Там, в Финляндии… - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Михаил Александрович Луканин (ОСТАТОЧНАЯ КРОВЬ) #6

ОСТАТОЧНАЯ КРОВЬ

Утром по всему лагерю пронесся необычный слух, что нагрянула некая немецкая врачебная комиссия и что готовится какой-то повальный медицинский осмотр.

— К чему бы это? — недоумеваем и настораживаемся мы. — Какой еще тут к черту осмотр, когда и без него видно, что все уже давным-давно не люди, а полуживые покойники? Разве лишь для того, чтобы выявить и отсеять явно непригодных к работе, а затем попросту избавиться от них? Так с этим они и без комиссии успешно справлялись. А может, никакой такой комиссии-то вовсе нет, и все это не более, как очередная параша? Мало ли кто что в лагере болтает!..

Развернувшиеся вскоре события, однако, рассеяли все наши сомнения и подтвердили достоверность слуха. Все началось с того, что, когда уже выстроенные на плацу мы ожидали распределения по работам, перед нами неожиданно выступил лагерный переводчик.

— По распоряжению коменданта лагеря, — оповестил он, — выход на работу сегодня временно откладывается в связи с тем, что у всех вас будут брать на анализ кровь. Проводиться это будет в нашем ревире специально прибывшим в лагерь немецким медицинским персоналом в порядке очередности. Сейчас вы можете разойтись, но каждая выкликнутая палатка обязана немедленно и в полном составе явиться к ревиру, иначе она понесет суровое наказание. Всем ясно? Тогда — разойди-и-и-ись!

Сгорая от любопытства, мы тут же кинулись к ревиру и, вызвав пользующегося всеобщим уважением фельдшера Савельича, буквально засыпали его вопросами.

— Вы что, с ума, что ли, все посходили? — осадил он нас. — Хотите, чтоб я головы лишился? Так ведь она у меня одна и может мне, да и вам тоже, еще понадобиться. Нельзя же так, мужики! Обложили весь ревир. А что немцы да полицаи подумают? Давайте-ка договоримся так: сейчас вы все разойдетесь, а я, погодя, загляну к «больному» в пятую палатку и там, все как есть, вам и растолкую. Только, чур, всем лагерем к палатке не собираться и меня не подводить.

Он тут же сменил голос на начальственный и свирепо заорал на столпившихся:

— А ну, чего собрались? Сказано: по палаткам и в порядке очередности. Разойди-и-ись! Марш все по своим местам!

Мы хорошо знали нашего Савельича и потому, не прекословя ему, подчинились. Чтобы не вызывать подозрения и не подводить Савельича, решено было послать в пятую, как самую надежную, выборных от других палаток, которым поручалось довести до остальных все сообщенное стареньким фельдшером. Появился он в пятой неприметно и притом крайне возбужденным.

— Для чего это они с анализом-то? — сразу же насели мы на него.

— Кровь это они вашу собираются для своих раненых брать. Поначалу пробу возьмут, чтоб группу определить, а после уже и высасывать ее почнут.

— Как брать кровь? Какую это еще такую кровь? Где это у нас эта самая кровь-то? Они ведь почитай и так уже всю ее из нас повысосали! — буквально взорвались собравшиеся.

И в самом деле, нам было отчего негодовать и возмущаться. Даже сама мысль, что у нас, и без того еле живых, собираются брать кровь, которой в нас и так-то почти не оставалось, казалась нам поистине чудовищно дикой и нелепой.

— Война-то к концу подходит, не сегодня завтра вот-вот закончится, и потери у них — дай бог! Своей-то «арийской» крови им уже явно не хватает, вот они не брезгуют теперь и нашей славянской, а что она у вас и без того остаточная, так им на это — трижды наплевать. Не знаете вы их, что ли? — старательно растолковывал нам Савельич.

— Дожили-таки, видать, фрицы, коли не гнушаются вот и нашей русской кровью пользоваться и выкачивать ее у полуживых пленных. А что, если вот взять всем да и не давать ее фашистам? — предлагает кто-то. — Чего это ради мы своей кровью да своих же заклятых врагов спасать будем? Не дадим вот — да и все тут!

— А чего добьетесь? Постреляют всех ироды, да и только. Чуя свой конец, они сейчас пленных целыми лагерями уничтожают и только того и ждут, как бы с нами расправиться. Нет, так не годится! Только себе хуже сделаете, — охладил наш пыл старый фельдшер.

— А как же быть-то, Савельич? Неужто так вот примириться с этим, отдать им, почитай, свою последнюю кровь и помочь тем самым своему же злейшему врагу? Ведь это же черт знает что получается!

— А ничего не попишешь, кровь вам свою так и так отдавать придется. Против силы не попрешь. Я бы вот посоветовал вам кое-что, чтоб врагу своей кровью не помогать, да опасаюсь, что проболтаетесь и меня, да и самих себя тоже, в могилу загоните. Этим-то ведь не шутят!

— За кого это ты нас, Савельич, принимаешь? И не стыдно тебе это? Кажись, ни разу еще тебя не подводили, а ты вот на-кось — «проболтаетесь»! Да что, мы язык за зубами держать не научились еще, что ли? Обидно даже слышать от тебя такое! Цену тебе мы знаем, и уж кого-кого, а тебя-то не подведем и не выдадим, можешь в этом не сомневаться. Что мы, звери, что ли, какие, чтоб за твое-то добро да тебе злом платить?

— Ну, ежли так, то спасибо на добром слове. Выходит, еще нужен я здесь людям, и, значит, понятно вам, что к чему, а то я уж, грешным делом, не раз подумывал, что зазря стараюсь, что невдомек вам все мое старание.

— Да не тяни резину, Савельич, говори, что делать-то! Немцы-то вот-вот примутся за дело, а тогда уже поздно будет!

— Тогда слушайте. Прежде чем брать у вас кровь, немцы станут поначалу вызывать вас поодиночке на анализ для определения ее группы и давать каждому соответствующий жетон. Покончив с анализами, почнут вызывать каждого по второму разу и уже брать кровь в ампулы и помечать их соответственно вашему жетону. Так вот вы возьмите-ка да неприметно и поменяйтесь все своими-то жетонами. Кровь-то у всех разная, и окажется она в ампулах не однозначной предъявленным вами жетонам. Одним словом, на ампулах будет значиться одна группа крови, а внутри окажется совсем другая. Ну и не пойдет она им впрок, гадам!

— Не совсем понятно, Савельич. Почему же это она не пойдет им впрок-то? Не все ль равно, какую кровь вливать? Кровь-то — она кровью и останется. Не доходит до нас что-тось!

— Совсем темные, как погляжу. Да чего ж тут непонятного-то? Раненому вместо второй группы возьмут да вольют кровь третьей группы или вместо третьей, наоборот, вторую. Он же после этого может даже и самою душу богу отдать, а не то что поправиться. Вот вам и «не все ль равно, какую кровь»! Встанет она у них, ваша-то остаточная кровь, костью в горле, и не излечатся, а подавятся они ею.

— Ага, вот оно значит как!.. Ну, спасибо тебе, Савельич, что вразумил. Можешь не сомневаться — сделаем все, как велишь.

— Ты мне это брось — «велишь»! Ничего я вам «не велю», а только разъясняю.

— Да нет, нет, Савельич! Это мы оговорились. Ничего ты нам такого «не велел», а только «разъяснил». Мы же понимаем! Можешь не опасаться: с нами ты не встречался, в пятой палатке не был и никакого разговора у нас с тобой не было. А если кто придумает такое, то будь уверен — твой ревир ему уже больше не понадобится.

— Ну то-то же, а то — «велишь»! Об одном только Христом-богом прошу: делайте все неприметно, так, чтобы и комар носа не подточил, и не подводите меня, старика. Может, еще понадоблюсь вам. А не то немцы прикончат всех, а заодно и меня с вами. Поосторожней уж, миленькие, очень прошу вас!

— Все будет в ажуре, Савельич! Одним словом, могила! Великое тебе от всех нас спасибо за добрые слова, помощь и советы. Живы будем — не забудем. А теперь — иди с богом, пока тебя там не хватились.

После ухода Савельича выборные, единодушно приняв к исполнению предложение старого фельдшера, разошлись по своим палаткам проводить, как говорится, агитационно-массовую, пропагандистскую и разъяснительную работу, и вскоре весь надежный состав лагеря был в курсе дел и принятого выборными решения. План срыва коварного и гнусного замысла заклятого врага отвечал самым сокровенным желаниям и чаяниям каждого из нас и потому был встречен с восторгом и ликованием. Когда по лагерю разнесся зычный голос полицая: «Первая, к ревиру!», все мы твердо знали, что нам надлежит делать и как следует поступать. С большим трудом выдав по несколько капель крови из пальца и получив некоторое время спустя жетон с выбитой на нем группой крови, люди покидали ревир и вновь становились в строй, дожидаясь обработки всей палатки. Распущенные затем, они неприметно уединялись один на один где-либо в сторонке и обменивались жетонами, избегая подмены на одну и ту же группу.

Операция по забору крови затянулась до глубокой ночи и продолжалась при свете карбидных светильников. Один за другим входили мы в ревирную палатку и подвергались буквально настоящим пыткам. Наша остаточная кровь упорно не желала покидать наши бренные, высохшие, подобно египетским мумиям, тела и служить ненавистным немцам. Не обнаруживая ее, они, раздосадованные, раздраженно и безжалостно искалывали нас в поисках крови, а затем принимались грубо и бесчеловечно массировать избранный участок, выгоняя затаившуюся вялую кровь из тайников и принуждая ее поступать более интенсивно. С великим трудом медикам удалось заполнить ампулы нашей кровью и отобрать ее у каждого всего-то, кажется, по сто кубиков, хотя и это было для нас почти невосполнимой потерей. Выполнив поставленную перед ним задачу, наезжий медперсонал покидал ревир, несомненно, с чувством честно выполненного долга. С не меньшим удовлетворением укладывались на запоздалый ночлег мы, осознав, что действовали в этой непредвиденной ситуации продуманно и организованно, что не уронили своего патриотического достоинства и по сути сорвали гнусный замысел врага использовать нашу кровь — кровь военнопленных против их же Родины.

Наступившее утро вернуло нас в обычную колею с ее по будками, построениями, выстойками и отконвоированиями на трассу. Все пошло своим чередом: нас донимал тот же голод, изводили изнурительные каторжные работы и убийственные побои. В этих условиях мы начали было забывать об истории с кровью, как вдруг до нас дошел просочившийся в лагерь сенсационный слух о поголовном аресте всех медиков, участвовавших в заборе нашей злосчастной крови. Им вменялись в вину халатность и явная безответственность при проведении этого особо ответственного мероприятия. Слух этот не оставлял ни малейшего сомнения в том, что наш тайный замысел несомненно удался и успешно сработал. Выходит, мы спутали карты фашистов, не отдали свою кровь ненавистным врагам, не продлили ею им жизнь, не вернули их снова на передовую. Теперь мы твердо знали, что наша кровь не пошла им впрок, она только усугубила их положение, а кое-кого, вероятно, отправила на тот свет. Это была наша месть за наши муки, за наш народ. По случаю такого успеха во всем лагере ощущались небывалые приподнятость и оживление. Мы радовались, словно дети.

Вскоре, однако, наше радостное настроение неожиданно омрачилось. Причиной этому стало неприметное и бесследное исчезновение в один из дней Савельича, что не могло не насторожить и не растревожить практически всех пленных в лагере. Мы, естественно, обеспокоились тем, что фельдшер не выдержит пыток и допросов и с головой выдаст и нашу лагерную тайну, и всех нас. Охваченные немалой тревогой, мы притихли и затаились в ожидании кары, которая должна была обрушиться на нас, но шли дни за днями, а в нашем положении так ничего и не менялось, и мы мало-помалу стали приходить в себя и успокаиваться. История с кровью явно обходила нас стороной. Похоже, что во всем этом и на самом деле усматривалась не более чем вопиющая халатность исполнителей, за которую, по-видимому, они жестоко поплатились.

По всему выходило, что наш Савельич, кажущийся столь робким и не в меру пугливым, все-таки ни единым словом не обмолвился о нашем беспрецедентном поступке. Старый лекарь, видимо, стойко и мужественно перенес все пытки и истязания и погиб, так и не раскрыв нашей тайны, унеся ее с собой в могилу. Даже не верилось, что на такое оказался способен донельзя запуганный человек. Плохо же, выходит, мы знали нашего старенького Савельича!