Там, где я тебя нашел

Глава 6. Там, где я тебя нашел

Кое-как выпутавшись из объятий Гарри, Гермиона нервно сделала пару шагов вперед, потом назад. Она запустила руки в волосы и села на корточки, закрывая глаза. Граница, которую она выстраивала в голове все это время, разделяющая Офлама и Малфоя, внезапно разлетелась на миллион маленьких кирпичиков, и все эти осколки накрыли Грейнджер, буквально заставляя ее задыхаться пылью. Она оседала в легких, вызывая боль в груди и отвратительную горечь на языке. Еще немного, и Гермиона просто не сможет дышать.

Поттер стоял в метре от нее, прижимая бумаги к груди, опасливо косясь на подругу и не решаясь подойти и заговорить. Внезапно она вскинула взгляд.

— Как он мог обойти сыворотку правды? — сипло спросила Грейнджер, глядя на друга и в то же время сквозь него, воскрешая в этот момент в памяти образ Люциуса и пытаясь вспомнить, было ли что-то не так… может она не заметила, поддавшись эмоциям? Гермиона снова прикрыла глаза, чувствуя как веки обжигают слезы.

— Ее нельзя обойти незаметно, — проговорил Поттер, почесав затылок. — Противоядия ведь не существует, а сопротивление ты определенно заметила бы, — он пожал плечами. — Еще окклюменция…

Грейнджер сильно зажмурилась, так что перед глазами замелькали цветные круги, голос Гарри доносился, как сквозь толщу воды. И одно слово набатом крутилось в голове: окклюменция. Нет, нет, нет… Что-то здесь не сходилось. Палочка для нее не нужна была, но магия — неотъемлемая часть ментальной защиты, которая позволяет магу прятать мысли и чувства за прочными стенами. У Люциуса Малфоя не было магии — в этом она была уверена.

Гермиона резко поднялась на ноги и выхватила бумаги из рук Гарри.

— Увидимся в среду, — бросила она, быстрым движением доставая палочку.

Грейнджер уже собиралась трансгрессировать, как Поттер схватил ее за руку.

— А завтра? — зеленые глаза с неподдельной тревогой смотрели на нее.

— Передам Миранде, что неважно себя чувствую.

Гермиона вырвала руку из хватки, и последнее, что услышала, перед тем, как трансгрессировать, была тихая просьба Гарри не наделать глупостей.

Грейнджер ворвалась в здание, стремительно шагая и накладывая конфундус на охранников и администратора.

— На каком этаже кабинет директора? — спросила она у дезориентированного мужчины.

— На семнадцатом, — недоуменно протянул тот, смотря куда-то сквозь нее.

Грейнджер направилась к лифтам. Она нетерпеливо жала на кнопки, ожидая, когда кабина, наконец, подъедет, пока внутри все клокотало от ярости, обиды и предательства. Захотелось истерично рассмеяться из-за собственной глупости. Сейчас Гермиона жалела, что так и не приняла просьбу Люциуса побывать в его офисе — тогда она могла бы просто трансгрессировать прямо к нему в кабинет, пока не растеряла всю свою решительность говорить на чистоту.

Долгая дорога, однако, тоже имела свои преимущества. Грейнджер на голову градом сыпались факты, которые она просто упускала.

Намеренно, — твердил ехидный голос в голове.

И самым обидным было то, что она сразу не сообразила, что означает Офлам, — тогда не было бы этих бессмысленных метаний, растянувшихся на несколько месяцев.

Она вышла на семнадцатом этаже, буквально впечатавшись в стойку секретаря, и пронеслась мимо него к единственной двери.

— Мисс! — воскликнул мужчина, подскакивая с места. — Мисс, туда нельзя! Вам назначено? Вы записывались?

Он бежал за ней, причитая, но Гермионе было плевать. Ворвавшись в кабинет Люциуса, она направила древко себе за спину, запечатывая дверь заклинаниями. И от нее не укрылся его взгляд на палочку. Никакого удивления.

Малфой встал. Грейнджер, сделав два шага к нему, с силой ткнула бумаги в грудь, рассчитывая, что передаст ему хотя бы толику боли, если не моральной, то физической, но Люциус стоял так же ровно, как мраморная статуя, словно она вообще не касалась его. Словно ничто не могло вывести его из себя и нарушить эту малфоевскую невозмутимость. Это взбесило ее еще больше. Смерив Грейнджер долгим взглядом, Люциус расправил бумаги и опустил глаза. На несколько долгих мгновений между ними воцарилась плотная тишина, нарушаемая ее тяжелым дыханием и стуком сердца, а потом он посмотрел на Гермиону.

И внутри все оборвалось.

В дверь начали ломиться и стучать, но они оба просто игнорировали шум, глядя друг на друга и без слов понимая, что вся эта ситуация означает для них. Весь мир померк в этот миг.

— Гермиона… — произнес он, и протянул руку, попытавшись дотронуться до нее, но она яростно тряхнула головой и сделала шаг назад, демонстрируя отвращение. Ее дыхание было неровным, потому что Гермиона прикладывала все силы, чтобы не разрыдаться прямо здесь, при нем. Хотелось просто спросить: «почему?», но проблема в том, что она знала ответ.

И в его голосе, протянувшем ее имя, было столько эмоций, что Грейнджер чуть не взорвалась от ярости, накатившей на нее. Она ведь не полная дура, чтобы продолжать вестись на его игру после… Ее глаза метали молнии, когда она посмотрела прямо в его, серые.

Дверь ходила ходуном, как и ее сердце.

— Заканчивай свой спектакль, — рыкнула Гермиона, подавляя желание вновь толкнуть его в грудь. — Сначала я хотела просто исчезнуть, но… — она сделала глубокий вдох, прежде чем продолжить. — Я думаю, что заслужила гребаные ответы!

Она, не поворачиваясь, взмахнула рукой в сторону двери, открывая ее, и в проем тут же ввалился парнишка-секретарь.

— Ты свободен на сегодня, Джек, — бросил Люциус, глядя за спину Гермионы. — И закрой, пожалуйста, дверь.

— Но, сэр…

— Ты свободен. — В голосе Люциуса прорезались металлические нотки, и парень, кивнув, выскользнул из кабинета.

Оказалось, что в тишине ничуть не легче.

Гермиона неверяще смотрела в глаза Малфоя, он смотрел в ее. Все это время, все это гребаное время, какая-то часть ее надеялась, что это — не Люциус Малфой. Да, это было бы невероятным совпадением — подумать только! — еще один Люциус в природе. Грейнджер находила невероятные, откровенно глупые оправдания, вплоть до того, что Абраксас Малфой все же смог умаслить Хадсона — хотя это представлялось еще менее вероятным, чем клонирование, но все же. Все же она оказалась просто наивной идиоткой, которая спала с мужчиной — женатым мужчиной, — которому от нее было нужно… что? Именно этот вопрос она и задала вслух.

— Говори правду, — буквально приказала она, пытаясь оставаться хоть чуточку такой же спокойной, как он.

Малфой провел руками по волосам, разрушая свою идеальную укладку, и скинул пиджак.

— Что ты успела раскопать… с магической стороны? — спокойно спросил Люциус, усаживаясь на край стола и снова препарируя ее взглядом.

— Что Пожирателей лишали магии, стирали память и отправляли их в магловский мир.

Малфой кивнул. Он поднял лицо к потолку, словно собираясь с мыслями, прежде чем заговорить:

— Невыразимец, который должен был стереть мне память, не сделал этого. — Люциус вздохнул, презрительно усмехнувшись и чуть покачав головой. — И этим он меня спас и подставил одновременно. Вообще-то, откровенно говоря, я бы предпочел просто умереть, — просто, без тени эмоций, заявил Малфой. — То, что они сделали со мной… с нами. Это еще хуже, чем то, что делал Волдеморт…

— Давай к сути, — нетерпеливо перебила его Гермиона, не желая выслушивать нытье и снова пытаться понять его. Не сейчас, когда внутри все горело.

— Хорошо. Еще в восьмидесятые я создал эту фирму, — он обвел руками пространство комнаты, — и приставил к ней управляющего. Сквиба. Просто на всякий случай. У меня всегда имелось несколько запасных вариантов… Правда, ни один из них не предусматривал лишения магии, — как-то задумчиво добавил он, но тряхнул головой и продолжил: — Но, как оказалось, не зря. В Азкабане меня убедили принять участие в эксперименте. Насколько я знаю — я был первым человеком, на ком испробовали зелье. Шантажировали Нарциссой и Драко. Я мог либо добровольно принять зелье, а их перевели бы в камеры получше, либо нас всех ждало крыло с дементорами, — он пожал плечами.

— Почему они не заставили тебя принять зелье под империо? — нахмурившись, спросила Грейнджер, почти физически ощущая как растет эта дыра в груди.

Люциус вздохнул и приподнял краешек рта в презрительной усмешке.

— Я вполне могу… — он запнулся и исправился: — Мог сопротивляться империо. И ты знаешь, почему.

— Окклюменция, — одними губами произнесла Грейнджер.

Малфой кивнул, пристально вглядываясь в ее лицо.

— Но как ты обошел сыворотку правды? — спросила Гермиона все еще хмурясь. — Ты потерял возможность использовать окклюменцию вместе с магией…

Люциус горько усмехнулся и, покачав головой, посмотрел через огромное окно на город невидящим взглядом.

— Этим зельем они не только лишили меня магии, — медленно протянул Люциус, все еще глядя вдаль. — Но и восприимчивости к ней…

— Как? — выдохнула Гермиона не в силах осознать вот так сразу, насколько глубинные процессы в подопытных были затронуты.

— Из меня будто выжгли что-то… — его взгляд совсем расфокусировался, когда он ушел в себя, вспоминая этот момент. Лицо Люциуса прошибла судорога, когда он заговорил. — Я принял зелье, и это были худшие ощущения в моей жизни. Поверь мне, Гермиона. Круциатус — просто щекотка, в сравнении с тем, что ты чувствуешь, когда магия покидает каждую клеточку твоего тела. Даже колдовству Темного Лорда, которое не смогла стереть даже его гибель, не удалось противостоять этому натиску: метка тоже исчезла. И хорошо, что о том, что на меня не влияет магия, я выяснил позже. Если бы остальные невыразимцы знали, что у них и не получится стереть мне память, меня бы наверняка убили.

Грейнджер прикрыла веки, делая медленные вдохи и выдохи.

— Ладно. Дальше, — поторопила она, чувствуя как злость утихает, гаснет под новыми эмоциями.

— Тот парень, который не стер мне память, сказал, что такой выродок, как я, должен помнить, что натворил, страдать и мучиться. И я страдал и мучился. А потом я хотел шантажировать его, связаться с ним и заявить, что сдам его и всю министерскую шайку, которая стоит за этими исследованиями, — распалялся Люциус, а потом внезапно расплылся в пугающей улыбке. — Кстати, если ты думаешь, что все это — идея Кинсгли, то ты не права. Невыразимцы сотрудничали с Темным Лордом, и начали исследования при нем. А Шеклболт лишь подхватил. — Улыбка сошла с его лица так же внезапно, как и появилась. Гермиона стояла, затаив дыхание. Догадываясь, что именно она услышит дальше. — И на Пожирателях смерти и их семьях, которых с подачи Кингсли отправили в Азкабан пять лет назад, изначально планировалось ставить эксперименты. Это назвали бы новой программой: магия от недостойных к достойным. Только Лорд планировал отнимать магию у недостойных… по его мнению.

— Грянокровок, — выдохнула Гермиона, ошарашенно уставившись на Люциуса и чувствуя, что ноги подгибаются.

Малфой поморщился, но кивнул.

— Ну, а позже выяснилось, что маглы, — он указал на себя, — не могут даже письмо отправить совой.

— И тогда ты…

— Стал бывать у того места, неподалеку от министерства, — пожал плечами Малфой. А потом он заговорил быстро, чеканя каждое слово. — Искал хоть кого-то, любого волшебника, к которому могу обратиться за помощью — обманом, уговорами, как угодно! — но мне нужно было вызволить семью из Азкабана.

Грейнджер задохнулась. Все-таки догадываться об этом, совсем не то, нежели услышать от него напрямую. Это оказалось похоже на удар под дых. Вот, пара слов, и она уже не может дышать. Грудь сперло, а в глазах потемнело. Она зашарила руками за спиной, пытаясь отыскать, на что опереться. Малфой в пару шагов оказался рядом, но она оттолкнула его руки.

Все так, как она и предполагала. Он делал это ради семьи. Конечно, ради семьи. Он стал маглом ради них! Естественно, он и дальше сделал бы что угодно, чтобы помочь им…

Мерлин.

— Не трогай меня, — прохрипела она, все еще отталкивая его руки, перед глазами расплывалось, но она не могла — не могла! — позволить себе чувствовать его. Лучше упасть. — Отойди, — она направила на него палочку, и силуэт Малфоя замер.

Дойдя наконец до стены, она оперлась спиной о бетонную поверхность и соскользнула на пол, ощущая, как тело дрожит от накатившей слабости.

Малфой снова оказался поблизости и протянул ей стакан воды, но Гермиона демонстративно его проигнорировала.

— Гермиона… — снова с сожалением протянул он, но Грейнджер тут же его прервала:

— Ты увидел меня. Что дальше? Решил воспользоваться?

Малфой вздохнул, усаживаясь недалеко от Гермионы и встревоженно следя за ее состоянием. Это всколыхнуло в ней что-то, но оно быстро померкло в затопившей ее боли. Еще двадцать минут назад в ней бушевало столько эмоций, а сейчас они одна за другой гасли, словно свечки, задуваемые ветром, оставляя внутри холод и тьму.

— Гермиона, — он сделал небольшую паузу, собираясь с мыслями. — Пойми, моя семья заточена в Азкабане по моей вине, я не могу попасть в Малфой-мэнор — даже сама магия не узнает во мне хозяина…

— Что дальше, Люциус? — закричала Гермиона, не желая слушать его оправдания, которые она могла бы понять, да. Не будь ей настолько больно сейчас.

— А дальше все пошло не по плану, — проговорил Люциус, глядя ей в глаза, и голос его дрогнул. — Я не… не хотел, — Гермиона тоже не отводила взгляда. Понимая что это их последний разговор, она хотела увидеть все грани Люциуса Малфоя, не упустить ни одной. Малфой нервно облизал нижнюю губу и покачал головой. — Я думал, что если мы будем просто общаться, то ты, любопытная, докопаешься до правды, и сама разберешься… со всем. Спасешь мою семью, меня… — Люциус почти ласково посмотрел на нее и уголок его губы потянулся вверх в грустной усмешке. Гермиона прикусила задрожавшую губу, испытывая такой отклик в душе, что захотелось разрыдаться. — Ты же гриффиндорка, — тихо произнес он и отвел взгляд. Наваждение схлынуло. — А потом все вышло из-под контроля… Я не собирался влюбляться.

И она почувствовала, как желудок сжался, а мир закружился вокруг с дикой скоростью. Это самое худшее, что она слышала в своей жизни. Даже «мы погорячились, Герм» Рона через пару месяцев после битвы, было не так больно услышать, как это. Ее затошнило, и Гермиона чуть завалилась вбок, пытаясь остановить эти чертовы стены, вращающиеся перед глазами. Как издалека она слышала, что Малфой зовет ее. Его пальцы на плечах, легкий шлепок по щеке, заставивший ее немного прийти в себя и пару раз медленно моргнуть.

Что ж, вот она и получила ответы на свои вопросы. Гермиона оттолкнула Люциуса и сжала палочку, собирая последние силы для трансгрессии. Она рисковала собой, перемещаясь в таком состоянии, но не могла больше оставаться рядом с ним. Гермиона тяжело рухнула на пол в своей квартире, перевернулась на спину и, глядя в потолок, замерла, совершенно опустошенная.

К утру среды Гермиона не чувствовала себя лучше. Напротив, смятение в ее голове будто усилилось. Она все еще не могла соединить образы Люциуса Офлама и Люциуса Малфоя в один единственный. И не могла поверить, что человек, с которым она была близка все это время, на самом деле просто манипулировал ею. Для того, чтобы вытащить свою жену.

Горечь пульсировала на языке, в желудке, голове.

Только потому, что обещала Гарри довести кашу, которую сама же и заварила, до конца, она кое-как собралась на работу, впервые в жизни порадовавшись, что волшебники носят мантии. Она укуталась в черную ткань, как гусеница в кокон, которая, однако, никогда в бабочку не превратится: лишь отгородится от реального мира.

Небрежно собрав волосы в низкий хвост и не утруждая себя нанесением косметических чар, Грейнджер камином переместилась в министерство. Она опаздывала на десять минут, но ей было наплевать — она флегматично скользила в течении толпы, натыкаясь на волшебников и даже не думая извиняться.

И только когда перед ней появился патронус — олень — и заговорил голосом Гарри, Гермиона будто очнулась.

— Беги, — произнес он, а потом серебристо лунное сияние растворилось в воздухе, словно его и не было, оставив Гермиону стоять с отвисшей челюстью.

И это промедление стоило ей всего.

Она подняла голову, наблюдая за тем, как медленно открываются створки лифта, и из кабины выходит сам Трэверс в сопровождении кучи мракоборцев, направляясь к ней.

— Мисс Грейнджер, вы арестованы за государственную измену, — объявил он громко, так что услышали наверняка все, кто находился поблизости.

Маги зашептались, а Грейнджер так и стояла, словно приклеенная, ощущая пульсирующую боль в висках. А потом мир начал сжиматься, багровая тьма накрывала и стирала все вокруг, пока не осталось одно единственное лицо — Трэверса, смотрящего на Гермиону с неясным выражением в глазах. Кто-то направил на нее палочку, и последним, что она услышала, было произнесенное заклинание сомниус.

Грейнджер очнулась от странного ощущения в животе. Все внутри нее крутилось и переворачивалось, пустая тьма вращалась. Она резко подскочила когда желудок неприятно сжался и метнулась к первому, что заметили ее глаза — к серой раковине в углу комнаты.

Гермиона простояла в согнутом положении минут пять, пока мышцы живота не свело болезненной судорогой окончательно, а потом несколько раз умылась и прополоскала рот. Ледяная вода слегка отрезвила ее. Придя в себя, Гермиона неуверенно подняла голову и осмотрелась.

Три серые каменные стены, одно единственное маленькое окно, некое подобие кровати, и железная решетка вместо четвертой стены.

— Это что еще за…

— Гермиона? — послышался удивленный восклик.

— Гарри! — ведьма метнулась к стене, у которой стояла кушетка, и припала к ней ухом. — Гарри, что происходит?

— Нас арестовали, — хмыкнул Поттер.

Грейнджер перевела ошарашенный взгляд на бетон, словно Гарри мог увидеть ее лицо сквозь барьер, разделяющий их.

— Что? — выдохнула она. — За что?

Поттер вздохнул. Гермиона его не видела, но могла сказать наверняка, что он почесал затылок.

— Трэверс и Кингсли поняли, что я их подслушивал. На самом деле, они специально дали услышать их разговор. Ну и… они догадались, что мы с тобой что-то готовим к заседанию. И окончательно в этом убедились, когда проследили за нами в банке.

Гермиона ошарашенно открыла рот.

— Они знают, что именно мы там делали? — хрипло поинтересовалась она.

Как бы она не была зла на Люциуса, она не хотела, чтобы ему причинили вред — он ведь абсолютно беззащитен перед волшебником. В этом она убедилась лично, когда направила на него палочку. Может он и невосприимчив к магии, как сам утверждает, но проверять аваду на нем не хотелось.

Ее сердце снова сжалось, стоило ей подумать о Малфое.

— Нет, — проговорил Гарри, — я думаю — нет.

— Хорошо бы тебе оказаться правым, — тихо проговорила Грейнджер.

Она развернулась на узкой кушетке, прислонившись спиной и затылком к холодному камню, и прикрыла опухшие веки. Что ж, вряд ли Кинсгли или Трэверс могли устроить для нее и Гарри какое-то закрытое заседание — куда уж, они ведь герои войны, в конце концов. К тому же, если бы от них хотели просто избавиться — их просто могли убить. Ну, ладно, возможно это было бы не так-то просто. В министерстве до сих пор ходили слухи, что Поттера не берет авада.

Да и в целом, обвинения, которые им предъявили, по словам Гарри (сама-то Гермиона благополучно все прослушала, пока валялась в отключке) — были справедливы. Проникновения в архивы, подделка документов, применение магии к маглу, угроза раскрытия Статута — все это действительно было. Дадут ли им рассказать, что именно им удалось узнать? Вряд ли. А все доказательства, которые удалось собрать Гарри, скорее всего уничтожили сразу после ареста.

От накатившей на нее усталости, Гермиона отключилась. И проснулась лишь тогда, когда явился охранник, принесший ей косметические и постельные принадлежности, матрас, полотенце и одежду. Что ж, это уже было неплохим началом.

Кормили здесь тоже приемлемо. А из-за того, что камеры находились в крыле, где нет дементоров, в помещении было достаточно тепло.

Грейнджер догадывалась, что, скорее всего, их с Гарри камеры находятся неподалеку от камер Малфоев.

В ожидании допросов, Гермиона могла развлекать себя только разговорами с Поттером. Они избегали опасных тем, опасаясь, что их подслушивают, но был и безопасный список. Так что они успели обсудить родственников Гарри, родителей Гермионы, Рона и Джинни, которые наверняка пытались их навестить, как и Невилл с Ханной. МакГонагалл тоже попадала в перечень тех, кто не поверит в обвинение.

— Скажи, ты имеешь отношение к тому, что твой кузен занимает в банке такую высокую должность? — поинтересовалась Грейнджер.

Она растянулась на кушетке, закинув ногу на ногу и сцепив руки за головой, и рассматривала потолок. Одетая в полосатую пижаму, она сама себе напоминала Беллатрису Лестрейндж. Хотя и не могла представить себе, как та психопатка просто спокойно лежит. Она, наверное, даже спала, дергаясь и рыча.

— Нет, — послышался голос Гарри. — Знаешь, он ведь повзрослел в старшей школе. И окончательно перестал слушать родителей. Как он сказал, у него в голове что-то щелкнуло, когда тетя Петуния и дядя Вернон уехали из дома, оставив меня одного. Помнишь, перед седьмым курсом?

— Угу, — кивнула Грейнджер.

— Вот тогда он сменил компанию, Пирс ведь остался в старой школе, — пояснил Гарри. — Дадли поступил в колледж, а потом дядя Вернон сумел устроить его младшим клерком в Банк Англии. А дальше — все сам.

Грейнджер слышала отчетливые нотки гордости в интонациях Гарри, и не смогла удержаться от улыбки.

И все равно у нее оставалось достаточно времени на то, чтобы проникнуться болью, отравляющей ее. Гарри старался — очень старался — не давать ей находиться в тишине, но Грейнджер понимала, что ему и самому непросто.

Они провели в Азкабане десять дней, за которые их так и не допросили. Они не знали последних новостей.

Но в одно прекрасное одиннадцатое утро явился охранник и взмахом палочки открыл замки на их камерах.

— Мистер Поттер, мисс Грейнджер, вот ваши личные вещи и палочки. Переодевайтесь, я подожду вас здесь, — учтиво проговорил он. — С вас сняты обвинения.

Стоило им трансгрессировать в министерство, все еще не веря, что все происходящее — правда, Гарри и Гермиона попали в объятия Уизли, которые, как выяснилось позже, явились всей семьей. А еще Лонгботтомы, МакГонагалл и Миранда.

Репортеры заклацали колдокамерами, пока миссис Уизли в своей излюбленной манере не изгнала их емким словом куда подальше. И, тем не менее, их встреча подзатянулась. А потом раздался еще один хлопок трансгрессии, и на площадке появились Малфои и Теодор Нотт. Увидев первых, Грейнджер почувствовала, как ее ноги подкашиваются.

В сторону появившихся сразу скользнули какие-то незнакомые Гермионе волшебники, а саму Грейнджер кто-то подхватил, потому что она начала медленно оседать на пол.

В суматохе и кутерьме одной огромной галдящей толпой они добрались до дома на Гриммо, 12, и устроились в гостиной. Молли, причитая об их худобе и бледности, принялась кормить и Гермиону, и Гарри, пока те пытались хоть что-то разобрать в галдеже.

Наконец, спустя неопределенное количество времени — по ощущениям прошло часов шесть, — Грейнджер смогла разобрать, кто именно и как их спас. И она была готова расцеловать Миранду, за то, что та такая ответственная, а Гарри за то, что он, наоборот, безответственный.

— Я всегда забираю бумаги, которые парят перед кабинетами, — пожала плечами Деррек, — уж поверьте — не дело это, чтобы любой посторонний мог в них заглянуть. А когда мисс Грейнджер арестовали и пришли ее кабинет осматривать, я всю ее почту припрятала, — кивнула женщина. — Хотела сначала сама посмотреть, что там. Ну, не похожа мисс Грейнджер на преступницу! А когда увидела… пошла сначала к Артуру, а уж все остальное — он провернул.

Грейнджер всхлипнула от переполняющих ее эмоций и все же стиснула Миранду в объятиях. А потом поблагодарила всех остальных. Каждый приложил руку к их вызволению. Августа Лонгботтом и Минерва подняли совет чистокровных, Уизли смогли разнести новость по всей Англии, и в конце концов Кингсли и Трэверсу нечем было крыть. Как и невыразимцам, устроившим этот ужасный эксперимент.

И все сложилось великолепно, им сообщили, что и Гермиону, и Гарри восстановили в министерстве, а Грейнджер даже повысили в должности… Вот только вернувшись вечером домой, она осознала, как ей одиноко.

Два месяца спустя. Гермиона резко вскинула голову, хмурясь.

— Что вы здесь делаете? — протянула она напряженно.

Их взгляды встретились, и Гермиона едва не вздрогнула от боли в глазах Нарциссы. Такой же, какую она каждый день наблюдала в отражениях.

— Мисс Грейнджер, — устало проговорила женщина, закрыв за собой дверь. Она сделала несколько шагов к столу Гермионы, а потом остановилась в нерешительности. — Вы… Я хочу сказать вам спасибо, — осторожно начала Нарцисса. — За все, что вы сделали для моей… семьи.

Грейнджер выпрямилась и свела лопатки, смотря на миссис Малфой снизу вверх. По тону не было понятно, благодарит ли Нарцисса или издевается. Неужели она пришла обвинять ее в романе с Люциусом? Ну так он наверняка должен был объяснить, что использовал грязнокровку Грейнджер, чтобы вытащить семью из Азкабана.

— Пожалуйста, — холодно ответила Гермиона, решив играть по своим правилам.

Нарцисса кивнула, и ее взгляд метнулся в сторону. Она все же сделала последний шаг и присела на стул для посетителей, собираясь с мыслями. Теперь их глаза были на одном уровне, но Грейнджер не почувствовала, что ей стало легче. Напротив, она желала отодвинуться подальше. Она просто не была готова общаться с кем угодно из Малфоев.

— Мисс Грейнджер, вы… — неожиданно заговорила Нарцисса. — Вы вернули мне мужа, — ее нижняя губа задрожала и она перевела взгляд на окно, — вы же его и отняли.

— Я не…

Нарцисса подняла ладонь вверх.

— Ненамеренно, конечно. Я ни в чем вас не обвиняю, — сказала она. — Я успела смириться с его кончиной, и была невероятно счастлива узнать, что он жив. Я его любила и люблю, — призналась она с каким-то отчаянием в голосе, от которого Гермионе стало не по себе. Совсем не такие интонации она ожидала услышать от миссис Малфой. — Но это уже не мой Люциус. Это он — и не он. Понимаете? — неожиданно спросила она, поворачиваясь к Грейнджер.

Та горько усмехнулась.

— Прекрасно понимаю.

— И я с многим могла бы смириться, — подытожила Нарцисса, — но не… не с чувствами к… не с чувствами к другой женщине, — выпалила она, словно эти слова причиняли ей боль; сорвала быстро, как корку на затянувшейся ране.

Гермиона отшатнулась, как от удара.

— При всем уважении, миссис Малфой, — дрожащим голосом проговорила она, — но он использовал меня, мои чувства, чтобы вытащить из Азкабана вас и Драко. Манипулировал мною, обманывал до последнего, пока я сама все не выяснила. И видит Мерлин, я не вижу причин прощать это! Вы бы простили?

Гермиону окатило горечью, плескающейся в голубых глазах.

— Да. Я простила, — ровно сказала она. — Я пришла только потому, что вижу, как он страдает. Не думайте, что это благородство. — Она выплюнула последнее слово, словно было бы оскорблением заподозрить ее в таком.

Грейнджер подняла ладони в капитулирующем жесте, не зная, что ответить и нужно ли ей вообще отвечать. Миссис Малфой вновь отвернулась к окну, помолчала несколько мгновений. А затем покачала головой, встала и, кивнув Гермионе, направилась к выходу из кабинета.

— Он не смог бы остаться с нами, мисс Грейнджер. Я и Драко — мы были бы просто болезненным напоминанием о прошлой жизни. И о том, чего он теперь лишен, — проговорила она тихо и не оборачиваясь. — Узнайте Люциуса Малфоя, он вас наверняка удивит.

Узнайте Люциуса Малфоя, он вас наверняка удивит.

Уж кто-то, а Люциус — и Офлам, и Малфой — уже достаточно удивил ее. Куда уж еще больше?

Разозлившись, Грейнджер принялась с каким-то особенным остервенением забрасывать в сумочку документы, а потом выпрямилась, упершись руками в стол, и шумно выдохнула.

Как же она устала.

Грабить банк, разгадывать тайны, быть начальницей — устала.

У нее не осталось места, где она могла бы быть маленькой девочкой, которую просто гладят по спине и волосам и успокаивают, утверждая, что все вокруг дураки.

И не сказать, что когда-то раньше она жила по-другому: до встречи с Люциусом она и не знала толком, что такое тепло и поддержка. И он открыл это для нее, дал попробовать, проникнуться и привыкнуть. А потом Малфой же это и отнял. Разрушил все стены, все барьеры, привычки и жизненные принципы.

Гермиона знала, что он приходит к ее дому. Видела его. А он ее — нет. Она скрыла дом от маглов, даже зная, что поступает по-настоящему подло, скрыла. Она показала, что сильнее него, напомнила Люциусу о том, чего он лишен, надеясь, что он перестанет приезжать, но он приезжал. Машина каждый день стояла на подъездной дорожке до самого вечера, а Малфой либо ходил рядом, разговаривая по телефону, либо сидел в машине, если была плохая погода.

Сердце сжималось, стоило Гермионе увидеть его, но пересилить себя было крайне трудно. Люциус сделал ей больно.

Узнайте Люциуса Малфоя, он вас наверняка удивит.

Будто она сама об этом не думала. Будто не искала оправданий и не понимала его. Будто не достала Гарри разговорами об одном и том же.

— Нет, Гермиона, — терпеливо твердил Поттер раз за разом, — это не похоже на то, что ты его оправдываешь из-за чувств.

Сомневаясь, что друг тоже предвзят, Гермиона поделилась мыслями еще и с Джинни, которая лишь повторила его слова.

Так, незаметно подкралось Рождество, растянув на улочках Лондона гирлянды. И, хотя с неба по-прежнему лила только вода, праздничное настроение у англичан это не отняло. Напротив, все с каким-то остервенелым упорством украшали витрины, машины, надевали красные колпаки и жилеты.

Укрывшись зонтом, Гермиона неспешно лавировала в толпе. Несмотря на обеденное время, из-за плотных серых туч, застлавших небо, было темно, как вечером. И лишь многочисленные теплые лампочки разрезали антрацитовые тучи своим светом, усиливающимся отражением в лужах.

Приветливо зазвонил колокольчик, оповещая о новом посетителе, Гермиона свернула зонтик и передала его официанту, который приветливо ей улыбнулся, узнав гостью. Ее взгляд легко нашел белую макушку и, помедлив всего мгновение, она уверенно направилась к ней, как мотылек на свет.

Отодвинув стул, Грейнджер села, уверенно встречая ошарашенный взгляд серых глаз, и протянула руку в приветственном жесте.

— Гермиона Грейнджер, — представилась она. — Познакомимся?

Сохраняя невозмутимое выражение лица, мужчина не отрывая от нее пристального, горящего взгляда, взял ее холодные пальчики в свою руку и поднес ее ладонь к губам.

— Люциус. Люциус Малфой. Очень приятно.