Так добывалась Победа

ТАКОЙ ПО МОЩИ АРТИЛЛЕРИЙСКОЙ ПОДГОТОВКИ ЕЩЕ НЕ БЫВАЛО. ОНА ДЛИЛАСЬ ОКОЛО ДВУХ ЧАСОВ.

ОБОРОНА ПРОТИВНИКА БЫЛА ПРОРВАНА НА ФРОНТЕ ДО 40 КИЛОМЕТРОВ. В ПРОРЫВ УСТРЕМИЛИСЬ СОТНИ ТАНКОВ. В ЧИСЛЕ ПЕРЕДОВЫХ СОЕДИНЕНИЙ ВОШЛА В НЕГО И 63-Я ГВАРДЕЙСКАЯ ТАНКОВАЯ ЧЕЛЯБИНСКАЯ БРИГАДА. ТАК НАЧАЛАСЬ ВИСЛО-ОДЕРСКАЯ ОПЕРАЦИЯ (ЯНВАРЬ 1945 ГОДА).

ПОДТЯНУВ К МЕСТУ ПРОРЫВА ИЗ ГЛУБИНЫ ТАНКОВЫЕ РЕЗЕРВЫ, ПРОТИВНИК НАВЯЗАЛ БОЙ. ДВА ДНЯ ШЛО ГРАНДИОЗНОЕ ТАНКОВОЕ СРАЖЕНИЕ, В КОТОРОМ С ОБЕИХ СТОРОН УЧАСТВОВАЛО ДО ТЫСЯЧИ ТАНКОВ.

ТРИ ДНЯ СПУСТЯ ПОСЛЕ НАЧАЛА НАСТУПЛЕНИЯ 15 ЯНВАРЯ СОВЕТСКАЯ АРМИЯ ОВЛАДЕЛА КРУПНЫМ АДМИНИСТРАТИВНО-ХОЗЯЙСТВЕННЫМ ЦЕНТРОМ ПОЛЬШИ, ВАЖНЫМ УЗЛОМ КОММУНИКАЦИЙ И ОПОРНЫМ ПУНКТОМ ОБОРОНЫ ПРОТИВНИКА ГОРОДОМ КЕЛЬЦЕ. ВСЛЕД ЗА НИМ БЫЛ ОСВОБОЖДЕН И ГОРОД ПЕТРАКОВ (ПИОТРКУВ-ТРИБУНАЛЬСКИЙ). КЕЛЬЦЕ-РАДОМСКАЯ ГРУППИРОВКА НЕМЦЕВ ОКАЗАЛАСЬ В КОЛЬЦЕ.

ЧЕТВЕРТАЯ ТАНКОВАЯ АРМИЯ, В КОТОРУЮ ВХОДИЛ УРАЛЬСКИЙ ДОБРОВОЛЬЧЕСКИЙ ТАНКОВЫЙ КОРПУС, ПРОДОЛЖАЛА ПУТЬ НА ЗАПАД, НА БЕРЛИН.

СОВМЕСТНО С ДРУГИМИ ЧАСТЯМИ ЧЕЛЯБИНСКАЯ БРИГАДА ПРИНЯЛА УЧАСТИЕ В ПРОРЫВЕ СЕМИ ОБОРОНИТЕЛЬНЫХ РУБЕЖЕЙ ПРОТИВНИКА. УРАЛЬЦАМИ БЫЛО ОСВОБОЖДЕНО 180 НАСЕЛЕННЫХ ПУНКТОВ.

ПЕРВЫМ ИЗ БРИГАДЫ ПЕРЕСЕК ГРАНИЦУ ГЕРМАНИИ ТАНК, КОТОРЫМ КОМАНДОВАЛ СТАРШИЙ СЕРЖАНТ ВАСИЛИЙ ИВАНОВИЧ КРУЖАЛОВ. ЭКИПАЖ ЭТОЙ БОЕВОЙ МАШИНЫ ЛИШЬ В ОДНОМ БОЮ УНИЧТОЖИЛ 6 ВРАЖЕСКИХ ОРУДИЙ И МИНОМЕТОВ, СВЫШЕ 50 ФАШИСТОВ. КРУЖАЛОВУ БЫЛО ПРИСВОЕНО ЗВАНИЕ ГЕРОЯ СОВЕТСКОГО СОЮЗА.

ПОД ГУСЕНИЦАМИ УРАЛЬСКИХ ТАНКОВ ЛЕЖАЛА НЕМЕЦКАЯ ЗЕМЛЯ. ФОРСИРОВАВ ОДЕР, ТАНКИ УСТРЕМИЛИСЬ НА БЕРЛИН.

Н. Г. Чиж НЕЗАБЫВАЕМОЕ

Кажется, в конце июня 1944 года, точно не помню, к нам в бригаду прибыл корреспондент «Челябинского рабочего» Михаил Гольдберг. На другой день гвардейцы слушали его доклад о жизни и деятельности трудящихся родного края. Доклад всем понравился, мы тогда жаждали узнать что-нибудь о Челябинске, о своих, оставшихся в тылу.

Гольдберг быстро подружился с бойцами и офицерами бригады. Подолгу с ними беседовал и все тщательно записывал. Он хотел как можно больше рассказать челябинцам о боевых подвигах гвардейцев.

Бригада перешла в наступление. Гольдберга я потерял из виду и думал, что он уехал в Челябинск. Прорвав оборону противника, мы вошли в прорыв. Пройдя километров 100—120 в тылу врага, наша бригада ворвалась во Львов.

Смотрю и Михаил здесь. В освобожденной части города оказалась типография, и политотдел организовал выпуск газеты, в которой Гольдберг принимал самое активное участие. Он писал статьи, корректировал газету. Работал дни и ночи.

Освободили Львов. С боями бригада продвинулась вперед, и Гольдберг с нами. Однажды мимо нас проходила машина с комбригом. Фомичев крикнул:

— Гольдберг, поехали к разведчикам, ведь вы хотели написать о них!

Разведчики находились в соседней деревне. Я знал, что Гольдберг мечтал написать очерк о них. Он передал мне свою тетрадь с записями, а сам уехал с Фомичевым. Это была моя последняя встреча с ним.

Через несколько часов деревня подверглась сильному артиллерийскому обстрелу немцев. Осколками разорвавшегося снаряда Гольдберг был убит во время беседы с разведчиком Соколовым. Ночью его тело доставили к нам, а днем, отдав воинскую почесть, у перекрестка дорог на бугорке мы похоронили Гольдберга.

Когда на могиле установили обелиск со звездочкой и надписью, я достал из сумки погибшего тетрадку. Вот о чем писал корреспондент в своем последнем материале:

Вот что я прочел в тетради журналиста Михаила Гольдберга.

Линия фронта выдавалась клином. Впереди — деревня, за нею — речка. По другую сторону реки — противник.

После ряда безуспешных атак немцы отказались от попыток взять деревню в лоб. Тогда они начали фланговые атаки. Чтобы немцы не прорвались с тыла, наши заминировали подход к деревне за бугром. В свою очередь, немцы, чтобы отрезать нам связь с деревней, держали под обстрелом бугор.

Начальник политотдела Богомолов собрал политотдельцев и сказал:

— Сегодня ночью нужно вручить партбилеты принятым в партию.

В сопровождении парторга батальона, двух автоматчиков, заместителя начальника политотдела майора Дудовцева, инструктора партучета мы отправились в деревню.

Ночь была исключительно темная. Впереди шел проводник, за ним майор Дудовцев, я следовал за майором, за мной — остальные. Шли гуськом. Вот минное поле. Я ступал на то место, откуда поднималась нога Дудовцева, он ставил ногу на след проводника, так шли и все остальные. Минное поле прошли благополучно. Поднимаемся на бугор.

Взвивается немецкая ракета. Она точно замирает в воздухе, освещая огромное пространство. Мы падаем на землю и лежим без движения, пока ракета не гаснет. Затем вновь двигаемся вперед. В это время открывает огонь по бугру заранее пристрелянный немецкий пулемет. Он бьет трассирующими пулями. Мы их видим и уходим в сторону. Опять ракета, залегаем. Так повторялось несколько раз. Но вот нас, кажется, обнаружили. Противник открывает ураганный огонь. Мины рвутся впереди нас. Цепь разрывов с каждым залпом приближается. Я лежу рядом с Дудовцевым. Осколки и пули беспрерывно свистят над головами. Проводник ранен. Мелькнула мысль: «Теперь не выбраться». Впереди рвущиеся мины, а сзади — минное поле. И тут совершенно неожиданно над головой слышится рокот мотора нашего легкого самолета, того, что зовут «кукурузником». Это — спасение. Летчик приглушил мотор, и через небольшой промежуток времени в тех местах, откуда враг вел огонь, послышались разрывы. Противник прекратил огонь. Мы бросились вперед и вскоре вышли на наши секреты.

Входим в крайнюю избу. Окна заткнуты подушками. На полу лежат раненые. В углу ящик с патронами, на нем автоматы, в другом углу — ведро с водой. На столе освещенный коптилкой — телефонный аппарат. За ним на единственной скамейке сидит связист. Он докладывает в штаб о нашем прибытии.

Командир батальона Старостин говорит, что еще днем было сообщено о вручении партбилетов. Вот и первый боец. Он по всем правилам отдал честь Дудовцеву и доложил:

— Товарищ секретарь партийной комиссии, гвардии рядовой Бекрищев для получения партийного билета прибыл.

До войны Бекрищев жил в Мурманске. В 1941 году во время налета вражеской авиации были убиты его мать и отец, сгорел родной дом. Он твердо решил отомстить врагу и добровольцем вступил в ряды Красной Армии.

В комнате воцарилась тишина. Даже за окном, казалось, прекратилась пальба. Раненые приподнялись и стали смотреть на бойца.

А он стоял какой-то особенный. Стоял по стойке «смирно», в тщательно заправленной гимнастерке, с чистым подворотничком, выбритый. Не только мне, наверное, всем показалось тогда, что его лицо светилось каким-то внутренним светом.

Майор Дудовцев сказал бойцу:

— Партийная комиссия вас — гвардейца Бекрищева, представленного командованием к правительственной награде за отличие в боях, приняла в ряды Коммунистической партии.

И вручил партбилет. Лицо бойца озарилось радостной гордой улыбкой.

Так вступали в партию на фронте. Таков был авторитет партии, любовь к ней.

Конец декабря 1944 года. Приказ — занять исходные рубежи (начало январского наступления 1945 года).

Челябинская танковая бригада расположилась на опушке леса, а километрах в двух — немецкие траншеи.

Стоим день, другой, дальнейших указаний нет. О том, что настал канун нового года, у нас и в мыслях не было.

Вдруг по подразделениям пронеслось сообщение: из Челябинска прислали новогодние подарки. Мне оказалась среди прочих именная посылка от семьи. Распаковал я ее, чего только в ней не было: носки шерстяные, перчатки, кисет с самосадом, коржики, а главное лук, чеснок и, конечно, письмо.

Дочь писала, что наступает Новый год, а без меня скучно, мать все занята, некому елку устроить. О многом сообщала жена, но жалоб не было. Все хорошо. Даже хвасталась, что ей коллектив завода помогает. Товарищи по работе убрали и привезли картошку, на зиму топливо заготовили и сделали сарай.

А кончалось письмо примерно так:

Прочитал письмо я и задумался. Многое тогда промелькнуло в голове. Вспомнился Александр Михайлович Червяков — друг мой. Он вместе с сыном Володей пошел добровольцем в бригаду. Оба пали смертью храбрых. Признаться, я завидовал Червякову, что он служил с сыном вместе.

Я достал лист бумаги и написал:

Передал я письмо почтальону и, возвращаясь к машине, наткнулся на небольшую пушистую елочку, срезал ее.

Желающих устроить новогоднюю елку оказалось много. Где-то достали куски целлофана и фольги. Распечатали личные пакеты: вату употребили на снежинки, а бинты превратили в нитки. Елка получилась на диво. Ее установили на радиаторе машины. На ветвях раскачивались шары, звезды, кубики, а в центре красовалась большая луковица.

Стрелки часов приближались к двенадцати. Наполнив кружки, все молча стояли вокруг машины. Никто не решался заговорить первым. В лесной темноте елка, казалось нам, горела разноцветными огнями.

Майор Дудовцев произнес тост:

— С Новым годом, товарищи! За победу! За родных!

Онищук подал команду: «Салют!». Одновременно со всех сторон леса в сторону противника полетели белые, желтые, зеленые, красные ракеты. Я выхватил из кобуры пистолет и поднял его вверх. Выстрел я уже не мог расслышать. Загрохотали пушки: сотни снарядов и мин обрушились на голову врага.

Г. И. Старостин ОТ ВИСЛЫ НА ЗАПАД

12 января 1945 года рано утром мощный залп «катюш» известил челябинцев-добровольцев о начале артиллерийско-авиационной подготовки. К «катюшам» моментально пристроилась вся фронтовая артиллерия 1-го Украинского фронта. 240 стволов на одном километре посылали в сторону врага тысячи снарядов и мин, которые, словно гигантским плугом, вспахивали землю Вислинского плацдарма.

Сотни советских штурмовиков, бомбардировщиков, под надежным прикрытием истребителей, плотными боевыми эшелонами стремительно мчались в сторону врага, сбрасывали свой смертоносный груз на укрепления, утюжили их вдоль и поперек на всю глубину обороны.

Первая линия обороны противника трещала по всем швам, но враг был силен, коварен и оказывал упорное сопротивление.

Челябинские добровольцы, находясь на исходных позициях, бдительно следили за динамикой боя. Перед началом наступления во всех батальонах прошли митинги, партийные и комсомольские собрания. Тема была одна: «Разгромить гитлеровских оккупантов. Освободить братский польский народ от фашистских поработителей».

В этот исторический день на долю гвардейцев-челябинцев выпала почетная обязанность — действовать в передовом отряде корпуса.

Наш комбриг Герой Советского Союза М. Г. Фомичев вместе с комбатами находился на НП бригады и тщательно следил за изменением боевой обстановки.

В начале атаки советская пехота, сопровождаемая плотным огневым валом артиллерии и танками 25-го танкового корпуса, действовала успешно, но во второй полосе обороны противник оказал ей упорное сопротивление и предпринял несколько ожесточенных контратак. Бой стал принимать затяжной характер, продвижение танковых частей замедлилось.

Во второй половине дня М. Г. Фомичев, глянув на часы, дал команду: «Товарищи комбаты! Пора!»

Грозно заревели мощные двигатели. Бригада с приданным ей тяжелым танковым полком и другими частями усиления рванулась к вражеским позициям. На многих танках разместился десант. От гула и грохота машин дрожала земля.

Январский день шел к концу. Смеркалось. Танки с десантом достигли небольшого польского фольварка, от которого фашисты оставили одни печные трубы. И тут налетели вражеские бомбардировщики. Они обрушили на нас сильный удар. Враг рассчитывал расстроить наши боевые порядки, посеять панику и хотя бы на время остановить советские танки. Но закаленные в боях гвардейцы-добровольцы не дрогнули. Машины быстро рассредоточились и, не сбавляя скорости, пошли дальше.

Вскоре разведкой было установлено: противник тоже подтягивает танки из района Малешув. Они шли к переднему краю обороны двумя колоннами по 40—50 в каждой. Дело серьезное, раздумывать некогда. И комбриг Фомичев принимает дерзкое решение: прорваться через боевые порядки вражеской пехоты, поочередно нанести удар по танковым колоннам противника и разгромить их по отдельности. Бригада спешно перегруппировалась и стремительным рывком вперед внезапно ворвалась во вторую полосу вражеской обороны. Сомкнутыми боевыми колоннами наши танки шли через глубокие траншеи, давя гусеницами пехоту и боевую технику врага.

Фашисты обезумели. После сильного обстрела советской артиллерии они не могли прийти в себя, а тут появились еще танки с отчаянными десантниками: от них пощады не жди.

И гитлеровцы дрогнули. Сели в траншеи и подняли вверх тысячи рук.

— Попал фриц, как кур во щи! — шутил заместитель командира бригады полковник Алаев, сидя со мною рядом на танке.

Через полчаса бригада вытянулась в общую колонну, поднялась на какую-то искусственную насыпь и остановилась. Справа низменность была залита водой, слева тянулись высоты. Наступило временное затишье, какое бывает в океане перед бурей. Темно, хоть глаз выколи. И вдруг впереди, несколько справа, вспыхнуло зарево пожара. А вскоре прибежали автоматчики из роты гвардии старшего лейтенанта Николая Ермакова и доложили: наша танковая разведка в районе Малешува попала в засаду. Гитлеровцы у противотанкового рва подожгли две «тридцатьчетверки». В Малешуве замечено большое скопление вражеских танков. А тут еще слева от нас неожиданно появилась большая танковая колонна и остановилась в каких-нибудь ста метрах параллельно с нашими машинами. Кто это?

— Вероятно, пермяки. А вдруг не они? — разгадывали мы.

— Разрешите узнать, — вызвались лейтенант Догадаев и мой ординарец младший сержант Панкратов.

— Давайте, только без риска. Возьмите ракетницу. Если немцы, осветите их колонну ракетами.

— Есть, товарищ комбат!

Через две-три минуты после их ухода послышалась автоматная стрельба, затем в воздух взвилось множество осветительных ракет. Тут мы отлично увидели своих соседей: в мертвенно бледном свете хорошо различили черные кресты на танках и бронетранспортерах.

— К бою! — разнеслась команда по колонне. Но танки и без того развернули башни в сторону врага. Десантники словно горох посыпались вниз, чтоб укрыться за броней танков. Началась ожесточенная танковая дуэль. Челябинские «тридцатьчетверки» во взаимодействии с тяжелыми танками «ИС» подполковника Табелева вели прицельный огонь и метко поражали фашистскую технику. При первом залпе во вражеской колонне загорелось несколько танков и бронетранспортеров. Огневое преимущество было на нашей стороне. Гитлеровцы озверело отстреливались, но их стрельба большей частью была бесцельна. Почти вся наша колонна из восьмидесяти с лишним танков находилась для фашистов в мертвом пространстве. Болванки перелетали через наши танки и шлепались в воду, обдавая нас фонтанами брызг.

Однако вражеский огонь скоро начал ослабевать. В колонне противника началась паника. Оставляя на поле боя горящие машины, фашисты стали удирать за высоту.

По уши в грязи вернулись Догадаев с Панкратовым.

— Ну как, хлопцы, досталось вам на орехи? — спросил Алаев.

Те рассмеялись. Все получилось так. Подойдя вплотную к колонне, Догадаев громко поздоровался:

— Здорово, братва!

И… увидел немцев. Спасла темнота и глубокая канава, наполненная грязью, по которой они ползком добирались до своих танков, все время освещая ракетами вражескую колонну.

После боя мы были благодарны нашим славным уральским танкостроителям за то, что они своевременно поставили на вооружение танка Т-34 мощную 85-миллиметровую пушку.

— О це пушка, так пушка. Як бабахне, бисова душа, — восхищался гвардии рядовой Бухаренко.

Успешно закончив бой, бригада снова двинулась вперед. И через два-три километра вошла в густой хвойный лес, который находился близ села Малешув. На землю лег густой молочный туман. В двух шагах ничего не видно. Меня срочно вызвал комбриг Фомичев.

— Соберите мотобатальон, — распорядился он, — и в течение часа займите круговую оборону. Ваша задача: надежно прикрыть в лесу боевую технику. Не допустить просачивания в лес мелких групп пехоты и фаустников противника. Установите тесную связь с командирами танковых батальонов. В случае нападения противника взаимодействуйте с нами.

Через полчаса мотобатальон надежно прикрыл все подступы к лесу, так что наши танки оказались в тесном кольце автоматчиков, под надежной охраной.

Ночь прошла без особых происшествий. Только автоматчики из роты Ермакова притащили пленного гитлеровца, которого захватили в районе Малешува. Опрашивать фашиста было некому. Единственный солдат батальона, хорошо владевший немецким языком, гвардии рядовой Никитин находился в боевом охранении, и я не стал его вызывать, а решил отправить пленного в штаб бригады. Но не успел отдать распоряжение, как ко мне подошел рядовой Бухаренко:

— Товарищ комбат! Разрешите я опрошу этого хриця.

— А вы знаете немецкий?

— Трошки балакаю.

— Не верьте ему. Он даже по-русски с горем пополам балакает, — вмешался в наш разговор начальник штаба батальона капитан Шведов.

— Ну, ничего. Если солдат изъявил желание поупражняться в немецком языке, предоставим ему эту возможность.

Через минуту Бухаренко сидел за столом в штабном автобусе.

— А ну, хриц, кажи, бисова душа, одна чи две дивизии тикают от нас?

Пленный молчал.

— Ты, гитлерюга, будешь казать, чи ни?

— Их ферштее зи нихт! — отвечал немец.

Когда я поручил Бухаренко отвести пленного в штаб бригады, он наотрез отказался.

— Почему?

— Еще убью по дороге. — И солдат, сдерживая слезы, рассказал о своем горе. Оказывается, у Бухаренко с фашистами были особые счеты. Во время войны погибла его семья.

Утром наблюдатели донесли: справа на Малешув идет танковая колонна противника. И опять команда: к бою! Новое танковое сражение опять закончилось в пользу челябинцев.

Бригада начала стремительное наступление в направлении польского города Хенцины. На окраине города головной танк под командованием лейтенанта Петра Цыганова уничтожил самоходное орудие «фердинанд» и танк «тигр». Но и танк Цыганова был подбит фашистами из-за каменной баррикады и загорелся. Отважный экипаж Цыганова спасли из горящей машины автоматчики роты Николая Ермакова.

Горно-скалистый рельеф местности не позволял нашим танкам развернуться в боевой порядок и вести бой на широком фронте. Танки могли действовать на подступах к городу только вдоль узкой проселочной дороги. Поэтому по приказу комбрига в город ворвался мотобатальон и завязал уличные бои с пехотой противника. Бой был короткий, но жестокий. Врага разгромили наголову.

Бессмертный подвиг в городе Хенцины совершил пулеметчик гвардии ефрейтор Пяткин. Вот как это было.

На северной окраине города в районе кладбища на скалистых высотах располагался командный пункт 17-й фашистской танковой дивизии. Ефрейтор Пяткин, не ожидая подхода товарищей, которые выбивали гитлеровцев из городских зданий, один ворвался в расположение фашистского командного пункта, засевшего на высоте в глубокой траншее.

В неравном бою Пяткин уничтожил огнем из ручного пулемета в упор все немецкое командование, находившееся на КП. Когда у героя кончились боеприпасы, он бросил пулемет и стал орудовать ножом. Гитлеровский обер-лейтенант, последний оставшийся в живых, выстрелил в Пяткина в упор. Пуля фашиста попала герою в голову, но Пяткин успел всадить нож в грудь гитлеровца и упал на него.

Среди убитых Пяткиным оказались — генерал, 6 старших и 10 младших офицеров. Всего 17 человек. Документы, найденные у них, я передал в штаб бригады.

Героя и пятерых его товарищей, погибших в боях за Хенцины, мы похоронили на центральной площади города, напротив ратуши. Благодарные жители польского города в честь подвига советских воинов на могиле установили памятник с рубиновой звездой на шпиле.

Следуя в голове главных сил корпуса, челябинцы развивали наступление в направлении города Злочева. При обороне Злочева гитлеровцы оказали нам упорное сопротивление. Однако пушки капитана Гаврилова прямой наводкой расстреляли огневые точки врага. Особенно отлично работали огневые расчеты лейтенанта Садовского и Белых, а также расчет батареи Левшунова. У этого немолодого человека был верный глаз наводчика.

Вскоре роты ворвались в город. Завязались жестокие уличные бои. Гитлеровцы засели в домах, вели прицельный огонь из окон домов, чердачных и подвальных помещений. Но теперь их уже ничто не могло спасти. Все железобетонные укрепления и масса оружия были в наших руках.

Оставив в центре города роты Сидорова и Леденцова очищать помещения от вражеских автоматчиков и фаустников, я с ротой Ермакова по переулкам рванулся к мосту. Бойцы, выбиваясь из последних сил, стремительно бежали к мосту и успели вовремя. Они перебили охрану, состоящую из фашистских саперов. Комсорг роты старшина Засанский и рядовой Попов перерезали ножом взрывные провода, подведенные к фугасам под первый пролет моста. Адскую машину для взрыва автоматчики лейтенанта Щербакова обнаружили в подвале ближайшего дома.

В воздух полетели две красные ракеты. Через несколько минут наши танки на полном газу ворвались в город и помогли автоматчикам окончательно расправиться с врагом.

После овладения Злочевом наша бригада опять пошла в передовом отряде корпуса. В голове бригады действовал второй танковый батальон П. В. Чиркова с усиленным десантом автоматчиков.

Заместитель командира бригады полковник Алаев, Чирков и я ехали на одном танке, сидя на кочегарке (так называли десантники трансмиссионное отделение танка). На кочегарке всегда тепло и уютно, словно на домашней русской печке, только наши лица от копоти газов делались черными.

Наступила долгая январская ночь. Сквозь тучи тускло поблескивали звезды, а затем и их закрыло темным покрывалом. Бригада двигалась по лесным и проселочным дорогам. Затем мы вышли на вымощенную булыжником узкую дорогу. Танки увеличили скорость и быстро пошли вперед к польскому городу Пшедбуж.

В полночь на дороге то и дело стали попадаться вражеские обозы, но танки давили их и шли дальше. В два часа ночи наш головной дозор наткнулся на сплошную сеть колючей проволоки. Подступы к проволочным заграждениям были заминированы.

За противотанковыми рвами, как мы вскоре выяснили, в первом эшелоне оборонялись власовцы. Во втором — немцы. Такое построение обороны гитлеровцы часто использовали, формируя на скорую руку подразделения из морально неустойчивых элементов, уголовников, предателей и всякой другой сволочи. Когда эти подонки, не выдерживая наступления советских войск, бежали, фашисты встречали их в упор огнем. Такова была участь предателей.

Вскоре подъехал М. Г. Фомичев с главными силами бригады. Приведя ограниченную рекогносцировку местности и посоветовавшись с комбатами, он принял решение и отдал приказ:

все танковые батальоны вытянуть в линию вдоль вражеских проволочных заграждений и дать залповый огонь из танковых пушек по переднему краю обороны противника;

саперам разминировать дорогу, подступы к проволочным заграждениям и проделать в них три прохода — на каждую роту автоматчиков;

батальону автоматчиков под прикрытием танкового огня атаковать противника, выбить его с занимаемых позиций и закрепиться на достигнутом рубеже.

Никто из нас не знал, что делается за проволочными заграждениями? Каковы силы противника? Какова система обороны? Ночь была темная, и мы дальше проволоки ничего не видели. Однако ждать утра, дать противнику возможность опомниться было бы тактически неверно. В сложившейся обстановке надо было нанести по врагу внезапный удар, ошеломить его. Поэтому принятое комбригом решение было единственно правильным.

Под прикрытием огня танков батальон автоматчиков стремительно ринулся в проделанные саперами проходы. Теперь надо было преодолеть глубокий противотанковый ров. Приходилось грязными сапожищами вставать товарищам на спину, на плечи и на четвереньках ползти вверх, затем подавать руку другим.

Осилив первый ров, роты неожиданно свалились во второй, такой же глубокий и грязный. Измазанные по уши, обозленные гвардейцы вылезли наверх, грянули во всю глотку «ура» и бросились в атаку. Теперь уже никакие препятствия не могли остановить челябинцев.

На первом рубеже противник был разгромлен одним молниеносным ударом. Роты овладели небольшой деревней, но за деревней встретили сильное огневое сопротивление.

«Как бы не оказаться в хитро устроенной ловушке», — возникла у меня мысль. Я передал через связных командирам рот: закрепиться на достигнутом рубеже и занять круговую оборону, пока наши танки не переправятся через противотанковые рвы.

На рассвете обстановка полностью прояснилась. Один из рвов огибал деревню слева и уходил в лес на северо-запад. За ним стояли семь тяжелых вражеских орудий. Впереди и несколько правее нашего боевого порядка тянулись скалистые высоты, поросшие редким хвойным лесом. На высотах были замаскированы немецкие танки, надежно прикрывающие узкую ленту дороги на Пшедбуж. Справа в лесу обнаружили большое скопление пехоты и обозов противника. В основном это были власовцы.

Взошло солнце. Первый танк благополучно переправился через рвы, вышел на окраину деревни, но тут же был подбит орудийным снарядом. Экипаж танка не пострадал, но вынужден был покинуть машину и укрыться во рву.

Встала задача — уничтожить орудия врага. К ним можно было скрыто подойти по противотанковому рву. Выполнить эту ответственную задачу вызвался коммунист, старшина Касимов. В состав его группы я включил отделение автоматчиков сержанта Абдулаева и двух бригадных саперов. Захватив с собой более десяти немецких противотанковых мин и около полусотни ручных гранат, группа отправилась по рву к вражеским орудиям.

Командир минометной роты Ильченко по очереди накрывал каждое орудие противника беглым огнем. Когда бойцы Касимова приближались к орудию, он переносил огонь. Бойцы закладывали противотанковую мину между колес пушки: сильным взрывом орудие разносило на части. Артиллерийские расчеты врага, прятавшиеся от минометного огня в блиндажах, Касимов и его товарищи забрасывали гранатами и уничтожали автоматным огнем. Так мы расправились с вражескими пушками и их расчетами. Наш подбитый танк был выведен из опасной зоны.

Выполнив задание, группа Касимова возвращалась по рву, но в это время власовцы и гитлеровцы предприняли сильную контратаку: решили захватить или уничтожить смельчаков. Однако они жестоко просчитались. Плотный и губительный огонь советских автоматчиков и пулеметчиков остановил цепи атакующих. Понеся большие потери в живой силе, противник откатился в исходное положение.

Когда атака была отбита, я сразу же повел батальон в решительное контрнаступление, чтобы не дать врагу опомниться. Около двух километров прошли мы по лесу, все сметая на своем пути. Немцы пытались отстреливаться и переходили в контратаки.

Но радость нашей победы была омрачена трагическим известием. В бою был убит член партийного бюро батальона верный сын Родины Касимов. Около его пулемета лежали десятки вражеских трупов и груды стреляных гильз. Герой-коммунист дрался до последнего дыхания и погиб за рычагами пулемета. Своего друга мы похоронили на холме, в четырех километрах восточнее города Пшедбуж. На могиле был установлен обелиск.

Я. Л. Резник ПРЫЖОК ЧЕРЕЗ ОДЕР

Едва просохла газетная краска, которой были начертаны эти призывы и хвастливые заверения фашистов, как ударные соединения 1-го Украинского фронта — среди них и наш Уральско-Львовский добровольческий танковый корпус — вышли к реке и… «прыгнули».

24 января. Позади — больше пятисот километров, пройденных с боями от Сандомирского плацдарма всего лишь за двенадцать суток. Впереди — глубокий Одер с хрупким льдом и промоинами на всей двухсоттридцатиметровой ширине. На западном берегу — Штейнау — город-крепость. Он встает у реки серой громадой зданий, он протянул лапы мостов на восточный берег, он поливает его огнем пушек и минометов. Над мостами, над приодерской землей — тучи вражеских самолетов. Четыре часа длилась неравная схватка уральцев с гарнизоном гитлеровцев Штейнау. Попытка танкистов взять город в лоб провалилась. Командование корпуса задумало обходный маневр.

Добровольцы Южного Урала были не только в составе Челябинской танковой бригады, но и в стрелковых, артиллерийских и саперных частях корпуса. Служили они и в 29-й Унечской мотострелковой бригаде, которой выпала нелегкая доля первой форсировать Одер по тонкому льду. Вот что записал я в те дни в своем журналистском блокноте.

Ночь с 25-го на 26-е января. Батальон Героя Советского Союза капитана Дозорцева из мотострелковой бригады с приданными ему частями получил приказ: прибрежными лесами скрытно продвинуться выше по течению реки.

Место для переправы нашли разведчики. Река здесь сужена, берега пологие, леса с обеих сторон. Гриценко, пройдя по льду, уточнил, что доты поставлены по всему берегу, в 140—160 метрах друг от друга. Привел пленного.

Чтобы обмануть противника, Дозорцев велел группе бойцов пройти еще километра два выше по течению реки и открыть огонь. Немцы ответили, раскрыли часть огневых средств. Этого мы и ждали. Артиллеристы и минометчики подавили огневые точки врага. Штурмовые группы бросились к реке.

Первыми на льду оказались автоматчики взвода младшего лейтенанта Коротича и бронебойщики младшего лейтенанта Ромашева. Рядом с ними — саперы Нечкин, Платонов, Тихонов. Таскали доски, сбитые на берегу мостки, клали их через разводья, со льдины на льдину, и бойцы шли по мосткам и доскам навстречу ощетинившемуся вражескому берегу, на ходу стреляя из пулеметов и противотанковых ружей.

Никогда до той ночи гвардейцы о таком не слышали. Один тащил пулемет на спине, второй держал коробку с патронами, командир расчета сматывал отстрелянные ленты и на ремне через плечо нес две коробки. Два подносчика двигались с боков, поддерживая пулемет за катки. Наводчик вел огонь.

Чтобы не отстать от автоматчиков, бронебойщики сержанта Алибутаева вели огонь на ходу. Ствол ружья лежал на правом плече помощника наводчика. Наводчик держал ружье в левой руке за приклад, а правой заряжал. Перед выстрелом помнаводчика перекидывал ружье на левое плечо, чтобы пороховым газом не обжигало лица товарищей.

Ступили на лед артиллеристы под командованием старшины Владимира Демидова и сержанта Павлова (оба из Миасса). От восьми до десяти человек катили за собой на лямках (чуть ли не на руках несли!) 76-миллиметровые, весом в тысячу сто килограммов, орудия да еще на станинах по два-три ящика снарядов. Трещал лед, вода заливала его. Люди падали в полыньи, вытаскивали друг друга. Гапонов и Шаронов в минутные остановки били из орудий прямой наводкой по немецким дотам — шесть дотов подавили своим огнем советские пушки.

На середине реки были ранены артиллеристы Шаронов и Быканов. Демидов посылал их назад — не захотели оставить своих товарищей, свою пушку, на щитке которой была прикреплена серебряная пластинка «Лучшему артиллерийскому расчету уральских гвардейцев-добровольцев от коллектива Магнитогорского пединститута».

Корректировал огонь пушек командир артиллерийского дивизиона бригады бывший токарь из Сатки Сергей Иванович Худяков. Типичный уралец — грубоват внешне, мягок душой, дерзостно смел. С первых дней войны он в бою. Не раз был ранен. Всегда там, где опасней, где трудней.

Наконец артиллеристы услышали возгласы «ура». Это стрелки и пулеметчики ворвались в доты на западном берегу реки.

Утром после ночи штурма немцы спустили воду через шлюзы. Наведенная переправа была сорвана. Лед двинулся вниз по реке.

Советские воины на западном берегу, казалось, теперь не могут рассчитывать на скорую поддержку. Но выручили саперы: как гитлеровцы не бесились, переправа была наведена снова.

С начальником политотдела корпуса полковником Захаренко я поехал по переправе на Заодерский плацдарм. В полночь мы были в деревне Дибан, на командном пункте полковника Ефимова, командира 29-й мотострелковой бригады.

Около трех часов ночи перестрелка «подкатила» ко двору командного пункта. В большую полуподвальную комнату ввалился Дозорцев в кубанке набекрень, в черной, увешанной гранатами и пистолетами кожаной куртке. Слегка раскачиваясь, подошел к столу и, хмуря светлые глаза на Ефимова, попросил:

— Дайте подкрепление, товарищ полковник. Осталось сорок человек. На каждого — восемь немцев…

— Восемь?! В темноте так дотошно подсчитал? Когда на каждого будет восемнадцать, придешь клянчить.

— Хоть миномет подбросьте или пушку. Разве ошалелых сдержишь автоматом?! — не сдавался Дозорцев.

Ефимов поднялся. Высокий, черты длинного худого лица обострены. Он казался сердитым — но вдруг засмеялся озорно и громко:

— Эх ты, бедненький! А три пулемета твои где?

— Есть три, — с неохотой признался Дозорцев. — Только в расчетах по одному человеку осталось.

Полковник шагнул к комбату:

— Может быть, мне пойти вторым к пулемету?

— Не надо. Управимся…

К рассвету гитлеровцы, пытавшиеся вернуть себе Дибан, были отброшены стрелками Дозорцева и артиллеристами Худякова.

Иду на огневые позиции. Вот она — магнитогорская пушка и ее командир старшина Демидов. В его светлых глазах — боль. Голос дрожит, когда он рассказывает об убитом на льду Иване Акимовиче Филипкине.

— Ящичный наш. С первого дня на войне. Перед боем написали письмо в его колхоз, в деревню Громово Спасского района Рязанской области, сообщили, что, наверное, уже к этой посевной поспеет Иван Акимович — Берлин совсем, мол, близко. А его — осколком вражеского снаряда…

У магнитогорской пушки разговариваю с наводчиком Гапоновым, замковым Чуловским и другими героями боев за Одер. Гвардейцы приглашают на блины. Думаю — шутка. Нет. Заряжающий Тимофеев — широкоплечий силач — разложил на земле в сарае огонь, жарит на сковородке вкусные блинчики из белой муки. Вдруг слышим голос Демидова:

— Атака! К орудию!

Пехота противника получила подкрепление. К занятой на западном берегу нашими гвардейцами деревне Ламперсдорф подошли танки и эсэсовцы.

Во всей деревне один только трехэтажный дом на окраине остался у добровольцев — их было двадцать один человек.

Гвардии капитан Медиокрицкий с гвардейцами Коробкиным, Мясниковым, Трифоновым защищали подъезд. Группы на этажах возглавили парторг гвардии капитан Фарберов, офицеры Смирнов и Шелунцев. Отбили несколько атак. Потом подошли вражеские танки. В стены, в окна, на чердак полетели снаряды. Дом загорелся, пожар охватил все этажи. Немцы надеялись: русские выскочат, сдадутся в плен. Минули час и два, но из дома все еще бросали гранаты, автоматными очередями не подпускали близко врага. Обгорелые, задыхавшиеся в дыму гвардейцы тушили пожар, перевязывали друг другу раны, отбрасывали атакующих. Когда же осталось всего три гранаты да несколько патронов в автоматах Коробкина, Загорулько, Головина и Башуры, офицеры повели бойцов в контратаку. Бесстрашные советские воины пробились к своим.

Через несколько часов деревня Ламперсдорф была взята танкистами Челябинской добровольческой бригады. На этот раз окончательно.

Еще день прошел. Наши танки переправились через Одер севернее Штейнау. Саперы навели там новый мост. Штейнау был взят в клещи. 2 февраля крепость на Одере пала.

В этот день мы узнали, что Челябинской бригаде присвоено наименование «Петраковская».

В. В. Ясиновский БОИ НА ОДЕРЕ

В конце января 1945 года бригада вышла к последнему водному рубежу на пути к Берлину — реке Одер.

Попытка с ходу захватить мост, ведущий в город Штейнау, не увенчалась успехом. Едва танкам разведки удалось проскочить на другую сторону реки, как мост был взорван немцами.

Оказывая яростное сопротивление, фашисты постоянно «утюжили» нас самолетами. Мы, в свою очередь, вели методический огонь по противнику из танковых пушек. В 24.00 по приказу командира бригады полковника М. Г. Фомичева все батальоны были выведены к Одеру и выстроены в 300—400 метрах от реки в два эшелона. Поставлена задача — по сигналу ракеты открыть огонь по противоположному берегу и городу Штейнау. Артподготовка длилась минут 30—40. Позднее мы узнали, что враг потерял много живой силы и техники.

Сразу же после обстрела бригада совершила марш-бросок к северу, километров 15—20 от Штейнау, и ночью с ходу форсировала Одер. Нашему второму танковому батальону, перебравшемуся через реку первым, было приказано наступать в направлении Герцогсвальда. К городку мы подошли с юга, но овладеть им с ходу не удалось. Завязались бои на южной окраине. Командир батальона капитан И. С. Пупков доложил по рации обстановку комбригу. Фомичев приказал закрепиться на достигнутом рубеже и удерживать его до подхода основных сил.

Мы заняли оборону. В течение дня противник несколько раз накрывал нас артиллерийским огнем и пытался небольшими силами атаковать, но успеха не достиг.

В наступивших сумерках шесть танков «тигр» при поддержке пехоты начали наступление на позиции батальона. Завязалась артиллерийская дуэль. Меняя огневые позиции, укрываясь за домами, мы вели прицельный огонь. Помогало то, что «тигры» выкрашены в белый цвет, а снега уже не было. Вот наконец один подбит. Загорелся и наш танк. Мы прикрыли его огнем, давая возможность экипажу уйти подальше от машины. Вышел из строя второй «тигр», но противник упорно продолжает двигаться вперед. Наконец, остановился третий вражеский танк. Однако и две наших машины горят, в том числе и командира батальона. Экипажи, укрывшись за домами, бьют из автоматов по пехоте противника. Тигры, меняя позиции, медленно наступают.

Между тем темнело. И мы с командиром батальона решили применить небольшую хитрость. Я должен потихоньку вывести свой танк с левой стороны дома, чтобы можно было прицельно выстрелить из пушки, а он с другой стороны дома по сигналу пустит вверх белую ракету. В это время наводчик старший сержант Филимонов произведет выстрел, и тотчас же механик-водитель старшина Гасенко быстро укроет танк.

Пупков дает белую ракету. Еще один «тигр» горит!

У нас оставалось всего четыре танка, из них у одного заклинена башня. Командир батальона принимает решение — отойти метров на 300—400 к отдельно стоящей усадьбе. Разрешение получено у комбрига.

Прикрытие отхода танков приказано мне. Заняв удобную позицию, я открыл огонь по домам, за которыми, по моему предположению, укрылся враг. Противник вел ответный огонь из пушек.

Наши танки отошли к усадьбе и заняли оборону. Прекратив огонь, я начал наблюдать, что предпримут фашисты. Прошло минут 15—20. Один из «тигров» стал менять позицию. Воспользовавшись этим, мы послали бронебойный снаряд — машина загорелась. Тогда мы быстро отошли к нашим. Честно говоря, ждали очередной атаки противника, но он, потеряв пять мощных «тигров», решил воздержаться от дальнейших действий.

Утром к нам подошло подкрепление, и мы стали готовиться к наступлению.

Г. В. Кубицкий СОБЫТИЯ ПОД ЗОРАУ

Шел январь 1945 года.

Наш второй танковый батальон в составе бригады вошел в прорыв глубоко эшелонированной обороны немцев. Началось стремительное наступление танковых подразделений.

В первые двенадцать-пятнадцать дней, ведя жестокие бои, мы углубились более чем на 500 километров. Бывало так, что немцы отрезали за нами дорогу, и тогда мы оказывались оторванными от своих тылов.

В то время я служил командиром танка во второй танковой роте, которой командовал гвардии старший лейтенант Иван Сергеевич Пупков. С этим командиром мне довелось пройти с боями от Сандомира до Праги и еще пять лет прослужить вместе после окончания войны. С ним связаны лучшие мои воспоминания о фронтовой жизни.

Энергичный, решительный в момент опасности, несколько грубоватый, но доброй души человек — таким был И. С. Пупков. Всегда подтянутый, командир вызывал у меня симпатию.

Помнится, однажды выехали из немецкой деревни и по дороге через поле направились к лесу, со всех сторон окружающему город Зорау. Тут-то и произошли события, о которых мне хочется рассказать.

В небе появилась большая группа «юнкерсов» и «мессершмиттов». Они атаковали нас. Загорелась наша автоцистерна с горючим, затем один танк.

Автоматчики, так хорошо расположившиеся было на сетке трансмиссионного отделения танков, бросились врассыпную, ища укрытия в стогах сена на поле и под деревьями вдоль дороги. Некоторые, скатившись в кювет, заполненный водой и грязью, поползли обратно в деревню.

Танки наши сразу стали рассредотачиваться и через поле устремились к лесу. Злополучная пахота, раскисшая от дождя, мешала быстрому продвижению.

На ходу, высунувшись из башни, я увидел, как из деревни выехал «ИС» и остановился на дороге. В открытом люке показалась голова в танкошлеме. Кто был этот смельчак, я не знаю и по сей день. Он припал к турелевой установке на башне и выпустил несколько очередей в пикирующий на него «мессершмитт». Самолет вышел из пике, но тут же задымил и загорелся. В следующий момент он попытался набрать высоту, как видно, намереваясь сбить пламя, но, сделав крюк, резко пошел вниз и упал где-то в лесу.

Другие «мессеры» еще раз пикировали на нас, обстреливали танки из крупнокалиберных пулеметов и пушек.

В эту минуту мы так жалели, что нет в небе наших истребителей, чтобы прикрыть нас с воздуха! Кто был на фронте, тот знает цену авиации.

Когда скрылся последний немецкий самолет, мы собрались в лесу. К счастью, жертв не было. Только несколько автоматчиков оказались ранеными да материальная часть пострадала изрядно. Лишился своего танка и командир роты. Он распорядился считать нашу машину командирским танком.

Мы заняли оборону в лесу. Автоматчики окопались впереди, на опушке леса, танки расположились под прикрытием деревьев.

Эти меры предосторожности были не напрасны. В тех местах в то время часто встречались крупные «дрейфующие» немецкие группировки, которые представляли серьезную опасность для продвигающихся на Запад советских боевых соединений. По ночам на коротких остановках можно было совсем рядом слышать рокот моторов немецких танков и бронетранспортеров.

В ночное время продвигались мы с потушенными фарами. Труднее всех приходилось головной машине. Остальные танки ориентировались по «стоп-сигналу» впереди идущих. Малейшая неосторожность в соблюдении маскировки могла привести к печальным последствиям.

Итак, избавившись от опасности с воздуха, мы с минуты на минуту могли столкнуться с нею на земле. Именно так и произошло. Не успели мы осмотреть наши танки, как впереди неподалеку от места расположения наших автоматчиков раздалось русское «ура».

Нам, к тому времени уже «обстрелянным» фронтовикам, этот трюк был знаком. Это кричали власовцы — изменники Родины.

На некоторых наших молодых автоматчиков этот психический прием оказал действие. Они стали прятаться за танки. Развернуть башню и открыть огонь по врагу было невозможно, так как мешали деревья.

Не знаю, чем бы все это кончилось, если бы не комбат Чирков и ротный Пупков. Они бросились навстречу отступающим солдатам и личным примером остановили их. Тоже с криками «ура» мы отбросили врага в глубь леса.

Так окончился этот полный тревог день. Жертв у нас и на сей раз не было. Лишь несколько человек получили ранения.

Ночь прошла без приключений. Опять слышно было близко гудение немецких танков и бронетранспортеров. Кто-то даже осмелился осветить дорогу фарами. Мне очень хотелось шлепнуть фашиста, но был строгий приказ не стрелять.

Наутро в лесу движение немцев утихло. Принесли завтрак. Уничтожив с аппетитом содержимое котелка, мы занялись каждый своим делом.

Вдруг мой стрелок-радист Виктор Иванов увидел, как на опушку медленно выползает больших размеров танк. Мы с заряжающим быстро заняли свои места. В бинокль я рассмотрел «королевского тигра». Это была моя первая встреча с танком-гигантом. Он повернулся ко мне кормой. Два или три немца выбежали из леса и стали возиться возле танка.

Быстро установив прицел, я дал команду: «Бронебойным заряжай». Прицелился. Выстрелил. Вспышка от удара снаряда о броню подтвердила попадание. Немцы возле танка шарахнулись в стороны. Но танк не загорелся. Он медленно стал разворачиваться на месте.

Мой энергичный заряжающий тут же, не дожидаясь команды, втолкнул в казенник следующий снаряд. Я сделал второй выстрел, но на этот раз попадания не заметил. Заряжающий опять зарядил и крикнул: «Готово». И опять снаряд пролетел мимо.

Какие-то доли минуты я был в недоумении. Но, взглянув на заряжающего, все понял: в руках он держал подкалиберный снаряд. Как выяснилось позже, он предыдущие два заряда в спешке сделал подкалиберными. В этом и была причина промаха.

Недолго думая, я сделал поправку в прицеле и выстрелил. Снаряд попал в борт. Танк замер. Как видно, мы повредили трансмиссию. Экипаж выскочил из танка и скрылся в лесу.

Так нашим экипажем был открыт счет уничтоженным немецким танкам. Чтобы нас не засекли, Пупков приказал отвести машину в сторону. Долго сидеть без дела не пришлось. Мое внимание давно привлекал одиноко стоящий в поле дом и примыкающий к нему садик с редкими деревьями. Он находился в полукилометре от опушки леса, где стоял грозный, но уже безвредный «королевский тигр».

От этого дома до деревни, где расположился штаб нашей бригады, было не более километра. Мы тоже находились, примерно, на таком же расстоянии от него. Было видно, как из-за дома периодически летели трассирующие снаряды в сторону деревни. Мы внимательно стали присматриваться. И вот что обнаружили.

Немецкий танк, прячась в складках местности, совершал любопытные маневры. Чтобы произвести выстрел по деревне, он скрытым путем приближался к дому. Мы видели только часть борта. Затем танк отходил на несколько метров и скрывался в ложбине.

Пупков приказал расстрелять танк. Я и мой заряжающий вскочили в машину. Остальные спрятались в укрытие.

И вот, выбрав момент, я выстрелил. Снаряд пролетел над башней, не задев машины. Через несколько секунд второй мой снаряд врезался в бугор, за которым прятался танк. Третьего выстрела я не успел произвести — танк скрылся за домом. Мой промах мог обойтись нам дорого, и только чистая случайность спасла нас.

Только мы выскочили из танка и подбежали к своим в укрытие, как раздался выстрел. Снаряд пролетел над нашим танком, срезал ветви деревьев. Через несколько секунд последовал второй выстрел.

На этот раз снаряд прошел над гусеницей танка и упал в трех метрах от него. Удивительно редкий случай. Почти пять метров прошла болванка в земле вдоль гусеницы, не повредив ее.

Теперь мы поменялись ролями. Танк, который несколько минут назад был моей мишенью, расплачивался с нами. Но, к счастью моему, мы остались квиты: я сделал два неточных выстрела, и он отплатил мне тем же.

Санинструктор Ляшенко подскочил к еще горячему снаряду, взял в руки и с восторгом произнес:

— Оцэ осэлэдэць!

Танк, с которым у меня произошла своеобразная дуэль, уже больше не стрелял ни по деревне, ни по нам.

Спустя несколько часов, почти под вечер, два наших танковых батальона, далеко не в полном составе, двинулись на прорыв к окруженной в Зорау 62-й гвардейской танковой бригаде нашего корпуса.

К нашему удивлению, мы без боя прошли в лес и вышли на окраину города. Произошла радостная встреча с земляками. Вскоре мы узнали, что немцы пропустили нас и опять замкнули кольцо. Штаб нашей бригады и другие боевые подразделения оказались отрезанными.

Наступил вечер. Мы попытались было пробиться обратно к своим, но не тут-то было. Немцы встретили нас сильным артиллерийским и пулеметным огнем из леса.

Было принято решение занять оборону на окраине города в районе нашего прорыва. Томительно долго длилась ночь. Почти никто не спал. Под утро один наш солдат из наблюдательного пункта сообщил о том, что всю ночь было слышно и, как он уверял, даже видно непрерывное движение немецких танков через лесную просеку.

Это было вполне возможно: ночь была лунной, а наблюдательный пост находился в кирхе, которая стояла не так далеко от лесной просеки. Просека в том месте очень широкая.

И вот решили мы с капитаном Сайгушниным посмотреть на окрестности города, а заодно и на просеку. Четырехэтажный дом, стоящий на окраине, послужил довольно удобным наблюдательным пунктом. Мы забрались на чердак и стали рассматривать округу.

Мое внимание привлекла просека. Показалось, что на ней в разных местах появляются еле заметные вспышки. Как видно, немцы не подозревали опасности. Они рассредоточили свои танки в шахматном порядке и вели огонь в сторону, противоположную городу. Нам не было ясно, кого они обстреливают. Мы быстро спустились вниз. Было тут же решено послать в засаду мою машину.

К тому времени в боеукладке моего танка уже не было бронебойных снарядов. Об этом я доложил Пупкову, а он, в свою очередь, комбату. Тогда по указанию Чиркова перегрузили все бронебойные снаряды с комбатовского танка. Их оказалось штук тридцать. Больше негде было достать снарядов. «Если расходовать экономно, — подумал я, — то должно хватить».

Пупков дал команду «по местам», сам вскочил на танк и стал за башней. Как видно, он счел это место наиболее удобным для наблюдения и командования огнем. На мой взгляд, оно было небезопасным.

Благополучно проехав с километр параллельно расположению немецких танков, мы остановились на возвышенном месте, в полутора километрах от них.

Рядом с дорогой, по правую сторону, находился кустарник, еще не успевший одеться в зеленый наряд. Но нас и он устраивал, все-таки маскировка. С левой стороны дороги начинался небольшой, но очень удобный уклон, который можно было использовать как «мертвую зону» в случае обстрела нас фашистами. Командир роты, посоветовавшись с нами, решил, что более удобной позиции искать незачем.

По моему указанию водитель развернул танк поперек дороги и придвинул ближе к кустарнику. Я посмотрел на просеку. Она была видна, как на ладони. Силуэты немецких танков я не мог отчетливо рассмотреть невооруженным глазом — они сливались с темной землей, недавно освободившейся от снега.

Танки казались со спичечную коробку, когда я посмотрел в прицел. Их было десять. Вначале я не мог сообразить, как они оказались в просеке. Но, продолжая внимательно осматривать этот участок, я увидел еле заметную полевую дорогу, которая огибала лес. Все стало ясным. Немцы по этой дороге выдвинулись на просеку и заняли боевую позицию.

Итак, все было готово к началу боя.

Виктора Иванова я высадил из танка, так как его услуги нам не потребовались бы. Уж если что-нибудь с нами случится, то, по крайней мере, стрелок-радист останется невредимым.

Пупков заглянул в башенный люк и приказал приготовиться к бою. Я дал команду заряжающему. Лязгнул клин затвора пушки. Механик завел двигатель. Он должен был в любую минуту по моей команде включить заднюю скорость и скатить машину назад в «мертвую зону». С этой целью двигатель работал все время боя.

Я определил расстояние до ближайшего немецкого танка — около 1500 метров. Далековато и, главное, плохо виден силуэт.

Немцы продолжали вести огонь по невидимым нам целям. Установив прицел, я доложил ротному о готовности открыть огонь. Он приказал: «Огонь!».

Тщательно прицелившись, я нажал гашетку. Раздался выстрел. На миг вспышка ослепила глаза. Огненный шарик, быстро уменьшаясь, пролетел совсем близко над башней немецкого танка. «Значит, расстояние до него меньше 1500 метров», — подумал я, и тут же сделал поправку на 1300 метров.

Заряжающий, не дожидаясь моей команды, зарядил следующий снаряд и крикнул: «Готово». Я вновь прицелился и выстрелил. На этот раз танк задымил, а затем загорелся. Было видно в прицел, как из люка выскочили три точки. Это спасались немцы, бросив горящую машину.

Второй танк я также зажег со второго снаряда, но из него никто не выскочил. Как видно, остались там навсегда.

Дальнейшие события развивались очень быстро. Я никогда еще не испытывал такого азарта в бою. Меня как будто подменили. Ротный тоже преобразился. Наклонившись ко мне в люк и забыв о воинском порядке, он, что было мочи, кричал:

— Жорик, бей! Бей! Не давай им уйти в лес!

Немцы, не понимая, откуда их бьют, в панике старались выскочить на единственную спасительную дорогу.

Для третьего и четвертого танка мне потребовалось только по одному снаряду. Четыре танка факелами горели на поле. Двум машинам удалось выскочить на дорогу.

— Скорей! Скорей! Сейчас уйдут в лес! — кричал Пупков.

Мне в прицел это было видно не хуже, чем ему в бинокль. Появилось какое-то непонятное хладнокровие и уверенность в себе.

Тем временем один из немецких танков уже мчался к лесу. Я прикинул мысленно его скорость. Прицелился и выстрелил. Снаряд пролетел перед самым «носом», едва не задев пушку. «Значит, великовата поправка на скорость», — подумал я и выстрелил вторично. Снаряд попал в башню.

Вдруг справа в лесу блеснул огонь, и через несколько секунд столб земли взметнулся перед нашим кустом. «Засекли», — мелькнуло у меня в голове. Но Пупков на этот выстрел даже не обратил внимания.

— Бей скорей! Подходит к лесу! — кричал он.

Я видел, как еще один танк мчался к лесу. Осталось не более пяти метров до деревьев, когда его настиг снаряд. Танк прокатился по инерции еще несколько метров и вспыхнул уже у самых деревьев.

Опять блеснул огонь на том же месте в лесу. Над нами что-то пролетело с шумом. Я услышал возглас ротного, поднял голову и увидел его без фуражки. Раздумывать было некогда. Решала каждая секунда. Я знал, что у хорошего артиллериста-наводчика третий снаряд поражает цель наверняка. В практике артиллерийской стрельбы существует надежный прием «захват цели в вилку».

— Давай назад! — крикнул я механику и, как мы условились, толкнул его ногой в спину.

Танк вздрогнул и пополз под уклон. Теперь мы находились вне опасности. Как выяснилось позже, второй немецкий снаряд пролетел настолько низко, что вихрем сбило фуражку с головы Пупкова. Высокая труба находившегося невдалеке кирпичного завода разлетелась вдребезги.

За боем все время наблюдали наши товарищи на наблюдательном пункте, и, когда мы вернулись, все были рады благополучному исходу.

Итак, в результате боевой операции из десяти немецких танков было уничтожено шесть.

На следующий день, рано утром, нас послали на прежнюю боевую позицию с заданием обстрелять немецкие танки, движение которых в районе просеки наблюдалось всю ночь.

Наша машина выдвинулась на прежнюю боевую позицию. Ждать пришлось недолго. Но появилось на дороге всего лишь два танка. Они мчались на большой скорости. Как видно, немцы стали осторожнее после вчерашнего разгрома. Так как дорога и просека мною были пристреляны еще вчера, то для меня не составляло большого труда зажечь и эти два танка. Нас же обстрелять немцы просто не успели.

Мы вернулись к своим. Через некоторое время узнали о том, что командир бригады гвардии полковник Фомичев, связавшись по радио с нашим командованием, сообщил, что наша пехота попыталась прорваться через просеку к городу, но была обстреляна противником. Разгром немецких танков на этом участке дал возможность пехоте достичь успеха.

Он объявил благодарность всему экипажу за успешное выполнение ответственного боевого задания и приказал представить нас к правительственным наградам.

К тому времени наш экипаж имел на своем боевом счету девять уничтоженных немецких танков, а к концу войны прибавились еще две пушки и железнодорожный состав с немецкими солдатами и офицерами.

Приложение