Танец убийц

6 часов вечера

Часовой у заднего входа — редко используемой тяжелой дубовой двери с висячим замком, усиленной железными накладками, — уставился в изумлении на королеву, неожиданно возникшую перед ним в солнечном свете и во всей своей значительности. Прошло несколько мгновений, пока он справился с растерянностью и молодцевато поприветствовал ее. Конечно, он видел Драгу и раньше, но всегда издали, и ее неожиданная близость вызвала у него слабость в коленях. Поскольку его двухмесячной военной подготовкой такие события не предусматривались, часовому в голову не пришло ничего другого, как заорать зычным голосом: «Да здравствует королева!»

— Нет, нет, пожалуйста, тише, — взмолилась Драга. Испуганно оглянувшись, она отметила, что, судя по всему, на здешнюю округу это был единственный пост. — Когда тебя сменяют?

Он стоял, выпучив глаза, губы его шевелились, но он не мог произнести ни слова. Драга по-матерински погладила его по руке.

— Ну, ну, успокойся. Будь здесь и веди себя спокойно. Никому не говори, что видел меня, ни сейчас, ни потом, ты понял?

Молодой человек все еще был нем. Наконец он выпалил, чуть не задохнувшись при этом:

— Так точно, Ваше Величество!

Открыв рот, он смотрел вслед королеве, пока она шла к выходу. Драга дошла до ворот, не встретив ни души. Сторожевые будки были пусты. Между кустов сирени, растущих вдоль стены, она увидела солдат охраны, которые сидели на траве и с увлечением играли в карты, вместо того, собственно, чтобы охранять служебные входы и доступ к конюшням. Драгу охватил гнев, она решила сообщить Лазе о манкировании охраной своих обязанностей. В дворцовую охрану принимали избранных солдат — если уж эти были настолько распущенны, то и вся армия ни к черту не годится.

Для своего похода она закуталась в широкий плащ, соломенная шляпа с широкими мягкими полями скрывала ее лицо. Правда, такая предосторожность не была необходима: кто из прохожих мог бы предположить, что королева станет выходить из этой узкой калитки? Драга пересекла улицу и уверенно, как если бы она была торговкой-разносчицей, дернула за звонок посольства.

Она позвонила дважды, прежде чем дверь осторожно, лишь на узкую щель, приоткрылась. Перед ней стоял огромный слуга, один из бородатых, медведеподобных мужиков, служивших в посольстве. На самом деле они были вовсе не мужики, а тщательно отобранные выпускники разведывательной школы при отделе Азии министерства иностранных дел.

— К послу Чарикову! — сказала Драга властным королевским тоном.

Служитель недоверчиво уставился на нее. Он по-прежнему держал дверь полуоткрытой, с рукой на дверной ручке.

— Как прикажете доложить, мадам? — наконец спросил он. Его учтивый тон противоречил грубому внешнему облику.

— Королева Сербии.

Казалось, человек не намеревался ее впускать, и Драга чувствовала, что вот-вот может потерять самообладание.

— Чего же Вы ждете? Я хочу говорить с послом.

Дверь наконец распахнулась, и мужик жестом пригласил ее войти. Когда Драга хотела свернуть в длинный, облицованный плиткой коридор, где находились служебные помещения, этот человек проворно загородил ей путь и провел в маленькую приемную в передней части дома.

— Не изволите ли, Ваше Величество, присесть, пока я извещу господина посла? — Он глубоко поклонился, но его тон выражал скорее приказ, нежели просьбу.

Оставшись одна, Драга прислушалась; она хотела угадать, что значат те или иные звуки в доме. После многочисленных посещений посольства она, в общем-то, знала расположение комнат и представляла, кому принадлежит тот или иной кабинет. Услышав скрип одной из дверей, она узнала: это комната военного атташе. Нервные шаги наверху подсказали ей, что люди собрались в конференц-зале. Не считая этих звуков и шагов служителей по покрытой дорожкой лестнице, в доме царила тишина. Если подумать, персонал должен и во второй половине дня работать, — ее поразило очевидное отсутствие бурной деятельности. Стены здания были довольно толстыми, на полу везде лежали персидские ковры, но тем не менее тишина казалась неестественной — обычно дом напоминал муравейник. Сейчас Драга могла слышать лишь стук своего сердца.

Наконец вернулся служитель.

— Не соблаговолит ли Ваше Величество пройти со мной? — Он открыл дверь и пропустил королеву вперед. Она уже направилась к кабинету посла, но длинная рука служителя, как барьером, преградила ей путь.

— Пожалуйста, сюда, Ваше Величество. — Он подвел ее к лестнице. На втором этаже служитель открыл дверь в маленький салон, принадлежащий анфиладе помещений для высокопоставленных гостей.

— Пожалуйста, присядьте, Ваше Величество. Господин полковник сию минуту появится.

Драга резко повернулась.

— Что еще за полковник? Я ясно сказала, что хочу говорить с послом Чариковым.

— Господин посол болен и лежит в постели, мадам.

— Мне нет до этого дела. Скажите ему, что он должен встать.

Служитель поклонился.

— Как прикажет Ваше Величество.

Он покинул комнату и закрыл за собой дверь. Драга слышала, как в прихожей удалялись его тяжелые шаги, затем приблизились другие, легкие.

Вошедший был коренастым, широкоплечим мужчиной без шеи и талии, казалось, что он состоит из одних мышц. Взгляд его серо-желтых глаз буквально пронизывал Драгу. Человек остался стоять спиной к двери, раскачиваясь на каблуках, как ванька-встанька.

— Так, значит, королева Сербии.

Драга никогда не видела его даже на фотографиях, но ни секунды не сомневалась, кто стоял перед ней. Это был тот самый пресловутый полковник Грабов, человек, возглавлявший всю шпионскую деятельность русских на Балканах. Он стаял на верхушке сложнейшей организации и пользовался славой жестокого, бесчеловечного и чрезвычайно квалифицированного специалиста. То же самое относилось и к его агентам. Это были не садисты, применявшие какие-то извращенные методы, — напротив, хладнокровные специалисты, они знали, как наиболее эффективно применять физические и психические пытки. Сам полковник никогда не присутствовал на мероприятиях подобного рода. Он был очень чувствителен к неприятным звукам и запахам, так же как не любил смотреть на что-то неприятное, и предпочитал читать потом протоколы допросов в тиши своего бюро. Неудачи вроде провалившегося покушения на короля Милана с этим халтурщиком Кнезевичем составляли в его длинной биографии крайние исключения, он пользовался непогрешимым авторитетом; заботливо сохраняя инкогнито, полковник имел дело только с равными или стоявшими выше его по служебной лестнице лицами. Поэтому для людей, которые слышали о нем, как и для Драги Машиной, он представлялся фигурой мифической. Его прошлое, да по большей части и настоящее, было покрыто тайной. Говорили, что он уже много лет вдовствует, что у него нет ни детей, ни родственников, нет любовницы — ничего, кроме интересов службы. Он не пил, отличался крайней умеренностью в еде и крепким здоровьем, был уравновешен, глубоко религиозен и — по внешнему виду — совсем не сексуален. Его присутствие в Белграде показывало, что грядут события чрезвычайной важности, и Драга почувствовала себя встревоженной.

— Я требовала посла для разговора, — настаивала она, сверкнув на него взглядом.

— К сожалению, это невозможно. Посол просит его извинить. Также он просил меня узнать о причине столь неожиданного Вашего визита.

Драга направилась к двери.

— Я не намерена говорить с Вами.

Он преградил ей путь.

— Разрешите представиться. Федор Васильевич Грабов.

— Я знаю, — сказала она. — И также отлично знаю, что разговор с Вами пустая трата времени, а у меня не так много времени, чтобы тратить его попусту.

— Мне удивительно слышать это от Вас. Очевидно, в последнее время Вы наконец осознали реальности жизни. Если бы Вы стали так благоразумны немного раньше! Вы избавили бы нас от многих неприятностей — и себя тоже.

Она чувствовал, как к глазам подступают слезы гнева.

— Я пришла сюда не для того, чтобы слушать Ваши упреки. Я просто не могу поверить, что господин Чариков не хочет меня принять. Я знаю его как добросовестного, тонко чувствующего человека. Ему, наверное, не сообщили, что я нахожусь здесь. И я уверена, что он ничего не знает о заговоре, который организовал Ваш отдел против нас. — Она повысила голос: — Вы хотите нас ликвидировать и посадить на трон Карагеоргиевичей. Не думайте, что мы не знаем об этом. Есть еще порядочные и верные люди на нашей стороне. Не считайте смену власти детской игрой. Мы можем, как и Вы, показать зубы. Если хотите пролить кровь — пожалуйста. Но будет пролита не только наша кровь.

— И это Вы хотели сказать Чарикову?

— Нет, это я говорю Вам. Чарикову я только хотела напомнить, что мой супруг является крестником деда царя Николая и что царь в своих письмах и беседах его иначе как «любимый брат» не называл. Я хотела объяснить послу, какую тень бросит убийство моего мужа на репутацию царя. Хотела также напомнить, какую реакцию вызовет это в мировой прессе, а позднее и в исторических книгах.

Полковник сел и в задумчивости почесал подбородок с однодневной щетиной. У Грабова были красные от бессонницы глаза, а его черный костюм из саржи выглядел так, будто он в нем спал, что на самом деле так и было.

«Он, видимо, только что приехал в Белград, — подумала Драга, — и я своим неожиданным приходом заставила его разбудить».

— Ну, — произнес он и подавил зевок. — Пресса, отечественная или зарубежная, продажна, а в школьных учебниках только и упомянут, что король и королева были убиты по указанию ее же любимых братьев.

Драга отметила про себя, что он не возразил против утверждения о готовящемся заговоре.

— Только давайте оставим весь этот театр, — продолжал он. — Вы же не могли ожидать, что царское правительство со спокойной душой будет наблюдать, как Вы и Ваш супруг совершают одно предательство за другим.

— Предательство? Мы в Сербии сделали для России больше, чем кто-либо другой сегодня или даже раньше, включая Вашу любимую Наталию Кешко.

— Ну, нет. Она-то прилагала много усилий.

— Прилагала, не спорю, но результат? В этом вся разница. Упомяну только одно: это мне удалось убрать из страны короля Милана, что не удавалось ни Вашему отделу, ни мадам Кешко.

Полковник откинулся на спинку стула.

— Я не отрицаю, что Вы оказали для нас немало важных услуг.

Казалось, Грабов заснет, еще не договорив фразы. Без сомнения, он был спешно вызван в Белград и оставил позади себя утомительную поездку. Шпионы тоже люди. Просидеть всю ночь в переполненных поездах для них так же утомительно, как и для любого путешествующего.

— Но Вы нарушили наши договоренности о престолонаследии, — продолжал он. — К чему был этот трюк с мнимой беременностью? Мы же знали, что Вы бесплодны. Неужели Вы всерьез думали, что мы клюнем на это?

— Я действительно думала, что беременна.

— Это было бы просто чудом.

— Я, к слову, верю в чудеса. И в силу молитвы. Боже мой, как мы молились!

Полковник смотрел на нее.

— Да, да, Вы молились. И вынудили знаменитого доктора Куле из Франции убедить себя. Он, вероятно, тоже молился. Даже мужа Вы ввели в заблуждение. Только Розу Волько при этом забыли.

— Кого?

— Розу Волько. Прачку из дворца. Очень внимательная молодая женщина.

— Боже мой, значит, Вы тоже считаете, что цель оправдывает средства!

Грабов, передернув плечами, на это возразил:

— Мы подбираем своих людей независимо от их социального положения, расы или профессии. Вы помните, конечно, венского гравера Шарфа?

— Шарфа? Конечно. Он должен был сделать для короля миниатюру с моим портретом.

— Он находил прямо-таки трогательным то, как слепо Ваш муж доверял Вам. Король постоянно настаивал, чтобы Шарф не мучил Вас долгими сеансами ввиду прогрессирующей беременности. Но Вы не утруждали себя даже тем, чтобы подкладывать подушку под корсет.

— Нет, потому что не только доктор Куле, но и два других гинеколога считали меня беременной.

— Но Вы же не были беременны, — раздраженно возразил полковник. — Я с самого начала в это не верил, и меня сильно беспокоила готовность царицы быть крестной несуществующего ребенка. Ей бы сильно навредило, если бы ее втянули в этот обман. Поэтому я настоял, чтобы в Белград были направлены наши врачи. Когда профессор Штегирец представил мне свое заключение, я, не дожидаясь отчета доктора Бубарева, направил его прямо царице. Она была глубоко потрясена, ведь они с царем всегда шли Вам навстречу. Однако, даже если бы Вы действительно оказались беременны, Вы все равно нарушали данные обязательства — заботиться о том, чтобы Ваш муж в качестве преемника объявил подобранного нами кандидата. Такова была договоренность. Мы имели в виду старшего сына Петра Карагеоргиевича.

— Договоренность действовала только в том случае, если я не рожу наследника.

Грабов с усилием встал и потянулся своим крепким телом, чтобы согнать усталость, не дававшую ему сосредоточиться.

— А как прикажете относиться к Вашему сумасбродному плану посадить на трон этой несчастной страны Вашего младшего брата? Неужели Вы, милостивая сударыня, действительно полагали, что мы это одобрим, или что правительство Его Величества царя готово стерпеть такую пощечину?

— Его Величество царь просто-напросто бросил нас на произвол судьбы. У Вас, кажется, выпало из памяти, что в договоренности участвовали две стороны. Я взяла на себя обязательство примирить дома Карагеоргиевичей и Обреновичей и привести к власти радикальную партию. Для этого Николай и Александра должны были пригласить нас в Ливадию, встретить на вокзале в Симферополе и сопровождать нас в открытом экипаже во время четырехчасовой поездки во дворец. Царица должна была расцеловать меня в обе щеки и при всем дворе назвать сестрой.

— Царица великая женщина, но даже ее поцелуй не смог бы сделать из Вас королеву.

— Ваши люди думали иначе, раз обещали мне этот поцелуй, — раздраженно возразила Драга. — Да и вообще, эта женитьба была целиком ее идеей. При всей своей любви Александр не женился бы на мне, если бы полковник Таубе не заверил короля, что при дворе это дело почти решенное. Я же со своей стороны была вполне довольна ролью королевской любовницы. Разумеется, я не думала, что смогу играть эту роль вечно, и поэтому хотела позаботиться о том, чтобы в соответствующее время удалиться на покой куда-нибудь в южную Францию. Я бы и теперь с большим удовольствием играла эту роль, чем быть королевой и позволять Вашим агентам втаптывать в грязь мою репутацию.

— Вашу репутацию Вы сами и разрушили. Не Вы ли разграбили государственную казну, преследовали невиновных, заставляли мужа менять конституцию чаще, чем перчатки? Он восстановил армию против себя, изгнав из ее рядов лучших офицеров только за то, что они не хотели пресмыкаться перед Вами. И теперь против Вас обоих весь офицерский корпус.

— Это верно, кое-кого он выгнал из армии. Тех, кто выставил в казино мой портрет в качестве мишени и разрешил солдатам петь на мотив старых маршей похабные песни обо мне. Ни один муж не потерпел бы таких оскорблений своей жены.

— Муж! Какой муж позволил бы жене присваивать по два франка за каждую купленную у «Шкоды» винтовку? Неужели Вы думаете, что об этом повальном взяточничестве никому не известно? Если сегодня заходит речь о коррупции в высших слоях, то люди не довольствуются уже общими намеками, а прямо называют Ваши с королем имена. И все это во время, когда страна на грани банкротства, а министр финансов, как игрок, от которого отвернулась фортуна, мечется от одного банка к другому, выпрашивая кредиты. Царь Николай поручил Вам принести страдающему сербскому народу свободу и благоденствие, а Вы постыдно бросили этот народ на произвол судьбы.

Зеленые глаза Драги сверкнули от возмущения.

— Свобода и благоденствие! Вы вообще не понимаете значения этих слов. Почему именно самые ужасные деспоты горюют, что другие народы угнетены и ведут крестовые походы для их освобождения? Почему? Всех политических заключенных в Сербии меньше, чем в одной из бесчисленных тюрем в Сибири. Если уж Ваше правительство так сильно радеет за свободу, почему, черт побери, оно не начнет с освобождения своих людей?

Грабов достал из кармана жилета часы.

— Я думаю, Вам сейчас лучше уйти, мадам. Я приехал в Белград не для того, чтобы вести с Вами бесплодные дебаты.

— Я уйду только после разговора с Чариковым.

— Не ставьте себя в смешное положение. Неужели я должен распорядиться, чтобы Вас выставили из дома?

— Только посмейте.

— Будьте, наконец, благоразумны, сударыня. Вы здесь достаточно долго прожили, чтобы не питать иллюзий относительно таких людей, как Чариков. Вы действительно склонны полагать, что он, минуя нас, обратился бы к государю по Вашему делу? Или хотя бы к министру иностранных дел? Он прекрасно чувствует себя в постели, лечит свою простуду и, если с Вами произойдет что-то неприятное, первым выразит свое недоумение. А новое сербское правительство накажет тем, что на празднование коронации направит от посольства какого-нибудь третьего секретаря. Касательно царского правительства — оно никогда не согласится, что имело к этому какое-то отношение. Если же события примут трагический оборот, царь прикажет по всей стране приспустить флаги и объявит по своему любимому брату и его супруге двадцатисемидневный придворный траур. В газетах можно будет прочитать, что царь и царица проливали слезы глубокого сострадания и истово молились в храме рядом с их покоями в Царском Селе за упокой души новопреставленных Александра и Драги.

Драга слушала скорее очарованная, нежели пораженная.

— Так вот как это будет, — сказала она, и это был вовсе не вопрос. Напряжение последних недель действовало теперь притупляюще, и страх уступил какому-то смертельному спокойствию. Она нашла в себе силы даже улыбнуться Грабову. — Вы как следует постарались меня напугать, хотя одного Вашего появления в Белграде достаточно, чтобы я от страха образумилась. Удивительно, как Вы сумели обвести вокруг пальца Маршитьянина и проникнуть в страну. Но добросовестная секретная служба Австрии уже наверняка знает о Вашем появлении, да и правительство Франца-Иосифа явно будет не в восторге от перспективы видеть русскую марионетку на сербском троне. Я думаю, они сделают все, чтобы не допустить переворота. Не забывайте: их мониторы стоят на другом берегу Савы, в пределах досягаемости.

Полковник зевнул, явно скучая.

— Я бы на Вашем месте не полагался на Франца-Иосифа. Вы ему давно уже не нужны. Граф Голуховски гораздо охотней видел бы Петра Карагеоргиевича на троне, чем Вас с Сашей. Хотя Петр и является открытым врагом Австрии, но с ним хотя бы всегда будет все понятно. Ваша же внешняя политика, наоборот, изменяется с каждым поздравлением с днем рождения от того или иного королевского высочества — послал он его или забыл послать. За одно только приглашение на чай к королевскому двору Вы готовы заключить десятилетний пакт с самим дьяволом, а за торжественный прием в Вашу честь Вы не моргнув глазом запродадите ему души всех сербов. Нет, нет, австрийцы переживут это легко, они же не идиоты. Так что не ждите, что мониторы на всех парах поспешат сюда — они останутся там, у того берега.

Поскольку в салоне и двери и окна были закрыты, постепенно стало довольно жарко. Драга взяла плащ и шляпу со стула, куда в начале аудиенции их сложила, надела один рукав и тщетно пыталась найти второй, который завернулся. Грабов молча смотрел на это, не проявляя желания помочь.

— Вы просто образец галантности, — горько улыбаясь, заметила Драга, когда наконец справилась с плащом.

— Отнюдь нет, — буркнул он. — Мне за это, видите ли, и не платят.

— Да, Вы не полковник Таубе. — Она засмеялась. — Вот кто действительно джентльмен: предупредителен, вежлив и интеллигентен. Когда я три года назад разговаривала с ним о покушении на моего будущего тестя, он держал себя прекрасно. — Ее тон изменился: — Вы не считаете, господин полковник, что Ваше правительство окажется в щекотливом положении, если записи этого разговора попадут в руки врага или известного журналиста?

Он задумчиво посмотрел на нее.

— Я ожидал этого.

— Что Вы ожидали?

— Что Ваш визит кончится шантажом, когда другие средства будут исчерпаны. Но у Вас ничего не получится. Мне-то известно, что никакого протокола не велось.

— Но такой всегда может быть составлен. Он будет лежать за границей в сейфе пользующегося нашим доверием друга. С точными указаниями, когда его вскрыть и опубликовать.

— Предположим, Вы действительно записали вещи, о которых лучше забыть. Вы не подумали, что такая публикация навредит Вашей репутации больше, чем нам?

— На меня уже столько всего навесили, что хуже от этого не будет.

— Вы ошибаетесь. Это верно, народ Вас ненавидит. Вас обвиняют в преступлениях и ошибках, которые были совершены задолго до Вас. Но разумное меньшинство, однако, и здесь и за рубежом видит в Вас ту, кем Вы на самом деле являетесь, — самую обычную женщину, которая не справляется с абсолютно необычной ролью, навязанной ей судьбой. Вы неплохой человек, Драга, только судьба, к сожалению, сыграла с Вами злую шутку.

Эту маленькую речь он скорее пробормотал, чем проговорил, сопровождая ее зеванием; Драга чувствовала, что его усталость сейчас несколько напускная, а взгляд из-под тяжелых, полуприкрытых век был внимателен и испытующ. Она стояла у двери, собираясь уйти; только что он угрожал вышвырнуть ее, а сейчас, казалось, умышленно задерживает. Когда же это было игрой — до этого или сейчас? Хотел ли Грабов сделать ей новое предложение? Если да, вряд ли она на него согласится, но разве стал бы и он тратить на него свои силы и время?

— Это была действительно злая шутка, только судьба здесь ни при чем. Во всяком случае, ее роль не составляет и половины, остальное спишем на «заслуги» полковника Таубе.

Грабов начал расхаживать по комнате, заложив руки за спину. Взгляд его был устремлен в потолок, как будто он собирался принять важное решение; правда, по убеждению Драги, это решение было принято еще тогда, когда он вошел в салон. Ее удивило, насколько гибким было это, казалось, неуклюжее тело. Это было тело атлета, способного преодолевать горы и переплывать реки, прыгать через заборы и взбираться по стенам.

Внезапно он остановился перед ней.

— Я хочу сделать Вам предложение. Останьтесь здесь. Мы сможем сказать, что Вы хотите расстаться с мужем и просите здесь убежища.

Драга не верила своим ушам и только нервно моргала глазами. Но он, не обращая на это внимания, продолжал усталым безучастным голосом:

— Внешняя политика Вашего супруга и его темные делишки внутри страны уже давно стали неприемлемы для Вас. Когда Вы набрались смелости сказать ему об этом, он решил от Вас избавиться: возможно, развестись или еще как-то. Поскольку Вы знаете многие государственные секреты, он не может допустить, чтобы дело дошло до общественного скандала. Поэтому Вы начали опасаться за собственную жизнь, и не без основания. В отчаянии Вы не видели другого выхода, как незаметно исчезнуть из дворца, пройти через парк и постучаться к нам. Все было именно так, не правда ли?

— Нет, — вспыхнув от возмущения, сдавленно сказала она. — Все абсолютно не так. Куда это Вы клоните?

— Я предлагаю выход из тупика, куда Вы сами себя загнали.

— И чего мне это будет стоить?

— Ничего.

— И в чьих же это интересах Вы пытаетесь меня защитить?

— Абсолютно ни в чьих. Разве что… Разве что… Нам ничего не стоит доставить принцу Петру повод для сильных волнений. Он чрезвычайно чувствительный человек. Он будет вне себя, если узнает, что пострадали Вы, женщина. Он дал понять своим сторонникам, что откажется от трона, если передача власти пройдет недостойным образом.

— Как благородно с его стороны, — саркастически заметила она.

— В дальнейшем все сторонники Обреновича утратят всякие иллюзии, когда из Ваших уст они узнают обо всем, что лежит на совести Александра.

К своему удивлению, Драга чувствовала, что все это ее не шокирует.

— Если принц Петр такая чувствительная душа, так и сидел бы на своей конторской табуретке в Женеве, а не пытался сбросить нас с трона. Что же касается остального, что я выступлю обвинителем своего мужа, то…

Грабов перебил ее:

— Принимаете Вы мое предложение или нет?

— Нет. Я не буду спасать свою шкуру и не брошу мужа на произвол судьбы, которую Вы для него готовите.

— Без Вас ему будет легче. Вы висите у него камнем на шее.

— Я его жена, и я королева Сербии. Если ему придется уйти, я буду его сопровождать. Мы уйдем вместе, с честью и достоинством, которые еще остались у нас.

Он издал какое-то клокотанье — полусмех, полумычание — и подошел к ней, как будто преграждая ей путь.

Ее охватил страх. Такие люди, как Грабов, не делают предложений, они отдают приказы. Неужели дверь закрыта и она на положении его пленницы? Драга схватилась за ручку и с облегчением почувствовала, что дверь открывается. Она шмыгнула в нее и устремилась вниз по лестнице, но на полпути столкнулась с человеком, который поднимался наверх. Несколько секунд он, прижав Драгу к себе, крепко ее держал: или чтобы уберечь от падения, или чтобы самому за нее удержаться — этого она не знала. Драга вырвалась от него и снова побежала вниз. Служитель, который впустил ее, сидел за барьером портье и читал газету. По-видимому, он не слышал шагов по покрытой ковром лестнице и уставился на Драгу с открытым ртом, когда она пыталась открыть дверь.

Когда ей это не удалось, она закричала ему:

— Выпустите меня отсюда!

Он неторопливо поднялся и прислушался к звукам в доме. Сверху доносился возбужденный диалог, послышались шаги вниз по лестнице. Драга тоже слышала это. Казалось, будто свора собак мчится в погоне за лисой. Позже Драга не могла припомнить, как ей удалось открыть дверь и выскочить наружу. О событиях последующих минут она тоже ничего не могла сказать. Улицу она перебегала без всякой мысли о снайперах, о которых предупреждал ее Лаза. У заднего входа во дворец ее остановили двое часовых, которые между тем возвратились на свои места. Они ее не узнали и наставили на нее винтовки.

— Пропустите меня, вы, болваны! — в гневе закричала она, когда один из штыков оказался слишком близко к ее груди.

Оба молодых солдата мрачно смотрели на Драгу, их загорелые лица походили на устрашающие маски. Когда она сделала шаг вперед, один из них снял винтовку с предохранителя.

— Прочь с дороги, идиоты! Вы что, не узнаете меня? Я ваша королева!

— Королева, — пробормотал старший из них. — Верно, королева.

Его товарищ все не мог до конца увериться. Позднее Драге пришла в голову мысль, что солдат был на волосок от того, чтобы попасть в историю как палач королевы. Только после еще одного испытующего взгляда он отступил, вскинул винтовку на плечо, приветствовал «Ее Величество» и уступил дорогу.