Так дорог моему сердцу

Глава четвертая

В течение нескольких последующих дней Вирджиния обнаружила, что удобно устроиться было вполне простым делом, так как в хозяйстве мадам д’Овернь она была очевидно желанным гостем. Мадам д’Овернь была идеальной хозяйкой, сама любя роскошь в окружающей обстановке, заботилась о том, чтобы гости под ее крышей наслаждались всеми удобствами.

Вирджинии отвели комнату, которая была гораздо роскошнее всех, где ей приходилось когда-либо жить. Когда она впервые увидела ее, то едва могла поверить, что эта спальня будет находиться в ее распоряжении, сколько ей будет нужно. Это была прелестная комната с бледно-зеленым ковром и занавесками розоватого муара, которые каскадом падали вдоль высоких окон и двери, которая открывалась на балкончик. У одной стены стоял туалетный столик, покрытый розовым сатином, а над камином висело зеркало в раме из кованого серебра. В углу стояло кресло, в котором она могла вытянуться в полный рост, положив ноги на обитую скамеечку. Рядом стоял изящный письменный столик. На маленьком столике рядом с ее кроватью лежали книги.

Проснувшись в первое утро, она обнаружила, что рядом стоит горничная с подносом для завтрака. Горничная поставила поднос на маленький столик, который простирался над кроватью и превращал завтрак, состоящий из дымящегося горячего кофе со сливками, которые плавали на нем густой пеной, хрустящих булочек только что из духовки, золотых кружочком масла и вишневого варенья, в истинное наслаждение.

Сначала Вирджиния вообразила, что она проспала слишком долго, и была готова извиниться перед девушкой, чье имя Франци ей было уже известно, но та засмеялась и заверила ее на довольно хорошем английском, что мадам д’Овернь всегда завтракает только в своей комнате, и ко всем гостям в доме относились так же.

— Мадам так страдает от ревматизма, что ей трудно одеваться, — сказала горничная.

— Тогда, может быть, я могу что-нибудь сделать для нее? — предположила Вирджиния. Ее внезапно вдохновила эта мысль. — Я могла бы разобрать для нее утреннюю почту и отвечать на ее корреспонденцию! Или, может быть, я могу выполнить какие-нибудь мелкие поручения.

Франци рассмеялась, показывая превосходные, крепкие, белые зубы. Ей было не больше шестнадцати-семнадцати лет, но она была так крепко сложена и хорошо развита, что Вирджиния сделала вывод: девушка росла в сельской местности. На это указывало в особенности то, что на ее щеках цвели самые соблазнительные розы.

— Мадам сочтет ваше предложение очень любезным, но едва ли она примет его, — ответила она, думая, что молодая англичанка была не так обворожительно красива, как мадмуазель Карла, и их гардеробы, конечно, нельзя сравнивать — Франци предыдущим вечером распаковывала вещи Вирджинии.

Но в юной леди было что-то, что напомнило Франци первые цветы, когда они появлялись после того, как стает зимний снег. Особенно безыскусные маргаритки, которые ковром покрывали долину, где был ее родной дом.

И мадам д’Овернь тоже рассмеялась от всего сердца, когда Вирджиния повторила ей свое предложение, заявив, что теперь ее переписка не доставляет больших трудностей, потому, что она была очень плохим корреспондентом. Но она благодарно похлопала по тонкому плечу Вирджинии.

— Вы можете каждый вечер играть со мной в шахматы, — сказала она. — А если вы еще не знаете, как в них играют, я вас научу. Леон — единственный человек, который играет со мной, но так как он всегда решительно настроен на победу — и почти всегда побеждает! — это не так уж интересно.

Так что после ужина каждый вечер, если никто не приходил в гости, Вирджиния играла с хозяйкой в шахматы в салоне, который был увешан розовато-лиловыми драпировками и где мебель в стиле ампир великолепно смотрелась на сиреневом ковре более темного оттенка. А по утрам она иногда обменивала библиотечные книги или ходила за покупками для мадам, выбирая для нее тесьму и кружева, потому что у мадам д’Овернь была слабость к оборкам, рюшам и подобным мелочам, и она нагружала себя ими при каждом удобном случае. У нее также была страсть к ювелирным украшениям: кольцам, брошам, колье — которые сверкали на ее широкой груди, и сережкам, которые привлекали внимание к ее чрезвычайно изящным ушам. Когда к ужину являлся гость, она обычно выходила увешанная бриллиантами и жемчугом. Черный бархат был ее любимой вечерней тканью и на его фоне ее высокая прическа из седых волос выглядела особенно великолепно.

Среди тех людей, которые ужинали с ними во время первой недели, которую Вирджиния провела на вилле, была миссис Ван Лун, чей сад и дом показал ей доктор Хансон.

Мэри Ван Лун была типичной американкой и красива той красотой, которая привлекала Вирджинию. Она казалась очень молодой, живой и сверкающей в блеске люстр, при дневном же свете она выглядела довольно увядшей, и в ее улыбке была усталость, которую Вирджиния находила трогательной. Но сильное чувство юмора делало ее чрезвычайно милой. С ней не было ее мужа; он по всему миру собирал сокровища искусства и часто оставлял ее на месяцы одну, от этого, возможно, так часто разочарование появлялось на ее лице.

Волосы у нее были такими же светлыми, как у Карлы Спенглер, но больше она ничем не была похожа на Карлу.

Вирджиния знала, что никогда не забудет тот день, когда она в первый раз приехала на виллу, а Карла неожиданно заглянула к ним, чтобы попрощаться перед отъездом в Италию. Она с нежностью обняла мадам д’Овернь, потом повернулась и протянула обе руки доктору Хансону, одарив его улыбкой, которая была рассчитана на то, чтобы растопить сердце любого мужчины. Потом она повернулась к Вирджинии и мгновение рассматривала ее, приподняв брови и явно стараясь вспомнить, где она видела ее раньше.

— Ах, конечно! — наконец воскликнула она. — Мы уже встречались раньше, не правда ли? В «Милано»! Вы ударились головой, и Леон пытался вам помочь.

— Мисс Хольт не ударялась головой, — вмешался доктор Хансон с легкой улыбкой. — Ее ударили!

— Ах, да, конечно! Те ужасные молодые люди! Один из них, должно быть, слишком много времени провел в баре.

— Я так не думаю, — сказала Вирджиния вежливо. — Это была чистая случайность.

— Очень мило, что вы так на это смотрите, но лично я бы рассвирепела, заявила она и посмотрела на Леона Хансона. — Значит, в результате того происшествия мисс Хольт стала твоей пациенткой, Леон? Ты продолжаешь наблюдать те повреждения, которые были ей нанесены?

— Совсем нет, — заверил он ее, странно посмотрев на Вирджинию. — Мисс Хольт теперь более-менее в порядке, но ее сестра — моя пациентка. Она находится в клинике, а мисс Хольт оказалась на мели в «Милано». Тетя Элоиза решила, что ей доставит безмерное удовольствие, если мисс Хольт погостит у нее здесь, и я привез ее сюда буквально пятнадцать минут назад. Мне кажется, мы убедили ее, что она будет желанным гостем.

— Правда? — но в голосе Карлы сквозили холодные ноты. — Тогда вам повезло, мисс Хольт. Этот дом даже еще удобнее, чем «Милано».

— Да, я это понимаю, — ответила Вирджиния, чувствуя себя неловко.

— Чепуха! — воскликнула тетушка Элоиза. — Было время, когда мне не приходилось самой подыскивать себе гостей, как сейчас, пожалуй, я действительно гордилась тем, что была такой хозяйкой, у которой всегда были гости. Но сейчас, после двух войн, и того, и другого, я только надеюсь, что они не захотят уехать слишком быстро. — Она сердечно улыбнулась Вирджинии. — Я рассчитываю на то, что мисс Хольт останется у меня в гостях еще несколько недель.

Карла отвернулась, как будто этот предмет перестал интересовать ее, и одна из ее тонких белых ладоней скользнула под руку доктора Хансона.

— Леон, cheri[1], куда мы пойдем сегодня вечером, чтобы отметить мой отъезд? Я хочу чего-нибудь особенного, потому что мы не увидимся довольно долго!

— В таком случае, кажется, праздновать нечего, — ответил он.

Она внимательно смотрела на него.

— Тем не менее, мы должны что-то сделать!

— Должны ли? — он взглянул на нее с едва различимым ласкающим светом в глазах, или это только показалось Вирджинии. — Как я, по-твоему, переживу твое отсутствие? — спросил он.

Она улыбнулась ему, и за ее длинными ресницами как будто колыхалось крохотное голубое пламя.

— Дорогой, — сказала она, — я не хочу, чтобы ты легко пережил мое отсутствие. Я бы очень расстроилась, если бы думала, что оно не заставит твое сердце немного помучиться.

Он покорился мгновенному порыву и легко прикоснулся к ее щеке.

— Но даже если так, тебя нельзя убедить переменить свои планы?

Она очень решительно затрясла головой.

— Нет, милый, даже ради тебя!

Вирджиния вместе с хозяйкой стояла бок о бок у окна и смотрела, как доктор Хансон подвел Карлу к машине, нежно держа под локоть. Мадам д’Овернь тихо вздохнула.

— Какая красивая пара, — заметила она, — но…!

Она покачала величественной седой головой.

— Они… помолвлены? — спросила Вирджиния с некоторыми колебаниями.

— Нет. По крайней мере, не официально, хотя все с минуты на минуту ожидают объявления об их помолвке.

Они уже много лет знают друг друга, еще с тех пор, когда были детьми, и он всегда обожал ее и защищал от любых неприятностей, которые могли ей повстречаться. Она тоже обожает его, но… Я не знаю! — она снова вздохнула.

— Это ее карьера встала между ними? — предположила Вирджиния с проницательностью стороннего наблюдателя.

— Может быть и так, — допустила тетушка Элоиза.

— И, возможно, со временем они найдут решение.

Потом она повернулась и странновато посмотрела на Вирджинию.

— Мой племянник весьма беспокоился о вас, — сказала она. — Ему очень не нравилась мысль о том, что вы будете в «Милано» одна. Теперь, когда вы здесь, ему будет гораздо легче.

— Да? — прошептала Вирджиния и задумалась, почему темноволосый выдержанный хирург, занятый своей профессиональной деятельностью и поглощенный своим любовным романом, который проходил не так уж гладко, должен был выкраивать мысли и время для нее.

Двумя днями позже, когда она навестила в клинике Лизу, она обнаружила, что та развлекает или ее развлекает — она не вполне была уверена, что будет правильным — какой-то странный молодой человек. Он небрежно сидел на балконной перекладине. Он казался длинноруким, длинноногим и атлетично сложенным, хотя правая рука у него висела на перевязи. У него были очень синие глаза и светлые волосы, которые слегка курчавились.

Лиза подняла на Вирджинию блестящие глаза.

— Это мистер Клайв Мэддисон, Джинни, — сказала она. — Мистер Мэддисон, это моя сестра!

— Как вы поживаете?

Он исключительно грациозно соскочил с балконной перекладины, шагнул вперед и протянул Вирджинии здоровую руку. Она нисколько не была удивлена, когда от его рукопожатия ее пальцы чуть не превратились в котлету.

— Вы тоже здешний пациент? — спросила Вирджиния, с любопытством рассматривая его и потом потирая себе пальцы.

— Еще только на пару дней, — сказал он, — а потом опять на расправу в безжалостный мир!

Он выглядел так, будто обычно считал мир чем угодно, но только не сухим и безжалостным местом. Он подтащил кресло для нее, а потом снова взгромоздился на перекладину.

— Балкон вашей сестры и мой соединяются, — объяснил он, — так что я не вижу оснований, чтобы не заглядывать иногда с визитом к ней, особенно если у нее нет серьезных возражений.

Он мельком глянул на оживленное лицо Лизы.

— Я не был слишком надоедлив, а, мисс Хольт?

— Наоборот, — заверила она его, — вы очень подняли мое настроение. Иногда здесь немного одиноко, — она посмотрела на Вирджинию с почти извиняющимся видом, — и появляется склонность предаваться унылым размышлениям. Но разговор с другой жертвой очень поднимает дух. Мистер Мэддисон, — прибавила она для сведения своей сестры, — ужасно разбился, катаясь на лыжах, и ему потребовалось порядочное время, чтобы так оправиться после травм.

— О, я очень сожалею, — сказала Вирджиния, разглядывая его. — Но вы кажетесь вполне здоровым.

— Я не просто здоров, — ответил он, — по сути, я настоящий симулянт. Но вы знаете этих врачей. Им нужно быть уверенными на все сто процентов.

В свою очередь он тоже разглядывал Вирджинию и про себя подумал что, хоть они и сестры, но совершенно не похожи, правда каждая по-своему очень привлекательна.

— Через пару дней меня освободят от этого лубка на руке, и тогда уже ни у кого не будет оснований жалеть меня. Хотя иногда определенное количество симпатии довольно приятно, — в его глазах блеснули смешливые искры.

— И вы останетесь в Швейцарии или вернетесь в Англию?

— Я еще не знаю точно. Я думал остаться здесь на лето, как профессиональный теннисист, прикрепленный к одному из отелей; но смогу ли я ухитриться получить такую работу после этого несчастного случая, надо еще посмотреть. В любом случае, мне придется много тренироваться, прежде чем меня возьмут.

— Понимаю, — сказала Вирджиния.

Вошла медсестра с сервировочным столиком на колесах и он поднялся.

— Кажется, для меня нет чашки, — улыбнулся он. — Я оставлю вас вдвоем, чтобы вы по душам поговорили.

— Нет, не уходите, пожалуйста, — взмолилась Лиза, к удивлению Вирджинии, и слабый румянец загорелся на ее щеках. — Я уверена, что нам принесут еще одну чашку, если только вы останетесь. А Джинни не будет возражать, — она поймала взгляд привлекательной медсестры-швейцарки, которая смотрела с явным весельем из-под накрахмаленной косынки. — Нельзя ли принести чай для мистера Мэддисона на этот балкон?

— Ну, конечно!

Вопрос был решен, принесли еще одну чашку, и хорошенькая медсестра смотрела на Клайва Мэддисона с веселыми искрами в ясных карих глазах. Было понятно, что она совсем не удивлена его завоеванием.

Он усмехнулся, глядя на нее.

— Спасибо, сестричка! Этого я не забуду!

Но по дороге назад к вилле тетушки Элоизы Вирджиния обдумывала события прошедшего дня и все более изумлялась. Лиза, которая никогда не выказывала ни малейшего интереса ни к одному мужчине, упрашивает человека, который фактически был ей совершенно незнаком, остаться и выпить чаю с ней! Это что-то невероятное! Даже при том, то он был чрезвычайно привлекательным молодым человеком, имел дар очаровывать людей и был товарищем по несчастью…

Все же это было неожиданно…