Так говорил Саддам

Так жил Саддам

В судьбе последнего иракского правителя, как и у подавляющего большинства лидеров вождистского склада, множество загадок и темных мест, связанных то ли со сложными и крайне запуганными комбинациями различных спецслужб, то ли с проявлением оккультных сил. Сегодня, например, остается даже неизвестным — жив он или нет, а если жив, то где находится, к чему стремится и кто его охраняет. Ясно же, пожалуй, лишь одно: Саддам Хусейн представляет собой явление «вождя», возникающего в истории, как правило, в периоды кризиса и при решающих поворотах жизни наций. Появление вождя обычно связано с судьбоносными испытаниями, выпадающими на долю нации и страны, и оно не какая-то случайность, но историческая необходимость. И это относится в полной мере не только к Хусейну, но и к значительно более могучим фигурам недавнего прошлого — Сталину, Гитлеру и Муссолини.

В течение ряда лет американский черный пиар «лепил» из иракского президента кровавое чудовище, ненасытного «багдадского мясника», представляющего собой угрозу всему миру и мечтающего стать царем нового Вавилона. Но кем был (или — кто он есть) этот харизматический усатый араб, которого покойный русский поэт Феликс Чуев называл «сыном Сталина»? Давайте попытаемся прямо вглядеться в него, рассказать о нем без прикрас и умолчаний.

28 апреля 2002 года радостный шум и гомон заполнил улицы иракских городов и деревень: миллионы людей отмечали очередной день рождения своего лидера — Саддама Хусейна, и их лица, казалось, выражали неподдельное счастье. Повсюду проходили торжественные митинги и манифестации, а в Тикрите, — городе, в котором родился Саддам, — состоялась стотысячная демонстрация. Иракцы, съехавшиеся из всех уголков страны, оглушительно громко, будто бы желая, чтобы их услышали и за океаном, взывали к американскому президенту: «Буш, Буш, послушай нас! Мы скажем тебе правду: мы все любим Саддама Хусейна!»

Однако, как известно, спустя всего год, в апреле 2003-го, — может быть, те же иракцы, хоть и в куда меньшем количестве, — осыпали проклятиями и оскверняли портреты и скульптуры своего поверженного вождя. Когда же они были искренни, когда говорили правду? На взгляд автора этих строк, трижды бывавшего в саддамовском Ираке, скорее в первом случае, чем во втором. Впрочем, так ли это важно? Ведь у толпы, как было уже давно замечено, нет своего мнения: подобно женщине, она легко поддается внушению, а потому переменчива и непостоянна. Чем, между прочим, и пользуются манипуляторы общественным сознанием, особенно отточившие свое мастерство на рубеже XX и XXI веков. Для того чтобы убедиться в этом, русским читателям, очевидно, совсем не надо всматриваться в закордонную даль, а достаточно лишь посмотреть на то, что сегодня творится в их собственной стране и что сделали с ними самими…

Вопреки субъективным суждениям прозападных журналистов, пытающихся по неискоренимой привычке выдавать желаемое за действительное, неопровержимые факты красноречиво свидетельствуют о том, что Саддаму Хусейну удалось стать общенародным лидером, сумевшим за годы своего правления сплотить совершенно разнородные этнические, религиозные и племенные локальные сообщества. И еще, что, вероятно, не менее важно: он был вождем, обладавшим яркими чертами арабского национального характера, и его имидж соответствовал тому, что от него ожидало разношерстное население Ирака, которое, как верно подметил российский востоковед В. Львов, склонно к пороку и анархии и «постоянно готово восстать против любого правительства». Саддам прекрасно осознавал, с каким человеческим материалом ему приходилось работать и кем он управлял, и именно этим, а вовсе не «манией величия с ярко выраженными признаками паранойи», как уверяли моссадовские эксперты, объяснялась «крайняя жестокость» применявшихся им средств. Даже «Нью-Йорк тайме» в свое время признавала, что саддамовские мотивы «понятны и логичны», хотя «мир считает его методы недостойными».

Как проходило политическое формирование иракского вождя, для свержения которого пришлось прибегнуть к масштабной американской интервенции? Каким образом он сумел консолидировать общество, состоящее из трудновообразимой «массы человеческих существ», вдохновленных откровенным «религиозным вздором» и «лишенных какой-либо патриотической идеи»? Несомненно, что ответы на эти и другие аналогичные вопросы представляют особый интерес в наши дни, когда из-за недостаточно продуманной американской оккупации Ирака вылезли наружу все религиозные и этнические проблемы этой страны и над ней явственно нависла угроза раскола. Обещанная же Соединенными Штатами демократическая система государственного устройства, по мнению большинства неангажированных наблюдателей, исключается на данном этапе и, в лучшем варианте, является делом довольно отдаленного будущего.

Примечательно и, может быть, даже символично, что в том же Тикрите, где 28 апреля 1937 года родился Саддам Хусейн, за 800 лет до него появился на свет легендарный мусульманский герой Саладин (Салахэтдин), разгромивший полчища крестоносцев в знаменитой битве при Хиттине и освободивший Иерусалим от чужеземного владычества.

Все биографы единодушно отмечают, что у Саддама было трудное детство. Отец, бедный крестьянин по имени Хусейн аль-Маджид, умер за четыре месяца до его рождения. А мать, Саба, у которой не было элементарных средств на содержание ребенка, вскоре вышла замуж за собственного родственника Хейраплаха Тульфаха.

Сторонникам теории о том, что имя человека влияет на его судьбу, будет, по-видимому, приятно узнать, что Саддам означает по-арабски «противостоящий», «поражающий», «нападающий» и вполне подходит для того, кому было суждено стать политическим лидером и национальным вождем, осмелившимся бросить вызов американской супердержаве.

Надо сказать, что Хейраллах — армейский офицер и ярый арабский националист — оказал глубокое влияние на жизнь Саддама. Он принадлежал к тем иракским патриотам, которые с нетерпением ожидали триумфа Третьего рейха и его союзников, ибо надеялись, что победа гитлеровских войск вытеснит Британию с Ближнего Востока и приведет к реальной независимости Ирака и других арабских земель. Хейраллах принял участие в неудачном антибританском восстании, был изгнан из армии и пять лет провел в заключении.

Несомненно, что под влиянием Хейраллаха у Саддама начало развиваться чувство национального достоинства, возникла ненависть к монархии и власти иностранцев, поддерживавших ее. Впоследствии он напишет: «Наших детей следует учить остерегаться всего иностранного, учить бдительности, не выдавать государственных и партийных секретов иноземцам, представляющим собой глаза и уши своих стран…» Как почти все националисты, Хейраллах не слишком жаловал евреев и утверждал, что они являются «смесью грязи и отбросов различных народов». Уроки первого отчима, судя по всему, не прошли даром для Саддама, и на разных этапах своей карьеры он неоднократно муссировал тему «еврейских негодяев». Во всяком случае, вряд ли будет ошибочным сказать, что Хейраллах оказал на пасынка примерно такое же воздействие, как и первый школьный учитель по истории на Гитлера, обративший внимание маленького Адольфа на «еврейскую бациллу».

Между тем, пока Хейраллах пребывал в тюрьме, мать Саддама вновь вышла замуж. Ее третьим мужем стал Хасан Ибрагим, брат покойного отца мальчика. Новый отчим был грубым человеком, издевавшимся над приемным сыном и жестоко избивавшим его. Он запрещал Саддаму учиться и заставлял его воровать. По некоторым данным, подросток был вынужден даже провести какое-то время в тюрьме. Из своего печального опыта он пришел к горькому выводу, усвоенному им на всю жизнь: нельзя никому доверять, в том числе и самым близким, необходимо быть уверенным только в собственных силах.

В 1947 году, после возвращения Хейраллаха из заключения, Саддам уехал от матери к нему и стал посещать школу. В десять лет он еще не умел писать. Только постоянная помощь бывшего офицера Хейраллаха, по-отцовски заботившегося о нем, позволила преодолеть те трудные годы.

В 1955 году, окончив начальную школу, он переехал вместе с отчимом в Багдад, где поступил в среднюю школу. Ему уже исполнилось 18 лет.

В середине 50-х годов XX века наметился подъем национального самосознания в иракском обществе. Многих иракцев вдохновлял тогда пример энергичного египетского президента Гамаля Абдель Насера, зарекомендовавшего себя знаменосцем в антиимпериалистической борьбе и ставшего воплощением арабского национализма. Что же касается правительства Ирака того времени, возглавляемого Нури Саидом, оно оценивалось арабскими националистами как «лакей западного империализма». Справедливость такой характеристики, по их мнению, подтверждало и то, что Ирак присоединился к про-британской региональной организации под названием Багдадский пакт, одной из основных целей которой было «сдерживание советской угрозы».

В 1955 году молодой и энергичный Насер нанес серьезный удар Западу, заключив масштабную сделку о поставках оружия с СССР, открыв тем самым Москве дорогу на Ближний Восток. В следующем же году египетский президент осмелился публично унизить Великобританию, национализировав Суэцкий канал. Реакция «подлых колонизаторов и их преданного сионистского пса» не заставила себя долго ждать: в октябре на Египет напала англо-франко-израильская военная коалиция. Египетская армия была разгромлена и понесла чувствительные потери, и только Советский Союз и Соединенные Штаты сумели смягчить положение, заставив оккупационные силы уйти с захваченных территорий и отказаться от своих завоеваний. Тем не менее в глазах миллионов арабов Насер стал героем, в одиночку вступившим в неравную схватку с «мировым империализмом» и в итоге оказавшимся победителем.

В конце 1956 года в ряде арабских государств, включая и Ирак, вспыхивали бунты и мятежи из-за пассивной позиции, занятой властями по отношению к событиям, связанным с Суэцким кризисом. Среди тех, кто принимал участие в жарких столкновениях на улицах Багдада, был и юный Саддам Хусейн. Очень скоро из обычного студента он превратился в студенческого лидера, возглавившего молодежные выступления против «продажного антинародного режима». В начале 1957 года в двадцатилетием возрасте Саддам вступил в БААС (Партия арабского социалистического возрождения).

БААС — радикальная светская партия, созданная еще в 1940 году в Дамаске двумя сирийскими школьными учителями — православным греком Мишелем Афляком и мусульманином-суннитом Салахом аль-Дин аль-Битаром. Ее программа, всегда возмущавшая тех, кого сегодня принято называть «исламскими фундаменталистами», представляла собой симбиоз идей арабского национализма и социализма. (Может быть, не так уж далеки от истины некоторые западные исследователи, рассматривающие баасизм как своего рода арабскую разновидность национал-социализма. Как показывают архивные документы Третьего рейха, в Берлине приветствовали образование новой партии и с интересом следили за ее деятельностью, направленной против «плутократов и империалистов».) Главными организационными принципами БААС были единство, освобождение и социализм. Все эти три принципа являются средствами для достижения конечной цели — духовного возрождения арабской нации. Стоит также отметить, что отцы-основатели БААС резко отрицательно относились к коммунизму, считая его детищем «антинациональных и сионистских сил».

Согласно баасистской доктрине, национальное возрождение является глубоким революционным процессом, не знающим международных границ. Этот процесс освобождает личность от племенных, религиозных и региональных уз. Иными словами, БААС провозглашал идеалы освобождения от последствий колониализма и объединения арабской нации. Как считали баасистские идеологи, необходимо ликвидировать искусственные границы между арабскими странами, созданные «нашими врагами» — колонизаторами, и объединить их.

Панарабская цель отражалась не только в главной идее БААС — «одна арабская нация, имеющая неизменную задачу объединения», но и в организационной инфраструктуре. Руководство партии являлось межгосударственным по своему составу, включая представителей от филиалов в различных арабских странах.

Идеи БААС проникли в Ирак в конце 40-х годов через иракских студентов, обучавшихся в Сирии и Ливане, а также через сирийских студентов, получавших образование в учебных заведениях Ирака.

Объясняя впоследствии причину своего вступления в БААС, Саддам говорил, что его привлекло то, что эта партия наиболее последовательно и бескомпромиссно отстаивала идею арабского национализма. Однако можно уверенно сказать, что не обошлось и без решающего влияния приемного отца Хейраллаха Тульфаха, продолжавшего не только заботиться о нем в бытовом плане, но и умело взращивать его националистические настроения.

Здесь нужно упомянуть и о том, что предпочитали забывать официальные биографы иракского президента. Идя по стопам Хейраллаха, Хусейн мечтал стать армейским офицером и пытался поступить в Багдадскую Военную академию, но не сумел сдать вступительных экзаменов. Он мучительно переживал свой провал и, бесспорно, испытал сильнейший удар по самолюбию, что невольно заставляет вспомнить о судьбе другого молодого неудачника — Адольфа Гитлера, провалившегося на вступительных экзаменах в Венскую Академию художеств. Кто знает, если бы осуществились их юношеские мечты, то, быть может, не окунулись бы они с головой в политику, а прожили свои жизни как приличный, хоть и не хватающий звезд с неба художник Гитлер и довольно заурядный (об отсутствии военных талантов свидетельствуют все его войны) офицер Хусейн? Но сослагательное наклонение, как известно, в реальной действительности не существует…

С первых же шагов на политическом поприще Саддам проявил себя как человек действия. Под его руководством осуществляются различные акции неповиновения властям. Организуя группы студентов-националистов, он приобретает опыт подпольной партийной работы. В Багдаде и Тикрите он пишет на стенах лозунги Партии арабского социалистического возрождения, пропагандируя ее позицию. Никто и не догадывался, кто является автором этих лозунгов.

С напряженным вниманием начинающий политик Хусейн продолжает следить за событиями национального и общеарабского масштаба. В 1958 году Египет и Сирия образовали Объединенную Арабскую Республику (ОАР). Большую роль в ее создании сыграли члены БААС. Огромное воодушевление и небывалый энтузиазм охватил тысячи иракцев, потребовавших присоединить свою страну к ОАР. Однако у тогдашнего премьер-министра Абделя Карима Касема были на этот счет совсем иные планы: он считал, что Ираку лучше сохранять дистанцию от остальных арабских государств и продолжать идти собственным курсом. Стало ясно, что его цели не только не имеют ничего общего с объединительными идеалами БААС, но и прямо противоположны им.

Стремясь укрепить свое положение, Касем приступил к откровенным расправам и жестоким репрессиям против всех «юнионистов» (сторонников присоединения к ОАР) и, прежде всего, против баасистов. В ходе невиданной чистки был арестован и приговорен к смерти полковник Ареф — второй человеке государстве, поддерживавший «юнионистов» и стремившийся сам встать во главе страны (его приговор был позже изменен на пожизненное заключение). Многие из членов БААС оказались за решеткой. В борьбе против «юнионистов» премьер-министр сделал ставку на коммунистов. В отчаянной попытке сдержать нарастающее влияние левых сил в марте 1959 года арабские офицеры-националисты подняли восстание в Мосуле. Возмездие Касема было ужасным и потрясло весь мир. Последовал один из наиболее кровавых эпизодов в политической жизни Ирака XX века. Коммунистическим боевикам предоставили полную свободу действий в Мосуле, которой они не замедлили воспользоваться: последовали массовые убийства, изнасилования, грабежи, групповые суды и казни в присутствии ликующих толп (по мнению некоторых журналистов, нечто подобное повторилось в Ираке и в апреле 2003 года под равнодушным или благосклонным присмотром американских войск). Жизни лишились сотни невинных людей, в большинстве своем известных своими националистическими симпатиями.

Весь Ирак захлестнула вол на террора, целью которого было уничтожение патриотических национальных сил. По мнению руководства иракского филиала БААС, возникла необходимость избавиться от Касема и его подручных, утопивших страну в море крови. Было принято решение ликвидировать премьер-министра и «всю его собачью свору», для чего приступили к подготовке группы молодых активистов, в которую вошел и Саддам. При его отборе в «группу боевых мстителей» были приняты во внимание следующие факторы: «глубокая преданность партии и ее принципам, умение пользоваться оружием и меткость, необычайная храбрость».

Вспоминая впоследствии те дни, Саддам Хусейн рассказывал своим соратникам: «Партия решила включить меня в состав ячейки, которая должна была совершить важную революционную акцию. Предполагалось, что произойдет всеобщая революция, во время которой Абдель Карим Касем будет застрелен. В тот период я был учащимся последнего класса средней школы… Было большой честью стать одним из революционеров, спасавших наш народ оттирании, единоличной власти и коммунизма, поскольку наша страна оказалась под угрозой попасть в коммунистическую орбиту. Естественно, что желание освободить свой народ от диктатуры, проявив преданность и мужество, — это и долг, и великая честь».

7 октября 1959 года на одной из центральных улиц Багдада было совершено покушение на «проклятого» Касема. Его машина была расстреляна с близкого расстояния. Вот как описывал это событие сам Саддам: «Поскольку Абдель Карим Касем беспрерывно унижал иракский народ, погряз в диктаторских замашках, путь ему решили преградить молодые бойцы, практически еще мальчишки, которые, тем не менее, были настоящими борцами в полном смысле этого слова. Следуя приказу партии, они остановили автомобиль Касема на улице ар-Рашид и средь бела дня открыли по ней огонь».

Однако «преступный и кровожадный» премьер был лишь ранен, а не убит. Зато погиб один из нападавших на него. Что же касается Саддама, то он получил ранение в ногу.

Едва спасшийся от смерти Касем приказал немедленно разыскать «убийц» и запретить БААС по всему Ираку. Саддам избежал ареста, сумев уйти через пустыню в Сирию. Как гласит легенда, возникшая лет через двадцать, раненому революционеру отказали в медицинской помощи, поэтому он сам, вооружившись лезвием для бритвы и без всякого наркоза, извлек пулю из своей ноги…

Неудачное покушение на Касема, которое по замыслу его организаторов должно было привести к революции, чем-то похоже на опереточный гитлеровский путч 1923 года, после которого фюреру тоже пришлось скрываться и уносить ноги. Но оба, казалось бы, «кошмарных» провала в жизни Саддама Хусейна и Адольфа Гитлера были чрезвычайно инструментальны как для их дальнейшей карьеры, так и для создания мифов, обязательных для феномена вождизма. Благодаря несостоявшемуся убийству Касема, Саддам, например, выбился из полной безвестности и чуть ли не мгновенно превратился в национального героя. О его храбрости и мужестве стали слагаться легенды. Когда же он стап президентом, его «чудесное бегство» через пустыню было увековечено в многочисленных публикациях, телепрограммах и даже в кино. Вождь всегда — национальный герой, и ему положено обладать такими чертами, как патриотизм, бесстрашие, отвага и железная воля.

Первого декабря 1959 года Саддама Хусейна за длительное непосещение занятий исключили из школы. А он уже был далеко: 7 ноября 1959 года он пересек сирийскую границу, затем реку Евфрат и прибыл в Дейр эз-Зор, где его тепло встретили находившиеся в эмиграции иракские оппозиционеры. 20 ноября состоялся его переезд в Дамаск. Там ему сообщили, что по багдадскому радио передали приказ военного коменданта всем органам безопасности о его розыске по обвинению в «заговоре против республики».

По неподтвержденным сведениям, тогда же, в сирийской столице, он впервые встретился с Мишелем Афляком, и между «старым греком» и молодым революционером возникло взаимопонимание, переросшее в дружбу. Но, по мемуарам самого Афляка, они познакомились только после 1963 года, хотя, действительно, быстро обнаружили свое «духовное сродство». Их дружба оказалась чрезвычайно выгодной для Хусейна. Благодаря хлопотам «старшего товарища», в 1964 году его избрали в высший орган иракского филиала БААС — Региональное управление. Позже сообразительный Саддам использовал имя престарелого отца-основателя партии для укрепления собственных идеологических установок и обоснования законности своей власти. Если Сталин использовал имя Ленина как основание для личного правления, то у Саддама аналогичным фундаментом служил живой Афляк, на которого он мог всегда ссылаться при необходимости в ходе дискуссий и споров с другими партийными группировками. Как замечает один биограф иракского президента, «даже смерть Афляка в 1989 году была использована для достижения политических целей. Саддам распространил среди своих подданных сведения, что он лично оплатил сооружение гробницы для отца-основателя БААС».

Во второй половине февраля 1960 года «беглого революционера» посетил офицер сирийской службы безопасности, сообщивший ему, что «в связи с особой ситуацией мы информируем вас о необходимости переехать в Южный регион (то есть, в Египет), отьезд должен произойти 21 февраля нынешнего года». Так закончилось приятное трехмесячное пребывание в Дамаске.

Саддам отправился в Каир. В Египте Гамаля Абделя Насера он прожил свыше трех лет. За эти годы он исколесил всю страну с севера на юг, от Александрии до Луксора.

«Хотя я получал пособие политического эмигранта, — пишет Саддам Хусейн, — мне пришлось залезть в долги к одному из тамошних товарищей, чтобы приобрести мебель для своей квартиры. При моем отъезде в Ирак мебель была продана, дабы покрыть остаток долга ссудившему меня товарищу. В то же время я имел пособие, вполне приличное для существовавшего тогда в Египте уровня жизни. У нас, четверых или пятерых, приговоренных заочно к смертной казни, пособие было выше, чем у других. Все получали 28 или 36 египетских фунтов, а мы — по 60 на каждого. Но поскольку у нас была как бы коммуна, приходилось делиться с окружающими. Естественно, что тот, кому выплачивалось 60 фунтов, как, например, мне, немало отдавал своим товарищам. Мы складывали все, что было, и готовили еду в доме одного из нас, так как в последние дни месяца у некоторых товарищей уже не на что было покупать продукты. Но того, что оставалось на конец месяца у нас, хватало на всех… Мы жили единой семьей, и каждый стремился нести ношу тех, кто по каким-либо причинам оказывался не в состоянии справиться с ней».

Египетская столица в тот период кишела политическими активистами и изгнанниками самых разных мастей. Но Саддам занимался не столько революционной деятельностью, сколько завершением своего формального образования. В 1961 году, в 24 года, он окончил среднюю школу в Каире, а через год поступил на юридический факультет Каирского университета. Изучение права помогло ему в выработке четкой формулировки о единстве иракской национальной и общеарабской борьбы, необходимость которой была осознана им значительно раньше. Там, в Египте, он, по его собственным словам, понял свое призвание: «быть адвокатом» всей арабской нации, арабского народа от океана до Залива. Изучение основ законодательства укрепило в нем стремление к справедливости. Завершив учебу и получив степень бакалавра права, Саддам Хусейн уже мог полностью посвятить себя «защите всех арабов — делу всей моей жизни».

Следует отметить, что жизнь иракских политэмигрантов в Египте не была безоблачной. Например, возвращаясь домой после занятий в университете, Саддам нередко обнаруживал, что все его вещи были кем-то тщательно обысканы. Его явно держали под наблюдением. По некоторым данным, Хусейна даже арестовывали по подозрению в убийстве. Другое объяснение связывает задержание Саддама с недовольством властей его политической деятельностью. Его противники говорили даже, что он периодически посещал американское посольство в Каире и установил контакты с ЦРУ. Именно тогда впервые и зародились слухи, сопровождавшие иракского лидера в течение всей его политической карьеры, о том, что он является американским агентом. Так или иначе, законных оснований преследовать молодого правоведа не было, и довольно скоро Хусейна выпустили на свободу.

Несмотря на все эти «недоразумения» и «наговоры врагов», Саддам уже в египетской столице проявил задатки лидера, сумев сплотить вокруг себя местных иракских баасистов. «Благодаря своей приверженности принципиальной идеологической линии», как сообщает его официальная биография, он «в итоге стал видным членом партийного руководства в Египте».

В феврале 1963 года в Ираке свершилась «революция 14 Рамадана» (8 февраля), покончившая с режимом Касема. Она была осуществлена баасистами вместе с сочувствующими им военными. 13 февраля Саддам возвращается на родину, где ему пришлось довольствоваться довольно незначительным постом: его назначили членом Центрального крестьянского бюро. В течение последующих девяти месяцев он активно занимается партийной работой, справедливо указывая руководству на многочисленные ошибки, которые могут привести «к самым негативным последствиям». Его оценка сложившейся политической ситуации оказалась пророчески верной. В ноябре 1963 года, после девяти месяцев у руля, БААС лишилась власти.

Саддам Хусейн по этому поводу говорил: «В 1963 году Партия арабского социалистического возрождения совершила в Ираке революцию, свергла режим Абделя Карима Касема и захватила власть в свои руки. Однако отсутствие у партии необходимого опыта, возраст членов ее руководства, которые в основном были еще недостаточно зрелыми молодыми людьми, различные арабские и внутренние иракские контрреволюционные акции ощутимо ударили по партии, и она лишилась власти 18 ноября 1963 года, причем определенная часть поддержала ее удаление…

Когда произошел антипартийный переворот, я почувствовал себя ответственным за весь Ирак, но также с не меньшей ответственностью — и борцом за всю арабскую нацию. Я был одним из партийных деятелей, когда потерпела поражение революция 1963 года, хотя и не входил в высшее руководство. Некоторых из принадлежащих к нему посадили в тюрьму, других новые власти вынудили покинуть страну, а третья часть попала в особое положение, в котором уже не могла играть действенную роль. А я же, охваченный переполнявшим меня чувством ответственности и долга, объединил партию для продолжения борьбы». Как бы мимоходом он подчеркивает: «Выступая на партийном съезде, я критиковал руководство, обратив его внимание на то, что оно заимствовало некоторые сталинистские идеологические методы». (Забегая вперед, скажем, что в будущем Саддам совсем по-иному станет относиться к «наследию великого Сталина».)

Провал БААС в 1963 году не был фатальным для всех членов партии. Лично же для «товарища Хусейна» он оказался скрытой удачей, важным поворотным пунктом в его карьере, за несколько лет сделавшим его одним из самых могущественных партийных деятелей.

После установления в Ираке военной диктатуры Арефа Саддам очутился перед выбором: бежать в Сирию и продолжить борьбу оттуда либо остаться в Багдаде и подвергнуться риску ареста. Он мужественно выбрал второе, не подчинившись Национальному управлению БААС в Дамаске, предписавшему ему явиться в сирийскую столицу. Саддам верно рассчитал, что бегство вполне могло бы быть истолковано как трусость и это могло бы лишить его перспектив внутри партии. Как и многочисленные рискованные решения, принимавшиеся им в последующие годы, этот шаг никак не назовешь необдуманным, ибо он был сделан с учетом всех возможных потерь и при — обретений.

В тот тяжелейший для БААС период сформировалось Временное национальное руководство, одним из членов которого стал и Хусейн, занявшийся сплочением партийных рядов и их очищением от колеблющихся и ненадежных элементов. Уже тогда он ясно отдавал себе отчет в том, какие средства необходимы как для прихода к власти, так и для ее удержания. Им начал создаваться Специальный аппарат (Аль-Джихаз аль-Хас). Этот строго законспирированный орган был известен лишь очень узкому кругу баасистских функционеров под кодовым названием «Джихаз ханин». Ему предстояло сыграть весьма важную роль в жизни не только Саддама, но и всего Ирака. Организация представляла собой тайную структуру, состоящую из наиболее преданных кадров, которые занимались разведывательной и контрразведывательной деятельностью в партии и в стране. Саддам, используя «Джихаз ханин», устранял и уничтожал любую группу или личность, угрожавшие БААС извне, а также ликвидировал неугодные ему фракции и группировки внутри самой Партии арабского социалистического возрождения. Взамен «выбывших» на ответственные посты в партии назначались люди, связанные с Саддамом родственными узами либо отбиравшиеся по принципу личной преданности.

Однако, несмотря на предпринимавшиеся им повышенные меры предосторожности, его все же арестовали на одной из конспиративных квартир. Историю своего ареста Саддам рассказывал следующим образом: «Меня арестовали 14 октября 1964 года и заключили в Главное управление безопасности. Трудно даже описать вид этого управления… Отовсюду раздавались стоны человеческой боли и страданий. Хотя мой арест произошел через полтора месяца с начала волны террора, череда пыток к этому моменту не прекратилась. Возможно, что мне пришлось пережить меньше, чем другим, ибо они стали ограничиваться американскими методами — меня связывали сзади и на три дня оставляли на стуле без сна».

Саддама приговорили к двум годам заключения. Любопытно отметить, что его повествование о «годах испытаний» напоминает отсидку другого молодого революционера — Иосифа Сталина. Хусейн «подверг себя строгой дисциплине, вставал рано, упорно работал, много читал, был одним из основных выступающих перед товарищами по тюрьме». О прочитанных им книгах он говорил: «Я читал произведения мировой литературы, марксистские книги… Из всех мировых мыслителей я больше всего читал Ленина, чувствуя удовлетворение от прочитанного, ибо он находил решение жизненных проблем с помощью самой жизни. Затем прочитал и Мао Цзэдуна. Этих двоих я изучил, пожалуй, лучше других марксистских лидеров. Не выступая против марксизма, я считаю в то же время, что необходимо поддерживать взаимодействие с общечеловеческой мыслью, сохраняя разумный духовный и индивидуальный подход, предполагающий, что неверно умалять значение нации. Я считаю, что нация может обогатить марксизм, заставив его критически взглянуть на себя… Я верю в это и именно так рассматриваю потенциал нации. Вместе с тем я всегда выступаю против механического перенесения или заимствования чужого, но также и против самоизоляции и автаркии».

Разъясняя свою позицию, Саддам продолжал: «Я уважаю революционеров-марксистов, вооруженных марксистской мыслью, однако у меня нет уважения к коммунистам, которые превращают связь между ними и марксистской теорией в мост Для установления отношений зависимости с другими странами мира… В своем подходе я, конечно, не ставлю на одну доску СССР и США, но не делаю и различия между теми, кто зависит от Америки, и теми, кто подчиняется Советскому Союзу». Уже одних этих слов достаточно, чтобы понять, почему даже в лучшие годы советско-иракских взаимоотношений в Кремле всегда смотрели на Саддама как на опасного и ненадежного партнера.

Вместе с двумя другими «сидельцами»-баасистами Саддам подготовил план побега, который и был реализован. Его «поразительный, как бы направлявшийся высшими силами» выход на свободу из-за решетки, как и некоторые другие моменты биографии, понятно, со временем превратился в часть общей легенды о «национальном герое» и «народном вожде».

Первой серьезной трудностью, с которой он столкнулся после своего побега, стали отношения с сирийскими баасистами. В результате военного переворота, произошедшего 23 февраля 1966 года, к власти в Дамаске пришло левое крыло БААС, а члены «старой гвардии», включая Афляка и аль-Битара, были арестованы. Не желая признавать главенства дамасских «леваков», Хусейн организовал Чрезвычайный региональный съезд для того, чтобы «определить реакцию иракской БААС в ответ на сирийский вызов». Этот съезд имел колоссальное значение для истории Партии арабского социалистического возрождения, ибо он ознаменовал собой начало жесткого и бескомпромиссного внутриарабского соперничества между Сирией и Ираком, ставшего неотъемлемой чертой дальнейшей политической карьеры Саддама Хусейна.

На Чрезвычайном региональном съезде 1966 года была не только осуществлена «антисирийская» реорганизация партии, но также намечены необходимые действия для свержения режима Арефа, не имевшего опоры в народе. Саддам вместе с еще одним тикритцем — Ахмедом Хасаном аль-Бакром и узким кругом доверенных соратников стали плести паутину, которая должна была затянуться вокруг президента Арефа через несколько лет.

1967 год. Унизительное поражение арабов в Шестидневной войне с Израилем. Сокрушительный удар нанесен не только египетскому президенту Насеру, но и самой идее арабского национализма. Если «презренному сионистскому образованию» удалось достигнуть столь легкой победы, то можно ли рассчитывать на конечную цель — всеарабское единство? Казалось, весь арабский мир погрузился в траур и испытывал бессильную ярость…

Огромные толпы выходили на улицы и площади арабских столиц, чтобы выразить гнев и разочарование, вызванные жестоким поражением. В Багдаде было то же самое, и баасисты воспользовались такими настроениями иракцев, чтобы объявить правящий режим незаконным. Во главе колонн протестующих можно было видеть Саддама, быстро почувствовавшего неожиданные возможности, открывшиеся в связи с тем, что участие Ирака в войне против Израиля было крайне незначительным. Однако Саддам и его ближайшее окружение отлично понимали, что в одиночку им не справиться с Арефом и компанией. Поэтому-то они стали прощупывать готовность вооруженных сил участвовать в свержении правительства. Вскоре была установлена связь с Арабским революционным движением, группой молодых офицеров, недовольных своим положением и отношением к себе правительства. По давней привычке Саддам искал среди них прежде всего «надежных людей из Тикрита». И ему без особого труда удалось таких найти. Несмотря на то, что они были самыми обыкновенными карьеристами, склонными к предательству, он доказывал своим сторонникам необходимость заключения тактического союза с офицерами. «Я отлично понимаю, что они способны нанести партии удар в спину ради какого-нибудь интереса, — говорил Саддам, — но сейчас у нас нет выбора. Нам следует сотрудничать с ними, хотя во время или после революции их нужно уничтожить. И я сам готов сделать это».

Эти слова Сад дама — один из многих примеров присущего ему откровенного прагматизма, бывшего его отличительной чертой и приведшего его к президентскому дворцу. Как и большинство других политиков XX века, в том числе Гитлер и Сталин, он признавал правоту известного иезуитского принципа — «Цель оправдывает средства» и считал, что сотрудничество с самыми презираемыми партнерами является не только допустимым, но и желательным, если оно идет на пользу и служит достижению поставленной задачи.

Ободренное напористым выступлением Саддама, умевшего убеждать как друзей, так и врагов, баасистское руководство пошло на сговор с офицерами, согласившимися участвовать в восстании, которое ставило своей целью свержение правительства. А спустя всего несколько часов свершилась «величайшая революция» 1968 года и, как на протяжении нескольких десятилетий уверяли саддамовские пропагандисты, занялась заря «новой эры» в истории Ирака.

Согласно возникшей впоследствии легенде, Саддам находился в первом танке, штурмовавшем президентский дворец. Но, по мнению ряда историков, это утверждение, не подкрепленное никакими конкретными доказательствами, представляет собой не что иное, как ретроспективную попытку приукрасить роль Саддама.

В то же время на объективный взгляд представляется бесспорным, что смена власти в июле была фактически еще одним военным переворотом, а вовсе не революцией, народным восстанием. Впрочем, разве не обыкновенным переворотом была и Великая Октябрьская социалистическая революция в России? Очевидно, что, в отличие, скажем, от математиков, историкам трудно быть бесстрастными и даваемая ими оценка того или иного события всегда или почти всегда зависит от их личных симпатий или антипатий.

В результате июльских событий, хотя при первоначальной передаче власти Саддам и не играл заметной роли, ему удалось занять центральное место в партийной иерархии.

К 30 июля БААС оттеснила офицеров, сыгравших инструментальную роль в перевороте (к слову сказать, Саддам выполнил свою угрозу, непосредственно расправившись с одним из военных), и получила безраздельный контроль над страной. А давний покровитель Хусейна и хороший знакомый его отчима Хейраллаха, «старина» Бакр, по сути дела, превратился в полновластного диктатора, заняв самые важные посты: он был одновременно президентом, председателем Совета революционного командования, премьер-министром и верховным главнокомандующим. Другой тикритец, Хардан аль-Тикрити, стал министром обороны. Не были обойдены вниманием и другие представители «старой гвардии», но, пожалуй, самым заметным назначением явилось продвижение Саддама Хусейна на вторую позицию в правящей иерархии — заместителя председателя Совета революционного командования.

В возрасте 31 года «молодой революционер» мог относиться к своей политической карьере с чувством гордости и удовлетворения. Менее чем за десять лет он продвинулся от безвестного члена партии до второго по влиянию лица в Ираке. Учитывая его близость с Бакром (президент знал его с детства, встречаясь с ним еще в доме Хейраллаха) и присущий ему бешеный напор, наводящий ужас на оппонентов, Саддам обладал еще большей властью, чем «обычный» второй человек в государстве, тем более что его видное положение подкреплялось контролем над партийным аппаратом безопасности, который он сам же и создал.

Нельзя не отметить, что в первое время иракский народ смотрел на баасистскую Июльскую революцию примерно так же, как на бесконечный ряд подобных переворотов в прошлом, к тому же она была проведена быстро и не коснулась жизни «нормальных людей». Руководство БААС было мало знакомо народу. Может быть, какой-то известностью обладал лишь Бакр. По оценкам самих баасистов, в рядах партии тогда было всего 5 тысяч полноправных членов, а непартийные историки уверяют, что в действительности их число не превышало и двух тысяч! Социальная партия «возрожденцев» явно была незначительной. Шиитов в стране было около 60 %, а суннитов — 20 %, БААС скорее представляла лишь суннитов, то есть меньшинство. В руководстве же партии шиитов совсем не было, и там безраздельно господствовали выходцы из так называемого «суннитского треугольника» — территории основной концентрации суннитов в Ираке, — расположенного между Багдадом на юге, Мосулом на севере и Ругбой на востоке, около иорданской и сирийской границ. Основной стержень лидерства состоял из выходцев из Тикрита, откуда был родом и Саддам. Это обстоятельство, можно смело сказать, и сыграло решающую роль в его карьере.

В связи с тем, что социальная опора у баасистов была чрезвычайно узкой, сомнительно, чтобы в их планы входило создание даже подобия демократии. В одном из публичных заявлений того времени Саддам четко сформулировал свой взгляд на политическую систему Ирака: «Идеальное революционное командование должно эффективно планировать жизнь страны. Оно не должно позволить появиться любому другому, конкурирующему с ним центру власти. Должно быть одно командование, руководящее отдельными правительственными подразделениями, включая вооруженные силы».

Поскольку у БААС почти не было опоры в народе (в точности так же, как и у большевиков после их захвата власти в 1917 году), правление партии требовало неукоснительного принуждения. Массы надлежало подвергнуть процессу «перевоспитания». Любых соперников необходимо безжалостно уничтожить, а обычным гражданам нужно внушить почтение и страх. Для подобных целей у большевиков была ЧК, у нацистов — гестапо, а у баасистов — созданный Саддамом аппарат безопасности.

Осенью 1968 года по всей стране прокатилась волна чисток, продолжавшаяся примерно год. Саддам объявил, что проводимая под его руководством операция направлена на очищение правительства и общества от всех и всяческих заговорщиков. (Любители политических и исторических аналогий, вероятно, припомнят, что подобные операции проводились в свое время в Италии Муссолини, в Германии Гитлера и в СССР Сталина. Очевидно, что, несмотря на религиозные и культурные различия, стремление любого меньшинства к господству приводит повсюду к неизбежному подавлению свобод и принятию вполне определенных мер. Как сказал Максим Горький и как уже совсем недавно повторил американский президент Джордж Буш-младший: «Кто не с нами, тот против нас».) Необъявленной целью Саддама, о которой он умолчал, было расширение его контроля в партии и государственном аппарате.

Когда правительственные учреждения очистились от нежелательных элементов, Саддам и преданная ему «душой и телом» команда «специалистов по безопасности» взялись за военных. Офицеры, чья верность партии вызывала сомнения, были заменены баасистами или им сочувствующими. Многих командиров арестовали и пытали. К концу 1970 года в армию была внедрена сложная система политических комиссаров (использование советского опыта?), принадлежащих к аппарату безопасности: они успешно обходили систему обычного военного подчинения и полностью контролировались самим Саддамом.

В сентябре 1968 года он наглядно продемонстрировал, что вовсе не зря штудировал в тюрьме труды Ленина и Сталина и был хорошо знаком с самыми темными страницами советского прошлого: впервые им была испробована практика, доведенная до потрясающего совершенства в последующие десятилетия, — разоблачение сфабрикованных «заговоров», аресты и казни их участников. В городе Басре обнаружили «заговор» масонов, которых будто бы схватили с поличным не где-нибудь, а в церкви! Через три месяца после этого был учрежден специальный «революционный суд», чтобы судить «шпионов, агентов и врагов народа». Несомненно, что у баасистов были противники, как были в Ираке и «агенты империалистических разведок», но сколько среди попавших в саддамовскую мясорубку было ни в чем не повинных, осужденных лишь из-за неосторожного слова или же по прямому оговору? Вряд ли Саддам когда-нибудь задумывался над этим, ибо для него, как и для Гитлера, человечество — «необработанный материал», который они, «избранники Провидения», призваны «шлифовать и изменять в нужном направлении».

«Революционный суд» состоял из трех лиц (как и в сталинских «тройках») без юридического образования. Обычными обвинениями, представленными в нем, были «заговоре целью свержения правительства» и «шпионаж в пользу Соединенных Штатов, Израиля или Ирана». Некоторые процессы демонстрировались по телевидению, чтобы иракский народ мог видеть и слышать признания бывших политиков и чиновников. Так, бывший министр внутренних дел Мусли признался, что был агентом ЦРУ. Его, конечно же, казнили. Но были и другие, которые ни в чем не признавались, однако же были осуждены на длительные сроки.

Одним из громких дел того периода был суд над группой «израильских шпионов». Четырнадцать человек обвинили в том, что они переправляли секретную информацию в Израиль, занимались саботажем и получали крупные денежные суммы денег из Тель-Авива, большая часть которых передавалась затем курдским повстанцам. Все они, включая девятерых евреев, среди которых были и руководители еврейской общины Ирака, были признаны виновными и публично повешены. Примерно полмиллиона мужчин, женщин и детей радостно танцевали вокруг их виселиц, и по всему Багдаду раздавались крики «Смерть Израилю!», «Смерть всем предателям!» и «Смерть всем евреям!».

Можно ли из этого делать вывод, что баасисты и Саддам принадлежали к «патологическим антисемитам», как утверждала израильская и американская пресса? Думается, что это не совсем правильно, ибо известны случаи, когда «безумное чудовище» Саддам протягивал иракским евреям «дружескую руку» и неоднократно спасал их от гнева разъяренной толпы, возмущенной бесчеловечным обращением израильтян с палестинцами. И по сию пору в Израиле живы люди, благодарные ему за «доброе отношение». Более того, когда американцы вошли в Багдад в апреле 2003 года и побеседовали с несколькими живущими там и поныне евреями, они были немало поражены тем, что никто из них не сказал ни одного плохого слова о свергнутом диктаторе.

Правда же, кажется, заключается в том, что для Саддама, как и для Бакра и большинства арабских политиков, обвинявшихся в антисемитизме, евреи в определенные периоды карьеры этих политиков являлись просто удобными «козлами отпущения», что давало им, с одной стороны, возможность доказать преданность «национальному делу», а с другой — не вступать в настоящую конфронтацию с Израилем. Так, когда в декабре 1968 года израильские самолеты разбомбили иракские войска в Иордании, находившиеся там как часть арабского «восточного фронта» против Израиля, убив 16 человек и ранив 40, президент Бакр, понимая невозможность нанесения адекватного удара, настраивал толпу против сионизма и евреев. Выступая на багдадской площади Свободы и обещая «ударить железным кулаком» по «эксплуататорам и представителям пятой колонны», он время от времени делал паузу, как бы для того, чтобы узнать мнение своих слушателей. «Смерть шпионам!» — раздался громоподобный ответ. Это желание было исполнено в виде виселиц в январе 1969 года. На международные протесты по поводу того, что убийство мотивировалось национальной и религиозной дискриминацией (и опять же — антисемитизмом), иракские власти с возмущением возразили, что на них «беспардонно клевещут»: все осужденные мусульмане, евреи и христиане были казнены одинаково…

Чистки были не только средством подавления оппозиции, но и неотъемлемым элементом внешней политики. Большинство раскрываемых антиправительственных «заговоров» организовывались «Ираном, ЦРУ и сионистами». Справедливости Ради нужно сказать, что далеко не все они были лишь плодом буйной фантазии и паранойи Саддама и других ведущих баасистов. Так, можно уверенно сказать, что Тегеран, стремясь утвердить свою гегемонию в регионе Залива, действительно засылал в Ирак свою агентуру и нередко находил поддержку среди местного шиитского сообщества, но подлинное количество реальных заговоров и настоящих шпионов, как и масштаб иранского вмешательства, установить невозможно, ибо в Багдаде царила обстановка, при которой чуть ли не каждый считался потенциальным иностранным агентом.

Службы безопасности под началом Саддама вели яростную борьбу и против коммунистов, давних противников БААС. Как часто наблюдалось и в других странах, например в Германии, идеологическая схожесть неминуемо приводит к жесткому противостоянию и соперничеству. Оба «знаменосца социализма» никак не могли ужиться в одной стране. В конце 50-х годов, при режиме Касема, коммунисты провели резню националистов, включая и баасистов. Через несколько лет они поменялись ролями.

Что касается Саддама, он всегда смотрел на отношения с коммунистами прагматически. Для него коммунизм был иностранной идеологией, не годившейся для арабов: «Традиционно марксизм привлекает угнетенных. Однако в случае арабской нации дело обстоит не так… Социалистические программы в арабской истории исходили не только от бедных, но и от людей, которые сами не знали угнетения, но стали лидером бедняков. У арабской нации никогда не было такого классового сознания, как у других наций».

Однако, будучи прагматиком, Саддам предложил Бакру пойти на сотрудничество с коммунистами, чтобы укрепить власть. Многих из них выпустили из тюрем, амнистировали и, более того, им предложили войти в правительство. Но реакция коммунистов оказалась совсем иной, чем ожидали баасисты: отдавая должное антисионизму и антимпериализму «возрожденцев», они отказались участвовать в правительстве, пока БААС не либерализует политическую жизнь Ирака, то есть допустит создание многопартийной системы, образует демократическое коалиционное правительство и предоставит курдам настоящую автономию.

Бакр и Саддам расценили ответ коммунистов как признак того, что они не заинтересованы в сотрудничестве и намерены вытеснить баасистский режим. Последствия такой оценки отразились в еще одной крупномасштабной чистке: коммунистов арестовывали «пачками», пытали и казнили.

Осенью 1969 года Бакр и Саддам почувствовали себя более уверенно и решили, что для «окончательного укрепления» своей власти необходимо разобраться и с «военной группировкой». (Стоит отметить, что в точности такую же терминологию использовал и Сталин, когда в конце 30-х годов устроил чистку в рядах командного состава Красной армии.) Как и в прошлом, были задействованы излюбленные и проверенные Саддамом методы: запугивание, террор и вымышленные «заговоры». В начале 70-х годов, благодаря планомерной чистке в армии и кадровым перестановкам, власть пресловутой «военной группировки» была сломлена навсегда. Преданность нового военного руководства уже не вызывала сомнений. А офицерский корпус, находящийся под постоянным наблюдением служб безопасности, непрерывно фильтровался и пополнялся сторонниками Бакра и Саддама. Как гордо заявлял будущий президент Ирака: «С нашими партийными методами нет ни малейших шансов у тех, кто с нами не согласен и намерен, оседлав парочку танков, напасть на правительство».

Дуэт Бакр — Хусейн держал в своих руках всю власть в стране. С самого начала их партнерство не было привычными взаимоотношениями между номером первым и номером вторым. Бакр передал Саддаму значительно больше полномочий, чем руководитель обычно передает заместителю. Частично это объяснялось возникшими у президента проблемами со здоровьем (в 1971 году Бакра госпитализировали по поводу «легкого недомогания»), а также тем, что он «был сделан из более мягкого материала», чем Саддам, которому, как впоследствии отмечали его российские почитатели, вполне подошла бы фамилия Сталин.

Несмотря на то, что налицо было двойное руководство, многие решения все чаще принимались под давлением Саддама. Хотя он сам яростно отрицал это, говоря: «Я знаю, кое-кто утверждает, что Саддам Хусейн — первый человек в Ираке, но у нас есть президент, осуществляющий свои конституционные права. На наш взгляд, он первый человек в государстве, и более того — мы считаем его нашим отцом и вождем».

Симбиоз Бакра и Хусейна, вероятно, устраивал обоих деятелей, стремившихся внушить иракскому народу преданность партии и сделать БААС своим послушным инструментом. Расширяя и укрепляя подчиненные ему службы безопасности, Саддам с благословения Бакра использовал их для уничтожения каждого, кто угрожал всевластию правящего дуэта. На смену же устраненным на ответственные должности в партии, государстве и армии приходили главным образом те, кто был связан родственными узами с Саддамом или же пользовался его полным доверием.

Так Бакр невольно способствовал укреплению позиции своего энергичного и честолюбивого напарника. При этом президент наверняка полагал, что молодой и неопытный Саддам, всегда крайне высоко отзывавшийся о нем и, казалось, готовый выполнить его любую просьбу, не является для него соперником. К тому же сам номер второй постоянно демонстрировал свою предельную лояльность, неизменно подчеркивая, что Бакр заменил ему отца. Между тем, Саддам Хусейн, предпочитавший долгое время пребывать как бы в тени «старшего товарища», вряд ли когда-нибудь забывал о своей заветной цели, предназначенной ему Аллахом (Гитлер предпочитал указывать на Провидение), — стать единовластным лидером и, более того, вождем всей арабской нации.

В самом начале 70-х годов, когда он еще не стал формально человеком № 1 в Ираке, Саддам завершил формирование своих политических взглядов, и тогда же определились те внешнеполитические проблемы, решать которые ему приходилось до последнего дня правления.

Палестинский вопрос всегда был главным для арабских националистов. По их мнению, «сионистское образование» создали империалистические державы исключительно для того, чтобы не допустить арабского единства. Поскольку дорога к этому единству проходит через «освобождение арабской родины» от сионистов, борьба за Палестину является делом всех арабов.

Баасистам, включая, конечно, и Бакра с Саддамом, была присуща особенно страстная риторика в поддержку «палестинских братьев». Они выступали против политического решения и утверждали, что единственный путь для освобождения Палестины — вооруженная борьба. Но их риторика практически никогда не превращалась в действия.

Так, в сентябре 1970 года, когда иорданская армия занималась избиением палестинцев, которые стали прямо призывать к свержению короля Хусейна, Бакр и Саддам предпочли остаться в стороне, хотя и неоднократно обещали: «Сражающиеся баасисты выступят в поддержку наших героических братьев, воюющих в Иордании за победу и освобождение Палестины…»

В то время на территории Иордании находился иракский контингент войск приблизительно в 20 ООО человек, но ни один иракский солдат не шевельнулся, чтобы помочь палестинцам.

Саддам активно поддержал коллективное решение о невмешательстве. Впоследствии он объяснял свою тогдашнюю позицию тем, что не приемлет использования вооруженных сил «одним арабом против другого». Объяснение звучит не слишком убедительно, и, как считают некоторые эксперты, «его поведение в 1970 году было мотивировано чисто прагматическими соображениями, а именно нежеланием вмешиваться в конфликт, чреватый военным поражением, пусть мелким, но способным скомпрометировать режим БААС и, косвенно, его собственную позицию».

В войне 1973 года, когда Египет и Сирия успешно атаковали Израиль, Саддам склонил колеблющегося Бакра послать бронетанковую дивизию на сирийский фронт. В этом случае Риск был значительно меньше, чем в 1970 году: Ирак не сражался с Израилем в одиночку, и его формирования стали лишь небольшой частью арабских войск. Даже если бы экспедиционный корпус был разбит, эту неудачу никто бы не стал рассматривать как поражение Ирака. С другой стороны, за сравнительно низкую цену Багдад изобразил из себя бескорыстного защитника арабского дела.

Военное вмешательство Ирака не оказало никакого влияния на ход войны, и его можно считать просто жестом солидарности. Исправив панарабскую репутацию своей страны при помощи символического участия в войне, Саддам при первой же возможности отозвал иракские войска, не забыв при этом отчитать Сирию за «неумелые действия» и пораженчество.

Примечательно, что яростная риторика Саддама и его сподвижников была направлена не столько против Израиля, сколько против правителей других арабских государств, которым предъявлялось обвинение в том, что они предали «святое дело Палестины» и потому заслуживают свержения. Поэтому неудивительно, что уже в 70-е годы иракская БААС оказалась в конфликте почти со всем арабским миром. Наибольшая конфронтация возникла с Сирией: дамаскские баасисты не хотели уступать Багдаду право считаться главным бастионом арабского национализма.

Отношения с консервативными монархиями Залива заметно испортились как из-за ненужного краснобайства Саддама по адресу тех, кто «мешает двигаться вперед и тянет в средневековье», так и из-за наращивания им давления на Кувейт. По отношению к последнему он, бесспорно, руководствовался традиционными иракскими настроениями и, прежде всего, стремлением к расширению, жаждой приобретения дополнительных нефтяных богатств и геостратегических преимуществ.

Имперские претензии Ирана, прозвучавшие в заявлениях шаха Реза Пехлеви в начале 70-х годов, привели к очередному всплеску вражды и антагонизма в иракско-иранских отношениях. Обе страны никогда не любили друг друга, и, хотя порой вели себя достаточно корректно, периодически возникала тема «вековой борьбы между персами и арабами за господство в Заливе и в богатой долине Тигра и Евфрата к северу от него».

Для баасистского правления иранские амбиции были откровенной угрозой, подрывавшей его собственную способность удержать власть. Это отлично понимал Саддам Хусейн, который был ведущим идеологом партии и непреклонным борцом за ее политическое выживание. Он знал, что, как бы слаб ни был Ирак по сравнению со своим более крупным соседом, только иракское государство составляет единственное препятствие на пути Ирана к военному доминированию в регионе; остальные страны Залива были слишком слабы, чтобы шах считал их препятствием для своих планов по установлению иранской гегемонии.

Для дестабилизации положения в Ираке Тегеран использовал обычный прием — курдскую проблему. Иранцы, а также Вашингтон и Москва, преследовавшие собственные цели, подбрасывали дрова в огонь, подпитывая противоборствующие группировки, жестоко сражавшиеся не только против баасистов, но и между собой.

Вопреки тому, что писали и пишут о Саддаме, он всегда понимал, что эту проблему следует решать скорее мирным путем. Что же касается многочисленных восстаний курдов и их подавления центральным правительством в Багдаде, то виновных следует искать и среди курдских лидеров, получавших поддержку от иранцев и даже от Израиля и постоянно ведших политические игры с США и СССР. Саддам неуклонно отстаивал целостность государства и боролся против сепаратизма. И разве он единственный, кто, стремясь к подобным целям, применял негуманные методы?..

Что делать, как разрешить многочисленные проблемы, буквально осаждавшие баасистское руководство? К весне 1972 года Саддам пришел к заключению, что их можно решить одним Ударом: заключив соглашение с советской сверхдержавой. В этом решении не было никакой идеологии. Несмотря на свой социализм (точнее, национал-социализм), Саддам относился к марксизму-ленинизму довольно скептически, а его отношение к Советскому Союзу исходило из чисто прагматических соображений, и он справедливо полагал, что союз с «неимпериалистической» сверхдержавой будет содействовать улучшению как внешней, так и внутренней ситуации в Ираке.

Создание советско-иракской оси должно было «остудить горячую голову шаха, мечтавшего о новой Персидской империи». Кроме того, СССР мог также поднять военный потенциал Ирака благодаря крупным поставкам оружия. Это, в свою очередь, дало бы возможность Ираку усилить позицию сдерживания против Ирана и с новой энергией проводить кампанию против курдских сепаратистов. И, пожалуй, едва ли не самое важное: Советский Союз обеспечил Саддаму поддержку для серьезнейшего шага, который он обдумывал в тот период, — национализации иракской нефтяной промышленности. Хорошо помня, что за два десятилетия до этого идея национализации нефти привела к острому противостоянию между Ираном и Западом, за которым последовало падение правительства, возглавляемого радикальным Мосаддыком, Саддам не хотел делать этого шага до того, как он защитит Ирак от возможного ответного удара Запада.

Все эти соображения и привели к иракско-советскому сближению. Оно полностью соответствовало и интересам Москвы. Отношения СССР с Египтом ухудшались на глазах, ибо Садату не нравилось, что «русские пытаются помешать военным приготовлениям против Израиля». Ненадежными были и отношения СССР с Сирией, так как президент Хафез Асад начал подозревать Москву в стремлении «найти общий язык с сионистами» за счет арабов. Поэтому-то и СССР было важно заключить стратегический союз с одной из ведущих стран арабского мира, которой всегда являлся Ирак. Короче говоря, наблюдалась объективная потребность во «взаимной близости», приведшая к тому, что в апреле 1972 года был подписан двусторонний Договор о дружбе и сотрудничестве.

Это был второй договор такого рода, подписанный Советским Союзом с ближневосточной страной (первый был подписан с Египтом в мае 1971 года). Но, если египетский договор был подготовлен Москвой, инициатором договора с Ираком стал Саддам.

1 июня 1972 года в Ираке объявили о национализации нефтяной промышленности, находившейся до того в руках «Ирак петролеум компани» (ИПК), консорциума, принадлежавшего нескольким западным странам. Это была акция национального самоутверждения и блестящий политический ход, которым Саддам по праву весьма гордился. Позже он говорил, что предпринял его несмотря на всеобщую оппозицию: «Все эксперты и советники предостерегали меня против национализации; никто не выступал в ее пользу… Если бы я послушал их, это решение никогда не было бы принято».

Тем не менее Саддам позаботился о том, чтобы до минимума снизить риск, сопровождавший национализацию. Он добился от СССР гарантии, что Москва окупит ее в форме «обязательства заменить потерянный для иракской нефти западный рынок».

Блок с Советским Союзом не только проложил дорогу национализации нефти, но и значительно способствовал росту вооруженных сил Ирака. Однако в других отношениях соглашение с Советами было не столь успешным. Предложив посредничество между Багдадом и курдами и между Ираком и Ираном, Москва не сумела достичь ощутимых результатов. Соединенные Штаты и Иран лишь усилили свою поддержку курдов.

К осени 1974 года создалась ситуация, когда Саддаму больше всего хотелось договориться с шахом, чтобы положить конец курдскому восстанию. В марте 1975 года алжирский президент Бумедьен свел Саддама и иранского шаха, заключивших соглашение, которое одним ударом покончило с вооруженной конфронтацией между двумя странами, решило споро о фарватере Шатт-эль-Араб и проложило дорогу для подавления курдского восстания. Саддаму пришлось пойти на уступки, чтобы умиротворить шаха. Так, он признал суверенитет Ирана над половиной Шатт-эль-Араб, а шах практически не уступил ни в чем, если не считать обязательства не вмешиваться во внутренние дела другого суверенного государства — Ирака.

Для Саддама немедленное окончание курдского восстания было вопросом жизни или смерти. Поэтому он и предпочел пойти на унизительные уступки во внешней политике. Через 48 часов после подписания Алжирского соглашения Иран прекратил свою помощь курдам, и через две недели курдское восстание было подавлено.

Спустя много лет Таха Ясин Рамадан, один из ближайших сподвижников Саддама, признал: «Подписание нами договора произошло при обстоятельствах, когда мы вынуждены были выбирать, потеряем ли мы всю страну или половину Шатт-эль-Араб. Пришлось выбрать то, что было в интересах Ирака».

После Алжирского соглашения уже никто не сомневался в том, кто является человеком № 1 в Ираке. Саддаму удалось провести свою партию через многолетний кризис, пусть и ценой крупных уступок. На протяжении всего этого пути он продемонстрировал, что является искусным прагматиком, способным изменять курс и ловко жонглировать идеологическими догматами «для пользы дела».

Саддам официально стал президентом страны лишь в 1979 году, вынудив Бакра уйти в отставку по причине «плохого здоровья». Хотя, по мнению многих наблюдателей, он мог бы вступить в президентскую должность значительно раньше, скажем, в 1975 году. Ведь уже тогда «ведущий баасист» избавился от всех претендентов на лидерство, укрепил свою власть над военными и полностью распоряжался им же созданным аппаратом безопасности. И за ним числились вполне реальные достижения: он разработал план нефтяной национализации; решил курдскую проблему, подавив восстание; ему принадлежала идея Договора о дружбе и сотрудничестве с Советским Союзом; во многом его заслугой было смягчение давления Ирана на режим БААС. Почему же он медлил, предпочитая долгое время находиться в тени?

Ряд экспертов по Ираку высказывают предположение, что Бакр гарантировал своему заместителю респектабельность и престиж, которых «у самого Саддама еще не было». Бакр был щитом, за которым удобно прятаться в случае неудач.

Надежно защищенный удобным прикрытием, Хусейн имел возможность спокойно обдумывать и осуществлять свою долгосрочную стратегию. Он уже давно пришел к выводу, что ни один режим не может долго держаться лишь на штыках; требуется народная поддержка. А для ее обеспечения необходимо построить такую систему, которая внушила бы массам определенные идеи и проникла бы во все сферы их повседневной жизни. Согласно неподтвержденной информации западных журналистов, «Саддама всегда интересовала тема нацистской Германии, но не в связи с расизмом и антисемитизмом… он видел в ней образец успешной государственной организации общества для достижения общенациональных целей». Однако, в отличие от Гамаля Абделя Насера и Анвара Садата, достаточно откровенно симпатизировавших Гитлеру, Хусейн никогда не славословил фюрера. Впрочем, он был и значительно более осторожен и расчетлив, нежели египетские лидеры.

В тоже время известна его высокая оценка «политического гения» Сталина. Он, в частности, полностью разделял его мнение о необходимости контроля за экономикой в политических целях. Для Саддама экономика являлась эффективным средством сплочения народа вокруг режима и укрепления своей собственной позиции.

Надо отметить, что его представление о социализме развивалось в условиях экономического процветания Ирака. Национализация нефтяной промышленности и значительный рост Доходов от нефти при баасистском правлении в 70-х годах привели к накоплению гигантского богатства. Благодаря этому Удалось начать программу широкомасштабного экономического развития, характеризовавшуюся откровенно социалистически-ми чертами. Часть нового богатства шла на повышение заработной платы или расходовалась на субсидии на основные продукты питания. Более того, у высших классов экспроприировали землю без компенсации и раздали ее крестьянам. Начали реализовываться впечатляющие проекты в сфере жилищного строительства, здравоохранения и образования.

Сегодня уже забыли, что некоторые саддамовские социальные проекты вызвали вполне заслуженное восхищение не только у иракцев, но и во всем мире. Так, много инвестиций шло в сферу образования, включая массовую кампанию по ликвидации неграмотности. Бесплатное образование — от детского сада до университета — было введено законом. Немало делалось и для эмансипации женщин, включая законодательство, гарантирующее равную оплату и запрещающее дискриминацию на работе по признаку пола. Пересмотрели и Кодекс законов о семье, затруднивший многоженство и давший женщинам свободу выбора в замужестве и разводе. Женщинам разрешили служить в армии и в партийной милиции (Народной армии).

Следует обратить внимание и на то, что, строя свой социализм, Саддам поощрял развитие частного сектора. Он не был догматиком и всегда и во всем проявлял гибкость, будучи прежде всего реалистом и прагматиком. Основная причина его линии умеренной либерализации была столь же политической, сколь и экономической: национальная буржуазия должна была быть преданной человеку, породившему ее, — Саддаму Хусейну.

В связи с тем, что Саддам обещал народу «не отклоняться от тропы социализма ни сейчас, ни в будущем», ему пришлось объяснять свои экономические новшества и прагматизм: «Арабский социализм труднее и сложнее, чем обычный капитализм и коммунизм. Капитализм защищает полную свободу, не принимая во внимание того, что должны быть исключения, а стало быть, проявляет безразличие к ущербу, который может быть нанесен обществу. Что касается коммунизма, он полагает что не может быть частной собственности. Таким образом, он выбирает временный и легкий путь. Что касается нас, мы имеем социалистический сектор и частный сектор… Наш выбор более сложный, потому что легкое решение не всегда правильное».

Самая красноречивая иллюстрация готовности Саддама изменять свои взгляды и стратегию в угоду утилитарным соображениям — его нефтяная и торговая политика. «Национализированная нефть не должна продаваться тем сторонам, чья доля была национализирована» — убежденно заявлял он. Тем не менее, он согласился продать Франции почти четверть нефти, произведенной уже государственной «Иракской компанией по операциям с нефтью». Ирак заключал выгодные сделки и с эмиссарами, прибывавшими в Багдад из других стран Европы, Латинской Америки, а также Японии и Индии.

Основным двигателем его политики, и вовсе не только в области нефти, было постоянное стремление к получению наибольших выгод. Принципы при этом, понятно, занимали не первое место. Хотя СССР был основным партнером Ирака как в гражданской, так и в военной сфере, Саддам решил разнообразить свои источники вооружения, чтобы избежать пагубной зависимости от Советского Союза. Об этом он прямо сказал Андрею Громыко, не сумевшему скрыть раздражения от следующих слов «наглого арабчонка»: «Мне все равно, откуда поступает мое оружие. Важно то, что оно послужит моим целям». От саддамовской «политики разнообразия» выиграла главным образом Франция, которая стала вторым, после Советского Союза, поставщиком оружия Ираку.

К середине 70-х годов «главный идеолог баасистской иракской революции» потерял желание ввязываться во внешние авантюры и распространять экстремистскую идеологию панарабизма. Он готовился к тому, чтобы занять высший пост в стране, и опасался рискованных мероприятий за границей.

Как и Сталин, отвергший идею «перманентной революции» в пользу политики социализма в одной отдельно взятой стране, Саддам медленно склонялся в сторону баасизма в отдельно взятой арабской стране. Для оправдания своего постепенного отката от панарабизма он доказывал, что только после полной баасизации Ирака станет возможным распространение революции на весь остальной арабский мир. Вот его собственные слова: «Слава арабов зависит от славы Ирака. На протяжении всей истории, как только Ирак становился могущественным и процветающим, такой же становилась и вся арабская нация. Поэтому-то мы стремимся сделать Ирак сильным, прочным, просвещенным и развитым, и поэтому мы ничего не пожалеем, чтобы приумножить его благосостояние и сделать очевидней его славу».

Желая сконцентрироваться на внутренних проблемах, Саддам был все же вынужден внимательно наблюдать и за тем, что происходило в соседних с Ираком странах, и прежде всего в Иране. А там было весьма неспокойно. После того как положение шаха стало совершенно безнадежным, Саддам начал заигрывать с иранским религиозным вождем, аятоллой Хомейни, которого он же сам и выслал из Ирака в октябре 1978 года… по просьбе шаха. Но стоило только аятолле с триумфом вернуться в Тегеран в феврале 1979 года, как Саддам немедленно поддержал его и заявил о своем стремлении к дружбе с новыми властями Ирана.

На этом этапе Саддам, по-видимому, решил, что пришло время играть первую скрипку. К этому обязывала как внутренняя обстановка, так и «шиитский шторм», надвигавшийся из Ирана. Была задействована мощная пропагандистская машина, восхвалявшая его в качестве «национального лидера», и создавалось впечатление, что Бакр уже не является официальным лидером Ирака. Во всяком случае, когда югославский президент Тито прибыл в Багдад в феврале 1979 года, он вручил высшую награду Югославии, обычно предназначаемую для главы государства, не Бакру, а Саддаму, на что обратили внимание многие иностранные наблюдатели.

Иначе говоря, сцена была подготовлена, и оставалось лишь ждать формального утверждения. Это и произошло 16 июля 1979 года, в 11-ю годовщину прихода к власти БААС. Президент Бакр выступил по телевидению и сообщил о своей отставке со всех постов по причине нездоровья. В тот же день Саддам Хусейн был приведен к присяге как президент республики Ирак.

Началась новая эра в жизни страны — эра «лидера, президента, борца Саддама Хусейна». Ее начало было отмечено грандиозной чисткой среди руководящего состава БААС. После публичных «признаний» и скорого суда состоялись казни. Треть членов Совета революционного командования, несколько министров, членов регионального руководства партии, профсоюзных деятелей были казнены на одной из багдадских площадей. Примечательно, что часть репрессированных были в прошлом выдвиженцами самого Саддама. Теперь никто, даже ближайшие соратники, не могли чувствовать себя в безопасности. Как откровенно заявил новый президент: «Мы находимся в нашей сталинской эре и будем бить железным кулаком при малейшем отклонении от генеральной линии партии». Он вовсе не впустую штудировал в свое время классиков марксизма-ленинизма..

После казней в Багдаде по всему Ираку прокатилась общенациональная кампания чисток, получившая народное «одобрямс». Саддам, как и Сталин в известный период, разжег в своих подданных неукротимую ярость против «злодейских сил империализма и сионизма, плетущих коварные заговоры», и ему действительно удалось сплотить вокруг себя широкие массы иракцев. Он прямо предупредил всех «заговорщиков», особенно курдов и шиитов, что не потерпит никаких «предательских поползновений» или контактов с «иностранными элементами».

Отныне любое инакомыслие, малейшее отклонение от «генеральной линии» стало невозможным, ибо за ним неминуемо следовало возмездие. В Ираке утвердилась одна власть — власть Саддама.

Однако, как опять же столь полюбившийся ему незабвенный Иосиф Виссарионович, он считал нужным заботиться о своем «демократическом» имидже. Хусейн возродил и ввел в действие закон о Национальном собрании, утвержденный в марте 1980 года. Согласно этому закону, собрание из 250 членов должно было выбираться тайным голосованием каждые четыре года всеми иракскими гражданами старше 18 лет.

Но для того чтобы ни у кого не было каких-либо ненужных надежд или иллюзий в день выборов, Саддам ясно дал понять, чего он ждет от избирателей: «Мы убеждены, что иракцы пойдут единым путем. Тот же, кто отдаст предпочтение извилистой тропе, наткнется на меч».

Выборы состоялись 20 июля 1980 года. Желающих пройтись по «извилистой тропе» не оказалось. Хусейн охарактеризовал итоги выборов как «красноречивое свидетельство тоге, что наш народ полностью поддерживает кандидатов БААС».

Для широкого освещения первого акта «демократизации» эпохи Саддама в Ирак пригласили иностранных журналистов, подавляющее большинство которых восторженно описали «всенародную любовь» к президенту. Так, корреспондент «Нью-Йорк тайме» сообщал, что иракцы «любят Саддама Хусейна и преданы ему. Саддам Хусейн — надежда арабской нации и всего Ирака». (Можно напомнить, что примерно то же самое написал о Сталине Лион Фейхтвангер, посетивший Москву в 1937 году.)

Национальное собрание помогло Саддаму прочнее овладеть браздами правления и придать своей личной власти видимость демократии. Помимо того, Собрание стало орудием, с помощью которого образ Хусейна преподносился как воплощение иракского государства и арабской независимости.

В Ираке проводилась откровенная кампания по созданию культа личности Саддама. Она включала в себя и широкомасштабные материальные подачки, призванные представить его как щедрого благодетеля нации. Благодаря нефтяному богатству страны стало возможным повысить заработную плату, особенно позаботился «отец иракского народа» о военных и сотрудниках госбезопасности. По случаю очередной годовщины баасистской революции объявили об амнистии для всех, оме лиц, осужденных «за участие в заговорах против народной власти, шпионаж, экономический шпионаж и контрабанду наркотиков». Установили прямую телефонную связь с президентским дворцом, чтобы граждане «имели возможность звонить президенту и разговаривать с ним»…

Подобно Муссолини и Гитлеру, Саддам любил неожиданно появляться перед своими подданными на заводах и фабриках, на фермах и в больницах, в местах большого скопления «простого народа». Создавалось впечатление, что он всегда рядом и может оказаться в любое время и в любом месте. (Аналогичную цель, между прочим, преследовал и фюрер в своей знаменитой кампании «Гитлер над Германией».) Во многих телепрограммах президента показывали в обычном иракском доме, беседующим с хозяевами о политике и проявляющим неподдельный интерес к их ежедневным проблемам. Его лицо часто озаряла широкая, чарующая улыбка. Он хорошо знал, как нужно завоевывать любовь и восхищение. Думается, что не правы те, кто утверждает, что «режим Саддама держался исключительно на страхе». Он был прежде всего, как справедливо отмечает российский востоковед В. Юрченко, «естественным продуктом иракского политического поля».

Саддам также осознал, что для укрепления личной власти полезно манипулировать национальными и историческими символами. С этой точки зрения древний Ирак, называвшийся когда-то Месопотамией, мог предложить, пожалуй, больше, чем какая-либо другая страна в мире. Ведь эта страна была подлинной колыбелью цивилизации, в которой зародился монотеизм и где разработали основные принципы математики и астрономии. Здесь создали знаменитые законы Хаммурапи. В то же время это была земля великих царств и завоеваний. Каждая из двух месопотамских империй — Вавилон и Ассирия — были военными супердержавами древнего мира, сумевшими покорить другие государства Ближнего Востока. Многие их правители, чьи имена хранит история, были храбрыми воинами и искусными политиками, способными пробудить национальную гордость и служить достойным примером и в наши дни.

Для Саддама особенно привлекательным стал вавилонский царь Навуходоносор: в 587 году до н. э. он покончил с Иудейским царством, вошел в Иерусалим и разрушил иудейский Храм, выслав тысячи евреев в Вавилон. Саддаму нравилось пересказывать это историческое событие, и он не скрывал, что хотел бы сотворить примерно то же самое. Один из сподвижников иракского президента говорил, что больше всего в жизни тот мечтал о том, чтобы «вырвать с корнем преступное жало сионизма»…

В 1981 году о прямой связи между Саддамом и древними правителями Месопотамии было объявлено всему миру. В официальном заявлении иракского правительства, опубликованном в лондонской газете «Таймс», говорилось: «Ирак неоднократно служил трамплином для новой цивилизации на Ближнем Востоке, и сейчас справедливо возникает вопрос: с таким руководителем, с такими богатыми нефтяными ресурсами и с таким целеустремленным народом возродит ли Ирак свою былую славу и будет ли имя Саддама Хусейна стоять водном ряду с именами Хаммурапи, Ашшурбанипала, аль-Мансура и Гаруна аль-Рашида? Впрочем, можно сказать, что все они не сделали и половины того, что уже совершил Саддам Хусейн, возглавляя Баасистскую арабскую социалистическую партию, хотя ему всего лишь 44 года».

Для реального создания новой великой империи, понятно, недостаточно лишь бряцать громкими словесами: значительно важнее обзавестись мощной армией, оснащенной наиболее современным оружием. И Саддам стал тайно стремиться к приобретению нестандартных видов оружия — химического, биологического и ядерного. Последнее занимало особое место в его планах. По мнению новоявленного полководца, ко ядерное оружие способно «раз и навсегда покончить Израилем», только обладая им, можно повторить «великий подвиг Навуходоносора, за который его имя навсегда вписано золотыми буквами в анналы истории».

Хусейн возлагал надежды по созданию ядерного потенциала главным образом на Францию. СССР — основной союзник того времени, как полагал Саддам, слишком осторожен, чтобы помогать ему в «проекте, призванном восстановить справедливость и полностью изменить лицо нашей планеты».

Ядерный реактор, приобретенный у Франции еще в 1976 году, должен был начать действовать в 1981 году. Франция обещала поставить и 72 килограмма высокообогащенного урана, необходимого для разработки ядерного оружия. Но, обеспокоенный бурной реакцией международного сообщества и, в первую очередь, со стороны Израиля и влиятельных еврейских организаций, Париж не спешил с выполнением франко-иракских соглашений. Саддам возмущался и требовал своего, взывая к совести «великого народа Франции» и стыдя тогдашнего премьер-министра Ширака, «поддавшегося давлению сионистского отребья». Его настойчивость была в некоторой степени вознаграждена. В конце концов французы согласились поставить Ираку высокообогащенный уран, правда лишь треть от первоначально обещанного количества. Помимо того, Ирак стал скупать большие партии природного урана у ряда стран, включая Италию, Бразилию и Португалию. Большинство западных экспертов пришло к выводу, что «иракский реактор, бесспорно, предназначается для военных целей».

Очевидно, что так же думали и в Израиле, где Саддама давно считали «врагом № 1». В июне 1980 года египетский ядерщик Мешад, игравший одну из ключевых ролей в иракской ядерной программе, был убит в парижском отеле. Через два месяца прогремели взрывы в помещении итальянской компании, связанной с поставками Ираку ядерных материалов. По общему мнению, хотя и не было найдено никаких доказательств, в обоих случаях действовала «рука Моссада».

Впрочем, Саддам заявил, что «нам никто не помешает идти по пути научного прогресса и развития»: работы по вводу в эксплуатацию ядерного реактора продолжались.

30 сентября 1980 года Иран, на который напали за неделю до этого саддамовские вооруженные силы, предпринял неудавшуюся попытку разбомбить иракский ядерный реактор. То, чего не сумели сделать иранцы, 7 июня 1981 года осуществили израильские летчики: реактор был полностью разрушен. Не скрывавший своей ярости Саддам выдвинул версию тайного ирано-израильского сговора. Если вспомнить о так называемом «Ирангейте», нельзя говорить о том, что его предположение совершенно лишено оснований.

Обращаясь месяц спустя к народу, он сказал: «Если бы вы не встретили столь доблестно персидского врага, сионистские изверги не налетели бы в июне на Ирак, ибо этот налет — результат их страха перед нами. Однако мы не отступим перед сионистской агрессией и не будем уклоняться от войны, на тропу которой вступили».

В 80-е годы Саддам восстанавливал иракскую ядерную программу с помощью французов и немцев. Но в 1990 году, во время войны в Заливе, как полагают российские военные специалисты, самолеты союзников скорее всего уничтожили ядерные установки Ирака.

Надо сказать, что наращивание иракского военного потенциала в 1970 — 1980-е годы сопровождалось неустанными усилиями по формированию имиджа Саддама как международного деятеля самого высокого уровня. Этой цели активно содействовала объявленная Ираком политика неприсоединения. Осенью 1979 года иракский лидер (в первый раз в качестве президента) отправился на очередную встречу глав неприсоединившихся государств, проходившую в Гаване. Там было решено, что местом следующей встречи станет Багдад. Саддам Хусейн, казалось, вырос даже в собственных глазах, ибо, как писала иракская печать, он превратился в «ведущего арабского руководителя».

В соответствии с провозглашаемой им политикой неприсоединения, Саддам старался продемонстрировать свою дистанцированность от Москвы. В Багдаде перестали говорить о «стратегическом союзе» с СССР Ухудшение отношений с Советским Союзом стало явным после советского вторжения в Афганистан в декабре 1979 года. Саддам участвовал во все-исламском собрании в Исламабаде, потребовавшем немедленного и безоговорочного вывода всех «шурави» из Афганистана. Москва незамедлительно нанесла «иракскому козлу» (выражение Громыко) ответный удар: после вторжения в Иран в сентябре 1980 года СССР объявил о своем нейтралитете и приостановке поставок оружия в Ирак.

Отношения с западными странами строились по принципу дифференциации: «друзья» четко отделялись от «империалистов» и «сионистских подпевал». Саддам проявлял откровенно теплое отношение с Францией, сотрудничество с которой в разных сферах росло и ширилось, и яростно, по крайней мере на словах, нападал на США, которые обыкновенно называл «врагом арабов номер один». В то же время он заявлял: «У нас нет каких-то комплексов, и без особых угрызений совести мы можем иметь дело с любой компанией в мире на основе сохранения нашего суверенитета и законных обоюдных выгод… Иногда мы сотрудничаем с ними по стратегическим мотивам, как с социалистическими странами. Иногда мы имеем с ними Дело, руководствуясь временным взаимным интересом, как с некоторыми западными и американскими компаниями».

Надо отдать ему должное: он часто говорил то, что думал. Несмотря на отсутствие дипломатических отношений с Соединенными Штатами, Ирак развил с ними тесные торговые контакты. По сведениям из западных источников, к началу 80-х годов иракский гражданский импорт из США превысил импорт из Советского Союза, а в иракской столице были открыты представительства примерно двухсот американских фирм.

В своей активности на международной арене Саддам, Разумеется, не забывал и про «арабских братьев». Им была подготовлена Национальная Хартия, в которой излагалась про-грамма единства арабских государств. В ней содержался призыв к прекращению любого иностранного присутствия в странах арабского мира и подчеркивалось, что интересы арабов «могут быть защищены и осуществлены только арабами, и никем другим». Хартия также предлагала запретить применение силы между арабскими государствами: «Разногласия, которые могут возникнуть между арабскими государствами, должны решаться мирным путем, в соответствии с принципами совместных национальных действий и высших арабских интересов» Запрет на применение силы распространялся на страны, «соседние с арабской родиной». («Естественно, — отмечалось в Хартии, — сионистское образование сюда не включается, ибо детище сионистов не государство, а уродливое создание, незаконно занявшее арабскую территорию».) Очевидно, что это замечание было рассчитано прежде всего на Тегеран: Саддам хотел убедить иранцев в том, что у него нет враждебных намерений против них. С другой стороны, стремление к единому арабскому фронту против «любой агрессии и насилия, исходящих от какой-либо иностранной державы против суверенитета любого арабского государства» было призвано убедить «неистового» аятоллу Хомейни в том, что Ирак не изолирован. Ведь пришедшие к власти в Иране исламские революционеры надеялись экспортировать свою революцию в Ираке его шестидесятипроцентным шиитским населением. Саддам же хотел продемонстрировать тегеранским муллам, что за ним — поддержка всей арабской нации.

Иранская угроза обретала реальные очертания, и понятно, что Хусейн хотел отвести ее. Но если с шахом ему удалось купить иранскую лояльность путем уступок, с муллами, вероятно, договориться было невозможно. Они открыто ненавидели Саддама, называли его «главным американским агентом в исламском мире» и не скрывали, что их основная цель не какие-либо приобретения, а «свержение проклятого безбожника».

А ведь Саддам приветствовал новый исламский режим Тегеране, выразил желание установить «прочнейшие братские отношения на основе уважения и невмешательства во внутренние дела» и неоднократно говорил о сочувствии и поддержке борьбе иранского народа за «прогресс и свободу». Однако Тегеран не ответил ему взаимностью. Более того, с первых дней своего пребывания у власти хомейнисты предпринимали попытки свержения Саддама. Они надеялись, что иракские шииты восстанут против собственных суннитских «угнетателей» и покончат с «еретической» властью, «оскорбляющей ислам». Позицию иранских исламистов в отношении Ирака, пожалуй, лучше всего характеризуют следующие слова одного из членов тогдашнего тегеранского руководства Халхали: «Мы вступили на истинно исламский путь, и нашей целью является победа над Саддамом Хусейном, ибо мы считаем его главным препятствием к распространению подлинного ислама в регионе».

Стало очевидным, что из-за давления Ирана и его откровенного подстрекательства шиитского населения к восстанию в Ираке возникла серьезнейшая внутренняя опасность. Шиитская проблема была даже хуже и труднее разрешимой, чем курдская проблема. Курды никогда не могли угрожать БААС настолько, насколько ей могло угрожать шиитское движение. Хотя курды всегда были проводниками иностранного влияния в Ираке, они являлись неарабским меньшинством, и потому их национальные устремления встречали враждебность большинства иракцев, которых можно было сплотить вокруг власти, отвергавшей попытки «отнять у арабской родины часть ее земель». Что же касается шиитского сообщества, оно было неразрывной частью арабской нации и крупнейшей религиозной общиной в Ираке. Следовательно, если бы арабы-Шииты бросили открытый вызов правлению БААС, это могло бы стать смертельным ударом для власти Саддама. А в идеологическом плане возможное отделение шиитов выбивало почву из-под ног БААС, ибо как эта партия могла нести знамя пан-арабизма, если ей не удавалось сохранить единство в собственной стране? В практическом же плане мятеж большинства иракского народа неизбежно привел бы к дестабилизации положения в стране.

Что следовало Саддаму делать в подобных условиях? Непрекращающаяся подрывная деятельность Ирана и начавшиеся приграничные стычки привели его к выводу, что обуздать иранскую угрозу можно лишь с помощью полномасштабной войны. Думается, что абсолютно не правы те, кто объясняет такое решение Саддама его «личной агрессивностью и безудержными геополитическими амбициями». Действительно, он был очень честолюбив, но можно сказать, что его втянули в войну фанатизм и бескомпромиссность хомейнистов и проявленная ими непреклонность в стремлении свергнуть «режим багдадского выродка». Саддам же прибегнул к войне только после того, как убедился, что с иранскими муллами невозможно договориться и что лучше нанести удар первым, чем ждать, когда они нападут в наиболее благоприятный для себя момент. Стоит ли обвинять его за решение пойти на упреждающий шаг? Несомненно, очень многие выдающиеся лидеры прошлого и настоящего, попав в аналогичное положение, сделали бы то же самое.

В конце сентября 1980 года иракские войска пересекли иранскую границу, и начался один из самых долгих, кровавых и дорогостоящих вооруженных конфликтов после Второй мировой войны. Военная стратегия Саддама ясно показывает, насколько он не хотел нападать на Иран. Вместо того чтобы осуществить блицкриг и сокрушить исламский режим в Тегеране, он стремился локализовать войну и сдерживал продвижение собственных войск, объявив через неделю после начала военных действий о желании вести мирные переговоры. Необходимо также отметить, что иракцы воздерживались от поражения целей, имеющих гражданское и экономическое значение, нападая исключительно на военные объекты. И лишь после иранских ударов по невоенным целям Ирак ответил тем же.

Странное нежелание использовать первоначальные военные успехи Ирака наглядно свидетельствует о стремлении Саддама к миру и все еще теплившейся у него надежде на возможность договориться с тегеранскими муллами. Он определенно не хотел ни разрушать, ни оккупировать Иран. Однако его добрая воля не была правильно оценена хомейнистами и привела к ряду печальных последствий для иракцев: иранская армия была спасена от разгрома, а Тегеран получил выигрыш во времени для реорганизации и перегруппировки своих войск. О том, что Саддам не хотел войны и всячески стремился остановить ее, говорят его слова, сказанные им тогда, когда военные успехи иракцев были несомненными: «Несмотря на нашу победу, если вы сейчас меня спросите, нужно ли было вступать в эту войну, я скажу: лучше бы мы ее не начинали. Но, к сожалению, у нас не было иного выбора».

В годы иракско-иранской войны еще больше усилился культ «великого героя, бесстрашного командира, мудрого политика» Саддама Хусейна. Он был одновременно и отцом нации, и ее славным сыном, храбрым воином и мудрым философом, радикальным революционером и… образцом мусульманина.

Будучи ранее совершенно светским лидером, он, неожиданно для многих, в том числе и для соратников по БААС, стал изображать из себя истинного правоверного. Более того, Саддам объявил, что «наша партия» не только ничего не имеет против религии, но и «черпает свой дух на небесах». Ислам и арабский национализм неразделимы, провозгласил президент-главнокомандующий, не забыв напомнить всему миру, что он, Саддам, — прямой потомок пророка Мохаммада.

Что же касается необузданной иранской враждебности к нему, то она заставляет серьезно усомниться в подлинности исламских притязаний Тегерана. На самом деле, говорил он, муллами движет желание повернуть ход исламской истории, зачеркнуть знаменитую битву при Кадисии (635 г. н. э.), когда арабская армия повергла на колени персов и заставила их принять ислам. Теперь, по его словам, пришло время для второй Кадисии, и он, Саддам Хусейн, преподаст персам урок истории.

Напомнил иракский президент своим соотечественникам вновь и о «славном прошлом Месопотамии», о ее правителях и, прежде всего, о своем любимом Навуходоносоре, превратившемся в «великого арабского вождя, который воевал с персами и евреями». Как вполне искренне говорил сам Хусейн: «Клянусь Аллахом, я мечтаю об этом и желаю этого [выступить в роли Навуходоносора]. Для любого человека это честь — мечтать о такой роли… Вспоминая о Навуходоносоре, я думаю о великих возможностях арабов и о грядущем освобождении Палестины. Ведь и Навуходоносор был арабом из Ирака, пусть и древнего Ирака. Именно Навуходоносор привел плененных еврейских рабов из Палестины. Вот почему каждый раз, когда я думаю о Навуходоносоре, я хочу напомнить арабам, особенно иракцам, об их исторической миссии».

Справедливости ради следует сказать, что увлечение риторикой вовсе не означало, что Саддам ушел от реальности и перестал заботиться о делах насущных. В отличие от Ирана, руководство которого полностью сконцентрировалось на военных проблемах и призывало свой народ к жертвам, иракский президент пытался демонстрировать, что способен проводить политику «и пушки, и масло». Начатые до войны амбициозные программы развития не были свернуты, миллиарды долларов тратились на гражданский импорт, дабы не допустить нехватки товаров.

В стране царило процветание и экономическая активность Быстро осуществлялись строительные проекты в Багдаде, делавшие этот город более современным и благоустроенным Всего было в изобилии, и война в столице почти не ощущалась. Ее самыми заметными признаками было увеличившееся число женщин в государственных учреждениях и возросшее количество иностранных рабочих, заменивших иракцев, выполнявших свой долг на фронте.

Бесспорно, меры, принятые Саддамом, смягчали тяготы войны, а те, кто участвовал в боях, получали щедрые вознаграждения. Постоянно повышался жизненный уровень офицерского корпуса, военные имели солидные льготы при покупке машины или дома. А семьи погибших получали бесплатную машину, бесплатный участок земли и беспроцентную ссуду для постройки дома.

Но война продолжалась, и из-за того, что иракцы не смогли или же не захотели (большинство экспертов придерживается второго мнения) «быстро покончить с иранцами», ее ход постепенно менялся не в их пользу. В январе 1981 года Иран провел свое первое успешное контрнаступление, а в сентябре того же года перешел к массированным контрнаступательным операциям. В ходе этих операций муллы задействовали отряды добровольцев-смертников — мальчишек 17-ти лет, мечтавших о славе шахидов и шедших сплошной лавиной, не обращая внимания на яростный огонь «саддамитов».

В середине 1982 года «великому герою» уже стало не до «второй Кадисии»: сотни тысяч иракцев погибли на полях сражений с «иранскими варварами», а толпы «наследников Навуходоносора» сдались в плен. Ухудшилось положение и в тылу: пришлось отказаться от большой доли самых значительных затрат и ввести строгий режим экономии.

Но, как ни странно, военные поражения Ирака помогли Саддаму сплотить вокруг себя нацию. После того, как война стала идти уже на иракской территории, в войсках возродился боевой дух и укрепилась моральная стойкость народа. На пользу Ираку в глазах не только арабов, но и всего мира сыграло и усиливающееся высокомерие тегеранских мулл, упорно отвергавших все мирные инициативы Хусейна. Они даже заявляли о том, что не остановятся, пока не свергнут «бестию», не получат 150 миллиардов репараций и не добьются возвращения на родину 100 тысяч шиитов, высланных из Ирака перед началом войны.

Саддам воспользовался всевозрастающим региональным и международным страхом перед фанатиками из Тегерана.

«Куда они пойдут после Багдада?» — с ужасом вопрошали в столицах некоторых арабских государств. Благодаря умелой игре на страхе перед иранскими фундаменталистами, Ирак получил не только доступ к рынкам, но и щедрые займы от нефтяных монархий Залива. Стоит отметить, что первым встал на сторону Багдада Кувейт, а затем и Саудовская Аравия. Всего же, по официально опубликованным данным, эти две страны в годы войны дали Ираку свыше 50 миллиардов долларов. Но Саддаму этого показалось недостаточно, и он постоянно говорил, что они (как и другие страны Залива) ловко «паразитируют» на «нашей героической борьбе ради арабского народа». Тем не менее он вряд ли смог бы обойтись без их помощи и справиться с непрерывно увеличивающимися экономическими трудностями Ирака.

Саддам мастерски воспользовался и тем, что усиления «средневековых безумцев из Тегерана, способных раздуть мировой пожар» не хотели не только арабы, но и обе супердержавы. Они тоже внесли немалый вклад в то, чтобы Саддам не проиграл войну.

Как уже было сказано выше, «стратегический союзник» СССР ответил на иракское вторжение в Иран объявлением своего нейтралитета и эмбарго на поставки оружия в Багдад. Однако «первая страна победившего социализма» возобновила отправку вооружения в середине 1981 года, когда чаша весов начала склоняться в сторону Ирана. В знак благодарности Саддам объявил общую амнистию коммунистам и многих из них выпустил из тюрем.

Соединенные Штаты, прервавшие дипотношения с Ираком после арабо-израильской войны 1967 года, тоже не уклонились от военной помощи президенту Хусейну. В феврале 1982 года американцы вычеркнули Ирак из списка государств, «поддерживающих международный терроризм». Французы же, безусловно, были на схроне Саддама с самого начала войны: за первые два года войны они поставили ему оружия больше чем на 5,5 миллиардов долларов. Париж рассматривал сохранение Хуссейна у власти не только в качестве фактора сдерживания исламского фундаментализма, но и как первейшую экономическую необходимость.

Объясняя своим подданным явное потепление в отношениях с США, Саддам объяснил им, что ни одна страна не является островом и что прогресс Ирака без внешней поддержки затормозится. Как бы там ни было, никто не имеет права указывать Ираку, как себя надо вести; Ирак намерен дружить со всяким, кого он сочтет нужным для своих национальных интересов.

В ноябре 1984 года были восстановлены дипломатические отношения между Вашингтоном и Багдадом, и американское посольство в иракской столице начало снабжать «нового друга» столь важной для него секретной информацией об иранских вооруженных силах. Одновременно США почти удвоили свои кредиты Ираку на продукты и сельскохозяйственное оборудование, а в конце 1987 года пообещали ему миллиардный кредит, самый большой заем такого рода для отдельной страны во всем мире.

Но Саддам не переставал периодически обрушивать свой гнев на американцев, сваливая на них вину за собственные неудачи. Тенденция доить корову и одновременно бить ее стала одной из отличительных особенностей его политики. Он правильно вычислил, по крайней мере, в период иракско-иранской войны, что Соединенные Штаты стерпят любые оскорбления во имя поддержания своих региональных интересов.

Даже в отношении самого «заклятого врага» — Израиля — он был не прочь проводить примерно такую же «коровью» политику. Подкинув идею «сионистско-персидского» тайного сговора, Саддам одновременно пытался «охладить горячие головы в Тель-Авиве». К удивлению своих друзей и поклонников в арабском мире, он заявил, что «ни один арабский лидер не стремится к уничтожению Израиля» и что любое решение конфликта потребует «существования надежного государства для израильтян».

Известно, что несколько раз иракский президент пытался контактировать с израильтянами через американских посредников. Так, в 1986 году в период крупного иранского наступления он проявил большой интерес к израильскому беспилотному разведывательному самолету. Американские усилия убедить Израиль содействовать обороне Ирака, являющегося «основным препятствием исламскому фундаментализму», не дали результата. Израиль отказался также продать Ираку советское оружие, захваченное в предыдущих арабо-израильских войнах.

Тем не менее прагматичное заигрывание Саддама с США и другими странами Запада принесло свои плоды: в ходе войны мировое сообщество явно склонялось в его сторону. Он воспользовался этим, чтобы с присущей ему жестокостью («я поступаю как Сталин», говорил он ближайшим соратникам) укрепить свое положение и «навести порядок» в стране.

В период тяжелых и кровопролитных боев на фронте он перетряс основные центры власти. Он исключил восемь (из шестнадцати) членов Совета революционного командования (СРК). Семеро из них также были выведены из Регионального управления партии. Был вычищен и кабинет министров. Самой символической переменой было изгнание со всех постов генерала Шейдана — последнего из офицеров, приведших БААС к власти в 1968 году.

Были проведены репрессии и в армии. Очевидно, это объясняется тем, что Саддаму нужно было найти виновных за иракские военные поражения, — не мог же он взвалить вину на самого себя! Хотя было казнено несколько сот высокопоставленных офицеров, в интервью западногерманскому журналу «Штерн» президент Хусейн признал расстрел лишь двух командиров дивизий и одного командира бригады за то, что он назвал «пренебрежением своим долгом».

Кроме того, Саддамом была учинена расправа над последними остатками шиитской оппозиции, что, бесспорно, явилось актом ненужной жестокости со стороны Саддама, ибо своем подавляющем большинстве шииты сражались плечом плечу со своими суннитскими соотечественниками, чтобы отразить персидскую угрозу. Можно сказать, что шиитская община не только не приветствовала иранских «освободителей», но и кровью своих сыновей доказала верность иракскому правительству. Вместе с тем «мудрый президент» делал и жесты благородства и великодушия в адрес шиитов. Так, он прилагал немалые усилия, чтобы повысить их жизненный уровень и реставрировать святые места. Например, гробница имама Али в Неджефе была обложена особым мрамором, привезенным из Италии. И что, пожалуй, было наиболее важным и значительным: шииты получили свыше 40 % мест в законодательном собрании. Таким образом, можно сказать, что Саддам в отношении религиозного большинства населения Ирака проводил сбалансированную политику «кнута и пряника», столь любимую другими лидерами, склонными к тоталитарным формам правления.

В первые годы войны с Ираном казалось, что курдская проблема не представляет особой угрозы для единства страны. Политические группы и движения курдов в основном яростно грызлись между собой и не могли выработать общей стратегии совместных действий. Однако после того, как Иран предпринял крупное наступление на Курдистан, где иранская агентура активно занималась подстрекательством курдов к антииракским действиям, курдская оппозиция стала серьезно беспокоить центральное правительство в Багдаде. Сначала Саддам хотел решить проблему путем переговоров, но курды, получавшие иранскую поддержку, оказались чрезвычайно несговорчивыми. Они пренебрежительно относились ко всем предложениям иракского президента, и тогда обозленный Саддам обрушил на них поистине кошмарные репрессии. Тысячи «Пленных, захваченных в боях» были казнены, приступили и к систематическому изгнанию непослушного населения с обжитых мест. К концу иракско-иранской войны больше половины Деревень и городов в Курдистане были снесены, а их население депортировано. В ходе карательной кампании против курдов широко использовалось химическое оружие. Самая чудовищная газовая атака произошла в марте 1988 года против курдского города Халабджи. Увидев плотное облако газа над ним, иранцы незамедлительно отправили туда свои телевизионные бригады, и весь мир убедился в страшном уничтожении людей. Было убито 5 тысяч мужчин, женщин, детей и младенцев. Всего пострадало около 10 тысяч человек.

Подвергались газовым атакам и иранцы. Но, как ни странно, Саддам против них действовал более осмотрительно, чем против курдов. Химическое оружие на поле брани применялось лишь тогда, когда не было другого способа сдержать «иранские орды». Как говорил Саддам: «откровенные враги заслуживают лучшего обращения, чем предатели»…

Следует подчеркнуть, что и налеты на иранские населенные пункты осуществлялись с редкой осмотрительностью, удивлявшей тех, кто привык кричать о неслыханной жестокости и зверствах «багдадского мясника». Иракский президент строго соблюдал соглашение с Ираном о гуманности в отношении гражданского населения. Более того, он часто не использовал превосходство иракских вооруженных сил и отводил их назад без видимых на то оснований. Достаточно лишь сказать об одном случае, вызвавшем всеобщее недоумение. Весной 1985 года успешное наступление иракцев было остановлено именно тогда, когда оно вызвало массовые демонстрации в Тегеране против иранского правительства. По мнению экспертов, стратегия Саддама остается совершенно непонятной и полностью противоречащей логике и практике военных действий.

Чем же объясняются его загадочные «странности», не позволившие иракцам вкусить плоды победы, которая, по мнению военных специалистов, была вполне возможна? Высказывалось предположение, что нерешительность и чрезмерная осмотрительность иракского лидера отражали его желание ограничить войну, чтобы сохранить свою власть и иностранные поставки и не нанести вреда будущим отношениям с Ираном.

Говоря о заключении мира, Саддам постоянно подчеркивал необходимость взаимных гарантий об уважении к избранной форме правления обеих стран. Но Тегеран и слышать не хотел о сохранении правления «иракского шайтана» и оставался непреклонным в своем решении его свергнуть. В 1986 году Саддам, вероятно, пришел к выводу, что хватит «миндальничать» с муллами, и отдал приказ о бомбардировках иранских городов, стремясь сделать невыносимой жизнь гражданского населения. Защищенный Западом от мести Тегерана, он также усилил свои атаки на суда, идущие в Иран, и на иранскую нефтяную инфраструктуру.

Все это заметно вредило иранской экономике и к тому же способствовало развитию ощущения изоляции у тегеранского руководства, внутри которого образовалась группа «голубей», призывавших найти общий язык с Багдадом. Экономические неурядицы, вызванные войной, и растущие потери лишь усу-губляли усталость от «бессмысленного кровопролития»: иранские войска больше не защищали свою территорию, но вели боевые действия на земле Ирака.

Однако подлинное признание бесполезности затяжного конфликта возникло у иранцев лишь в 1988 году, когда почти после шести лет обороны Ирак перешел в наступление и снова занял полуостров Фао, потеря которого в 1986 году рассматривалась как самая большая военная неудача Багдада. Произошел окончательный поворот в ходе войны. Ирак выбил иранцев из Курдистана и вернул себе узкую полоску иранской территории у иракско-иранской границы.

После этих неудач тегеранские «голуби» одержали верх над «ястребами». Они убедили Хомейни освятить прекращение военных действий. Аятолла внял аргументам о том, что «империалисты, возглавляемые Великим Сатаной (США), жаждут иранской крови» и что любое продолжение войны играет на руку «безумным агрессорам» и подвергает опасности громадные достижения исламской революции. В июле 1988 года Ран принял резолюцию Совета безопасности ООН за № 598 о прекращении огня. Так была устранена одна из самых больших опасностей для политического выживания Саддама Хусейна.

После восьми лет войны, практически ничего не принесшей, кроме миллиона убитых с обеих сторон, разрушений и экономических потерь, Саддам объявил о своей победе. Поразительно, что это было не пустое бахвальство: у него имелись основания, чтобы так говорить! Несмотря на нерешительность, граничившую с пораженчеством, и непонятную военную стратегию, ему удалось добиться заметных политических успехов. В глазах арабских масс он проявил себя сильным лидером, противостоявшим «фанатичным ордам из Ирана», пытавшимся экспортировать исламскую революцию. Это принесло ему финансовую и военную поддержку не только консервативных монархий Залива, но и почти всего международного сообщества, испытывавшего страх перед «непредсказуемым исламским Ираном». Кроме того, воспользовавшись войной, иракский президент беспрепятственно провел разнообразные «чистки» внутри страны, что, бесспорно, содействовало еще большему укреплению его и без того сильной власти.

Как в сталинском СССР и в гитлеровской Германии, власть Саддама держалась на партии, ее идеологии и сильных службах безопасности. Партия должна проводить идеологическую индоктринацию масс, контролировать их и государственный аппарат, а за ней самой наблюдает фюрер или генсек, в данном случае — «раис» (глава) Саддам Хусейн.

Большое внимание, как в Советском Союзе и в нацистской Германии, уделялось воспитанию молодежи. Иракских детей с малолетства приучали к баасистской терминологии, воспитывали в них любовь к «вождю и учителю». В саддамовском Ираке существовали организации пионерского и комсомольского типа, в которых подрастающее поколение обучали азам президентской идеологии, прививали ненависть к «империализму» и «сионизму». Иракских Павликов Морозовых призывали способствовать проникновению партии в семью, наблюдать за поведением родителей и быть готовыми донести на них, если они «проявляют несознательность» и ведут себя «неправильно». Как говорил Саддам: «Мы должны вовлекать старшее поколение с помощью их сыновей. Учите студентов и учеников дискутировать с родителями, обсуждать с ними важные государственные проблемы… Повсюду должен стоять сын революции с надежным глазом и твердым разумом, получающий инструкции из штаба революции».

Учащиеся, не принадлежавшие к БААС, практически не могли быть приняты в высшие учебные заведения Ирака. А членство в партии, как и в СССР, являлось необходимым для продвижения по работе и общественной карьеры. Вообще говоря, очень многое в саддамовском Ираке напоминало жизнь в сталинском СССР с его паранойей по поводу «врагов народа» и «разложившихся товарищей». Так, для обеспечения надежности баасистов за членами партии присматривали бдительные партийцы, в обязанность которых входило сообщать о любой «подозрительной» активности коллег, соседей, друзей и даже членов семьи…

Главным орудием наведения порядка служили службы безопасности, созданные, как уже говорилось, самим Саддамом еще в середине 1960-х годов и ставшие основным средством претворения в жизнь его политической программы. С юных лет убежденный в том, что нельзя никому доверять, он устроил так, что все отделы его секретных служб работали и отчитывались передним независимо друг от друга. Это дало ему полный контроль над спецслужбами. Для пущей уверенности Саддам поставил на ключевые позиции в аппарате безопасности своих земляков из Тикрита.

По мере укрепления собственного могущества он все больше превращался в современного восточного властелина, ценящего превыше всего единовластие. Как показали долгие годы правления Саддама Хусейна, он оказался эффективным властителем, способным справиться с любыми проявлениями недовольства и диссидентских настроений.

Окончание войны с Ираном было представлено Багдадом как величайший триумф Ирака и всего арабского народа. Для его наглядной демонстрации в центре столицы соорудили внушительный монумент, состоящий из двух пар гигантских пересекающихся мечей, которые держат огромные бронзовые кулаки, закрепленные в бетоне. Иностранцев, посещавших Ирак, уверяли, что это кулаки самого иракского президента. Неудивительно: после войны культ Саддама стал еще больше, для чего постарался как он, так и обслуживавшая его мощная пропагандистская машина.

В 1989 году началось лихорадочное восстановление Вавилона. Целые секции древних руин были разрушены, чтобы дать место для желтых кирпичных стен; на десятках тысяч кирпичей высекли надпись, напоминающую грядущим поколениям, что «Вавилон Навуходоносора» был перестроен при правлении великого лидера Саддама Хусейна…

По мнению некоторых арабских политологов, после «победы» в войне с Ираном иракский президент поставил себя над партией БААС, окончательно сбросил с себя прежние одежды преданного социалиста и аскетичного, скромного правителя и решил стать живым воплощением «древней и славной истории Ирака».

Впрочем, заботясь о своем международном имидже, Саддам счел нужным продолжать «демократические преобразования». В 1989 году вновь состоялись выборы в Национальное собрание. Средства массовой информации неожиданно заговорили о трудностях повседневной жизни и фактах коррупции среди государственных чиновников. В печати появились утверждения о том, что в Ираке отсутствует цензура. Каждый волен писать что хочет, и ограничения относятся лишь к вопросам национальной безопасности.

Показная «демократизация», очевидно, предназначалась исключительно для того, чтобы хоть как-то приглушить голоса западных правозащитников, организовавших кампанию в защиту прав человека в связи с особенно жестокими антикурдскими акциями иракских властей, проводившимися в то время Саддам стремился подавить всякие попытки курдов бороться за свою независимость. Преследуя эту цель, он опять не остановился перед тем, чтобы применить химическое оружие.

Международное возмущение, обрушившееся на Ирак, было расценено им как «сионистский заговор», стремящийся дискредитировать «великую победу» над Ираном. Любопытно, что тогда же он организовал пропагандистскую кампанию, доказавшую, что Саддам неплохо усвоил уроки «мудрого Сталина», любившего переселять целые народы. Он преподнес операцию по уничтожению деревень и перемещению курдов с насиженных мест в качестве акта гуманизма: «На протяжении истории многие государства переселяли часть своего населения с определенных площадей по гражданским или военным мотивам. Почему же в таком случае мир обрушивается на Ирак?» Оправдывая свои действия, Саддам говорил: «Ирак очищает приграничную полосу от всего населения, включая курдов, чтобы защитить людей от угрозы иранского обстрела».

Моральное осуждение Ирака не было подкреплено никакими политическими или экономическими мерами. Более того, Лондон удвоил свои кредиты Багдаду по экспорту. Международная шумиха из-за курдов завершилась всего лишь тем, что иракский президент пообещал не использовать химическое оружие в будущем. Так в очередной раз оказалось, что большие финансовые интересы важнее моральных соображений.

Усилия Саддама внутри страны и на международной арене, сочетаемые с громкими словесами о «великой победе над персами», не могли скрыть того, что экономика Ирака катастрофически пострадала от войны. Стоимость ее восстановления оценивалась в 230 миллиардов долларов. А ежегодных 18 миллиардов дохода от экспорта нефти не хватало даже на покрытие текущих расходов. К тому же внешний долг страны Достиг 80 миллиардов долларов. Тяжелая экономическая ситуация грозила обернуться конфронтацией с собственным народом, который, понятно, хотел вкусить обещанные ему плоды «исторической победы». Требовался быстрый экономический прорыв.

Одним из аспектов стратегии, избранной Саддамом, стало принуждение «братских стран» Залива списать займы и увеличить вклады в иракскую казну. Помимо того, он сделал попытку манипуляции мировым нефтяным рынком в угоду финансовым потребностям Ирака. После войны Ирак, как и Иран, потребовал, чтобы другие члены Организации стран-экспортеров нефти (ОПЕК) понизили свои квоты, чтобы дать бывшим воюющим сторонам увеличить свое собственное производство, не снижая цен.

Это требование не было выполнено. Скорее наоборот: Кувейт и ОАЭ, например, заметно превысили свою квоту, снизив тем самым мировую цену на нефть. Подобной политикой обе страны наносили болезненный ущерб Ираку.

В мае 1990 года, выступая на встрече глав арабских государств в Багдаде, Саддам выразил открытое недовольство нефтяной политикой стран Залива. Он дал им ясно понять, что рассматривает нарушение ими квот как объявление войны Ираку: «В войне сражаются солдаты и неисчислимыми бывают убытки от взрывов, заговоров и убийств. Но можно достичь того же и экономическими методами. На наш взгляд, кое-кто фактически уже начал такую войну против Ирака… Надеюсь, что все наши братья понимают, что при нынешних обстоятельствах мы больше не в силах выдерживать давления».

Поразительно, что Кувейт, которого иракская печать открыто обвиняла в «чрезмерной жадности, граничащей с предательством арабских интересов», не воспринял угрозы в свой адрес. Всецело полагаясь, вероятно, на «англо-американских друзей», эмир Кувейта не снизил добычу нефти, не перестал требовать возвращения долга и не предоставил Багдаду дополнительных субсидий. Только 10 июля, во время заседания министров нефтяной промышленности в Саудовской Аравии, Кувейт и ОАЭ обязались соблюдать свои нефтяные квоты.

Но иракский президент хотел значительно большего от Кувейта, «само образование которого носит сомнительный характер». Он обвинил Кувейт в ограблении Ирака, который «воздвиг нефтяные установки в южной части иракских нефтяных месторождений Румайла для добычи дополнительной нефти».

Выступая на праздновании очередной годовщины баасистской революции, Саддам усилил нападки на Кувейт и ОАЭ, назвав их сообщниками «мирового империализма и сионизма», и подчеркнул, что Ирак не будет долго мириться с их позицией. Он предупредил: «если мы не найдем защиты с помощью слов, тогда у нас не будет выбора, кроме как прибегнуть к более эффективным действиям, чтобы исправить положение и обеспечить восстановление наших прав».

Большинство наблюдателей верно считало, что в своем выступлении иракский президент предъявил Кувейту ультиматум: подчинитесь нашим требованиям или будьте готовы к серьезным последствиям. Однако кувейтское руководство, судя по его реакции, не поняло всей серьезности положения. Примерно через сутки после речи Саддама оно направило в Лигу арабских государств меморандум, выражавший негодование «несправедливостью обвинений Ирака». В нем, в частности, утверждалось: «Сыновья Кувейта были и остаются людьми принципиальными и честными. Но они ни в коем случае не поддадутся угрозам и вымогательству».

Такой ответ Кувейта был воспринят Саддамом как личное оскорбление со стороны ничтожного соседа, являющегося «паразитирующим государством» и процветающего за счет «страданий иракского народа». Теперь, по его мнению, оставалось только силой взять то, что принадлежит Ираку по праву.

Учитывая исторические притязания Багдада на Кувейт, его захват можно было представить как «освобождение наших земель». К тому же, прибрав к своим рукам богатства «толстопузых паразитов», можно было сразу улучшить экономическое положение и приступить к программам восстановления, обещанным народу после войны с Ираном. Иными словами, как оценивал ситуацию Саддам, ему предоставлялась уникальная возможность одним ударом разрешить все проблемы.

В то время, в 1990 году, когда СССР уже перестал быть супердержавой, только одно государство — США — могло помешать его честолюбивым планам. Необходимо было заручиться молчаливой поддержкой американцев или хотя бы быть уверенным в их нейтралитете.

А в Вашингтоне, между тем, не спешили с определением своей позиции: оттуда поступали весьма неоднозначные сигналы. Осудив концентрацию иракских вооруженных сил на кувейтской границе и послав в Залив шесть боевых кораблей, американский госдепартамент счел нужным подчеркнуть, что США не связаны договором о взаимной обороне ни с одним государством региона. Складывалось впечатление, что Белый дом намерен проводить политику умиротворения в отношении Багдада: за несколько дней до вторжения саддамовских войск в Кувейт американская администрация все еще возражала против введения санкций против Ирака.

25 июля Саддам вызвал к себе американского посла Эйприл Гласпи. В разговоре с ней он обвинил США в поддержке «экономической войны Кувейта против Ирака» и угрожал им террористическими актами при продолжении подобного курса: «Мы тоже можем употребить давление и силу. Мы, действительно, не можем приблизиться к Соединенным Штатам, но отдельные арабы смогут добраться до вас». (Как значительно позже точно заметит один высокопоставленный американский деятель, «Саддам слишком много болтал, потому и пострадал!»)

Гласпи же, следуя инструкциям из Вашингтона, заверила его в добрых намерениях американского руководства: «Президент Буш не собирается объявлять экономическую войну Ираку». Перед иракским лидером она вела себя подобострастно, и он расценил такое поведение как американский «зеленый свет» для войны против Кувейта.

Если у него после встречи с американским послом и оставались какие-то сомнения по поводу невмешательства США, то скорее всего они были полностью развеяны через три дня личным посланием от президента Буша, в котором говорилось, что «применение силы недопустимо», и выражалось стремление к улучшению отношений с Багдадом. (Ныне большинство независимых экспертов полагает, что Вашингтон намеренно и вероломно втянул Саддама в кувейтскую авантюру для осуществления своих далеко идущих геополитических планов как в регионе, так и во всем мире. То, что начал Буш-старший в 1990 году, сегодня продолжает Буш-младший. Вопрос лишь в том, к чему приведет претворение этих планов в действительность?)

Уверенный в американском нейтралитете, президент Хусейн сделал еще один шаг, призванный убедить всех в том, что «он не хотел войны». Саддам послал одного из своих заместителей для переговоров с кувейтцами в саудовский городе Джидда. «Паразиты», как и прежде, проявили крайнюю неуступчивость относительно финансовых требований Ирака. 1 августа, после взаимных обвинений, переговоры прервались, а 2 августа иракские «освободители» уже вступили на кувейтскую землю.

Они практически не встретили никакого сопротивления, и спустя всего несколько часов уже подошли к столице Кувейта. Эмир Джабер аль-Джабер с ближайшей родней сбежал в американское посольство, откуда их перевезли на военном вертолете в Саудовскую Аравию.

Мировые информационные агентства передали заявление иракского правительства, в котором, в частности, говорилось: «… п редательский режим Кувейта, вовлеченного в сионистский и иностранные заговоры, свергли революционеры. Мы пришли по их просьбе, чтобы помочь им… Мы уйдем, как только ситуация разрешится и когда временное свободное правительство попросит нас уйти… Это не займет более нескольких дней или нескольких недель». Трудно не заметить, что это заявление весьма напоминает другое, сделанное Москвой о вводе советских войск в Чехословакию в 1968 году.

Захватив Кувейт, Саддам пребывал в приподнятом настроении. Но радость его была недолгой, ибо международная реакция на «возвращение Родине одной из ее провинций» оказалась совершенно иной, чем он ожидал.

Очень быстро, всего через несколько часов после вторжения, президент Буш наложил на Ирак экономическое эмбарго, и американские авианосцы двинулись в направлении Залива. Все иракские и кувейтские активы в американских банках были заморожены. Удивительно оперативно прореагировал и СССР. Уже 3 августа московские газеты сообщили о том, что «приостановлены советские военные поставки Ираку». Демонстрируя удивительное единство мнений, США и СССР выпустили совместное заявление, осуждающее иракскую акцию. Не менее редкостное единодушие охватило и Совет Безопасности ООН, в котором 14 из 15 членов, за исключением Йемена, осудили оккупацию Кувейта и приняли резолюцию, призывавшую к незамедлительному и безоговорочному выводу иракских войск.

Саддам явно не ожидал, что его конфликт с Кувейтом может перерасти в противостояние чуть ли не со всем мировым сообществом. Один из высокопоставленных чиновников иракского МИДа говорил автору этих строк, что больше всего «нашего раиса» потрясло «предательство Москвы». Похоже, он проглядел перестройку и не заметил вызванных ею радикальных изменений: СССР перестал быть супердержавой, соперничающей с США на мировой арене, и в Кремле сидели уже совсем иные люди, чем те, с которыми он привык иметь дело в 70-е годы.

Но, как справедливо считают многие исследователи, главный просчет был допущен иракским президентом на американском направлении. Бывший советский дипломат А. Белоногов замечает: «Крен Америки в сторону Ирака вполне мог породить у иракского диктатора веру в то, что вторжение в Кувейт сойдет ему с рук». Ведь США, как подчеркивалось выше, никогда определенно не предостерегали Ирак от применения силы в отношении Кувейта, а также заявляли, что у них нет каких-либо особых обязательств по обороне эмирата.

Неправильно оценил Саддам и ситуацию в ближневосточном регионе. Можно сказать, что в данном случае он стал жертвой как недостаточной и искаженной информации, таки переоценки собственной личности. Саудовский принц Халед бен-Султан писал: «Саддам Хусейн задевал интересы не только западных стран и Израиля. В подобном случае состав антииракской коалиции оказался бы совсем другим. Хусейн угрожал жизненно важным интересам всех основных «игроков» региона — арабским государствам, например Саудовской Аравии, Сирии и Египту, равно как не арабским — например, Турции и Ирану. Ни одно из них не хотело терпеть региональную гегемонию Саддама, а ведь именно на это была направлена его агрессия».

Всесторонняя и объективная оценка ситуации в регионе и в мире оказалась не под силу «великому арабскому революционеру». В этом, конечно, был виноват он сам, ибо создал систему, которую лучше всего характеризуют слова одного из Людовиков: «Государство — это я». Именно по этой причине никто из деятелей высших государственных органов не мог усомниться в «гениальности замыслов» вождя, и никто не осмелился даже заикнуться о том, что кувейтская авантюра может стать крупнейшей стратегической ошибкой, чреватой катастрофическими последствиями.

Помимо США в зону Залива стали перебрасывать свои силы их союзники по НАТО, а также ряд других арабских, европейских, азиатских и африканских стран. Всего в образовавшейся антииракской коалиции приняли участие 34 государства.

В Багдаде же вовсю трубили о своей победе и не прислушивались к требованиям о незамедлительном прекращении оккупации Кувейта. Более того, 9 августа Совет революционного командования объявил о слиянии Ирака и Кувейта. Таким образом, «введение войск» перестало быть «краткосрочным мероприятием», как утверждалось раньше. Отныне иракские СМИ принялись доказывать, что «Кувейт — часть иракской территории. Иракцы и кувейтцы — одна семья, объединенная общей судьбой». 28 августа было объявлено, что Кувейт стал девятнадцатой провинцией Ирака.

Теперь Саддам уже не мог уступить. Очевидно, что, присоединяя Кувейт, он хотел убедить в мировое сообщество в необратимости ситуации и ослабить решимость антииракской коалиции противостоять его агрессии. Пытался они запугать своих противников, не жалея звонких фраз: «Иракский народ будет биться до победного конца, угодного Аллаху, и кровь наших мучеников испепелит вас».

Зная настроения масс в арабских странах, Саддам задумал привлечь их на свою сторону, связав нападение на Кувейт с палестинской проблемой. Он утверждал, что «возвращение Кувейта своей Родине» — первый шаг к «освобождению Иерусалима». А разве найдется хоть один араб, который не хочет освобождения Аль-Кудса?! «Мы всесторонне, навечно и коренным образом исправим то, что навязали арабам сионизм и колониализм».

Пускался хитроумный Саддам и на другие уловки. Так, он агитировал арабские массы начать джихад против «продажных саудовцев», допустивших присутствие западных войск на своей территории: «Правители не только пренебрегли своим народом и арабской нацией, но бросили вызов самому Аллаху, когда они отдали Мекку и гробницу пророка Мохаммада под покровительство неверных».

С самого начала создания антииракской коалиции Саддам стремился ее расколоть, прибегнув к хорошо проверенному им принципу «разделяй и властвуй». Он старался убедить некоторые государства, что они пошли на поводу «американской алчности» и первыми пострадают от войны. «Разве в ваших интересах лишиться из-за военных действий нефти, предназначавшейся для Франции или Японии?»

Не скупился иракский лидер и на «мирные инициативы», сознательно связанные с нереальными и невыполнимыми условиями. Ему никак нельзя было отказать в изобретательности и чисто восточной изощренности. Однако не лучше ли было трезво взглянуть на сложившуюся обстановку вместо того, чтобы продолжать обманывать и загонять в угол прежде всего самого себя? Все ухищрения Саддама оказались напрасными и лишь способствовали укреплению антииракской коалиции, пополнению ее рядов, упрочению мнения о том, что образумить «багдадского безумца» можно только силой.

25 сентября Совет Безопасности ООН принял резолюцию № 670, объявлявшую полную морскую и воздушную блокаду Ирака. Практически с конца сентября 1990 года Ирак очутился в чуть ли не полной международной политической и экономической изоляции.

В то же время ряд авторитетных организаций и государств (организация «Исламская конференция», Движение неприсоединения, CCCР ООП и др.) предпринимали разные шаги с целью убедить Саддама пересмотреть свою позицию, найти способ мирного урегулирования конфликта на основе требований ООН. При этом Ираку гарантировалась отмена санкций, по существу, предлагался «нулевой вариант».

Но Багдад упорно отвергал все призывы, несмотря на то что абсолютное превосходство многонациональных сил было несомненным. Чем объяснить неуступчивость и откровенную безрассудность Саддама? Очевидно, что, как и многие харизматические лидеры, он чересчур рассчитывал не на логику и анализ, а на собственную интуицию, часто обманывающую тех, кто склонен полагаться исключительно на нее. В свое время интуиция подвела Гитлера, обладавшего несравненно большими талантами и связями с высшими мирами, чем глава иракских национал-социалистов, соблазнила она на неверный путь и его. А может быть, как и все харизматики, он просто следовал своей судьбе — не мог или не знал, как изменить ей?

16 ноября 1990 года Совет Безопасности ООН принял резолюцию № 678, назвавшую окончательную дату для отвода иракских войск из Кувейта — 15 января 1991 года. После чего было решено применить силу. 30 ноября Совет революционного командования отверг ультиматум ООН. В последние мирные дни Советский Союз, как уверяет Евгений Примаков, всячески пытался не допустить военного решения конфликта. Однако лидер Ирака вновь подтвердил мнение о нем Алексея Косыгина — «непредсказуемый деятель», — и выбрал «тропу войны». Хотя, может быть, точнее сказать, что ему помогли вступить на эту самую тропу, ибо Вашингтон уже настроился на военное наказание Ирака. Саддама не хотели выпускать из ловушки, которую он сам себе (или же с помощью Америки) соорудил.

12 января конгресс США уполномочил президента Буша применить военную силу, чтобы выставить Ирак из Кувейта. В ответ послушное Саддаму Национальное собрание призвало иракцев «продвигаться к священному джихаду» и предоставило своему президенту «все конституционные полномочия в решающем противостоянии, чтобы сохранить достоинство Ирака и арабского народа».

В 3 часа утра 17 января началась война, получившая название «Буря в пустыне». Мощные бомбардировки обрушились на Багдад. Их можно было наблюдать по всему миру на телевизионных экранах. Посмотрев телевизионные новости, американский президент Буш спокойно констатировал: «Все идет так, как планировалось».

По окончании первой бомбежки государственное радио Ирака передало обращение Саддама Хусейна, выдержанное в хорошо известном стиле: «О великий иракский народ, благородные сыновья нашей великой нации… Последователь Сатаны Буш вместе с преступным сионизмом свершили предательское злодейство. Великое противоборство — матерь всех битв — между добром и злом, которое непременно будет одолено, по воле Аллаха началась».

Всячески демонстрируя непреклонность и неиссякаемую волю к победе, Саддам и его СМИ делали все, чтобы убедить иракцев в том, что «американо-сионистский враг» обречен на поражение. Однако конечный итог «матери всех битв», по мнению военных специалистов, легко можно было предсказать заранее, и он, разумеется, коренным образом отличался от триумфа, обещанного «великим вождем и учителем».

Иракская армия, хотя и считалась сильнейшей в регионе, значительно отставала от передовых армий мира, прежде всего по техническому оснащению, особенно по уровню оснащения радиоэлектронными средствами. На ее вооружении, как выразился один советский специалист, было много «нашего хлама». Заставлял желать лучшего и уровень развития военного искусства. Перед началом войны иракское руководство неверно оценило военную ситуацию (Саддам, а об этом сегодня можно говорить с полной уверенностью, был никудышным полководцем), ошибочно прогнозировало ход будущих операций и соотношение сил противоборствующих сторон. Все это наглядно проявилось с развитием «Бури в пустыне» и обусловило поражение иракской армии.

В течение 40 суток Ирак был практически беззащитной мишенью, которую расстреливали из всех видов оружия, включая и новейшее, что превратило страну в громадный полигон для испытаний. Были разрушены, уничтожены или выведены из строя многие мосты, система ПВО, органы связи и управления, энергетические объекты, нефтеперерабатывающие мощности и предприятия нефтехимического комплекса, правительственные учреждения и гражданские объекты. Несмотря на лучшую в мире технику наведения, удары американской авиации трудно назвать особо точными, и об этом, в частности, свидетельствует трагедия в багдадском пригороде Аль-Америя, где заживо сгорели несколько сот женщин, детей и стариков, надеявшихся спастись от «летающей смерти» в бомбоубежище.

В ходе войны Ирак довольно активно, хотя и не слишком эффективно, применил советские баллистические ракеты «Скад». Всего «воины Саддама» выпустили 79 ракет: 39 — по Саудовской Аравии, 40 — по Израилю. Применением ракетного оружия иракцы пытались спровоцировать Израиль на ответные удары по Ираку, что, по замыслу их главнокомандующего, могло вызвать раскол в антииракской коалиции и отколоть от нее арабские страны. Но Саддам, заявлявший, что «Навуходоносор готовится воскреснуть в своей могиле», опять просчитался: Израиль проявил благоразумие и не дал втянуть себя в конфликт. Не наградили иракского лидера аплодисментами и арабы, а министр обороны Сирии Мустафа Тлас с издевкой заявил: «Ты, Саддам, волен в одиночку сражаться со всем миром, но ты не можешь претендовать на мудрость и разум. Поэтому не нужно призывать других людей, чтобы они присоединились к твоей глупости».

В связи с тем, что ракетные удары по Израилю не дали желаемого результата, Саддам решил иным способом воздействовать на сплоченность коалиции: 28 января иракцы начали подрыв и поджог крупных резервуаров нефти в Кувейте и спуск больших объемов нефти из хранилище Залив. Подобными действиями он хотел напомнить участникам коалиции о пагубности затяжной войны для мирового нефтяного рынка и экологии региона, а также вовлечь союзников в быстрое нападение на Кувейт. Но и этот план Саддама был легко разгадан его противниками, и преждевременное наземное наступление в Кувейте не состоялось.

Не добившись своих целей, изобретательный раис 15 февраля неожиданно для всех объявил о «готовности Ирака рассмотреть резолюцию Совета Безопасности № 9 660 от 1990 года с целью достичь достойного и приемлемого решения, включая вывод войск из Кувейта». Его слова поразили всех: впервые после 5 августа 1990 года иракский президент заявил о желании оставить «девятнадцатую провинцию Ирака»! Казалось, что забрезжил свет в конце туннеля.

Вскоре выяснилось, однако, что Саддам ставит ряд невыполнимых условий. Вывод иракских сил ставился в зависимость от ухода Израиля «из Палестины и арабских территорий, которые он оккупирует на Голанах и в южном Ливане». Помимо того, был выдвинут целый список требований, касающихся «исторических прав Ирака на суше и на море», а также аннулирования 80-миллиардного долга Ирака и восстановления страны за счет стран, участвовавших в коалиции.

Неудивительно, что требования Саддама были отвергнуты, а президент Буш назвал их «жестоким надувательством». Американцы продолжили жестокие бомбардировки Багдада и других больших городов, и одновременно ускоренным темпом шла подготовка к наземной операции. Обращаясь к кувейтцам, хозяин Белого дома пообещал, что «очень, очень скоро» их кошмар окончится. Между тем неутомимый Саддам не уставал придумывать очередные «мирные предложения», преследовавшие лишь единственную и ясную для всех цель: добиться дальнейших проволочек.

Посовещавшись с союзниками, американский президент потребовал, чтобы до 8 часов вечера 23 февраля начался «немедленный и безоговорочный уход из Кувейта». Несмотря на явную безвыходность своего положения, Саддам не подчинился ультиматуму. С его точки зрения, это бы означало подписание собственного смертного приговора.

24 февраля 1991 года начался последний этап «Бури в пустыне» — воздушно-наземная операция «Меч пустыни». Ко времени перехода в наступление оказались практически нейтрализованными иракские ВВС и средства разведки.

Войска коалиции почти не встретили сопротивления, и защитная «линия Саддама» в Кувейте рассыпалась как карточный домик. Иракцы в массовом порядке сдавались в плен. Всего за 108 часов был освобожден Кувейт и установлен контроль над некоторыми районами южного Ирака. 28 февраля 1991 года иракские власти были вынуждены заявить о своем согласии на полное и безоговорочное выполнение всех требований резолюций Совета Безопасности ООН. Но Саддам, как и следовало ожидать от «величайшего полководца всех времен и народов», через подвластные ему СМИ убеждал своих подданных в победе «революционного Ирака над империализмом и его причетниками». Он уверял ИХ в ТОМ, ЧТО они «выстояли перед 30 армиями» и одержали «славную победу». Поразительно, но не только в Ираке, а и в других арабских странах находились люди, готовые признать правоту слов Саддама, тем более что американцы и их союзники не пошли на Багдад и не стали «добивать зверя в его логове».

Почему же президент Буш отказался от плана ликвидации «багдадского мясника» в 1991 году, не покончил с баасистским правлением и в итоге блистательно выигранное сражение превратилось на долгие годы в довольно сомнительный мир? Большинство экспертов полагает, что «незаконченность войны» объяснялась следующими причинами: американцы опасались чрезмерных потерь (в то время у Ирака действительно имелось оружие массового уничтожения, и Саддам обещал его применить в том случае, если силы коалиции пойдут на Багдад); союзники США в Заливе призывали их не входить в иракскую столицу, что могло бы быть воспринято «арабской улицей» как «унижение всех арабов»; нарушение регионального баланса сил вызывало опасения как в странах Залива, так и на Западе; Ирак, оставшийся без «сильного человека», мог расколоться, и на его территории могли возникнуть очаги нестабильности и конфликтов. Но существовала и другая версия: в Вашингтоне полагали, что непредсказуемый Саддам еще нужен как оправдание для нахождения американских вооруженных сил в регионе Залива. Между тем «странное решение» Буша не идти на Багдад опять оживило давние разговоры о том, что иракский президент — «американский агент»…

Как бы там ни было, к удивлению многих, Саддам Хусейн вышел живым из «кувейтской авантюры», хотя в результате его политики Ирак оказался загнанным в угол.

После войны 1991 года в стране заметно упал уровень жизни. Эмбарго и суровые экономические санкции, наложенные ООН, привели к фактической изоляции саддамовского государства, от которой страдал прежде всего иракский народ. Для многих людей жизнь свелась к борьбе за выживание. Прекращение экспорта нефти лишило поступлений в государственную казну. Приходилось ежемесячно печатать около трех миллиардов динаров, поэтому цены постоянно росли. Для представления о чудовищной инфляции и тяготах ежедневной жизни иракцев будет достаточным привести один впечатляющий показатель: если в 1980-х годах один иракский динар равнялся трем долларам США, то к середине 1990-х годов за один американский доллар давали уже больше тысячи динаров! В 17-ти государствах под американским давлением были заблокированы иракские авуары.

Однако даже враги Саддама были вынуждены признать: благодаря его руководству восстановление страны шло усиленными темпами уже в самые первые послевоенные годы. Быстро было налажено электроснабжение всего населения. Вновь заработала телефонная связь. Возобновилась работа общественного транспорта. Были восстановлены дороги и мосты. Запад уповал на экономические санкции ООН против Ирака и надеялся, что они приведут к широкому недовольству правлением Саддама Хусейна, но случилось совсем противоположное: иракскому лидеру удалось свести к минимуму последствия международной изоляции его страны и, что, пожалуй, еще важнее, сплотить свой народ.

Иракцы обвиняли в санкциях и вызванных ими трудностях не Саддама, как рассчитывали заокеанские стратеги, а «мстительную и злобную Америку», стремящуюся поставить на колени «наш свободолюбивый народ», а также «сионистских оккупантов», мечтающих об империи «от Нила до Евфрата». Большинство журналистов, посещавших Ирак в середине 1990-х годов, высказывали мнение, что власть Саддама, вопреки планам Вашингтона и неимоверным тяготам, выпавшим на долю всех слоев иракского общества, не только не ослабла, но и заметно укрепилась. Это обычно объяснялось тем, что он сформировал правительство, составленное из родственников и земляков из Тикрита, а также действиями созданного им же самим мощного аппарата служб безопасности. Наверное, в таком объяснении есть известная доля истины, но верно и то, что очевидная жестокость санкций, ударивших не по Саддаму и его окружению, а по ни в чем неповинным людям, как ни парадоксально, тоже способствовала объединению иракцев вокруг своего вождя.

Надо сказать, что ряд стран, включая Россию и Францию, выступал если не за полную отмену санкций ООН, то хотя бы за их смягчение, сознавая явную несправедливость по отношению к миллионам иракцев, превратившихся в париев мирового сообщества. Но США были непреклонны: отказавшись от штурма Багдада в 1991 году, они, очевидно, решили медленно, мирными и формально законными средствами покончить с Саддамом и его правлением.

Чем объяснить нежелание американцев идти на какие-либо переговоры с иракским президентом и их нескрываемое стремление добиться его устранения? Российский эксперт В. Юрченко писал: «США считают, что Ирак, наряду с Ираном, представляет серьезную угрозу безопасности транспортировки не — фти из зоны Персидского залива на мировые рынки сырья. В Вашингтоне также полагают, что Ирак имеет многочисленную армию и представляет значительную опасность для государств зоны Залива. Более того, в условиях отсутствия контроля со стороны ООН Ирак смог бы в течение года возобновить производство баллистических ракет, химического и биологического оружия. Отсюда — курс США на ликвидацию багдадского режима и приведение к власти в Ираке прозападного правительства». Непреклонность Вашингтона была, конечно, связана и с его мнением относительно личности самого Саддама. В одном из отчетов ЦРУ утверждалось: «Нельзя верить ни одному слову этого человека. У него имеется лишь единственная цель — политическое выживание, и ради этого он готов на все, в том числе и на подписание любого соглашения, которое, в его понимании, всегда будет ни к чему не обязывающим клочком бумаги… Можно спорить о способах его устранения с наименьшими потерями для нас, но сама необходимость устранения этого непредсказуемого диктатора — очевидна и даже не является темой для обсуждения».

На протяжении ряда лет Саддам вел «игры» с комиссией инспекторов ООН по разоружению: инспекторы периодически ездили в Ирак и столь же периодически прогонялись оттуда под тем или иным предлогом. Как полагают некоторые наблюдатели, иракский лидер таким путем сбивал недовольство уставших масс собственным режимом, подбрасывая им «образ врага». Те, кому доводилось бывать в Ираке в 1990-е годы, хорошо знают о враждебном отношении простых людей к членам комиссии ООН, которых прямо называли «американскими шпионами».

К 2000 году для многих стало ясно, что иракцы начали привыкать к блокаде, научились справляться с трудностями, и хотя от недоедания и болезней, вызванных санкциями, ежедневно умирало свыше 100 детей, власть Саддама казалась незыблемой. К тому же с конца 1990-х годов действовала ооновская программа «Нефть в обмен на продовольствие», облегчившая положение иракцев и даже способствовавшая реальному повышению жизненного уровня тех из них, кто мог воспользоваться ее плодами. Все чаще в мире раздавались голоса о бессмысленности санкций и их бесчеловечности. Блокада вокруг Ирака была фактически прервана, и в Багдад зачастили делегации из России, Франции и ряда других стран. В иракской столице проходили международные ярмарки и международные конференции. Казалось, что Багдад постепенно вновь превращается в один из крупнейших культурных и деловых центров на Ближнем Востоке. Все больше экспертов высказывали мнение, что эмбарго на продажу нефти и санкции будут обязательно отменены в ближайшем будущем, и многие иностранные компании стремились побыстрее заключить выгодные контракты с саддамовским правительством, чувствовавшим себя более уверенно, чем несколько лет тому назад. Создавалось впечатление, что наиболее тяжелый период для Саддама и его страны Уже позади, но тут как гром среди ясного неба грянуло 11 сентября 2001 года, коренным образом изменившее ситуацию на Мировой политической сцене.

Саддам, как и многие другие лидеры националистического толка, отлично разбирался в политических хитросплетениях в собственной стране, но плохо разбирался в международных делах и часто предпочитал доверять тем, кого считал экспертами. Но дело в том, что, как это было, скажем, и с Гитлером, окружавшие его специалисты по интернациональной сцене из-за опасения вызвать раздражение и гнев «хозяина» подгоняли реалии под его представление и таким образом способствовали выработке у него откровенно искаженной картины действительности. Так, он не понял, что крушение СССР означало конец целой эпохи и требовало от него радикального пересмотра взгляда на политический мир; не понял он и того, что мир, в котором он привык жить, вполне успешно маневрировать и бороться за выживание, окончательно прекратил свое существование 11 сентября 2001 года. Во многих отношениях Саддам являлся реликтом «холодной войны», и было бы логично, чтобы он сошел со сцены в 1991 году, но этого не случилось, и, по воле Божьей или американского президента, его грозная тень продолжала нависать над Ираком и всем миром еще долгие 12 лет!

После 11 сентября Америка перестала стесняться в средствах и считаться с такими понятиями, как международное право и законность. США объявили войну всему миру, и государственный терроризм стал неотъемлемой частью их политики, направленной на доминирование «везде, всюду и во всем в своих национальных интересах». Вашингтон распространил список стран (60 государств, включая, разумеется, и Ирак), на территории которых действуют террористические организации, представляющие угрозу американским интересам. Тем самым США фактически заявили, что любая из них может стать мишенью для будущего удара… В мире создалась откровенно кошмарная, жуткая ситуация, при которой у каждого нормального человека не могло не возникнуть вопроса: кто осуществляет международный террор, а кто терроризируемый? Бен Ладен или США?

Нанеся удар по Афганистану, Америка дала ясно понять, что может обрушиться и на любую другую страну. Сегодня никто не может обвинять Вашингтон в том, что он скрывает или держит в секрете свои планы. Как сказал президент Буш в одном из обращений к американской нации, пришла пора наглядно «показать всему миру, на что способна Америка».

А Саддам, как ни в чем не бывало, продолжал старые «игры»: пускал — не пускал инспекторов ООН в Ирак; используя советский опыт, пытался расколоть страны Запада и играть на антиамериканизме, никогда не исчезавшем и всегда игравшем важную роль в политической жизни не только стран Азии и Африки, но и Западной Европы. Чуть ли не до начала американской агрессии в марте 2003 года, например, он наивно верил, что Франция и Россия могут «бросить вызов» США, ибо «их национальные интересы обязывают встать на сторону Ирака». Надо сказать, что подобные взгляды укрепились у него после встреч с некоторыми нечистоплотными зарубежными политическими деятелями, наведывавшимися в Багдад, которые, получая от Саддама чемоданчики с пачками долларов, убеждали его в том, что мощная антиамериканская волна в их странах неизбежно вынудит руководство «быть вместе с братским Ираком». Но справедливости ради нужно сказать, что и собственные идеологические установки Хусейна весьма способствовали созданию такого мнения.

Поэтому, вероятно, совсем нелишне вкратце изложить его воззрения на последнем этапе, тем более что иракский лидер всегда считал себя не только политическим лидером, но и «выразителем стремлений и чаяний миллионов людей», чей «благородный и громкий голос отражает волю человечества, зашедшего в серьезный исторический тупик».

Хотя после распада СССР США стали единственным и неоспоримым полюсом в мире, Саддам считал это «нездоровым и временным явлением», не могущим продолжаться слишком Долго. Во-первых, мир никогда еще не управлялся одной силой, не имеющей соперника; во-вторых, интересы других государств не совпадают с интересами США и неизбежно возникнет конкуренция; в-третьих, потенциала Соединенных Штатов недостаточно для абсолютной гегемонии над миром; в-четвертых, усилия по установлению американской гегемонии ослабляются ее экономическими проблемами и кризисами; в-пятых, борьба и соперничество за ресурсы породят конфликты, группировки и блоки; в-шестых, развивающиеся страны, обладающие национальной волей, стремятся к самостоятельности; в-седьмых, американская модель не обладает легитимностью или авторитетом для того, чтобы быть факелом для других культур и цивилизаций; в-восьмых, США должны вскоре осознать, что для монополярности нет разумных оснований после ликвидации «советской угрозы». Поразительно, что он проглядел, как после «победы над коммунизмом» американцы, чтобы оправдать свои претензии на мировое доминирование, создали себе нового противника — «исламскую угрозу». Близорукость Саддама можно объяснить как изоляцией Ирака, так и тем, что его идеологическое формирование завершилось в 1980-х годах. В то же время, на наш взгляд, заслуживает по крайней мере внимания его прогноз относительно развития дел на мировой арене. Он неоднократно подчеркивал, что распад СССР и агрессия против Ирака не приведут к «концу истории» и безоговорочному триумфу США, а вызовут появление «серьезных противников среди других народов». Саддам часто утверждал, что «с исторической точки зрения Америка обречена на поражение, ибо она отклонилась от человеческого поведения и осуществляет повсеместно подавление материальными ценностями ценностей нравственных. Победа будет на стороне национальной и даже общечеловеческой борьбы».

В этой «общечеловеческой борьбе» Саддам Хусейн, будучи националистом, особо выделял «миссию арабов»: «Арабы — избранная Аллахом нация, имеющая постоянную и ведущую роль по выражению Его воли, несению Его миссии всему человечеству на Земле… Мы должны помнить и не забывать нашу роль. Мы также обязаны напоминать другим народам, что земное руководство выбрано Аллахом и отдано в руки арабов».

«Крах материальной системы, навязываемой всему миром США» неизбежно приведет к зарождению новой цивилизационной модели. Подчеркивая неотделимость духовного и материального начал в человеке, он указывал, что «грядущее сокрушительное поражение американизма» заключается в «его опоре на материальное, использовании человека в качестве средства достижения материальных благ вместо использования этих благ для достижения счастья человека… Арабская нация может дать спасительную альтернативу, внеся свой вклад в человеческую цивилизацию и предложив лучшие модели».

Говоря о том, что «все человечество нуждается в настоящий момент в модели, которую явят миру арабы», Саддам отмечал, что при этом «речь идет о цивилизационном вкладе, а не о желании господствовать, присущем западной цивилизации, подавляющей другие нации и цивилизации и закрепляющей дифференциацию между народами, в частности в такой области, как богатство и бедность».

Неверно было бы думать, что, постоянно выделяя «миссию арабов», Саддам призывал к противостоянию цивилизаций. Скорее наоборот, он призывал к контактам и диалогу между цивилизациями: «Я считаю, что каждая из возникавших на Земле цивилизаций складывалась в контексте влияния иных цивилизаций, существовавших в этот или предшествовавший период. Также и все революционные учения не создавались в отрыве от общечеловеческого мирового опыта, каждое из них так или иначе ощущало влияние других течений мысли. Чтобы революционное учение стало общечеловеческим, его окна и двери должны оставаться открытыми для вхождения в них свежего воздуха, оказывающего свое благотворное воздействие». Но несомненно и то, что иракский лидер без устали отвергал «фальшь западной цивилизации» и открыто выступал против ее претензий считаться «наивысшим достижением человеческой цивилизации». Однако, несмотря на то что он периодически любил рядиться в исламские одежды, использовал исламскую риторику и любил всячески превозносить «нашу небесную религию», вряд ли кто-нибудь может всерьез называть его поборником ислама. Для него, воспитанного в националистическом духе и искренне убежденного в правильности принципов БААС, «новый человек» был целью, наивысшей ценностью И ОСНОВОЙ дальнейшего исторического прогресса. Во взгляде на дальнейшую судьбу человечества у Саддама было, пожалуй, значительно больше общего с Гитлером, Кодряну и другими националистами-романтиками XX века, чем с одной стороны — с «излечившимся алкоголиком», возглавляющим ныне США, и его командой «бесноватых неоконсерваторов», а с другой — с Бен Ладеном и прочими исламистами-экстремистами. Он — деятель совсем иной эпохи и иных ценностей, и для него, очевидно, было трудно и даже невозможно договориться как с теми, так и с другими.

После ситуации, возникшей в мире из-за событий 11 сентября 2001 года, мало кто сомневался, что американская агрессия против Ирака и устранение Саддама — вопрос решенный. Тем более что сам иракский лидер, как уже отмечалось, судя по всему, не разобрался в произошедших изменениях и не захотел или же оказался неспособным произвести необходимую перестройку своей международной политики.

После американского удара по Афганистану было ясно, что следующей мишенью самоназначенного мирового жандарма станет саддамовский Ирак. Устаревшие и откровенно надуманные предлоги для нападения были заготовлены заокеанскими «мозговыми трестами» давно — поддержка Ираком международного терроризма; разработка им оружия массового уничтожения; «бесчеловечный режим Саддама, представляющий угрозу для региона и всего мира». И надо сказать, что американцы не слишком заботились о предоставлении каких-либо реальных доказательств своим голословным обвинениям, ибо, оставшись единственной военной супердержавой, решили, что теперь у них развязаны руки и никто не будет мешать осуществлению их геополитических планов по перекройке всей планеты.

Еще в конце прошлого столетия Саддам перестал оказывать поддержку террористическим организациям и лишь посылал гуманитарную помощь палестинскому национально-освободительному движению, заключавшуюся в основном в отправлении денежных сумм (25 тысяч долларов) семьям шахидов, «павших в борьбе с сионистским врагом».

От разработки оружия массового уничтожения Ирак отказался в конце 1990-х годов. Могут спросить, почему же в таком случае Ирак с большой неохотой пускал к себе инспекторов ООН по разоружению и чинил разнообразные препятствия в их работе? Во-первых, среди них действительно было много американских шпионов, а во-вторых, Саддам демонстрировал своему народу, что он продолжает оставаться «сильным человеком», не поддающимся «империалистическому давлению». Но ведь, в конце концов, хоть и с промедлением, с оговорками, он практически выполнял все требования ООН! Другое дело, что после 11 сентября 2001 было бы куда разумнее и лучше для него самого и его страны, если бы иракский президент отказался от своей привычной тактики, названной одним арабским экспертом «хулиганской» и вызывавшей определенное раздражение мирового сообщества.

Что же касается «бесчеловечного режима», то его основные преступления пришлись на 1970–1980-е годы, когда между саддамовским Ираком и Соединенными Штатами наблюдалось «взаимодействие и взаимопонимание», доходившие порой до уверений в «дружеских чувствах». Но Вашингтон, для которого главным врагом в регионе был хомейнистский Иран, закрывал глаза на репрессии против нацменьшинств и оппозиции. В 1990-е же годы положение с правами человека в Ираке было немногим хуже, чем в соседних арабских государствах, в том числе и тех, где находятся американские военные базы.

Так в чем же подлинная причина войны в Ираке в марте-апреле 2003 года? В одной из недавних лекций, прочитанных в США, Михаил Горбачев честно признал: «Причина этой войны не в стремлении завладеть нефтью, не в боязни ОМУ и не в желании устранить Саддама… Несомненно, что имелись совсем иные мотивы. Какие? Нам всем нужно подумать об этом, ибо с ответом на этот вопрос может быть связана судьба всего человечества». По-горбачевски мутно, но все же… По мнению ряда арабских экспертов, «Саддама наказали для острастки некоторых других арабских и мусульманских лидеров, чтобы показать им, что может случиться с ними, если они откажутся послушно следовать указке Вашингтона». С этим, пожалуй, стоит согласиться, как и с тем, что сегодня лишь мусульманский мир, плохо поддающийся реформации и демократизации на заокеанский манер, является последним препятствием для реализации глобапистских схем США. Как правильно замечает российский публицист Константин Рында: «Беда (для глобалистов) и спасение (для арабских народов) заключены в нереформируемости мусульманских обществ. С древних времен в этих обществах правитель обладал безграничной властью над подданными, имел абсолютную власть и в глазах народа мог творить любой произвол и беззакония, поскольку любое, самое жестокое его действие автоматически становилось верхом справедливости и актом высшей законности. По своему произволу правитель мог (и может сейчас) казнить тысячи невинных подданных. И это всегда воспринималось как неотъемлемое его право…

И вот сегодня вожди глобализма поставили задачу разгромить своего последнего врага — мусульманский мир. Старые методы борьбы на него не действуют. Демократия в исламских странах не приживается. Выборы там вообще практикуются редко и ничего практически не решают. Будь то Саудовская Аравия, где правит одна королевская семья, или Ирак, в котором власть еще недавно держал диктатор. Ныне не только Ирак, но весь ислам конструкторы мироздания видят в прицелах крылатых ракет. Остальные цели (Югославия, Северная Корея) отрабатываются для тренировки и как отвлекающие маневры.

Уже сейчас мы можем с уверенностью сказать, что новым центральным конфликтом мира является вовсе не противостояние цивилизованных стран и мирового терроризма, а столкновение высшей политической элиты США (и Израиля, что следует из анализа союзнических отношений в последних военных конфликтах) и всех мусульманских народов, то есть обширного исламского суперэтноса, простирающегося от берегов Атлантики до сердцевины Тихого океана».

В наши дни ни одна страна мира не может противостоять военной мощи США, не говоря уже об Ираке, измученном долгими годами блокады и международных санкций. Как предупреждал российский эксперт В. Юрченко, «иракские вооруженные силы, несмотря на значительную численность и наличие большого количества боевой техники, не представляют собой мощной, обученной современным способам ведения боевых действий силы, способной оказать эффективное сопротивление ВС США».

Исход беспрецедентно наглой и ничем реально не оправданной агрессии, развязанной Америкой против Ирака в марте 2003 года, был, конечно, предрешен. Но высказывалось мнение, что сопротивление будет долгим и что американцы смогут взять Багдад лишь после жестоких кровопролитных сражений. Почему же случилось иначе и иракская столица практически пала без боя? На эту тему было сделано множество предположений, и здесь не место анализировать их, заметим лишь, что, вероятно, ближе всего к истине те, кто говорят «об осле, груженном золотом», шедшем впереди американской армии, и, как сказала в своем интервью одна из дочерей Саддама, получившая убежище в Иордании, «отца предали самые близкие люди, которым он безмерно доверял».

1 мая 2003 года президент Буш объявил об окончании войны в Ираке. Но, как всем известно, мир там не наступил и по сию пору хотя героически погибли сыновья иракского президента — Удэй и Кусай, предпочтя смерть плену, а сам Саддам, отравленный американцами газовым оружием, был захвачен ими в декабре. Однако, судя по сообщениям из Ирака, сопротивление там не стихает, скорее наоборот: с каждым днем пламя джихада разгорается с новой силой. Практически не проходит и дня, чтобы где-нибудь не был совершен теракт против оккупационных сил или прислуживающих им коллаборационистов. По поступающим отрывочным сведениям очень трудно. конечно, судить о действительных масштабах сопротивления, но на одном из исламских сайтов Интернета можно прочитать: «Нас много, и мы любим тебя, Саддам. И Ирак никогда не станет американским… Настоящий джихад еще впереди. Когда же он начнется, американцам нигде не будет покоя. Их станут убивать и преследовать повсюду, и они проклянут тот день и час, когда вошли в Ирак».

Нельзя исключать, по-видимому, и того, что могут оказаться правы новые сторонники Саддама, которые утверждают, что «отныне и навсегда, свергнутый, плененный, даже убитый — Саддам Хусейн будет всемирным символом сопротивления диктату США и Израиля, являющихся главным источником бед современного человечества». Агрессоры сами создали этот символ, и его возникновение означает неминуемый крах Америки и всех тех, кто следует по ее стопам, ослепленный блеском и мишурой ее материального могущества.