Там, где сердце

Обнять тебя — мне большего не надо…

Басантпур, Непал

Доктор Ван Эйк наложил пару специальных зажимов на бедренную артерию молодой женщины, останавливая кровотечение. Она не протянет долго. Большая кровопотеря, слишком большая, наверное. Но если он сможет что-то сделать с поврежденной артерией, у нее появится шанс. Я — единственная медсестра в этой палатке, и это безумие, потому что раненые прибывают быстрее, чем мы успеваем их осматривать. Сейчас, например, я должна передать инструменты доктору Ван Эйку, а тут поступили два человека, которые нуждаются в немедленной помощи, и третьему нужно сменить повязку, а четвертому сделать укол обезболивающего... список можно продолжать бесконечно.

Мы оба толком не спали больше сорока восьми часов, и, похоже, впереди еще сорок восемь. Три дня назад в Непале произошло еще одно землетрясение, и вся долина превратилась в руины. Мы прибыли сюда прямо с корабля на бал — из Малайзии, где боролись с лихорадкой денге. Собрали вещи, сели в самолет, и вот уже приступили к работе. Я не принимала душ уже неделю.

Землетрясение... Боже — 7-8 баллов по шкале Рихтера — оно стерло с лица земли целые города. Здесь работают все мировые организации, а сил все равно не хватает.

Эрик — доктор Ван Эйк — наконец завершает самую сложную часть операции и довольно резким тоном отсылает меня прочь. Он полный засранец, но чертовски хороший хирург.

Я на автопилоте делаю то, что должно быть сделано. Час за часом, час за часом, час за часом. С ночи до рассвета. Доминик, наконец, находит меня и заставляет отправиться в кровать и лечь поспать, что я и делаю.

Снов, к счастью, нет. Обычно мне снится Лок. Иногда Олли. Иногда мне не понятно, кто это. Просто... кто-то. Рядом со мной, целует меня, шепчет мне что-то. Я ненавижу сны, потому что всегда просыпаюсь в одиночестве.

По крайней мере, здесь со мной команда ВБГ.

Я сплю добрых шесть часов, прежде чем Доминик меня будит. Она сама, похоже, вообще не спит, хотя нас всегда заставляет.

Еще два дня работы нон-стоп.

Еще три.

Это бесконечно.

Я потеряла счет времени, часам и дням.

Сижу в палатке, завтракаю в перерыве между операциями, когда чувствую это. Дрожь. Она начинается тихо, но потом набирает силу. Сначала гул. Затем грохот. Потом все вспучивается, земля под ногами взбрыкивает, как дикий конь. Меня подбрасывает в воздух и ударяет о край стола. Он валится набок рядом со мной. Палатка рушится. Все кричат, включая меня. Я чувствую, как меня хватают за руку, помогают встать, тащат из-под оседающей палатки.

Потом захват с моей руки исчезает, но я не понимаю, отчего и как. Ничего не вижу — после удара головой я чувствую головокружение и дезориентацию. Вижу, как уже разрушенные здания в десятке метров от меня проседают, куски щебня разлетаются, как ракеты. Чувствую удар в плечо, как будто на него свалилась тонна кирпичей. Жгучая волна боли пронзает меня, и я снова падаю на землю.

Не могу дышать.

Земля трясется и гудит — страшный, невозможный, бесконечный грохот, от которого, кажется, раскалывается само небо. Я слышу и чувствую, как рядом рушится здание, но не могу двигаться, не могу дышать. Чувствую, как что-то массивное упало на землю в нескольких метрах от меня, и понимаю, что это конец.

Здесь я умру.

Мыча от боли, пытаюсь подняться на ноги. Я у основания стены, и она качается. Но боль парализует меня, не дает ни дышать, ни двигаться. Я стараюсь, но не могу.

И тогда я вижу его.

Наверное, я умерла — это единственное объяснение тому, что я вижу.

Это либо мое воображение, либо ангел-хранитель.

Проблема в том, что ангел-хранитель по виду чертовски похож на Лока.

Такого же телосложения, высокий, широкоплечий, мускулистый. Густая лохматая русая борода, длинные светлые волосы связаны на затылке в хвост. Одет в белую футболку с красным полумесяцем и брюки военного покроя. Он просто... появляется рядом. И подхватывает меня на руки.

Ничего не говорит, а просто прижимает меня к себе и бежит прочь от стены, которая начинает рушиться. Пыль поднимается, клубится и оседает.

Толчки и афтершоки постепенно затихают. (Прим.: афтершок — повторный толчок, следующий за основным, обычно больший по силе).

Он останавливается.

Боже, эти глаза. Я моргаю. И наконец, дышу — вдыхаю и выдыхаю сквозь боль.

— Лок? — мой голос хриплый, горло горит от пыли.

— Найл, — он изучает меня взглядом. — Ты в порядке?

Я кашляю.

— Да. Нет. Не знаю, — я протягиваю руку, чтобы прикоснуться к нему, погладить его бороду. — Это действительно ты?

— Да, детка, это я, — его пальцы касаются моей головы, и когда он их убирает, я вижу, что они влажные и красные. — Тебе нужен врач.

Я качаю головой.

— Нет, мне нужно найти свою команду. Мне нужно…

— Тебе нужно успокоиться. Рана серьезная. Тебе нужна помощь. Ты не можешь помогать другим, пока тебя не осмотрят.

— Как ты оказался здесь?

— Я делаю кое-какую работу для организации, оказывающей тут помощь.

Он несет меня на руках через руины, которые еще недавно были городом Басантпур, потом наклоняется, и вот уже мы в палатке. Раздаются крики на французском, английском и десятке других языков, но я слышу над всем этим голос Эрика, выкрикивающего приказы с жутким голландским акцентом. Я слышу, как он выкрикивает мое имя, подзывая к себе на помощь.

— Эрик! — отзываюсь я, но настолько слабо, что голос почти не слышен.

— Тише, Найл, — Лок касается моих губ пальцем.

Я чувствую, что меня опускают на раскладушку, а потом вижу над собой лицо Эрика и чувствую, как его пальцы ощупывают меня. Он делает укол местной анестезии и начинает шить.

— Все не так уж плохо, — говорит он, заканчивая. — Тебе повезло.

Я сажусь на койке… в глазах темнеет. Голова кружится, и сразу две пары рук подхватывают меня. Я отмахиваюсь.

— Мне просто нужно перевести дух. Все будет нормально. Я должна вам помочь.

— Ты должна отдохнуть. От тебя никакой помощи.

— Просто толчок застал меня врасплох. Я нужна вам.

— Нужна, но нужна здоровой, — Эрик рукой останавливает мои попытки протеста. — Нет. Нет. Ты отдыхаешь.

Он уходит, а Лок опускается на колени рядом со мной и кладет руки мне на плечи, приказывая лечь. Я сопротивляюсь, но голова кружится, дышать тяжело, все тело болит, и…

Лок.

Лок здесь.

Я с усилием открываю глаза.

— Я все еще злюсь на тебя.

Он смеется.

— Знаю. Я заслужил это.

— Ты просто ушел.

Он шикает на меня.

— Позже, Найл. Сейчас отдыхай.

И я засыпаю. Соскальзываю в темноту.

Я просыпаюсь и встречаюсь с ним взглядом. Он вроде бы такой же, но что-то изменилось. Появилось какое-то спокойствие, уравновешенность, уверенность в себе — этого не было раньше. Вера в себя.

— Почему ты ушел? — это единственный вопрос, который действительно имеет значение.

Он вздыхает.

— Я должен был, — он смотрит на меня, не моргая, и в его глазах я вижу ответ. — Не только потому, что был не в состоянии признать свою влюбленность в тебя, но и... потому что должен был обрести внутренний покой, чтобы двигаться дальше.

Его слова потрясают меня. Я смотрю на него долгим-долгим взглядом.

— Ты был влюблен в меня?

Лок улыбается легкой усталой улыбкой.

— Все еще влюблен.

— Все еще?

Он кивает.

— Не думала, что когда-нибудь еще тебя увижу.

— Я тоже. Я звонил тебе несколько месяцев назад.

Я хмурюсь.

— У меня нет телефона, Лок. Я отключила его, когда вернулась в ВБГ.

Он криво ухмыляется.

— Я так и понял.

— Что бы ты сказал, если бы тогда я ответила?

Закрыв глаза, Лок проводит руками по лицу.

— Что люблю тебя. Что... скучаю по тебе. Что хочу видеть тебя.

Я, наконец, могу заглянуть за его плечо и увидеть, что творится за пределами палатки. У меня дрожит подбородок.

— Насколько все плохо?

Лок протяжно вздыхает.

— Очень плохо. Реально очень плохо. Мы были довольно далеко от эпицентра, так что, по сравнению с остальными, легко отделались.

Я вздыхаю.

— Должно быть, толчок был очень мощный.

— Восемь и две десятых по шкале.

— О, Боже.

— А ведь они только что закончили восстанавливать город после серии землетрясений несколько лет назад. Это ужасно, — убирая руки от лица, он смотрит на меня. — Как ты себя чувствуешь?

— Головокружение, жажда, слабость. Но лучше.

— Хорошо. Ты проспала тринадцать часов. Я беспокоился.

— Тринадцать часов? — я пытаюсь сесть. — Вот черт, доктор Ван Эйк наверняка…

— Когда ты будешь готова, не раньше, — прерывает меня Лок.

Затем наступает тишина. Долгая и глубокая. Наши взгляды встречаются.

— Я тоже скучала по тебе, — признаюсь я.

Он протягивает руку.

— Иди ко мне.

Медленно и осторожно я поднимаюсь, делаю несколько неуверенных шагов к его кушетке и оказываюсь в его объятиях. Мир за пределами палатки — это настоящий ад из руин и обломков, но здесь? Когда его руки обхватывают меня? Все это не имеет значения. Не сейчас.

Он поворачивается ко мне лицом и утыкается носом в мои волосы.

— Боже, Найл, — его голос дрожит и срывается. — Я так скучал по тебе. Просто невыносимо.

— Ты ушел, — я ненавижу оттенок злости в моем голосе. — Ты просто ушел. Даже не попрощался.

Его голос звучит так тихо, что мне приходится прислушиваться.

— Я не мог… если бы я тогда задержался, то признал бы свою безвольность. Мне нужно было стать мужчиной, который достоин любви, Найл. Ты бы любила меня и таким, но… я должен был почувствовать себя человеком, достойным твоей любви.

— И... что? Ты вступил в «Красный Крест»?

— Не... не совсем.

Я чувствую, что он скрывает от меня правду.

— Лок.

Его глаза встречаются с моими.

— Что это ты скрываешь?

Он вздыхает.

— Многое, я полагаю. Тебе говорит о чем-нибудь название «Тридцать первый шаг»?

Я пытаюсь припомнить.

— Ходят слухи о новой компании, которая жертвует много денег и ресурсов организациям по оказанию помощи. Я помню разговоры о том, что основал ее какой-то плейбой, и что она некоммерческая.

Он ерзает и вздыхает.

— Я... это я.

Я хмурюсь.

— Что? Что ты имеешь в виду?

— Это моя компания.

— Но говорят, что парень, который управляет компанией, был миллионером или что-то в этом роде. Типа, причуды богача. О нем ходила куча слухов, но я особо не вдавалась в подробности — не было времени.

Он кивает.

— Слухи, в основном, правдивы. Я из богатой семьи. Мой дед сколотил состояние на нефти и недвижимости, отец расширил семейный бизнес, а после его смерти мама взяла все в свои руки. С тех пор она умножила состояние в несколько раз. Как единственный наследник, я должен был принять управление бизнесом на себя, но никогда не думал об этом. Я, вроде как, собирался умереть, так что нахрен бы он мне нужен, верно? Поэтому я предпочитаю говорить, что богата моя семья, а не я. Я не сделал ничего, чтобы заработать хоть цент из моего наследства.

Я киваю.

— Кажется, я понимаю различие. Когда ты говоришь, что твоя семья богата…

Он пожимает плечами.

— Я никогда не уделял цифрам слишком много внимания. Кажется, речь идет о состоянии где-то в районе... нескольких сотен миллионов. Или больше.

Мне немного не по себе.

— А у тебя лично?

Лок еще раз пожимает плечами, как будто это неважно.

— У меня акций, ну, не знаю... на несколько миллионов.

— И ты жил в обшарпанном мотеле «Ла Квинта»?

Он смеется.

— Они разрешают держать домашних животных, — говорит он, пожимая плечами.

Я пытаюсь разобраться в своих мыслях и чувствах.

— Итак, это ты основал «Тридцать первый шаг»?

Он кивает и пытается поймать мой взгляд.

— После торнадо я понял, что хочу помогать людям. Делать то, что делаете вы, но... по-своему. Я никогда не имел ни малейшего интереса к семейному бизнесу, не хотел торчать целыми днями где-нибудь в офисе, считая прибыль или анализируя условия договоров, или что-то в этом роде. В тот день в Оклахоме... я изменился. Ты изменила меня. А потом торнадо, и то, что я помогал... это что-то значило. Я что-то значил. Я сделал что-то хорошее. Не для себя, а для кого-то другого. Я всегда думал только о себе, о том, как доставить себе удовольствие, забывая о том, что смерть стоит на пороге. Я никогда не делал того, что имело бы какую-то значимость или ценность. И понял это там, в Оклахоме. Я не врач. Не опытный бизнесмен. У меня нет полезных умений. Все, что у меня есть — это время и деньги. Их я и использую.

— И когда ты сказал, что уехал, потому что хотел стать достойным моей любви…

— Это не единственная причина. Может быть, Оклахома положила этому начало. Но теперь мне нравится. Это как миссия. Как цель.

— А теперь… тебе кажется, что ты достоин моей любви? — в моем голосе... я даже не знаю. Отчаяние и надежда одновременно.

— Да, — он смотрит на меня, и взгляд этих сине-зеленых глаз обжигает и ласкает одновременно. — И теперь я не отпущу тебя.

— Лучше не отпускай.

— Ты ведь понимаешь, что пройдет еще несколько недель, прежде чем мы сможем остаться наедине?

Я вздыхаю.

— Это приходило мне в голову, да. Но я ждала так долго, так что смогу подождать еще. Кроме того, люди нуждаются в нашей помощи.

— А если я не могу подождать?

— Тогда мы что-нибудь придумаем. Ты же смышленый парень — уверена, ты что-нибудь придумаешь.

И потом он вырубается — иначе не сказать. Я даю ему немного поспать и прижимаюсь ухом к его груди. Чувствую, как бьется его сердце. Пока лежу у Лока на груди и слушаю его сердцебиение, я позволяю себе пару минут поскучать по Олли.

Тук-тук... тук-тук... тук-тук.

Это сердце Оливера. Бьется. Живое. Как напоминание. Мне и сейчас больно, и я знаю, что так будет всегда. Но потом Лок сжимает мою талию. Я чувствую его дыхание, его сердцебиение — сильное и ритмичное — и разрешаю этой боли остаться.

Иногда, я думаю, нужно немного боли, как напоминание о том, что в жизни есть место и хорошему.

Я так долго избегала жизни, потому что не могла справиться с болью. Но когда вы сталкиваетесь с невозможным, когда вы разрешаете себе чувствовать боль, когда даете ей пройти через вас и не позволяете страху и боли захватить вас в плен, вы понимаете, что жизнь стоит того, чтобы жить. Вы открываете в себе силу. И заново открываете красоту.

Любовь — всегда риск. Иногда вы теряете, как случилось со мной. Но я ни на что не променяю ни единой секунды рядом с Оливером, даже если это означает, что я снова его потеряю. У меня было что-то удивительное, и да, я потеряла это. Больно. Больно до сих пор. И будет больно всегда. Но боль — не единственное, что существует в мире. Есть и другое. Красота.

Я не засыпаю сразу, хотя Лок давно уже похрапывает рядом. Я обнимаю его и позволяю ему себя обнимать. Чувствую его сердцебиение, считаю удары и благодарю Бога за каждый из них.

В течение следующего месяца мы с Локом редко видим друг друга. Он занят восстановительными работами, а я — нескончаемым потоком раненых и больных. Мы встречаемся при каждом удобном случае: поесть, немного поговорить.

И, если честно, как бы трудно ни было, как бы мы оба ни хотели уединения, это время, проведенное просто за разговором… оно кажется правильным. Мы узнаем друг друга. Мы находим утешение в том, чтобы просто быть рядом друг с другом. Иногда ночью мы целуем друг друга, но всегда останавливаемся. Потому что оба знаем — каждому из нас достаточно всего лишь прикосновения. Это как размахивать зажженной спичкой в комнате, полной пороха. Одной искры будет достаточно, чтобы устроить взрыв.

Поэтому мы осторожны. Тихие, неторопливые, короткие поцелуи за ужином под непальскими звездами и яркой серебряной луной. Взявшись за руки, мы гуляем между горами щебня и обломков.

Романтика.

Странные отношения. Свидания среди руин разрушенного землетрясением города на самом краю Земли.

Моя команда ВБГ улетает на борьбу со вспышкой малярии в Южном Судане, но сначала нам дают недельный отпуск. Лок должен в конце концов вернуться Калифорнию, так что для нас будущее пока туманно.

То он куда-то уезжает, то куда-то уезжаю я. Когда мы увидим друг друга? Есть ли у нас будущее, если мы не можем быть вместе?

Я собираю вещи, размышляя об этом.

И ощущаю его присутствие — как обычно — еще до того, как вижу.

Он позади меня. Молча наблюдает. Мы ни разу не говорили о том, что дальше будет с «нами». Я не хочу поднимать эту тему, и он тоже. Легче отложить разговор на последний момент. Но я уезжаю из Басантпура через пару часов, а он вылетает завтра, поэтому у нас мало времени.

— Найл, — говорит он, его голос дрожит.

Я не оборачиваюсь, продолжаю складывать вещи.

— Да?

— У тебя ведь будет отпуск, да?

Я киваю.

— Да. Неделя.

— А... что, если мы проведем эту неделю вместе? Только ты и я. Где-нибудь на Мадагаскаре. Не слишком далеко, да и место хорошее.

— А что потом?

— Попутно мы что-нибудь придумаем. Найл, черта с два я теперь тебя отпущу. Я уходил, чтобы найти себя. А теперь нашел и тебя, и себя. И больше не уйду. А с мелочами мы с тобой справимся.

Он поднимает руки. Одну ладонь кладет мне на затылок, другой касается моей щеки. Наклоняет голову, и губами касается моих губ. Скользит, дразня поцелуем. Я вцепляюсь в его рубашку, притягивая Лока ближе. Обнимаю за плечи, сцепляю пальцы за его шеей. Подпрыгиваю и обвиваю его талию ногами.

Скольжу языком в его рот, пробуя на вкус.

И забываю обо всем.

Но нас прерывает стук в дверь. Я спрыгиваю с Лока, поправляю рубашку и волосы. Это Доминик.

— Привет... привет.

Она ухмыляется.

— Похоже, вы и месье Лахлан решили свои разногласия.

Взгляд ее блестящих глаз пронзительный.

— Могу я поговорить с Найл? — спрашивает она у Лока.

Он кивает.

— Мне все равно нужно кое-что обсудить с Федерико, — Лок подмигивает мне. — Займешь мне место в автобусе?

Он уходит, и Доминик усаживается на мою кровать, скрестив ноги и поигрывая замком «молнии» на сумке.

— Он отличный парень.

Я киваю.

— Да, так и есть.

Она смотрит на меня.

— Тебе хорошо с ним? После того, что случилось, я волнуюсь за тебя, ты ведь знаешь. До сих пор переживаю.

Я улыбаюсь.

— Мне хорошо с ним. Хорошо. Мне давно не было так хорошо, но теперь все изменилось и… по большей части, благодаря ему.

Доминик встает и проходит мимо меня.

— Ну, тогда хорошо. Просто не позволяй личной жизни вмешиваться в работу.

— Разве я когда-то?..

— Я должна была сказать это, ты же знаешь, — она постукивает пальцем по циферблату часов. — Если едешь с нами, помни, что грузовик до аэропорта отправляется через два часа.