Колум Маккэнн ТАНЦОВЩИК

Посвящается Эллисон, Риве Хочерман и Бену Кили

С глубочайшей благодарностью за вдохновение и веру

Эта книга — плод фантазии. Если не считать нескольких хорошо известных людей, чьи имена я использовал, все остальное — имена, персонажи и описанные события — обязано своим происхождением воображению автора.

То, что мы — во всяком случае, я — с такой уверенностью именуем памятью, — подразумевая некоторое мгновение, сцену, факт, которые мы окунули в фиксаж и тем самым спасли от забвения, — есть на самом-то деле вид сочинительства, непрерывно происходящего в нашем сознании и зачастую изменяемого в пересказе. В жизни присутствует слишком большое — для того чтобы она была полностью приемлемой — число конфликтующих эмоциональных интересов, и, возможно, задача рассказчика в том, чтобы и сделать ее такой, перераспределив факты. В любом случае, рассказывая о прошлом, мы врем с каждым нашим вдохом и выдохом.

Уильям Максвелл.

«Пока, увидимся завтра»

Париж, 1961

Вот что летело из зала на сцену в первый его парижский сезон:


десять перетянутых круглой резинкой бумажек по сто франков каждая; пачка русского чая;

манифест движения алжирских националистов Фронта национального освобождения с протестом против комендантского часа для мусульман, введенного в Париже после взрывов подложенных в автомобили бомб;

желтые нарциссы, которые рвали в садах Лувра, отчего тамошним садовникам пришлось, спасая клумбы от грабежей, сверхурочно работать от пяти до семи вечера;

белые лилии с приклеенными к стеблям скотчем сантимами, без которых они не долетели бы до сцены;

такое множество других цветов, что рабочему сцены Анри Лонгу, сметавшему с нее лепестки после спектакля, пришла в голову мысль высушить их и составить ароматическую смесь, которую он впоследствии продавал поклонникам артиста у служебного входа в театр;

норковое манто, которое спланировало над залом в вечер двенадцатого представления, заставив завсегдатаев первых рядов поверить на миг, что над ними порхает некое летающее существо;

восемнадцать женских трусиков — явление в театре до той поры невиданное, — по большей части скромно перевязанных ленточками, однако самое малое пара их была содрана с себя впавшими в неистовство женщинами: одни он подобрал, когда занавес опустили в последний раз, и, к большому удовольствию служителей сцены, демонстративно понюхал;

фотография космонавта Юрия Гагарина со сделанной внизу от руки надписью «Пари. Руди, пари!»;

изрядное число начиненных перцем хлопушек;

ценная дореволюционная монета, брошенная эмигрантом, который завернул ее в записку, уверявшую, что если он сохранит ясную голову, то будет так же хорош, как Нижинский, а то и лучше;

десятки эротических фотографий с нацарапанными на обороте именами и телефонами женщин;

записки, гласившие: «Vous êtes un traitre de La Révolution[1]»;

бутылки и стаканы, ими забросали сцену протестующие коммунисты, и представление пришлось на двадцать минут прервать, чтобы вымести осколки, и это вызвало такую бурю гнева, что парижская партийная организация собрала экстренное заседание для обсуждения отрицательной реакции публики;

угрожающие записки;

гостиничные ключи;

любовные письма,

а в пятнадцатое выступление — одинокая позолоченная роза на длинном стебле.

Загрузка...