Такси заказывали?

Глава 4 «Мертвая кондитерская»

— Понимаешь, чтобы Машка перестала думать о своем артисте, надо, чтобы она в нем разочаровалась.

Эти слова принадлежали Свете Конобеевой. Они с Дроновым прогуливались по заснеженным московским улицам и пытались придумать способ вернуть Машу Горностаеву, да и вообще направить ее на путь истинный.

— Да разве это возможно? — отвечала Света как бы сама себе. — Это же — Могилевский!

— Я вижу, что и тебе он тоже нравится, — усмехнулся Саша. — Я понимаю, конечно, известный артист и все такое, красивая внешность, яркие роли, толпы поклонниц… Но ведь все это мишура, звездная пыль, нереальность, фантазии… Неужели Маша этого не понимает?

— А я вот вижу, что и ты по-прежнему любишь Машу. Вы все помешаны на ней… — ревниво заметила Света. — Но все равно мне ее жалко. Ей не нужны ваши с Сережкой Любови, у нее своя, большая любовь. Вот только ума не приложу, что с этим сомнительным богатством делать. Разве что представить ей документальные материалы, что Могилевский жутко влюблен в другую? Могло кто из особ женского пола останется равнодушным к такого рода фактам.

— Но как мы добудем ей эти, как ты выражаешься, документальные материалы? Снимешь его свидание с другой женщиной?

— А почему бы и нет? Я даже, кажется, знаю, кто бы мог быть этой: женщиной…

— И кто же? Уж не ты ли? — задохнулся в возмущении Дронов, нисколько все сомневаясь в том, что Света задумала что-то из ряда вон выходящее.

— Нет, к примеру, моя мама…

— Не понял. А при чем здесь твоя мама? Она что, знакома с Могилевским?

— Нет, но он тоже ей очень нравится.

— Все равно ничего не понял. Предположим, твоей маме нравится Могилевский, и что дальше?

— А ничего… — загадочно произнесла Света. — Просто моя мама — человек волевой и очень упрямый. Уж что вобьет себе в голову… Я поговорю с ней.

Дронов даже остановился.

— Ущипни меня, — попросил он жестко.

— Это еще зачем?

— Или я схожу с ума, или ты собираешься устроить свидание твоей мамы и Могилевского.

— Нет, ты не сошел с ума. А для мамы это будет прекрасным новогодним подарком, — продолжала она его интриговать.

— Вы все, похоже, рехнулись… — Дронов впервые испытал на себе чувство, называемое ревностью. Он не верил, что Света имеет в виду свою маму. Ему казалось, что свидание с артистом грозит (или светит) именно его Свете.

— Понимаешь, — Света взяла Дронова под руку и повела по улице, как маленького, — мой папа, как ты знаешь, человек состоятельный, к тому же он любит мою маму. Вот я и подумала, а почему бы ему не подарить ей на Новый год ужин в ресторане с ее любимым артистом?

— Ты хочешь сказать, что все это можно устроить за деньги? — дошло наконец до Дронова.

— Ну да! Он же артист, в сущности, обыкновенный человек, которому тоже под праздник хочется заработать. Я понимаю, что вопрос денег несколько щекотливый, поскольку всем нам хочется верить, что артисты — небожители и что подобные мелочи их не касаются. Но посмотри вокруг — все витрины украшены елками и гирляндами, полки магазинов ломятся от подарков… И все это стоит денег! Ты думаешь, артистам много платят?

— Так, постой. Предположим, что твой отец вышел на Могилевского, объяснил, что заплатит тому за ужин со своей женой в ресторане, а при чем здесь Маша?

— Мы сфотографируем их — мою маму и Могилевского, когда они будут сидеть за столиком и пить шампанское, а потом покажем эти снимки Маше. Я уверена, что после этого ее чувства к нему остынут. Она не допустит, чтобы объект ее любви…

— Кто-кто?

— …объект ее любви, в жизни оказался таким доступным и обыкновенным. Ведь что ей нравится больше всего в этом артисте? Тот праздник, который он рождает своим появлением, и та красота, которая вблизи окажется толстым слоем грима… Ну вот я и пришла…

Они остановились перед домом, в котором жила Света.

— Мои окна темные, а у родителей горит свет. Они, наверное, ужинают.

— Да, им и в голову не может прийти, до чего их дочурка додумалась, прогуливаясь на морозе… Надо же — подарить Могилевского маме на Новый год… — продолжал недоумевать Дронов. — А кого твой папочка подарит тебе на Новый год? Кого засунет в мешок и положит под елку?

— Мой подарок придет сам… — Света улыбнулась. — Ведь ты же придешь к нам?.. Или тебя родители не отпустят?

Дронов настолько растерялся этому внезапному приглашению, что не нашелся что ответить.

— Кстати, — вспомнила Света, о чем собиралась сказать весь вечер, — а ты не помнишь, что было написано на торте с вишенками?

— Нет… А разве там была надпись?

— Представь себе, была. Но я тебе утром скажу… Думаю, что это и есть пароль. Все, пока… — и Света, помахав ему рукой, скрылась в подъезде.

Отец возвратился поздно. Мама вязала перед телевизором, а Сергей, лежа на диване в своей комнате, дочитывал «Анну Каренину». И хотя это произведение не входило в школьную программу, зато оказалось как нельзя кстати для его личной, душевной, можно сказать, программы. Он пытался понять, отчего женщины изменяют. Вопрос оказался настолько сложным, что он хотел даже посоветоваться об этом с мамой, но потом передумал. Нет, лучше он поговорит об этом с отцом. Новость, что Маша влюблена, ошеломила его. Он уже не представлял себе жизни без нее, а потому переживал.

Услышав характерные звуки в прихожей, — это отец открывал дверь своими ключами — Сергей бросился его встречать.

Переживая по поводу Маши, Сергей чуть не забыл спросить отца, где совершено убийство человека, собиравшегося сообщить им о готовящемся теракте, и куда не явился уже другой человек с информацией по этому же делу.

— Я вижу, тебе не терпится мне что-то рассказать, — сказал отец, устало улыбаясь.

Видно было, что день у него выдался трудный.

— Да у меня так, мелочи жизни… — пытался отшутиться Сергей. — Хотел с тобой поговорить на одну тему, но ты, как мне кажется, устал и тебе ни до чего…

— Да нет, у меня все нормально… для не нормальных, — добавил он свою любимую грустную присказку. — Москва — большой город. Постоянно кто-то звонит, сообщает о взрывах, словом, мешает работать… Сколько проверок было, сколько людей задействовано… Только отвлекают наших людей от настоящих преступников. Давай лучше поговорим о твоих делах.

Пока мама накрывала на стол, Сергей рассказал отцу про Машу. Больше всего он боялся, что отец посмеется над его сомнениями и переживаниями. Но он ошибся.

— Дело в том, сынок, что Маша, как это ни покажется тебе странным, права…

— Как это?

— Ей нравится человек уже сформировавшийся, цельный, который знает, чего он хочет от жизни и даже многого уже добившийся. Давай мыслить объективно: а чего добился ты? Это я не к тому, что Маше, как и любой другой девчонке, непременно подавай звезду, но ей хочется, чтобы ее избранник был не похож на остальных, чтобы он был лучше, интереснее, ослепительнее, что ли…

— А ты маму тоже ослеплял?

— Конечно! Можешь сам у нее спросить…

Мама, которая в это время раскладывала по тарелкам пельмени, густо поливая их сметаной, засмеялась:

— Да уж, ослеплял, ничего не скажешь! Ему и тогда повсюду мерещились преступники… Однажды, еще в школе, меня на каникулы решили отправить к тетке в деревню, попить парного молочка, поесть теткиных знаменитых блинов, короче, отъесться на деревенских харчах. Меня погрузили вместе с вещами в машину и повезли… Так вот, твой отец встретил нас при выезде из города, остановил машину и потребовал, чтобы меня вернули домой. Представляешь, он подумал, что меня похитили! Но как он организовал задержание?! Это надо было видеть. Их было трое друзей, а Олег — заводила. Угнали отцовский «Москвич», одолжили у соседей по даче снегоход и даже ружье охотничье где-то добыли — вот так собирались меня отбивать от похитителей…

— И на тебя это произвело впечатление?

— Еще какое! До сих пор ослепленная хожу… Видишь, даже очки приходится время от времени надевать. Ну ладно, не буду мешать вашему мужскому разговору…

Она ушла, а Сергей в некотором недоумении уставился на отца:

— Ты что, действительно думал, что ее похитили?

— Конечно. Тогда в городе банда орудовала. Они детей из интерната воровали и продавали. Твоя мама была, конечно, уже довольно взрослая для такого рода похищений, но зато красивая, вот я подумал…

— Но что же делать мне?

— А ты и так интересный парень… Думаешь, я забыл, куда вы ездили летом, пока нас с матерью не было дома? Ведь ты, по сути, проехал почти две тысячи километров на моей машине, без прав, рискуя быть задержанным… Кроме того, вы нашли клад Фаберже, а это, скажу я тебе, дорогого стоит. Вот и подумай, а надо ли тебе вообще так убиваться из-за Маши? Стоит ли она этого? Любит она себе артиста, и пусть любит. Попробуй забыть ее.

— Забыть? Но как же я могу ее забыть, если она учится в моей школе и я каждый день ее вижу? К тому же… она такая красивая…

— Тогда подожди, пока она переболеет этой своей любовью. Девчонки всю жизнь в кого-нибудь влюбляются. Спроси у своей мамы, кого она любила…

— И кого же?

— Алена Делона, кого же еще!

На пороге кухни появилась мама.

— Между прочим, Ален Делон до сих пор мне нравится, — сказала она. — Хотя я пришла совершенно по другому поводу: тебя к телефону, Сережа…

Звонил Дронов, он сообщил Сергею пароль. Спустя буквально несколько минут раздался еще один телефонный звонок:

— Сергей, это Маша… Ты можешь мне, конечно, не поверить, но Никитка разгадал пароль… Дискета у тебя?

Он не верил своим ушам.

— Сережа, что-нибудь случилось? — поинтересовалась мама, заглядывая к нему в комнату и видя, какое растерянное у сына лицо.

— Случилось… — И тут же, желая успокоить маму: — Это наши компьютерные дела, игры…

Он достал дискету, вставил ее в компьютер и ввел пароль — английскими буквами слово «салют». И на экране тотчас возникла зеленая карта Москвы. Кто-то невидимый предлагал сыграть с ним в игру. Изменился масштаб, произошло увеличение, и вот уже перед ним возникла улица и запульсировала красным дрожащим светом. Он ничего не понимал. Что это за улица? Длинное здание, схематичное, белое, было перечеркнуто черным крестом.

— Откуда это у тебя? — спросил внезапно возникший у него за спиной отец. — Сергей, я спрашиваю, откуда это у тебя?

— Из торта, — пробормотал Сергей. — Я ничего не понимаю…

— Да это же Неглинная, видишь, вот неподалеку Большой театр, ЦУМ…

— Ну и что?

— Да то, сынок, что именно на Неглинной готовится теракт.

— А что это за здание?

— Банк, — ответил отец коротко. — Так откуда у тебя эта дискета?

— Я же сказал, из торта… — И Сергей рассказал ему все, что знал.

На следующий день после школы друзья собрались в штабе. Сергей при всех продемонстрировал содержимое дискеты, объяснив, что эту информацию следует хранить в секрете. И добавил:

— Вот смотрите, в самом конце есть надпись: «Продолжение следует». Это означает, что существует еще одна или вообще не сколько дискет, в которых находится, судя по всему, более подробный план взрыва банка… Это так принято, — говорил он со знанием дела, — разделить информацию на части, чтобы в случае провала одного из членов террористической группировки остальные хранили до конца операции свои дискеты.

Маша, внимательно слушавшая Горностаева, решительно с ним не согласилась:

— Да что такое ты говоришь, Сережа? Зачем делить информацию на части и хранить, если существует план, конкретный план с подробным описанием расположения взрывного устройства. То, что ты нам сейчас показал, напоминает заставку к игре.

— Так показано здание в целом. Я понимаю, что раз твой отец в курсе готовящегося теракта, то он наверняка уже связался с управляющим банком, и его охрана проверила здание от и до. А раз так, то с какой стати теперь волноваться?

— А что, если Сергей прав и существуют еще дискеты, на которых не подробный план взрыва, а другие объекты теракта? — предположил Пузырек.

Это, кроме него, никому пока еще не пришло в голову.

— А что, очень даже может быть, — сказала Света. — Если есть продолжение, то в любом случае существует угроза.

— Тогда выслушайте и мое мнение, — подал голос Дронов. — Информация, какой бы характер она ни несла, могла быть поделена с более простой целью — ради наживы…

Как это?

— Человек, в данном случае, возможно, наш «кондитер», решил продать оказавшуюся у него информацию по частям. Это он сам разбил ее на несколько дискет и сначала повез первые два торта на место встречи либо с представителем банка — того здания, о котором шла речь именно в этой дискете, либо — а это уже, Сергей, по части твоего отца — он ехал на встречу с представителем ФСБ. Если рассматривать первый случай, то здесь «кондитера» могли интересовать только деньги. Представитель банка мог договориться с ним о покупке информации по частям, тогда «кондитеру» ничего не стоило каждый раз повышать цену за дискеты…

А если же он ехал на встречу с фээсбэшниками, то деньги здесь совсем ни при чем. В этом случае он просто хотел предупредить органы о взрыве, но располагал, к примеру, всего одной дискетой… Это, кстати, больше похоже на правду. «Кондитер» — обыкновенный человек, который всего боится. В газете же прошла информация об убийстве на улице Бахрушина, я сам лично читал в «Вечерке», и там, кстати, предполагалось, что убит человек, имеющий отношение к готовящемуся теракту…

— Ты серьезно? — удивился Сергей. — Ну надо же — такую информацию пустить в «Вечерке»?

— Журналисты тоже кушать хотят, — заметила Маша и посмотрела на часы: в театр она уже не успевала. И хотя до спектакля время еще было, ей хотелось подготовиться: одеться, накраситься… Впервые за всю ее любовную горячку она испытала чувство, очень похожее на лень. Как хорошо ей было сейчас среди своих друзей размышлять на такую серьезную тему, как предотвращение теракта. Теракт — звучало устрашающе! И главное, она, Маша, вместе с ребятами может помочь сохранить банк! — Знаете что? Мне кажется, что мы только тратим впустую время. Предлагаю немедленно отправиться в Никольский переулок, разыскать эту кондитерскую…

— А ты думаешь, чем сейчас занимается мой отец? Он уже давно направил своих людей в кондитерскую, если не схватил и самого «кондитера»…

— Так позвони, узнай!

Сергей набрал номер служебного телефона отца.

— Пригласите, пожалуйста, Олега Васильевича Горностаева. — И несколько секунд спустя: — Па, это я. Мы собирались в Никольский… — Видимо, отец не дал ему договорить — лицо Сергея приняло удивленное выражение. Он внимательно выслушал, после чего положил трубку на место. — Вы не поверите, но кондитерская закрыта и вообще выглядит так, по словам отца, словно она недействующая. Амбарный замок, дверь в паутине…

— В какой еще паутине? — воскликнула Маша. — На дворе зима, а вы про паутину… Такого быть не может…

— Странно, но он действительно сказал про паутину…

— Я знаю, зачем он так сказал, — предположил Дронов, — чтобы не втягивать нас в это дело и чтобы мы не ездили в Никольский переулок. Твой отец — умный человек и понимает, что дело очень опасное, связанное с террористическими группировками.

— Я тоже сразу об этом подумала, — сказала Света. — А что еще такого можно придумать, чтобы у нас отпала всякая охота наведаться в эту кондитерскую?

— В таком случае немедленно собираемся и едем… Но предупреждаю сразу — дело действительно опасное, и за кондитерской могут следить не только люди из ФСБ, но и те, кто непосредственно принимал участие в составлении плана теракта или даже исполнители…

— Меня можешь даже не спрашивать — я еду, — заявила Маша и направилась в прихожую одеваться.

— И мы тоже поедем, — взглянув на Сашу, сказала Света.

— А вы думаете, что я здесь останусь? — хохотнул Пузырек. — Как бы не так! Да чего там говорить, поехали!

Никольский переулок, узкий, сжатый с обеих сторон старинными, лимонного цвета, особнячками с темными окнами, утопал в тишине и снегу. Ребята остановились в самом начале переулка, вглядываясь в голубизну сумеречного потемневшего воздуха, пытаясь разглядеть сквозь прозрачное полотно падающего снега какую-нибудь вывеску.

— Я вижу, вон там, подальше, видите? — сказал Горностаев и махнул рукой. — Идемте! Вон она, кондитерская…

Действительно, вскоре слева на первом этаже одного из особняков они увидели едва приметную вывеску в желто-красных тонах: «Кофейня-кондитерская».

— Да, если бы не снег, который сравнял все следы, то можно было подумать, что переулок вообще безлюдный, а кондитерская… умерла, — сказала Маша и потянула носом воздух. — Но умерла-то она умерла, а почему же выпечкой пахнет?

Все остальные тоже принюхались.

— Пахнет хорошо, — согласился с ней Горностаев, когда они уже подошли к заснеженному крыльцу. — Но взгляни-ка сама, видишь? — Сергей показал на старую коричневую деревянную дверь. — На ней не то что паутина, даже пыль… И замок заржавевший, а окна-то, окна какие! Мутные, тусклые, в витрине какой-то хлам… Нет, таксист что-то явно спутал, не мог его пассажир покупать торты в такой дыре.

— А я предлагаю пробраться внутрь, — сказал Никита. — Уж все это слишком подозрительно. Спрашивается, зачем понадобилось таксисту выдумывать про этот никому не известный переулок, если он мог вместо него назвать другую, более известную своими кондитерскими улицу? У меня есть свои соображения по этому поводу…

— Ты хочешь залезть внутрь через дымоходную трубу? — усмехнулся Сергей.

— Ну не через трубу, конечно, я там не пролезу, но подняться по водосточной трубе на крышу, чтобы по ней пробраться поближе к пожарной лестнице, которая есть наверняка во дворе этого особняка, думаю, имеет смысл. Я бы, может, и не полез, если бы не запах… Здесь же пахнет горячим бисквитом и ванилью, разве вы не чувствуете?

И Никита, не дожидаясь, пока ему ответят, вынул из карманов и надел толстые перчатки, подошел к порыжевшей от ржавчины водосточной трубе и, помогая себе ногами, полез по ней, постоянно оглядываясь. Дом, где находилась когда-то кондитерская, был одноэтажным, но довольно высоким, старой, чуть ли не дореволюционной постройки. Оказавшись на самом верху, Никита под «охи» и «ахи» сестры, наблюдавшей за ним снизу, крепко держась за сомнительное ажурное металлическое ограждение, медленно продвигался куда-то вправо. А потом, вдруг вскрикнув, пропал.

— Со мной ничего не случилось! — услышали ребята откуда-то из глубины крыши его глухой и показавшийся далеким голос. — Здесь пожарная лестница, ведущая прямо во двор, как я и предполагал!

Сергей и Саша, не сговариваясь, бросились к трубе и по очереди забрались, следуя примеру Пузырька, на крышу и тоже вскоре исчезли из виду.

— Я на крышу не полезу, — твердо сказала Маша. — При всем моем любопытстве…

— Я бы полезла, но мне страшно, — призналась Света.

Так они и стояли, устремив взгляды наверх и ожидая увидеть там ребят.

Вдруг они увидели бегущего к ним по переулку человека. Невысокого роста, он на бегу делал им какие-то знаки.

— Да это же твой брат, Маша, ты что, не узнаешь? Это же Пузырек!

Никита запыхался и даже не мог говорить, но радостно сиял.

— Послушай, ты откуда? — Маша не верила своим глазам.

— Там… там есть дверь в соседний дом, я зашел, пробрался по какому-то темному и вонючему коридору и уткнулся прямо в дверь, открыл ее и увидел снег, улицу! Я оказался в этом же переулке! Идемте, я покажу вам двор кондитерской…

— А где Дронов? — спросила обеспокоенная Света.

— Да там они, там, я крикнул им, что побежал за вами…

Никита повел их за собой. Они вошли в дверь соседнего дома, плотно примыкавшего к тому, где располагалась кондитерская, пройдя по темному коридору, и оказались на квадратном, заваленном снегом дворе. Стены дома, выходившие на этот двор, потемнели не то от копоти, не то от времени. Увидев маленькую полуоткрытую дверь, Никитка нырнул в нее и позвал:

— Айда за мной!

Девочки, удивляясь, почему мальчишкам удалось каким-то образом обнаружить этот черный ход, тоже вошли за Пузырьком, плотно прикрыв за собой дверь.

Первое, что поразило, — это тепло и даже духота, которая нахлынула на них, едва только они оказались внутри дома. Второе — это уже более крепкий и сладкий запах горячей выпечки. Толкнув перед собой еще одну дверь, они увидели длинный, уже освещенный электрическим светом коридор и в самом его конце Дронова с Горностаевым. Сергей жестом показывал им, чтобы они вели себя тихо. Приблизившись к мальчикам, Маша со Светой и Пузырьком замерли. Они почти не дышали от страха.

— Там, за дверью, большое помещение и темно, свет никто не включал, так что, может, никого и нет… Но на всякий случай ведите себя тихо… Даже если вдруг и увидите кого, не орите. Мы же не преступники какие; скажем, что заблудились.

Помещение, в котором они оказались, представляло собой огромный, заставленный длинными столами цех. Вспыхнул свет — это Горностаев на свой страх и риск включил рубильник — и все увидели на столах большие белые вафельные полотенца, прикрытые сверху еще и полиэтиленовой пленкой.

— Это трупы, — сказал Никитка, за что тотчас получил от сестры затрещину.

— Испугал, — коротко пояснила она и едва сдержалась, чтобы не повторить движение.

— Но-но! Только без рук! — Пузырек потирал лоб.

— Спокойно… Без паники, — произнес Горностаев и осторожно приподнял край полотенца с пленкой.

— Ба… Бисквиты! И сколько же их! — Никитка смотрел на ровные ряды прямоугольных желто-белых и еще теплых бисквитов с благоговейным трепетом. — Ничего себе!

Они накрыли их, чтобы бисквиты не засохли. У них явно было мало времени…

Маша, уже понимая, что здесь могло произойти этим утром, с хозяйским видом осматривала кондитерский цех и примыкавшую к нему небольшую пекарню с печами и сложными машинами для вымешивания теста и приготовления нежного, воздушного бисквита и крема. Вскоре она обнаружила холодильник, забитый до отказа шоколадом, орехами, изюмом и прочими кондитерскими сладостями. В морозильнике же, в самом углу цеха, хранились свежезамороженные фрукты: вишня, клубника, смородина… На полках в шкафах, стоявших по периметру цеха, было полно всякой всячины: пряности, ароматизаторы, сиропы, банки с цукатами и сгущенным молоком. В кладовке, обнаруженной позади цеха, стояли мешки с мукой, сахаром и сухим молоком. А еще глубже, в помещении, почти примыкавшем к небольшому залу, служившему чем-то вроде магазина-кофейни, на холоде хранились высокие, почти до потолка, стопы рифленок с яйцами, коробки с дрожжами, ящики с жестяными банками джема, варенья и консервированных персиков.

— Я же говорил, — отламывая от бисквита большущий кусок, сказал Пузырек, — что у меня есть свои соображения… Так вот, эта кондитерская — действующая. Люди, работающие в ней, ушли отсюда или ночью, или рано утром, часов в пять. Хозяин их, возможно, тот самый «кондитер-пассажир», сделал все, что только было в его силах, чтобы обычными бутафорскими методами чисто внешне привести эту кондитерскую в старое, заброшенное помещение. Паутина… Ха-ха-ха! Да такой паутины на «Мосфильме» или даже в театре — завались! А пыль на двери можно сделать с помощью обыкновенной пудры, спросите у Машки…

— А при чем здесь я? — вспыхнула Маша. — Хотя ты, конечно же, прав. Кто-то сильно спугнул кондитера, он даже витрину своего магазина завалил всяким хламом и тоже присыпал пудрой…

— Да это, наверное, сахарная пудра! — сказала Света. — Ну и дела…

В самом же магазине было все чисто, современно и красиво. Стояли столики со стульями, за стойкой на полке поблескивали бутылки с коньяком и шампанским, стояла машина для варки кофе, громоздились металлические массивные подносы с чашками и блюдцами и плетеные подносы с оставшимися непроданными пирожными. Это был настоящий рай для таких сладкоежек, какими были все…

— Мы не воры, а потому если и съедим по штуке… — начал Сергей, сглотнув.

— Нет, по пять, — взмолился Пузырек.

— Хорошо, по четыре, — смилостивился Горностаев и сам, едва сдерживаясь, чтобы не наброситься на корзиночки с кремом и почти черные шоколадные пирожные, начал рыться в карманах. — Так вот, даже если мы и перекусим здесь, то за все заплатим, я сам лично оставлю вот здесь, возле кассы, деньги…

— Эх, жалко колы нет или фанты…

— Никита, ты совсем закружился здесь и потерял ориентиры, — засмеялась Маша. — А что это вон в том шкафу-холодильнике?

Пузырек повернул голову и увидел фирменный застекленный шкаф-холодильник, набитый радующими глаз его любимыми напитками — темной сладкой и пряной кока-колой и веселой оранжевой пузырящейся фантой.

— Ой, не могу, умираю… от счастья…