Глава 6 Пирсон 1986–1987

Прошло много времени, прежде чем они встретились вновь. Сразу после концерта Бекки ушла, радуясь, что Ингрид не полезла обниматься на прощание.

Как-то в ноябре на собрании персонала один из секретарей наклонился и громко прошептал Карлу:

– Пожарные приехали!

Все сразу оживились: что угодно, лишь бы не эта скукотища.

– О! – сказал Карл. – Кто-то забыл выключить тостер?

Но это была не пожарная машина и не парни в полной экипировке, а только их шеф Эдвардс на личной машине. Он подошел к Бекки.

– Нужно кое-куда съездить. – Эдвардс мягко обнял ее за плечи. – Твоего отца увезли в больницу.

Умер. Умер еще до того, как к ним приехала скорая помощь – ее вызвала миссис Ровнер, обнаружив соседа лежащим в коридоре между гостиной и туалетом.

Утром Бекки сняла обертку с кусочка торта к папиному утреннему кофе, показала отцу, куда поставила обед – как обычно, в холодильник на среднюю полку: тарелка, закрытая фольгой. Хэнк выглядел как всегда, не лучше и не хуже; кивнул, когда Бекки напомнила ему, что днем зайдет миссис Новак.

По пути в больницу Бекки пыталась вспомнить, поцеловала ли отца на прощание сегодня утром. Обычно она всегда так делала, только иногда, в спешке, забывала попрощаться. Сегодня утром – торопилась?

– Спасибо, – сказала она Эдвардсу. Он довел ее до входной двери.

Нет, дальше не надо, все будет в порядке.

По серьезному, спокойному лицу врача Бекки поняла – да, умер. Ее повели в тихую и темную комнату, отец лежал там. Под зеленой простыней округлым бугорком выделялся живот. Обвисшие щеки, морщинистый лоб, глаза закрыты.

– Обширный инфаркт, – сказал врач, когда она откинула простыню и взяла отца за руку. Не теплая и не застывшая. Умер мгновенно и не страдал.

Бекки присела на кровать рядом. Ей не хотелось отпускать его руку.

– Я принесу стул.

– Можно… можно посидеть на кровати?

– Да, конечно, – тихо ответил врач. И помог ей подвинуть тело отца, чтобы освободить место.


Она вернулась домой почти в восемь вечера. Перед входом стояла незнакомая машина; подойдя ближе, Бекки увидела Ингрид. Подруга коротко улыбнулась, а затем внимательно посмотрела на Бекки. Вышла из машины, открыла заднюю дверцу, выпустила мать, и Бекки неловко обнялась с ними. Стояла и думала – может быть, они сейчас уедут, но Ингрид проводила ее до двери и, как ни странно, вошла.

Бекки слишком устала, чтобы возражать.

– Ты вовсе не обязана… – сказала она, когда Ингрид прошла на кухню, чтобы разогреть еду – они принесли ее с собой. И стала накрывать на стол.

– Знаю, – ответила Ингрид. – Мама, это вон там. – Она показала матери, где стоят моющие средства, и миссис Бинтон начала пылесосить коридор рядом с ванной, где… Ох. Бекки смутилась, когда поняла, что именно и почему убирает мать Ингрид.

Она съела курицу и рис, которые ей подали, и выпила стакан воды. Начала злиться – почему бы Ингрид не прекратить эти хлопоты. Подъезжали машины; миссис Бинтон ставила еще какие-то блюда в холодильник. Звонил телефон, Ингрид отвечала и записывала сообщения, кивала и говорила – все, что говорят в таких случаях. Миссис Бинтон проводила Бекки наверх в спальню; на постели было свежее белье. Бекки заснула, прислушиваясь к звукам, доносящимся с кухни, а утром ей даже показалось, что сейчас она спустится – а там Ингрид. Однако в доме было пусто и тихо.


Хэнка похоронили через неделю, и за это время Ингрид незаметно вошла в жизнь Бекки. В пресвитерианской церкви, которую они обе посещали, организовали церковную службу, похороны, поминки. Бекки и понятия не имела о многих вещах, о которых следовало позаботиться. Люди любили Хэнка и очень старались помочь.

Удивительнее всего было поведение Ингрид. Она приходила, придирчиво инспектировала содержимое холодильника: порции, маркировка, можно ли замораживать. Время от времени решительно заявляла: «Так, это лучше выбросить. Я видела – миссис Фремонт чихает, а вдруг у нее грипп». Заказала еду для поминок, записала Бекки к парикмахеру, отмечала, кто прислал цветы и карточки. Бекки устала от того, что ею командуют, однако намеки типа «Спасибо за помощь, но…» не помогали.

Ингрид стала появляться у нее довольно часто. Приходила после ужина с какой-нибудь закуской или парой банок светлого пива. Бекки совершенно не хотелось болтать, и уж точно она не собиралась плакать или перебирать старые фотографии, поэтому в основном они смотрели телевизор. Ингрид нравились смешные шоу и короткие комедии о семьях, где взрослые решают какие-нибудь идиотские проблемы и забывают воспитывать детей. Она высмеивала эти шоу, но, похоже, все равно наслаждалась ими. Бекки привыкла к тому, что Ингрид разувалась, забиралась с ногами в уголок дивана с банкой пива в руке. В любимое кресло Хэнка никто не садился.


День похорон выдался холодным и слякотным. Чем бы Бекки ни занималась, с кем бы ни говорила – не чувствовала ничего, кроме горя. Во время службы в церкви ее била дрожь, ноги онемели и замерзли. Лишь несколько человек поехали с ней на кладбище. А в церковь пришло очень много людей – сослуживцы Бекки (включая Карла с женой), родители одноклассников. Принесли множество домашних десертов, помогали подавать кофе и закуски.

Ингрид была везде: на службе, на похоронах, на поминках. Помогала людям раздеться, убирала тарелки, напоминала, что нужно поставить подпись в гостевой книге. Бекки не покупала гостевую книгу; кто-то позаботился и об этом.

Уже в конце дня, когда все начали расходиться, Бекки увидела Ингрид с охапкой смятых скатертей в руках и наконец потеряла самообладание:

– Слушай, чего ты тут торчишь? Твои ведь недавно уехали?

Ингрид тоже жила с родителями.

– Я не просила тебя все это делать.

Мы вовсе не друзья. Мы даже не знаем друг друга! И совершенно необязательно держаться вместе только потому, что и ты и я – неудачники, единственные из нашего выпуска, кто остался в городе.

Бекки удалось не произнести это вслух, но она знала: Ингрид все поняла.

Она ничего не сказала в ответ, только закатила глаза и ушла. Позже Бекки поискала ее глазами, но не увидела. В церкви никого не осталось, за окном стемнело. Бекки пришлось в четыре приема отнести цветы к себе в машину – все уже разъехались.

Какое-то время она просто каталась по городу. Туда и обратно вдоль реки, через мосты, на север, на юг. Притормозила при виде ресторана «Хэммонд», понимая, насколько устала и замерзла; ведь не ела весь день. Губы потрескались, горло болело, и Бекки казалось, что она не в состоянии выдавить из себя ни слова, не говоря уже о том, что не хотела бы столкнуться с официантом, который подавал отцу его последнюю тарелку теплого картофельного пюре, политого растопленным маслом, – любимое блюдо Хэнка.

Можно было бы и поплакать. Поддаться горю и неуверенности – что теперь будет? Почему она чувствует себя ребенком? Ей двадцать лет! Помощник контролера, вовсе не малыш-сирота.

Первое, что она увидела, остановившись перед домом, – «фольксваген» Ингрид. И Бекки… обрадовалась. Вылезла из машины, набитой лилиями и гладиолусами, и подошла к Ингрид. Та сидела на пассажирском сиденье. Двигатель выключен, горит верхний свет, в руках журнал «Гламур».

Ингрид опустила окно. Указала на коричневый бумажный пакет.

– Крекеры и бутылка портвейна. Еще печенье – разное, я не знала, ты любишь сладкое или соленое. Или и то, и другое, как я. И… – Ингрид порылась у себя под ногами и вытащила стеклянную бутылку. – Вуаля, «Джонни Уокер блэк»! Папин. Думаю, он приберегал его, скажем так, для особого случая.

Бекки двумя руками дернула тугую замерзшую дверцу старой машины. Ингрид расплылась в глупой широкой улыбке.

– Хочешь, выброшу все это, – сказала она, с пакетом и бутылкой следуя за Бекки к дому. – Если тебе не нужна компания.

– Мне никогда не нужна компания, – пожала плечами Бекки, придерживая входную дверь для Ингрид. – Можешь выбрать любое шоу. Я просто не хочу разговаривать. Надоело. – Она смотрела, как Ингрид скинула туфли и начала открывать бутылку. И добавила: – А то буду брюзжать весь вечер.

– Бекки Фаруэлл, думаешь, ты меня удивила? Держи свой бокал.


Так часто бывало в Пирсоне и других небольших городках Среднего Запада – смерть Хэнка Фаруэлла вызвала волну любви и заботы, которая помогла его единственной дочери пройти через многие трудности. Бекки получила огромное количество приглашений на Рождество и Новый год и посетила несколько праздничных ужинов, прежде всего – у Бинтонов. Смерть отца подтолкнула ее наконец официально закрыть бизнес и, возможно, явилась причиной неожиданного увеличения зарплаты в мэрии. Девушка осталась совсем одна и стойко переносила горе – ничто не могло вызвать большего уважения у жителей Пирсона.

Теоретически она могла поступить в колледж. Никто бы не стал ее критиковать. Но Бекки знала – слишком поздно. Каждую неделю Карл передавал ей все новые обязанности. Она уже курировала всю команду штатных бухгалтеров, и ее просили присутствовать на встречах высшего руководства по вопросам финансового планирования. Бекки тщательно следила за тем, чтобы выглядеть респектабельно: четыре деловых костюма пиджак-юбка, десяток блузок.

Они с Ингрид стали подругами. Бекки купила видеомагнитофон, чтобы смотреть кассеты, которые Ингрид брала напрокат по выходным. Запасалась пирожными, газировкой «Доктор Пеппер», чипсами. А если они проводили вечер не вместе, то Ингрид звонила ей просто поболтать. Бекки долго не понимала, что это за удовольствие, однако в конце концов ей стало нравиться такое общение. Они спорили, какая радиостанция лучше – WMMR легче настроить, однако во второй половине дня там скучный ди-джей; а у WOHA слабый сигнал, зато больше малоизвестных песен Джорджа Стрейта и Рэнди Трэвиса. Сплетничали об одноклассниках, вспоминали школу – ссоры, увлечения. Обсуждали мужчин, с которыми работали. Бекки привыкла к тому, что Ингрид сводила все темы к интересующим ее парням и вечно волновалась, позвонят они ей или нет. Роль Бекки, как она поняла после того, как разок оплошала, заключалась в том, чтобы, несмотря ни на что, настаивать: да, конечно, «Как-его-там» обязательно позвонит. Порой Ингрид принималась зевать посреди разговора, и Бекки начинала прощаться, однако Ингрид нравилось болтать, засыпая. Она всегда находила что сказать.

Порой они вместе ходили в церковь, когда после «Часа кофе» проводилось какое-то мероприятие, вроде упаковки обедов для приюта или обучения детей. Обе были очень энергичными, им нравилось делать что-то для города, особенно если за это хвалили (Бекки) или угощали выпечкой (Ингрид). Пирсон привык к тому, что они часто появлялись вместе; со временем и Бекки привыкла.

Она проводила много времени с Ингрид еще и потому, что ее Предприятие простаивало. После смерти отца прошла череда праздников, и Бекки уже больше месяца не работала – Карл всякий раз отправлял ее домой.

Ладно. Если пока нельзя ходить на работу и следить за платежами и статьями бюджета, можно заняться учебой. Однако Бекки чувствовала, что ей уже неинтересны местные кружки любителей искусства, домашние коллекции и небольшие захолустные галереи. Она пролистала в библиотеке все старые выпуски «Midwest Art» и теперь выискивала в газетных киосках журналы «о моде, стиле и обществе», типа «Vogue» или «Bazaar», которые сами киоскеры называли «журналы для снобов». Она покупала и некоторые европейские издания ценой под десять долларов, где печатали статьи самых авторитетных искусствоведов, в основном нью-йоркских. Оттуда Бекки черпала имена и тенденции. Долгие зимние дни она проводила, погрузившись в созерцание репродукций картин или блестящих трубчатых скульптур, изучала цены на аукционах и правила продажи. Лежала в своей старой кровати, все в той же маленькой комнате – и думала об искусстве. Точнее, о покупке и продаже произведений искусства.

Загрузка...