Так кто же развалил Союз?

ПРООБРАЗ БУДУЩЕГО СНГ

Итак, проект Союзного договора был вынесен на всенародное обсуждение 24 ноября 1990 года. За несколько дней до этого произошли события, которые показали, что судьба опубликованного проекта будет незавидной.

19 ноября, в Киеве Ельцин и Кравчук подписали Договор «о равноправном и взаимовыгодном сотрудничестве» между Россией и Украиной. Это был первый по-настоящему государственный договор между двумя республиками. «Высокие Договаривающиеся Стороны, — говорилось в документе, — признают друг друга суверенными государствами и заявляют об уважении территориальной целостности друг друга».

«Уважение территориальной целостности…» Это было особенно важно для Украины. Ряд ее территорий многие в России считали несправедливо отторгнутыми от земли российской. И вот Ельцин вроде бы легко отказывается от притязаний на эти территории. Позже он услышит в свой адрес немало проклятий за это. Они и до сих пор раздаются. Отдать исконные российские земли, за которые столько русской крови пролито! Отдать Донбасс, Крым, Севастополь! Предатель! Но не об этом у Ельцина тогда болела голова. Он искал надежных союзников в противостоянии Центру. Это было главное в тот момент. К тому же, я думаю, он был уверен: Россия и Украина не навсегда расстаются, никуда они друг от друга не денутся.

На совместной с Кравчуком пресс-конференции, состоявшейся в этот же день, Ельцин заявил, что о Союзном договоре не может быть и речи до тех пор, пока не будут признаны суверенитеты республик (это он будет неизменно повторять и в дальнейшем). Он сказал также, что Россия не собирается вмешиваться в крымские дела, так как это «является делом народов Крыма и Верховного Совета Украинской ССР». (В тот момент в Крыму ширилось движение за отделение полуострова от Украины). Ельцин категорически опроверг утверждение, что Россия претендует на главную роль среди других республик, что Центр смещается в Россию.

Еще одно выступление Ельцина состоялось на заседании Верховной Рады. Здесь он также обрушился с критикой на концепцию Союзного договора. Ельцин вновь обвинил Горбачева в том, что он игнорирует декларации о суверенитете, с которым выступают республики. По словам Ельцина, «призывы усмирить разбушевавшиеся республики, которые раздавались на последнем заседании Верховного Совета СССР, привели лишь к ухудшению положения в стране, и вина за это ляжет на руководство Союза». Он также заявил, что суверенитета нельзя добиться в одной отдельно взятой республике и призвал к консолидации в борьбе против Центра.

Выступая 20 ноября уже на сессии Российского парламента, Ельцин подтвердил свою генеральную линию на укрепление российского суверенитета и высказал идею о создании своего рода «славянской Антанты» — тройственного союза России, Украины и Белоруссии. (Вот уже когда зазвучала эта идея — более чем за год до Беловежья!) Кроме того, он потребовал предоставить российскому руководству для работы, по крайней мере, часть Кремля. Требование вроде бы мелкое, техническое, однако Ельцин, по-видимому, считал, что такая дислокация опять-таки будет символизировать суверенитет России.

Позднее, став уже президентом, Ельцин продолжал эту линию — даже в мелочах подчеркивать независимость России и свою самостоятельность как главы государства. Так, во время приезда в Москву американского президента Буша в июле 1991-го Ельцин отказался быть «в свите» Горбачева, заявив, что будет общаться с гостем лишь в качестве президента РСФСР в своем кремлевском кабинете (к этому времени такой кабинет уже был у него). Отказался участвовать и в завтраке, который Горбачев устраивал для Буша в Грановитой палате Кремля. В другое время это можно было бы счесть бессмысленным капризом и даже неуважением к американскому гостю, но в тот момент Ельцин цеплялся за каждую мелочь, чтобы подчеркнуть суверенитет России. А в данном случае он к тому же хотел продемонстрировать его зарубежному лидеру.

21 ноября Ельцин, уже в Москве, подписал договор с Назарбаевым, с Казахстаном, аналогичный «украинскому». Оба лидера на последовавшей пресс-конференции подчеркивали, что это договор — между двумя СУВЕРЕННЫМИ республиками (снова — «Высокие Договаривающиеся Стороны») и что оба они движимы намерением обновить государственное устройство СССР путем его преобразования в Союз суверенных государств через налаживание тесных связей «по горизонтали».

Как и в «украинском» договоре, в договоре с Казахстаном содержался пункт о признании территориальной целостности друг друга, то есть опять-таки о недопустимости каких-либо территориальных претензий друг к другу. Здесь он снова подставлял свою голову под град проклятий со стороны российских патриотов. Вспомним хотя бы солженицынское:

«Сегодняшняя огромная его (Казахстана. — О.М.) территория нарезана была коммунистами без разума, как попадя: если где кочевые стада раз в год проходят — то и Казахстан… Да до 1936 года Казахстан еще считался автономной республикой в РСФСР, потом возвели его в союзную. А составлен-то он — из южной Сибири, южного Приуралья, да пустынных центральных просторов, с тех пор преображенных и восстроенных — русскими, зэками да ссыльными народами. И сегодня во всем раздутом Казахстане казахов — заметно меньше половины. Их сплотка, их устойчивая отечественная часть — это большая южная дуга областей, охватывающая с крайнего востока на запад почти до Каспия, действительно населенная преимущественно казахами. И коли в этом охвате они захотят отделиться — то и с Богом».

В дальнейшем, когда кое-кто из российских деятелей попытается все же предъявить такие претензии Украине и Казахстану, те вполне резонно будут ссылаться на договоры ноября 1990 года.

Можно спорить, где что русское, где что украинское, где что казахское, но, бесспорно, в территориальном смысле Украина и Казахстан больше всех выиграли от распада Союза. Выиграли за счет России. Но как этого можно было избежать, никто не скажет. Способов можно представить только два: либо затяжные канцелярские споры по поводу границ, с подъемом исторических архивов, исторических карт, потеря времени, потеря темпа и — проигрыш Горбачеву; ну а второй способ — война; война из-за территорий — это то, чего более всего не хотел допустить Ельцин, ибо перед его глазами был кровавый опыт Югославии.

Следующими партнерами России в этих «горизонтальных» договорных связях, как заявил Ельцин, будут Белоруссия и республики Прибалтики — с ними Россия подпишет договоры «в ближайшее время». Иными словами, в его «договорных» действиях и планах четко выстраивалась линия на строительство некоей государственной союзной структуры в обход Центра.

Впрочем, еще до Украины, Казахстана и Белоруссии в договорные отношения с Россией, 22 сентября, вступила Молдавия.

С Белоруссией же договор был подписан не «в ближайшее время», а лишь спустя месяц, 18 декабря.

В сущности, из слов и действий Ельцина в этот период можно было заключить, что он рассматривает два варианта преобразования Союза: либо создать «славянскую Антанту» плюс, скорее всего, Казахстан (тогда «Антанта», естественно, уже переставала быть славянской) и предложить другим республикам присоединяться к этой первоначальной структуре, либо просто, без всякой «Антанты», последовательно заключать двусторонние договоры со всеми республиками. Ясно, что по мере того, как число этих двусторонних договоров станет увеличиваться, будет все больше шансов создать Союз Суверенных Государств именно «снизу» — как его видят в республиках, а не «сверху» по плану Центра.

Какой именно из этих двух вариантов «выгорит», должно было стать ясно по мере развития политической ситуации. Думаю, в ту пору Ельцин и сам точно не знал, чему отдать предпочтение.

Идея, согласно которой создание нового Союза надо начинать с образования небольшого ядра с последующим пополнением, будет в дальнейшем периодически выныривать на поверхность, вызывая раздражение Горбачева. Пока наконец не материализуется окончательно в декабре 1991-го в Беловежье.

Ощущение такое, что в тот момент Горбачев вообще не очень хорошо себе представлял, в какой, собственно говоря, исторической точке находится возглавляемое им государство. Из его высказываний а той поры явствовало, что он по-прежнему — за социализм, только гуманный, демократический. И — в мировом масштабе.

Это вызывало в памяти прежнюю утопическую идею большевиков о мировой революции («Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем…»), хотя Горбачев, разумеется, не это имел в виду.

Помощник Горбачева Георгий Шахназаров записал свой разговор с Горбачевым, состоявшийся 5 декабря и продолженный 7 декабря. Оценивая тяжелую — в том числе и для него самого — обстановку в стране, Горбачев, тем не менее, выразил уверенность, что «главное дело нами сделано и назад пути уже нет». По словам Горбачева, теперь «вся проблема в том, насколько болезненно пойдет дальше».

Шахназаров в основном поддакивает шефу, впрочем, вставляя при этом некоторые предостережения и осторожно — подсказки.

«Шахназаров. Согласен с вами. «Историческая идея» ваша воплощена, процесс преобразования приобрел необратимый характер, но надо бы довести его до возможно большей зрелости. Иначе действительно могут быть различные потрясения. Примеров в истории много, когда ход реформ осложнялся донельзя, если реформатор по тем или иным причинам отстранялся от дела.

Горбачев. Это верно. Да я и не думаю складывать руки. Будем бороться до конца. Только я ни за что не встану на путь применения силовых методов, к которым многие меня сейчас подталкивают. Это был бы конец всему.

Шахназаров. Измена той самой идее, ради которой вы все начали?

Горбачев. Именно. К этому, к диктатуре, авторитаризму, меня никто не принудит. Лучше подам в отставку».

Хотя разговор происходит тет-а-тет, Горбачев, по-видимому, догадывается, что рано или поздно его слова попадут в печать, и его кредо — к силовым методам, к диктатуре, к авторитаризму его никто не принудит — останется в анналах истории.

Но Шахназаров снова услужливо подсказывает:

− А решительные меры под эгидой и с благословения Съезда, Верховного Совета? От них похоже не уйти.

Горбачев согласен:

− Это другое дело. Все должно быть в рамках законности и демократии. Ты ведь знаешь, Георгий, это для меня не просто слова, а твердое убеждение, жизненная идея, как вы, политологи, выражаетесь.

Вот так, есть «силовые методы», а есть «решительные действия». Горбачев против первых, но допускает вторые.

Между тем, как стало известно позже, примерно в это время, в декабре 1990-го, зам начальника Первого главного управления КГБ Жижин и помощник первого зама председателя КГБ Егоров по указанию председателя КГБ Крючкова начали разработку плана по введению в стране чрезвычайного положения.

Наверное, какие-то элементы этих разработок будут использованы и в событиях, которые вскоре, в январе, развернутся в Прибалтике, и позже, в августе, в Москве. Знал ли Горбачев об этих мероприятиях внутри крючковского ведомства? Сие неизвестно. И от январских, и от августовских действий вроде бы подчиненных ему силовиков Горбачев отстранится.

7 декабря Шахназаров сообщил Горбачеву, что американский журнал «Тайм» назвал его «Человеком десятилетия». Реакция Горбачева была исполнена пафоса:

− Бери другой масштаб! Дело не во мне, но масштаб у этого дела (перестройки. — О.М.) вселенский. Ведь речь о том, что мы и страну перевернули, и Европа уже никогда не будет такой, какой была, и мир не вернется к старому. А новизна двоякая. Это — гуманный демократический социализм и общечеловеческая цивилизация. Так что наша новая революция оказалась и на сей раз не только национальной, российской, но и всемирной. По крайней мере положили начало мировой перестройке.

Вот так. Раньше это называлось «мировая революция», теперь — «мировая перестройка». Хорошо хоть не кровавая, не «на горе всем буржуям».

Временами, как видим, у Горбачева прорывались поистине глобальные честолюбивые мечты. Хотя, если брать конкретно тот момент, это был момент для них совсем не подходящий. Страна была в тупике, перестройка, даже и в пределах Союза, явно пробуксовывала, — что уж тут замахиваться на мировой масштаб!

Единственное утешение для ее автора и инициатора — разве что вот это звание «Человек десятилетия», полученное от авторитетного журнала. Звание, полученное, конечно, вполне заслуженно: не было в мире в минувшие десять лет более значительной личности, чем Горбачев.

15 декабря Декларацию о государственном суверенитете принял Верховный Совет Киргизии.

«Министр торговли СССР К. Терех — председателю Совета министров СССР Н. Рыжкову (декабрь 1990 года):