцы пород, коротко сказал:

— Друзья мои, это — железная руда, это — пирит[16], это — глина, это — известь, это — каменный уголь. Все это нам дает природа. Нам остается использовать ее дары.

Глава тринадцатая _{Ножи. — Изготовление луков и стрел. — Кирпичный завод. — Печь для обжига глины. — Кухонная посуда. — Полынь. — Южный Крест. — Важное астрономическое наблюдение.}

— С чего же мы начнем, мистер Смит? — обратился на следующее утро моряк к инженеру.

— С самого начала, — ответил Сайрус Смит.

И действительно, колонистам надо было начинать все с самого начала. У них не было ни одного инструмента, даже самого простейшего, а нуждались они абсолютно во всем. Это все нужно было создать в кратчайший срок. Правда, они располагали опытом, накопленным человечеством, и им ничего не нужно было изобретать, но зато изготовлять нужно было бессчетное множество предметов. Нужные колонистам железо и сталь пока были рудой, кухонная посуда — сырой глиной, белье и одежда — волокнистыми растениями. Но колонисты были мужчинами в лучшем смысле этого слова. Сайрус Смит нигде не нашел бы себе лучших, более преданных и более прилежных помощников.

«Началом», о котором говорил Сайрус Смит, должно было послужить сооружение печи для обжига глины.

— Зачем нам эта печь? — спросил Пенкроф.

— Чтобы изготовить глиняную посуду, — ответил Сайрус Смит.

— А из чего мы сделаем печь?

— Из кирпичей.

— А кирпичи?

— Из глины. В дорогу, друзья! Чтобы напрасно не таскать тяжестей, мы построим мастерскую на месте залегания глины. Наб доставит нам провизию, а огня для варки будет больше чем достаточно.

— Конечно, — сказал журналист. — Но вот вопрос: что, если нам нечего будет варить? Ведь оружия-то у нас нет никакого!..

— Ах, если бы у нас был хоть нож… — вздохнул моряк.

— Что было бы тогда? — спросил Сайрус Смит.

— Я бы быстро сделал лук и стрелы, и провизии бы у нас было хоть отбавляй.

— Да, нож… острое лезвие… — размышлял вслух инженер.

В эту минуту взор его упал на Топа, носившегося взад и вперед по берегу.

— Топ, сюда! — крикнул он.

Собака немедленно подбежала. Инженер снял с нее ошейник и, переломив его пополам, сказал:

— Вот вам два ножа, Пенкроф!

Моряк ответил ему двойным криком «ура». Ошейник Топа был сделан из тонкой пластинки отличной стали. Чтобы превратить эту пластинку в нож, достаточно было хорошенько отточить ее. Точильных камней на берегу было сколько угодно. Через два часа колонисты располагали уже двумя великолепными лезвиями на крепких деревянных ручках.

Эти первые орудия были встречены настоящей овацией. Это была большая и — что самое главное — своевременная победа.

Сайрус Смит дал сигнал тронуться в путь. Он намеревался возвратиться к западному берегу озера Гранта, где вчера нашел глину.

Поднявшись по течению реки Благодарности к плоскогорью Дальнего вида, колонисты пересекли его и, пройдя пять миль, подошли к поляне, расположенной в двухстах шагах от озера Гранта.

По дороге Герберт увидел дерево, из ветвей которого южноамериканские индейцы изготовляют луки. Колонисты срезали несколько длинных прямых ветвей и обстругали их так, чтобы середина была потолще, а концы потоньше. Оставалось теперь только найти тетиву. Вскоре нашлось растение из семейства мальвовых, волокна которого обладают крепостью сухожилий.

Пенкроф быстро изготовил великолепные луки, которым не хватало теперь только стрел. Самые стрелы можно было изготовить из веток без сучков и искривлений. Но недоставало наконечников, которые должны быть твердыми, как железо. Впрочем, Пенкрофа это не беспокоило: сделав свою часть работы, он верил в то, что случай и Сайрус Смит довершат остальное.

Колонисты подошли к залежам глины. Она вполне годилась для выделки кирпичей. Операция предстояла несложная: нужно было обезжирить глину песком, вылепить кирпичи и обжечь их на огне.

Обычно кирпичи выделываются в специальных формах, но инженеру пришлось довольствоваться ручной лепкой.

Весь этот день и часть следующего были потрачены на это. Глину увлажняли, месили ногами и руками, а затем нарезали одинаковыми кусками.

Один опытный рабочий может в течение двенадцатичасового рабочего дня сделать вручную до десяти тысяч кирпичей.

Пять кирпичников с острова Линкольна, работая не покладая рук, за двое суток вылепили едва пять тысяч кирпичей.

Сырые кирпичи были уложены рядами для просушки; только после нее, то есть через три-четыре дня, можно было приступить к обжигу.

Пользуясь свободным днем, Сайрус Смит решил 2 апреля произвести определение местонахождения острова.

Накануне он точно заметил момент захода солнца за горизонт и, сделав поправку на рефракцию лучей[17], записал его. Утром 2 апреля он так же точно отметил момент восхода солнца. Оказалось, что между заходом и восходом прошло 11 часов 36 минут. Следовательно, ровно в 6 часов 12 минут после восхода солнце пройдет через меридиан, и место, которое оно будет занимать на небе, — это север[18]. Ровно в 6 часов 12 минут после восхода солнца Сайрус Смит установил направление севера и, отметив два дерева, лежавших на одной прямой с меридианом, получил таким образом для дальнейших наблюдений постоянную меридиональную линию.

В ожидании момента, когда можно будет приступить к обжигу кирпичей, колонисты заготовили горючее. Они срезали все нижние ветви деревьев, стоящих на опушке леса, и собрали весь валежник. Попутно они понемногу охотились.

Колонисты имели уже к этому времени до дюжины стрел с острыми наконечниками. Последними они были обязаны Топу. Верный пес притащил однажды дикобраза. Мясо его негодно в пищу, но иглы, которыми усеяна его шкура, были драгоценнейшей находкой для колонистов. Они тотчас же были укреплены на концах стрел, к противоположным концам которых, для верности прицела, Пенкроф приладил перья какаду.

Журналист и Герберт вскоре сделались искуснейшими лучниками. Благодаря этому кладовая Камина постоянно была переполнена запасами всевозможной дичи, убитой главным образом в лесу на левом берегу реки Благодарности. Этот лес, в память о первой неудачной охоте на якамару, колонисты назвали «лесом Якамары».

Дичь обычно ели свежую, и только окорока водосвинок заготовлялись впрок. Их коптили в дыму сырых дров. Пища была вкусной и сытной, но все же колонистам надоели жаркие. Они мечтали о супе.

Но эта мечта могла осуществиться только тогда, когда в их распоряжении будут горшки. А для того чтобы изготовить горшки, нужно было сначала сложить печь.

Во время экскурсий колонисты несколько раз натыкались на следы каких-то крупных животных.

Сайрус Смит приказал всем соблюдать величайшую осторожность, так как предполагал, что это следы хищников. И действительно, однажды Гедеон Спилет и Герберт увидели животное, напоминающее по внешности ягуара. Хищник, к счастью, не тронул их, не то дело могло бы кончиться плохо.

Пенкроф и Гедеон Спилет поклялись друг другу, как только у них будет серьезное оружие, то есть одно из тех ружей, которых так настойчиво добивался Пенкроф, объявить хищникам войну не на жизнь, а на смерть, и очистить от них остров.

Колонисты не тратили напрасно времени на оборудование Камина, так как Сайрус Смит решил подыскать лучшее или, в крайнем случае, построить новое жилище. Они довольствовались тем, что сделали мягкие подстилки из свежего мха; на этих примитивных постелях усталые труженики отлично спали.

6 апреля, на рассвете, инженер и его спутники собрались на полянке, где сохли кирпичи. Естественно, что обжиг должен был происходить не в печах, а на открытом воздухе. Кирпичи, сложенные в кучу, образовали нечто вроде печи, которая сама себя обжигала.

Валежник в аккуратных связках был окружен несколькими рядами подсохших кирпичей, образовавших высокий куб. В этом кубе были оставлены отдушины для воздуха. Работа эта продолжалась целый день, и только в сумерках Пенкроф зажег костер.

Всю ночь колонисты не ложились спать, поддерживая жаркий огонь в кубе. Обжиг продолжался сорок восемь часов и удался на славу. Покамест дымящаяся масса кирпичей остывала, Наб и Пенкроф, по указанию Сайруса Смита, успели натаскать целую кучу обломков известкового шпата, во множестве разбросанных на северном берегу озера. Прокаленный на огне шпат давал чистую негашеную известь; эту известь смешали с песком, чтобы уменьшить оседание массы, и получился отличный известковый раствор.

9 апреля в распоряжении инженера Смита было достаточное количество известкового раствора и кирпичей для приведения в исполнение его планов.

Не теряя ни минуты времени, колонисты приступили к закладке печи для обжигания глиняной посуды и спустя пять дней готовую печь уже загрузили каменным углем, который инженер нашел на поверхности земли возле устья Красного ручья.

Вскоре печь весело задымилась. Поляна превратилась в фабрику, и восторженный Пенкроф, кажется, искренне верил, что его печь в состоянии выпускать любые изделия современной промышленности. Пока же колонисты довольствовались тем, что изготовили несколько горшков, грубых, но годных для варки пищи. Исходным материалом послужила та же глина, к которой Сайрус Смит велел прибавить немного извести и кварца. Получившаяся смесь, известная под названием гончарной глины, пошла на выделку тарелок, кружек, кувшинов и т. п.

Эти неуклюжие предметы, однако, великолепно служили своей цели, ничуть не хуже, чем сделанные из самого драгоценного каолина.

Пенкроф, узнав, что эта глина называется также «трубочной», смастерил себе несколько неуклюжих трубок. Впрочем, сам он находил их восхитительными. К сожалению, табака не было, и это было большим лишением для моряка.

— Но табак будет, так же как и все остальное! — повторял он в порыве безграничного доверия к инженеру.

Гончарные работы затянулись до 15 апреля, хотя колонисты даром времени не теряли.

Став гончарами, они только этой работой и занимались. Если бы Сайрус Смит приказал им заниматься кузнечной работой, они все стали бы такими же добросовестными кузнецами.

Вечером 15 апреля они возвратились в Камин и перенесли туда все свои изделия. Печь загасили до новой надобности. Возвращение было отмечено удачной находкой растения из рода полынных, могущего заменить трут. Приготовленное надлежащим образом, то есть прокипяченное в азотной кислоте, это растение воспламеняется от первой искры. Собрав несколько пучков, инженер протянул их моряку со словами:

— Возьмите, Пенкроф, это растение пригодится вам. Пенкроф внимательно осмотрел покрытые длинным шелковистым пухом стебли.

— Что это такое, мистер Смит? — спросил он. — Неужели табак?

— Нет, — улыбнулся Сайрус Смит, — для ученых это китайский чернобыльник. Для нас же с вами — это трут.

Действительно, из чернобыльника получился отличный трут, когда инженер высушил и смешал его с азотнокислым калием — иначе говоря, селитрой, которая в изобилии встречалась во многих местах на острове.

В этот вечер колонисты, собравшиеся в центральной комнате Камина, впервые поужинали по-настоящему.

Наб приготовил суп из агути, ветчину из ноги водосвинки о гарниром из вареных корневищ растения, которое Герберт называл «caladium macrorhizum». Это растение, растущее как трава в умеренном поясе, под тропиками растет как дерево. Корневища оказались очень питательными и по вкусу напоминали продукт, продающийся в английских гастрономических магазинах под названием «портландское саго». До известной степени эти корневища могли заменить хлеб, отсутствие которого сильно ощущали колонисты острова Линкольна.

После ужина Сайрус Смит и его товарищи вышли на берег подышать свежим воздухом перед сном. Было около восьми часов. Ночь обещала быть великолепной. Луна еще не всходила, но горизонт уже серебрился теми нежными и бледными тонами, которые можно было бы назвать лунной зарей. В зените струили яркий свет великолепные приполярные созвездия и среди них Южный Крест, которым инженер любовался несколькими днями раньше с горы Франклина.

Сайрус Смит в течение нескольких минут не отрывал глаз от этого созвездия, состоявшего из двух звезд первой величины в основании и у вершины, звезды второй величины слева и звезды третьей величины справа.

Неожиданно он обратился к Герберту:

— Скажи, дружок, сегодня, кажется, пятнадцатое апреля?

— Да, мистер Смит, — ответил юноша.

— В таком случае завтра один из тех четырех дней в году, когда среднее время совпадает с солнечным. Иными словами, дитя мое, завтра солнце пройдет через меридиан ровно в полдень. Если погода будет хорошая, я думаю, что мне удастся с достаточной точностью установить долготу острова.

— Без инструментов? Без секстанта? — удивился Герберт.

— Да, — сказал инженер. — А теперь, пользуясь безоблачным небом, попробуем сегодня же определить широту острова по высоте склонения Южного Креста над горизонтом. Вы понимаете, друзья мои, что, прежде чем всерьез устраиваться здесь на жительство, недостаточно убедиться в том, что эта земля — остров, нужно с возможной точностью установить, на каком расстоянии находится этот остров от Америки, Австралии и от главных тихоокеанских архипелагов.

— В самом деле, — согласился журналист. — Может быть, целесообразно построить не дом, а корабль — ведь вполне возможно, что мы находимся всего в какой-нибудь сотне миль от обитаемой земли.

— Поэтому-то я и хочу определить сегодня широту, а завтра в полдень долготу острова Линкольна.

Если бы у инженера имелся секстант — аппарат, позволяющий с большой точностью измерять угловые расстояния между предметами, — это вычисление не представило бы никаких трудностей: ночью по высоте Южного Креста над горизонтом, днем по прохождению солнца через зенит инженер получил бы координаты острова[19]. Но в том-то и заключалась главная трудность, что прибора не было и его нужно было чем-то заменить.

Сайрус Смит вернулся в Камин. При свете очага он выстругал две плоские линейки и соединил их концами так, что они могли сдвигаться и раздвигаться, как циркуль. Вместо гвоздя линейки были соединены шипом акации, найденным в валежнике.

С этим «астрономическим прибором» в руках инженер возвратился на берег. Но так как высоту склонения звезды необходимо измерять при резко очерченной линии горизонта, Сайрус Смит решил наблюдение произвести с плоскогорья Дальнего вида и затем, вычисляя результат, учесть его высоту над уровнем моря.

Эту высоту он намеревался измерить при помощи очень простого приема, известного из начального курса геометрии.

Все колонисты последовали за инженером на плоскогорье Дальнего вида. Там он выбрал место на краю гранитной стены, откуда открывался вид на горизонт — от мыса Когтя до самой южной точки острова — мыса Рептилии.

На юге линия горизонта, освещенная снизу лучами еще не взошедшей луны, резко выделялась на темном фоне моря и поэтому могла быть «взята» прибором Сайруса Смита с полной точностью.

В это время созвездие Южного Креста представлялось наблюдателю в опрокинутом виде, и его альфа, ближайшая к полюсу, находилась в основании созвездия.

Южный Крест отстоит от Южного полюса несколько дальше, чем Полярная звезда от Северного. Альфа созвездия удалена от него почти на 27°. Сайрус Смит это знал и должен был сделать соответствующую поправку при вычислениях. Для того чтобы упростить наблюдение, он производил его в момент прохождения звезды через нижний меридиан.

Сайрус Смит направил одну ножку своего деревянного циркуля на горизонт, а другую на альфу Южного Креста. Угол между линейками давал высоту склонения звезды над горизонтом. Для того чтобы не сдвинуть случайно линеек, он закрепил их при помощи поперечной планки, прибитой шипами акации.

Теперь оставалось только измерить полученный угол и внести поправку на высоту наблюдательного пункта над уровнем моря. Полученная таким вычислением величина угла укажет высоту альфы Южного Креста, то есть полюса, над горизонтом и тем самым определит широту местности, ибо широта данной местности есть не что иное, как высота полюса мира над ее горизонтом.

Вычисления были отложены на следующее утро, и в девять часов вечера все колонисты уже спали глубоким сном.

Глава четырнадцатая _{Высота гранитной стены. — Практическое приложение теоремы о подобии треугольников. — Экскурсия на север. — Устричная отмель. — Планы на будущее. — Прохождение солнца через меридиан. — Широта и долгота острова Линкольна.}

Утро следующего дня, 16 апреля, колонисты, вставшие на заре, использовали для стирки белья и чистки одежды. Инженер обещал приготовить мыло, как только найдет необходимое сырье — соду или поташ, жир или растительное масло. Разрешение важнейшего вопроса об одежде откладывалось до более благоприятного времени. К счастью, платье колонистов было достаточно прочным и могло выдержать еще, по крайней мере, шесть месяцев. Однако все планы на будущее зависели от местонахождения острова и его отдаленности от обитаемых земель. Этот вопрос должен был решиться не позже полдня, если погода будет благоприятствовать.

Солнце поднялось на безоблачном небе. Все предвещало великолепный день, один из тех ясных осенних дней, которыми природа как будто прощается с летом.

Прежде всего инженер должен был дополнить вчерашние наблюдения, определив высоту гранитной стены над уровнем моря.

— Вам, верно, понадобится такой же, как вчера, угломерный инструмент? — спросил инженера Герберт.

— Нет, дитя мое. Мы сделаем это иначе, но с такой же точностью.

Любознательный Герберт последовал за инженером на берег океана, в то время как Пенкроф, Наб и Гедеон Спилет продолжали заниматься своим делом.

Сайрус Смит раздобыл тонкую прямую жердь и вымерил ее длину по своему росту, который был ему известен с точностью до одного миллиметра. В жерди оказалось ровно двенадцать футов. Герберт по указанию инженера изготовил отвес, то есть, попросту говоря, привязал камень к концу длинной лианы.

В двадцати шагах от полосы прибоя и примерно в пятистах шагах от отвесной гранитной стены Сайрус Смит воткнул жердь на два фута в песок и при помощи этого примитивного отвеса установил ее строго перпендикулярно к линии горизонта.

Затем он лег на песок и отполз назад на такое расстояние, чтобы глаз его мог одновременно видеть самый кончик шеста и гребень гранитной стены.

Найденную таким образом точку он отметил на песке камнем.

Поднявшись затем с песка, он сказал Герберту:

— Помнишь ли ты геометрию?

— Немного помню, мистер Смит, — скромно ответил Герберт.

— Помнишь ли ты свойства двух подобных треугольников?

— Да. Их соответственные стороны пропорциональны.

— Так вот, дитя мое, я только что построил два подобных треугольника. Оба они прямоугольны. Меньший имеет катетами расстояние от камешка до жерди и высоту жерди; гипотенузой же ему служит луч моего зрения. Большему катетами служат расстояние от гранитной стены до того же камешка и искомая высота гранитной стены. Гипотенузой же, как и для меньшего, служит луч моего зрения, то есть продолжение первой гипотенузы.

— Ах, мистер Смит, я понял! — воскликнул Герберт. — Как расстояние от камешка до жерди пропорционально расстоянию от камешка до стены, так высота жерди пропорциональна высоте стены! Верно?

— Верно, Герберт, — ответил инженер. — Поэтому, измерив точно первые два расстояния и зная высоту жерди, мы можем вычислить по тройному правилу высоту гранитной стены так же точно, как если бы мы измерили ее в натуре.

Оба горизонтальных катета были вымерены той же жердью, выступавшей из песка ровно на десять футов.

Первый катет — от камешка до места, где стояла жердь, — равнялся пятнадцати футам. Второй — расстояние от камешка до стены — равнялся пятистам футам.

Сделав измерения, инженер и юноша вернулись в Камин.

Там Сайрус Смит острой ракушкой начертил на песке следующую пропорцию:

то есть высота гранитной стены равнялась тремстам тридцати трем футам с третью.

Затем Сайрус Смит взял изготовленный им накануне угломер, линейки которого, закрепленные поперечной планкой, давали угол склонения альфы Южного Креста над горизонтом. Этот угол инженер старательно вымерил при помощи круга, поделенного на триста шестьдесят равных частей. Угол равнялся 10°. Следовательно, общее угловое расстояние между полюсом и горизонтом, с учетом 27°, отделяющих альфу Южного Креста от полюса, и с поправкой на высоту наблюдательного пункта над уровнем моря, равнялось примерно 37°. Сайрус Смит объявил, что остров Линкольна лежит на 37° южной широты или, принимая поправку в 5° на несовершенство его «астрономических приборов», между 35 и 40° южной широты.

Теперь оставалось вычислить долготу острова. Этим вычислением инженер намеревался заняться в тот же день в двенадцать часов, то есть в ту минуту, когда солнце проходит через меридиан.

Колонисты решили посвятить этот день прогулке, вернее, исследованию части острова, находящейся между северным берегом озера и заливом Акулы, а если время позволит, то дойти и до оконечности мыса Северной челюсти.

Завтракать предполагалось в дюнах, и возвращение домой намечалось на поздний вечер.

В половине девятого утра маленький отряд уже шел по берегу пролива.

На противоположном берегу пролива, на островке, по песку ползали какие-то крупные животные, по-видимому тюлени. Тюлени не употребляются в пищу, так как мясо их отвратительно на вкус, но Сайрус Смит почему-то внимательно разглядывал их и, ничего не объясняя, заявил своим спутникам, что вскоре им придется посетить этот островок.

Побережье пролива было усеяно бесчисленными ракушками, многие из которых привели бы в восторг естествоиспытателей. Но и колонисты нашли здесь нечто очень полезное для себя. Наб неожиданно обнаружил обширную устричную отмель, обнаженную отливом.

— Наб — молодчина! — воскликнул Пенкроф, разглядывая отмель.

— Действительно, это счастливая находка, — сказал Гедеон Спилет. — Если правда, что каждая устрица ежегодно приносит от пятидесяти до шестидесяти тысяч икринок, то у нас здесь будет неисчерпаемый запас устриц.

— Я слышал, что устрицы не питательны, — сказал Герберт.

— Это верно, — согласился Сайрус Смит. — В устрицах очень мало азотистых веществ, и человеку, питающемуся исключительно устрицами, пришлось бы ежедневно съедать их пятнадцать-шестнадцать дюжин.

— Что же, — вмешался в разговор Пенкроф, — это не беда. Мы могли бы ежедневно съедать по сотне дюжин каждый и все-таки не истощили бы запаса. Не взять ли нам несколько дюжин устриц на завтрак?

И, не ожидая ответа на свое предложение — он был совершенно уверен, что возражений не будет, — моряк при помощи Наба собрал изрядное количество этих моллюсков. Их сложили в сетку из стеблей гибиска, сплетенную Набом, в которой уже хранился кое-какой запас провизии для завтрака. Затем колонисты снова зашагали между дюнами и открытым морем.

Время от времени Сайрус Смит смотрел на часы: он боялся опоздать с подготовкой наблюдения прохождения солнца через меридиан, которое должно было произойти ровно в полдень.

Вся эта часть острова, до мыса Южной челюсти, была совершенно бесплодна. Песок, ракушки и куски окаменевшей лавы — вот и все, что было видно. Только чайки, альбатросы и дикие утки посещали этот унылый берег; на последних Пенкроф поглядывал с жадностью, даже пробовал сбить их стрелой, но неудачно — утки все время носились в воздухе, не садясь, а стрелять влет моряк еще не научился.

— Видите, мистер Смит, — не преминул сказать Пенкроф, — до тех пор, пока у нас не будет одного-двух ружей, мы не сможем по-настоящему охотиться.

— Вы правы, Пенкроф, — ответил ему журналист. — Впрочем, все зависит от вас самого. Достаньте железо для ствола, сталь для курка, селитру, уголь и серу для пороха, ртуть и азотную кислоту для пистолетов и, наконец, свинец для пуль — и Сайрус Смит сделает нам великолепные ружья!

— О, нет, — возразил инженер, — все эти материалы, вероятно, имеются на острове, но ведь огнестрельное оружие — вещь тонкая, и для его изготовления нужны очень сложные приборы. Впрочем, посмотрим, может быть, позже и удастся что-либо сделать.

— Зачем только мы выбросили за борт гондолы все оружие и все инструменты, вплоть до перочинного ножа! — с грустью воскликнул моряк.

— Ты забываешь, Пенкроф, — ответил ему Герберт, — что не выбрось мы всего этого за борт, шар выбросил бы нас самих в море.

— Ты прав, мой мальчик, — сказал моряк, — я упустил это из виду. — И, по ассоциации вспомнив о воздушном шаре, он добавил: — Воображаю, как удивились Джонатан Форстер и его спутники, когда наутро нашли пустую площадь и убедились, что шар улетел!

— Лично меня меньше всего беспокоит, что они могли подумать, — заметил журналист.

— Однако все-таки эта идея пришла в голову мне, — не без гордости сказал моряк.

— Поистине гениальная идея, Пенкроф, — рассмеялся журналист, — ведь ей мы обязаны своим пребыванием здесь.

— Я предпочитаю находиться здесь, чем быть в лапах у южан! — воскликнул моряк. — Особенно с тех пор, как мистер Смит с нами…

— Да и я тоже, — примирительно сказал Гедеон Спилет. — Чего нам, собственно говоря, недостает? Ничего!

— Или, вернее, — всего! — моряк расхохотался так, что задрожали его широкие плечи. — Но я уверен, что рано или поздно мы найдем способ выбраться отсюда.

— Может быть, даже раньше, чем вы думаете, друзья мои, — сказал инженер. — Возможно, что остров Линкольна находится на недалеком расстоянии от какого-нибудь населенного архипелага или от материка. Через час мы это будем знать. У нас нет карты, но я храню в памяти отчетливое воспоминание о контурах южной части Тихого океана. Широта острова, которую я определил вчера, говорит, что остров Линкольна лежит на одной параллели с Новой Зеландией на западе и с Чили на востоке. Но расстояние между этими землями достигает почти шести тысяч миль. Нужно узнать, где именно между этими землями расположен наш остров. Ответ на этот вопрос, надеюсь, с достаточной точностью даст определение его долготы.

— Скажите, мистер Смит, не правда ли, ближе всего к нам по широте расположен архипелаг Паумоту? — спросил Герберт.

— Да, — ответил инженер, — но нас все-таки отделяет от него не меньше тысячи двухсот миль.

— А там? — показывая на юг, спросил Наб, с величайшим вниманием прислушивавшийся к разговору.

— Там ничего нет, — ответил Пенкроф.

— Да, действительно, — подтвердил инженер.

— Скажите, Сайрус, — спросил Гедеон Спилет, — а что, если остров Линкольна находится всего в двухстах-трехстах милях от Новой Зеландии или Чили?

— Что же, в таком случае, вместо того чтобы строить дом, мы построим корабль, и капитан Пенкроф будет командовать им!

— Что же, мистер Смит, — воскликнул моряк, — я с величайшим удовольствием стану капитаном, как только вы построите посудину, способную держаться на воде!

— Построим, если понадобится, — сказал инженер.

Пока эти отважные люди беседовали, настал час, когда инженеру нужно было уже готовиться к наблюдениям. Каким образом он без приборов определит точный момент прохождения солнца через меридиан? Герберт не мог понять этого.

Колонисты находились в это время в шести милях от Камина, в той части острова, где они нашли чудесным образом спасшегося инженера. Они сделали привал и, так как было уже половина двенадцатого, стали готовить завтрак. Герберт взял кружку, предусмотрительно захваченную Набом, и отправился к протекавшему невдалеке ручью за пресной водой.

Тем временем Сайрус Смит приготовил все для астрономических наблюдений. Он выбрал на берегу песчаную площадку, выровненную до идеальной гладкости отливом. Инженеру было безразлично, строго ли горизонтальна выбранная им площадка или она имеет уклон, так же как не играло никакой роли, стоит ли перпендикулярно к земле воткнутый им в песок шест длиною в шесть футов. Больше того, инженер сам придал ему наклон в сторону, противоположную солнцу, то есть к югу; не надо забывать, что колонисты острова Линкольна наблюдали дневное движение лучезарного светила в северной части неба в силу того, что сам остров находился в Южном полушарии.

Герберт вдруг сообразил, каким образом инженер думает определить момент прохождения солнца через точку зенита, то есть меридиан острова, или еще проще — солнечный полдень данного места: он использует для этого тень шеста, падающую на песок!

Действительно, тот момент, когда тень шеста будет самой короткой, и явится полднем. Техника наблюдения состояла в том, чтобы, внимательно следя за тенью, заметить мгновение, когда после укорачивания тень снова начнет удлиняться.

Наклонив шест в сторону, противоположную солнцу, Сайрус Смит делал тень, отбрасываемую им, более длинной и тем самым более заметными изменения в ее длине. В самом деле, чем длиннее часовая стрелка, тем легче уследить за ее движением по циферблату. В опыте инженера Смита тень шеста и являлась такой стрелкой на циферблате.

Когда, по его мнению, настало время, Смит опустился на колени на песок и при помощи колышков стал отмечать последовательное уменьшение длины тени шеста на песке. Его спутники, склонившись над ним, с величайшим интересом следили за его работой.

Гедеон Спилет, держа хронометр в руках, старался не упустить момента, когда тень шеста начнет удлиняться. Так как Сайрус Смит выбрал для этого наблюдения день 16 апреля, когда солнечное, или истинное, время совпадает со средним, хронометр журналиста должен был точно указать, который час в Вашингтоне, когда на острове Линкольна полдень, а это значительно упрощало все вычисления.

Пока солнце медленно всходило к зениту, тень шеста все время уменьшалась. Когда Сайрусу Смиту показалось, что она вновь начинает расти, он спросил:

— Который час?

— Пять часов и одна минута, — немедленно ответил журналист.

Определение было закончено. Оставалось только произвести вычисления. Ничто не могло быть более простым. Между меридианами острова Линкольна и Вашингтоном существовала разница округленно в пять часов. Как известно, Солнце в своем видимом суточном движении вокруг Земли проходит один градус в четыре минуты, то есть пятнадцать градусов в час. Пятнадцать градусов, помноженные на пять часов, давали семьдесят пять градусов. Отсюда ясно, что если Вашингтон расположен на 77°3´11´´, или округленно в семидесяти семи градусах от Гринвичского меридиана, то остров Линкольна расположен западнее Гринвича на семьдесят семь плюс семьдесят пять градусов, то есть на 152° западной долготы.

Сообщив этот результат колонистам, Сайрус Смит на случай возможных ошибок при наблюдении, так же как это он сделал при определении широты, заявил, что правильней будет считать остров Линкольна лежащим между тридцать пятой и сороковой параллелью и между сто пятидесятым и сто пятьдесят пятым меридианом к западу от Гринвича.

Возможная погрешность в вычислениях в переводе на мили, считая по шестьдесят миль в одном градусе, давала около трехсот миль по широте и долготе. Но эта неточность не могла повлиять на решение колонистов: остров Линкольна находился на таком большом расстоянии от ближайшей обитаемой земли, что надо было оставить всякую мысль добраться до нее на хрупком и маленьком судне.

Действительно, географические координаты острова указывали, что он находится в тысяче восьмистах милях от Новой Зеландии, тысяче двухстах — от архипелага Паумоту и в четырех тысячах пятистах — от американского побережья. Но сколько Сайрус Смит ни напрягал память, он не мог вспомнить на карте этой части Тихого океана ни одного острова.

Глава пятнадцатая _{Зимовка окончательно решена. — Вопрос о металле. — Исследование островка Спасения. — Охота на тюленей. — Каталонский способ. — Железо. — Сталь.}

На следующий день, 17 апреля, первые слова моряка, обращенные к журналисту, были:

— Кем мы будем сегодня, мистер Спилет?

— Кем прикажет быть Сайрус, — ответил журналист.

В этот день бывшим кирпичникам и гончарам пришлось стать металлургами.

Накануне колонисты после завтрака продлили свое исследование до оконечности мыса Челюсти, отстоящей в семи милях от Камина. Там кончались дюны, и почва приобретала ясно выраженный вулканический характер. Здесь не было уже сплошных гранитных стен, как на плоскогорье Дальнего вида; узкий залив, стиснутый двумя мысами, был окаймлен цепью прихотливо разбросанных скал, состоящих из изверженных вулканом пород.

Дойдя до этой точки, колонисты повернули назад и только в сумерках добрели до Камина. Несмотря на усталость, они не легли спать, пока не решили окончательно вопроса, оставаться ли на острове Линкольна или попытаться покинуть его.

Даже ближайшая к острову земля — архипелаг Паумоту — отстояла от него на огромном расстоянии — в тысячу двести миль. Пенкроф решительно заявил, что простая шлюпка, особенно накануне наступления бурного зимнего времени, не может покрыть такое расстояние. Но и сооружение простой шлюпки, даже при наличии всех необходимых инструментов, было бы нелегким делом. Колонистам же пришлось бы начать с изготовления простейших инструментов — молотков, пил, топоров, буравов, рубанков, на что требовалось немало времени. Поэтому колонисты решили зазимовать на острове, подыскав жилище более комфортабельное, чем Камин.

Прежде всего нужно было использовать железную руду, залежи которой инженер обнаружил в северо-западной части острова, и превратить ее в железо и сталь.

Недра земли редко содержат в себе металлы в чистом виде. Чаще всего они встречаются в соединениях с кислородом или серой. Два образца руды, найденные инженером, как раз и были — один окисью железа, другой — серным колчеданом, то есть сернистой солью железа. Инженер решил получить железо из его окиси путем восстановления этой окиси углем — при плавке смеси руды с углем. Есть два способа плавки: один — простой и быстрый, так называемый «каталонский способ», имеющий то преимущество, что руда при нем непосредственно превращается в железо; другой способ, несравненно более сложный, — доменная плавка, — состоит в превращении руды в чугун и уже чугуна в железо путем извлечения из него углерода, содержащегося в нем в небольшом количестве — от трех с половиной до четырех процентов.

Сайрусу Смиту нужен был не чугун, а железо. Поэтому он остановился на первом способе. Руда, найденная инженером, оказалась очень богатой железом. Это была бурая, тяжелая руда, состоящая из окиси железа с примесью кремнезема. Руды этого сорта в Европе применяются для изготовления высокосортного железа, которым славятся Швеция и Норвегия.

Невдалеке от месторождения железной руды находились уже известные колонистам выходящие на поверхность земли залежи каменного угля. Близость этих последних представляла очень большое удобство.

— Значит, мы становимся металлургами, мистер Смит? — спросил Пенкроф.

— Да, мой друг, но прежде, если вы ничего не имеете против, мы поохотимся на тюленей на островке Спасения.

— Охотиться на тюленей? — Моряк с недоумением посмотрел на журналиста. — Разве для изготовления железа нужны тюлени?

— Очевидно, да, если Сайрус это говорит, — ответил тот.

Но инженер уже вышел из Камина, и Пенкроф вынужден был отправиться на охоту за тюленями, так и не получив объяснений. Колонисты собрались на берегу пролива, возле брода.

Сотня пингвинов беспечно следила за приближением людей. Колонисты, вооруженные дубинками, легко могли перебить многих из них, но их не привлекало бессмысленное побоище, тем более, что оно могло испугать тюленей, лежавших на песке в нескольких кабельтовых.

Колонисты с тысячью предосторожностей подвигались к северной оконечности островка, обходя вырытые в песке ямки, служившие гнездами водяным птицам. В полосе прибоя перед ними виднелись какие-то черные точки, плававшие на поверхности и издали напоминавшие движущиеся рифы.

Охотники хотели дать тюленям время выбраться на землю. В воде эти животные чрезвычайно подвижны благодаря сильным ластам, короткой и густой шерсти и веретенообразному туловищу. Но на суше они неповоротливы и медлительны, так как их короткие ласты позволяют им только ползать.

Зная привычки тюленей, Пенкроф посоветовал колонистам подождать, пока они не выберутся на песок, — при солнечном свете они быстро погружаются в глубокий сои. Тогда останется только отрезать им отступление к воде и начать охоту. Следуя этому совету, охотники притаились за дюнами и молча ожидали.

Прошло не меньше часа, прежде чем тюлени вылезли на песок. Пенкроф и Герберт подкрались к ним вдоль берега, отрезая отступление к воде, в то время как Сайрус Смит, Гедеон Спилет и Наб ползли по песку, подбираясь к будущему театру военных действий.

Вдруг моряк испустил громкий крик. Инженер и двое его товарищей, уже не скрываясь, кинулись к тюленям. Двое ластоногих, застигнутые ими, упали под ударами дубин, но остальным удалось добраться до воды и спастись.

— Честь имею доложить, что заказанные вами тюлени доставлены, — шутливо сказал инженеру Пенкроф.

— Отлично, — ответил Сайрус Смит. — Мы из них сделаем кузнечные мехи.

Инженеру нужно было устроить приспособление для нагнетания воздуха в печь во время плавки руды, и он решил изготовить его из шкуры тюленя.

Убитые ластоногие были средней величины; длина их от головы, по форме напоминавшей собачью, до кончика хвоста равнялась шести футам.

Чтобы не таскать на себе лишней тяжести, Наб и Пенкроф стали на месте снимать шкуры с убитых животных. Тем временем Сайрус Смит, журналист и Герберт занялись исследованием островка.

Наб и Пенкроф успешно справились со своим делом, и через три часа Сайрус Смит располагал уже двумя тюленьими кожами, годными для изготовления мехов.

Дождавшись отлива, колонисты снова перешли пролив вброд и вернулись в Камин.

Изготовление мехов было нелегким делом. Нужно было натянуть кожу на заготовленную деревянную раму и пришить ее растительными волокнами так, чтобы мехи не пропускали воздух. Последнее условие было самым трудным.

Два ножа, сделанные из ошейника Топа, были единственными «инструментами», находившимися в распоряжении инженера. Несмотря на это, общими усилиями всех колонистов, под руководством инженера, в три дня хозяйство колонии обогатилось настоящей машиной для нагнетания воздуха в печь, плавящую руду.

С утра 20 апреля колония вступила в «металлургическую эру» своей жизни, как писал журналист в записной книжке. Как известно, инженер решил производить плавку на месте залегания руды и угля, то есть примерно в шести милях от Камина, у подножия северо-восточного склона горы Франклина. Нечего было и думать ежедневно возвращаться на ночлег в Камин. Поэтому колонисты решили выстроить на месте плавки шалаш из ветвей и жить там все время, пока не кончат это важное дело, требующее непрерывного наблюдения — ночью и днем.

Приняв такое решение, они отправились в путь ранним утром. Наб и Пенкроф волочили на плетенке из прутьев воздуходувную машину и небольшой запас продовольствия, который можно было пополнять по мере надобности на месте.

Они шли сквозь густую чащу леса Якамары, пересекая ее по диагонали, с юго-востока на северо-запад. Колонистам пришлось попутно прокладывать себе дорогу. Впоследствии эта дорога постоянно служила им для прямого сообщения между плоскогорьем Дальнего вида и горой Франклина.

Уже известные им породы деревьев были представлены в этом лесу великолепными экземплярами. Но Герберт заметил и несколько новых деревьев, в частности драцену, которую Пенкроф, смеясь, тут же окрестил «самодовольным пореем». Действительно, несмотря на гигантский рост, драцена принадлежит к тому же семейству лилейных, что и лук, порей и спаржа. Вареные корневища драцены очень приятны на вкус; если их подвергнуть брожению, то из них можно получить отличный напиток. Колонисты сделали запас этих корней.

Дорога через лес была очень длинной. Ходьба отняла целый день. Но колонисты не жалели о потраченном времени, так как имели возможность наблюдать фауну и флору острова. Топ, преимущественно интересовавшийся фауной, носился по траве и забирался в кустарники, вспугивая тучи всякой дичи.

В пять часов пополудни Сайрус Смит решил сделать привал. Колонисты теперь находились у подножия почти отвесного восточного склона горы Франклина. В трехстах-четырехстах шагах от их стоянки протекал Красный ручей.

Лагерь был тотчас же разбит. Меньше чем в час на опушке леса вырос шалаш из ветвей, обвитых лианами и обмазанных глиной. Геологические изыскания были отложены до следующего дня. Наб приготовил ужин. Яркий костер запылал у порога шалаша, и в восемь часов вечера все уснули здоровым сном.

На следующее утро, 21 апреля, Сайрус Смит в сопровождении Герберта отправился на поиски железной руды. Он нашел залежи ее почти на самой поверхности земли у истоков Красного ручья. Легкоплавкость породы, содержащей руду, позволяла извлечь из нее железо тем единственным способом, который был доступен колонистам, — восстановлением.

Инженер решил плавить руду не по каталонскому способу, а по его упрощенному варианту, применяемому крестьянами в глухих углах Корсики.

Действительно, каталонский способ требует устройства специальных печей и тиглей, в которых руда и уголь засыпаются чередующимися слоями и плавятся при высокой температуре. Но Сайрус Смит решил не строить специальной печи, а просто сложить правильным кубом перемежающиеся слои руды и угля и в середину куба нагнетать из мехов сильную струю воздуха.

Каменный уголь, так же как и руда, залегал на поверхности земли, и добыть его не представляло никакого труда.

Колонисты предварительно раздробили руду на мелкие куски и отделили от них посторонние примеси. Затем руда и уголь были размещены чередующимися слоями — слой руды на слое угля.

Теперь, после того как уголь будет зажжен и в куб станут нагнетать воздух мехами, под влиянием обильного притока кислорода воздуха уголь, сгорая, превратится в окись углерода, которая, воздействуя на руду окиси железа, отнимет у нее кислород и таким образом выделит из нее чистое железо.

Инженер распорядился установить возле куба мехи, снабженные на конце трубой из огнеупорной глины.

Мехи приводились в движение простейшим механизмом, состоящим из рамы, через которую была переброшена веревка из растительных волокон, и противовеса из камней.

Мехи нагнетали в куб мощную струю воздуха, повышающую температуру плавки и способствующую ускоренному протеканию химических процессов в руде[20].

Дело было нелегкое. Но в конце концов плавка удалась, и результатом ее была большая железная болванка с губчатой поверхностью. Теперь, чтобы отделить железо от расплавленной породы, надо было ковать болванку. У наших металлургов, конечно, не было молота. Но они были в таком же положении, в каком, вероятно, был первый в мире металлург, и поступили так же, как и он: первую болванку они превратили в молот и им стали ковать следующие, используя в качестве наковальни осколок гранитной скалы.

Полученный металл был груб на вид, но тем не менее это было настоящее железо, вполне годное к употреблению.

После долгих и утомительных трудов 25 апреля колонисты уже располагали порядочным количеством железных полос, из которых выковали множество необходимых им инструментов и орудий: ломы, щипцы, кирки, лопаты, клещи и т. д. Пенкроф и Наб во всеуслышание заявили, что никогда еще не видели лучших.

Но колонисты не могли довольствоваться только этими инструментами. Для изготовления же других железо не годилось — нужна была сталь.

Сталь — это соединение железа с углеродом. Получают ее либо из чугуна, отнимая у него лишний углерод, либо из железа, добавляя к нему недостающее количество углерода. Первый способ дает натуральную, пудлинговую сталь, второй — томленую.

Инженер, имея чистое железо, решил делать сталь вторым способом. Он добился этого, расплавив железо с растертым в порошок углем в специальном огнеупорном тигле.

Пенкроф и Наб стали по указаниям инженера ковать получившуюся сталь. Прежде всего они сделали топоры. Раскалив их докрасна, они сразу окунули их в холодную воду. Благодаря этому топоры приобрели отличную закалку. Затем были изготовлены другие инструменты, грубые на вид, но годные к употреблению: рубанки, топорики, стальные полосы, из которых можно было сделать пилы, ножницы, наконечники для пик, молотки, гвозди и т.д.

Наконец 5 мая закончился первый металлургический период. Колонисты вернулись в Камин, готовые, если это понадобится, превратиться из кузнецов в рабочих любой другой специальности.

Глава шестнадцатая _{Снова стоит вопрос о жилище. — Фантазия Пенкрофа. — Исследование северного берега озера. — Северная оконечность плоскогорья. — Змеи. — Волнение Топа. — Борьба под водой. — Ламантин.}

Наступило 6 мая — день, соответствующий 6 ноября в Северном полушарии.

Небо хмурилось уже несколько дней подряд. Следовало подумать о жилье на зиму. Однако было еще не холодно.

Если бы на остров Линкольна попал стоградусный термометр Цельсия, столбик ртути держался бы, вероятно, в среднем на уровне 10-12° выше нуля.

Эта высокая средняя температура не удивляла колонистов, так как климатические условия острова Линкольна, расположенного между 35 и 40° широты, должны были соответствовать климатическим условиям Греции или Сицилии. Но, так же как в Греции и Сицилии, на острове Линкольна в разгаре зимы температура могла резко понизиться — возможны были даже снег и мороз.

К этому следовало подготовиться: дождливый сезон должен был начаться со дня на день, и на этом острове, затерявшемся среди необозримых просторов Тихого океана, бури и непогода должны были свирепствовать с такой же силой, как и в открытом океане.

Поэтому вопрос о подыскании более удобного жилища, чем Камин, требовал неотложного разрешения.

Разумеется, Пенкрофу не хотелось расставаться с их нынешним приютом, который он сам открыл и оборудовал, но и он понимал, что Камин ненадежен и неудобен для жилья. Однажды океан уже вторгнулся в него, и вторично рисковать этим было бы неблагоразумно.

— Кроме того, — добавил Сайрус Смит, поставивший этот вопрос на обсуждение своих друзей, — нам необходимо принять меры предосторожности.

— Против кого? — перебил его журналист. — Ведь остров необитаем!

— Допускаю, хотя мы и не исследовали его полностью. Но если даже он совершенно необитаем, это не значит, что на нем нет диких зверей. Их-то я и опасаюсь. Лучше заранее принять необходимые меры предосторожности, чем быть вынужденными поочередно каждую ночь караулить у костра. Наконец, друзья мои, нужно ведь все предвидеть — мы находимся в той части Тихого океана, которую часто посещают малайские пираты.

— Как! — воскликнул Герберт. — На таком расстоянии от земли?

— Да, да, мой мальчик! Малайцы отважные моряки, а малайские пираты опаснее диких зверей. Нам надо обезопасить себя от них.

— Отлично, — сказал Пенкроф, — мы вооружимся против двуногих и четвероногих хищников. Но как вы считаете, мистер Смит, не лучше ли сначала исследовать весь остров, а потом уже принимать решения?

— Это правильно, — поддержал моряка журналист. — Может быть, на западном берегу острова нам удастся разыскать какую-нибудь пещеру.

— Согласен с вами, друзья мои, — ответил инженер. — Но вы упускаете из виду, что нам нужно жилище, расположенное вблизи от пресной воды. С вершины горы Франклина мы не обнаружили на западе ни одного ручейка; здесь же мы живем между двумя водоемами с пресной водой: между рекою Благодарности и озером Гранта. Это значительные преимущества, которыми не следует пренебрегать. Кроме того, восточный берег острова меньше, чем западный, подвержен действию пассата, дующего в Южном полушарии с северо-запада.

— В таком случае, мистер Смит, почему бы нам не построить себе дом на берегу озера Гранта? — спросил моряк. — У нас теперь нет недостатка ни в кирпиче, ни в инструментах. Чорт побери, неужели же мы будем худшими строителями, чем были кирпичниками, гончарами и кузнецами?

— Я не сомневаюсь в ваших способностях, но, прежде чем принять решение, надо хорошенько поискать. Жилище, созданное самой природой, сэкономит нам много труда и будет, вероятно, более безопасным, чем дом, построенный нами.

— Хорошо, Сайрус, не спорю с вами, — сказал журналист. — Но ведь мы осмотрели всю гранитную стену на этом берегу и не нашли в ней ни одной трещины, не то что пещеры.

— Ни одной, — подтвердил Пенкроф. — Вот если бы нам удалось пробуравить эту стену и сделать себе в ней жилище где-нибудь наверху! То-то было бы хорошо! Я вижу уже отсюда по фасаду стены пять или шесть окон нашей квартиры.

— И мраморную лестницу для подъема, — добавил Наб.

— Вы смеетесь, — воскликнул моряк, — но что невозможного в том, что я предлагаю? Разве у нас нет ломов и кирок? Разве мистер Смит не сможет изготовить порох, чтобы взорвать скалу? Ведь правда, мистер Смит, вы приготовите порох в тот день, когда это нам понадобится?

Сайрус Смит не прерывал энтузиаста-моряка. Атаковать эту массу гранита, даже имея взрывчатые вещества, было бы поистине геркулесовой работой. Как жалко, что природа не выполнила сама труднейшей части этой работы!..

Тем не менее инженер предложил своим товарищам еще раз внимательно исследовать всю гранитную стену от устья реки до ее северного края.

Однако самое тщательное обследование не обнаружило никаких признаков пещеры — на протяжении свыше двух миль стена была гладкой, без единой трещины.

Как это ни было досадно, но пришлось отказаться от идеи моряка — было бы безумием с голыми руками лезть на приступ этого гранитного массива. Случай помог Пенкрофу сразу наткнуться на единственное по всему побережью годное для жилья место — Камин, но и это обиталище приходилось теперь покинуть.

Исследователи подошли к северному углу гранитной стены. От этого места до самого берега пологий склон представлял собой беспорядочное нагромождение камней, земли, песка, переплетенных корневищами кустарников. Местами из-под почвы прорывались острые зубцы гранита. Деревья отдельными островками росли на покрытых травой уступах. Ближе к океану растительность глохла, от подножия склона до самого берега расстилалась бесплодная песчаная полоса.

Сайрус Смит пришел к выводу, что где-то поблизости излишек озерной воды должен был пробить себе сток. Должны же были куда-нибудь стекать избыточные воды, приносимые в озеро Гранта Красным ручьем!

Между тем колонисты обследовали все окрестности озера, от устья до плоскогорья Дальнего вида, и не нашли там никаких признаков водостока.

Следовательно, этот сток должен был быть здесь, и только здесь!

Поэтому инженер предложил своим спутникам взобраться на стену и возвратиться в Камин поверху, попутно осмотрев северный и восточный берега озера.

Предложение его было принято, и тотчас же Герберт и Наб вскарабкались на вершину стены. Инженер, журналист и моряк последовали за ними и очутились там же несколькими минутами позже.

В двухстах шагах от края стены сквозь листву виднелась сверкающая под солнечными лучами пелена воды.

Местность была поразительно красива. Деревья с пожелтевшей листвой придавали оттенок грусти этому идиллическому пейзажу. Несколько огромных стволов, повалившихся от старости, выделялись темной окраской своей коры на фоне зеленого ковра, устилающего почву.

Вместо того чтобы пройти прямо к северному берегу озера, колонисты направились вдоль опушки леса к левому берегу устья Красного ручья, хоть это и удлиняло путь почти на полторы мили.

Дорога была нетрудной — деревья росли на расстоянии нескольких футов одно от другого, оставляя широкий проход.

Растительность здесь была беднее, чем между Красным ручьем и рекой Благодарности. Чувствовалось, что здесь проходит граница плодородной зоны.

Сайрус Смит и его товарищи шли по этой неизвестной еще им части острова, соблюдая величайшую осторожность. Их единственным оружием были луки и палки с острыми железными наконечниками. К счастью, они не встретили ни одного хищника; эти звери водились, очевидно, только в густых лесах южной части острова; но зато колонисты были неприятно поражены, увидев, как внезапно Топ сделал стойку перед огромной змеей длиной в четырнадцать-пятнадцать футов.

Наб дубиной убил змею, оказавшуюся неядовитой; она принадлежала к виду так называемых алмазных змей, которых австралийские дикари даже употребляют в пищу. Но это не исключало возможности встречи и с ядовитыми змеями, укус которых смертелен.

Топ, оправившийся от удивления и испуга, стал гоняться за гадами с яростью, внушавшей тревогу за него самого. Поэтому Сайрус Смит часто отзывал его назад.

Вскоре путники подошли к устью Красного ручья в том месте, где он впадал в озеро. На противоположном берегу озера лежала поляна, где колонисты уже были раньше, спускаясь с горы Франклина.

Сайрус Смит отметил, что ручей обильно снабжал озеро водой. Следовательно, природа должна была где-то проделать сток для воды, не то озеро вышло бы из берегов.

Колонисты решили непременно отыскать этот сток, чтобы выяснить, нельзя ли использовать механическую силу падения воды.

Они пошли в обход берегов озера, которое, по-видимому, было исключительно богато рыбой. Пенкроф дал себе слово в первую же свободную минуту приготовить несколько удочек для рыбной ловли.

Путь маленького отряда лежал вокруг северо-восточного, острого угла озера. Казалось, что именно здесь находится сток, тем более, что вершина угла почти вплотную примыкала к краю отвесной стены плоскогорья. Но при ближайшем рассмотрении выяснилось, что и здесь никакого стока нет и что берег озера после крутого поворота идет почти параллельно океанскому побережью.

На этом берегу озера растительность была не так обильна, но все же отдельные купы деревьев, разбросанные тут и там, делали пейзаж живописным и привлекательным.

Озеро Гранта было видно отсюда все целиком. Ни малейшая рябь не колыхала зеркальной поверхности его вод.

Топ, шаривший в кустах, вспугнул множество самых разнообразных птиц. Герберт удачно сбил одну из них стрелой. Птица упала в заболоченную траву. Топ кинулся за ней и принес в зубах великолепный экземпляр лысухи, величиной с куропатку.

Эта водяная птица с жгуче-черным оперением, окаймленным белой полоской, коротким клювом и перепончатыми лапами представляла малозавидную дичь, так как мясо ее очень невкусно, и охотники без сожаления уступили ее Топу.

Колонисты достигли восточного берега озера. Скоро должны были начаться уже знакомые им места. Инженер был глубоко удивлен, не находя нигде стока озерной воды. Он поделился своим удивлением с моряком и журналистом.

В эту минуту Топ, бежавший до сих пор совершенно спокойно, стал проявлять признаки возбуждения.

Умное животное носилось взад и вперед по берегу, внезапно останавливалось и, подняв лапу, смотрело на воду, словно делая стойку над каким-то невидимым зверем. Собака яростно принималась лаять, как будто угрожая этому невидимому врагу, и так же внезапно умолкала.

Вначале ни Сайрус Смит, ни остальные колонисты не обращали внимания на Топа. Но когда собака зарычала, инженер встревожился.

— Что происходит с Топом? — спросил он.

Собака подбежала к хозяину, затем снова кинулась к берегу, видимо не на шутку чем-то взволнованная. Потом неожиданно она кинулась в воду.

— Назад, Топ! — крикнул инженер.

— Что происходит в воде? — спросил Пенкроф, всматриваясь в поверхность озера.

— Верно, Топ учуял какое-то животное, — сказал Герберт.

— Может быть, там крокодил? — высказал предположение Гедеон Спилет.

— Не думаю, — возразил инженер. — Крокодилы не водятся под такими низкими широтами.

Между тем Топ, повинуясь призыву хозяина, вернулся на берег, но он не мог стоять спокойно. Он прыгал в высокой траве, как будто провожал вдоль берега какое-то неведомое животное, плывшее под самой поверхностью воды. В поведении собаки было что-то странное.

Инженер сгорал от любопытства, но ничем не мог объяснить себе загадочное поведение Топа.

— Надо все-таки довести до конца нашу разведку, — сказал Сайрус Смит своим спутникам.

Через полчаса колонисты дошли до юго-восточного угла озера и снова очутились на плоскогорье Дальнего вида. Хотя они обошли весь берег озера, инженер так и не узнал, где и как происходит сток избытка озерной воды.

— И тем не менее этот сток существует! — повторял он. — Если его нет извне, это только значит, что он находится где-то внутри гранитного массива.

— Но почему вы придаете такое большое значение этому стоку, Сайрус? — спросил журналист.

— Теперь, убедившись, что внешнего стока нет, я придаю этому особенное значение: если сток проходит внутри гранитного массива, значит, там есть какая-то выемка. Может быть, отведя воду в другое место, мы сможем использовать эту выемку для жилья.

— Но ведь может быть, что сток находится на самом дне озера! — сказал Герберт.

— Вполне возможно, — ответил инженер, — что так оно и есть. Для нас это будет очень печально, ибо тогда нам самим придется строить дом, раз уж природа не захотела прийти к нам на помощь.

Колонисты собирались уже вернуться в Камин, когда Топ вдруг снова заволновался. Он с бешенством залаял и, прежде чем Сайрус Смит смог удержать его, опять кинулся в воду.

Все подбежали к берегу. Собака успела уже отплыть от него на двадцать шагов.

Инженер только собирался приказать ей немедленно вернуться, как вдруг из воды, видимо неглубокой в этом месте, высунулась огромная голова какого-то животного.

Герберт мгновенно узнал это животное с конической головой, с огромными глазами и толстыми короткими щетинками усов.

— Это ламантин![21] — воскликнул он.

Огромное животное напало на собаку, и прежде чем Гедеону Спилету и Герберту пришла в голову мысль выстрелить в зверя из лука, схваченный ламантином Топ уже исчез под водой.

Наб, вооружившись окованной железом палкой, хотел броситься в воду, чтобы атаковать ламантина в его родной стихии, но инженер запретил ему сделать это.

— Ни с места, Наб! — крикнул он храброму негру.

Тот нехотя повиновался.

Между тем под водой происходила какая-то борьба, совершенно необъяснимая, потому что Топ, конечно, не мог сопротивляться в этих условиях. Борьба эта могла иметь только один исход — гибель Топа. Это видно было по клокотанию воды. Но внезапно из круга пены показался Топ.

Выброшенный из воды какой-то неизвестной силой, он описал в воздухе кривую в добрый десяток футов, снова упал во взволнованную воду и беспрепятственно доплыл до берега; при осмотре оказалось, что на теле собаки нет ни одной царапины.

Сайрус Смит переглянулся с товарищами, ничего не понимая в происходящем. Но это было еще не все: казалось, борьба под водой продолжается. Очевидно, ламантин, на которого напало какое-то крупное животное, теперь боролся за собственную жизнь.

Эта борьба продолжалась недолго. Внезапно вода окрасилась кровью, и труп ламантина всплыл на поверхность среди красного пятна. Вскоре его прибило к самому берегу.

Колонисты бросились к нему. Это было огромное животное, длиной футов в пятнадцать и весом более чем в тысячу фунтов.

На шее его зияла рана, нанесенная как будто острым ножом.

Какое животное могло нанести ему эту страшную рану?

Ответа на это не было.

Озабоченные и смущенные происшествием, колонисты вернулись в Камин.

Глава семнадцатая _{Посещение озера. — Течение. — Проект Сайруса Смита. — Жир ламантина. — Использование серного колчедана. — Мыло. — Селитра. — Серная кислота. — Азотная кислота. — Новый сток.}

На следующий день, 7 мая, рано утром колонисты принялись за работу. Наб остался в Камине готовить завтрак. Пенкроф и Герберт отправились за дровами. Инженер же и Гедеон Спилет взобрались на плоскогорье Дальнего вида.

Вскоре они пришли к тому берегу озера, где накануне был убит ламантин. Туша его лежала на отмели, и тучи птиц уже пожирали ее. Пришлось отгонять их камнями, так как инженер хотел сохранить жир ламантина для технических целей. Кроме того, мясо животного было очень ценным питательным продуктом: в некоторых малайских княжествах оно считается лакомством, достойным украшать стол туземных князьков.

Но это уже касалось заведующего продовольствием — Наба.

У Сайруса Смита в эту минуту были другие мысли.

Вчерашнее происшествие ни на минуту не переставало волновать его. Ему страстно хотелось проникнуть в тайну подводного боя и узнать, какое чудовище нанесло такую страшную рану ламантину. И он в раздумье стоял над спокойными водами озера, отражавшими первые лучи утреннего солнца.

Мель, на которой лежала туша, была окружена неглубокой водой. Но ближе к середине озера дно постепенно понижалось, и надо было полагать, что оно достигает значительной глубины. Озеро можно было рассматривать как обширный бассейн, пополняемый краном — Красным ручьем.

— Итак, Сайрус, — окликнул погрузившегося в размышления инженера Гедеон Спилет, — мне кажется, что в озере нет ничего подозрительного…

— Действительно, дорогой Спилет, — ответил тот. — Тем более загадочным становится вчерашнее происшествие.

— Правда, ламантин получил вчера очень странную рану. Но еще труднее понять, каким образом случилось, что Топ был с такой силой выброшен из воды? Право, можно подумать, что его вышвырнула на поверхность сильная рука и что та же рука, вооруженная кинжалом, убила затем ламантина…

— Да, — задумчиво сказал инженер. — Здесь есть что-то непонятное. Впрочем, не менее непонятно и то, каким образом я сам спасся. Представляете ли вы себе, дорогой Спилет, как я выбрался из воды, как забрался в дюны? Я чувствую здесь какую-то тайну… Вероятно, рано или поздно мы откроем ее. Будем же внимательно наблюдать за всем, но только не надо привлекать внимания наших товарищей к этим событиям. Сохраним наши сомнения про себя и будем как ни в чем не бывало заниматься своим делом!

Известно, что инженер не установил еще местонахождения стока озерной воды. Но так как нигде не было никаких признаков того, что озеро когда-либо выходило из берегов, такой сток должен был где-то существовать.

Пристально всматриваясь в воду, Сайрус Смит внезапно с удивлением заметил довольно сильное течение на ее поверхности.

Он стал бросать в воду сучья и увидел, что течение идет в направлении к южному углу озера. Следуя за течением, он дошел до крайней южной точки берега.

Там течение как будто внезапно пропадало в какой-то трещине на дне.

Сайрус Смит приложил ухо к поверхности воды и явственно услышал шум подводного водопада.

— Спилет, — сказал он, поднимаясь с песка, — я нашел сток. Воды озера уходят через какую-то трещину в гранитном массиве. Остается теперь только разыскать эту трещину и использовать ее в наших целях. И я разыщу ее!

Инженер срезал длинную ветвь, очистил ее от листьев и, погрузив ее в воду, обнаружил существование широкого отверстия всего в одном футе под поверхностью воды. Это отверстие и было началом стока, так долго и безуспешно разыскиваемого колонистами.

Сила течения в этом месте была так велика, что ветку мгновенно вырвало из рук инженера и засосало внутрь.

— Видите, — сказал инженер Гедеону Спилету, — теперь нет никаких сомнений — отверстие стока именно здесь; я его вытащу на свет!

— Как? — спросил журналист.

— Понизив уровень воды в озере на три фута.

— А как вы понизите уровень?

— Сделаю для воды другой, более широкий сток, чем этот.

— Где, Сайрус?

— Там, где берег озера ближе всего подходит к стене.

— Но ведь это гранитная стена!

— Я взорву гранит, и вода, прорвавшись в новое русло, непременно понизит свой уровень и откроет это отверстие.

— И образует водопад, силу которого мы используем, — добавил журналист.

Инженер пошел обратно, пригласив следовать за собой Гедеона Спилета. Вера этого последнего в гений инженера была так велика, что он ни на минуту не усомнился в осуществимости его проекта. А между тем стена была монолитная и огромная, и непонятно было, как мог инженер мечтать взорвать ее, не имея никаких взрывчатых веществ. Казалось, задуманная работа превышала его силы и возможности.

Когда Сайрус Смит и Гедеон Спилет вернулись в Камин, Герберт и Пенкроф были заняты разгрузкой пригнанного ими плота с дровами.

— Дровосеки кончили свою работу, мистер Смит, — шутливо доложил моряк, — и когда вам понадобятся каменщики…

— Нет, мне не нужны будут каменщики, — ответил инженер. — Мне необходимы химики.

— Да, — подхватил журналист, — мы собираемся взорвать остров.

— Взорвать остров?! — вскричал Пенкроф.

— По крайней мере, часть его, — уточнил Гедеон Спилет.

— Послушайте, друзья мои, — прервал их инженер. — Я поделюсь с вами своими предложениями…

По мнению инженера, в гранитной толще, служащей основанием плоскогорью Дальнего вида, существовала более или менее значительная пустота, пещера, которую он и хотел исследовать. Чтобы осуществить этот проект, прежде всего нужно было отвести воду от отверстия этой пещеры, то есть, дав воде другой, более широкий сток, понизить ее уровень во всем озере.

Сайрус Смит считал возможным осуществить свой проект, использовав имеющиеся на острове материалы.

Не приходится говорить, что предложение инженера было восторженно встречено всеми колонистами, а особенно Пенкрофом. Моряка пленяла здесь грандиозность замысла. Шутка ли — взорвать гранитный массив и создать новый водопад!

Он заявил, что с такой же охотой станет химиком, как стал бы каменщиком или сапожником, если бы этого потребовал Сайрус Смит.

Первым долгом Наб и Пенкроф получили задание вытопить жир из ламантина и вырезать мясо. Даже не спросив объяснений, они тотчас же отправились на работу, таково было их доверие к инженеру.

— Я готов стать кем угодно, кем угодно, — шепнул Пенкроф Набу, — даже преподавателем танцев и хороших манер, если этого потребует мистер Смит.

Через несколько минут в дорогу собрались и прочие колонисты. Волоча за собой корзину из прутьев, они пошли вверх по течению реки по направлению к тем залежам каменного угля, возле которых инженер нашел серный колчедан.

Весь день ушел на переноску колчедана к Камину. К вечеру там уже высился запас породы весом в несколько тонн.

На следующий день, 8 мая, инженер приступил к производству. В найденном им серном колчедане к сернистому железу примешивались углерод, кремнезем и алюминий. Задачей колонистов было отделить от остальных элементов сернистое железо и получить из него серную кислоту.

Колонистам серная кислота должна была пригодиться и в дальнейшем для дубления кожи, изготовления свечей и т. п., но в данную минуту она была нужна инженеру для других целей.

Сайрус Смит выбрал площадку недалеко от Камина и приказал тщательно разровнять на ней почву. На площадке колонисты разложили валежник и дрова, а поверх них навалили большие глыбы колчедана. В промежутки между глыбами они засыпали предварительно измельченные кусочки колчедана.

После этого зажгли дрова. Огонь сообщился и породе, горючей благодаря содержащимся в ней углероду и сере. Когда огонь пробивался наружу, его засыпали новыми слоями колчедана и поверх плотно утрамбовывали землей, оставляя только несколько отдушин, так же как это делается при превращении штабеля дров в древесный уголь.

После этого оставалось ждать десять-двенадцать дней, чтобы дать сернистому железу время превратиться в железный купорос, а алюминию — в сернокислый алюминий; эти две соли растворимы в воде, тогда как остальные вещества, входившие в состав руды, — каменноугольная зола, пепел древесины и кремнезем — нерастворимы[22].

В то время как протекал этот химический процесс, Сайрус Смит приступил к другим работам.

Наб и Пенкроф собрали жир ламантина в большие глиняные кувшины. Из этого жира нужно было извлечь глицерин путем омыления, то есть путем обработки его известью или содой. Эти вещества, омыляя жир, выделяют из него глицерин, который и нужен был инженеру.

В извести у инженера не было недостатка, но жир, обработанный известью, дает кальцинированное мыло, не растворимое в воде и, следовательно, негодное к употреблению. Между тем обработка жира содой дает растворимые мыла, годные для технических и хозяйственных целей.

Поэтому инженер решил постараться добыть соду. Было ли это трудной задачей? Нет, ведь на побережье можно было собрать любое количество водорослей. Колонисты собрали их, высушили, а затем зажгли из них костры в специально вырытых ямах. Горение водорослей поддерживали несколько дней, чтобы поднять температуру до точки плавления золы. В результате на дне ям образовались плотные массы сероватого вещества, с давних пор известного под названием «натуральной соды».

Добытой таким способом содой инженер обработал жир ламантина и получил, с одной стороны, растворимое мыло, а с другой — нейтральное вещество, глицерин.

Но это было еще не все.

Сайрусу Смиту для осуществления его планов нужно было еще одно вещество — азотнокислый калий, иначе называемый селитрой.

Селитру можно получать, воздействуя азотной кислотой на углекислый калий, содержащийся в растительной золе. Но как раз азотной кислоты у инженера не имелось, и именно ее он и хотел получить. Здесь был порочный круг, выхода из которого не было. К счастью, тут сама природа пришла на помощь инженеру, преподнеся готовую селитру. Герберт нашел залежи селитры у северного подножия горы Франклина.

Эти разнообразные работы отняли дней восемь и закончились, таким образом, раньше, чем сернистое железо превратилось в железный купорос.

В течение следующих дней колонисты успели приготовить огнеупорные тигли и построить кирпичную печь особой конструкции, предназначенную для перегонки железного купороса. Все эти работы были закончены к 18 мая, почти одновременно с завершением химического процесса в руде.

Гедеон Спилет, Наб, Пенкроф и Герберт под руководством Смита превратились в искуснейших рабочих! Впрочем, это неудивительно: нужда — лучший учитель в мире.

После того как серный колчедан был полностью расплавлен, получившиеся вещества, то есть железный купорос, сернокислый алюминий, кремнезем, зола и пепел, были погружены в наполненный водой бассейн. Смесь размешали палками, дали ей отстояться и затем слили получившуюся прозрачную жидкость с осадка. В жидкости в растворе содержались сернокислый алюминий и железный купорос, а остальные вещества, не растворимые в воде, остались в твердом виде на дне бассейна.

Слитую в тигли жидкость стали выпаривать на легком огне; вскоре на дно тиглей стали осаждаться кристаллы железного купороса. Невыпаренный остаток жидкости, представлявший собою так называемый маточный рассол сернокислого алюминия, был слит, и Сайрус Смит получил достаточное количество кристаллов железного купороса, из которых теперь нужно было приготовить серную кислоту.

В заводской практике установка для производства серной кислоты — громоздкая и дорогая штука. Нужно строить большие здания с особым оборудованием, платиновые аппараты, свинцовые камеры, не боящиеся разъедающего действия кислоты, и т. д.

Конечно, инженер не мог построить ничего даже в отдаленной степени напоминающего заводскую сернокислотную установку. Но ему было известно, что в Богемии, да и в ряде других мест, серную кислоту изготовляют иными способами, причем, несмотря на несложность аппаратуры, получают продукт более высокой концентрации, чем на заводах. Такая кислота известна под названием «нордгаузенской».

Способ этот заключается в прокаливании кристаллов железного купороса, представляющего собой сернокислую соль железа, в закрытых сосудах. При этом образуются окись железа и пары серной кислоты, которые после охлаждения конденсируются в жидкую серную кислоту.

Для этой операции и были заготовлены огнеупорные тигли и кирпичная печь.

Процесс отлично удался, и 20 мая, на двенадцатый день после начала работ, инженер располагал достаточным количеством реактива, к которому он в дальнейшем должен был неоднократно прибегать в самых разнообразных случаях.

Зачем ему была нужна серная кислота? Исключительно для того, чтобы добыть азотную кислоту. Теперь это было проще простого, так как селитра, обработанная серной кислотой, при перегонке дает азотную кислоту.

Но зачем нужна была азотная кислота? Этого еще не знали колонисты, так как инженер не поделился с ними подробностями своих планов.

Тем временем работы подходили к концу, и последняя операция дала, наконец, инженеру продукт, ради получения которого было произведено столько манипуляций.

Выпарив предварительно глицерин в открытых сосудах, инженер прилил к нему азотную кислоту. В сосудах сразу получилась какая-то желтоватая маслянистая жидкость.

Эту последнюю операцию Сайрус Смит проделал один, на большом расстоянии от Камина, так как при малейшей неосторожности мог произойти взрыв. Вернувшись к своим друзьям с кружкой жидкости, он просто сказал им:

— Это нитроглицерин.

Действительно, это было то самое взрывчатое вещество, в десять раз более сильное, чем порох, которое причинило уже столько несчастий из-за неосторожного обращения с ним.

Однако, как только химики нашли способ, пропитывая нитроглицерином простые вещества, например сахар, превращать его в динамит, опасную жидкость стало возможным применять без непосредственной угрозы для жизни рабочих.

Но динамит не был еще изобретен в то время, когда колонисты попали на остров Линкольна.

— И эта-то жидкость взорвет огромную скалу? — спросил Пенкроф, недоверчиво посматривая на кружку.

— Совершенно верно, друг мой, — ответил инженер, — и взрыв нитроглицерина будет еще сильнее от того, что этот гранит очень тверд и окажет сильное сопротивление.

— Когда же мы увидим это, мистер Смит?

— Завтра же, как только мы пробьем дыру для закладки взрывчатого вещества, — ответил инженер.

На следующий день, 21 мая, колонисты, встав с зарей, отправились к озеру Гранта. Они выбрали на восточном берегу озера уголок, отстоящий всего на пятьсот футов от берега моря. Уровень озерной воды в этом месте был выше склона плоскогорья, и вода отделялась от последнего только гранитной стеной, подпирающей берег.

Очевидно было, что, если взорвать эту стену, вода хлынет в пробоину и поток с высоты будет низвергаться на берег. Вследствие этого общий уровень воды в озере понизится, и отверстие бывшего стока должно будет открыться, то есть произойдет то, чего, собственно говоря, и добивался инженер.

Итак, задача состояла в том, чтобы пробить брешь в стене. По указаниям инженера Пенкроф, вооруженный киркой, ловкими и сильными ударами стал долбить гранит. Отверстие, которое ему предстояло пробить, начиналось на горизонтальной грани стены и должно было наискосок пробить гранит, чтобы закончиться ниже уровня воды в озере. При этом взрыв нитроглицерина, разорвав гранитную толщу, откроет озерной воде широкий сток.

Работа была трудной, так как инженер, желая действовать наверняка, решил зарядить отверстие огромным количеством нитроглицерина — не меньше десяти литров. Но Пенкроф и Наб, сменявший моряка, когда тот уставал, работали с таким усердием, что к четырем часам пополудни работа была закончена.

Оставалось решить вопрос, каким образом взорвать мину. Обычно нитроглицерин взрывают затравкой из гремучего пороха, детонация которого при взрыве заставляет взорваться и нитроглицерин (для того чтобы это вещество взорвалось, нужен толчок, иначе, будучи просто зажженным, оно сгорает не взрываясь).

Конечно, Сайрус Смит мог бы приготовить запал. За неимением гремучего пороха он мог бы при помощи азотной кислоты изготовить какой-нибудь суррогат его, спрессовать его и, поджегши запал длинным шнуром, взорвать нитроглицерин.

Но Сайрус Смит знал, что нитроглицерин обладает свойством взрываться от детонации. Это-то свойство его он и решил использовать.

Действительно, удар молота по нескольким каплям нитроглицерина, расплесканным на поверхности камня, достаточен для того, чтобы вызвать взрыв. Но это рискованная операция: человек, наносящий такой удар, в девяносто девяти случаях из ста сам стал бы первой жертвой взрыва.

Сайрус Смит придумал поэтому такой способ взорвать нитроглицерин: к выступу над миной на веревке из растительных волокон он подвесил кусок железа весом в несколько фунтов. Другая, длинная веревка, предварительно пропитанная серой, была привязана одним концом к первой, а второй конец ее протянут по земле на несколько десятков футов. Расчет инженера был очень простой: если поджечь вторую веревку, она, медленно сгорая, передаст огонь первой, та разорвется, и кусок железа всей своей тяжестью ударит по нитроглицерину.

Этот замысел был приведен в исполнение. Инженер, удалив своих спутников на почтительное расстояние, наполнил доверху нитроглицерином пробитое Пенкрофом отверстие в граните и разбрызгал несколько капель его по камням непосредственно под куском железа. Затем он поджег второй, свободный конец веревки и быстро удалился. Веревка должна была гореть двадцать пять минут. И действительно, ровно через двадцать пять минут раздался взрыв.

Казалось, весь остров задрожал до самого своего основания. Туча камней взлетела к небу, как будто изверженная вулканом. Сотрясение воздуха было так велико, что скалы Камина зашатались. Колонисты, хотя они находились на расстоянии двух миль от мины, попадали на землю. Вскочив на ноги, они побежали к месту взрыва.

Троекратное «ура» вырвалось из их грудей: гранитная стена дала широкую трещину! Стремительный поток воды вырывался из нее, пенясь, катился к краю плоскогорья и оттуда каскадом низвергался вниз с высоты трехсот футов!

Глава восемнадцатая _{Пенкроф больше ни в чем не сомневается. — Старый сток озера. — Спуск в подземелье. — Путь сквозь гранит. — Топ исчезает. — Центральная пещера. — Колодец. — Тайна. — Удары кирки. — Возвращение.}

План Сайруса Смита удался на славу. Однако инженер, по обыкновению, не проявлял ничем своего удовлетворения. Зато Герберт чуть не танцевал, а Наб прыгал от восторга, как ребенок. Пенкроф качал головой и беспрерывно повторял:

— Ну и молодчина наш инженер, ну и молодчина же он!

Нитроглицерин сделал свое дело. Брешь, образовавшаяся в стене, пропускала по меньшей мере в три раза больше воды, чем прежний сток. Следовательно, через несколько времени уровень воды в озере неизбежно должен будет значительно понизиться.

Колонисты пошли в Камин за палками с железными наконечниками, трутом, огнивом и веревками. Нагруженные всем этим, они вернулись к берегу озера. Топ сопровождал их.

По дороге моряк сказал инженеру:

— Знаете ли, мистер Смит, при посредстве вашей замечательной жидкости можно было бы разрушить весь остров до основания!

— Разумеется, — сказал инженер. — И не только этот остров, но и целый континент и даже всю Землю, Дело только в количестве взрывчатого вещества.

— Нельзя ли использовать этот нитроглицерин, чтобы заряжать огнестрельное оружие?

— Нет, Пенкроф. Это было бы слишком опасно. Но мы можем изготовить хлопчатобумажный и даже настоящий порох, так как у нас есть азотная кислота, селитра, сера и уголь. За этим не было бы остановки. Беда в том, что у нас нет оружия…

— О мистер Смит! — воскликнул моряк. — Если бы вы только захотели!..

Пенкроф, по-видимому, окончательно вычеркнул слово «невозможно» из словаря острова Линкольна.

Взобравшись на плоскогорье, колонисты направились к той части озера, где находился прежний сток. Отверстие его должно было уже обозначиться над поверхностью озера, а так как воды озера стекали теперь иным путем, очевидно, можно было проникнуть внутрь этого водостока.

В несколько минут колонисты дошли до этого места и с первого же взгляда убедились, что их расчет оказался правильным.

Действительно, в гранитной стене озерного бассейна зияло отверстие. Узкий карниз, обнаженный спавшей водой, позволял добраться до него, не замочив ног. Ширина отверстия достигала двадцати футов, но высота его не превышала и двух футов. Оно напоминало отверстие канализационного стока под тротуаром большого города.

Отверстие было слишком узким для человека, но Наб и Пенкроф, вооружившись кирками, меньше чем в час пробили достаточно широкий проход.

Инженер заглянул внутрь отверстия и убедился, что наклон стока, по крайней мере в его начальной части, не превышает тридцати пяти градусов. Следовательно, если угол наклона дальше не увеличится, можно будет без труда спуститься по нему до самого моря. А если — и это было весьма вероятно — где-нибудь в граните имеется пещера, ее нетрудно будет приспособить для жилья.

— Мистер Смит, — спросил сгоравший от нетерпения моряк, — почему же вы не двигаетесь вперед? Глядите, Топ уже забрался в отверстие.

— Не спешите, друг мой, — сказал инженер, — нужно сначала сделать факелы. Наб, пойди срежь несколько смолистых веток.

Наб и Герберт помчались к берегу озера, где росли сосны и другие хвойные деревья, и вскоре возвратились с охапкой веток. Связав их в пучки, колонисты высекли огонь и зажгли ветки. Наконец маленький отряд вступил в темный тоннель, так недавно еще служивший стоком для избытка озерных вод.

Вопреки ожиданиям, тоннель вскоре стал расширяться, и через несколько десятков шагов колонисты смогли итти, не склоняя даже головы. Гранитный пол, с незапамятных времен омываемый водой, был скользкий, и колонистам приходилось соблюдать осторожность, чтобы не упасть. Поэтому они привязали себя друг к другу, как это делают альпинисты при восхождении на гору. К счастью, уступы в граните, похожие на настоящие ступеньки, облегчали спуск и делали его безопасным. Покрывавшие стены и свод тоннеля капельки воды сверкали, как алмазы, при свете факелов.

Инженер, всматриваясь в гранит, не мог разглядеть в нем никаких прослоек, ни одной трещины. Это была совершенно компактная масса, состоящая из плотно спаянных между собою частиц.

Тоннель существовал здесь, очевидно, с самого возникновения острова. Плутон, бог подземного царства, а не Нептун, бог моря, создал его своими руками, и можно было различить на стенах следы этой вулканической работы, которую не могла целиком стереть даже текучая вода.

Колонисты спускались очень медленно. Они не могли не испытывать некоторого волнения, отваживаясь проникнуть в глубины этого массива, где, очевидно, никогда не ступала человеческая нога. Они не говорили этого вслух, но каждый думал про себя, что какой-нибудь спрут или другое гигантское головоногое могло обитать здесь, в нижних пещерах, сообщающихся с морем. Надо было итти с исключительной осторожностью.

Впрочем, во главе маленького отряда шел Топ, и можно было положиться на чутье собаки, которая, несомненно, проявит признаки беспокойства при первой же опасности!

Сделав еще сотню шагов по извилистому спуску, Сайрус Смит, шедший впереди, остановился. То же сделали и его товарищи. Место, где они находились, было как бы выдолблено в скале и образовало средних размеров пещеру. Капли воды падали с ее сводов. Но это не значило, что они просачиваются сквозь гранит массива. Это были следы, оставленные потоком, так долго бурлившим в этой пещере.

Воздух чуть отдавал сыростью, но был чист и годен для дыхания.

— Что скажете, дорогой Сайрус? — обратился Гедеон Спилет к инженеру. — Вот вам убежище, скрытое от всех в недрах земли, спокойное, уединенное, но… негодное для жилья!

— Почему это? — спросил Пенкроф.

— Потому что пещера слишком мала и лишена естественного освещения.

— Но разве мы не можем увеличить ее, расширить, пробить отверстие для света и воздуха? — возразил Пенкроф, ни в чем теперь не сомневавшийся.

— Давайте продолжим разведку, — предложил Сайрус Смит. — Пройдем еще вглубь, быть может, природа избавит нас от лишней работы.

— Ведь мы спустились едва на треть высоты озера над уровнем моря, — добавил Герберт.

— Правильно! — подтвердил инженер. — Мы прошли не больше ста футов от входа. Нет ничего невозможного в том, что еще сотней футов ниже…

— Куда девался Топ? — прервал своего хозяина Наб.

В пещере собаки не оказалось.

— Топ, вероятно, побежал вперед, — предположил моряк.

— Идем за ним, — скомандовал Сайрус Смит.

Спуск возобновился.

Инженер внимательно следил за всеми извилинами пути; несмотря на множество поворотов, он отчетливо представлял себе в каждую данную минуту общее направление тоннеля и его положение относительно моря.

Колонисты спустились еще на пятьдесят футов; отдаленный шум, доносившийся из глубины гранитного массива, вдруг привлек их внимание. Они остановились и прислушались. Каменный тоннель, как слуховая труба, совершенно отчетливо доносил этот шум до ушей колонистов.

— Это лай Топа! — вскричал Герберт.

— Да, — ответил Пенкроф. — На кого это наш добрый пес лает с таким бешенством?

— Это становится все более и более интересным! — прошептал Гедеон Спилет инженеру.

Тот утвердительно кивнул головой.

Колонисты поспешили на помощь собаке. Лай Топа доносился все явственней. В нем слышалось бешенство. С кем же это Топ вступил в драку?

Колонисты не думали сейчас об опасности — их мучило любопытство.

Они не спускались уже медленно по скользкому коридору, а почти бежали по нему, забыв всякую осторожность.

Еще пятьдесят футов — и они очутились рядом с Топом. Здесь тоннель переходил в великолепную обширную пещеру. Топ метался взад и вперед, яростно лая.

Пенкроф и Наб, раздув свои факелы, подняли их высоко над головой, чтобы осветить темные углы пещеры. Сайрус Смит, Гедеон Спилет и Герберт готовились встретить палками неведомую опасность.

Но огромная пещера была пуста.

Колонисты обошли все уголки ее; в пещере не было никого, ни одного живого существа. И тем не менее Топ продолжал лаять. Ни ласки, ни угрозы не могли заставить его замолчать.

— Здесь где-то должен быть сток, по которому озерная вода попадала в океан, — сказал инженер.

— Правильно, — ответил Пенкроф, — надо итти осторожно, чтобы не провалиться в пропасть.

— Топ, вперед! — крикнул Сайрус Смит.

Собака, подстегнутая окриком хозяина, кинулась в дальний конец пещеры и здесь залаяла с удвоенной яростью.

Все последовали за ней. Факелы осветили отверстие черного провала, словно пробуравленного в гранитной толще. Очевидно, через этот колодец вода, наполнявшая еще недавно пещеру, стекала в океан. Но это уже не был тоннель, слегка наклонный и вполне доступный исследованию, — это был бездонный колодец, отвесно врезавшийся в землю.

Колонисты склонили факелы над отверстием колодца. Но в его темной глубине ничего не было видно.

Сайрус Смит бросил в отверстие горящую ветку. Смолистое дерево еще ярче запылало от быстроты падения, но в колодце по-прежнему ничего не удалось рассмотреть. Пламя угасло с легким треском — ветка, очевидно, достигла воды, то есть уровня океана.

Инженер по продолжительности падения ветки высчитал глубину колодца, — в нем должно было быть не менее девяноста футов. Следовательно, пещера находилась на высоте девяноста футов над уровнем моря.

— Вот наш дом, — сказал Сайрус Смит.

— Не забывайте, что только что он был занят каким-то существом, — возразил Гедеон Спилет.

— Но это существо, кто бы оно ни было, бежало через колодец, уступив нам место, — сказал инженер.

— Однако, — заметил моряк, — я бы дорого дал, чтобы быть на месте Топа четверть часа тому назад. Не лаял же он без толку!

Сайрус Смит взглянул на собаку. Если бы кто-либо из его товарищей подошел в эту минуту поближе к нему, он услышал бы, как инженер прошептал:

— Да, я и сам думаю, что Топ видел что-то такое, о чем мы не подозреваем.

Итак, мечты колонистов в значительной степени сбылись. Случай, которому помогла гениальная проницательность инженера, сослужил им огромную службу. В их распоряжении находилась теперь пещера, такая огромная, что они даже при свете факела не могли составить себе представления о ее размерах. Однако уже сейчас ясно было, что ее можно поделить кирпичными перегородками на несколько комнат. Если это и не был настоящий «дом», в буквальном значении слова, то, во всяком случае, это было удовлетворительное и просторное жилище. Вода ушла отсюда навсегда, и место было свободным.

Оставалось разрешить два вопроса: первый — об освещении пещеры, находящейся внутри гранитного массива, и второй — о средствах сообщения с внешним миром.

Нечего было и думать пробить окна в потолке, — он упирался в огромную гранитную толщу в несколько десятков, если не сотен футов. Но, быть может, в передней стене, выходящей к морю, удастся прорубить отверстие? Сайрус Смит, во время спуска следивший за направлением пути, предполагал, что эта стена не должна быть чересчур толстой.

Если бы удалось разрешить таким образом вопрос об освещении, то этим самым разрешилась бы и вторая трудность, ибо там, где можно прорубить окно, там можно пробить и дверь и соединить ее с поверхностью земли веревочной лестницей.

Инженер поделился своими мыслями с остальными колонистами.

— Прикажете начать, мистер Смит? — сказал моряк. — Кирка при мне, и я сумею пробить ею любую стену. Где надо бить?

— Здесь!

Инженер указал моряку на значительное углубление в стене, уменьшавшее намного ее толщину.

Пенкроф с ожесточением напал на гранит. В течение получаса при свете факелов только и видны были, что осколки гранита, разлетающиеся по сторонам при каждом ударе кирки. Моряка сменил Наб, а затем Гедеон Спилет.

Работа продолжалась уже свыше двух часов, и колонисты начали тревожиться, что толщина стены в этом месте превышает длину кирки, когда неожиданно очередной удар Гедеона Спилета пробил в стене дыру, сквозь которую кирка выпала наружу.

— Ура! Ура! — крикнул Пенкроф.

Толщина стены не превышала трех футов.

Сайрус Смит заглянул в пробитое отверстие, возвышавшееся на восемьдесят футов над землей. Перед ним расстилался берег, островок Спасения и на заднем плане — безбрежный океан.

Через пробитое довольно широкое отверстие в пещеру хлынул поток дневного света, эффектно осветивший ее.

Пещера как бы состояла из двух частей: левая имела не больше тридцати футов в высоту и ширину при длине в сто с лишним футов. Зато правая часть была грандиозна. Свод ее вздымался на восемьдесят футов в высоту. Беспорядочно разбросанные в нескольких местах гранитные столбы поддерживали этот свод, как колонны в храме. И это было делом рук одной только природы! Она сама, без участия человека, создала эту феерическую Альгамбру[23] в толще гранитного массива!

Колонисты были ошеломлены и восхищены. То, что представлялось им узкой пещерой, в действительности оказалось изумительной красоты дворцом. Крики восторга вырвались из всех грудей. «Ура» раздавалось, как гром, и эхо, повторяясь бессчетное число раз, замирало где-то далеко под темными сводами.

— Друзья мои! — воскликнул Сайрус Смит. — Мы ярко осветим эту пещеру, построим себе комнаты, кладовые, склады, мастерские, кухню, и у нас будет еще в запасе огромный зал, где можно хоть музей устраивать!

— Как мы назовем пещеру? — спросил Герберт.

— Гранитным дворцом! — предложил Сайрус Смит. Колонисты встретили его слова новыми возгласами «ура».

Факелы в это время уже почти полностью сгорели. Так как обратный путь лежал через тоннель, колонисты решили отложить до следующего дня работы по оборудованию своего нового жилища.

Перед тем как уйти, Сайрус Смит еще раз подошел к колодцу. Он прислушался, склонившись над его темным отверстием.

Никакого шума не доносилось оттуда, не было слышно даже плеска воды. Инженер бросил в колодец еще одну горящую ветвь. Стенки колодца снова на мгновенье осветились, но так же, как и в первый раз, ничего подозрительного в нем не оказалось. Если даже какое-нибудь морское чудовище и было застигнуто врасплох бегством воды, то оно, очевидно, успело уже выбраться на простор через этот колодец.

Между тем инженер продолжал молча и неподвижно стоять на месте, внимательно прислушиваясь.

Моряк подошел к нему и, прикоснувшись к его руке, окликнул:

— Мистер Смит!

— Что, друг мой? — не сразу ответил инженер, точно мысли его были очень далеко.

— Факелы скоро погаснут!

— В путь, — сказал инженер.

Маленький отряд попрощался с пещерой и начал восхождение по склону темного тоннеля. Топ замыкал отступление, время от времени оборачиваясь и как-то странно лая.

Обратный путь был довольно трудным. Колонисты передохнули несколько минут в верхней пещере, как бы служившей площадкой для отдыха на середине этой гранитной лестницы. Затем они снова стали подниматься.

Вскоре в лицо им подул свежий ветерок. Капли воды на стенах тоннеля уже не сверкали больше — они испарились. Дымное пламя факелов тускнело. Факел Наба затрещал и погас. Надо было ускорить шаг, чтобы не остаться в полной темноте.

Колонисты так и сделали, и около четырех часов, в ту самую минуту, когда угас последний факел, они подошли к отверстию стока.

Глава девятнадцатая _{План Сайруса Смита. — Фасад Гранитного дворца. — Веревочная лестница. — Мечты Пенкрофа. — Ароматические травы. — Кроличий садок. — Водопровод. — Вид из окон Гранитного дворца.}

Назавтра, 22 мая, были начаты работы по приспособлению пещеры под жилье. Колонистам хотелось как можно скорее переменить свое плохо защищенное убежище в Камине на просторное, сухое, укрытое от небесных и морских вод жилище в гранитной толще. Однако они не думали совершенно покидать Камин — инженер собирался использовать это помещение под мастерскую для всякого рода работ.

Первой заботой Сайруса Смита было установить, куда именно выходит наружный «фасад» будущего Гранитного дворца.

Он пошел по берегу вдоль гранитной стены, ища выпавшую вчера через отверстие кирку.

Так как падение кирки должно было быть отвесным, достаточно было найти ее, чтобы заметить место, где пробито отверстие.

Инженер легко нашел кирку в песке и, мысленно восстановив перпендикуляр к месту ее падения, обнаружил отверстие в гранитной стене на высоте примерно восьмидесяти футов.

Несколько голубей уже вилось вокруг этого отверстия.

По мысли инженера, левая часть пещеры должна была быть разделена на пять комнат с прихожей, которые будут освещаться пятью окнами и дверью, пробитыми в граните. Пенкроф одобрил проект пробить окна, но не понимал, зачем еще нужно устраивать дверь, когда старый сток представлял собой естественную лестницу, по которой в любую минуту легко было добраться в Гранитный дворец.

— В том-то и дело, друг мой! — мягко возразил ему инженер. — Если по этой лестнице легко будет ходить нам, то так же легко это будет и всякому другому. Я полагаю, что целесообразней будет наглухо закрыть отверстие старого стока и, больше того, скрыть самое его существование от посторонних глаз, может быть даже подняв для этого снова уровень воды в озере!

— А как же мы будем входить? — спросил моряк.

— По наружной лестнице, — ответил Сайрус Смит. — По веревочной лестнице, которую можно убрать в любую минуту и без которой не будет доступа в наше жилище.

— Но к чему столько предосторожностей? — спросил Пенкроф. — До сих пор мы не встретили еще ни одного опасного зверя. Что до туземцев, то мы убедились, что остров необитаем.

— Уверены ли вы в этом, Пенкроф? — спросил инженер, пристально глядя на моряка.

— Полной уверенности, конечно, не может быть, пока мы не исследуем остров со всех сторон, — ответил тот, — но…

— Да, — прервал его инженер, — мы познакомились только с маленькой частичкой острова. Но если даже допустить, что здесь не живут туземцы и мы избавлены от внутренних врагов, никто не может поручиться, что завтра на остров не высадятся приехавшие откуда-то извне пираты. Эти места Тихого океана — опасные места. Надо нам вооружиться против всяких случайностей!

Доводы Сайруса Смита были настолько убедительны, что Пенкроф, не возразив ни единым словом, приготовился выполнять его распоряжения.

По фасаду Гранитного дворца колонисты хотели пробить пять окон и дверь. Эти отверстия в граните должны были освещать, собственно, только «квартиру». Для освещения большой пещеры нужно было пробить еще широкую дыру в стене и несколько узких скважин. Фасад дворца выходил на восток, так что первые лучи восходящего солнца должны были приветствовать колонистов по утрам. Для защиты от ветров и дождя инженер велел сделать плотные ставни, в ожидании, пока не будет изготовлено стекло.

Таким образом, первой задачей было пробить отверстия в стене фасада. Если бы эта работа производилась киркой, она затянулась бы надолго. Но, как известно, Сайрус Смит был изобретательным и находчивым человеком. Он использовал для этого остатки нитроглицерина. Остроумно локализовав взрывную силу этого вещества, он добился того, что гранит взорвался только в тех местах, которые были намечены им.

Кирка и мотыга довершили начатую нитроглицерином работу, и через несколько дней Гранитный дворец был ярко освещен лучами дневного света, проникавшими вплоть до самых отдаленных уголков его.

По плану Сайруса Смита квартира должна была состоять из пяти комнат, выходящих окнами к океану. Первой направо была передняя с наружной дверью, к которой предполагалось привязать веревочную лестницу. Рядом с ней — кухня, шириной в тридцать футов; дальше — столовая, шириной в сорок футов; затем спальня — такой же ширины и, наконец, устроенный по настоянию Пенкрофа «товарищеский уголок», примыкавший к большому залу.

Эти комнаты, — вернее было бы сказать — эта анфилада комнат, образовавшая квартиру колонистов, — занимали только небольшую часть пещеры и отделялись широким коридором от кладовых для инструментов, материалов и провизии.

Все запасы как растительной, так и животной пищи, собранные колонистами, должны были сохраняться в превосходных условиях, совершенно защищенные от сырости. Места было столько, что бояться переполнения склада запасов не приходилось.

Кроме того, в распоряжении колонистов была маленькая пещера, находившаяся на полпути от стока к Гранитному дворцу. Это был своеобразный чердак дворца.

После того как этот план был одобрен, оставалось только привести его в исполнение. Горнорабочие снова превратились в кирпичников, а затем в носильщиков. Скоро весь нужный для постройки кирпич был сложен у подножия Гранитного дворца.

До сих пор Сайрус Смит и его товарищи проникали в пещеру через ложе бывшего стока. Им приходилось для этого взбираться на плоскогорье Дальнего вида, делая порядочный крюк вдоль течения реки Благодарности, потом спускаться почти на двести футов по старому стоку и тем же путем возвращаться. Все это требовало немало времени и отнимало много сил. Сайрус Смит решил в первую очередь соорудить прочную веревочную лестницу.

Лестница эта была сработана особенно тщательно. Сплетенная из стеблей тростника, она была так же прочна, как толстый стальной трос. Перекладины были изготовлены из легкого и прочного красного кедра. Мастер Пенкроф собственноручно проделал всю работу, никому не доверяя даже части ее.

Одновременно было заготовлено еще несколько таких же веревок. У дверей Гранитного дворца был устроен примитивный, но прочный кран, и с его помощью колонисты легко перетаскивали тяжести от подножия стены до уровня нового жилища.

После этого колонисты приступили к работе по оборудованию пещеры. Несколько тысяч кирпичей и достаточный запас извести были в их распоряжении. Первым долгом они сложили внутренние перегородки из кирпича, и в течение короткого времени помещение было поделено на комнаты, склады и кладовые.

Работы велись под руководством инженера, который и сам в каждую свободную минуту брался за молоток или лопату. Не было ремесла, с которым Сайрус Смит не был бы знаком. Во всяком деле он служил примером своим товарищам.

Колонисты работали охотно и весело. Пенкроф, плотничая, плетя веревки или таская кирпичи, умел заражать своим веселым настроением товарищей по работе. Вера его в инженера была безгранична, и ничто не могло поколебать ее. Он считал Сайруса Смита способным предпринять любое дело и в любом деле добиться успеха. Вопрос об одежде и обуви, об освещении квартиры в зимние вечера, о превращении дикой растительности острова в культурную — все эти важнейшие вопросы казались ему необычайно просто разрешимыми: стоит только Сайрусу Смиту захотеть, и все тотчас же устроится. Пенкроф верил, что все будет сделано вовремя и хорошо. Он верил, что все реки острова станут судоходными и будут перевозить богатства, извлекаемые из недр земли. Он видел уже рудники и карьеры, где работали самые сложные машины, он слышал уже как будто шум груженых железнодорожных поездов, — да, поездов! — несущихся по поверхности острова Линкольна!..

Инженер не спорил с Пенкрофом. Он не мешал мечтать этому славному человеку. Понимая, что все колонисты невольно заражаются его верой, он только улыбался, слушая болтовню моряка, и не делился с окружающими тревогой, которую внушали ему мысли о будущем.

Действительно, закинутые в этот уголок Тихого океана, лежащий далеко в стороне от обычных морских путей, колонисты не могли надеяться на постороннюю помощь. Остров Линкольна отстоял на таком огромном расстоянии от ближайшей обитаемой земли, что нечего было и думать добраться до нее на хрупком и ненадежном судне собственной постройки. Следовательно, все будущее колонистов было только в их руках, и все надежды были только на свои собственные силы.

— Мы, — любил повторять моряк, — на сто голов выше всех старых Робинзонов, которые считали чудом всякую чепуху, сделанную ими самими.

Колонисты действительно многое знали, а люди, которые знают, преуспевают там, где другие прозябают и в конце концов погибают.

Герберт отличился во время этих работ. Способный, трудолюбивый, он схватывал все на лету, и дело у него спорилось. Сайрус Смит все больше и больше привязывался к юноше. Герберт же преклонялся перед инженером и горячо любил его. Пенкроф отлично видел растущую взаимную симпатию этих двух людей, но не ревновал.

Наб оставался Набом. Как всегда, он был воплощением скромности, бескорыстия, храбрости, усердия и преданности. Он верил в своего хозяина так же слепо, как и Пенкроф, но не проявлял так шумно своей веры. Когда моряк бурно выражал свой восторг, Наб всем своим видом как бы говорил: «Есть чему удивляться! Ведь иначе-то и быть не могло!» Пенкроф и он очень сдружились. Вскоре они перешли на «ты».

Что касается Гедеона Спилета, то он исполнял свою долю в общих работах, и никак нельзя было назвать его неловким. Это немало удивляло моряка, не думавшего, что ему доведется когда-нибудь столкнуться с журналистом, который не только все понимает, но и все умеет.

Лестница была окончательно установлена 28 мая. Она имела около ста перекладин на своем восьмидесятифутовом протяжении.

Подъем на такую высоту представлял бы немалый труд, если бы примерно в сорока футах над землей в гранитной стене не было выступа. Сайрус Смит велел разровнять и углубить этот выступ, превратив его в нечто вроде межлестничной площадки. К этой площадке наглухо прикрепили первую часть лестницы, а к концу второй, свободно свисавшей вниз, привязали длинную веревку, так что лестницу можно было втягивать наверх, прекращая таким образом сообщение Гранитного дворца с землей. Благодаря площадке подъем в Гранитный дворец был значительно облегчен. Впрочем, Сайрус Смит обещал через некоторое время устроить гидравлическую подъемную машину.

Колонисты скоро привыкли пользоваться лестницей. Все они были людьми ловкими и подвижными. Пенкроф в качестве бывшего моряка, привыкшего лазать по вантам, дал им несколько уроков. Значительно труднее было научить этому искусству Топа. Бедняга не привык к таким упражнениям. Но Пенкроф был отличным учителем, и в скором времени Топ стал так же легко взбираться по лестнице, как это делают его собратья в цирке. Нечего и говорить, что моряк был горд успехами своего ученика. Тем не менее частенько Пенкроф поднимался в Гранитный дворец с Топом на спине, к большому удовольствию умного пса.

Несмотря на то, что работы по оборудованию жилья велись ускоренным темпом, так как холодный сезон приближался, колонисты не забывали позаботиться и о заготовке провизии. Герберт и журналист, ставшие главными поставщиками съестных припасов, каждый день по нескольку часов кряду охотились.

Из-за отсутствия моста или лодки они не могли перебраться через реку Благодарности. Поэтому огромные леса Дальнего Запада до поры до времени оставались неисследованными — экскурсия туда была отложена до первых весенних дней, — и колонисты охотились только в лесу Якамары. Но и в этом лесу было множество дичи, и деревянные пики и стрелы колонистов служили им здесь не хуже, чем самые усовершенствованные ружья.

Однажды Герберт нашел в юго-западной части леса полянку, покрытую высокой, густой и чуть влажной травой, насыщавшей воздух приятным запахом. Тут росли тимьян, богородская трава, базилик, чабер и другие пахучие травы.

Журналист заметил, что было бы странным, если бы возле так хорошо накрытого стола для кроликов не оказалось самих кроликов, и вместе с Гербертом внимательно обследовал поляну.

На ней росло множество полезных растений, и натуралист нашел бы здесь немало образцов для пополнения своих коллекций. Герберт собрал некоторое количество лекарственных растений — базилика, ромашки, мелиссы, буквицы и т. д., из которых готовятся жаропонижающие, вяжущие, кровоостанавливающие, противогнилостные и противоревматические средства. Когда по возвращении Пенкроф спросил юношу, к чему ему эта трава, тот ответил:

— Чтобы лечиться, когда кто-нибудь из нас заболеет.

— А зачем нам болеть? — серьезно возразил моряк. — Ведь врачей-то на острове нет!

На это нечего было возразить, но тем не менее юноша сохранил собранные им растения, с общего согласия всех остальных обитателей Гранитного дворца.

Кроме лекарственных трав, юный натуралист нашел порядочное количество листьев растения, известного в Северной Америке под названием чая Освего; при варке этих листьев получается очень вкусный напиток.

В конце полянки охотники неожиданно наткнулись на естественный кроличий садок. Земля была сплошь изрыта ямками.

— Это норы! — воскликнул Герберт.

— Да, я вижу, — сказал журналист. — Но обитаемы ли они?

— Вот это неизвестно!

Вопрос, однако, разрешился сам собой. Как только охотники подошли к норам, из них сотнями выскочили маленькие животные, с виду похожие на кроликов. Они рассыпались в разные стороны с такой быстротой, что даже Топу не удалось догнать ни одного из них. Но журналист твердо решил не трогаться с места, пока он не поймает по меньшей мере полдюжины этих грызунов. Он хотел, приручив несколько пар кроликов, создать собственный крольчатник.

Поставив силки над отверстием норок, легко можно было поймать грызунов живыми. Но в данную минуту у охотников не было под руками ни силков, ни материала, из которого их можно было бы изготовить. Они решили поэтому вооружиться терпением и исследовать палкой все норки, одну за другой. После часа таких поисков четверо грызунов были пойманы в своих норах. Это были так называемые американские кролики, очень похожие на своих европейских сородичей.

Вечером эти кролики были поданы к ужину. Кушанье оказалось на редкость вкусным.

31 мая перегородки в Гранитном дворце были закончены. Оставалось только меблировать комнаты, но это было уже делом долгих зимних вечеров. В кухне был устроен очаг. Наибольшей трудностью для новоявленных печников было сооружение дымоотводной трубы. Сайрус Смит решил, что проще всего будет изготовить ее из глины. Так как нечего было и думать выпустить трубу через потолок, колонисты ограничились тем, что пробили над окном еще одно отверстие, в которое и выпустили косо протянутую по комнате трубу. Это устройство в дни сильных лобовых ветров грозило заполнять кухню дымом, но, во-первых, такие ветры не могли быть частыми, а во-вторых, старшего повара, Наба, эта перспектива мало беспокоила.

Когда первая часть работ по оборудованию Гранитного дворца была закончена, инженер решил приступить к заделке отверстия старого стока, примыкавшего к озеру, чтобы сделать невозможным вход во дворец с этой стороны. Колонисты подкатили к отверстию обломки скал и скрепили их цементом. Сайрус Смит отложил на время осуществление своего проекта — снова поднять уровень воды в озере — и ограничился тем, что скрыл отверстие травами, ветками и молодыми деревцами, в расчете на то, что весной они примутся на новом месте и окончательно скроют отверстие от непосвященных глаз.

Вместе с тем он использовал старый сток, чтобы снабдить Гранитный дворец постоянным притоком пресной воды из озера. Маленькая канава, пробитая под поверхностью озера, питала струйку, дающую колонистам двадцать пять — тридцать галлонов[24] питьевой воды в сутки.

Таким образом, Гранитный дворец был обеспечен свежей проточной водой.

Наконец все оборудование жилища было закончено. И вовремя, потому что зима уже начиналась! Пока инженер не успел еще изготовить оконного стекла, отверстия окон были заделаны плотными ставнями.

Гедеон Спилет артистически замаскировал пробоины в граните ползучими растениями, посадив их в трещины скал, так что окна оказались скрытыми свежей и красивой зеленой занавесью.

Колонисты не могли нахвалиться своим новым, просторным, безопасным и здоровым жильем. Перед окнами их квартиры открывался необъятный простор океана, между двумя мысами Челюстей на севере и мысом Когтя на юге. У подножия их дома расстилалась великолепная бухта Союза.

Да, у этих мужественных людей были основания быть довольными делом рук своих!

Пенкроф безмерно гордился своим новым жилищем, или, как он называл его, «квартиркой на шестом этаже, с чердаком».

Глава двадцатая _{Дождливый сезон. — Вопрос об одежде. — Охота на тюленей. — Изготовление свечей. — Внутреннее оборудование Гранитного дворца. — Два мостика. — Возвращение с устричной отмели. — Что Герберт нашел в кармане.}

Зима наступила вместе с июнем, соответствующим декабрю Северного полушария. Первыми признаками ее были беспрестанные ливни и ветры. Жильцы Гранитного дворца могли теперь воочию убедиться в преимуществах помещения, не боящегося непогоды. Камин оказался явно негодным убежищем, не способным защитить от суровой зимы, не говоря уже о том, что высокие зимние приливы грозили ему затоплением.

В предвидении этой возможности Сайрус Смит принял ряд мер для сохранения кузницы и печей, установленных в Камине.

Июнь ушел на разные домашние работы, которые, однако, нисколько не мешали охоте, так что кладовые Гранитного дворца все время ломились от запасов. Пенкроф собирался в первую же свободную минуту заняться изготовлением западней, от которых он ожидал чудес. Между делом он изготовил несколько веревочных силков, и не проходило дня, чтобы кроличий садок не давал дани в виде одного или нескольких грызунов.

Наб почти все свое время тратил на соление или копчение мяса, приготовляя, таким образом, великолепные консервы.

Вопрос об одежде подвергся очень серьезному обсуждению. У колонистов не было другого платья, кроме того, какое было на них в момент крушения воздушного шара. Эта одежда была теплой и прочной, так же как и белье, и колонисты заботились о содержании ее в безукоризненной чистоте. Но все же рано или поздно, а нужно будет сменять ее. Кроме того, одежда эта не могла защитить их от холода, если зима на острове окажется суровой.

Здесь не могла помочь даже изобретательность Сайруса Смита. Он должен был сначала заняться удовлетворением насущнейших потребностей колонии в жилище, в тепле, в пище и не мог разрешить проблемы одежды до наступления холодов. Нужно было, таким образом, постараться как-нибудь перенести морозы, не слишком ропща на судьбу, Когда же настанет весна, можно будет организовать охоту на муфлонов — горных баранов, водящихся на горе Франклина, — а, добыв шерсть, инженер уж сумеет найти способ превратить ее в теплую одежду. Как? Он об этом подумает после, когда придет время.

— Что же, — сказал Пенкроф, — зиму как-нибудь протянем, поджаривая себе пятки у камина. Топлива у нас сколько угодно, и нет никакого смысла экономить его.

— Кстати, — сказал Гедеон Спилет, — остров Линкольна лежит под невысоким градусом широты, поэтому нет причин бояться чересчур суровой зимы. Не говорили ли вы, Сайрус, что наша тридцать пятая параллель соответствует примерно положению Испании или Италии в другом полушарии?

— Да, но не следует забывать, что и в Испании бывают очень холодные зимы. Снега и льда там сколько угодно, и, может быть, такие же испытания ожидают нас и на острове Линкольна. Однако это все-таки остров, и поэтому я надеюсь, что здесь зима будет более умеренной.

— Почему, мистер Смит? — спросил Герберт.

— Потому, мой мальчик, что море можно считать гигантским резервуаром, накапливающим летнее тепло. С наступлением зимы оно постепенно возвращает это тепло, и благодаря этому в приморских землях температура меньше колеблется за год — летом там не так жарко, а зимой не так холодно.

— Поживем — увидим! — сказал Пенкроф. — Не пугайте меня сегодня холодами, которых еще может и не быть. А вот что бесспорно — это то, что дни становятся короткими, а ночи длинными. По-моему, самое время подумать об освещении!

— Ничего не может быть проще, — ответил Сайрус Смит.

— Да, думать просто, — смеясь, сказал моряк.

— Нет, сделать просто!

— Когда же мы приступим к делу?

— Завтра же организуем охоту на тюленей.

— Чтобы сделать светильни?

— Фи, конечно, нет! Мы сделаем свечи!

Действительно, инженер думал об изготовлении свечей. В этой мысли не было ничего невыполнимого: у колонистов были известь и серная кислота, а тюлени могли дать любое нужное количество жира.

Этот разговор происходил 4 июня. На следующее утро, 5 июня, колонисты отправились на островок. Погода была неважная. Выжидая отлива, чтобы перейти вброд пролив, колонисты решили, как только это окажется возможным, построить лодку. Это упростило бы сообщение с островом, да и сделало бы возможной поездку вверх по течению реки Благодарности, отложенную до первых весенних дней.

На песке лежало множество тюленей, и колонисты без труда убили с полдюжины. Наб и Пенкроф освежевали их, и колонисты отнесли в Гранитный дворец около трехсот фунтов жира, целиком предназначенного для изготовления свечей. Кроме того, они принесли шкуры убитых тюленей, из которых можно было изготовить прочную обувь.

Производство свечей оказалось чрезвычайно простым, и хотя изготовленные свечи были весьма неказисты на вид, но цели своей служили отлично. Если бы в распоряжении Сайруса Смита была только одна серная кислота, он должен был бы сначала нагреть тюлений жир вместе с серной кислотой и, отфильтровав получившийся глицерин, отделить кипячением из образовавшихся новых соединений олеин, маргарин и стеарин. Но так как у него была известь, он избрал более быстрый и простой способ. Он обработал жир известью и получившееся известковое (кальцинированное) мыло подверг действию серной кислоты, которая связала кальций и освободила жирные кислоты — олеиновую, маргариновую и стеариновую. Из этих кислот первую — жидкую — инженер удалил прессовкой, что же касается двух других, то они и были нужны для производства свечей. Эта работа отняла не больше двадцати четырех часов.

Свечи были сформованы вручную, но от фабричных их отличало только то, что они не были отбелены и отполированы. Кроме того, фитили их, изготовленные из растительных волокон, сгорая, оставляли нагар, в отличие от фабричных, пропитанных борной кислотой фитилей, которые сгорают без остатка вместе с корпусом свечи. Но инженер сделал пару отличных щипцов для удаления нагара, и обитатели Гранитного дворца не имели оснований жаловаться на недостаточность освещения во время долгих зимних вечеров.

В течение июня у колонистов было немало работ по внутреннему оборудованию их нового жилища. Пришлось усовершенствовать ряд старых инструментов и изготовить много новых. В числе прочих инструментов колонисты сделали пару ножниц. Это позволило им наконец подстричь волосы и бороды.

Изготовление ручной пилы было нелегким делом, но ценой величайших усилий колонисты добились своего и получили пилу, которая способна была резать дерево поперек волокон. При помощи этой пилы они соорудили столы, стулья, шкафы и рамы кроватей. Кухня была оборудована полками, на которых Наб аккуратно расставил кухонную посуду. Кухня имела теперь очень нарядный вид, и Наб расхаживал по ней так же торжественно, как если бы это была химическая лаборатория.

Но вскоре столярам пришлось стать плотниками. Новый сток, образованный взрывом гранитной стены, преградил кратчайшую дорогу в северную часть острова, и колонистам, чтобы не переходить через поток, приходилось делать порядочный крюк, идя в обход истоков Красного ручья. Проще, конечно, было перекинуть на плоскогорье Дальнего вида и на берегу океана мостики длиной в двадцать — двадцать пять футов, тем более, что для этого достаточно было повалить поперек потока несколько стволов деревьев, предварительно очистив их от веток.

Когда мостики были перекинуты, Наб и Пенкроф отправились на устричную отмель. Они тащили за собой грубо сделанную тележку, заменившую неудобную для переноски тяжестей старую плетеную корзину, и привезли обратно несколько тысяч устриц.

Устрицы быстро акклиматизировались на побережье, подле устья реки Благодарности, среди скал, образовавших естественные садки. Моллюски эти были ценным добавлением к столу, и колонисты почти ежедневно лакомились ими.

Как видим, остров Линкольна удовлетворял почти все нужды колонистов, хотя они успели ознакомиться только с очень незначительной частью его.

Можно было предполагать, что более широкое обследование острова, особенно отдаленных уголков его лесистой части, тянувшейся между рекой Благодарности и мысом Рептилии, даст колонистам новые ценные продукты.

Только одного не хватало обитателям острова. Азотистые продукты, то есть мясо, были у них в изобилии, так же как и зелень. Перебродившие корни драцены давали им кисловатый напиток, по вкусу несколько напоминавший пиво. Они добыли даже сахар, но не из свеклы или сахарного тростника, а просто собирая сок клена, дерева, растущего в умеренной зоне и обильно представленного на острове. Они пили вкусный чай Освего из листьев, собранных Гербертом. Наконец, у них было сколько угодно соли, единственного из минералов, применяемого людьми в пищу. Но хлеба у них не было.

Возможно, что в лесах южной, неисследованной части острова можно было найти какие-нибудь растения, заменяющие хлеб, — хлебное дерево или саго, — но до сих пор колонисты не нашли их и обходились без хлеба.

Однажды — в этот день шел проливной дождь — колонисты сидели все в большом зале Гранитного дворца.

Герберт неожиданно воскликнул:

— Глядите, мистер Смит, хлебное зерно!

И юноша показал своим товарищам зернышко, единственное зернышко, провалившееся сквозь дырку в кармане в подкладку его куртки. Герберт в Ричмонде любил сам кормить голубей, и зерно это случайно застряло у него в кармане.

— Хлебное зерно? — живо переспросил Смит.

— Да, мистер Смит, но одно-единственное…

— Вот так находка, Герберт! — улыбаясь, сказал моряк. — Что мы можем сделать из одного зерна?

— Мы испечем хлеб! — ответил Сайрус Смит.

— Хлеб, печенье, торты, пирожные, — подхватил Пенкроф. — Боюсь только, как бы мы не растолстели от мучной пищи!

Герберт, не придавший никакого значения своей находке, хотел уже выбросить зернышко, но Сайрус Смит взял его, осмотрел и, убедившись, что оно было в хорошем состоянии, поднял глаза на моряка.

— Пенкроф, — сказал он спокойно, — знаете ли вы, сколько колосьев может дать одно зерно?

— Полагаю, что один колос, — ответил моряк, удивленный вопросом.

— Десять, Пенкроф! А знаете ли вы, сколько зерен может дать колос?

— Право, не знаю.

— В среднем по восемьдесят. Следовательно, посадив это зернышко, мы при первом же сборе урожая снимем восемьсот зерен, которые при втором сборе дадут шестьсот сорок тысяч зерен, при третьем — пятьсот двенадцать миллионов, а при четвертом — свыше четырехсот миллиардов зерен, если, конечно, ни одно зернышко не погибнет. Вот!

Товарищи слушали Сайруса Смита не прерывая. Они были ошеломлены названными им цифрами. И, однако, эти цифры были правильные.

— Так-то, друзья мои, — продолжал инженер, — такова прогрессия плодородия почвы. А что значит эта прогрессия хлебного зерна рядом с прогрессией макового, приносящего тридцать две тысячи зерен при первом же урожае, или табачного, дающего триста шестьдесят тысяч? Если бы не тысячи причин, действующих губительно на эти растения, в несколько лет весь земной шар был бы заполнен ими. А теперь, Пенкроф, отвечайте, знаете ли вы, сколько четвериков хлеба составят четыреста миллиардов зерен?

— Нет, — ответил моряк, — но зато я твердо знаю, что я осел…

— Так знайте же, Пенкроф, что, если считать по сто тридцать тысяч зерен на четверик, это составит свыше трех миллионов четвериков.

— Трех миллионов! — вскрикнул Пенкроф.

— Да, трех миллионов.

— В четыре года?

— В четыре года, — подтвердил Сайрус Смит, — а может быть, даже и в два, если под этой широтой можно собирать по два урожая в год.

На это заявление Пенкроф ответил громогласным «ура».

— Отсюда следует, Герберт, — закончил инженер, — что ты сделал исключительно важную для нас находку. Помните, друзья, что в том положении, в котором мы очутились, все, буквально все может сослужить нам службу. Очень прошу вас — никогда не забывайте этого.

— Обещаю вам, мистер Смит, что мы не забудем, — ответил за всех Пенкроф. — И если я когда-нибудь найду зерно табака, дающее триста шестьдесят тысяч зерен, уверяю вас, я не выброшу его на ветер! А теперь знаете, что нам остается сделать?

— Посадить это зерно, — ответил Герберт.

— Правильно, — сказал Гедеон Спилет, — и беречь его как зеницу ока, ибо в нем заключаются все наши надежды на будущие урожаи.

— Если только оно взойдет, — добавил моряк.

— Оно взойдет, — уверенно сказал инженер.

Это происходило 20 июня — как раз подходящее время для посева единственного и драгоценнейшего зернышка. Сначала думали посадить его в глиняный горшок, но по зрелом размышлении решено было довериться природе и высадить его прямо в землю. В тот же день произвели «сев», и не приходится говорить, что все меры предосторожности были приняты, чтобы результат его был удачным.

Погода несколько прояснилась, и колонисты воспользовались этим, чтобы взобраться на «крышу» Гранитного дворца. Там, на плоскогорье, они выбрали местечко, защищенное со всех сторон от ветров, на которое полуденное солнце изливало всю силу своих лучей. Они очистили от насекомых и червяков площадку, вскопали ее, устлали ровным слоем удобренной извести и слегка увлажненной земли и высадили туда бесценное зернышко. Затем место это огородили палисадником.

Казалось, что колонисты закладывают первый камень здания. Пенкроф вспомнил день, когда он пытался и не осмеливался зажечь единственную на острове спичку. Но сегодня дело было еще важней. Действительно, тем или иным способом, днем раньше или днем позже, но колонисты добыли бы себе огонь. Другое дело это зерно — никакие усилия не вернут его им, если, по несчастью, оно погибнет.

Глава двадцать первая _{Холода. — Исследование болот юго-восточной части острова. — Шакаловые лисицы. — Будущее Тихого океана. — Работа кораллов. — Охота. — Болото Казарки.}

С этих пор не проходило и дня, чтобы Пенкроф не посетил огороженный клочок земли, который он серьезно называл своим «хлебным полем». Горе насекомым, которые осмеливались приблизиться к этому заповедному месту! Пенкроф не давал им пощады.

В конце июня, после долгих беспрестанных дождей, начались холода, и 29 июня термометр Цельсия, если бы такой был на острове, показывал бы не меньше 6° ниже нуля.

Льдины скопились у устья реки Благодарности, и в скором времени вся река замерзла. Еще раньше покрылось льдом озеро.

Колонистам пришлось несколько раз пополнять свой запас топлива. Пенкроф, раньше чем река стала, сплавил по ее течению несколько огромных плотов с валежником. К древесному топливу колонисты добавили несколько тележек каменного угля, за которым приходилось ходить к самому подножию горы Франклина.

Тепло, выделяющееся при сгорании каменного угля, было особенно оценено колонистами, когда 4 июля температура упала до 15° ниже нуля. Они сложили вторую печь в столовой и проводили там за работой все время.

Только теперь, во время жестоких морозов, Сайрус Смит понял, какая счастливая мысль пришла ему в голову, когда он решил отвести струйку воды из озера в Гранитный дворец. Начинаясь под ледяным покровом, она, не замерзая, доходила до резервуара подле кухни и, наполнив его, изливалась в колодец.

Наступившие ясные, сухие морозные дни позволили колонистам предпринять экскурсию в болота юго-восточной части острова, между рекой Благодарности и мысом Когтя. Туда и обратно нужно было пройти не меньше шестнадцати-семнадцати миль; следовательно, экспедиция должна была продлиться целый день, и то при условии быстрой ходьбы. Так как предполагалось посетить неисследованную часть острова, было решено, что в экспедиции примут участие все колонисты.

В шесть часов утра 5 июля, как только забрезжила заря, Сайрус Смит, Гедеон Спилет, Наб, Пенкроф и Герберт, вооруженные луками, стрелами, пиками с железными наконечниками и силками, захватив с собой достаточный запас провизии, покинули Гранитный дворец. Топ открывал шествие.

Кратчайшей дорогой была дорога через замерзшую реку Благодарности.

— Лед не может заменить настоящего моста, — заметил инженер.

И постройка настоящего моста была внесена в список очередных работ.

Впервые колонисты ступали ногой на правый берег реки Благодарности и углублялись в его великолепные хвойные леса, теперь покрытые пеленой снега.

Не прошли они и полумили, как из густого кустарника стрелой выскочила целая семья четвероногих, вспугнутая, по-видимому, лаем Топа.

— О, да ведь это лисицы! — воскликнул Герберт, глядя вслед убегающим зверям.

Это действительно были лисицы, но очень крупные, до одного метра в длину, и издававшие какое-то подобие лая; этот лай так удивил Топа, что он недоуменно остановился и тем дал возможность скрыться быстрым животным.

Собака, не знавшая естественной истории, вправе была удивляться, Но этот лай выдал породу убежавших зверей. Эти лисицы с рыжеватым мехом и черными хвостами, свисающими почти до земли, без сомнения, принадлежали к виду шакаловых лисиц. Герберт искренне сожалел, что Топу не удалось поймать ни одного из этих представителей семейства собак.

— Можно ли их есть? — спросил Пенкроф, которого и флора и фауна острова интересовали только с этой стороны.

— Нет, — ответил Герберт. — Знаешь, Пенкроф, зоологи до сих пор не решили вопроса, можно ли считать лисиц чистыми представителями собачьей породы.

Сайрус Смит не мог удержать улыбки, услышав ответ Герберта. Для моряка же лисицы перестали существовать, как только он узнал, что они относятся к «породе» несъедобных. Но, между прочим, он заметил, что, когда в Гранитном дворце будет собственный курятник, необходимо будет позаботиться о том, чтобы эти четвероногие грабители не наносили ему визитов. Никто не возразил моряку.

Было уже около восьми часов утра. Небо было прозрачным и таким синим, каким оно бывает только в морозные дни. Но разгоряченные ходьбой колонисты не чувствовали уколов холода.

К счастью, не было ветра, а в безветрие мороз легче переносится. Громадное, но негреющее солнце только что встало из глубины океана и медленно поднималось в небе.

Поверхность океана была синей и спокойной, как вода какого-нибудь средиземноморского залива в ясный летний день. Мыс Когтя, изогнутый и острый, как ятаган, явственно виднелся в четырех милях к юго-востоку. Налево был виден уголок бухты Союза, ничем не защищенной от океана. Вне всякого сомнения, это было не слишком подходящее убежище для кораблей, гонимых бурей.

Абсолютное спокойствие поверхности воды, ее одинаковый во всей бухте цвет, отсутствие рифов и скал — все указывало на то, что здесь была бездонная глубина, что океан катил свои волны над пропастью.

Вдалеке виднелись верхушки леса Дальнего Запада. Можно было подумать, что находишься на унылом берегу приполярного островка, осажденного ледниками.

Колонисты сделали в этом месте привал и съели по нескольку ломтей холодного мяса.

Завтракая, колонисты продолжали осматривать местность. Эта часть острова Линкольна своим бесплодием резко отличалась от плодоносной западной части. Журналист заметил по этому поводу, что, если бы случай выбросил их на северное побережье, они вначале были бы очень невысокого мнения о приютившем их острове.

— Думаю, что мы и не добрались бы здесь до берега, — сказал инженер. — Море здесь, видимо, очень глубоко, и в нем нет даже скал, на которых можно было бы передохнуть. Напротив Гранитного дворца есть островок, мели, скалы, дающие хоть некоторую надежду на спасение. Здесь же ничего — бездонная пропасть…

— Странно, — добавил Гедеон Спилет, — встретить на таком маленьком острове такое разнообразие природных условий. Это было бы вполне понятно на большом материке. Честное слово, можно подумать, что богатая растительностью западная часть острова омывается теплыми водами Мексиканского залива, а эти северные и северо-восточные берега — водами сурового полярного моря.

— Вы правы, Спилет, — сказал Сайрус Смит. — И мне приходила в голову та же мысль. Этот остров и по форме и по природным условиям совершенно необычен. Он в миниатюре представляет все характерные черты настоящего материка. Меня бы не удивило, если бы оказалось, что в прошлом он был частью материка.

— Как? Материк посредине Тихого океана?! — воскликнул Пенкроф.

— Почему бы и нет? — ответил инженер. — Австралия, Новая Зеландия, весь тот комплекс, который англичане называют Австралазией, вместе с тихоокеанскими архипелагами отлично мог в прошлом быть шестой частью света, такой же значительной, как Европа, Азия, Африка и обе Америки. Я вполне допускаю, что все острова, находящиеся посреди этого громадного океана, представляют собой не что иное, как вершины гор материка, опустившегося под воду в доисторические времена.

— Как Атлантида? — спросил Герберт.

— Да, дитя мое… если только она существовала когда-либо.

— И остров Линкольна был частью этого материка? — спросил Пенкроф.

— Это очень вероятно, — ответил инженер. — И, пожалуй, это единственное разумное объяснение неодинаковых природных условий в разных частях острова…

— И обилия разнообразных животных, живущих на нем и посейчас, — добавил Герберт.

— Да, мой мальчик. Ты подсказал мне новый довод в защиту моего предположения. Мы убедились, что на острове живет множество животных, к тому же самых разнообразных пород. Это не случайность; по-моему, это служит доказательством тому, что остров Линкольна некогда был частью материка, постепенно опустившегося на дно Тихого океана.

— Следовательно, по-вашему, — возразил Пенкроф, видимо не убежденный словами инженера, — и этот остаток материка в один прекрасный день также опустится под воду и между Америкой и Азией не будет никакой земли?

— Нет, будет, — ответил инженер. — За это время возникнут новые материки, над возведением которых работают сейчас миллиарды миллиардов мельчайших существ.

— Что это за строители? — спросил удивленно Пенкроф.

— Это кораллы. Это они неустанным трудом подняли на поверхность вод ряд островов, множество атоллов и рифов Тихого океана. Чтобы уравновесить на чаше весов одно ореховое ядрышко, необходимы тысячи этих крохотных существ. Кораллы, поглощая из морской воды соль и растворенные в ней другие твердые вещества, образуют известняк, из которого вырастают громадные подводные скалы, по крепости и прочности не уступающие граниту. В давно прошедшие, первые периоды существования нашей планеты природа создавала земли при помощи вулканических процессов. Теперь, видимо, подземный огонь как фактор землеобразования ослаб, и природа поручает эту работу микроскопическим существам на дне морей и океанов. Я знаю, пройдут века, миллиарды поколений кораллов сменят миллиарды других поколений кораллов, и из вод Тихого океана возникнет новый материк, который заселят и цивилизуют наши отдаленные потомки…

— Ох, до этого еще много воды утечет! — сказал Пенкроф.

— Природе некуда спешить, — ответил инженер.

— Но к чему создавать новые континенты? — спросил Герберт. — Мне кажется, что площадь современных материков больше чем достаточна для расселения человечества. А природа не станет делать никакой бесполезной работы!

— Это верно, — ответил инженер, — но с точки зрения интересов будущих поколений образование новых материков, особенно в тропических зонах, где главным образом и растут коралловые острова, никак нельзя считать бесполезным. По крайней мере, таково мое мнение…

— Мы слушаем вас, мистер Смит, — сказал Герберт, — расскажите нам вашу теорию.

— Вот в чем заключается моя мысль. Ученые, по крайней мере многие из них, допускают, что рано или поздно растительная и животная жизнь на нашей планете угаснет из-за холода. Разногласия среди ученых вызывают только причины этого похолодания Земли. Некоторые считают, что холод наступит через миллионы лет вследствие охлаждения Солнца; другие считают, что задолго до того погаснет подземный огонь, который, по их мнению, оказывает большое влияние на климат Земли. Я лично склоняюсь к этой последней гипотезе, сравнивая будущее Земли с настоящим Луны, угасшей и охлажденной звезды, на которой не может быть жизни, несмотря на то что Солнце продолжает отдавать ее поверхности свое тепло. Итак, если Луна охладилась, то это следствие того, что совершенно угас ее внутренний огонь, которому она обязана своим существованием, как и все прочие светила. Словом, какова бы ни была причина охлаждения, но рано или поздно наша планета замерзнет, причем это замерзание совершится не сразу, а постепенно. Что произойдет тогда? Произойдет то, что страны, расположенные в умеренном поясе, станут так же мало пригодными для жизни, как нынешние полярные земли. Поэтому человечество, да и весь животный мир, устремится к широтам, получающим больше солнечного тепла. Начнется гигантское переселение народов. Европа, Средняя Азия, Северная Америка мало-помалу обезлюдеют так же, как Австралия и Южная Америка. Растительный мир последует за животным. Флора отступит к экватору одновременно с фауной. Центральная Америка и Африка станут самыми населенными частями света. Лапландцы и самоеды встретят привычные для себя климатические условия на берегах Средиземного моря, в нынешней Италии. Едва ли экваториальные земли смогут тогда вместить и пропитать все человечество. Может быть, предусмотрительная природа, уже сейчас предвидя будущее великое переселение людей, животных и растений к экватору, поручила кораллам немедленно приступить к постройке основания нового материка. Я часто думал об этих вещах, друзья мои, и пришел к убеждению, что когда-нибудь внешний облик нашей планеты коренным образом изменится: поднимутся со дна морского новые континенты, и вытесненная ими вода зальет старые. В будущие столетия новые Колумбы отправятся открывать острова Чимборасо, Гималаи, Монблан[25], остатки Америки, Азии, Европы, еще не поглощенные водой. Затем, через десятки тысячелетий, и эти новые материки, в свою очередь, станут непригодными для жизни. Земля остынет, как остывает тело, покинутое жизнью, и всякие проявления жизни если не навсегда, то во всяком случае на время исчезнут с нашей планеты.

— Все это очень интересно, — сказал Пенкроф, внимательно слушавший инженера, — но скажите, мистер Смит, может быть, и наш остров построен кораллами?

— Нет, — ответил инженер, — остров Линкольна, несомненно, вулканического происхождения.

— Значит, он исчезнет в один прекрасный день?

— Это вполне вероятно.

— Надеюсь, что к тому времени нас уже здесь не будет.

— Не беспокойтесь, Пенкроф, нас-то наверное уже не будет здесь. У нас нет никакой охоты провести здесь всю жизнь, и рано или поздно мы выберемся отсюда.

— А пока что, — добавил Гедеон Спилет, — будем устраиваться здесь так, словно мы собираемся прожить тут целую вечность. Нехорошо делать дело наполовину!

Этими словами закончился разговор. Завтрак был съеден.

Колонисты снова тронулись в путь и скоро дошли до начала заболоченной местности.

Болото занимало площадь почти в двадцать квадратных миль и тянулось вплоть до юго-восточной оконечности острова. Почва здесь была илистой, глинистой, устланной местами гнилыми листьями и ветвями. Повсюду на солнце сверкали покрытые льдом лужи. Вода не могла скопиться здесь ни вследствие наводнения, ни вследствие дождей. Оставалось заключить, что болото питается просачивающейся подпочвенной водой, как и было в действительности. Можно было даже опасаться, что в жаркое время года это болото отравляет воздух миазмами болотной лихорадки.

Над заболоченной травой носился целый птичий мирок. Профессиональный охотник едва успевал бы спускать курок: тут были дикие утки, казарки, целые стаи доверчивых бекасов, безбоязненно позволявших приблизиться к себе. Они летали такими плотными рядами, что выстрел из дробовика, наверное, уложил бы несколько дюжин птиц.

Но колонисты могли стрелять только из луков. Эффект не был таким блистательным, но бесшумные стрелы имели то преимущество, что не вспугивали птиц.

Охотники удовольствовались на этот раз дюжиной диких уток, зная, что в любой момент они смогут пополнить здесь свои запасы провианта.

Назвав эту местность «болотом Казарки», к пяти часам вечера Сайрус Смит и его спутники повернули домой.

В восемь часов они перешли по льду реку Благодарности и подошли к Гранитному дворцу.

Глава двадцать вторая _{Западни. — Лисицы. — Северо-западный ветер. — Снежная буря. — Колода. — Рафинирование сахара. — Таинственный колодец. — Планы разведок. — Дробинка.}

Сильные холода держались до 15 августа. Однако температура ни разу не опускалась ниже -15°. При безветрии этот холод легко переносился колонистами. Но стоило подняться даже легкому ветерку — и плохо одетые люди начинали страдать от укусов мороза.

Пенкроф сожалел, что вместо тюленей и шакаловых лисиц, шкуры которых оставляют желать лучшего, на острове Линкольна не оказалось нескольких медведей.

— Медведи, — говорил он, — обычно неплохо одеты. Я бы не желал ничего лучшего, как одолжить у них на зиму их теплую шубу.

— Но, — возразил, смеясь, Наб, — может быть, медведи не согласились бы одолжить тебе свою шубу?

— Мы бы заставили их, Наб, мы бы заставили их! — авторитетно заявил Пенкроф.

Но этих опасных хищников на острове не было, или, по крайней мере, они не встретились до сих пор колонистам.

На всякий случай Гедеон Спилет, Пенкроф и Герберт устроили западни на плоскогорье Дальнего вида и на опушке леса. По словам Пенкрофа, какое бы животное ни попало в них — хищник ли, грызун ли, — всякое пригодится в хозяйстве Гранитного дворца.

Западни были устроены чрезвычайно просто: они состояли из ям, прикрытых сверху ветвями и травами; на дно этих ям клалась какая-нибудь приманка, запах которой должен был привлечь животное. Вот и все. Нужно оговориться, что места выбирались не случайно, а только там, где часто можно было наблюдать следы животных.

Ежедневно колонисты осматривали ямы. В течение первых же дней они нашли в них трех лисиц.

— Чорт возьми, — воскликнул Пенкроф, вытаскивая из ямы третьего зверька, угрюмо скалившего зубы, — неужели в этих местах только и живут что лисицы? Добро бы они еще годились на что-нибудь!

— Вы заблуждаетесь, Пенкроф, — сказал ему журналист, — лисицы совсем не так уж бесполезны.

— А на что они годны?

— Чтобы служить приманкой другим зверям!

Журналист был прав, и трупы лисиц были оставлены в ямах в качестве приманок.

Моряк изготовил также множество силков, и они давали больше добычи, чем западни. Не проходило дня, чтобы в силок не попадал хоть один кролик. Пища была довольно однообразной, но Наб умел подавать кроликов под разными соусами, и колонисты не жаловались на стол.

Между тем в течение второй недели августа западни порадовали колонистов более крупными и более полезными животными, чем лисицы. То были кабаны, уже замеченные ими в лесу, к северу от озера Гранта.

Пенкроф не стал никого спрашивать, съедобны ли эти животные, — на этот вопрос ему ответило их сходство с обыкновенными европейскими и американскими свиньями.

— Но ведь это не настоящие свиньи, Пенкроф, — предупредил моряка Герберт.

— Герберт, — попросил тот, наклоняясь над ямой и вытаскивая кабана за короткий отросток, служивший ему хвостом. — Герберт, если это даже не свинья, не говори мне этого…

— Почему?

— Потому что это меня огорчит!

— Неужели ты так любишь свиней, Пенкроф?

— Я очень люблю свинину, — ответил моряк, — а особенно свиные ножки. Если бы у свиней было не четыре, а восемь ног, я бы любил их вдвое больше!

Пойманные животные принадлежали к подсемейству пекари — американских свиней, точнее — к виду таяссу, различимому по сросшимся пястным косточкам на задних ногах животного. Пекариобразные, и в том числе таяссу, обычно водятся стадами, и можно было предполагать, что они во множестве встречаются в лесистых местах острова. Животные эти оказались съедобными с головы до ног, и Пенкроф ничего другого от них не требовал.

В середине августа погода внезапно переменилась под влиянием поднявшегося северо-западного ветра. Температура поднялась на несколько градусов, и пары воды, находившиеся в атмосфере, выпали на землю в виде снега. Весь остров покрылся белым покровом и стал совершенно неузнаваемым. Снег обильно падал в продолжение нескольких дней, и слой его достиг толщины в два фута.

Ветер стал крепнуть, и скоро уже с высоты Гранитного дворца можно было слышать рев волн, разбивающихся о скалы. Местами бушующий ветер подымал целые столбы снега, вращающиеся вокруг своей оси и, подобно водяным смерчам, переносящиеся с места на место. Ураган, несшийся с северо-запада, задевал остров Линкольна только своим краешком, да и положение Гранитного дворца, выходящего окнами на восток, избавляло его обитателей от лобовой атаки бури. Но ни Сайрус Смит, ни его товарищи, конечно, не рисковали высунуть даже кончик носа из дому в этот страшный буран, мало чем отличавшийся от самых сильных полярных бурь.

Пять дней — с 20 по 25 августа — колонисты безвыходно просидели в Гранитном дворце, слушая, как свирепствует ветер в лесу Якамары, где немало деревьев было вырвано с корнем и повалено на землю. Но это нисколько не огорчало Пенкрофа.

— Ветер работает на нас, — говорил он, — чем больше деревьев он повалит, тем меньше придется нам рубить.

Впрочем, помешать буйству ветра колонисты все равно не могли.

Можно себе представить, какими счастливыми чувствовали себя колонисты за гранитными стенами своего непоколебимо крепкого убежища. Здесь они были в полнейшей безопасности, совершенно недосягаемые для ветра.

Деревянный или даже каменный дом на плоскогорье Дальнего вида вряд ли смог бы противостоять такому свирепому урагану.

Точно так же и Камин оказался бы совершенно негодным для жилья; уже по одному шуму океана, с грохотом обрушивавшегося на первое пристанище колонистов на острове, можно было себе представить, какой незавидной была бы их участь, если бы не счастливая находка Гранитного дворца.

Колонисты не бездельничали в эти дни вынужденного сидения взаперти. В кладовых дворца хранилось много досок, и за это время обстановка жилища пополнилась достаточным количеством столов и стульев. Прочность их; судя по количеству истраченного материала, была выше самых строгих требований. Правда, этот «запас прочности» образовался за счет веса мебели, которую нелегко было сдвинуть с места, но ни Наба, ни Пенкрофа, гордых делом рук своих, это нимало не огорчало, и они не променяли бы свои изделия даже на мебель Буля[26].

Затем столяры превратились в корзинщиков, и неплохих корзинщиков. Еще до наступления периода дождей Герберт и Пенкроф, обнаружив на берегу озера Гранта целую заросль ивняка, заготовили большое количество ивовых прутьев. Теперь эти прутья были пущены в работу.

Первые пробы были неудачны, но настойчивость и сообразительность колонистов преодолели все трудности, и инвентарь колонии скоро обогатился большим запасом корзин всевозможных размеров.

В последнюю неделю августа погода еще раз переменилась. Мороз усилился, но буря стихла. Колонисты устремились на воздух. Снег лежал повсюду двухфутовым покровом, но верхний слой его уплотнился, затвердел, и по нему можно было легко ходить.

Сайрус Смит с товарищами взобрался на плоскогорье Дальнего вида. Какая перемена! Леса, не так давно радовавшие глаз яркой зеленью, были погребены теперь под одноцветной белой пеленой. Все было бело — от вершины горы Франклина до прибрежной полосы, все — леса, поля, озеро, река, земля…

Река Благодарности текла под ледяным сводом, который с треском ломался при каждом отливе и приливе. Колонисты не могли определить размер повреждений, нанесенных ураганом лесу, для этого нужно было подождать, чтобы растаял снег.

Гедеон Спилет, Пенкроф и Герберт не преминули осмотреть западни.

Колонисты с трудом разыскали их под толстым слоем снега. Им пришлось даже остерегаться, чтобы не попасть самим в свои же западни, — это было бы слишком обидно. Но западни оказались пустыми, несмотря на то что весь снег кругом был испещрен очень отчетливыми следами когтей.

Герберт, не колеблясь, заявил, что это следы какого-то животного из породы кошачьих. Это подтверждало опасения инженера, что на острове имеются опасные хищники. Очевидно, они скрывались в лесах Дальнего Запада, и только движимые голодом рискнули забраться на плоскогорье Дальнего вида.

— Что же это за кошки? — спросил Пенкроф.

— Тигры! — ответил Герберт.

— А я думал, что эти звери встречаются только в теплых странах! — удивился Пенкроф.

— В Америке, — сказал Герберт, — они водятся от Мексики до пампасов Буэнос-Айреса. А так как остров Линкольна находится под одной примерно широтой с провинциями Ла-Платы, нет ничего удивительного, что здесь имеются ягуары.

— Ладно, будем настороже! — заявил Пенкроф.

Вскоре потеплело, и снег начал таять. Выпавшие дожди ускорили таяние, и через непродолжительное время земля совершенно обнажилась. Несмотря на стоявшую дурную погоду, колонисты возобновили свои запасы миндаля, корней драцены, корнеплодов, кленового сока, кроликов, агути и кенгуру. Для этого им пришлось несколько раз побывать в лесу, носившем следы урагана: множество деревьев было повалено на землю и вырвано с корнями.

Наб и Пенкроф пробрались даже к залежам каменного угля и привезли несколько тележек горючего. Попутно они убедились, что труба гончарной печи изрядно пострадала от урагана и укоротилась по крайней мере на пять-шесть футов.

Одновременно с пополнением запасов угля был возобновлен и запас дров: колонисты сплавили по течению реки Благодарности, снова ставшей судоходной, несколько плотов валежника, так как опасались, что холода могут возобновиться.

Посетив Камин, колонисты только порадовались, что так своевременно перебрались в другое место. Море оставило здесь следы своего буйства. Огромные валы, перекатившись через островок Спасения, устлали коридоры Камина густым слоем водорослей.

В то время, как Наб, Герберт и Пенкроф охотились или возобновляли запасы горючего, Гедеон Спилет и Сайрус Смит занялись приведением в порядок Камина. Очистив коридоры от песка и водорослей, они нашли горн и печи почти неповрежденными под слоем песка, засыпавшего их при первом же нашествии волн.

Вскоре колонисты могли убедиться, что поступили очень благоразумно, сделав запас топлива. В Северном полушарии в феврале часто бывают жестокие морозы. То же самое могло быть на острове Линкольна в августе, так как в Южном полушарии этот месяц соответствует февралю.

Действительно, неожиданно температура резко упала, ветер перескочил через несколько румбов на юго-восток, и снова выпал снег.

Мороз был тем более чувствителен, что все время дул резкий ветер.

Колонистам снова пришлось отсиживаться в Гранитном дворце и забаррикадировать все окна и дверь, оставив только щели для притока воздуха. Естественно, что потребление свечей резко возросло. Чтобы растянуть запас их до наступления хорошей погоды, колонисты часто ограничивались огнем очага.

Несколько раз то один, то другой из колонистов пытался спуститься к берегу океана по обледенелым перекладинам лестницы, но всякий раз холод заставлял отказаться от этой попытки, и смельчак поспешно возвращался к очагу отогреть замерзшие пальцы.

Для того чтобы чем-нибудь заполнить томительно тянувшееся время, Сайрус Смит предложил заняться рафинированием кленового сока, который они до сих пор употребляли вместо сахара в натуральном виде, пользуясь его свойством густеть при долгом стоянии на воздухе.

Слово «рафинирование» не должно вызывать у читателя представление о сложном оборудовании сахарорафинадных заводов. Для того чтобы сахарный сироп выкристаллизовался, его достаточно было подвергнуть очень легкой и несложной операции: все дело заключалось в выпаривании сиропа на медленном огне.

Как только поднималась пена и сироп начинал густеть, Наб принимался размешивать его палкой, чтобы ускорить испарение и не дать вареву пригореть.

После нескольких часов кипячения — операции, которая пришлась в эти холодные дни по вкусу всем колонистам, — сироп сгустился. Его вылили тогда в глиняные формы, предварительно прокаленные на том же огне очага, и дали остыть. Назавтра из форм был вынут сахар, чуть темноватый, но прозрачный и безупречного вкуса.

Холода длились до середины сентября. Узникам Гранитного дворца их добровольное заключение начинало казаться чересчур утомительным. Почти ежедневно они делали вылазки правда, весьма непродолжительные. В промежутках работали над оборудованием своей квартиры. Во время работы беседовали.

Сайрус Смит рассказывал своим товарищам о практическом приложении разных наук. У колонистов не было книг, но инженер был ходячей книгой, всегда раскрывавшейся на нужной странице.

Дни проходили, и колонисты по-прежнему бодро смотрели в будущее. Однако приближалось время, когда заключению колонистов должен был наступить конец. Все с нетерпением ждали если не хорошей погоды, то хотя бы прекращения морозов. Если бы только они были теплей одеты! Какие бы экскурсии они совершали! Но Сайрус Смит не позволял никому рисковать здоровьем.

— Нам нужны все рабочие руки, — говорил он, и колонисты беспрекословно подчинялись.

После Пенкрофа самым нетерпеливым из узников был Топ. Верный пес скучал в Гранитном дворце и, перебегая из одной комнаты в другую, всем своим видом говорил о недовольстве заключением.

Сайрус Смит часто замечал, что, приближаясь к отверстию глубокого, доходящего до океана колодца, перекрытого деревянным настилом, Топ глухо ворчал.

Иногда он даже царапал этот настил, точно пытаясь приподнять его. При этом он как-то тревожно и злобно лаял.

Инженер, следя за ним, упорно старался понять, почему так волновалось умное животное. Колодец доходил до моря — это было бесспорно. Но не было ли в нем каких-нибудь ответвлений, сообщающихся с другими пещерами? Не забредало ли в них изредка какое-нибудь морское чудище? Инженер не знал, что думать, но не мог заставить себя не тревожиться. Привыкнув доводить до конца всякую мысль в научной области, он не прощал себе этого отвлечения в область загадочного, почти что сверхъестественного. Но все же у него не находилось ответа на вопрос, чем объяснить загадочное поведение Топа — разумнейшего из псов, никогда не терявшего времени на бессмысленный лай на луну. Ведь не зря же собака часами напрягала слух и обоняние, упорно что-то вынюхивая в пропасти. Очевидно, там происходило нечто такое, что должно было разбудить в ней тревогу!

Поведение Топа занимало инженера настолько сильно, что он даже стеснялся самому себе признаться в этом. Во всяком случае он считал лишним тревожить остальных колонистов своими смутными предчувствиями и только с Гедеоном Спилетом поделился мыслями, которые в нем вызывало непонятное поведение Топа.

Наконец морозы спали. Начались дожди, дожди пополам со снегом, шквалы, град.

Но эта непогода держалась недолго. Лед растаял, снег сошел, берега, лес, река стали опять проходимыми.

Наступление весны привело в восторг обитателей Гранитного дворца, и вскоре они стали проводить в нем только часы еды и сна.

В конце сентября колонисты много охотились. Пенкроф преследовал Сайруса Смита требованиями дать наконец обещанные ружья. Зная, что без специальных инструментов и калибров невозможно сделать мало-мальски пригодное огнестрельное оружие, инженер все время отмалчивался, а когда Пенкроф прижимал его к стене, просил обождать еще немного или отговаривался тем, что Герберт и Гедеон Спилет стали меткими стрелками из лука. Действительно, от их стрел не могли спастись теперь ни агути, ни кенгуру, ни водосвинки, ни голуби, ни дикие утки, ни прочие пернатые, четвероногие, ползающие, летающие и бегающие существа.

Но упрямый моряк не слушал его доводов и заявлял инженеру, что будет приставать к нему до тех пор, пока тот не исполнит его просьбу. Гедеон Спилет поддерживал, впрочем, Пенкрофа.

Но в данную минуту Сайруса Смита занимал не столько вопрос об оружии, сколько об одежде. Платье колонистов выдержало эту зиму, но не могло сохраниться до будущей. Нужно было во что бы то ни стало добыть либо шкуры пушных зверей, либо шерсть. Самым разумным было обзавестись стадом муфлонов, благо их немало было на острове, и стричь их по мере надобности.

Загон для домашнего скота, птичий двор для пернатых — иначе говоря, некоторое подобие фермы, — вот что нужно было колонистам создать в течение весны и лета в каком-нибудь пункте острова.

Для этого следовало как можно скорей осмотреть не исследованные до сих пор части острова: густые леса на правом берегу реки Благодарности — от ее устья до Змеиного полуострова — и все западное побережье. Но эту экспедицию можно было предпринять только после стойкого улучшения погоды, то есть приходилось отложить ее по меньшей мере на целый месяц.

Колонисты с нетерпением ждали этого времени, тем более, что одно неожиданное событие усилило их стремление ознакомиться со своими владениями.

Дело было 24 октября. В этот день Пенкроф отправился на осмотр западней, где он всегда держал приманки.

В одной из западней он нашел трех животных, которые должны были обрадовать Наба: то были самка пекари и два ее детеныша.

Пенкроф в восторге взвалил добычу себе на плечи и отправился в Гранитный дворец, спеша похвастать успехом перед товарищами.

— Ура, мистер Смит! — крикнул он. — Нынче у нас роскошный обед! И вы, мистер Спилет, полакомитесь!..

— Я не прочь полакомиться, — ответил журналист. — Только чем?

— Молочным поросенком, — ответил моряк.

— Только всего? — пожал плечами Спилет. — А я-то решил уже, что вы хотите угостить нас куропаткой с трюфелями.

— Как! — возмущенно закричал моряк. — Вы гнушаетесь молочным поросенком?

— Не гнушаюсь, — без всякого энтузиазма ответил тот, — и при условии, что…

— Ладно, ладно, господин писатель, — прервал его моряк, не любивший скептического отношения к своим успехам. — Рано вы загордились! Небось месяцев семь тому назад, когда мы только попали на остров, вы не были таким взыскательным.

— В том-то и дело, — невозмутимо ответил журналист, — что человек никогда не довольствуется тем, что имеет…

— Надеюсь, что Наб отличится сегодня. Глядите, этим двум пекарятам не больше чем по три месяца. Они нежны, как масло. Наб, поди сюда! Я сам буду готовить жаркое.

И, сопровождаемый Набом, моряк отправился, священнодействовать на кухню.

Колонисты не мешали ему командовать. Наб и он приготовили действительно роскошный обед: жаркое из пекари, суп из кенгуру, копченая ветчина, миндаль на десерт, пиво из драцены и чай Освего. Но «гвоздем» пира, бесспорно, были тушеные молодые пекари.

В пять часов пополудни стол был накрыт к обеду в столовой Гранитного дворца.

Суп из кенгуру был признан всеми превосходным.

После супа Наб подал пекари.

Пенкроф пожелал сам поделить их и навалил чудовищные порции на тарелки своих сотрапезников.

Молочные поросята действительно были поразительно вкусными, и Пенкроф с увлечением поедал свою порцию, как вдруг он громко вскрикнул и выругался.

— Что случилось? — спросил Сайрус Смит.

— Случилось… то… что я сломал зуб, — ответил моряк.

— Вот как! Значит, в ваших поросятах есть камешки? — пошутил Гедеон Спилет.

— Очевидно, — сказал Пенкроф, вынимая изо рта твердое тело, о которое он сломал зуб.

Это был не камень. Это была дробинка.