Бедная тетя Лида до десяти часов вечера по домам ходила и для нас искала квартиру. С трудом, но все же нашла. Звонит вечером:

— Тут у меня знакомый есть, пока он один живет, сын с какой-то женщиной сожительствует. Вот я его и уговорила, и он согласился. Сама знаешь, лишние деньги не помешают. Завтра вас отведу туда, а с Ниной вы потом рассчитаетесь, когда она приедет со своей дачи, а вы переедете на другую квартиру, ладно? Между прочим, хозяина вашего долго не будет, он ложится в больницу на операцию. Пока он лечится, вы будете там одни. Слушай, я хотела у тебя спросить, Бибиш. Ты, говоришь, была в администрации города, да? И там тебе не дали лицензию, и после этого ты сидишь дома и бездельничаешь? А тебе не надо сидеть дома, у тебя дети, семья. Сама знаешь, деньги как вода уходят, — если не работаешь, запас сразу кончается. Запомни навсегда: если тебе отказывают в одном кабинете или не хотят слушать, ты иди и стучи в другой кабинет!

Я ей говорю и смеюсь:

— Как переедем на другую квартиру, пойду стучать по кабинетам, хорошо.

Тетя Лида мне очень помогала: занималась с моими детьми, их в лес брала, купаться водила, город показывала. Когда мы искали работу, она забирала детей к себе и кормила, потому что тетя Нина все время на даче была. Мы даже ездили помогать ей собирать картошку. У нее в тот год хороший урожай был. Она очень любит свой огород. На городской выставке показывала свои сорта помидоров, картошки, лука и тыквы и первое место заняла.

Осенью мы с тетей Ниной рассчитались и попрощались. Спасибо ей, все-таки она нас зарегистрировала на шесть месяцев.


На новом месте мы с хозяином сразу нашли общий язык. Он все нам показал, что можно, что нельзя, и сказал:

— Я завтра утром ложусь в больницу. Приеду оттуда здоровеньким, если Бог даст, и мы с вами поближе познакомимся. Вот вам ключ, чувствуйте себя как дома, спокойной ночи!

Его зовут Александр Иванович, дядя Саша. Перед сном он еще раз вышел из своей комнаты:

— Еще хочу вам сказать: детей надо перевести в нашу школу, она очень близко, всего один шаг, нам даже звонок слышно. А то придется им ждать зимой троллейбуса, мало ли что случится по дороге. Здесь никуда не надо ехать с портфелями, сменной обувью. Ой, сколько им придется таскать, а они у вас еще маленькие. Подумайте, подумайте о том, что я вам говорю, хорошо?

У него болезнь урологическая была: моча по шлангу в бутылку капала. Вот он и ложился в больницу, чтобы его прооперировали и убрали шланг.

И еще он сказал:

— Свою комнату я не буду закрывать на ключ. Если хотите, там у меня баян есть, пусть дети занимаются. Если хотите читать, книги есть. Так что заходите, у меня денег нет лишних, закрывать комнату не от кого.


Утром он ушел в больницу. Мы встали. Я убралась везде, проветрила квартиру, потому что она мочой пропахла. Купили освежитель воздуха и везде побрызгали. Зашла я и в его комнату, хотела убрать постель. Смотрю — вся простыня и пододеяльник мочой пропитаны. Наверное, когда дядя Саша лежал, от шланга моча текла на постель. Сняла я все с кровати, матрас — на балкон, а постельное белье замочила, потом постирала, погладила. Его рубашки и носки тоже постирала. Муж занимался ванной и туалетом: чистил, дезинфицировал. Везде убрали, почистили, все в порядок привели. И лестницу до подъезда веником подмели.


Между прочим, когда я у тети Нины жила, за всех всегда в подъезде подметала, лестницы вытирала. Потому что там все старенькие были, и я их жалела. Мы хорошо, дружно жили. Почти каждый день ходили друг к другу в гости.

Но там в подъезде тоже разные люди жили. Одна женщина пожилая все свободное время ходила по улицам и собирала пустые бутылки. Потом их сдавала. Так вот, эта женщина никого, кроме русских, не признавала. Как меня увидит, обязательно спрашивает:

— Ты знаешь, какой сегодня день?

— Нет, не знаю.

— Сегодня большой праздник. Не стирай, не подметай.

— Почему?

— У нас так принято. Если живешь в России, должна соблюдать наши обычаи.

— Ну, я все обычаи уважаю. Но когда у меня какой-нибудь праздник, то ведь не заставляю же остальных что-то делать или не делать.

— А я тебе говорю: раз ты здесь живешь, должна подчиняться нашим традициям.

— А если я поеду в Монголию — должна жить как буддисты, а в Италии — как католики, так, что ли? У меня есть своя вера, она внутри меня находится, и я никому ее не навязываю.

И вам тоже советую меня не заставлять!

Она очень обиделась, ушла и потом долго ворчала, соседям жаловалась, что я не то говорю, не то делаю.

Я несколько раз уходила рано утром с большим целлофановым мешком и на тротуарах и в парке собирала пустые бутылки. Даже в помойки и урны заглядывала. В основном попадались бутылки из-под пива. Они так ужасно воняли!

Я совсем не стеснялась. Набирала полный мешок и приносила той женщине, чтобы она не сердилась и не указывала мне, какие обряды соблюдать.

В принципе, она хороший человек. Просто зациклилась на этом вопросе — русский-нерусский. Вот я не русская — и что мне теперь, умереть, что ли? Какой меня Бог сотворил, такая и есть. Каждый народ любит свою нацию. Я тоже люблю, но из-за этого других мучить не стану. Если рассуждать, как та женщина, то будут ссоры, обиды, зло будет и в конце концов война.

А старого человека уже не убедишь. Надо терпеть, и все.

Но вернемся на квартиру дяди Саши.


Прошел день. Утром рано отправилась я в ту школу, которую дядя Саша нам порекомендовал. Да, действительно, эта школа была близко к нашему дому, и даже звонок слышно в квартире.

В школе меня приняла завуч, я ей рассказала о том, что случилось с моим сыном. Она говорит:

— Ладно, приносите документы, заодно детей тоже приведите. Я с ними познакомлюсь и определю по классам.

Я сбегала за документами в старую школу, забрала их и с детьми пришла к завучу. Она с ними побеседовала и удивилась:

— Мы всегда из Средней Азии ждем отсталых детей, вот недавно пришли к нам новички — совсем плохо говорят по-русски. Мы так мучаемся с ними. А у вас дети даже без акцента разговаривают, на мои вопросы ответили очень хорошо. А откуда у них такие знания?

— У меня, — отвечаю, — свекровь наполовину русская, и муж окончил русскую школу. С детства свекровь с ними занималась, баюкала по-русски, сказки им читала по-русски. Потом дети ходили в садик в русскую группу, а потом мы их в русскую школу отдали, и вот в результате они своего языка не знают, и знать не хотят, и еще меня ругают: «По-чукчайски нам не плети, мама», — говорят. Вот мы и приехали из-за них.

— Очень хорошо. Давайте пойдем с вами в пятый «а» класс, там Айбека познакомлю с детьми, а второго вашего мальчика проводим до кабинета завуча начальных классов.

Зашли в пятый «а» класс. Ученики встали, завуч поздоровалась с ними и начала им объяснять:

— Ребята, к нам пришел новичок, его зовут Айбек, с ним недавно случилась трагедия. Я вас предупреждаю: никаких обзываний, никаких избиений. Надеюсь, вы меня поняли, да?

И вот, тьфу-тьфу, больше двух лет в этой школе они учатся, и никаких ужасных случаев пока не случилось.

Правда, после той истории Айбек стал рассеянным. Все, что надевал в школу — шапку, куртку, сменную обувь, ботинки, — одно за другим оставлял в школе, забывал, а утром уже никто ничего не находил. Вещи так и терялись в школе. Он еще долго во сне плакал. А днем себя слабым и униженным чувствовал.

Пришлось детям бросить музыку. Я их отдала в спортивный клуб на дзюдо и самбо. У второго сына все удачно идет. Айбек, как всегда, отстает.

Вот такие проблемы возникли у моих детей здесь, в России.


Как тетя Лида меня учила, опять я отправилась в городскую администрацию — стучать во все двери: зашла в здание и пошла по кабинетам. Открыла одну дверь, там много женщин за компьютерами сидят. Они у меня спрашивают:

— Что вам надо?

А я толком не смогла объяснить. Они меня отправили в другой кабинет, к начальнику. Я пошла к начальнику. Постучала в дверь, открыла. Вижу — сидит одна женщина. Я ей говорю:

— Если меня здесь тоже не поймут, я, наверное, умру.

Она доброжелательно меня встретила:

— В чем дело? Вы садитесь, успокойтесь и по порядку рассказывайте. Я вас слушаю.

Я ей все рассказала: и что у меня есть все документы, и что я россиянка, но без прописки, только шестимесячную регистрацию имею. Лицензию из-за этого не дают, сидим дома, деньги, которые привезли, на исходе и так далее… Она говорит:

— Вам не умирать надо, детей надо кормить. У меня на приеме даже хуже случай был, чем ваш: одна женщина пришла с бензином, облилась с головы до ног и хотела себя сжечь. Она тоже с детьми была, русская женщина. Когда она сюда, в Россию, переехала откуда-то, в поезде все украли — и деньги, и вещи, ничего не осталось. Мы ее еле-еле успокоили, помогли устроиться. Потом у нее все было нормально. Так что не надо о смерти думать. Вы были в миграционном центре?

— Да.

— Сейчас вы опять идите туда и у них спросите, будут ли они за вас ходатайствовать или нет. Если откажут, немедленно вернитесь сюда, потом я скажу вам, что делать. Вы поняли меня?!

— Да!

— Тогда идите в миграционный центр и обратно ко мне!


Побежала я в миграционный центр, объяснила им, они говорят: «У вас есть гражданство Российской Федерации, вы к нам отношения не имеете. Все, что вам надо, требуйте у администрации города, а мы за вас не будем ходатайствовать!» После этого ответа я бегом к ней. Она меня ждала.

— Я так и знала, — говорит, — что они откажут. Ну и хорошо. Тогда пишите заявление на имя председателя Совета депутатов, я вам продиктую, — и продиктовала.

Она меня забрала вместе с заявлением, и мы ходили по всем этажам. Она зашла в кабинет председателя Совета депутатов, объяснила мою ситуацию и ходатайствовала за мое заявление. (Честно говоря, до сих пор не знаю, что означает слово «ходатайство», вот так.) Вернулись в ее кабинет, она говорит:

— Вот видите, все решено. Сейчас я позвоню, завтра вам дадут лицензию на торговлю. А вы хотели умирать! Какая вы хитрая — двоих детей оставить собираетесь! Ничего не выйдет! Теперь можете идти, у вас все получится.

— Спасибо вам, даже не знаю, как вас отблагодарить.

— Не надо меня благодарить, это моя работа. Когда я кому-нибудь помогу, считаю, что день прошел хорошо!

Я с ней попрощалась, от радости чуть не расплакалась.

Бегом кинулась в оптовый магазин, купила конфеты в коробках и кофе. Вернулась в администрацию города, к ней в кабинет. Она меня увидела и удивилась:

— Что еще случилось?

— Да ничего не случилось, у нас говорят — «спасибо» в карман не положишь. Возьмите, пожалуйста. Это вам.

Она говорит:

— Нет, не возьму. Отнесите все детям, пусть они кушают.

— Возьмите, это вам, от души даю!

— Нет-нет, лучше от моего имени отдайте детям, скажите: тетя Тоня просила передать.

Наверное, минут двадцать я ее уговаривала, но она не взяла мои подарки. А я вернулась на квартиру счастливая. Ведь я хотела по-честному платить налоги, не то что некоторые — убегают, как зайчики. Просто хотела, чтобы все было документально.


И вот началась моя коммерческая деятельность. Администрация рынка через два месяца выделила нам определенное место, а до этого каждый день прыгали с одного лотка на другой. В конце концов и это устроилось. Ездила каждую неделю в Москву за товаром — обувью, одеждой.

Хозяин лежал ровно три месяца в больнице. Я его часто навещала. Дядю Сашу прооперировали, теперь у него не было шланга. И бутылку для мочи убрали.

Как-то раз он сказал мне в больнице:

— Я был два раза женат, от первого брака двое детей, от второго брака тоже двое детей. Работал начальником, все у меня было — и деньги, и друзья. А сейчас постарел, на пенсию вышел, болею… Мне даже стыдно признаться, что, кроме вас, меня никто не посещал в больнице — ни друзья, ни дети. Я еще толком с вами и не знаком, и мы еще вместе не жили, а вы столько заботились обо мне. Спасибо вам! Как я выйду из больницы, познакомимся поближе, ладно?

— Александр Иванович, мы тоже когда-то постареем и можем оказаться в такой же ситуации, поэтому стариков надо уважать.

А он головой покачал:

— Это у вас на Востоке есть обычай старость уважать, а в России по-другому все, попроще относятся к старикам.

Вот такие дела.


Дети учились, мы с мужем занимались коммерцией, лицензия ведь на руках.

Между прочим, очень много интересных людей встретила я на рынке. Сюда ведь разными путями попадают. Среди продавцов есть врачи, учителя, даже бывшие артисты! Обычно они не любят говорить, как здесь оказались. Жизнь у всех ведь по-разному складывается. А детей кормить всем надо, вот так-то.

На рынке со мной без конца разные забавные истории случались. И все из-за моего «знания» русского языка! Поэтому и торговля нехорошо шла — пока нужное слово подберу, покупатель уходит.

Продавцы часто употребляют слова «привезли», «завезли», «навезли». Я подумала: зачем так длинно говорят? Можно слово сократить. Как-то раз подошла покупательница, спрашивает:

— Почем у вас джинсовая рубашка?

— Двести пятьдесят рублей. Берите, очень хорошая, недавно привезли. Еще новый навоз.

Так и сказала.

Подходит другой покупатель. Интересуется кожаной курткой.

— Хорошая куртка, — говорю, — тысячу пятьсот рублей стоит. Одна штука осталась из старого навоза.

Муж услышал, как я покупателей отпугиваю, и рассердился:

— Что же ты заладила, елки-палки! «Старый навоз», «новый навоз»… Как будто говном торгуешь. В следующий раз думай, что говоришь!

Однажды подошла старушка, спрашивает:

— Дочка, почем у тебя сапоги?

— Вам какие надо?

— Ну, чтобы мне удобно было надевать и снимать.

— Выбирайте, какой вид вас интересует. Вот для вас дутики есть!

— Да, а они удобные?

— Очень удобные и мягкие. А вы померьте, может, подойдут вам.

— Мой размер сорок. Доченька, найди мне мой размер.

Нашла я 40-й размер, и она начала мерить обувь. Спрашиваю старушку:

— Ну как?

— Да еще не надела.

А я хочу объяснить старушке, что эти сапоги ей как раз.

— У вас очень большое влагалище, — говорю, — вот я вам специально тоже большое достала, должно подойти.

Она на меня не смотрит, нагнулась и надевает сапог. Я опять:

— У всех узкое влагалище, а у вас большое.

Она меня не слышит или делает вид.

— У вас красивое влагалище, такие влагалища редко бывают. У моих клиентов обычно узкие влагалища, им трудно сапоги подбирать. А вам хорошо.

Так я про «влагалище» говорила минут десять. Хвалила и так и сяк.

Бедная старушка, кажется, меня вообще не слышала, что ли, не знаю. Она купила эти сапоги и ушла. Я потом об этом забыла.

А у меня дома, у дяди Саши, была одна медицинская книжка. Вот однажды я в свободное время решила ее полистать. Вдруг увидела слово «влагалище» — и чуть в обморок не упала. Только тогда узнала, что это означает! А я его вместо «голенища» использовала! Хорошо, старушка не очень внимательно меня слушала, что ли!

А слову «голенище» я долго не могла научиться, долго говорила или «голенилище», или «голенинище».

Другой раз подошел ко мне молодой парень с девушкой, и они спрашивают у меня:

— У вас гробы есть?

Я удивилась:

— А зачем тебе гроб, ты такой молодой, надо жить, все у вас еще впереди.

— Сейчас это модно.

— Разве так можно, разве такая мода бывает, что ли? Вам надо пожениться, детей надо завести, куда вы торопитесь, умереть всегда успеете!

— Женщина, вы, наверное, меня не поняли, да?

— Нет, почему, поняла. Зачем вам гроб?

— Женщина, вы меня не поняли. Это фирма такая есть, а вы мне про жизнь нотации читаете!

— А, так бы и сказал, что фирма. Надо же, что придумали, дураки, фирма — «Гроб».

На самом же деле не так обувь называлась, а, кажется, «Габор».

Вот так закончилась история с этим «гробом».

Как-то раз подошла ко мне очередная покупательница:

— Почем у вас рубашки?

— Сто пятьдесят рублей.

— А размеры все есть?

— Да, все размеры, выбирайте.

— А если не подойдет, можно ли поменять?

— Да, конечно, отдам любой размер.

И она заплатила деньги. Я ей говорю:

— Приходите, если мала будет, я вам отдам любой размер.

Она удивилась:

— Женщина, что значит «отдам», если за это я плачу деньги?

— А что я плохого сказала?

— Вы мне вовсе не отдаете, а я на свои деньги покупаю.

— И что надо мне говорить?

— Говорите «покупайте».

— Ну, тогда извините, — не «я отдаю», а «вы покупаете»!

— Вот так правильно.

Один раз обидела продавщицу на рынке, нашу знакомую. У нее муж был военный. Из-за этого все ее тоже называли «военная». Имени ее не знали. И однажды я у нее спросила:

— Извините, пожалуйста, как ваше имя, а то мы, когда вас видим, говорим: «Военная идет»!

Она засмеялась и отвечает:

— Меня зовут Маша.

— Очень приятно! — говорю.

А я помню, что у русских Настя — ласково будет Настенька, Галя — Галочка, Нина — Ниночка. Мне захотелось ее тоже ласково назвать, вот я и сказала: «Машинка», и вроде у меня получился автомобиль.

Она обиделась:

— Какой же я вам автомобиль?

— Я хотела, чтобы ласково было, а получилось наоборот? Что я сказала не так?

— Ударение неправильно, вот и получился автомобиль.

— И как мне сказать ласково ваше имя?

— Надо говорить «Машенька»! Хорошо, что вы не знаете русский язык, а если бы зная так сказали, я бы вам показала, кто здесь «машинка»!

Может, она думала, что я фигуру ее имела в виду? Вот так, даже с ударениями кашу заварила.


А однажды меня мой язык действительно «далеко завел». Мне понадобилось в туалет, а он не на вещевом, а на колхозном рынке. Иду. И вдруг одна девушка ко мне обратилась:

— Женщина, вы никуда не торопитесь?

— Нет, а что вы хотели?

— Ой, я очень тороплюсь, вы не можете этого человека, старика, проводить до хлебной лавочки? Он слепой и очень медленно ходит. Мне надо бежать на работу, а то опаздываю. Вы проводите его?

— Да, конечно!

— Только держите его, а то он упадет!

Я старика под ручку взяла и тут вспомнила мужа. Он любит повторять одну фразу: «Ну, как ты докатилась до такой жизни, колобок мой?» Я решила, можно с этого начать разговор со стариком, и говорю:

— Ну, как вы докатились до такой жизни?!

Он остановился и, хотя меня не видел, потому что слепой был, все равно от удивления повернулся ко мне. И вот на этот мой вопрос он стал подробно отвечать. Рассказал и как родился, и как вырос, кем стал, где работал и про детей и так далее. А шел он как черепаха и даже еще медленнее. Я ему говорю:

— А где ваша жена?

— Моя жена погибла в автокатастрофе, — и начал рассказывать о ней. Шли мы очень долго, прошел, наверное, час, а мы еще до места не добрались. Мне еще в туалет надо было сходить. И не могу же я старика бросить на дороге. Продолжаю разговор:

— Когда ваша жена умерла, вам, наверное, было очень плохо, да?

Он остановился опять и сердито говорит:

— Она не умерла, а погибла!

Я думаю: что я плохого сказала? Между «умершей» и «погибшей» какая разница? А оказывается, умерла — это когда «сама», а погибла — когда по чужой вине. Вот так.

Еле-еле довела старичка до хлебной будки, а оттуда до троллейбусной остановки. Через два часа вернулась на рынок, к мужу.

Он нервничал страшно:

— Ты что, в туалет провалилась?! Жду, тебя нет и нет!

Еле его успокоила и начала торговать.


Вот так я вас немного посмешила. А теперь вернемся к основному моему рассказу.

Наконец Александр Иванович вышел из больницы, и мы начали жить вместе очень дружно. Он меня исправлял почти всегда, если я неправильно говорила, и даже нервничал, когда я плохо произносила слова.

Наступил Новый, 2001 год. Дядя Саша ушел справлять его к знакомым. Незадолго до его ухода мы подарили друг другу подарки. И вот мы остались одни. В десять часов вечера звонят в дверь. Открываем — стоят Равиль с женой. Пришли отмечать Новый год с нами. Ну, хорошо. Сидели, разговаривали, они пили (я ведь не пью).


Я уже рассказывала, что когда переехала в этот город с семьей, то мы сначала у тети Нины поселились. Мама Равиля с нами передала пять килограммов сушеных абрикосов, чтобы мы ему отнесли, и еще нас предупредила, чтобы мы к ним не приставали ни с какими вопросами насчет жилья и насчет работы. Сказала:

— Не мешайте моему сыну.

Мы ответили:

— Хорошо, намек поняли. Будем жить от них далеко, чтобы лишний раз не беспокоить.

Только один раз мы разговаривали по телефону, сообщили, что привезли эти абрикосы. Вот тогда они нас позвали в гости, и все, мы больше не общались. Теперь, наверное, они нас нашли через тетю Нину и вот пришли отмечать Новый год.

Оказывается, к ним приехала сватья из Воронежа. Поскольку они до сих пор не наладили отношений с зятем, то не хотели отмечать с ними праздник, бросили их и к нам пришли. Сидели до трех часов ночи, потом попрощались.

Третьего января опять пришли, даже захватили с собой соседей — мужа с женой.

В это время дядя Саша у себя в комнате сидел. Равиль спрашивает:

— Ну как, вам здесь нормально?

— Да, все хорошо.

Галя говорит:

— Мы думали-думали с Равилем и пришли к выводу, что заберем вас отсюда.

— Куда?

— К себе, с нами рядом будете жить.

— Нет, нам здесь хорошо, хозяин хороший человек, детям в школу близко, и без происшествий учатся. Дети уже к школе привыкли, так что больше не будем никуда переводить их.

— Все, что вы зарабатываете, уходит на плату за квартиру. Если так пойдут дела, вы никогда не сможете накопить деньги на собственное жилье.

— У вас своих хватает дома, мы будем лишними, зачем это вам надо?

Галя объясняет:

— Да не с нами будете жить, а в нашем подъезде. Там одна квартира пустует, трехкомнатная. Правда, там доделать надо. Хозяйка — моя подружка, она живет в Уренгое, на Севере. Почти не приезжает. Ключ у меня. Она всегда квартплату отправляла с почтой, а я тут платила. Я ей позвоню, и, если она разрешит, вы будете жить рядом с нами и только за одного человека будете платить квартплату, потому что там прописан только один человек. Согласитесь, это для вас очень хороший вариант.

— А она не работает, что ли, почему сама не приедет?

— Нет, она работает очень много. У нее с дочкой случилась беда. Когда ее дочке было пять лет, один наркоман убил ножом ее бабушку. Девочка убежала от страха на улицу, упала на снег и уже оттуда не могла встать. Ее парализовало с пяти лет. Сейчас ей шестнадцать лет, она одиннадцать операций перенесла. Ее оперируют всегда в Ленинграде. Хозяйка дома прошлый год приехала, хотела сделать евроремонт, в квартире все содрала: линолеум сняла, убрала ванну, раковину, унитаз. Ей позвонили из Уренгоя, что дочке плохо, вот она все бросила и уехала. Теперь не знаем, когда приедет. Если у вас время будет, завтра приходите посмотреть квартиру. Подумайте над нашим предложением.

И они ушли домой. Мы с мужем думали, что нам делать. Вроде бы у дяди Саши нам тоже хорошо, конфликтов нет, только тесно — в одной комнате нас четверо. Один сын у меня спал на раскладушке, потому что для кровати не было места.


Утром пошли в дом, где живут Равиль и Галя. Они нам открыли дверь в эту пустую квартиру. Там огромные три комнаты, а в кухне просто заблудишься. Нам понравилось, что она просторная, но надо было ремонт делать.

Мы сказали — ладно, переедем сюда. Только сначала надо ремонт до конца доделать. Мы все, что требовалось, купили, отремонтировали квартиру. Пришли с дядей Сашей попрощаться. Он говорит:

— Ну что я могу сказать, если считаете, что так лучше, — как хотите. Самое главное, что на меня обид не держите. Если вам там плохо будет, с родственниками, — приходите обратно, я вас приму. Можете на меня рассчитывать.

Начали мы жить рядом с родственниками. Когда скучно было, навещали дядю Сашу. Детей не перевели в другую школу, зачем их травмировать?

Равиль почти все время ездит в Москву, в командировки, а Галя никогда не работала.

С неделю мы прожили на новой квартире, и начались у нас проблемы. Галя все время занимала у нас деньги и долго не отдавала. И мы думали: неужели она не понимает, что мы с квартиры на квартиру мотаемся с двумя детьми, нам самим деньги нужны как воздух. А они и до нас жили же как-то двадцать лет в браке. Неужели нас ждали, чтобы деньги занять?

Мы Гале никогда не отказывали — сколько денег просила, столько и давали, а Равиль об этом не знал. Потом она начала просить в долг не только для себя, но и для своей подружки. Тоже не отказывали, молча давали. Правда, ее подружка всегда вовремя деньги возвращала, в отличие от Гали.

Мы все время в напряжении находились, потому что Галя начала устраивать сцены. Один раз приходит:

— Телевизор потише сделайте! А то соседи уже жалуются!

Другой раз:

— Равиль вернулся, ругает меня. Идите вмешайтесь, вы же родственники!

Она не знала меры — будила нас и в шесть утра, и среди ночи. Ей безразлично было, что она лишила нас покоя. Стучала в дверь и кричала:

— Спасите, Равиль убивает меня!

Довольно часто такие фокусы устраивала и к тому же не думала возвращать долги. Как-то пришла и меня спрашивает:

— Если бы тебя муж все время ругал или бил и выгонял из дому, что бы ты сделала?

Я говорю:

— У нас и без ругани проблем достаточно. Он если меня ругает, я молчу, потому что через некоторое время это у него проходит.

— Как это можно терпеть! Только этого не хватало! Это у вас на Востоке терпят, а здесь Россия!

— Я не могу из-за какой-то ругани развестись и детей сиротами сделать. Детям отец нужен. Родного отца никто не может заменить.

Короче, я ее никак не смогла убедить и успокоить. Каждая осталась при своем мнении. Жили мы в этом доме, дружили с соседями. Нас только нервировала Галя своими криками, слезами, руганью с Равилем.

Прошло девять месяцев. За это время мы смогли на свои заработки купить цветной телевизор. И все, больше ничего.


Наступила осень. Ноябрь. В середине месяца Галя заявляет:

— Давайте собирайтесь, хозяйка квартиры приезжает. Она хочет ее продать.

— Когда нам надо уйти? — только и спросила я.

— Хоть завтра. Ищите себе новое жилье.

— Уже зима приближается, пока ищем, пока найдем… Можно еще неделю подождать?

— Нет, хозяйка приезжает. Она позвонила и сказала, пусть срочно освобождают квартиру.

Мы с мужем очень расстроились. Что делать? Пошли к дяде Саше, туда, где мы раньше жили. Объяснили ему ситуацию. Он говорит:

— Вообще-то не надо было уходить от меня. С родственниками всегда так, от них лучше подальше жить. А у меня уже другие постояльцы.

— Как?

— А вот так! Мне их нашли знакомые, потому что я в деньгах нуждался. Вот уже несколько дней живет у меня молодая пара с ребенком, маленький ребенок, годовалый. Я их не могу выгнать на улицу, уже зима. Как же так вас не предупреждая выгоняют?

— Так получилось!

— У вас тоже дети, с вами не должны были так поступать. И куда теперь вы пойдете?

— Куда? На улицу, искать квартиру. Может, найдем, может, нет, — не знаем.

Мы с дядей Сашей попрощались, вернулись к себе. Каждый день Галя появлялась, как землетрясение. Кричала на нас. Все это уже невозможно было терпеть. Последнее время она как бешеная стала. Мы же не виноваты, что у нее с мужем не ладится. А соседи говорят:

— Мы привыкли к ее скандалам. Репертуар известный. Уже и внимания не обращаем на нее, надоела. У них ссоры никогда не кончаются.

Вот осталось два дня. Она опять говорит: «Уходите!»

Мы детей предупредили, чтобы они после школы шли к тете Лиде, а сами отправились искать квартиру. Искали до двенадцати часов ночи. Никакого результата. Я чуть с ума не сошла.


Утром снова пошла в миграционный центр. Зашла в кабинет. Опять меня принял тот мужчина, который принимал раньше. Рядом сидела секретарша или какая-то сотрудница, не знаю. Он спрашивает:

— Что вы хотели? Какой у вас вопрос?

Я так волновалась, что вся дрожала. Говорю ему:

— Видите ли, я раньше у вас была на приеме и хотела бы узнать, если в России человек с детьми окажется на улице зимой, то какие меры принимают?

— Вы откуда приехали?

— Из Туркмении.

— А почему именно в наш город приехали? Здесь уже все переполнено иммигрантами.

— А вы не скажете ли мне, где не переполнено?

— Везде переполнено, вся Россия переполнена! Зачем вы в Россию приехали? Езжайте обратно домой!

— У нас есть справка из посольства России, что я и мои дети — граждане России. Вот из-за них я и приехала сюда, в Россию. У нас в Туркмении развита наркомания, и очень там плохо сейчас.

— А вы думаете, в России хорошо, что ли? Ничего хорошего. Мы вам ничем не можем помочь, езжайте домой обратно.

— Я оттуда уже выписалась и не собираюсь возвращаться. Дети в Туркмении никем не будут, они говорят только по-русски.

Пока он с кем-то разговаривал по телефону, я к этой секретарше обратилась, говорю и плачу:

— Вы знаете, мы уже в России полтора года. Живем на квартирах, у нас денег нет купить даже комнату в коммуналке. Сейчас я нахожусь на улице в буквальном смысле, я бомж! Бомж с детьми. Я хотела бы знать, если человек с детьми окажется на улице, здесь, в Российском государстве, какие меры принимают? Общежитие, или хоть брошенную развалюху, или хоть что-нибудь дадут? Вот, посмотрите мои документы, я тоже россиянка! — и достала все документы.

Она все посмотрела и говорит:

— У вас все документы есть, но не в этом дело. Сейчас просто никто ничего вам не сделает и не даст, ни общежития, ничего.

— Как это так, я же зимой с детьми от холода умру!

— Не знаю, это не от меня зависит. Обратитесь в агентства по найму квартир. Может, у них что-нибудь есть за деньги.

— Я все городские агентства обошла за полтора года. Там ответ один: нерусских не принимаем, и тем более с детьми.

В это время начальник положил трубку и ко мне обратился:

— Когда ехали в Россию, о чем вы думали? Сюда приезжают к родственникам или знакомым, а вы к кому приехали?

Я не хотела говорить на эту тему, потому что из-за родственников мы и остались сейчас на улице. Ответила:

— Ни к кому не приехали, сами по себе.

Он говорит:

— Так езжайте обратно!

— А можно где-нибудь остаться в России?

— В Сибирь езжайте, в тайгу, и живите там с медведями! — отвечал он.

— Хорошо, спасибо. — И я вышла на улицу. И думала: зачем тогда создали этот пустой миграционный центр, если там они ничего не могут сделать? Еще им и зарплату платят — за что? Чтобы таких неграмотных людей, как я, посылать к медведям, что ли?

Я-то могу жить везде — пустыню вытерпела, в лесу ночевала до утра — не умерла, а теперь к медведям отправляют — с медведями тоже можно жить! Но вопрос в том, зачем детей мучить, ради чего? Вот так! Государство похоже на рентгеновский аппарат: насквозь видит. В смысле — смотрит сквозь меня и не замечает.


И вот хожу по городу и говорю себе:

— Неужели сегодня на улице останемся?!

Пришла на рынок к знакомым.

— Срочно нужна квартира, — говорю, — мы в буквальном смысле на улице остались.

Они испугались и спрашивают:

— А дети где?

— В школе.

Они начали звать наперебой. Одна:

— Приходите к нам! Пока квартиру найдешь, у меня будете жить. Правда, у меня с сыном однокомнатная. Мы будем на полу или вы, как-нибудь поместимся, приходите, ладно? Вот адрес, возьми.

Другая:

— Приходите к нам, мои дети будут рады.

Я отвечаю:

— У вас пять человек, мы четверо, нет-нет, спасибо!

— А куда вы пойдете, лучше приходите, хорошо? Вот адрес.

Рядом стояла женщина. Она говорит:

— Слушай, в нашем доме одна квартира пустует, хозяин — молодой еще человек, сорок лет, разведенный, живет в основном с отцом в деревне.

— А как его можно найти?

— Я его иногда вижу.

— Мне иногда не надо, мне сейчас он нужен!

— Я понимаю, но где я его найду сейчас? Только если завтра.

— Хорошо, до завтра потерпим. Пока у знакомых останемся. Когда его найдете, поговорите, пожалуйста. Если из-за детей капризничать будет, скажите, что они у меня не шумные и целый день находятся в школе.

— Ладно, завтра схожу на колхозный рынок, он иногда туда приезжает, или зайду в магазин продуктовый, вон — рядом, он там грузчиком работал. Если из-за пьянки не уволили его, значит, завтра договоримся. Ты только не переживай, все будет хорошо.

— Надеюсь! — обрадовалась я.


Мы ночь переночевали у знакомых. Утром дети ушли в школу, а мы на рынок. Нашла я ту женщину и спрашиваю:

— Ну как? Видели хозяина этой квартиры?

— Видела, договорилась, что вы будете у него надолго. Объяснила, что деньги вовремя отдавать будете, а почем, по скольку, вы уж сами договаривайтесь.

— Конечно, вовремя будем отдавать! — обрадовалась я.

— Тогда иди, он ждет тебя на квартире.

Там подробнее и договоритесь.

Мы с мужем пошли договариваться. Постучали в дверь. Дверь была сломана. Зашли в квартиру — уф! Такого ужаса еще нигде не видела.

В коридоре мне прямо на лицо паук прилепился. Две комнаты переполнены мусором, везде валяется разное барахло. Диван сломанный, гитары сломанные, везде висит паутина. В кухню вошла — посуда грязная в умывальнике горой лежит. Увидела холодильник и думаю: «Странно, черные холодильники бывают, что ли?» А этот холодильник был покрыт такой черной плесенью. Открыла его и чуть не упала. Хозяин Юра говорит:

— Работает, работает.

Зашла в ванную и увидела желтую ванну. Ужас один, раньше ничего такого еще не видела. Про туалет не может быть и речи. Вся квартира так и воняла мочой.

Мы поговорили с хозяином. Одни только его глаза говорили, что он алкаш. Но что нам оставалось делать? Пришлось!

— Вот моя квартира, — говорит он, — вы чуть-чуть здесь приберетесь, и будет все нормально!

И вдруг я заметила, что в квартире холоднее даже, чем на улице. Оказывается, что и в кухне, и в одной из комнат не было в окнах рам со стеклом. Ужасно дуло, ведь ноябрь месяц.

Мы ходили по комнатам, и везде пыль поднималась от наших шагов. А этот алкаш еще заявляет:

— Если вы нуждаетесь в квартире, сначала заплатите мои долги девятимесячные по квартплате. Договорились?

Нам только этого не хватало! Но пришлось заплатить в Сбербанк его долги. Заплатила и квитанцию принесла.

Муж сразу пошел на рынок, сделал рамы, установил их, стекла вставил. Немножко теплее стало в квартире. В тот же день переехали от Равиля и Гали на новое место, к алкашу. Дети учились в прежней школе, правда, далековато теперь было, но они уже привыкли, поэтому я их переводить не стала. Зачем? Опять их, как новичков, будут обзывать. Пусть учатся там, где им нравится.


Как всегда, на новом месте началась у меня уборка. На черный холодильник ушло пять дней, а ванну чистила ровно десять дней. Если бы вы знали! Пока чистила эту ржавчину, у меня на руках вся кожа облезла. Чтобы эту грязь отчистить, наверное, всю бытовую химию в городе скупила. Чего только не делала! А на то, чтобы весь бардак в квартире убрать, отчистить, ушло около двадцати дней.

Начали тут жить. Хозяин квартиры за неделю раз восемь приходил, просил денег: то двести, то сто пятьдесят, то сто или пятьдесят рублей. Я ему говорю:

— Только что мы заплатили ваши долги по квартплате. Денег я не печатаю, они нам с трудом достаются!

Он уходил. Потом опять приходил клянчить.

Торговля наша шла потихоньку.


Вот я в очередной раз собралась в Москву на Черкизовский рынок за товаром. Купила билет. Дома для детей все приготовила. Все деньги забрала, даже на хлеб не оставила. Думала, муж за это время на рынке что-нибудь продаст — будут деньги, будет хлеб.

Приехали на Черкизовский рынок. Я тоже, как все коммерсанты, вышла из автобуса и пошла покупать товары. Потратила все деньги на товары, уже иду обратно к автобусу и возле какого-то лотка остановилась, чтобы спросить: «Блузки почем?» И все. А коляска с вещами позади меня стоит. Пока я смотрела на эти блузки, мою сумку-то утащили. Развернулась — сумка тю-тю, нету! Я растерялась, туда-сюда бегаю среди толпы. Да где ж теперь сумку найдешь — все, украли!

В руках пустая коляска, денег нет… Иду совсем измученная к автобусу. Водитель говорит:

— А где товары?

— Товары украли.

— Здесь надо быть внимательной, а то без ничего останешься.

Еду и переживаю: зачем я остановилась возле блузок, все равно не купила бы, вот из-за этих блузок украли весь товар на 5200 рублей. Пока ехали обратно, я ничего не кушала по дороге — денег не было. Думаю: ничего, дома поем.

Пришла домой, мужу объяснила, что сумку украли. Он успокаивал меня, но я видела, что он очень расстроился. Потом рассказал, что ничего за день не продал, торговли не было. Так мы и остались без хлеба. Дети, как назло, просили до одиннадцати вечера хлеба. Я им сварила что-то, но они требовали хлеба, больше ничего. Когда в хлебнице и булочки, и черный хлеб лежали, они не кушали, а сейчас хлеба нет — они захотели именно хлеба.


До утра кое-как терпели. Утром рано встали, чтобы идти на рынок торговать. Вдруг звонок в дверь. Открываем — видим, пришел хозяин денег просить в долг.

Пытались объяснить ему ситуацию — он не верит:

— Тогда займи у кого-нибудь, — говорит.

Я отвечаю:

— Мы со вчерашнего дня с детьми сидим без хлеба, а у меня нет привычки просить деньги у кого-то.

Он свое:

— Хоть пять рублей дайте.

— Если бы у меня пять рублей было, — говорю, — я детям уже купила бы хлеба. А вы больше нас не тревожьте, ничего не получите. Придете за месячной квартплатой первого числа — вот тогда и дам вам денег. Вы до нас жили же как-то и дальше продолжайте жить!

Там родственники со своими «дай-даями», теперь вы!


Он ушел, а мы отправились на рынок. Я молила Бога, чтобы мы смогли хоть что-нибудь продать, потому что один сын остался дома голодный, другой ушел в школу — там его бесплатно кормят.

Вот продала что-то и побежала сразу в магазин, купила еду и быстро на квартиру. Сына накормила, вернулась назад на рынок. На рынке некоторые узнали, что у меня денег не осталось и что в Москве сумку украли. Кто-то из тех, с кем ездила вчера, рассказал. Подошли ко мне женщины и говорят:

— У тебя деньги есть или, может, тебе надо, ты скажи, ладно?

— Вчера и сегодня до десяти часов утра и дети, и мы голодные были, дома нечего было кушать.

— Эх ты, дура, тебя, наверное, по голове кирпичом стукнули, зачем детей голодных оставила, у нас попросила бы на хлеб! Разве так можно?

— Я никогда ни у кого ничего не прошу. Вот сейчас продала товар и купила хлеб. Если в долг берешь, надо уметь отдавать. Поэтому никогда ни у кого не прошу денег. Спасибо, что пришли меня поддержать!

— Да ты не отчаивайся, мы тоже прошли этот путь, и у нас крали сумки и деньги вытаскивали. Все это было. Деньги — дело наживное, заработаешь. Лишь бы здоровье было.


А за пару дней до этого еще одна неприятность у меня случилась.

Мы ведь с временной пропиской жили. Торговали, можно сказать, нелегально. Я на рынке у знакомых продавцов и у покупателей, которые постоянные, спрашивала, может, есть у кого-нибудь бабушка или дедушка в деревне, которые нуждаются в деньгах. Но все боялись, когда с ними о прописке говорили. Уходили от ответа. А я ко всем приставала: «Пропишите, пропишите!»

И вот я обратилась с этим вопросом к женщине, которая уже несколько раз у меня покупала то рубашку, то обувь:

— Извините, пожалуйста, можно вас спросить о чем-то?

— Можно, конечно.

— У меня денег нет, чтобы квартиру купить и прописаться, я работаю нелегально, только с временной пропиской. Скоро эта прописка кончается. Не могли бы вы меня к себе прописать? Я все документы подпишу, что я на вашу квартиру претензий не имею.

Вот до чего я додумалась от отчаяния! Она отвечает:

— Я вас понимаю. Но я в области живу, я должна узнать, согласится наш сельсовет или нет.

В общем, Валя (так ее звали) обещала нам помочь.

Через два дня она пришла и сказала, что пропишет нас. Я от радости чуть с ума не сошла. Попросила ее подождать, а сама бросилась со всех ног домой с рынка. Схватила там двести долларов и бегом назад, а вместо меня пока Икрам торговал. Я подбежала к нашей палатке, где Валя ждала, и отдала ей деньги. Она говорит:

— Нет, не надо, я вас и так пропишу.

— Возьмите-возьмите, у вас же тоже дети есть, пригодится!

Взяла она деньги и ушла. И больше мы ее не видели.


Сначала эти деньги пропали. Потом сумку с товаром украли. Я, конечно, очень расстроенная была. Но что делать. Надо жить.

Вернулась я, значит, накормив сына, к своей палатке. Начала потихоньку торговать. И вдруг обратила внимание, что одна женщина, тоже продавщица, — ее палатка метрах в трех от нашей, — так вот она стоит и обзывает меня:

— Сучка, свинья, тварь! Надо же, привезла товар, какой и у меня! Вот тварь!

Я молчу. А она продолжает:

— Скотина глупая! Вот посмотрим, я все продам ниже своей цены, и пусть она обанкротится. Сволочь неграмотная, сучка, тварь!

Я молчу. Она ровно час так обзывала меня. Я не знала, что мне делать. Между прочим, она раньше со мной общалась, но у нее в лексиконе всего несколько фраз было: «Мрак, идиотизм». Все кругом были глупые, неграмотные, а она врач, окончила институт и академию. Она всегда всем повторяла, что она очень грамотная, потому что академию окончила медицинскую (хотя это была неправда).

А теперь она стояла в своей торговой палатке и без остановки обзывала меня.

Если бы вы знали мое состояние: только вчера украли сумку, вернулась — дети голодные, и денег нету дома, и с утра хозяин-алкаш явился, в долг просил, и здесь на рынке обзывают меня по-всякому. У меня уже сил не осталось. Больше не могла терпеть. Подошла к ней и говорю:

— Извините, Зоя Афанасьевна, почему вы меня обзываете сучкой?

— А нечего привозить мой товар!

— Может, скажете еще, этот рынок ваш собственный?

— Не привози мой товар!

— А вы не обзывайте меня, пожалуйста, сучкой!

— Буду! Не привози мой товар, сучка!

Я больше не могла эти оскорбления терпеть. Что-то у меня внутри как будто оборвалось. Я заплакала, упала на колени к ее ногам, обхватила ее сапоги, лбом прижалась и прошу:

— Пожалуйста, не обзывайте меня!

Она ногой оттолкнула меня и пошла, ругаясь, на свою вторую торговую точку и там продолжала обзывать меня. Мне помогли подняться, говорят:

— Успокойся! Дура, зачем на колени падать, она этого не стоит!

Я все плачу:

— А почему она обзывает меня?

— В таких случаях у нас говорят: «Пошла ты на …»

— Я этого слова перевод не знаю.

— А ты без перевода посылай.

Пришла я на свое место. Слышу, она стоит на второй точке и продолжает:

— Мрак, мрак, идиотизм!

Я, вся измученная, закричала:

— Не обзывайте меня! — и упала на снег.

Дальше не помню, что было. У меня ноги отнялись, сознание потеряла.


Когда в себя пришла, вижу, рядом со мной несколько женщин. Кто-то принес лекарства, кто-то налил чаю. Одна пожилая женщина подошла к Зое Афанасьевне и говорит:

— Зоя, ты же врач, помоги ей.

Тогда она подошла ко мне и проверила у меня пульс:

— Нервный срыв, сейчас пройдет. Бибиш, оказывается, вчера у тебя сумку украли, я об этом не знала, извини, — и отвернулась.

У меня уже сил не было ей отвечать. Я молча лежала, и все. Потом меня проводили до дома, чтобы я опять не упала. Дома никого не было. Я так рыдала! За что меня унижали, думала, за что? И умереть хотела.


На другой день рано встали. Был день рождения Икрама. Я, естественно, поздравила его. Позавтракали мы и пошли на рынок. Подошли к своей торговой палатке, увидели ее и чуть в обморок не упали. Ее всю изрезали на куски! Ни одного места не осталось целого. Все на нас смотрели, на нашу реакцию. Мы стояли молча, я только плакала, и все. Муж сказал:

— Вот, на мой день рождения большой подарок!

С утра до девяти вечера склеивали скотчем куски. Народ удивлялся, почему мы молча работаем, виновных не ищем? А мы сказали: «Бог судья», и все.

Зоя подошла к нам и говорит:

— Мрак, мрак, идиотизм, это не я!

— А мы вам ничего и не говорим.

— Наверное, пьяные хулиганили.

— Может быть.

После этого случая Зоя поняла, наверное, что надо мной можно издеваться. Я ей ответить не умела, муж тоже смолчал, меня не защитил. С того дня она начала меня атаковать.


Каждое утро мы приходили на рынок и раскладывали вещи. Зоя подходила к нашей палатке, руки в боки, осматривала наш товар. Поскольку она неподалеку торговала, то приходила каждые полчаса и трепала нервы. Когда у нее торговля не шла, она обвиняла меня. Говорила: «Понаехали тут!»

На рынке мои знакомые женщины-продавщицы говорили:

— Если бы я была на твоем месте, Бибиш, я бы ее разорвала на части!

Другая:

— Почему тебя муж не защитил? Если бы мой тут был, от этой Зои мокрое место осталось бы.

И еще сказали:

— Она теперь не отстанет, будет тебя давить. Не надо было на колени перед ней падать.

Зоя действительно продолжала свое. Ворчала, ругалась, отгоняла покупателей от нас.

Я вспомнила, что говорила мне моя бабушка Ниязджан: если тебя бьют по щеке, подставь другую. Раньше я этих слов не понимала. А теперь поняла, что они означают. Конечно, все это на меня действовало. Я раздражительная стала, обвиняла мужа, зачем он меня не защитил.

Однажды Икрам вернулся домой немного выпивши. Я в тот момент готовила суп на ужин. Накрыла на стол, налила детям, себе. А на мужа внимания не обращаю. Говорю детям:

— Если будете пить, как он, станете похожи на алкашей.

Дети молча ели суп.

Кажется, я переборщила. Икрам встал и подошел близко ко мне:

— А ну повтори, что ты сказала? Ты чему детей учишь! Хочешь, чтоб они меня не уважали, да?

Я ему говорю о том, что меня мучит:

— А почему ты меня не защитил? Если бы ты меня поддержал, я бы не стала на колени падать!

— Я мужчина, не буду ввязываться в бабские дела. Если я начну с ней разбираться, за себя не отвечаю. Ты что, хочешь, чтобы меня в тюрьму посадили?

— Нет!

— Тогда зачем ноешь каждый день?

Он кричал страшно, потом схватил мою тарелку с супом и вылил мне на голову. Я уже молчала, ничего не говорила. Он схватил стул за спинку и ударил меня. Стул разлетелся вдребезги. Дети от страха тоже начали кричать:

— Папа, не надо! Папа, не надо!

А он их тарелки с супом швырнул об стену.

У детей чуть сердца не выскочили. Потому что мы его никогда, никогда не видели в таком состоянии! Четыре тарелки разбил, два стула. Хорошо, телевизор был далеко, а то его тоже сломал бы.

У меня изо рта и из носа текла кровь. Дети побежали искать вату, бинт. А он закричал:

— Сидите! Так ей и надо, нечего было устраивать представление на рынке! Зачем на колени упала, зачем, а? — и по голове начал меня лупить кулаками.

Потом остановился и потребовал свои документы. И продолжал меня ругать:

— Что ты за человек! Двести долларов отдала незнакомой тетке, на рынке в Москве рот разинула — сумку украли, с Зоей этой разобраться не можешь!

Видно, все ему сильно надоело, вот он и побил меня, не мог больше выдержать.

Он стал искать документы, бродил по дому, все перерыл. Я поняла, что дело серьезное, и быстро его документы спрятала.

Он устал, измучился. Лег на кровать и уснул прямо в одежде и обуви.

Утром я встала, смотрю — на руках и лице у меня синяки. На стене — пятно от супа. Я себе места не находила. Вот, думаю, и дома все испортила. Ходила, как робот, все делала механически.


Так несколько дней прошло. Начала опять думать о смерти, о том, каким способом лучше умереть. Вены, что ли, вскрыть? Потом дальше думаю — вот так умру, и никакой памяти обо мне не останется, никто и не вспомнит! Прежде чем умереть, доставлю людям хоть маленькую радость, станцую им настоящие восточные танцы! Ведь здесь в основном специально обученные девушки танцуют, а я с Востока.

Написала я письмо в Москву, на телевидение. Рассказала о себе. Неужели, думаю, их моя история не заинтересует? А вдруг меня вызовут, и тогда, может, вся моя жизнь изменится… Ведь в реальной жизни как? Успех человека определяется ажиотажем, который кто-то создает вокруг него! Написала я на «Поле чудес», и в «Большую стирку», и в «Мою семью». И ждала, как дурочка, ответа. Однажды у подружки спросила:

— Ты знаешь кого-нибудь из знакомых или знакомых знакомых, кто хоть раз на телевидение попал?

Она засмеялась:

— Бесполезно. У меня лично свекровь десять лет писала.

— И что?

— И ничего. Так и померла.

Вот анекдот, правда?


Все же странные люди на телевидении: если какой-нибудь террорист совершает теракт, они начинают показывать, рассказывать… Будто ничего другого в мире не существует! А тут человек хочет всего три минуты людей порадовать, преподнести им свое восточное искусство (а не бомбу!). Но этого нельзя. Как это поганым террористам везет: и день и ночь их показывают по ТВ, как они кушают, писают, обучаются и в конце концов совершают теракт!

Зря я надеялась, думала, что мое искусство мне поможет. Напрасно ждала у моря погоды. От этого совсем духом пала. Перестала за собой следить, за детьми, за мужем, квартиру убирать. Просто бомжовский образ жизни вела. Фуфайки носила какие-то ободранные, старые пуховые платки. Дети начали плакать:

— Мама, не ходи так. А то скажут, что мы бомжи. И так нам покоя не дают. И без тебя проблем хватает.

(Это правда, потому что младший сын накануне со двора весь оплеванный пришел, вот так просто взяли дети и оплевали его с ног до головы!)

Муж не выдержал, говорит:

— Совсем ты совесть потеряла. Я все понимаю — тяжело нам, ни кола ни двора… Но хоть умывайся, волосы расчесывай, оденься по-человечески!

Сначала я никого не слушала. Думала, жизнь мою Бог сделал из одной черной полосы! Но потом постепенно успокоилась. Взяла себя в руки. А потом начала писать про свою жизнь книгу. Просто так, чтобы душу облегчить. И чтобы детям и внукам память обо мне осталась.


На новой квартире, у алкаша Юры, мы тоже познакомились с соседями.

Они начали нас приглашать то на поминки, то на дни рождения. Очень хорошие люди. Правда, пожилые в основном. Недавно двое лежали в больнице, я по очереди навещала их, они так радовались. И когда они из больницы выписались, мы еще крепче подружились.

Одна старая женщина, которая неподалеку от нас живет, хорошо относится к моим детям и ко мне. На Рождество позвала меня в гости. Там было много людей, и среди них наша соседка Вера. Мы в тот вечер поближе познакомились. Она сказала:

— Бибиш, если какая-нибудь проблема или трудности будут, обращайся ко мне. Чем смогу, помогу вам!


Прошло несколько дней, наступило тринадцатое января, и я позвала соседей на свой день рождения, а заодно чтобы отметить старый Новый год. Все соседи пришли. И Вера тоже пришла. Она сразу моих детей отвела к себе, чтобы они поиграли на компьютере, а потом вернулась к нам.

Отмечали день рождения, все было хорошо. Соседи говорят:

— Хозяин в этой квартире такой бардак развел! Мы думали, тут жить нельзя, а Бибиш порядок навела, цветы растут и даже лимоны!

Да, правда, у меня на квартире двадцать горшков с разными цветами и два лимона. Хозяин один раз открыл дверь в нашу комнату и говорит:

— Я думал, что в ботанический сад попал!

Откуда у меня цветы появились — это тоже интересный рассказ.

Рассказ про то, откуда у меня цветы

Еще когда я жила у Галиной соседки, ходила в продуктовый магазин со стеклянной банкой для разливного молока. Продавщица меня всегда ругала:

— Со стеклянной банкой не приходите, вдруг разобьется! Приносите для молока бидон.

Я стала искать бидон для молока. Однажды вижу — на тротуаре женщина сидит и продает старые вещи: тарелки, чашки, ложки, вилки. Вдруг я заметила, что там и бидон есть. Сразу подошла и спросила:

— Бидон продаете?

— Да-да, конечно, берите!

— Почем?

— Всего пятнадцать рублей.

— Ой, как дешево! А где у него крышка?

— Крышки нету.

— Тогда как же я молоко буду носить?

— А ты, когда за молоком пойдешь, с чайника сними крышку и бидон накрой!

— А крышка от чайника подходит к бидону?

— Конечно!

— Если бы вы знали, сколько я искала этот бидон! Меня всегда ругают из-за стеклянной банки.

— Неужели в магазинах нету бидонов? Должны же быть…

— В магазине-то есть, но они там дорогие. А мне бы что подешевле, мы ведь приезжие — на все необходимое денег не хватит…

— А вы откуда приехали? — спрашивает она.

— Из Средней Азии.

— Я тоже оттуда!

Я удивилась и спрашиваю:

— Как так?

Она отвечает:

— Я русская, но родилась в Узбекистане. Родители из России когда-то переехали в Среднюю Азию. Вот я там, в Узбекистане, и родилась. Там же за русского замуж вышла. Потом переехали мы в Туркмению и там до пенсии жили.

— А почему вы продаете свои вещи?

— Мы сюда, в Россию, переехали десять лет тому назад, дочка училась в Ленинграде. Там она замуж вышла. Теперь она нас к себе зовет. Мы с мужем послезавтра уезжаем. Квартиру продали, дочка в Питере нам две комнаты купила. У нее там все есть, вот поэтому я свое барахло и продаю. Ой, почему мы раньше не встретились? Жалко, мы уже уезжаем! Постойте, давайте к нам пойдем, все, что вам надо, заберете! Я вам просто так отдам, мы же земляки.

Мы с Икрамом пошли к ней. В квартире ее муж упаковывал вещи. Так мы и с дядей Федей познакомились. Он родом из Тамбова, но всю жизнь жил в Средней Азии. Два лимона и двадцать штук цветов они подарили нам. А еще одну кровать, три стула, валенки, подушки, занавески, стол письменный.

Прощаясь с нами, они сказали:

— Когда будете цветы поливать, вспоминайте нас: «Благодаря Жанне Петровне и дяде Феде у нас теперь есть ботанический сад».

Вот так теперь цветы с нами по квартирам мотаются. Муж за ними ухаживает.

* * *

Наконец решила я сходить в милицию, чтобы узнать, мне российский паспорт положен или нет? Каким образом вообще тут получают паспорт?! Ведь у меня все документы были. Мне посоветовали:

— В милиции надо говорить ясно и коротко.

Вот я пошла в паспортный стол. Отстояла в огромной очереди, зашла к начальнику. Она спрашивает:

— Что вы хотели? Я вас слушаю.

— Я хочу получить паспорт.

Она удивленно:

— Что-что?

— Паспорт хочу.

— Больше ничего не хотите?! — грубо спросила она.

Я обиделась и молчу. Она руку протянула:

— Ваши документы дайте! Пожалуйста, ваши документы!

Я сразу ей все отдала. Она посмотрела мои бумаги и что-то начала говорить. Говорила, говорила, и в конце слышу:

— … И потом дадим паспорт!

Я только эту фразу и запомнила. В течение полутора лет я много паспортных столов обошла, и в каждом районе мне по-разному все объясняли. Может, я их плохо понимала из-за незнания языка? В некоторых местах даже сказали: «Приходите с переводчиком!» Так вот, Вера наконец-то мне объяснила, что мне надо купить какой-нибудь дом или квартиру, тогда будет и постоянная прописка, и российский паспорт могу получить. Я говорю: у меня денег не хватит на жилье. Она меня надоумила:

— В сельской местности дома дешевле. Купи газету «Из рук в руки», там чего только нет! Можно найти по своему карману.


Купила я эту газету и начала звонить. В шестидесяти километрах от города, в сельской местности, нашла жилье — за семьсот долларов. Поехала туда. Договорилась с хозяином, и за неделю оформили на меня все документы. И деньги мы тут же заплатили.

Пошли в местный паспортный стол, там проверили мои документы и сказали: «Через неделю будет готов ваш паспорт, приходите через неделю!»

Вернулись в город. Через неделю я позвонила в район: паспорт уже готов!

Поехали забрать мой российский паспорт. К начальнику зашла, она говорит:

— Вот к окошку подходите, там вам дадут ваш паспорт.

Подошла к окошку, там сказали:

— Проверьте свое имя, фамилию, отчество и даты.

— Все нормально!

— Подпишите здесь!

Подписала. Я получила новый российский паспорт! Открываю и вижу: дата выдачи — тринадцатое февраля. Удивительно! Потому что у меня в старом туркменском паспорте дата выдачи — тринадцатое ноября. День рождения — тринадцатое января. Первый сын родился тринадцатого апреля. Второй — тринадцатого мая. Вот так! Нарочно не придумаешь!

Взяла я свой паспорт и бегом к машине. Поехали в сельсовет прописаться. Где-то километров двадцать проехали, я кричу:

— Ой, забыла!

— Что забыла?!

— В паспортном столе свидетельства о рождении детей оставила. Как вы думаете, они мне отдадут их?

— Конечно, скажешь, что забыла.

— Я так волновалась!

Приехали назад в паспортный стол, сразу к начальнику. Она все поняла и говорит:

— Вот свидетельства ваших детей.

— Я просто от радости волновалась: из-за этого паспорта уже полтора года мучаюсь! Теперь моим мученьям конец, спасибо вам большое, до свидания!

Приехали мы домой, обмывали вместе с соседями мой паспорт. Они только ойкали из-за цифры тринадцать. Везде написано тринадцатое число.

Теперь я спокойна.

Отблагодарила я Веру за то, что поддерживала меня и помогала. Пошла в магазин «Сапфир», купила серебряные сережки — золотые не потянула — и подарила ей на память.


Но спокойная жизнь недолго продолжалась. Однажды раздается звонок в дверь. Открыла. Там стоит наш хозяин. Еле на ногах держится.

Я спрашиваю:

— Вы что, опять пришли денег просить?

— Нет, хочу в уборную зайти, что-то у меня с желудком плохо.

Еще бы, думаю, — меньше пить надо!

Он прошел в комнату и прямо у меня на глазах в штаны наложил, а потом упал на пол. Я его еле-еле подняла и повела в ванную. Если бы вы знали, как в квартире воняло! Я не выдержала, вышла на балкон. Хозяин кое-как умылся, лег на диван.

Я смотрю, вся комната, кухня, ванная загажены. Что делать… Убирать надо. Мы же здесь живем все-таки. Нашла резиновые перчатки, взяла ведро с водой. На лицо платок повязала, только глаза оставила. Боялась, что меня вырвет.

Когда все убрала, подошла к Юре:

— Как же вам не стыдно. Вам же сорок лет, а не сорок дней, чтобы в штаны какать!

Он даже не отреагировал. Потом очухался и ушел. А скоро уехал к родне в деревню.


Через месяц опять звонок в дверь. Открываю — стоят двое: женщина и мужчина.

— Мы из ЖЭКа, можно зайти?

— Пожалуйста. — Сама думаю: что им надо, мы же квартплату и все коммунальные платежи вовремя вносим. — А что случилось?

— Ваш хозяин Юрий умер. Вы должны немедленно освободить квартиру.

— Как умер? Он же молодой! — Я даже остолбенела от неожиданности.

— Пил много, вот и умер. Мы в курсе, что вы его квартиранты. Но теперь помещение должны опечатать.

Я совсем растерялась.

— Постойте, — говорю, — у него ведь сын есть. Может, мы с ним договоримся.

— Ничего не получится. Сын здесь не прописан, квартира переходит государству. Быстрее ищите себе жилье. Через неделю мы придем и здесь все опечатаем.

— Да как же! Ведь зима, куда я с детьми денусь?

— Это ваша проблема. Ищите квартиру.

Я побежала по соседям, на рынке объявление повесила, в агентство звонила. Все бесполезно. Что за жизнь у меня! Недаром тринадцатого числа родилась.


Через неделю опять из ЖЭКа пришли:

— Вы должны сегодня освободить квартиру.

— Я еще ничего не нашла.

— Это нас не касается.

— Скажите, у вас дети есть?

— Есть.

— Ну тогда хоть еще день подождите, — умоляла я их.

Они согласились. Дали еще день. А на что я надеялась? Где была гарантия, что за этот день я найду квартиру? В ужасном состоянии легли мы спать. Утром звонок в дверь. Стоит соседка.

— Мне вас так жалко было, я каждый день по подъездам ходила, искала в нашем доме квартиру. Ведь вы здесь больше года жили. Мы к вам привыкли, жалко, если уедете. И нашла квартиру на пятом этаже, хозяйка у своей тети живет.

Я от радости ее расцеловала и говорю сама себе: «Все-таки Бог услышал мою молитву!»

И в тот же день мы переехали на другую квартиру. А я в это время ждала гостей из Америки. Хорошо, что они не видели, как я бегала, искала жилье, точно бомж какой-то!


Вы, наверное, удивились: откуда у нее гости из Америки?

Сейчас расскажу. И эта история про американцев будет в моей книге последней: черная полоса, кажется, кончилась, началась белая полоса. А это уже другая книга.

Так вот, как-то у соседей я познакомилась с Линдой. Она приехала из Америки, из города Сиэтла. Работает в России, учит детей и, взрослых английскому языку. Я по-английски ни бум-бум, она по-русски тоже ни бум-бум. Но мы как-то друг друга поняли. Иногда переводчик помогал разговаривать. Она человек тоже, между прочим, необычный. Да разве обычный человек поедет из Америки в российскую провинцию, чтобы там людям жизнь облегчать? Линда, кроме того, что педагог, еще имеет сан священника. Она волонтер, помогает нашим детям и женщинам из группы риска. И никто ее, кстати, не заставляет. Просто человек такой, и потребность у нее в этом есть. Оказалось, что Линда живет в нашем доме. А дом наш, как вы уже, наверное, поняли, — самая простая старая пятиэтажка. Подъезды вонючие и не всегда чистые.


Стали мы общаться. У Линды в Америке двое сыновей, две невестки и семеро внуков! Правда, вторая невестка появилась недавно. Можно сказать, на наших глазах: младший сын Линды, Джош, приехал в Россию из Сан-Франциско со своей невестой Маджентой. Вот они у нас и жили. Утром мои дети проснулись и говорят: «Мама, неужели у нас американцы в гостях, спят с нами в одной квартире, даже не верится». Правда, фантастика какая-то!

В первый раз я почувствовала, что моя жизнь интересна кому-то, что кто-то хочет моим детям и мне помогать. Линда взялась моих детей обучать английскому, бесплатно конечно. И еще материально нам помогала.

Когда она приходила к нам в гости, я угощала ее лепешками, пловом — нашей восточной едой. Однажды всех сотрудников миссии, где она работает, двадцать пять человек, мы пригласили в гости. Сидели, кушали плов, говорили, смеялись. Я рассказывала о нашей восточной культуре. Показала несколько танцев. Им очень понравилось. Они удивлялись, что мое искусство здесь никому не нужно.

Линду не смущало, что я плохо одета, что мы живем в квартире с оборванными обоями и страшным полом (а что другое может быть у алкаша!). Она поняла мою душу. Однажды сказала, что моя семья — это ее семья тоже.


Зимой у Линды день рождения. Я думала, как мне ее поздравить, как отблагодарить? Спросила у переводчицы. Она засмеялась:

— Чем ты их удивишь? У них все есть! — а потом говорит: — Слушай, ты же танцуешь… Запиши на пленку, подари Линде. Это будет самый необычный подарок!

Вот, думаю, хорошо. И мое искусство пригодилось. Купила блестящую материю. Икрам сам своими руками сшил мне костюм. Стала искать подходящую музыку. Нигде не смогла найти. Тогда я побежала на колхозный рынок, там ребята — азербайджанцы. Выручайте, говорю, так и так. Они на другой день пять кассет принесли, так что я смогла выбрать. Дети сделали мне из картона головные уборы для разных танцев: я ведь и узбекский танцевать собралась, и хорезмский, и турецкий, и иранский (во мне ведь течет и персидская кровь), и арабский, и афганский. И еще я придумала танец, посвященный всем матерям, чтобы станцевать его специально для Линды. Американцы принесли напрокат свою бижутерию.

Теперь надо было найти зал. Я ведь никого в администрации по культуре не знала. Аренда зала — очень дорого. Денег-то лишних нет. Думала, думала, решила обратиться в школу, где мои дети учатся. Отправилась к директору, объяснила ситуацию. Они сразу пошли мне навстречу. Только, говорят, у нас нет аппаратуры и актовый зал в ужасном состоянии, летом не успели сделать ремонт.

Но это разве беда? У меня такой энтузиазм был. Два дня я мыла полы, вытирала пыль. Икрам своими руками шестьдесят два стула починил и скамейки поправил. От директора, из кабинетов и от соседей принесли цветы в горшках, чтобы украсить зал. Напрокат достала аппаратуру музыкальную. Все было готово для моего первого сольного концерта, посвященного Линде.

Чтобы зал не был полупустой, решила позвать наших коммерсантов с рынка тоже. На рынке никто не поверил. Решили, что придумываю. Все привыкли на меня смотреть как на бомжишку какую-то. Да и правда, мой внешний вид не соответствовал этому моему приглашению. Да на рынке никто и не знал, что у меня не только среднее специальное, но и высшее образование есть. Думали, что я примитив какой-то. Между прочим, дирижабль тоже примитивный, а летает!

Некоторые не стеснялись, прямо говорили:

— Неужели ты будешь танцевать? Вот смех!

Когда ты успела стать танцовщицей?

За моей спиной тоже шептались:

— Чукча какая-то! По-русски толком говорить не умеет!

И что теперь? Чукчу тоже, между прочим, Бог создал! И, если хотите знать, самый безобидный народ живет в «Чукчистане».

А у меня есть привычка дурная: я обо всех радостях и горестях своих сразу всем рассказываю. На рынке, когда узнали, что я с американцами дружу, вообще разозлились:

— Надо же, как черномазым повезло!

Смеялись и сплетничали. Оказывается, люди похожи: что здесь, что в моем родном кишлаке.


Вот настал день концерта. Собралось около двухсот человек. Был там и мой друг Теодор Уоллс, антрополог из Детройта, он тоже меня опекал. Я танцевала от души. Потом были и аплодисменты, и цветы. Люди подходили, благодарили. А Линда сидела и плакала. В конце танца, посвященного всем матерям, я сняла с себя головной убор и надела ей на голову. Все очень хорошо прошло.

Свои мысли я выражаю и без слов — танцами, которые сама придумываю. Молча, но ясно! Самые необычные танцы получаются, когда я страдаю или, наоборот, радуюсь чему-то.

После этого концерта меня в городе немножко узнали. Стали приглашать танцевать за деньги на вечеринках, в Домах культуры. Но все равно пробиться и реализовать себя очень, очень трудно. В общем, Тамары Ханум из меня здесь уже не получится. Не то время.

А спустя несколько месяцев приехал, как я уже говорила, младший сын Линды с невестой. Они оба разбираются в искусстве, в музыке, сочиняют стихи. Я им показала один из своих танцев. Им очень понравилось, говорят — красивые движения, сильная пластика. Спросили, почему я не танцую? Я молчу, не могу же я сказать, что здесь это никому не нужно.

Еще я им рассказала, что в свободное время пишу автобиографическую книгу, которая называется «Крик души» (так сначала называлась книга, которую вы сейчас заканчиваете читать). Они заинтересовались, попросили разрешения сделать ксерокопию. «Хотите, — говорят, — мы отвезем в Америку, переведем на английский и издадим вашу книжку?»

Я даже растерялась от такого неожиданного предложения.

Тринадцатого января мы вместе отметили мой день рождения, и вскоре они уехали и увезли с собой мою книгу и кассету с моими танцами. В Америку они ехали через всю Европу (ведь у них было свадебное путешествие), через Голландию, Данию, Францию, потом в Ирландии были. Так что, можно сказать, мое искусство во всем мире побывало!

Мне казалось, что я почти уже на самом дне была, а Бог мне послал навстречу этих людей.

Вот так в моей жизни стало появляться все больше белых полос. Теперь надеюсь на лучшее.

А закончить книгу хочу письмом к отцу. Я давно искала слова для этого, но все никак не получалось. Наконец смогла написать.

ПОКАЯННОЕ ПИСЬМО ОТЦУ

Здравствуй, дорогой мой папа! Вот наконец пишу тебе письмо. Может быть, ты этого от меня давным-давно ждал. Моя жизнь как камень у тебя на сердце лежит. Папа, хорошо, что Бог меня пожалел и я успеваю извиниться перед тобой. Долго не могла слов найти. Ходила сама не своя. А сегодня случилось вот что: когда я стояла на нашем рынке, началась настоящая буря. Небо почернело, ветер поднялся бешеный, деревья шатаются, с некоторых домов крыши срывало (это уже потом по телевизору показывали!). С торговых палаток тоже брезент начало срывать. В такой неподходящий момент я вдруг поняла, о чем должна написать. Карандаш я нашла, а вот бумаги нету! Я бросилась к продавцу, который неподалеку складывал свой товар и собирался уходить. Кричу:

— Бумагу дайте!

Он говорит:

Зачем тебе сейчас бумага, ураган начинается!

Я должна отцу письмо написать!

Специально, что ли, урагана ждала для этого? Картон подойдет?

Подойдет, лишь бы на нем писать было можно!

Побежала я на свое место, пишу на этом куске картона о самом главном, что хочу сказать. А на меня сверху сыпятся досточки, которыми верх палатки скреплен. Теперь дома письмо продолжаю.

Бабушка Ниязджан рассказывала мне, как я родилась. Детей женщины у нас в кишлаках рожали дома, в больницу не ездили. Приходила повитуха, чтобы, помогать родить. И близкие все дома были. У нас женщины рожают стоя, опираясь на палку, длинную, вроде шеста. Так удобнее тужиться. Вот мама опирается на этот шест, присела на корточки, сейчас родит! Бабушка тебя зовет:

— Низом, роды начинаются, иди скорее!

Надо было помочь, воду теплую принести, еще что-то.

А ты в этот момент писал конспект для урока и все время повторял:

— Сейчас я закончу, сейчас я закончу.

Бабушка говорит:

— Сынок, ребенок не может ждать, иди скорее!

Ты ручку не успел положить, а я — хлоп! — вывалилась прямо на старенькую курпачу. Очень быстро родилась.

Потом, когда я в шестом классе начала писать рассказы, мама всегда вспоминала, что я родилась, когда ты писал свой конспект.

Я с детства была неугомонная. Все время пыталась плыть против течения. Хотела быть артисткой, не простой, а с большой буквы. Хотела в кишлаке «открыть Америку». Но Америка была открыта бедным Христофором, который страдал, мучился из-за своих идей и умер нищим!

Я знаю, все мои поступки были дикими для нашего кишлака. И я не думала о тебе, о моих братьях и сестрах. Думала только о себе. И в конце концов сбежала в Ленинград. Но об этом позоре никто не узнал, потому что ты на расспросы отвечал: «Она на учебе».

Папа, я помню, когда мне было лет шесть или семь, ты меня посадил на раму своего велосипеда, и мы поехали в Хиву. Наверное, за покупками. Была весна, тепло, хорошо, цвели фруктовые деревья. Мы ехали мимо нашего озера, и ты напевал одну песню, ты всегда ее напеваешь, до сих пор. Там были такие слова: «Если в клетке у соловья вырастет роза, она покажется ему сухой колючкой».

Я вспоминаю эту твою песню, и мне кажется, что в глубине души ты должен был понимать мои поступки.

Летом ты всегда заготавливал на зиму топливо. Ты лопаткой выгребал из коровника навоз, потом перемешивал его с керосином, который брал у трактористов, и руками делал лепешки. Однажды утром я застала тебя за этой тяжелой работой. Я взяла веник и стала обрызгивать двор водой, чтобы подметать. Когда я была совсем близко от тебя, случайно попала водой на твою потную спину. Ты разозлился и кинул в меня лопатку, которой перемешивал навоз. Лопатка попала мне в ногу. Было очень больно. Потом твоя ярость остыла, ты подошел ко мне, но я тебя в тот момент ненавидела! Я не понимала тогда, что ты возишься в навозе ради нас, чтобы мы зимой не мерзли и не болели.

А когда за один год умерли подряд два мои брата и сестричка, ты чуть с ума не сошел, хотел со всей семьей уехать на Дальний Восток. Но не уехал, денег не хватило. Наверно, хорошо, что не уехал, потому что в то время на Дальнем Востоке случилось сильное землетрясение и много людей погибло.

Когда мама очень сердилась на меня, она говорила: «Лучше бы ты не родилась!» Но я сейчас не жалею, что родилась, хотя моя жизнь очень тяжелая. Но ведь и у бабушки Ниязджан, и у тебя была жизнь нелегкая. Для тебя самым главным в жизни были книги. Может быть, тебя порадует, что я смогла написать эту книгу. Прости меня за то, что некоторые старницы тебе будет тяжело читать. И за ту боль, которую я тебе причинила, папа, дорогой, если сможешь, прости меня!

Твоя дочь Хаджар

Загрузка...