Так кто же развалил Союз?

ЕЛЬЦИН И БАЛТИЙСКАЯ ТРАГЕДИЯ

10 января 1991 года Ельцин принял президента Всемирного еврейского конгресса Эдгара Бронфмана. Заявление, которое он сделал во время этой беседы, несомненно, адресовалось не одному лишь гостю, — оно явно предназначалось для передачи как можно более широкому кругу влиятельных людей на Западе. Это, как полагал, по-видимому, Ельцин, было особенно важно ввиду резко обострившейся обстановки в Прибалтике: недостаточно внятная позиция Запада может тут сыграть пагубную роль, развязать руки союзному Центру. Ельцин посетовал, что процесс суверенизации, развернувшийся в СССР, на Западе, к сожалению, недооценивают. К чему идет дело? Роль Центра будет все больше сокращаться, а роль республик возрастать. Но Союз более не может оставаться в том виде, в каком находится сейчас. Это должен быть по-настоящему добровольный Союз.

По словам Ельцина, союзный Центр изо всех сил препятствует этому процессу¸ «идет в лобовую атаку», не дает республиками самостоятельности. В этой атаке Горбачев, похоже, может пойти далеко, и Запад, сознательно или нет, потакает ему здесь.

− Недавнее заявление Шеварднадзе — сказал Ельцин, — имеет под собой основания. Он не сказал, откуда идет диктатура, но опасность такая существует. Президенту предоставлены такие полномочия, что это становится опасным. Западные лидеры сделали ставку на одного руководителя, связали свою судьбу с ним, в результате они находятся в плену собственных представлений, получают ту информацию, какую хотят получать… Отказаться поддерживать Горбачева для них теперь означает потерять собственный рейтинг. Но можно потерять больше, чем рейтинг, если упустить возможное развитие событий в нашей стране. Наша задача — не допустить, чтобы хоть полкапли крови было пролито в результате конфронтации между народами.

По словам Ельцина, он часто встречается с американцами и во время этих встреч убеждается: по-настоящему, что происходит в СССР, Америка не знает.

− Никто не умаляет заслуг Горбачева в вопросах демилитаризации, потепления отношений с Западом. Но сейчас мы слышим из его уст, что наше общество сдвинулось вправо (то есть, в тогдашней системе координат, — возобладали антиперестроечные, антиреформаторские настроения. — О.М.) поэтому он вынужден действовать решительно.

На самом деле, как считает Ельцин, общество сдвигается не вправо, а влево, то есть в сторону демократических настроений, и лишь какая-то его часть (по-видимому, все-таки небольшая) требует «сильной руки».

Как видим, Ельцин здесь сводит все заслуги Горбачева лишь к «демилитаризации» и «потеплению отношений с Западом»… Это, конечно, чисто эмоциональная оценка, продиктованная моментом. В дальнейшем, в более спокойной обстановке Ельцин будет оценивать роль Горбачева более полно и адекватно.

И наконец, главное, чего Ельцин хочет от Запада и, в частности, от Америки:

− Американским государственным деятелям нужен контакт с российским руководством, с руководством других республик. В конце концов прозрение произойдет.

Подобные пассажи в ельцинских речах вызывали большое раздражение Горбачева.

В противостоянии Москвы и прибалтийских республик Ельцин, мы знаем, с самого начала занял твердую позицию — позицию поддержки республик, стремившихся к независимости, и оставался на этой позиции до конца.

Как уже говорилось, 12 января на Совете Федерации он выступил против готовившегося одобрения этим органом силовых действий в Прибалтике, против готовящегося ввода войск, против ультиматума, который Горбачев фактически предъявил Литве. Ельцин заявил, что информация, на которую Горбачев опирается, — односторонняя, призвал к переговорам, к диалогу, чем, естественно, навлек на себя гнев Горбачева, который припомнил ему и встречу с Бронфманом, и многое другое, упрекнул Ельцина за «конфронтационный тон», за то, что он будто бы стремится «поднять всю Прибалтику против Союза».

Однако это не поколебало решимости Ельцина. В течение всех тревожных прибалтийских дней он действовал быстро и уверенно, следуя своей изначально выбранной позиции.

В этот же день — разумеется, по инициативе Ельцина — Президиум российского Верховного Совета выступил с заявлением, в котором предупреждал, что происходящее в Прибалтике и, в частности, в Литве, чревато «крайне опасными последствиями» для всех республик, для формирующегося Союза Суверенных Государств. Применение военной силы в этом регионе может распространиться по всей стране, «развязать крупномасштабный гражданский конфликт». Российские депутаты потребовали вывести из Прибалтики «дополнительный контингент» войск, введенный туда в последние дни, и начать переговоры с законными представителями власти Литвы, Латвии и Эстонии, игнорируя всякого рода самозваные «комитеты национального спасения», возникшие там в последние дни.

Уже 13 января, сразу после ночных вильнюсских событий, Ельцин рванулся в Прибалтику, — правда не в Вильнюс, а в более спокойный пока Таллин. Встретился там с руководителями прибалтийских республик. По итогам этой встречи в газете «Советская Эстония» от 15 января было опубликовано Обращение руководителей четырех республик к Генеральному секретарю ООН с предложением незамедлительно созвать международную конференцию по урегулированию проблемы балтийских государств.

Появились в газете и два обращения Ельцина — к русскоязычному населению Прибалтики, призывающее «к благоразумию», и к военным, проходящим службу в прибалтийских республиках, — а среди них, естественно, было много выходцев из России, — с призывом не участвовать в антинародных акциях.

Было принято также Заявление руководителей четырех республик — Литвы, Латвии, России и Эстонии — в котором, в частности, говорилось, что стороны признают государственный суверенитет друг друга и «выражают готовность оказать конкретную поддержку и помощь друг другу в случае угрозы их суверенитету».

Заявление было подписано 13 января, то есть как раз в тот момент, когда возникла явная угроза суверенитету Литвы и, вроде бы не было сомнений, — Латвии и Эстонии. Россия — в лице Ельцина — вновь, уже более твердо, чем во время весеннее-летней экономической блокады Прибалтики 1990 года, встала на ее сторону.

Все эти энергичные действия Ельцина, без сомнения, сыграли значительную роль в предотвращении худшего варианта событий, которые могли бы развернуться в Прибалтике.

14 января Ельцин провел в Таллине пресс-конференцию. Главная тема, естественно, — события в Вильнюсе. На вопрос, кто отдал военным приказ стрелять, Ельцин ответил, что Горбачев отрицает свою причастность к этому, министр обороны Язов также утверждает, что его ведомство не отдавало такого приказа. Ельцин сообщил, что на его вопрос Язову, могли ли местные военачальники сами принять решение открыть огонь, Язов сказал: «Могли».

Журналисты наседали: кто же все-таки приказал стрелять, если не Горбачев и не Язов? Ельцин пожал плечами:

− Я не говорил о том, что президент страны или министр обороны не отдавали приказ или указания. Я говорил, что они мне так ответили.

Если армия действовала самостоятельно, не означает ли это, что в стране начинается военный переворот?

Ельцин отверг такую возможность. По его мнению, армия сама по себе расколота внутренними противоречиями, и если кто-то в ней попытается совершить военный переворот, это приведет к взрыву в ней самой.

Ельцин также считает, что большинство военнослужащих не пойдет против мирного населения. Если же это случится, народ, как полагает Ельцин, даст мятежникам «достойный отпор».

Не думаю, что сам Ельцин в тот момент был твердо уверен, что переворот невозможен, но важно было успокоить население.

На самом деле, если армия действительно вышла из-под контроля, как утверждали (или намекали) высокие московские чины, никто не мог бы твердо сказать, не распространятся ли эти бесконтрольные действия за пределы Прибалтики и в конце концов — по всей стране.

А то, что безоружный народ в таком случае «даст отпор» вооруженным мятежникам — это так, дежурные слова.

В этот же день, 14 января, вернувшись в Москву, Ельцин дал пресс-конференцию и здесь. Вопросы журналистов примерно те же, что и в Таллине.

Ельцина спросили, как он расценивает только что прозвучавшее заявление Пуго, что Центр не давал никаких указаний о применении силы в Прибалтике.

− Трудно пока проверить, — ответил Ельцин. — В ту ночь (то есть в ночь с 12-го на 13 января. — О.М.) и начало дня, разговаривая с президентом страны и с министром обороны Язовым, я ставил этот вопрос им в упор, и оба они ответили, что команд от них не поступало…

Ельцин добавил, что все это похоже на «сценарий Тбилиси»: тогда ведь тоже не могли найти отдавшего приказ применять силу против мирных демонстрантов.

Удивило Ельцина и заявление Язова, что тот не знает российских законов, касающихся использования военнослужащих, призванных в России: еще в октябре прошлого года российский парламент принял решение, что «те ребята, которые призваны на территории Российской Федерации, не могут служить вне ее территории и тем более участвовать в военных действиях против мирного населения, в разрешении каких-либо конфликтов».

Не думаю, что Язов не знал об этом решении российского парламента, но для него это была «филькина грамота».

Вопрос:

− Почему до сих пор президент СССР Михаил Сергеевич Горбачев не высказал своего отношения к той резне, которая произошла в Вильнюсе?

Вообще-то этот вопрос надо бы задать самому Горбачеву. Мнение Ельцина:

− Ему трудно высказаться по этому вопросу. После моего довольно резкого выступления (на Совете Федерации 12 января. — О.М.) и после выступления других руководителей республик все же казалось, что ищется наиболее деликатный выход из этого положения…

В этот день, позднее, Горбачев все же высказал, довольно невнятно, свою позицию по Вильнюсу на заседании Верховного Совета СССР.

Один из журналистов сказал, что утром у него была встреча «с двумя работниками КГБ из центрального аппарата». От них он узнал, что здесь в столице, как и в прибалтийских республиках, создан Комитет национального спасения — спасения России и что 16 января в Москве планируется повторить все то, что произошло в Вильнюсе. Что он, Ельцин, готов предпринять для защиты суверенитета России?

Ответ Ельцина:

− Первое — быть готовым к этому и быть бдительным каждый час. Второе — немедленно принимать меры по выполнению постановления внеочередного Съезда народных депутатов РСФСР о том, чтобы органы Государственной безопасности на территории России подчинялись Верховному Совету Российской Федерации, а также создать специальный Комитет госбезопасности России. Надо это делать немедленно. И третье — мы все больше приходим к мысли о том… что защищать свой суверенитет нам, видимо, без российской армии все-таки не удастся.

Эта мысль — о разделе Вооруженных Сил, о создании республиканских армий, — вызывала сильнейшую аллергию у Горбачева. Между тем, его собственные действия или бездействие — как в том январе 1991-го в Прибалтике, — все больше подталкивали республики к этой мысли.

По словам одного из иностранных журналистов (итальянского), в последнее время у него создается ощущение, что «союзные лидеры», прибегая к силе, «практически отказываются от идеи перестройки, потому что нельзя поддерживать перестройку «на штыках».

− Мне кажется, — ответил Ельцин, — что руководство страны под влиянием определенных сил пришло к выводу, что демократическим путем трудно решить наши проблемы, что надо поворачивать действительно к жесткой руке. У меня сложилось такое впечатление.

Такое впечатление было, конечно, не только у Ельцина. Журналист Дмитрий Остальский писал в «Независимой газете», что осенью прошлого, 1990-го, года, после «парада республиканских суверенитетов», Горбачев решил вступить на «правый» путь, «демонстративно сделав ставку» на военных, генеральных директоров военных предприятий и коммунистов-ортодоксов. Но этот путь оказался тупиковым: «Опора на армию, ВПК и компартию, безусловно, надежная опора в борьбе с республиканскими властями. Возможны даже военные победы. Но армия, даже очень могущественная, не приспособлена для того, чтобы долго кормить трехсотмиллионную страну. Военные заводы выпуском еды и одежды тоже не занимаются. Новые кровопролития окончательно остановят экономическую помощь Запада…» Если президент и далее будет держаться «силового пути сохранения Союза», то республики, защищаясь, «создадут новый Центр с новым лидером и новыми атрибутами власти…»

Вернемся, однако, к московской пресс-конференции Ельцина 14 января. Вопрос:

− Не кажется ли вам, что события в Прибалтике положили конец идее Союзного договора?

Ельцин словно бы ждал этого вопроса. Он легко подверстывает эти события к своей позиции, которую уже давно отстаивает: договор должен создаваться не Центром, а республиками.

− Мне кажется, что этими действиями нанесен серьезный удар по реальности заключения Союзного договора, — говорит он. — Поскольку договор с петлей на шее вряд ли кто будет подписывать. У нас сейчас таких желающих уже не найдется среди руководителей всех республик. А тут опять желание именно сверху нам уже на блюдечке представить готовый договор, одобренный пленумом ЦК, одобренный Съездом народных депутатов. Вот вам договор — подписывайте. Но подождите. Кто подписывает договор, кто с кем договаривается? Наверное, кто с кем договаривается, тот и должен работать над этим договором, обсуждать его и затем уже подписывать. А ведь процесс идет не снизу вверх, как мы предлагали, а сверху вниз. Мы предлагали и осуществляем практически принцип — сначала республики между собой заключают договоры. И мы заключили договор с Украиной, Белоруссией, Казахстаном, Молдовой, Грузией, Эстонией, Латвией. И через такую сеть договоров можно было бы привлечь к этому процессу все пятнадцать республик. А вот такими действиями сверху, да еще силовыми приемами, уже сегодня практически пять республик как бы отторгнуты от будущего Союза. Да и мы, наверное, в России, будем обсуждать на Верховном Совете, и очень сильно задумаемся, нужен ли нам такой Союз, когда в каждый момент тебе будут диктовать волю сверху. Еще раз скажу: нанесен удар по реальности заключения Союзного договора. Сделан шаг к разрушению даже тех первых шагов, которые были в этом направлении сделаны.

На пресс-конференции Ельцин вновь подтвердил, что он и еще три лидера собираются заключить отдельный союз:

− Мы, три председателя и один президент, — лидеры России, Украины, Белоруссии и Казахстана (а эти республики производят 85 процентов национального продукта СССР) — решили в ближайшее время заключить четырехсторонний договор. Не знаю, когда дождемся Союзного договора, но надо жить. Мы решили собраться скоро в Минске. Это будет хорошим стабилизирующим актом. Начнем с этого, а дальше может присоединяться и Центр.

Так что когда говорят, что заключение Беловежских соглашение было какой-то неожиданной импровизацией, — это не так. Идея «сепаратного» четырехстороннего договора, который мог бы положить основу для преобразования СССР в какое-то новое объединение, целый год — с декабря 1990-го по декабрь 1991-го — носилась в воздухе.

Я думаю, раз от разу повторяющиеся угрозы Ельцина заключить такой договор (а здесь, мы видим, даже и конкретное место, где он может быть заключен, указано, — Минск) не могли соответствующим образом не воздействовать на Горбачева, не заставлять его думать, что он может противопоставить этому.

Ельцина спрашивают: неужели «центральное руководство» не предвидело, какова будет международная реакция на военные действия в Прибалтике, какой протест в мире они вызовут?

Ельцин ответил, что он разговаривал с президентом на эту тему в преддверии событий, уговаривал не допускать применения военной силы в Прибалтике.

− Я ему сказал, что мы же тогда просто опозоримся перед всем миром, потому что это конец демократии. Вы ездили и просили помощи в этот тяжелый для народа страны период, в том числе кредитов, продовольствия. Понятно, что сейчас эти страны просто откажутся предоставлять нам эту помощь, и нельзя было не спрогнозировать этого. А если такие элементарные вещи не прогнозируются, тогда вообще становится тяжело на душе. Что же у нас за руководство!

На пресс-конференции Ельцин вернулся к теме американского неведения, касающегося того, что происходит в СССР. Он сказал, что уже утром 13 января посол США Мэтлок попросил его о встрече:

− Мы обсуждали эти вопросы (то есть — события в Прибалтике. — О.М.) Я сказал, что складывается впечатление, что руководство Соединенных Штатов не представляет себе в полной мере, что происходит в нашей стране. У них есть только один образ (то есть «образ» Горбачева. — О.М.), и вокруг этого образа вся эйфория. А те процессы, которые происходят в суверенизации республик. перемещении центра тяжести, в том числе политических событий, именно в республики, это не замечается. Это будет стратегической ошибкой руководства Соединенных Штатов Америки.

Один из участников пресс-конференции поинтересовался, почему Ельцин возвратился в Москву не напрямую, а через Ленинград: ходили слухи, что в случае «прямого» рейса его могли ждать неприятности. Поначалу Ельцин ушел от прямого ответа: он, дескать, решил заехать в северную столицу, чтобы поговорить с ленинградцами о том, «какие у них складываются отношения с республиками Прибалтики, в том числе с Эстонией»: будучи в Таллине, он обсуждал «вопросы взаимных поставок продовольствия и выполнения договоров». После этого, однако, загадочно добавил, что «были и другие причины» для такого кружного возвратного маршрута.

Через некоторое время другие журналисты попросили Ельцина все же раскрыть, что это за «другие причины», поскольку ходят разговоры о том, что «была какая-то попытка покушения на вас».

Ельцину пришлось отвечать откровенно.

− Со мной, вы знаете, случайностей много, — сказал он, — за год четыре, поэтому, когда была получена информация, что на обратном пути готовится акция, то решили сменить путь передвижения.

Стало быть, все-таки не на пустом месте возникли слухи.

Думаю, в те критические годы у немалого числа политических противников Ельцина возникала соблазнительная мысль о его физическом устранении. Как говорил товарищ Сталин, нет человека — нет проблемы. А уж если бы не стало Ельцина, не только многие проблемы для его врагов сами собой отпали бы, но и вообще вся российская история, наверное, двинулась бы совсем по другому направлению. Как это часто бывает в России, очень многое было на одного человека завязано.

19 января в «Российской газете» было опубликовано открытое письмо Ельцина народам Прибалтики. Председатель российского парламента констатировал, что «обстановка накалена до предела», прогремели выстрелы, погибли люди, «на дорогах и улицах городов — боевая техника и вооруженные люди в военной форме», «люди разных национальностей в Латвии, Литве и Эстонии ощущают: надвигается большая беда».

Вину за драматическое обострение обстановки Ельцин возложил на союзное руководство:

«Центр отказывается от переговоров с законно избранными органами власти. В любой момент может произойти непоправимое. Нет гарантии, что не будет отдан преступный приказ, который в сложившейся обстановке может послужить детонатором эскалации насилия, вызвать цепную реакцию вооруженного противоборства. Если это произойдет, в крови мирных, ни в чем не повинных граждан утонут надежды на возрождение всех наших республик, будет растоптана свобода и демократия. Горе придет в каждый дом, в каждую семью».

Но дело не ограничится Прибалтикой — реакционный переворот расползется по всей России:

«Сегодня реальна опасность превращения Прибалтики в регион, откуда реакция маршем пойдет по стране, по всем ее республика».

Тут стоит вспомнить недавнюю высказанную Ельциным уверенность, что переворот России не грозит. Правда, тогда он говорил о военном перевороте, здесь же — о государственном, инициаторами которого, похоже, готовы выступить люди, стоящие вне армейских рядов.

Но, все равно, многое зависит и от военных. Ельцин призвал тех, «кто носит оружие», «не направлять смертоносные стволы против мирного населения, не стрелять в безоружных людей», — выстрелы, прозвучавшие в Вильнюсе, пусть будут последними».

Что касается политиков, подталкивающих армию «под локоток»… «Я обращаюсь к тем, — писал Ельцин, — кто возлагает надежды на силу оружия и военной техники. Откажитесь от чудовищной иллюзии, что с помощью этих средств можно установить порядок и спокойствие».

Ельцин резко выступил против всевозможных «комитетов национального спасения», там и сям создаваемых в Прибалтике:

«В спешном порядке, в глубокой конспирации формируют самозванные структуры, претендующие на всю полноту власти. Вещают от имени народа, но трусливо скрываются от него. Уже на третий день существования Комитета спасения Литвы его засекреченные руководители совершили тягчайшее преступление, обагрили свои руки кровью, бросили на кровавую бойню военнослужащих, снова подставили солдат, заставили убивать. Взвалили на них груз ответственности, повернули на них гнев народа».

Отдельный призыв — Горбачеву:

«Президенту нужно вернуться к логике мирного политического диалога с республиками, с законно избранными органами власти, оставить опасную иллюзию, что из гражданского кризиса можно выйти с помощью военной силы, опираясь на самозванцев, которые рвутся к власти, но боятся своего народа, хотя объявляют себя его спасителями… Нужно помнить о президентской присяге, которую он давал…»

По словам Ельцина, ситуация такова, что вполне возможно наступление диктатуры в стране. А потому всем партиям, общественным движениям необходимо остановить политическую борьбу «хотя бы на это пиковое время». Ни в коем случае нельзя допускать межнациональных конфликтов, «видеть в военных, которые сегодня находятся в Прибалтике, только слепую и темную силу».

«Я призываю вас, — продолжал Ельцин, — разглядеть в них человеческие лицо. Им сейчас крайне тяжело, многие из них испытывают колоссальные психологические перегрузки, вынуждены делать сложнейший нравственный выбор. И если они встретят только ненависть, только проклятия, совершить нравственную ошибку, сломаться может даже человек сильной воли…»

«В эти дни решается судьба нашей страны, — говорилось в заключение ельцинского открытого письма. — Будем мы продолжать движение вперед по пути обновления, или начавшийся откат отбросит нас далеко назад во времена произвола, насилия над народами и достоинством каждого человека… Будем же едины в нашем стремлении к свободе! Диктатура не пройдет!»

Как уже говорилось, 20 января на массовой — в несколько сот тысяч — манифестации в центре Москвы прозвучало зачитанное Бурбулисом тревожное предупреждение Ельцина о том, что «события в Прибалтике грозят выйти за пределы Латвии, Литвы, Эстонии» и распространиться на всю страну: опасность диктатуры — той, о которой, по-видимому, предупреждал Шеварднадзе, — стала вполне реальной.

В самом деле, никто не знает, как бы пошли дальше эти события, если бы не протестующие голоса в самой Прибалтике и за ее пределами. Думаю, намерения у тех, кто затеял кровавую бойню в Вильнюсе, в Риге, были вполне серьезными. Они не намеревались ограничиваться использованием военной силы в каких-то отдельных географических точках. Как показало дальнейшее, их планы простирались на всю страну.

Без сомнения, твердая и ясная позиция, занятая Ельциным в те январские дни, стала одним из главных препятствий на пути затеянной в Прибалтике репетиции грядущего августовского путча.

«К просьбам об экстренной помощи, адресованным потенциальному противнику (имеются в виду просьбы Горбачева, обращенные к канцлеру ФРГ Колю. — О.М.), присоединяется руководство Вооруженных Сил СССР. Заместитель министра обороны В. Архипов — председателю Центральной комиссии по распределению гуманитарной помощи (вот ведь какая уже тогда была комиссия! — О.М.) Л. Воронину (16 января 1991 года):

Из письма Министерства обороны тому же адресату, направленного три дня спустя:

Вот ведь до чего уже докатились: армия-победительница, армия страны, еще недавно кичившейся, что она самая передовая, самая великая, униженно просит помочь сухими пайками и консервами армию, проигравшую в войне (ну, скажем аккуратнее — наследницу той проигравшей армии).