Бедная тетя Лида до десяти часов вечера по домам ходила и для нас искала квартиру. С трудом, но все же нашла. Звонит вечером:
— Тут у меня знакомый есть, пока он один живет, сын с какой-то женщиной сожительствует. Вот я его и уговорила, и он согласился. Сама знаешь, лишние деньги не помешают. Завтра вас отведу туда, а с Ниной вы потом рассчитаетесь, когда она приедет со своей дачи, а вы переедете на другую квартиру, ладно? Между прочим, хозяина вашего долго не будет, он ложится в больницу на операцию. Пока он лечится, вы будете там одни. Слушай, я хотела у тебя спросить, Бибиш. Ты, говоришь, была в администрации города, да? И там тебе не дали лицензию, и после этого ты сидишь дома и бездельничаешь? А тебе не надо сидеть дома, у тебя дети, семья. Сама знаешь, деньги как вода уходят, — если не работаешь, запас сразу кончается. Запомни навсегда: если тебе отказывают в одном кабинете или не хотят слушать, ты иди и стучи в другой кабинет!
Я ей говорю и смеюсь:
— Как переедем на другую квартиру, пойду стучать по кабинетам, хорошо.
Тетя Лида мне очень помогала: занималась с моими детьми, их в лес брала, купаться водила, город показывала. Когда мы искали работу, она забирала детей к себе и кормила, потому что тетя Нина все время на даче была. Мы даже ездили помогать ей собирать картошку. У нее в тот год хороший урожай был. Она очень любит свой огород. На городской выставке показывала свои сорта помидоров, картошки, лука и тыквы и первое место заняла.
Осенью мы с тетей Ниной рассчитались и попрощались. Спасибо ей, все-таки она нас зарегистрировала на шесть месяцев.
На новом месте мы с хозяином сразу нашли общий язык. Он все нам показал, что можно, что нельзя, и сказал:
— Я завтра утром ложусь в больницу. Приеду оттуда здоровеньким, если Бог даст, и мы с вами поближе познакомимся. Вот вам ключ, чувствуйте себя как дома, спокойной ночи!
Его зовут Александр Иванович, дядя Саша. Перед сном он еще раз вышел из своей комнаты:
— Еще хочу вам сказать: детей надо перевести в нашу школу, она очень близко, всего один шаг, нам даже звонок слышно. А то придется им ждать зимой троллейбуса, мало ли что случится по дороге. Здесь никуда не надо ехать с портфелями, сменной обувью. Ой, сколько им придется таскать, а они у вас еще маленькие. Подумайте, подумайте о том, что я вам говорю, хорошо?
У него болезнь урологическая была: моча по шлангу в бутылку капала. Вот он и ложился в больницу, чтобы его прооперировали и убрали шланг.
И еще он сказал:
— Свою комнату я не буду закрывать на ключ. Если хотите, там у меня баян есть, пусть дети занимаются. Если хотите читать, книги есть. Так что заходите, у меня денег нет лишних, закрывать комнату не от кого.
Утром он ушел в больницу. Мы встали. Я убралась везде, проветрила квартиру, потому что она мочой пропахла. Купили освежитель воздуха и везде побрызгали. Зашла я и в его комнату, хотела убрать постель. Смотрю — вся простыня и пододеяльник мочой пропитаны. Наверное, когда дядя Саша лежал, от шланга моча текла на постель. Сняла я все с кровати, матрас — на балкон, а постельное белье замочила, потом постирала, погладила. Его рубашки и носки тоже постирала. Муж занимался ванной и туалетом: чистил, дезинфицировал. Везде убрали, почистили, все в порядок привели. И лестницу до подъезда веником подмели.
Между прочим, когда я у тети Нины жила, за всех всегда в подъезде подметала, лестницы вытирала. Потому что там все старенькие были, и я их жалела. Мы хорошо, дружно жили. Почти каждый день ходили друг к другу в гости.
Но там в подъезде тоже разные люди жили. Одна женщина пожилая все свободное время ходила по улицам и собирала пустые бутылки. Потом их сдавала. Так вот, эта женщина никого, кроме русских, не признавала. Как меня увидит, обязательно спрашивает:
— Ты знаешь, какой сегодня день?
— Нет, не знаю.
— Сегодня большой праздник. Не стирай, не подметай.
— Почему?
— У нас так принято. Если живешь в России, должна соблюдать наши обычаи.
— Ну, я все обычаи уважаю. Но когда у меня какой-нибудь праздник, то ведь не заставляю же остальных что-то делать или не делать.
— А я тебе говорю: раз ты здесь живешь, должна подчиняться нашим традициям.
— А если я поеду в Монголию — должна жить как буддисты, а в Италии — как католики, так, что ли? У меня есть своя вера, она внутри меня находится, и я никому ее не навязываю.
И вам тоже советую меня не заставлять!
Она очень обиделась, ушла и потом долго ворчала, соседям жаловалась, что я не то говорю, не то делаю.
Я несколько раз уходила рано утром с большим целлофановым мешком и на тротуарах и в парке собирала пустые бутылки. Даже в помойки и урны заглядывала. В основном попадались бутылки из-под пива. Они так ужасно воняли!
Я совсем не стеснялась. Набирала полный мешок и приносила той женщине, чтобы она не сердилась и не указывала мне, какие обряды соблюдать.
В принципе, она хороший человек. Просто зациклилась на этом вопросе — русский-нерусский. Вот я не русская — и что мне теперь, умереть, что ли? Какой меня Бог сотворил, такая и есть. Каждый народ любит свою нацию. Я тоже люблю, но из-за этого других мучить не стану. Если рассуждать, как та женщина, то будут ссоры, обиды, зло будет и в конце концов война.
А старого человека уже не убедишь. Надо терпеть, и все.
Но вернемся на квартиру дяди Саши.
Прошел день. Утром рано отправилась я в ту школу, которую дядя Саша нам порекомендовал. Да, действительно, эта школа была близко к нашему дому, и даже звонок слышно в квартире.
В школе меня приняла завуч, я ей рассказала о том, что случилось с моим сыном. Она говорит:
— Ладно, приносите документы, заодно детей тоже приведите. Я с ними познакомлюсь и определю по классам.
Я сбегала за документами в старую школу, забрала их и с детьми пришла к завучу. Она с ними побеседовала и удивилась:
— Мы всегда из Средней Азии ждем отсталых детей, вот недавно пришли к нам новички — совсем плохо говорят по-русски. Мы так мучаемся с ними. А у вас дети даже без акцента разговаривают, на мои вопросы ответили очень хорошо. А откуда у них такие знания?
— У меня, — отвечаю, — свекровь наполовину русская, и муж окончил русскую школу. С детства свекровь с ними занималась, баюкала по-русски, сказки им читала по-русски. Потом дети ходили в садик в русскую группу, а потом мы их в русскую школу отдали, и вот в результате они своего языка не знают, и знать не хотят, и еще меня ругают: «По-чукчайски нам не плети, мама», — говорят. Вот мы и приехали из-за них.
— Очень хорошо. Давайте пойдем с вами в пятый «а» класс, там Айбека познакомлю с детьми, а второго вашего мальчика проводим до кабинета завуча начальных классов.
Зашли в пятый «а» класс. Ученики встали, завуч поздоровалась с ними и начала им объяснять:
— Ребята, к нам пришел новичок, его зовут Айбек, с ним недавно случилась трагедия. Я вас предупреждаю: никаких обзываний, никаких избиений. Надеюсь, вы меня поняли, да?
И вот, тьфу-тьфу, больше двух лет в этой школе они учатся, и никаких ужасных случаев пока не случилось.
Правда, после той истории Айбек стал рассеянным. Все, что надевал в школу — шапку, куртку, сменную обувь, ботинки, — одно за другим оставлял в школе, забывал, а утром уже никто ничего не находил. Вещи так и терялись в школе. Он еще долго во сне плакал. А днем себя слабым и униженным чувствовал.
Пришлось детям бросить музыку. Я их отдала в спортивный клуб на дзюдо и самбо. У второго сына все удачно идет. Айбек, как всегда, отстает.
Вот такие проблемы возникли у моих детей здесь, в России.
Как тетя Лида меня учила, опять я отправилась в городскую администрацию — стучать во все двери: зашла в здание и пошла по кабинетам. Открыла одну дверь, там много женщин за компьютерами сидят. Они у меня спрашивают:
— Что вам надо?
А я толком не смогла объяснить. Они меня отправили в другой кабинет, к начальнику. Я пошла к начальнику. Постучала в дверь, открыла. Вижу — сидит одна женщина. Я ей говорю:
— Если меня здесь тоже не поймут, я, наверное, умру.
Она доброжелательно меня встретила:
— В чем дело? Вы садитесь, успокойтесь и по порядку рассказывайте. Я вас слушаю.
Я ей все рассказала: и что у меня есть все документы, и что я россиянка, но без прописки, только шестимесячную регистрацию имею. Лицензию из-за этого не дают, сидим дома, деньги, которые привезли, на исходе и так далее… Она говорит:
— Вам не умирать надо, детей надо кормить. У меня на приеме даже хуже случай был, чем ваш: одна женщина пришла с бензином, облилась с головы до ног и хотела себя сжечь. Она тоже с детьми была, русская женщина. Когда она сюда, в Россию, переехала откуда-то, в поезде все украли — и деньги, и вещи, ничего не осталось. Мы ее еле-еле успокоили, помогли устроиться. Потом у нее все было нормально. Так что не надо о смерти думать. Вы были в миграционном центре?
— Да.
— Сейчас вы опять идите туда и у них спросите, будут ли они за вас ходатайствовать или нет. Если откажут, немедленно вернитесь сюда, потом я скажу вам, что делать. Вы поняли меня?!
— Да!
— Тогда идите в миграционный центр и обратно ко мне!
Побежала я в миграционный центр, объяснила им, они говорят: «У вас есть гражданство Российской Федерации, вы к нам отношения не имеете. Все, что вам надо, требуйте у администрации города, а мы за вас не будем ходатайствовать!» После этого ответа я бегом к ней. Она меня ждала.
— Я так и знала, — говорит, — что они откажут. Ну и хорошо. Тогда пишите заявление на имя председателя Совета депутатов, я вам продиктую, — и продиктовала.
Она меня забрала вместе с заявлением, и мы ходили по всем этажам. Она зашла в кабинет председателя Совета депутатов, объяснила мою ситуацию и ходатайствовала за мое заявление. (Честно говоря, до сих пор не знаю, что означает слово «ходатайство», вот так.) Вернулись в ее кабинет, она говорит:
— Вот видите, все решено. Сейчас я позвоню, завтра вам дадут лицензию на торговлю. А вы хотели умирать! Какая вы хитрая — двоих детей оставить собираетесь! Ничего не выйдет! Теперь можете идти, у вас все получится.
— Спасибо вам, даже не знаю, как вас отблагодарить.
— Не надо меня благодарить, это моя работа. Когда я кому-нибудь помогу, считаю, что день прошел хорошо!
Я с ней попрощалась, от радости чуть не расплакалась.
Бегом кинулась в оптовый магазин, купила конфеты в коробках и кофе. Вернулась в администрацию города, к ней в кабинет. Она меня увидела и удивилась:
— Что еще случилось?
— Да ничего не случилось, у нас говорят — «спасибо» в карман не положишь. Возьмите, пожалуйста. Это вам.
Она говорит:
— Нет, не возьму. Отнесите все детям, пусть они кушают.
— Возьмите, это вам, от души даю!
— Нет-нет, лучше от моего имени отдайте детям, скажите: тетя Тоня просила передать.
Наверное, минут двадцать я ее уговаривала, но она не взяла мои подарки. А я вернулась на квартиру счастливая. Ведь я хотела по-честному платить налоги, не то что некоторые — убегают, как зайчики. Просто хотела, чтобы все было документально.
И вот началась моя коммерческая деятельность. Администрация рынка через два месяца выделила нам определенное место, а до этого каждый день прыгали с одного лотка на другой. В конце концов и это устроилось. Ездила каждую неделю в Москву за товаром — обувью, одеждой.
Хозяин лежал ровно три месяца в больнице. Я его часто навещала. Дядю Сашу прооперировали, теперь у него не было шланга. И бутылку для мочи убрали.
Как-то раз он сказал мне в больнице:
— Я был два раза женат, от первого брака двое детей, от второго брака тоже двое детей. Работал начальником, все у меня было — и деньги, и друзья. А сейчас постарел, на пенсию вышел, болею… Мне даже стыдно признаться, что, кроме вас, меня никто не посещал в больнице — ни друзья, ни дети. Я еще толком с вами и не знаком, и мы еще вместе не жили, а вы столько заботились обо мне. Спасибо вам! Как я выйду из больницы, познакомимся поближе, ладно?
— Александр Иванович, мы тоже когда-то постареем и можем оказаться в такой же ситуации, поэтому стариков надо уважать.
А он головой покачал:
— Это у вас на Востоке есть обычай старость уважать, а в России по-другому все, попроще относятся к старикам.
Вот такие дела.
Дети учились, мы с мужем занимались коммерцией, лицензия ведь на руках.
Между прочим, очень много интересных людей встретила я на рынке. Сюда ведь разными путями попадают. Среди продавцов есть врачи, учителя, даже бывшие артисты! Обычно они не любят говорить, как здесь оказались. Жизнь у всех ведь по-разному складывается. А детей кормить всем надо, вот так-то.
На рынке со мной без конца разные забавные истории случались. И все из-за моего «знания» русского языка! Поэтому и торговля нехорошо шла — пока нужное слово подберу, покупатель уходит.
Продавцы часто употребляют слова «привезли», «завезли», «навезли». Я подумала: зачем так длинно говорят? Можно слово сократить. Как-то раз подошла покупательница, спрашивает:
— Почем у вас джинсовая рубашка?
— Двести пятьдесят рублей. Берите, очень хорошая, недавно привезли. Еще новый навоз.
Так и сказала.
Подходит другой покупатель. Интересуется кожаной курткой.
— Хорошая куртка, — говорю, — тысячу пятьсот рублей стоит. Одна штука осталась из старого навоза.
Муж услышал, как я покупателей отпугиваю, и рассердился:
— Что же ты заладила, елки-палки! «Старый навоз», «новый навоз»… Как будто говном торгуешь. В следующий раз думай, что говоришь!
Однажды подошла старушка, спрашивает:
— Дочка, почем у тебя сапоги?
— Вам какие надо?
— Ну, чтобы мне удобно было надевать и снимать.
— Выбирайте, какой вид вас интересует. Вот для вас дутики есть!
— Да, а они удобные?
— Очень удобные и мягкие. А вы померьте, может, подойдут вам.
— Мой размер сорок. Доченька, найди мне мой размер.
Нашла я 40-й размер, и она начала мерить обувь. Спрашиваю старушку:
— Ну как?
— Да еще не надела.
А я хочу объяснить старушке, что эти сапоги ей как раз.
— У вас очень большое влагалище, — говорю, — вот я вам специально тоже большое достала, должно подойти.
Она на меня не смотрит, нагнулась и надевает сапог. Я опять:
— У всех узкое влагалище, а у вас большое.
Она меня не слышит или делает вид.
— У вас красивое влагалище, такие влагалища редко бывают. У моих клиентов обычно узкие влагалища, им трудно сапоги подбирать. А вам хорошо.
Так я про «влагалище» говорила минут десять. Хвалила и так и сяк.
Бедная старушка, кажется, меня вообще не слышала, что ли, не знаю. Она купила эти сапоги и ушла. Я потом об этом забыла.
А у меня дома, у дяди Саши, была одна медицинская книжка. Вот однажды я в свободное время решила ее полистать. Вдруг увидела слово «влагалище» — и чуть в обморок не упала. Только тогда узнала, что это означает! А я его вместо «голенища» использовала! Хорошо, старушка не очень внимательно меня слушала, что ли!
А слову «голенище» я долго не могла научиться, долго говорила или «голенилище», или «голенинище».
Другой раз подошел ко мне молодой парень с девушкой, и они спрашивают у меня:
— У вас гробы есть?
Я удивилась:
— А зачем тебе гроб, ты такой молодой, надо жить, все у вас еще впереди.
— Сейчас это модно.
— Разве так можно, разве такая мода бывает, что ли? Вам надо пожениться, детей надо завести, куда вы торопитесь, умереть всегда успеете!
— Женщина, вы, наверное, меня не поняли, да?
— Нет, почему, поняла. Зачем вам гроб?
— Женщина, вы меня не поняли. Это фирма такая есть, а вы мне про жизнь нотации читаете!
— А, так бы и сказал, что фирма. Надо же, что придумали, дураки, фирма — «Гроб».
На самом же деле не так обувь называлась, а, кажется, «Габор».
Вот так закончилась история с этим «гробом».
Как-то раз подошла ко мне очередная покупательница:
— Почем у вас рубашки?
— Сто пятьдесят рублей.
— А размеры все есть?
— Да, все размеры, выбирайте.
— А если не подойдет, можно ли поменять?
— Да, конечно, отдам любой размер.
И она заплатила деньги. Я ей говорю:
— Приходите, если мала будет, я вам отдам любой размер.
Она удивилась:
— Женщина, что значит «отдам», если за это я плачу деньги?
— А что я плохого сказала?
— Вы мне вовсе не отдаете, а я на свои деньги покупаю.
— И что надо мне говорить?
— Говорите «покупайте».
— Ну, тогда извините, — не «я отдаю», а «вы покупаете»!
— Вот так правильно.
Один раз обидела продавщицу на рынке, нашу знакомую. У нее муж был военный. Из-за этого все ее тоже называли «военная». Имени ее не знали. И однажды я у нее спросила:
— Извините, пожалуйста, как ваше имя, а то мы, когда вас видим, говорим: «Военная идет»!
Она засмеялась и отвечает:
— Меня зовут Маша.
— Очень приятно! — говорю.
А я помню, что у русских Настя — ласково будет Настенька, Галя — Галочка, Нина — Ниночка. Мне захотелось ее тоже ласково назвать, вот я и сказала: «Машинка», и вроде у меня получился автомобиль.
Она обиделась:
— Какой же я вам автомобиль?
— Я хотела, чтобы ласково было, а получилось наоборот? Что я сказала не так?
— Ударение неправильно, вот и получился автомобиль.
— И как мне сказать ласково ваше имя?
— Надо говорить «Машенька»! Хорошо, что вы не знаете русский язык, а если бы зная так сказали, я бы вам показала, кто здесь «машинка»!
Может, она думала, что я фигуру ее имела в виду? Вот так, даже с ударениями кашу заварила.
А однажды меня мой язык действительно «далеко завел». Мне понадобилось в туалет, а он не на вещевом, а на колхозном рынке. Иду. И вдруг одна девушка ко мне обратилась:
— Женщина, вы никуда не торопитесь?
— Нет, а что вы хотели?
— Ой, я очень тороплюсь, вы не можете этого человека, старика, проводить до хлебной лавочки? Он слепой и очень медленно ходит. Мне надо бежать на работу, а то опаздываю. Вы проводите его?
— Да, конечно!
— Только держите его, а то он упадет!
Я старика под ручку взяла и тут вспомнила мужа. Он любит повторять одну фразу: «Ну, как ты докатилась до такой жизни, колобок мой?» Я решила, можно с этого начать разговор со стариком, и говорю:
— Ну, как вы докатились до такой жизни?!
Он остановился и, хотя меня не видел, потому что слепой был, все равно от удивления повернулся ко мне. И вот на этот мой вопрос он стал подробно отвечать. Рассказал и как родился, и как вырос, кем стал, где работал и про детей и так далее. А шел он как черепаха и даже еще медленнее. Я ему говорю:
— А где ваша жена?
— Моя жена погибла в автокатастрофе, — и начал рассказывать о ней. Шли мы очень долго, прошел, наверное, час, а мы еще до места не добрались. Мне еще в туалет надо было сходить. И не могу же я старика бросить на дороге. Продолжаю разговор:
— Когда ваша жена умерла, вам, наверное, было очень плохо, да?
Он остановился опять и сердито говорит:
— Она не умерла, а погибла!
Я думаю: что я плохого сказала? Между «умершей» и «погибшей» какая разница? А оказывается, умерла — это когда «сама», а погибла — когда по чужой вине. Вот так.
Еле-еле довела старичка до хлебной будки, а оттуда до троллейбусной остановки. Через два часа вернулась на рынок, к мужу.
Он нервничал страшно:
— Ты что, в туалет провалилась?! Жду, тебя нет и нет!
Еле его успокоила и начала торговать.
Вот так я вас немного посмешила. А теперь вернемся к основному моему рассказу.
Наконец Александр Иванович вышел из больницы, и мы начали жить вместе очень дружно. Он меня исправлял почти всегда, если я неправильно говорила, и даже нервничал, когда я плохо произносила слова.
Наступил Новый, 2001 год. Дядя Саша ушел справлять его к знакомым. Незадолго до его ухода мы подарили друг другу подарки. И вот мы остались одни. В десять часов вечера звонят в дверь. Открываем — стоят Равиль с женой. Пришли отмечать Новый год с нами. Ну, хорошо. Сидели, разговаривали, они пили (я ведь не пью).
Я уже рассказывала, что когда переехала в этот город с семьей, то мы сначала у тети Нины поселились. Мама Равиля с нами передала пять килограммов сушеных абрикосов, чтобы мы ему отнесли, и еще нас предупредила, чтобы мы к ним не приставали ни с какими вопросами насчет жилья и насчет работы. Сказала:
— Не мешайте моему сыну.
Мы ответили:
— Хорошо, намек поняли. Будем жить от них далеко, чтобы лишний раз не беспокоить.
Только один раз мы разговаривали по телефону, сообщили, что привезли эти абрикосы. Вот тогда они нас позвали в гости, и все, мы больше не общались. Теперь, наверное, они нас нашли через тетю Нину и вот пришли отмечать Новый год.
Оказывается, к ним приехала сватья из Воронежа. Поскольку они до сих пор не наладили отношений с зятем, то не хотели отмечать с ними праздник, бросили их и к нам пришли. Сидели до трех часов ночи, потом попрощались.
Третьего января опять пришли, даже захватили с собой соседей — мужа с женой.
В это время дядя Саша у себя в комнате сидел. Равиль спрашивает:
— Ну как, вам здесь нормально?
— Да, все хорошо.
Галя говорит:
— Мы думали-думали с Равилем и пришли к выводу, что заберем вас отсюда.
— Куда?
— К себе, с нами рядом будете жить.
— Нет, нам здесь хорошо, хозяин хороший человек, детям в школу близко, и без происшествий учатся. Дети уже к школе привыкли, так что больше не будем никуда переводить их.
— Все, что вы зарабатываете, уходит на плату за квартиру. Если так пойдут дела, вы никогда не сможете накопить деньги на собственное жилье.
— У вас своих хватает дома, мы будем лишними, зачем это вам надо?
Галя объясняет:
— Да не с нами будете жить, а в нашем подъезде. Там одна квартира пустует, трехкомнатная. Правда, там доделать надо. Хозяйка — моя подружка, она живет в Уренгое, на Севере. Почти не приезжает. Ключ у меня. Она всегда квартплату отправляла с почтой, а я тут платила. Я ей позвоню, и, если она разрешит, вы будете жить рядом с нами и только за одного человека будете платить квартплату, потому что там прописан только один человек. Согласитесь, это для вас очень хороший вариант.
— А она не работает, что ли, почему сама не приедет?
— Нет, она работает очень много. У нее с дочкой случилась беда. Когда ее дочке было пять лет, один наркоман убил ножом ее бабушку. Девочка убежала от страха на улицу, упала на снег и уже оттуда не могла встать. Ее парализовало с пяти лет. Сейчас ей шестнадцать лет, она одиннадцать операций перенесла. Ее оперируют всегда в Ленинграде. Хозяйка дома прошлый год приехала, хотела сделать евроремонт, в квартире все содрала: линолеум сняла, убрала ванну, раковину, унитаз. Ей позвонили из Уренгоя, что дочке плохо, вот она все бросила и уехала. Теперь не знаем, когда приедет. Если у вас время будет, завтра приходите посмотреть квартиру. Подумайте над нашим предложением.
И они ушли домой. Мы с мужем думали, что нам делать. Вроде бы у дяди Саши нам тоже хорошо, конфликтов нет, только тесно — в одной комнате нас четверо. Один сын у меня спал на раскладушке, потому что для кровати не было места.
Утром пошли в дом, где живут Равиль и Галя. Они нам открыли дверь в эту пустую квартиру. Там огромные три комнаты, а в кухне просто заблудишься. Нам понравилось, что она просторная, но надо было ремонт делать.
Мы сказали — ладно, переедем сюда. Только сначала надо ремонт до конца доделать. Мы все, что требовалось, купили, отремонтировали квартиру. Пришли с дядей Сашей попрощаться. Он говорит:
— Ну что я могу сказать, если считаете, что так лучше, — как хотите. Самое главное, что на меня обид не держите. Если вам там плохо будет, с родственниками, — приходите обратно, я вас приму. Можете на меня рассчитывать.
Начали мы жить рядом с родственниками. Когда скучно было, навещали дядю Сашу. Детей не перевели в другую школу, зачем их травмировать?
Равиль почти все время ездит в Москву, в командировки, а Галя никогда не работала.
С неделю мы прожили на новой квартире, и начались у нас проблемы. Галя все время занимала у нас деньги и долго не отдавала. И мы думали: неужели она не понимает, что мы с квартиры на квартиру мотаемся с двумя детьми, нам самим деньги нужны как воздух. А они и до нас жили же как-то двадцать лет в браке. Неужели нас ждали, чтобы деньги занять?
Мы Гале никогда не отказывали — сколько денег просила, столько и давали, а Равиль об этом не знал. Потом она начала просить в долг не только для себя, но и для своей подружки. Тоже не отказывали, молча давали. Правда, ее подружка всегда вовремя деньги возвращала, в отличие от Гали.
Мы все время в напряжении находились, потому что Галя начала устраивать сцены. Один раз приходит:
— Телевизор потише сделайте! А то соседи уже жалуются!
Другой раз:
— Равиль вернулся, ругает меня. Идите вмешайтесь, вы же родственники!
Она не знала меры — будила нас и в шесть утра, и среди ночи. Ей безразлично было, что она лишила нас покоя. Стучала в дверь и кричала:
— Спасите, Равиль убивает меня!
Довольно часто такие фокусы устраивала и к тому же не думала возвращать долги. Как-то пришла и меня спрашивает:
— Если бы тебя муж все время ругал или бил и выгонял из дому, что бы ты сделала?
Я говорю:
— У нас и без ругани проблем достаточно. Он если меня ругает, я молчу, потому что через некоторое время это у него проходит.
— Как это можно терпеть! Только этого не хватало! Это у вас на Востоке терпят, а здесь Россия!
— Я не могу из-за какой-то ругани развестись и детей сиротами сделать. Детям отец нужен. Родного отца никто не может заменить.
Короче, я ее никак не смогла убедить и успокоить. Каждая осталась при своем мнении. Жили мы в этом доме, дружили с соседями. Нас только нервировала Галя своими криками, слезами, руганью с Равилем.
Прошло девять месяцев. За это время мы смогли на свои заработки купить цветной телевизор. И все, больше ничего.
Наступила осень. Ноябрь. В середине месяца Галя заявляет:
— Давайте собирайтесь, хозяйка квартиры приезжает. Она хочет ее продать.
— Когда нам надо уйти? — только и спросила я.
— Хоть завтра. Ищите себе новое жилье.
— Уже зима приближается, пока ищем, пока найдем… Можно еще неделю подождать?
— Нет, хозяйка приезжает. Она позвонила и сказала, пусть срочно освобождают квартиру.
Мы с мужем очень расстроились. Что делать? Пошли к дяде Саше, туда, где мы раньше жили. Объяснили ему ситуацию. Он говорит:
— Вообще-то не надо было уходить от меня. С родственниками всегда так, от них лучше подальше жить. А у меня уже другие постояльцы.
— Как?
— А вот так! Мне их нашли знакомые, потому что я в деньгах нуждался. Вот уже несколько дней живет у меня молодая пара с ребенком, маленький ребенок, годовалый. Я их не могу выгнать на улицу, уже зима. Как же так вас не предупреждая выгоняют?
— Так получилось!
— У вас тоже дети, с вами не должны были так поступать. И куда теперь вы пойдете?
— Куда? На улицу, искать квартиру. Может, найдем, может, нет, — не знаем.
Мы с дядей Сашей попрощались, вернулись к себе. Каждый день Галя появлялась, как землетрясение. Кричала на нас. Все это уже невозможно было терпеть. Последнее время она как бешеная стала. Мы же не виноваты, что у нее с мужем не ладится. А соседи говорят:
— Мы привыкли к ее скандалам. Репертуар известный. Уже и внимания не обращаем на нее, надоела. У них ссоры никогда не кончаются.
Вот осталось два дня. Она опять говорит: «Уходите!»
Мы детей предупредили, чтобы они после школы шли к тете Лиде, а сами отправились искать квартиру. Искали до двенадцати часов ночи. Никакого результата. Я чуть с ума не сошла.
Утром снова пошла в миграционный центр. Зашла в кабинет. Опять меня принял тот мужчина, который принимал раньше. Рядом сидела секретарша или какая-то сотрудница, не знаю. Он спрашивает:
— Что вы хотели? Какой у вас вопрос?
Я так волновалась, что вся дрожала. Говорю ему:
— Видите ли, я раньше у вас была на приеме и хотела бы узнать, если в России человек с детьми окажется на улице зимой, то какие меры принимают?
— Вы откуда приехали?
— Из Туркмении.
— А почему именно в наш город приехали? Здесь уже все переполнено иммигрантами.
— А вы не скажете ли мне, где не переполнено?
— Везде переполнено, вся Россия переполнена! Зачем вы в Россию приехали? Езжайте обратно домой!
— У нас есть справка из посольства России, что я и мои дети — граждане России. Вот из-за них я и приехала сюда, в Россию. У нас в Туркмении развита наркомания, и очень там плохо сейчас.
— А вы думаете, в России хорошо, что ли? Ничего хорошего. Мы вам ничем не можем помочь, езжайте домой обратно.
— Я оттуда уже выписалась и не собираюсь возвращаться. Дети в Туркмении никем не будут, они говорят только по-русски.
Пока он с кем-то разговаривал по телефону, я к этой секретарше обратилась, говорю и плачу:
— Вы знаете, мы уже в России полтора года. Живем на квартирах, у нас денег нет купить даже комнату в коммуналке. Сейчас я нахожусь на улице в буквальном смысле, я бомж! Бомж с детьми. Я хотела бы знать, если человек с детьми окажется на улице, здесь, в Российском государстве, какие меры принимают? Общежитие, или хоть брошенную развалюху, или хоть что-нибудь дадут? Вот, посмотрите мои документы, я тоже россиянка! — и достала все документы.
Она все посмотрела и говорит:
— У вас все документы есть, но не в этом дело. Сейчас просто никто ничего вам не сделает и не даст, ни общежития, ничего.
— Как это так, я же зимой с детьми от холода умру!
— Не знаю, это не от меня зависит. Обратитесь в агентства по найму квартир. Может, у них что-нибудь есть за деньги.
— Я все городские агентства обошла за полтора года. Там ответ один: нерусских не принимаем, и тем более с детьми.
В это время начальник положил трубку и ко мне обратился:
— Когда ехали в Россию, о чем вы думали? Сюда приезжают к родственникам или знакомым, а вы к кому приехали?
Я не хотела говорить на эту тему, потому что из-за родственников мы и остались сейчас на улице. Ответила:
— Ни к кому не приехали, сами по себе.
Он говорит:
— Так езжайте обратно!
— А можно где-нибудь остаться в России?
— В Сибирь езжайте, в тайгу, и живите там с медведями! — отвечал он.
— Хорошо, спасибо. — И я вышла на улицу. И думала: зачем тогда создали этот пустой миграционный центр, если там они ничего не могут сделать? Еще им и зарплату платят — за что? Чтобы таких неграмотных людей, как я, посылать к медведям, что ли?
Я-то могу жить везде — пустыню вытерпела, в лесу ночевала до утра — не умерла, а теперь к медведям отправляют — с медведями тоже можно жить! Но вопрос в том, зачем детей мучить, ради чего? Вот так! Государство похоже на рентгеновский аппарат: насквозь видит. В смысле — смотрит сквозь меня и не замечает.
И вот хожу по городу и говорю себе:
— Неужели сегодня на улице останемся?!
Пришла на рынок к знакомым.
— Срочно нужна квартира, — говорю, — мы в буквальном смысле на улице остались.
Они испугались и спрашивают:
— А дети где?
— В школе.
Они начали звать наперебой. Одна:
— Приходите к нам! Пока квартиру найдешь, у меня будете жить. Правда, у меня с сыном однокомнатная. Мы будем на полу или вы, как-нибудь поместимся, приходите, ладно? Вот адрес, возьми.
Другая:
— Приходите к нам, мои дети будут рады.
Я отвечаю:
— У вас пять человек, мы четверо, нет-нет, спасибо!
— А куда вы пойдете, лучше приходите, хорошо? Вот адрес.
Рядом стояла женщина. Она говорит:
— Слушай, в нашем доме одна квартира пустует, хозяин — молодой еще человек, сорок лет, разведенный, живет в основном с отцом в деревне.
— А как его можно найти?
— Я его иногда вижу.
— Мне иногда не надо, мне сейчас он нужен!
— Я понимаю, но где я его найду сейчас? Только если завтра.
— Хорошо, до завтра потерпим. Пока у знакомых останемся. Когда его найдете, поговорите, пожалуйста. Если из-за детей капризничать будет, скажите, что они у меня не шумные и целый день находятся в школе.
— Ладно, завтра схожу на колхозный рынок, он иногда туда приезжает, или зайду в магазин продуктовый, вон — рядом, он там грузчиком работал. Если из-за пьянки не уволили его, значит, завтра договоримся. Ты только не переживай, все будет хорошо.
— Надеюсь! — обрадовалась я.
Мы ночь переночевали у знакомых. Утром дети ушли в школу, а мы на рынок. Нашла я ту женщину и спрашиваю:
— Ну как? Видели хозяина этой квартиры?
— Видела, договорилась, что вы будете у него надолго. Объяснила, что деньги вовремя отдавать будете, а почем, по скольку, вы уж сами договаривайтесь.
— Конечно, вовремя будем отдавать! — обрадовалась я.
— Тогда иди, он ждет тебя на квартире.
Там подробнее и договоритесь.
Мы с мужем пошли договариваться. Постучали в дверь. Дверь была сломана. Зашли в квартиру — уф! Такого ужаса еще нигде не видела.
В коридоре мне прямо на лицо паук прилепился. Две комнаты переполнены мусором, везде валяется разное барахло. Диван сломанный, гитары сломанные, везде висит паутина. В кухню вошла — посуда грязная в умывальнике горой лежит. Увидела холодильник и думаю: «Странно, черные холодильники бывают, что ли?» А этот холодильник был покрыт такой черной плесенью. Открыла его и чуть не упала. Хозяин Юра говорит:
— Работает, работает.
Зашла в ванную и увидела желтую ванну. Ужас один, раньше ничего такого еще не видела. Про туалет не может быть и речи. Вся квартира так и воняла мочой.
Мы поговорили с хозяином. Одни только его глаза говорили, что он алкаш. Но что нам оставалось делать? Пришлось!
— Вот моя квартира, — говорит он, — вы чуть-чуть здесь приберетесь, и будет все нормально!
И вдруг я заметила, что в квартире холоднее даже, чем на улице. Оказывается, что и в кухне, и в одной из комнат не было в окнах рам со стеклом. Ужасно дуло, ведь ноябрь месяц.
Мы ходили по комнатам, и везде пыль поднималась от наших шагов. А этот алкаш еще заявляет:
— Если вы нуждаетесь в квартире, сначала заплатите мои долги девятимесячные по квартплате. Договорились?
Нам только этого не хватало! Но пришлось заплатить в Сбербанк его долги. Заплатила и квитанцию принесла.
Муж сразу пошел на рынок, сделал рамы, установил их, стекла вставил. Немножко теплее стало в квартире. В тот же день переехали от Равиля и Гали на новое место, к алкашу. Дети учились в прежней школе, правда, далековато теперь было, но они уже привыкли, поэтому я их переводить не стала. Зачем? Опять их, как новичков, будут обзывать. Пусть учатся там, где им нравится.
Как всегда, на новом месте началась у меня уборка. На черный холодильник ушло пять дней, а ванну чистила ровно десять дней. Если бы вы знали! Пока чистила эту ржавчину, у меня на руках вся кожа облезла. Чтобы эту грязь отчистить, наверное, всю бытовую химию в городе скупила. Чего только не делала! А на то, чтобы весь бардак в квартире убрать, отчистить, ушло около двадцати дней.
Начали тут жить. Хозяин квартиры за неделю раз восемь приходил, просил денег: то двести, то сто пятьдесят, то сто или пятьдесят рублей. Я ему говорю:
— Только что мы заплатили ваши долги по квартплате. Денег я не печатаю, они нам с трудом достаются!
Он уходил. Потом опять приходил клянчить.
Торговля наша шла потихоньку.
Вот я в очередной раз собралась в Москву на Черкизовский рынок за товаром. Купила билет. Дома для детей все приготовила. Все деньги забрала, даже на хлеб не оставила. Думала, муж за это время на рынке что-нибудь продаст — будут деньги, будет хлеб.
Приехали на Черкизовский рынок. Я тоже, как все коммерсанты, вышла из автобуса и пошла покупать товары. Потратила все деньги на товары, уже иду обратно к автобусу и возле какого-то лотка остановилась, чтобы спросить: «Блузки почем?» И все. А коляска с вещами позади меня стоит. Пока я смотрела на эти блузки, мою сумку-то утащили. Развернулась — сумка тю-тю, нету! Я растерялась, туда-сюда бегаю среди толпы. Да где ж теперь сумку найдешь — все, украли!
В руках пустая коляска, денег нет… Иду совсем измученная к автобусу. Водитель говорит:
— А где товары?
— Товары украли.
— Здесь надо быть внимательной, а то без ничего останешься.
Еду и переживаю: зачем я остановилась возле блузок, все равно не купила бы, вот из-за этих блузок украли весь товар на 5200 рублей. Пока ехали обратно, я ничего не кушала по дороге — денег не было. Думаю: ничего, дома поем.
Пришла домой, мужу объяснила, что сумку украли. Он успокаивал меня, но я видела, что он очень расстроился. Потом рассказал, что ничего за день не продал, торговли не было. Так мы и остались без хлеба. Дети, как назло, просили до одиннадцати вечера хлеба. Я им сварила что-то, но они требовали хлеба, больше ничего. Когда в хлебнице и булочки, и черный хлеб лежали, они не кушали, а сейчас хлеба нет — они захотели именно хлеба.
До утра кое-как терпели. Утром рано встали, чтобы идти на рынок торговать. Вдруг звонок в дверь. Открываем — видим, пришел хозяин денег просить в долг.
Пытались объяснить ему ситуацию — он не верит:
— Тогда займи у кого-нибудь, — говорит.
Я отвечаю:
— Мы со вчерашнего дня с детьми сидим без хлеба, а у меня нет привычки просить деньги у кого-то.
Он свое:
— Хоть пять рублей дайте.
— Если бы у меня пять рублей было, — говорю, — я детям уже купила бы хлеба. А вы больше нас не тревожьте, ничего не получите. Придете за месячной квартплатой первого числа — вот тогда и дам вам денег. Вы до нас жили же как-то и дальше продолжайте жить!
Там родственники со своими «дай-даями», теперь вы!
Он ушел, а мы отправились на рынок. Я молила Бога, чтобы мы смогли хоть что-нибудь продать, потому что один сын остался дома голодный, другой ушел в школу — там его бесплатно кормят.
Вот продала что-то и побежала сразу в магазин, купила еду и быстро на квартиру. Сына накормила, вернулась назад на рынок. На рынке некоторые узнали, что у меня денег не осталось и что в Москве сумку украли. Кто-то из тех, с кем ездила вчера, рассказал. Подошли ко мне женщины и говорят:
— У тебя деньги есть или, может, тебе надо, ты скажи, ладно?
— Вчера и сегодня до десяти часов утра и дети, и мы голодные были, дома нечего было кушать.
— Эх ты, дура, тебя, наверное, по голове кирпичом стукнули, зачем детей голодных оставила, у нас попросила бы на хлеб! Разве так можно?
— Я никогда ни у кого ничего не прошу. Вот сейчас продала товар и купила хлеб. Если в долг берешь, надо уметь отдавать. Поэтому никогда ни у кого не прошу денег. Спасибо, что пришли меня поддержать!
— Да ты не отчаивайся, мы тоже прошли этот путь, и у нас крали сумки и деньги вытаскивали. Все это было. Деньги — дело наживное, заработаешь. Лишь бы здоровье было.
А за пару дней до этого еще одна неприятность у меня случилась.
Мы ведь с временной пропиской жили. Торговали, можно сказать, нелегально. Я на рынке у знакомых продавцов и у покупателей, которые постоянные, спрашивала, может, есть у кого-нибудь бабушка или дедушка в деревне, которые нуждаются в деньгах. Но все боялись, когда с ними о прописке говорили. Уходили от ответа. А я ко всем приставала: «Пропишите, пропишите!»
И вот я обратилась с этим вопросом к женщине, которая уже несколько раз у меня покупала то рубашку, то обувь:
— Извините, пожалуйста, можно вас спросить о чем-то?
— Можно, конечно.
— У меня денег нет, чтобы квартиру купить и прописаться, я работаю нелегально, только с временной пропиской. Скоро эта прописка кончается. Не могли бы вы меня к себе прописать? Я все документы подпишу, что я на вашу квартиру претензий не имею.
Вот до чего я додумалась от отчаяния! Она отвечает:
— Я вас понимаю. Но я в области живу, я должна узнать, согласится наш сельсовет или нет.
В общем, Валя (так ее звали) обещала нам помочь.
Через два дня она пришла и сказала, что пропишет нас. Я от радости чуть с ума не сошла. Попросила ее подождать, а сама бросилась со всех ног домой с рынка. Схватила там двести долларов и бегом назад, а вместо меня пока Икрам торговал. Я подбежала к нашей палатке, где Валя ждала, и отдала ей деньги. Она говорит:
— Нет, не надо, я вас и так пропишу.
— Возьмите-возьмите, у вас же тоже дети есть, пригодится!
Взяла она деньги и ушла. И больше мы ее не видели.
Сначала эти деньги пропали. Потом сумку с товаром украли. Я, конечно, очень расстроенная была. Но что делать. Надо жить.
Вернулась я, значит, накормив сына, к своей палатке. Начала потихоньку торговать. И вдруг обратила внимание, что одна женщина, тоже продавщица, — ее палатка метрах в трех от нашей, — так вот она стоит и обзывает меня:
— Сучка, свинья, тварь! Надо же, привезла товар, какой и у меня! Вот тварь!
Я молчу. А она продолжает:
— Скотина глупая! Вот посмотрим, я все продам ниже своей цены, и пусть она обанкротится. Сволочь неграмотная, сучка, тварь!
Я молчу. Она ровно час так обзывала меня. Я не знала, что мне делать. Между прочим, она раньше со мной общалась, но у нее в лексиконе всего несколько фраз было: «Мрак, идиотизм». Все кругом были глупые, неграмотные, а она врач, окончила институт и академию. Она всегда всем повторяла, что она очень грамотная, потому что академию окончила медицинскую (хотя это была неправда).
А теперь она стояла в своей торговой палатке и без остановки обзывала меня.
Если бы вы знали мое состояние: только вчера украли сумку, вернулась — дети голодные, и денег нету дома, и с утра хозяин-алкаш явился, в долг просил, и здесь на рынке обзывают меня по-всякому. У меня уже сил не осталось. Больше не могла терпеть. Подошла к ней и говорю:
— Извините, Зоя Афанасьевна, почему вы меня обзываете сучкой?
— А нечего привозить мой товар!
— Может, скажете еще, этот рынок ваш собственный?
— Не привози мой товар!
— А вы не обзывайте меня, пожалуйста, сучкой!
— Буду! Не привози мой товар, сучка!
Я больше не могла эти оскорбления терпеть. Что-то у меня внутри как будто оборвалось. Я заплакала, упала на колени к ее ногам, обхватила ее сапоги, лбом прижалась и прошу:
— Пожалуйста, не обзывайте меня!
Она ногой оттолкнула меня и пошла, ругаясь, на свою вторую торговую точку и там продолжала обзывать меня. Мне помогли подняться, говорят:
— Успокойся! Дура, зачем на колени падать, она этого не стоит!
Я все плачу:
— А почему она обзывает меня?
— В таких случаях у нас говорят: «Пошла ты на …»
— Я этого слова перевод не знаю.
— А ты без перевода посылай.
Пришла я на свое место. Слышу, она стоит на второй точке и продолжает:
— Мрак, мрак, идиотизм!
Я, вся измученная, закричала:
— Не обзывайте меня! — и упала на снег.
Дальше не помню, что было. У меня ноги отнялись, сознание потеряла.
Когда в себя пришла, вижу, рядом со мной несколько женщин. Кто-то принес лекарства, кто-то налил чаю. Одна пожилая женщина подошла к Зое Афанасьевне и говорит:
— Зоя, ты же врач, помоги ей.
Тогда она подошла ко мне и проверила у меня пульс:
— Нервный срыв, сейчас пройдет. Бибиш, оказывается, вчера у тебя сумку украли, я об этом не знала, извини, — и отвернулась.
У меня уже сил не было ей отвечать. Я молча лежала, и все. Потом меня проводили до дома, чтобы я опять не упала. Дома никого не было. Я так рыдала! За что меня унижали, думала, за что? И умереть хотела.
На другой день рано встали. Был день рождения Икрама. Я, естественно, поздравила его. Позавтракали мы и пошли на рынок. Подошли к своей торговой палатке, увидели ее и чуть в обморок не упали. Ее всю изрезали на куски! Ни одного места не осталось целого. Все на нас смотрели, на нашу реакцию. Мы стояли молча, я только плакала, и все. Муж сказал:
— Вот, на мой день рождения большой подарок!
С утра до девяти вечера склеивали скотчем куски. Народ удивлялся, почему мы молча работаем, виновных не ищем? А мы сказали: «Бог судья», и все.
Зоя подошла к нам и говорит:
— Мрак, мрак, идиотизм, это не я!
— А мы вам ничего и не говорим.
— Наверное, пьяные хулиганили.
— Может быть.
После этого случая Зоя поняла, наверное, что надо мной можно издеваться. Я ей ответить не умела, муж тоже смолчал, меня не защитил. С того дня она начала меня атаковать.
Каждое утро мы приходили на рынок и раскладывали вещи. Зоя подходила к нашей палатке, руки в боки, осматривала наш товар. Поскольку она неподалеку торговала, то приходила каждые полчаса и трепала нервы. Когда у нее торговля не шла, она обвиняла меня. Говорила: «Понаехали тут!»
На рынке мои знакомые женщины-продавщицы говорили:
— Если бы я была на твоем месте, Бибиш, я бы ее разорвала на части!
Другая:
— Почему тебя муж не защитил? Если бы мой тут был, от этой Зои мокрое место осталось бы.
И еще сказали:
— Она теперь не отстанет, будет тебя давить. Не надо было на колени перед ней падать.
Зоя действительно продолжала свое. Ворчала, ругалась, отгоняла покупателей от нас.
Я вспомнила, что говорила мне моя бабушка Ниязджан: если тебя бьют по щеке, подставь другую. Раньше я этих слов не понимала. А теперь поняла, что они означают. Конечно, все это на меня действовало. Я раздражительная стала, обвиняла мужа, зачем он меня не защитил.
Однажды Икрам вернулся домой немного выпивши. Я в тот момент готовила суп на ужин. Накрыла на стол, налила детям, себе. А на мужа внимания не обращаю. Говорю детям:
— Если будете пить, как он, станете похожи на алкашей.
Дети молча ели суп.
Кажется, я переборщила. Икрам встал и подошел близко ко мне:
— А ну повтори, что ты сказала? Ты чему детей учишь! Хочешь, чтоб они меня не уважали, да?
Я ему говорю о том, что меня мучит:
— А почему ты меня не защитил? Если бы ты меня поддержал, я бы не стала на колени падать!
— Я мужчина, не буду ввязываться в бабские дела. Если я начну с ней разбираться, за себя не отвечаю. Ты что, хочешь, чтобы меня в тюрьму посадили?
— Нет!
— Тогда зачем ноешь каждый день?
Он кричал страшно, потом схватил мою тарелку с супом и вылил мне на голову. Я уже молчала, ничего не говорила. Он схватил стул за спинку и ударил меня. Стул разлетелся вдребезги. Дети от страха тоже начали кричать:
— Папа, не надо! Папа, не надо!
А он их тарелки с супом швырнул об стену.
У детей чуть сердца не выскочили. Потому что мы его никогда, никогда не видели в таком состоянии! Четыре тарелки разбил, два стула. Хорошо, телевизор был далеко, а то его тоже сломал бы.
У меня изо рта и из носа текла кровь. Дети побежали искать вату, бинт. А он закричал:
— Сидите! Так ей и надо, нечего было устраивать представление на рынке! Зачем на колени упала, зачем, а? — и по голове начал меня лупить кулаками.
Потом остановился и потребовал свои документы. И продолжал меня ругать:
— Что ты за человек! Двести долларов отдала незнакомой тетке, на рынке в Москве рот разинула — сумку украли, с Зоей этой разобраться не можешь!
Видно, все ему сильно надоело, вот он и побил меня, не мог больше выдержать.
Он стал искать документы, бродил по дому, все перерыл. Я поняла, что дело серьезное, и быстро его документы спрятала.
Он устал, измучился. Лег на кровать и уснул прямо в одежде и обуви.
Утром я встала, смотрю — на руках и лице у меня синяки. На стене — пятно от супа. Я себе места не находила. Вот, думаю, и дома все испортила. Ходила, как робот, все делала механически.
Так несколько дней прошло. Начала опять думать о смерти, о том, каким способом лучше умереть. Вены, что ли, вскрыть? Потом дальше думаю — вот так умру, и никакой памяти обо мне не останется, никто и не вспомнит! Прежде чем умереть, доставлю людям хоть маленькую радость, станцую им настоящие восточные танцы! Ведь здесь в основном специально обученные девушки танцуют, а я с Востока.
Написала я письмо в Москву, на телевидение. Рассказала о себе. Неужели, думаю, их моя история не заинтересует? А вдруг меня вызовут, и тогда, может, вся моя жизнь изменится… Ведь в реальной жизни как? Успех человека определяется ажиотажем, который кто-то создает вокруг него! Написала я на «Поле чудес», и в «Большую стирку», и в «Мою семью». И ждала, как дурочка, ответа. Однажды у подружки спросила:
— Ты знаешь кого-нибудь из знакомых или знакомых знакомых, кто хоть раз на телевидение попал?
Она засмеялась:
— Бесполезно. У меня лично свекровь десять лет писала.
— И что?
— И ничего. Так и померла.
Вот анекдот, правда?
Все же странные люди на телевидении: если какой-нибудь террорист совершает теракт, они начинают показывать, рассказывать… Будто ничего другого в мире не существует! А тут человек хочет всего три минуты людей порадовать, преподнести им свое восточное искусство (а не бомбу!). Но этого нельзя. Как это поганым террористам везет: и день и ночь их показывают по ТВ, как они кушают, писают, обучаются и в конце концов совершают теракт!
Зря я надеялась, думала, что мое искусство мне поможет. Напрасно ждала у моря погоды. От этого совсем духом пала. Перестала за собой следить, за детьми, за мужем, квартиру убирать. Просто бомжовский образ жизни вела. Фуфайки носила какие-то ободранные, старые пуховые платки. Дети начали плакать:
— Мама, не ходи так. А то скажут, что мы бомжи. И так нам покоя не дают. И без тебя проблем хватает.
(Это правда, потому что младший сын накануне со двора весь оплеванный пришел, вот так просто взяли дети и оплевали его с ног до головы!)
Муж не выдержал, говорит:
— Совсем ты совесть потеряла. Я все понимаю — тяжело нам, ни кола ни двора… Но хоть умывайся, волосы расчесывай, оденься по-человечески!
Сначала я никого не слушала. Думала, жизнь мою Бог сделал из одной черной полосы! Но потом постепенно успокоилась. Взяла себя в руки. А потом начала писать про свою жизнь книгу. Просто так, чтобы душу облегчить. И чтобы детям и внукам память обо мне осталась.
На новой квартире, у алкаша Юры, мы тоже познакомились с соседями.
Они начали нас приглашать то на поминки, то на дни рождения. Очень хорошие люди. Правда, пожилые в основном. Недавно двое лежали в больнице, я по очереди навещала их, они так радовались. И когда они из больницы выписались, мы еще крепче подружились.
Одна старая женщина, которая неподалеку от нас живет, хорошо относится к моим детям и ко мне. На Рождество позвала меня в гости. Там было много людей, и среди них наша соседка Вера. Мы в тот вечер поближе познакомились. Она сказала:
— Бибиш, если какая-нибудь проблема или трудности будут, обращайся ко мне. Чем смогу, помогу вам!
Прошло несколько дней, наступило тринадцатое января, и я позвала соседей на свой день рождения, а заодно чтобы отметить старый Новый год. Все соседи пришли. И Вера тоже пришла. Она сразу моих детей отвела к себе, чтобы они поиграли на компьютере, а потом вернулась к нам.
Отмечали день рождения, все было хорошо. Соседи говорят:
— Хозяин в этой квартире такой бардак развел! Мы думали, тут жить нельзя, а Бибиш порядок навела, цветы растут и даже лимоны!
Да, правда, у меня на квартире двадцать горшков с разными цветами и два лимона. Хозяин один раз открыл дверь в нашу комнату и говорит:
— Я думал, что в ботанический сад попал!
Откуда у меня цветы появились — это тоже интересный рассказ.
Еще когда я жила у Галиной соседки, ходила в продуктовый магазин со стеклянной банкой для разливного молока. Продавщица меня всегда ругала:
— Со стеклянной банкой не приходите, вдруг разобьется! Приносите для молока бидон.
Я стала искать бидон для молока. Однажды вижу — на тротуаре женщина сидит и продает старые вещи: тарелки, чашки, ложки, вилки. Вдруг я заметила, что там и бидон есть. Сразу подошла и спросила:
— Бидон продаете?
— Да-да, конечно, берите!
— Почем?
— Всего пятнадцать рублей.
— Ой, как дешево! А где у него крышка?
— Крышки нету.
— Тогда как же я молоко буду носить?
— А ты, когда за молоком пойдешь, с чайника сними крышку и бидон накрой!
— А крышка от чайника подходит к бидону?
— Конечно!
— Если бы вы знали, сколько я искала этот бидон! Меня всегда ругают из-за стеклянной банки.
— Неужели в магазинах нету бидонов? Должны же быть…
— В магазине-то есть, но они там дорогие. А мне бы что подешевле, мы ведь приезжие — на все необходимое денег не хватит…
— А вы откуда приехали? — спрашивает она.
— Из Средней Азии.
— Я тоже оттуда!
Я удивилась и спрашиваю:
— Как так?
Она отвечает:
— Я русская, но родилась в Узбекистане. Родители из России когда-то переехали в Среднюю Азию. Вот я там, в Узбекистане, и родилась. Там же за русского замуж вышла. Потом переехали мы в Туркмению и там до пенсии жили.
— А почему вы продаете свои вещи?
— Мы сюда, в Россию, переехали десять лет тому назад, дочка училась в Ленинграде. Там она замуж вышла. Теперь она нас к себе зовет. Мы с мужем послезавтра уезжаем. Квартиру продали, дочка в Питере нам две комнаты купила. У нее там все есть, вот поэтому я свое барахло и продаю. Ой, почему мы раньше не встретились? Жалко, мы уже уезжаем! Постойте, давайте к нам пойдем, все, что вам надо, заберете! Я вам просто так отдам, мы же земляки.
Мы с Икрамом пошли к ней. В квартире ее муж упаковывал вещи. Так мы и с дядей Федей познакомились. Он родом из Тамбова, но всю жизнь жил в Средней Азии. Два лимона и двадцать штук цветов они подарили нам. А еще одну кровать, три стула, валенки, подушки, занавески, стол письменный.
Прощаясь с нами, они сказали:
— Когда будете цветы поливать, вспоминайте нас: «Благодаря Жанне Петровне и дяде Феде у нас теперь есть ботанический сад».
Вот так теперь цветы с нами по квартирам мотаются. Муж за ними ухаживает.
Наконец решила я сходить в милицию, чтобы узнать, мне российский паспорт положен или нет? Каким образом вообще тут получают паспорт?! Ведь у меня все документы были. Мне посоветовали:
— В милиции надо говорить ясно и коротко.
Вот я пошла в паспортный стол. Отстояла в огромной очереди, зашла к начальнику. Она спрашивает:
— Что вы хотели? Я вас слушаю.
— Я хочу получить паспорт.
Она удивленно:
— Что-что?
— Паспорт хочу.
— Больше ничего не хотите?! — грубо спросила она.
Я обиделась и молчу. Она руку протянула:
— Ваши документы дайте! Пожалуйста, ваши документы!
Я сразу ей все отдала. Она посмотрела мои бумаги и что-то начала говорить. Говорила, говорила, и в конце слышу:
— … И потом дадим паспорт!
Я только эту фразу и запомнила. В течение полутора лет я много паспортных столов обошла, и в каждом районе мне по-разному все объясняли. Может, я их плохо понимала из-за незнания языка? В некоторых местах даже сказали: «Приходите с переводчиком!» Так вот, Вера наконец-то мне объяснила, что мне надо купить какой-нибудь дом или квартиру, тогда будет и постоянная прописка, и российский паспорт могу получить. Я говорю: у меня денег не хватит на жилье. Она меня надоумила:
— В сельской местности дома дешевле. Купи газету «Из рук в руки», там чего только нет! Можно найти по своему карману.
Купила я эту газету и начала звонить. В шестидесяти километрах от города, в сельской местности, нашла жилье — за семьсот долларов. Поехала туда. Договорилась с хозяином, и за неделю оформили на меня все документы. И деньги мы тут же заплатили.
Пошли в местный паспортный стол, там проверили мои документы и сказали: «Через неделю будет готов ваш паспорт, приходите через неделю!»
Вернулись в город. Через неделю я позвонила в район: паспорт уже готов!
Поехали забрать мой российский паспорт. К начальнику зашла, она говорит:
— Вот к окошку подходите, там вам дадут ваш паспорт.
Подошла к окошку, там сказали:
— Проверьте свое имя, фамилию, отчество и даты.
— Все нормально!
— Подпишите здесь!
Подписала. Я получила новый российский паспорт! Открываю и вижу: дата выдачи — тринадцатое февраля. Удивительно! Потому что у меня в старом туркменском паспорте дата выдачи — тринадцатое ноября. День рождения — тринадцатое января. Первый сын родился тринадцатого апреля. Второй — тринадцатого мая. Вот так! Нарочно не придумаешь!
Взяла я свой паспорт и бегом к машине. Поехали в сельсовет прописаться. Где-то километров двадцать проехали, я кричу:
— Ой, забыла!
— Что забыла?!
— В паспортном столе свидетельства о рождении детей оставила. Как вы думаете, они мне отдадут их?
— Конечно, скажешь, что забыла.
— Я так волновалась!
Приехали назад в паспортный стол, сразу к начальнику. Она все поняла и говорит:
— Вот свидетельства ваших детей.
— Я просто от радости волновалась: из-за этого паспорта уже полтора года мучаюсь! Теперь моим мученьям конец, спасибо вам большое, до свидания!
Приехали мы домой, обмывали вместе с соседями мой паспорт. Они только ойкали из-за цифры тринадцать. Везде написано тринадцатое число.
Теперь я спокойна.
Отблагодарила я Веру за то, что поддерживала меня и помогала. Пошла в магазин «Сапфир», купила серебряные сережки — золотые не потянула — и подарила ей на память.
Но спокойная жизнь недолго продолжалась. Однажды раздается звонок в дверь. Открыла. Там стоит наш хозяин. Еле на ногах держится.
Я спрашиваю:
— Вы что, опять пришли денег просить?
— Нет, хочу в уборную зайти, что-то у меня с желудком плохо.
Еще бы, думаю, — меньше пить надо!
Он прошел в комнату и прямо у меня на глазах в штаны наложил, а потом упал на пол. Я его еле-еле подняла и повела в ванную. Если бы вы знали, как в квартире воняло! Я не выдержала, вышла на балкон. Хозяин кое-как умылся, лег на диван.
Я смотрю, вся комната, кухня, ванная загажены. Что делать… Убирать надо. Мы же здесь живем все-таки. Нашла резиновые перчатки, взяла ведро с водой. На лицо платок повязала, только глаза оставила. Боялась, что меня вырвет.
Когда все убрала, подошла к Юре:
— Как же вам не стыдно. Вам же сорок лет, а не сорок дней, чтобы в штаны какать!
Он даже не отреагировал. Потом очухался и ушел. А скоро уехал к родне в деревню.
Через месяц опять звонок в дверь. Открываю — стоят двое: женщина и мужчина.
— Мы из ЖЭКа, можно зайти?
— Пожалуйста. — Сама думаю: что им надо, мы же квартплату и все коммунальные платежи вовремя вносим. — А что случилось?
— Ваш хозяин Юрий умер. Вы должны немедленно освободить квартиру.
— Как умер? Он же молодой! — Я даже остолбенела от неожиданности.
— Пил много, вот и умер. Мы в курсе, что вы его квартиранты. Но теперь помещение должны опечатать.
Я совсем растерялась.
— Постойте, — говорю, — у него ведь сын есть. Может, мы с ним договоримся.
— Ничего не получится. Сын здесь не прописан, квартира переходит государству. Быстрее ищите себе жилье. Через неделю мы придем и здесь все опечатаем.
— Да как же! Ведь зима, куда я с детьми денусь?
— Это ваша проблема. Ищите квартиру.
Я побежала по соседям, на рынке объявление повесила, в агентство звонила. Все бесполезно. Что за жизнь у меня! Недаром тринадцатого числа родилась.
Через неделю опять из ЖЭКа пришли:
— Вы должны сегодня освободить квартиру.
— Я еще ничего не нашла.
— Это нас не касается.
— Скажите, у вас дети есть?
— Есть.
— Ну тогда хоть еще день подождите, — умоляла я их.
Они согласились. Дали еще день. А на что я надеялась? Где была гарантия, что за этот день я найду квартиру? В ужасном состоянии легли мы спать. Утром звонок в дверь. Стоит соседка.
— Мне вас так жалко было, я каждый день по подъездам ходила, искала в нашем доме квартиру. Ведь вы здесь больше года жили. Мы к вам привыкли, жалко, если уедете. И нашла квартиру на пятом этаже, хозяйка у своей тети живет.
Я от радости ее расцеловала и говорю сама себе: «Все-таки Бог услышал мою молитву!»
И в тот же день мы переехали на другую квартиру. А я в это время ждала гостей из Америки. Хорошо, что они не видели, как я бегала, искала жилье, точно бомж какой-то!
Вы, наверное, удивились: откуда у нее гости из Америки?
Сейчас расскажу. И эта история про американцев будет в моей книге последней: черная полоса, кажется, кончилась, началась белая полоса. А это уже другая книга.
Так вот, как-то у соседей я познакомилась с Линдой. Она приехала из Америки, из города Сиэтла. Работает в России, учит детей и, взрослых английскому языку. Я по-английски ни бум-бум, она по-русски тоже ни бум-бум. Но мы как-то друг друга поняли. Иногда переводчик помогал разговаривать. Она человек тоже, между прочим, необычный. Да разве обычный человек поедет из Америки в российскую провинцию, чтобы там людям жизнь облегчать? Линда, кроме того, что педагог, еще имеет сан священника. Она волонтер, помогает нашим детям и женщинам из группы риска. И никто ее, кстати, не заставляет. Просто человек такой, и потребность у нее в этом есть. Оказалось, что Линда живет в нашем доме. А дом наш, как вы уже, наверное, поняли, — самая простая старая пятиэтажка. Подъезды вонючие и не всегда чистые.
Стали мы общаться. У Линды в Америке двое сыновей, две невестки и семеро внуков! Правда, вторая невестка появилась недавно. Можно сказать, на наших глазах: младший сын Линды, Джош, приехал в Россию из Сан-Франциско со своей невестой Маджентой. Вот они у нас и жили. Утром мои дети проснулись и говорят: «Мама, неужели у нас американцы в гостях, спят с нами в одной квартире, даже не верится». Правда, фантастика какая-то!
В первый раз я почувствовала, что моя жизнь интересна кому-то, что кто-то хочет моим детям и мне помогать. Линда взялась моих детей обучать английскому, бесплатно конечно. И еще материально нам помогала.
Когда она приходила к нам в гости, я угощала ее лепешками, пловом — нашей восточной едой. Однажды всех сотрудников миссии, где она работает, двадцать пять человек, мы пригласили в гости. Сидели, кушали плов, говорили, смеялись. Я рассказывала о нашей восточной культуре. Показала несколько танцев. Им очень понравилось. Они удивлялись, что мое искусство здесь никому не нужно.
Линду не смущало, что я плохо одета, что мы живем в квартире с оборванными обоями и страшным полом (а что другое может быть у алкаша!). Она поняла мою душу. Однажды сказала, что моя семья — это ее семья тоже.
Зимой у Линды день рождения. Я думала, как мне ее поздравить, как отблагодарить? Спросила у переводчицы. Она засмеялась:
— Чем ты их удивишь? У них все есть! — а потом говорит: — Слушай, ты же танцуешь… Запиши на пленку, подари Линде. Это будет самый необычный подарок!
Вот, думаю, хорошо. И мое искусство пригодилось. Купила блестящую материю. Икрам сам своими руками сшил мне костюм. Стала искать подходящую музыку. Нигде не смогла найти. Тогда я побежала на колхозный рынок, там ребята — азербайджанцы. Выручайте, говорю, так и так. Они на другой день пять кассет принесли, так что я смогла выбрать. Дети сделали мне из картона головные уборы для разных танцев: я ведь и узбекский танцевать собралась, и хорезмский, и турецкий, и иранский (во мне ведь течет и персидская кровь), и арабский, и афганский. И еще я придумала танец, посвященный всем матерям, чтобы станцевать его специально для Линды. Американцы принесли напрокат свою бижутерию.
Теперь надо было найти зал. Я ведь никого в администрации по культуре не знала. Аренда зала — очень дорого. Денег-то лишних нет. Думала, думала, решила обратиться в школу, где мои дети учатся. Отправилась к директору, объяснила ситуацию. Они сразу пошли мне навстречу. Только, говорят, у нас нет аппаратуры и актовый зал в ужасном состоянии, летом не успели сделать ремонт.
Но это разве беда? У меня такой энтузиазм был. Два дня я мыла полы, вытирала пыль. Икрам своими руками шестьдесят два стула починил и скамейки поправил. От директора, из кабинетов и от соседей принесли цветы в горшках, чтобы украсить зал. Напрокат достала аппаратуру музыкальную. Все было готово для моего первого сольного концерта, посвященного Линде.
Чтобы зал не был полупустой, решила позвать наших коммерсантов с рынка тоже. На рынке никто не поверил. Решили, что придумываю. Все привыкли на меня смотреть как на бомжишку какую-то. Да и правда, мой внешний вид не соответствовал этому моему приглашению. Да на рынке никто и не знал, что у меня не только среднее специальное, но и высшее образование есть. Думали, что я примитив какой-то. Между прочим, дирижабль тоже примитивный, а летает!
Некоторые не стеснялись, прямо говорили:
— Неужели ты будешь танцевать? Вот смех!
Когда ты успела стать танцовщицей?
За моей спиной тоже шептались:
— Чукча какая-то! По-русски толком говорить не умеет!
И что теперь? Чукчу тоже, между прочим, Бог создал! И, если хотите знать, самый безобидный народ живет в «Чукчистане».
А у меня есть привычка дурная: я обо всех радостях и горестях своих сразу всем рассказываю. На рынке, когда узнали, что я с американцами дружу, вообще разозлились:
— Надо же, как черномазым повезло!
Смеялись и сплетничали. Оказывается, люди похожи: что здесь, что в моем родном кишлаке.
Вот настал день концерта. Собралось около двухсот человек. Был там и мой друг Теодор Уоллс, антрополог из Детройта, он тоже меня опекал. Я танцевала от души. Потом были и аплодисменты, и цветы. Люди подходили, благодарили. А Линда сидела и плакала. В конце танца, посвященного всем матерям, я сняла с себя головной убор и надела ей на голову. Все очень хорошо прошло.
Свои мысли я выражаю и без слов — танцами, которые сама придумываю. Молча, но ясно! Самые необычные танцы получаются, когда я страдаю или, наоборот, радуюсь чему-то.
После этого концерта меня в городе немножко узнали. Стали приглашать танцевать за деньги на вечеринках, в Домах культуры. Но все равно пробиться и реализовать себя очень, очень трудно. В общем, Тамары Ханум из меня здесь уже не получится. Не то время.
А спустя несколько месяцев приехал, как я уже говорила, младший сын Линды с невестой. Они оба разбираются в искусстве, в музыке, сочиняют стихи. Я им показала один из своих танцев. Им очень понравилось, говорят — красивые движения, сильная пластика. Спросили, почему я не танцую? Я молчу, не могу же я сказать, что здесь это никому не нужно.
Еще я им рассказала, что в свободное время пишу автобиографическую книгу, которая называется «Крик души» (так сначала называлась книга, которую вы сейчас заканчиваете читать). Они заинтересовались, попросили разрешения сделать ксерокопию. «Хотите, — говорят, — мы отвезем в Америку, переведем на английский и издадим вашу книжку?»
Я даже растерялась от такого неожиданного предложения.
Тринадцатого января мы вместе отметили мой день рождения, и вскоре они уехали и увезли с собой мою книгу и кассету с моими танцами. В Америку они ехали через всю Европу (ведь у них было свадебное путешествие), через Голландию, Данию, Францию, потом в Ирландии были. Так что, можно сказать, мое искусство во всем мире побывало!
Мне казалось, что я почти уже на самом дне была, а Бог мне послал навстречу этих людей.
Вот так в моей жизни стало появляться все больше белых полос. Теперь надеюсь на лучшее.
А закончить книгу хочу письмом к отцу. Я давно искала слова для этого, но все никак не получалось. Наконец смогла написать.
Здравствуй, дорогой мой папа! Вот наконец пишу тебе письмо. Может быть, ты этого от меня давным-давно ждал. Моя жизнь как камень у тебя на сердце лежит. Папа, хорошо, что Бог меня пожалел и я успеваю извиниться перед тобой. Долго не могла слов найти. Ходила сама не своя. А сегодня случилось вот что: когда я стояла на нашем рынке, началась настоящая буря. Небо почернело, ветер поднялся бешеный, деревья шатаются, с некоторых домов крыши срывало (это уже потом по телевизору показывали!). С торговых палаток тоже брезент начало срывать. В такой неподходящий момент я вдруг поняла, о чем должна написать. Карандаш я нашла, а вот бумаги нету! Я бросилась к продавцу, который неподалеку складывал свой товар и собирался уходить. Кричу:
— Бумагу дайте!
Он говорит:
— Зачем тебе сейчас бумага, ураган начинается!
— Я должна отцу письмо написать!
— Специально, что ли, урагана ждала для этого? Картон подойдет?
— Подойдет, лишь бы на нем писать было можно!
Побежала я на свое место, пишу на этом куске картона о самом главном, что хочу сказать. А на меня сверху сыпятся досточки, которыми верх палатки скреплен. Теперь дома письмо продолжаю.
Бабушка Ниязджан рассказывала мне, как я родилась. Детей женщины у нас в кишлаках рожали дома, в больницу не ездили. Приходила повитуха, чтобы, помогать родить. И близкие все дома были. У нас женщины рожают стоя, опираясь на палку, длинную, вроде шеста. Так удобнее тужиться. Вот мама опирается на этот шест, присела на корточки, сейчас родит! Бабушка тебя зовет:
— Низом, роды начинаются, иди скорее!
Надо было помочь, воду теплую принести, еще что-то.
А ты в этот момент писал конспект для урока и все время повторял:
— Сейчас я закончу, сейчас я закончу.
Бабушка говорит:
— Сынок, ребенок не может ждать, иди скорее!
Ты ручку не успел положить, а я — хлоп! — вывалилась прямо на старенькую курпачу. Очень быстро родилась.
Потом, когда я в шестом классе начала писать рассказы, мама всегда вспоминала, что я родилась, когда ты писал свой конспект.
Я с детства была неугомонная. Все время пыталась плыть против течения. Хотела быть артисткой, не простой, а с большой буквы. Хотела в кишлаке «открыть Америку». Но Америка была открыта бедным Христофором, который страдал, мучился из-за своих идей и умер нищим!
Я знаю, все мои поступки были дикими для нашего кишлака. И я не думала о тебе, о моих братьях и сестрах. Думала только о себе. И в конце концов сбежала в Ленинград. Но об этом позоре никто не узнал, потому что ты на расспросы отвечал: «Она на учебе».
Папа, я помню, когда мне было лет шесть или семь, ты меня посадил на раму своего велосипеда, и мы поехали в Хиву. Наверное, за покупками. Была весна, тепло, хорошо, цвели фруктовые деревья. Мы ехали мимо нашего озера, и ты напевал одну песню, ты всегда ее напеваешь, до сих пор. Там были такие слова: «Если в клетке у соловья вырастет роза, она покажется ему сухой колючкой».
Я вспоминаю эту твою песню, и мне кажется, что в глубине души ты должен был понимать мои поступки.
Летом ты всегда заготавливал на зиму топливо. Ты лопаткой выгребал из коровника навоз, потом перемешивал его с керосином, который брал у трактористов, и руками делал лепешки. Однажды утром я застала тебя за этой тяжелой работой. Я взяла веник и стала обрызгивать двор водой, чтобы подметать. Когда я была совсем близко от тебя, случайно попала водой на твою потную спину. Ты разозлился и кинул в меня лопатку, которой перемешивал навоз. Лопатка попала мне в ногу. Было очень больно. Потом твоя ярость остыла, ты подошел ко мне, но я тебя в тот момент ненавидела! Я не понимала тогда, что ты возишься в навозе ради нас, чтобы мы зимой не мерзли и не болели.
А когда за один год умерли подряд два мои брата и сестричка, ты чуть с ума не сошел, хотел со всей семьей уехать на Дальний Восток. Но не уехал, денег не хватило. Наверно, хорошо, что не уехал, потому что в то время на Дальнем Востоке случилось сильное землетрясение и много людей погибло.
Когда мама очень сердилась на меня, она говорила: «Лучше бы ты не родилась!» Но я сейчас не жалею, что родилась, хотя моя жизнь очень тяжелая. Но ведь и у бабушки Ниязджан, и у тебя была жизнь нелегкая. Для тебя самым главным в жизни были книги. Может быть, тебя порадует, что я смогла написать эту книгу. Прости меня за то, что некоторые старницы тебе будет тяжело читать. И за ту боль, которую я тебе причинила, папа, дорогой, если сможешь, прости меня!