Глава XI После бури

Разрушение судов. — Предательская семья обезьян. — Потайная лодка и Мабруки. — Коршуны на острове Муциму. — Посещение Лео. — Жилище Муциму. — Гибель «Змеи». — Старая Шооль. — Блеклые листья.


— Видишь, — сказал Мудима, обращаясь к Симбе, — Муциму окончил свой полет над родной стихией! Там, на севере, выплыл он со дна озера, а теперь там, в южном углу Танганайки, уходит опять на дно своего царства!

Это было на следующее утро после бури, когда остатки разорванных туч заметно таяли и точно уходили в волны на южной части горизонта, а все остальное небо было уже безоблачно и ясно.

— Ты хочешь отправиться туда, на остров Муциму, и отыскать Лео, — продолжал старик, — да, теперь ты смело можешь это сделать, потому что «Змея» Солимана, наверное, не вынесла этой бури: я точно знаю; я родился, вырос и состарился на Танганайке и знаю, что когда могучий дух озера так гневается, как в эту ночь, тогда он губит все суда, находящиеся на его волнах. Помни только одно, Симба, если ты ступишь на остров Муциму, не забудь принести ему жертву!

— Не беспокойся, брат мой, — отвечал Симба, — я никогда не сделаю ничего такого, за что ваше божество стало бы гневаться на Вавенди! — и, пожав руку своему названному брату, он в сопровождении Сузи спустился вниз к заливу Лувулунгу.

Здесь, на берегу, лежала ладья, нанятая Сузи в Удшидши, а также и челнок Инкази, знаменитая «Стрела».

— Мы возьмем «Стрелу», — сказал Симба, — а эта грузная, неповоротливая ладья только затруднит нас.

— И я так думаю, господин! — отозвался Сузи и старательно принялся сталкивать в воду челнок Инкази.

— Стой! — крикнул Симба. — Эти разбойники привели его в негодность! Смотри, какую дыру они пробили в нем! Впрочем, нам и следовало ожидать, что капитан «Змеи» никогда не простит «Стреле» своего поражения! Ну, делать нечего, придется мириться и с этим неповоротливым увальнем! Спускай ее на воду, Сузи!

Сузи послушно направился к громадной ладье и осмотрел ее со всех сторон.

— Господин, — крикнул он, — и это судно приведено в негодность: смотрите, у него киль проломлен в двух местах!

— В самом деле! — сказал Симба, осматривая, в свою очередь, громоздкую ладью, законтрактованную для него в Удшидши. — Солиман умеет мстить! Прежде чем удалиться, он уничтожил весь наш флот!

— На починку наших судов потребуется немало времени, — жалобно сетовал Сузи, — придется вернуться опять наверх за разными орудиями! Как видно, сегодня нам с вами не побывать на острове.

Симба все еще продолжал разглядывать повреждения.

— Что пользы разглядывать? — промолвил Сузи. — Дыры громадные: их не заткнешь ничем! Впрочем, надо еще сказать спасибо Солиману, что он не увел с собой наши суда!

С минуту Симба стоял в задумчивости, как бы соображая что-то, затем радостно воскликнул:

— Слушай, Сузи! Я знаю еще одну лодку; она запрятана там, в потайной бухте! Надо полагать, что люди Солимана не сумели разыскать ее!

И они проворно зашагали вдоль берега до того места, где узкий пролив соединял бухту с озером Танганайка.

Дойдя до устья этого пролива, Симба невольно остановился: на ветвях, низко нависших над водой деревьев, весело забавлялась целая семья обезьян.

Почтенный отец семейства уселся на одном из более крупных и надежных суков, повыше остальных, и серьезно смотрел на веселую возню своей многочисленной семьи. Несколько самок и целая куча молодых резвились и забавлялись, перепрыгивая с ветки на ветку или перебегали взад и вперед по большому толстому стволу, лежавшему в воде у самого берега. Они отламывали от него прутья и срывали пласты мха, которые затем кидали в воду и чрезвычайно радовались, глядя, как эти маленькие кусочки и веточки купались и ныряли на мелкой зыби залива.

Однако ствол этот показался знаком Симбе, и чем больше он присматривался к нему, тем больше убеждался в том, что шаловливые обезьянки разрушают искусственное произведение Инкази, его потайной челнок. Наконец произошло нечто такое, что разом положило конец всем его сомнениям. Один из самых здоровенных детенышей, крупный и бойкий парень обезьяньего рода возился у верхнего конца ствола и, очевидно, заметил там щелку, в которую тотчас же, со свойственным всей его породе любопытством, засунул лапу и убедился, что верхнюю часть ствола можно слегка приподнять. Он долгое время раздумывал и осматривал этот ствол со всех сторон, точно опытный плотник, пока, наконец, в голове его не созрел план, который он тут же с удивительной быстротой привел в исполнение. Приняв возможно удобное для себя положение, он обеими передними лапами ухватил крышку и разом опрокинул ее, так что большая часть обезьяньего общества полетела в воду. Эта неожиданная ванна, которую пришлось принять его товарищам, по-видимому, ужасно радовала веселого парнишку, но при этом он совершенно забыл, что над ним царит высшая власть родителя. Действительно, в тот момент, когда он менее того ожидал, отец семейства очутился у него за спиной и наделил его сперва здоровой затрещиной, затем принялся трепать его. Только благодаря вмешательству Симбы прекратилось это проявление родительской строгости, и все с визгом разбежались в одно мгновение.

Сегодня Симба не смеялся над забавной дракой и проказами обезьян, всегда смешившей его; его занимали теперь гораздо более серьезные мысли Ведь этот потайной челнок был спрятан в глубине тихой бухты, и, как он отлично помнил, крепко привязал к кустам росшим на берегу. Каким же образом мог он очутиться здесь? Буря не могла оторвать его, да и обезьяны вряд ли сумели совершить такое дальнее плаванье на челноке.

Может быть, люди Солимана, обыскивая тихую бухту, случайно увидели этот челнок и сволокли его сюда. Если так, то они, вероятно, догадались, что этот древесный ствол в сущности потайной челнок и, быть может, привели и его в негодность. Симба хотел теперь убедиться, может ли этот маленький челнок вместить двух человек; с этой целью он вошел в него, и вдруг ему бросился в глаза маленький блестящий предмет на дне лодочки. Он нагнулся, чтобы поближе рассмотреть его, и убедился, что это одна из тех металлических пуговиц, какие имели на своих рубашках негры его экспедиции.

Как могла очутиться здесь эта пуговица? Прежде всего Симба подумал, что Фераджи был убит стволом там, в ущелье под потайным ходом. Но вдруг ему стало ясно: ведь кроме Фераджи бежал еще и Мабруки, и его при нападении на крепость Мудимы не досчитывались в числе нападающих. Вероятно, во время бегства стрелков Солимана из злополучного ущелья он побоялся пристать к ним из опасения, что Солиман припишет ему неудачу предприятия этим изменникам и так как Фераджи был убит, то выместит весь свой гнев на нем, на Мабруки.

Этот трус скрывался здесь у тихой бухты, а затем намеревался воспользоваться потайной лодкой для бегства. Придя к этому убеждению, Симба тщательно исследовал берега тихой бухты и, к немалому своему удивлению, нашел на мокром песке побережья совершенно свежий след негра. Значит, Мабруки был где-нибудь здесь поблизости!

Он хотел было позвать Сузи, как вдруг услышал за собой громкий возглас: «Мабруки!» и вслед за тем один за другим два выстрела.

Симба кинулся к тому месту, откуда раздались выстрелы, и очутился лицом к лицу с Сузи, который преспокойно заряжал свое ружье.

— Что это было, Сузи? — спросил он, запыхавшись от быстрого бега.

— Этот негодяй промахнулся, — равнодушно ответил негр, — а я угодил ему прямо в сердце. Вон он там, под кустом растянулся. Что он готов, за это я ручаюсь, господин. А теперь пойдемте дальше. Что время-то даром терять?!

— Как это вышло, что ты с ним повстречался, — спросил Симба, — ведь я шел впереди тебя?!

— Он прямо побежал на меня; вероятно, он увидел вас и, полагая, что вы один, наскочил прямо на меня. Теперь ничто не мешает нам: мы расчистили себе дорожку! — добавил Сузи и беспечно закинул ружье за плечо.

Симба молча двинулся к тихой бухте, а Сузи следовал за ним на некотором расстоянии.

Оказалось, что тайная лодка Инкази цела, и вскоре Симба и Сузи очутились на озере, тихом и спокойном, как зеркало. От страшной бури прошедшей ночи не осталось и следа.

Симба искал на гладкой поверхности озера какой-нибудь парус, ожидая увидеть одно из судов Солимана или, быть может, даже «Змею», но гордая армада Солимана исчезла бесследно, и маленький челнок Инкази беспрепятственно достиг острова Муциму.

— Разве здесь водятся коршуны, на этом маленьком островке? — осведомился Сузи, указывая рукой на одно место на самом берегу, где, действительно, собралась целая стая этих хищных птиц.

— Они, как видно, за делом, — продолжал он, — здесь водятся такие крупные животные, что целые стаи этих отвратительных птиц собираются сюда для своих трапез!

Лодка направлялась как раз к этому месту берега.

— Господин! — воскликнул вдруг испуганно Сузи. — Смотрите, ведь это человеческий труп! На него и насели птицы! Уж не Лео ли это?

И по безмолвному согласию оба они приналегли на весла и погнали лодку, что было мочи; вскоре они уже настолько приблизились к острову, что Симба мог выстрелить по коршунам, чтобы спугнуть их.

Эхо, вероятно, впервые повторило глухой раскат выстрела в маленьком лесу священного острова. Грузно подымаясь вверх, громадные коршуны разлетелись во все стороны, тяжело размахивая большими крыльями. Немного спустя Сузи и Симба стояли над мертвым телом, распростертом на берегу. Лицо нельзя было уже узнать, до того оно было обезображено, но по ярко-красному тюрбану, зеленой затканной одежде и богато украшенным ножнам кинжала нетрудно было угадать, кто был покойный.

Труп Солимана лежал на берегу, выброшенный волнами на съедение коршунам.

— «Змея» погибла, очевидно, — прошептал Симба. — Мудима был прав!

— Какая радость, господин, — воскликнул Сузи, — смертельный враг наш умер! Страна свободна от него, и путь свободен! Крепости Мудимы не грозит голод, и нам не придется спускаться к устью Лувулунгу, чтобы вымолить кусок хлеба у того, который сам теперь лежит здесь на берегу и служит пищей для жадных коршунов.

Почему же Симба не принимал участия в этой радости своего верного слуги? Он стоял, мрачный и задумчивый, неподвижно, точно каменное изваяние. В этот момент он вовсе не думал о себе; думал только, что и здесь, в дальней Африке, существует та же могучая карающая длань, которая теперь тяжело опустилась на Солимана. Этот человек, на совести которого лежали жизнь и счастье тысяч бедных негров, встретил теперь сам страшный конец в волнах разъяренного озера; жизненный путь его был пройден, и теперь он стоял перед судом вечного нелицеприятного Судьи. Симба чувствовал глубокое сожаление к несчастному, и в душе его невольно слагалась молитва за него, за своего смертельного врага.

— Пусть он останется здесь, господин, — сказал, наконец, Сузи, которому наскучило ждать, — у нас есть с вами более важное дело: нам надо отыскать нашего беглеца. Эй, Лео! Лео! Лео! — крикнул он во всю мочь и сделал несколько шагов вперед, в кусты.

Этот громкий призыв вывел Симбу из задумчивости, и, следуя примеру Сузи, он крикнул в свою очередь: «Лео! Лео!»

Когда они успели уже значительно удалиться от того места, куда озеро выбросило несчастную жертву вчерашней бури, то услышали над своими головами тяжелые взмахи крыльев. Самый смелый из стаи коршун возвращался к прежнему месту, за ним последовали вскоре и другие. Над телом Солимана уже вновь собралась и кружилась, точно темная туча, стая коршунов, спускавшаяся все ниже и ниже над трупом. Наконец один из хищников с шумом опустился на соседнее дерево, как бы подавая тем знак остальным сделать то же. Со всех сторон слышались тяжелые взмахи крыльев, треск сухих веток; громадные птицы с распростертыми крыльями как-то разом спускались на деревья, чтобы сесть тут или там на сук. И вот один громадный коршун камнем слетел на землю и, расправив крылья, с вытянутой вперед шеей устремился на свою жертву.

Еще минута, и на том месте, где еще так недавно стояли Симба и Сузи, теперь не было ничего видно, кроме громадной копошащейся крикливой черной тучи; поминутно слышались удары мощных крыльев, жадные коршуны толпились, теснились и сгоняли друг друга, судорожно цепляясь когтями и неистово работая клювами.

Над ними в воздухе стоял шум, гомон и резкий каркающий звук сотни хриплых злобных голосов, напоминающих скрежет и хохот.

Таков был конец гордого, надменного и самоуверенного Солимана, этого бессердечного и безжалостного работорговца; таковы были похороны, какие готовит африканская глушь своим мертвецам!

И тут же рядом гнездились добродушные робкие ткачики; зеленоватые дикие голуби ворковали в верхних ветвях деревьев; крикливые, но безобидные попугайчики весело перепархивали с дерева на дерево и с куста на куст. Вокруг ярких чашечек цветов, жужжа, роились пчелы, а солнце лучезарно светило с высоких голубых небес, изливая свои ласковые лучи на скорбь и радость, на жизнь и смерть.

Природа воспитывает человека, и он легко свыкается с пестрым рядом картин, которые она проводит перед его глазами. Даже самое страшное становится со временем заурядным явлением, а среди дикой природы и человек дичает.

Вот почему и Симбу в этот момент нисколько не тревожила дальнейшая участь трупа Солимана. Он спокойно шел по берегу острова и звал:

— Лео! Лео!

Но никто не отвечал на его призыв.

Тогда он стал спокойно заряжать свое ружье, думая при этом:

— Прости мне, могучий Муциму, если я еще раз позволю себе нарушить твой покой и тишину здешних мест громким выстрелом. Но этот выстрел не принесет смерти ни одному живому существу: я не убью ни одной пташки, так доверчиво ютящейся на твоем зеленом острове; выстрел мой должен только возвестить радость и спасение несчастному беглецу, нашедшему здесь у тебя надежное убежище и защиту от страшного врага.

И вот над тихим, мирным островом пронесся второй громкий выстрел, и Симба вышел на открытое место, образующее небольшой выступ берега.

— Отсюда он скорее всего увидит нас, — сказал белый, обращаясь к Сузи, — дай-ка и ты выстрел-другой из своего ружья: надо дать понять Лео, что мы ищем его.

С равным промежутком раздалось несколько выстрелов подряд.

— Это девятый, — сказал, наконец, Симба, — а девять священное число. Муциму, наверно, обратит внимание Лео на наши выстрелы!

— Ура! Вы правы, господин, — крикнул Сузи. — Вон он идет сюда! Он узнал нас! Смотрите, как он спешит к нам!

Симба мигом вскочил на ноги и бегом побежал навстречу негру.

— Белая Борода!

— Лео!

С этими словами белый и негр упали в объятия друг друга и долго оставались так. Неизъяснимое чувство наполняло их души, и это было весьма понятно.

При встрече с другом детства или другом молодости на одной из оживленных улиц города, где толпятся сотни и тысячи людей, мы останавливаемся, пораженные необъяснимо радостным чувством, потому только, что не ожидали встретить этого друга здесь; хотя все мы в цивилизованных странах так легко переносимся с помощью пароходов и железных дорог на многие сотни верст в самое короткое время, тем не менее смотрим на такую встречу, как на чудо, и радуемся ей, как чему-то совершенно невероятному.

Что же должны были испытывать в первые моменты встречи эти друзья, встретившиеся в глухих дебрях Африки за тысячу миль от того места, где они расстались навсегда? Они встретились здесь среди совершенно чуждых им племен на берегу еще почти никому неизвестного озера в стране, которой раньше не знал ни тот, ни другой из них. Разве это не было странной, удивительной случайностью?

Нет, не странной случайностью называл это Симба: для него встреча с Лео имела особое значение; он видел в ней чудесный промысел Божий.

А в душе Лео жило теперь иное чувство. Его надежда осуществилась: человек, на которого он некогда в стране Динка взирал, как на доброго гения, — человек этот не изменился с годами, оставшись все тем же, и пришел теперь, как пришел бы тогда, — спасти его. Но не чувство радости о своем спасении наполняло теперь душу Лео; нет, одно только чувство беспредельной благодарности к своему благодетелю испытывал он в эти минуты.

И когда Симба выпустил его из своих объятий, Лео упал к его ногам и обхватил его колени. Он не мог выговорить ни одного слова, а только громко всхлипывал, как ребенок. Слезы радости и глубокого умиления стояли в глазах Симбы, когда он поднял Лео с земли.

Да, много, много лет прошло с тех пор, когда Лео и Симба вместе сражались и боролись на берегах Газельей реки, но человек этот остался тем же: Симба — Лев был все тот же Белая Борода-Нежное Сердце!

Сузи стоял немного поодаль, не решаясь прервать это безмолвное приветствие двух друзей. Но глаза его горели от радостного волнения. Ведь и сам он когда-то носил ярмо рабства и потому умел ценить доброту и ласку; в этот момент он гордился своим господином. Только тогда, когда они все трое уже сидели в лодке и плыли обратно по направлению к крепости Мудимы, Лео мог подробно рассказать Симбе происшествия последних дней.

— Как могло случиться, что Солиман, обыскавший весь этот остров вдоль и поперек, не мог найти тебя? — спросил Симба.

— Этим я всецело обязан милой девушке, которая приезжала сюда в то утро вместе с Инкази, так, кажется, зовут твоего друга! — сказал Лео.

— Той девушке? — удивленно переспросил Симба. — Да разве Инкази был здесь не один?

— Нет, — простодушно ответил Лео, — с ним была здесь какая-то девушка, которая все время приставала к нему, чтобы он показал ей Муциму. Инкази сначала упорно отказывался сделать это. И только после того, как он объяснил мне, кто такой Муциму, и я торжественно обещал ему, что не сделаю ничего такого, что могло бы оскорбить могущественного духа, покровительствующего ему, и обещал сам принести этому духу жертву, он, наконец, решился показать Муциму той девушке и мне. Весь этот разговор мы вели с ним на озере, сидя в его маленькой лодочке, а затем опять пристали к священному берегу острова, высадились на него, и Инкази повел нас к громадному развесистому хлопчатнику, у которого он осторожно вынул часть внешней коры, скрывавшую громадное дупло и весьма искусно приставленную. В этом дупле, которое хотя и не столь велико, как бывают дупла в наших мбую [4]в Судане, в которых могут укрываться в непогоду целые стада овец, стояла громадная высеченная из дерева фигура. Последняя была, по-видимому, очень старая, и Инкази рассказывал девушке, которую он называл Налотэрой, что это и есть Муциму, унаследованный его отцом от его деда и которого он, то есть отец, завещал Инкази. По словам последнего, это изображение обладает громадной силой и могуществом, и в качестве благодарной жертвы, он сложил к его ногам все съестные припасы, какие только имел при себе.

— Ну, теперь ты видела Муциму, — сказал он, — пойдем! — и мы вышли из дупла.

В его лодке было достаточно места для нас троих, но он уверял, что не может взять меня теперь с собой, потому что я неизбежно должен буду попасть в руки Солиману, если попытаюсь днем добраться до жилища его отца.

— Но, Инкази, — сказала Налотэра, — ведь мы можем сделать большой крюк, обогнув суда Солимана, и пристать прямо у Лугери.

— Нет, это невозможно! — возразил тот. — Солиман зорко подстерегает его и непременно будет следить за нами, как бы далеко мы не объехали его суда: у него на всем берегу расставлены сторожевые и лазутчики.

— Но если так, — сказала девушка, — то он, вероятно, явится и сюда, на этот остров, и найдет этого бедного человека.

— Весьма возможно, тогда Лео должен от него спрятаться! — сказал решительно Инкази. — Придумал, — продолжал он, немного погодя, — я нашел средство, которое наверняка спасет его. Мы сплетем тебе, Лео, из тростника и водорослей громадный шлем, который ты наденешь на голову, если явится Солиман, а сам влезешь по горло в воду и будешь смирно стоять в тростниках: ни одна душа не найдет тебя.

И вот он с Налотэрой сплел мне такой шлем и заставил меня на пробу влезть по горло в воду.

Когда я вышел из воды, Инкази был, очевидно, очень доволен, но Налотэра сказала:

— Но Инкази, если Солиман вздумает пробыть на острове целый день, тогда ведь этот бедный человек не в состоянии будет выдержать все время в воде!

То, что она сказала, казалось мне весьма разумным, тем более, что я видел крокодилов у берега; но Инкази гневно нахмурил брови и крикнул:

— Он должен будет выдержать, потому что ничего другого не остается ему! Как и где ему иначе укрыться от них?

— Лучше всего, — ласково возразила она, — было бы для него спрятаться в жилище Муциму: там для него и места много, и люди Солимана наверное не разыщут его.

Но Инкази совсем рассвирепел и стал кричать на Налотэру:

— Ты святотатствуешь, девушка! Ни одно живое существо не может обитать в этом дупле, кроме Муциму, и я говорю тебе, Лео, если ты осмелишься укрыться там от твоих врагов, то сам Муциму покарает тебя за это!

Девушка, видя, что Инкази так ужасно разгневался, совершенно притихла, а я обещал ему, если Солиман явится сюда, спрятаться в воде, но при этом усиленно просил его приехать за мной в эту же ночь. Он остался, по-видимому, совершенно доволен, и оба они весело покинули остров, обещая не забыть обо мне.

Когда они уехали и я остался опять совершенно один на острове, то стал обдумывать все виденное и слышанное, и мне стало совершенно ясно, что Инкази не вернется за мной в эту ночь, потому что он хотел еще отвезти домой Налотэру и, вероятно, не особенно спешил вернуться в отцовский дом.

Но девушке той я во всяком случае был весьма благодарен, потому что только в силу ее просьб и настояний я увидел прекрасное жилище Муциму. Когда их лодка скрылась из виду, а голод стал нестерпимо мучить меня, я вспомнил о съестных припасах, сложенных Инкази к ногам Муциму, и решился воспользоваться ими.

Муциму не дотронулся еще ни до чего, и я, прося у него извинение за свою дерзость, принялся поедать его припасы, а затем, основательно закрыв искусно приделанную висевшую дверку, расположился тут же, у ног Муциму, и заснул крепким сном впервые после многих бессонных и тревожных ночей.

Всю ночь я наблюдал за берегом, но никто не приехал за мной, как я того и ожидал…

— Ах, Лео, Лео! — воскликнул Симба. — Ты не прав, друг мой, Инкази приехал бы со мной в ту ночь на остров, но он был ранен насмерть и только это помешало ему исполнить его обещание. Но обо всем этом после, а также и о том, почему ты ни одним словом не должен упоминать, что был в жилище Муциму, чтобы не огорчить этим моего друга Инкази, а теперь рассказывай дальше.

— Поутру, как только рассвело, — продолжал негр, — я увидел «Змею» и заметил, что она приближается к острову. Тогда я скрылся в жилище Муциму. Солиман и его люди обыскали каждый куст и каждый камень и пригорок, но меня не нашли. И кому я этим обязан, как не милой и доброй Налотэре?!

Лео смолк и, немного погодя, продолжал:

— Кроме того, жилище Муциму укрыло меня от бури в прошедшую ночь. Когда еще тучи начинали лишь собираться на севере, в южной стороне я увидел «Змею». Я залег в прибрежные кусты и решил пролежать там, пока надвигавшаяся гроза не заставит меня укрыться в жилище Муциму.

На моих глазах буря схватила и закружила «Змею»: Я не могу описать тебе этого страшного момента: в одно мгновение ветром сорвало парус, мачту сломало, руль и весла перестали слушать людей, гребцы напрасно истощали свои силы, а Солиман приходил в бешенство. Долго «Змея» боролась с разъяренной стихией; волны нещадно били ее, бросая, как мяч, из стороны в сторону. Я, конечно, мог видеть только отдельные эпизоды этой страшной борьбы не на жизнь, а на смерть, когда яркие молнии на мгновение освещали гибнущее судно и сердитые волны, готовившиеся поглотить его. И я лежал на берегу, точно застыв от ужаса при виде того, что происходило на моих глазах; не думая, что это мой смертельный враг, что он с каждой минутой ближе и ближе ко мне. Но вот сверкнули одна за другой несколько молний подряд, — и я увидел, как две громадные волны, точно гигантские объятия, обхватили с обеих сторон «Змею» и могучим взмахом сперва подняли ее высоко-высоко, а затем расступились, образовав под ней глубокую пропасть, которая разом, точно жадная пасть, поглотила судно. И поверишь ли, в тот же самый момент огненная молния ударила в разверзшуюся пропасть вслед за злосчастным судном, точно желая добить его до конца и нанести ей последний смертельный удар…

Лео глубоко вздохнул и долгое время молчал, затем продолжал.

— Я был окончательно ослеплен этой молнией, а когда опять стал различать окружающие предметы, то «Змеи» не было и следа; только громадные волны громоздились одна на другую да огненные стрелы молний освещали хаос брызг и пены. Тогда мной овладел вдруг такой необъяснимый, безотчетный страх, такой ужас, что я вскочил и бегом побежал в жилище Муциму, чтобы не видеть и не слышать ничего… Сегодня же с рассветом озеро выкинуло трупы на берег. Вон там, в той стороне они лежат поодиночке или попарно, обхватив друг друга, гребцы и воины Солимана, — все до одного мертвые. Только одного Солимана выбросило сюда на этот остров, и коршуны, которые невесть откуда взялись, слетелись к его трупу и тотчас же принялись за работу.

Во время дальнейшего пути Лео рассказал Симбе о падении Сансуси, о своих страданиях, о многочисленных странствиях с Солиманом и о жизни у этого богатого араба.

— А о Зюлейке ты ничего не слышал? — спросил его Симба.

— Да, в Униоро, там мы встретились с одним купцом, который прибыл из Бахр-эль-Газаля. Он рассказал нам, что Мэшера-эль-Рег, в стране Динка, теперь царствует женщина, которая повелевает многочисленными стадами волов и что все окрестные племена чтут ее! Он говорил, что люди называют ее старая Шооль. Но я не верю этому; не может быть, чтобы это было ее настоящее имя. Женщина, которая может править и повелевать в стране Динка, не может быть не кто иная, как моя Зюлейка.

— Ну, а ее сын, которого я тогда спас от смерти? — продолжал расспрашивать Симба, который прекрасно знал по разным путевым заметкам и отчетам старую Шооль и потому нимало не сомневался, что она не могла быть Зюлейкой, но не возражал, не желая огорчить Лео.

— Спроси ветра, куда он разносит по осени листья! — мрачно отвечал негр. — Сумеет ли он ответить тебе? Так и нас развевает и разносит судьба по обширному миру Божьему. Кому только известно, где мы, блеклые листья, жалкие рабы, невольники, гибнем и пропадаем!

В этот момент киль лодки с легким скрипом врезался в мокрый песок прибрежья. Лодка причалила, и Лео вышел на берег своей новой родины.

Загрузка...