Такси заказывали?

Глава 8 Тяжела и неказиста жизнь известного артиста

На двадцать девятое декабря у Маши было назначено слишком много дел. Bo-первых, это, конечно, спектакль и елка в школе. Во-вторых, она собиралась поздравить с наступающим Новым годом своего любимого — Могилевского. И в-третьих, Горностаев обещал им всем именно в этот вечер преподнести сюрприз. Как это все уложить в один день да еще и не рухнуть без сил, Маша себе не представляла.

Она проснулась очень рано и долго сидела перед зеркалом, приводя в порядок не только свое заспанное лицо, но и мысли с чувствами. А их было немало, и они, перемешиваясь в новогоднюю, пахнувшую хвоей, подарками, елкой и мандаринами кашу, лишали ее покоя.

«Главное — это составить план по минутам», — рассуждала она, подкрашивая ресницы и припудривая и без того матовые, со здоровым утренним румянцем, щеки.

Маша оделась и вышла из комнаты. В прихожей мама, стоя в розовом халате нараспашку и разглядывая себя примерно так же, как недавно делала в своей комнате ее дочь, одновременно придерживая щекой и плечом телефон, разговаривала с кем-то:

— …чувствую себя великолепно, даже и не подумаешь, что шесть месяцев… Что? Да уж, устала по гостям ходить. Но знаю: еще немного, и вся моя жизнь резко изменится, начнутся бессонные ночи, пеленки… Не представляю, как воспримет все это моя малышка, она же такая впечатлительная. Вот с Никиткой, я уверена, никаких проблем, он не будет ревновать меня к своему маленькому братишке… Нет, думаю, что пока еще они ни о чем не догадываются. Ой, спасибо, Кларочка, и вас тоже с наступающим… Даст Бог, будущий год принесет нам радость… Целую… — Она отключила телефон и вдруг резко повернулась на шорох. — Машенька? Ты уже, детка, встала? — У нее был вид, словно ее застигли врасплох. — Что с тобой? Почему ты плачешь? Ты… Ты слышала разговор?

Маша с воем бросилась к матери. Обняла ее, теплую, мягкую, и зарылась в складки халата. Она плакала, и слезы ее были жгучими, стыдными — она не могла себе простить, что за своими любовными переживаниями к неизвестному и такому далекому артисту она не заметила таких огромных перемен в самом близком человеке — в своей маме.

А ведь она ждет ребенка!

Маша подняла свое мокрое от слез лицо к маме и улыбнулась:

— Я рада, понимаешь? Рада! И я не буду тебя ревновать к нему. — Она показала взглядом на мамин живот. — Пойду расскажу Никитке! — И, все еще не веря своему счастью, побежала к брату.

На сцене Маша думала только о том, что произошло в их семье, что, кроме Никитки, в их доме появится маленькое существо, которое они все будут любить и оберегать. Быть может, поэтому ее игра была вдохновеннее, чем прежде, когда она думала о Могилевском.

Зал был набит до отказа. Пришла вся школа, учителя, родители, все! Но Маша не волновалась, как это бывало с ней на репетициях. Она играла только для одного человека — мама сидела в первом ряду, самая красивая из всех мам, и вместе со всеми хлопала своей дочери, сказочной Золушке.

Все было особенным на этом спектакле, и декорации словно заиграли новыми красками, и огонь в камине Золушкиного дома полыхал, как настоящий, и даже менуэт на балу звучал так, как это было, по мнению Маши, в семнадцатом веке… Спектакль получился пышным, настоящим, поэтому и аплодировали долго, не отпуская артистов. Маше и многим другим участникам спектакля подарили цветы. Это был настоящий триумф.

И вдруг в самом конце произошло событие, настолько потрясшее Машу, что она еще долго вспоминала о нем как о новогоднем чуде.

После того как артисты с цветами скрылись за кулисами, кто-то позвал ее. Как была, в бальном платье, с локонами, посыпанными блестками, Маша выпорхнула на сцену, и глаза ее расширились. Она смотрела на человека, который решительным шагом направлялся к ней, и даже зажмурилась, ослепленная… К ней стремительно приближался сам Юрий Могилевский.

— Вы — Машенька? Очень приятно познакомиться. — От одного звука его голоса у Маши закружилась голова. — Вы не могли бы уделить мне несколько минут?

Она смотрела на него, слышала аромат его одеколона, и ей казалось невероятным, что это он, что она видит его высокий красивый лоб, добрые глаза, шелковистые и блестящие вьющиеся волосы, к которым так мечтала прикоснуться, слышит его божественный бархатистый голос…

— Да-да, конечно… пройдемте вон туда, за рояль, там и поговорим… — сказал кто-то весьма деловой и практичный внутри ее, словно сейчас в ней жила еще одна Маша.

— Дело в том, что я — артист. Может быть, вы когда-нибудь слышали мою фамилию. Я — Могилевский. Пусть вас не удивляет, но я собираюсь попробовать себя в режиссуре. Мне принесли отличный сценарий, и я собираюсь снять по нему фильм о подростках. Все актеры почти подобраны, осталось только найти девочку на главную роль. Женя, моя дочь, рассказывала мне о вас, о том, какая вы талантливая и как хорошо играете Золушку, но сегодня я сам имел счастье в этом убедиться. Я поздравляю вас, Машенька, это успех!

Машу зашатало. Она уже ничего не понимала. Ей казалось, что сцена куда-то поплыла, а вместе с ней и декорации, и даже рояль…

— Я бы хотел, чтобы мы после праздников встретились с вами, если не возражаете, сделаем несколько кинопроб. Вы согласны? Я вижу, что вы устали и вам сейчас не до меня, но все же продиктуйте мне ваш номер телефона… — Он достал записную книжку.

Маша продиктовала.

И тут Могилевский совершил самый невероятный поступок — он, нежно приобняв Машу, поцеловал ее. «С наступающим вас, Машенька…» — услышала она как в тумане. И он тут же исчез. Как видение. «Ну вот, теперь у меня еще развиваются галлюцинации», — подумала Маша и, вырвавшись из темного закутка за роялем, бросилась в гущу нарядно одетой толпы. Ей надо было найти маму, Никитку…

В шесть часов ровно Маша, никому ничего не сказав, надела теплый свитер, джинсы, меховую куртку с капюшоном и поехала в театр. Ей было важно понять, привиделся ей Могилевский или нет. Она уже начала опасаться за свое здоровье.

Она знала, что теперь ее трудно будет кому-либо остановить. Неведомая сила толкала ее вперед, через служебный вход. «Я к папе», — сказала она вопросительно взглянувшей на нее поверх очков старушке за стеклянной конторкой. И дальше, по лестнице, к гримерным. Ее всю трясло, когда она остановилась перед дверью с табличкой «Ю. Могилевский».

«Если он удивится моему приходу и не узнает меня, значит, у меня «крыша поехала». Если же назовет по имени, значит, это моя судьба…»

Она постучала. «Войдите!» Она открыла дверь и увидела… Деда Мороза. Он заканчивал гримироваться и, обернувшись на звук, замер с губкой, блестящей от красной помады, в руках. Маша мгновенно как бы сфотографировала его столик, заставленный коробками с гримом, красную бархатную шапку, белые кудри и бороду с усами, роскошный, расшитый серебряными нитками халат или шубу…

— Извините, — сказала она и, пятясь, вернулась в коридор. А оттуда уже быстро, ничего не видя и не чувствуя, бросилась к выходу.

Уже на улице Маша, слегка освежённая морозом и легким ветром, подошла к афише и прочитала объявление об отмене сегодняшнего вечернего спектакля.

«Но почему?» — несколько раз задавала она себе этот вопрос, прежде чем поняла, что ее кто-то зовет по имени.

Она оглянулась и увидела знакомую желтую «Волгу». Водитель помахал ей рукой:

— Такси заказывали?

Маше показалось, что она сходит с ума. Откуда вдруг взялся этот таксист? Она никого не вызывала!

Но подойти-то было нужно. И она подошла.

— Домой отвезти? Я как раз освободился… — сказал водитель, улыбаясь одними усами. — Я тут случайно, смотрю — вы… Вот я и подумал…

Маше захотелось плакать. Она все еще находилась под впечатлением того, что она увидела в гримерной.

— Да, отвезите меня, пожалуйста, домой…

Дома ее встретили Света Конобеева с Дроновым и Горностаев.

— Послушай, где тебя черти носят? — Сергей с упреками набросился на нее. — Мы только тебя и ждем.

— А что случилось-то? И куда это вы так вырядились?

Мальчики были в костюмах и при галстуках, на Свете переливалось всеми цветами радуги красивое длинное платье, кроме того, она благоухала духами.

— Я же говорил тебе о сюрпризе… — сказал Сергей. — Собирайся. Скоро начало!

— Но куда? И где мама с папой?

— Они уже уехали, займут нам столик рядом со своим… Ты разве еще ни о чем не догадываешься?

— Нет… — Маша в самом деле ничего не понимала. — Куда мы едем?

— Увидишь… Собирайся, у тебя есть десять минут.

Маша кинулась в свою комнату, открыла шкаф и поняла, что идти-то ей совсем не в чем. Пока она растерянно смотрела внутрь шкафа, где на плечиках висели платья, хорошо известные как Свете, так и Горностаеву, незаметно на цыпочках подошел Никита:

— Тут платье одно завалялось, я нашел его под стулом… — Он положил на письменный стол большую белую коробку и выскользнул из комнаты.

Маша открыла коробку и увидела открытку: «Дорогая доченька…» Родители дарили ей это красивое красное платье на Новый год. Это было то самое платье, которое они примеряли с мамой в ГУМе.

Она до последнего не знала, куда ее везут. За рулем шикарного авто, где едва они поместились, сидел сам Конобеев. Но и он тоже молчал, только изредка поглядывал на часы. «Успеваем…»

Они остановились на Неглинной возле красивого здания, подсвеченного яркими фонарями. И Маша поняла: да ведь это банк.

Они вышли из машины и увидели у ажурных красивых ворот притоптывающую от холода Клару Конобееву.

— Я уж думала, что ты, Машенька, никогда не найдешься… — произнесла она, ежась от холода. — Ну что, все в сборе? Столики нам уже заняли…

Они миновали большой, усаженный елями двор, поднялись на крыльцо, прошли еще немного и увидели приближающегося к ним высокого бородатого мужчину.

— Это Филиппов, — услышала Маша и внутренне содрогнулась. Ей еще ни разу в жизни не приходилось видеть настоящего банкира.

— Здравствуйте, проходите, пожалуйста, скоро начинаем… Здесь у нас гардероб, прошу… Миша, я поухаживаю за твоей супругой? — Он помог Кларе раздеться.

За несколько минут до начала Маша с ребятами и Конобеевыми вошла в залитый светом зал, уставленный столиками. Огромная хрустальная люстра свисала с потолка, сияя радужными лучами. «Как в Большом театре», — пронеслось в голове у Маши. Почти упираясь в нижние хрустальные подвески люстры, стояла украшенная и сверкающая бегающими огоньками ель.

Пахло вкусной едой, духами, праздником. Разодетые гости, усыпанные конфетти и увитые серпантином, устремили на вошедших свои взгляды.

— Разрешите представить вам наших юных гостей… — сказал довольно громким и сочным голосом Филиппов. — Мария и Никита Пузыревы, Сергей Горностаев, Светлана Конобеева… Это благодаря им мы с вами сегодня празднуем Новый год в этом здании, — произнес он загадочную фразу, которую поняли лишь посвященные. — Так что они — герои, прошу любить и жаловать…

Им хлопали, как настоящим героям. «И чего это они? — подумал Сергей, вспоминая погром в кондитерской. — Знали бы, как все было…»

Потом грянула музыка, вверх полетели пробки от шампанского, ребятам Филиппов лично вручил подарки (большие коробки, обернутые золотой бумагой и перевязанные атласными лентами). Маша увидела сидящих недалеко от них своих родителей. Ей показалось, что от мамы исходит какое-то сияние, и она послала ей воздушный поцелуй. Чуть дальше сидели Горностаевы. Эта скромная пара вызвала у Маши не меньшее восхищение, поскольку знала, как много для этого праздника сделал Олег Васильевич.

— Вот это сюрприз… — прошептала она, склоняясь к Сереже и чуть касаясь его щеки своими локонами. — Ну удивил, ослепил…

Появление Деда Мороза внесло оживление. Начались игры, песни, танцы и хороводы вокруг елки.

— Посмотри, как моя мама лихо отплясывает с дедушкой. Интересно, о чем они могут говорить? — Света, подхватив Машу за руку, потащила ее к стене. — Постоим передохнем…

Маша поняла, что речь идет о Деде Морозе и вдруг остановилась. Огромный «арлекин» в красно-черном трико чуть не сбил ее с ног.

Она уже успела разглядеть костюм и серебряные узоры поверх красного бархата, но все еще не верила в увиденное. И разочарованно подумала: «Дед Мороз из гримерной…»

— Света, неужели это все-таки?.. Ты знаешь этого Деда Мороза?

— Да, Маша, это он, твой герой… В театре даже спектакль отменили, чтобы он принял участие в этом празднике. Филиппову никто не посмеет отказать, даже твой Могилевский… А с мамой они говорят о том, как она была влюблена в него. Подожди, она еще достанет из своей сумочку театральные программки с его автографами…

Неожиданно рядом с ними возник Сергей Горностаев. Он схватил Машу за руку и потянул за собой, закружил, увлекая внутрь круга, где они смешались с остальными танцующими. Неуклюже Сергей в танце прижался губами к Машиной щеке, и в это время раздался оглушительный взрыв, затем еще один…

Маша, белая как мел, смотрела в раскрытое высокое, почти до потолка, окно (и когда его только успели раскрыть?) и видела на фоне ночного московского неба вспышки розовых и желтых звезд, которые огромными сверкающими букетами взрывались с неимоверным грохотом, оглушая и пугая ее… Затем зашипели, словно заведенные невидимой волшебной рукой, искрящиеся серебром пропеллеры фейерверка…

— Вы что, испугались?

Она обернулась и вздрогнула, услышав знакомый голос. Рядом стоял Дед Мороз. Красная краска на его носу блестела, на розовых щеках выступили крупные капли пота. Ей стало жаль его.

— Ну как, еще не надумали? А то я уже с вашими родителями поговорил, они не против… Первые пробы начнутся четвертого января…

Маша обвела взглядом колышущуюся в горячем цветном мареве толпу, освещенную и оглушенную салютом, и пожала плечами. Ее руку крепко держал в своей прохладной Сергей Горностаев. И ей было приятно это прикосновение.

— Хорошо, я буду ждать вашего звонка… — ответила она и счастливо улыбнулась.