Танганайский лев

Глава VIII Под защитой Муциму

Арабская армада. — Салют «Лентяя». — Черное знамя. — Солиман и Мудима. — Чистосердечно. — Пусть бегут, Господь с ними! — Лео под защитой Муциму. — Встреча на острове Муциму. — Преследуемый. — Тихий залив и его тайна. — Ибрагим и Мабруки.

На следующий день взошедшее солнце осветило пеструю картину, полную оживления, в заливе Лувулунгу.

При самом входе в бухту расположилась целая армада арабских судов. Действительно, Солиман не стал начинать войны, имея в своем распоряжении всего двадцать человек воинов. В числе его судов кроме «Змеи» был и грозный «Лентяй», и еще два небольших судна, на которых прибыло до ста человек наемных солдат или воинов. А такие четыре судна да сотня воинов являлись для берегов Танганайки и его мирных рыбаков громадной силой.

Гордо развевались на верхушках мачт красные вымпелы, а большой красный флаг (штандарт) с золотым полумесяцем красовался на «Змее».

Симба, стоя на горном плато перед домом Мудимы, считал врагов. Конечно, твердыне Мудимы эта грозная сила не могла нанести вреда, но его страшила участь тэмбе Лугери.

Вдруг с палубы «Лентяя» блеснул огонек и затем показался дымок; звук выстрела из маленькой мортиры, единственного орудия в Удшидши, ясно донесся до той высоты, на которой находился Симба.

Собственно говоря, это орудие было не что иное, как маленькая потешная пушка вроде тех, какие употребляются в Германии на праздниках стрелков для придания большей торжественности виватам и для того только, чтобы производить шум. Но здесь эта потешная пушка носила громкое название «Громобой», и с помощью ее Солиман надеялся посеять настоящую панику среди туземцев.

Но Симба иначе понял значение этой пальбы; по его мнению, тот страшный выстрел, повергший бедных вадшидши на «Лентяе» в неописуемый ужас, был просто салютом, а так как сам он, Симба, не мог отвечать на него отсюда ружейными выстрелами, которые не были бы слышны там, внизу, то он распорядился поднять на своей хижине, стоявшей на самом краю обрыва, свой собственный флаг, привезенный им из Европы, — черный с изображением большого золотого льва, которому он был обязан своим прозвищем — Симба.

Вскоре после этого ответного сигнала Солиман и Осман в сопровождении человек тридцати вооруженных негров сошли на берег и направились к крепости Мудимы.

Однако последний решил не допустить их к себе и поспешил вметете с Симбой к тому месту, где начиналось узкое ущелье и где доступ в него преграждали естественные ворота узкого прохода.

На вершине горной стены как по правую, так и по левую сторону ущелья были уже расставлены люди, готовые не только осыпать вторгавшихся против воли Мудимы в его владение людей градом стрел, но и скатить на их головы громадные каменные глыбы, нагроможденные над обрывом.

Мудима и Симба в сопровождении нескольких вооруженных негров остановились посередине ущелья и поджидали своих непрошеных гостей. Те вскоре вышли из леса на открытую поляну, расстилавшуюся перед самым входом в ущелье, и вдруг остановились при виде воинственного вида Мудимы и Симбы и грозных фигур, замеченных ими на горных высотах по обе стороны ущелья.

— Настороже и наготове, как всегда! — пробормотал про себя Солиман и затем крикнул громким голосом: — Мы идем к вам с мирным намерением и названный брат твой Симба может смело дозволить нам войти в его дом! Мы не тронем волоса с головы его, ручаюсь тебе в том своей головой, мы хотим только говорить с тобой!

— Мудима охотно примет вас и окажет вам полное радушие, если ты и Осман захотите одни взойти в гору. Но эту толпу вооруженных негров он не желает впускать к себе во двор! — отвечал Симба. — И ты не вправе претендовать на то, что Вавенди не доверяют Солиману; вспомни, что в прежние годы ты в этих самых долинах совершал неслыханные ужасы и зверства!

— Как хотите, — отозвался Солиман, — если так, то мы оставим здесь своих верных негров и пойдем к вам одни. — Идем же, Осман! — обратился он к племяннику. — А вы, ребята, можете идти обратно на берег! — добавил он, обращаясь к своим воинам.

После того Мудима сам повел их в гору, указывая им путь, тогда как Симба с неграми Вавенди составили арьергард. С нескрываемым любопытством разглядывали арабы страшное ущелье и приспособленные в нем средства к защите и обороне.

— Как видишь, Солиман, — насмешливо заметил Симба, — это гнездо в скалах надежно. Но скажи, удалось тебе изловить Лео и согласен ли ты уступить его мне? Ведь ты сказал, что хочешь поговорить со мной!

— Да, но не теперь, не во время пути, а там, наверху, мы поговорим обо всем этом! — отвечал араб, причем окинул Симбу проницательным, испытующим взглядом, как бы желая угадать, какого рода впечатление произвели на белого его слова. Но тщетно отыскивал он в лице своего собеседника хотя бы слабый след любопытства или тревоги и нетерпения. Лицо того оставалось невозмутимо спокойно, так что араб невольно пришел к убеждению, что Симба, наверно, знает, что Лео спасен. «Быть может, этот беглый невольник укрывается теперь там, в этой горной твердыне!» — думалось ему.

Молча вошло все маленькое общество во двор тэмбе Мудимы и так же молча все расселись для отдыха.

— Что же ты хотел сказать мне, Солиман? — спросил, наконец, Симба. — Теперь мы сидим здесь и ничто более не мешает нам говорить о деле!

— Будем мы откровенны друг с другом? — спросил араб.

— Я всегда откровенен, — ответил Симба, — как с друзьями, так и с врагами!

— И я хочу быть откровенным с тобой, — сказал Солиман. — Я знаю, где Лео провел эту ночь… — при этом он вдруг остановился и проницательным взглядом впился в своего собеседника, но хотя сердце Симбы при этом судорожно забилось, ни один мускул его лица не дрогнул и не выдал его внутреннего волнения. — Да и ты, — продолжал араб, — ты тоже это знаешь!

Симба пожал плечами.

— Неужели ты это называешь откровенностью, Солиман? — насмешливо спросил он.

— Да, так подай ты первый пример! — воскликнул Солиман, постепенно начинавший волноваться.

Симба смерил его холодным, строгим взглядом и сказал:

— Что это значит, Солиман? Ты явился сюда, значит, у тебя есть ко мне какое-нибудь дело, отчего же не сказать прямо, чего ты от меня хочешь? Скажи мне правду, и я тебе отвечу тем же! — проговорил Симба. Ему стало ясно, что араб не поймал еще Лео; быть может, ему удалось напасть только на след бежавшего невольника, но, очевидно, он снова потерял его.

Солиман продолжал.

— Послушай, Симба, Лео — драгоценный раб. Я теперь знаю, почему он слыл самым богатым негром во всей стране Динка; он знал о существовании тех сокровищ слоновой кости, о которых ты рассказывал мне, и, по мере надобности, брал оттуда сколько ему было нужно. Скажи, как ты думаешь, успел он овладеть всем сокровищем?

Симба мысленно улыбнулся; как видно, таинственная пещера духов имела и здесь свое магическое влияние и как много лет тому назад она спасла его, так точно и теперь ей было суждено смягчить участь Лео.

— Как ты полагаешь, мог ли Лео отважиться проникнуть в эту заколдованную пещеру? — возразил он. — Ты же должен знать негров не хуже меня, Солиман!

— Значит, он ничего не знает об этих сокровищах слоновой кости? — спросил тот.

— Мы обещали друг другу откровенность, — проговорил Симба, — и я говорю тебе, Солиман, он ничего не знает!

Оба араба быстро переглянулись с видом полного разочарования.

— Ну, а если я прикажу его пытать, — лукаво спросил Солиман, — он и тогда ничего знать не будет?

Тут Симба в раздражении вскочил на ноги и гневно воскликнул:

— Сделай только это и ты совершишь непростительный грех, потому что подвергнешь пытке человека безвинного! Клянусь, он не знает этого места!

— Белая Борода-Нежное Сердце! — прошептал, улыбаясь, Солиман. — Таким именно мне его и описывали. — Затем он продолжал уже вслух: — Ты выдал себя, Симба, я хотел только выпытать, не запрятан ли Лео где-нибудь здесь, у тебя, но теперь вижу, что и ты не разыскал его, хотя твоя «Стрела» и обогнала намного «Змею». Теперь я рад и доволен, так как знаю, что теперь он уже не уйдет от меня. Да, он бежал к тебе, он разыскивал тебя; его видели здесь, вблизи залива Лувулунгу, всего в нескольких часах расстояния отсюда. Но он не дошел до тебя, потому что путь к твердыне Мудимы скрыт со всех сторон и найти его мудрено. Мои люди зорко охраняют и берег, и озеро; сам я не спускаю глаз с этих мест, а друзья мои, бандиты Ндэрее, устраивают на него облавы. Они обязаны привести мне его живым, так как Лео — драгоценный невольник!

Солиман поднялся со своего места и торжествующим взглядом смерил Симбу. Но последний сказал все так же невозмутимо спокойно:

— Судьба каждого человека в руках Божьих. Кого Он захочет спасти, того спасет, хотя бы тысячи врагов ополчились на него!

На это Солиман только пожал плечами и сказал:

— Ты говоришь, точно какой-нибудь факир, Симба! Благодарю тебя, что ты был настолько же откровенен со мной, как и я с тобой. А теперь мне пора вниз; нам предстоит еще обыскать долы и горы, но я уверен, что твои друзья, Вавенди, с радостью выдадут мне за пару бус этого беглого невольника! — И он пошел к воротам тэмбе, но вдруг остановился на полпути и, указав на группу негров, стоявших поодаль и отличавшихся по одежде своей от остальных жителей тэмбе, спросил:

— Это все твои люди, Симба?

Симба сразу понял, что Солиман не досчитывается Фераджи — и отвечал спокойно и небрежно:

— Да, они всё тут налицо, все до единого! Как видишь, толпа редеет, наемные слуги изменяют и бегут так же, как невольники.

— О! — воскликнул Солиман. — Если я при случае встречу их на своем пути, то прикажу связать и доставить к тебе немедленно!

— Благодарю, но я не желаю иметь у себя людей, которые раз изменили мне; таких мне совсем не надо. Пусть себе с Богом бегут на все четыре стороны!

— Как знаешь! — отозвался тот. — Я пробуду здесь еще несколько дней и, как только изловлю своего Лео, возвещу тебе о том пушечным выстрелом. А до тех пор, пока я здесь, прошу тебя, приходи, когда вздумаешь, на мое судно, и там мы на свободе поболтаем с тобой о Бахр-эль-Газале.

Вслед за тем арабы распрощались, и их проводили вниз по ущелью вплоть до долины.

Симба же вошел в свою хижину и зарядил свою двустволку; он не мог более спокойно оставаться здесь, наверху, в то время, когда Солиман там, внизу, в долинах устраивал облавы на Лео. И он не думал, так же как и арабы, охотиться за ним; быть может, он случайно наткнется на своего чернокожего друга. Как знать, ведь все может случиться!

Размышляя таким образом, он вышел за порог своей хижины и собирался крикнуть Сузи, которого хотел взять с собой, как к нему подошел Инкази. Молодой негр был, видимо, сильно взволнован; он порывисто схватил руку Симбы и сказал:

— Симба, Муциму велик и могуч! Не удивляйся тому, что я скажу! Я нашел того беглеца!

— Лео! — радостно воскликнул Симба. — Где он? Предупредил ли ты его? В надежном ли он месте?

— Да, он под надежной защитой, под защитой сильнейшего на Танганайке! Никто не посмеет тронуть волоса с его головы, потому что сам Муциму охраняет его!

— Я не понимаю тебя, Инкази, скажи мне, где же он находится теперь? Далёко отсюда? — спросил немного досадливо Симба, волнуясь еще более от темных намеков Инкази.

— Это настоящее чудо, как я нашел его! — продолжал Инкази. — Сегодня ночью я покинул Лугери, предупредив его о грозящей всем нам, а ему особенно, опасности, и направился к острову Муциму, которому должен был принести благодарность за счастливое плавание. Я успел уже давно миновать залив Лувулунгу, когда заметил при тусклом свете луны невдалеке от меня парус. Я подумал, конечно, что это суда Солимана и направил свой челнок к западу, рассчитывая таким образом обойти их, описав большой крюк. Солнце выслало уже своим предвестником утреннюю звезду, когда я достиг острова Муциму. Я пристал к священному берегу и, сойдя на остров, от всего сердца принес благодарственную жертву Могучему духу озера. Как тебе известно, мы не смеем оставаться на этом острове дольше чем необходимо, и я хотел уже вернуться к своему челноку, как услышал за собой легкий шорох, напоминавший звук тихих шагов. Вообрази же мой испуг и мое удивление, когда я, обернувшись, увидел перед собой совершенно незнакомого мне человека. Что это был чужеземец, я увидел с первого взгляда: человек этот родился не на берегах Танганайки, потому что волосы на голове его отливали при свете взошедшего уже солнца совершенно иным цветом, чем волосы людей тех племен, которые живут по берегам великого озера. Кроме того, и роста он был громадного, и сложения сильного, и голова совсем иная, чем у местных туземцев. Я даже отскочил назад, но он сделал мне знак, чтоб я остался, и я остался, а он спросил меня таким молящим голосом, который тронул меня до глубины души: «Добрый человек, не можешь ли ты мне сказать, где здесь живет Симба, белый человек с седой головой и белой бородой?»

Я взглянул на него; всякая тень сомнения исчезла из моей души, и я воскликнул радостно: «Так это ты! Тебя зовут Лео?»

Но он вместо того, чтобы обрадоваться так же, как я, отпрянул назад; я же воскликнул снова:

— Да, ты Лео, раб Солимана, Лео, которого мы ищем!

Он вдруг бросился бежать. И я, забыв, что я нахожусь на священном острове, пустился догонять его, кричал вслед:

— Да остановись же, ведь мы ищем тебя! Послушай ты! Куда ты бежишь?

Но он все продолжал бежать, пока не достиг священной рощи, а я, наскучив кричать ему вдогонку мои уверения, двумя громадными прыжками нагнал его. Он принял оборонительную позу, но было заметно, что он сильно устал и ослаб, так что я без труда выбил у него из рук нож и отбросил его в сторону. Неужели молодое солнце, только что выглянувшее из-за наших гор, должно было увидеть кровопролитие?

— Симба — мой друг, — сказал я ему, — а с проклятым Солиманом у меня нет ничего общего. С Симбой вместе мы искали тебя в Удшидши; ведь ты же Лео, сознайся!

И он сознался. Тут только я вспомнил, где я, и объяснил ему, какое это священное место, а потом повел к своему челноку. Мы сели и отчалили, а выйдя в открытое озеро, долго и много разговаривали с ним.

Инкази перевел дух, он говорил так быстро и с такой поспешностью, что совершенно задыхался. Симба схватил его за обе руки и воскликнул:

— Инкази, ты добрый и благородный юноша, не мучь же меня, скажи, где теперь Лео!

— В надежном убежище, Симба, как я уже сказал тебе! Но дай мне рассказать все по порядку!.. Итак я взял Лео к себе, в свою лодку, и мы долго разговаривали между собой. Сперва мне пришлось много рассказать ему о тебе; он часто прерывал меня, говоря что ты всегда был такой, что всегда ненавидел тех арабов, которые наезжают в негритянские деревни и селенья, чтобы уничтожить и увести в рабство несчастных жителей, что всегда и всюду делал много доброго. Он рассказал мне…

— Ну, да, — прервал его Симба, — но, вероятно, он рассказал тебе о своей судьбе.

— Да, он убежал из Удшидши вскоре после того, как господин его, Солиман, отплыл со своим племянником в первый раз на «Змее». Он бежал в маленьком челноке прямо к тебе. Путь к горам Кунгве он заранее подробно разузнал, но не осмеливался открыто плыть по Танганайке, опасаясь повстречать Солимана или кого-нибудь из его друзей. Он пробирался все время вдоль самого берега, потому, что тут всегда мог укрыться в камышах, а в крайнем случае даже бежать в леса, которыми был окаймлен весь берег. Только тогда, когда на всем необозримом пространстве озера не виднелось нигде ни одного паруса, тогда он смело перерезал бухты и заливы, минуя их на своем пути.

В ту самую ночь, когда мы вернулись назад, он так же благополучно достиг наших гор и мечтал под покровом темной ночи поскорее добраться до залива Лувулунгу и крепости Мудима. Но ты знаешь, Симба, что в ту ночь озеро стало ходить высоко, и вот с ним случилась такого рода беда, что волной его против воли прибило к песчаной отмели, о которую, ударившись, челнок сильно пострадал. С большим трудом ему удалось добраться до берега и маленькой рыбацкой деревеньки. Здесь Лео за бисер и сукно, которые были при нем, нанял себе другой челнок и на следующий день с наступлением ночи покинул деревню, думая продолжать свой путь. Но едва только он успел оставить за собой эту прибрежную деревню, как увидел невдалеке суда Солимана при бледном свете луны. Одна из барок пристала на его глазах к берегу, и Лео понял, что ему грозит страшная опасность, что рыбаки, вероятно, выдадут его Солиману, и потому считал единственным спасением выплыть на середину Танганайки, потому что был уверен, что преследователи будут искать его вдоль берега. Вдруг он увидел остров Муциму и подумал, что там, в высоких тростниках, ему легче всего будет укрыться; он с полным доверием стал грести к острову. Видя это, Муциму сам пришел к нему на помощь. Он выслал к нему навстречу громадного бегемота, который незаметно приблизился к самому челноку Лео; последний хотел было отогнать его веслом, но бегемот схватил своими могучими челюстями челнок, раздробил его и подбросил высоко вверх, так что Лео был выброшен прямо в волны и, конечно, поспешил вплавь добраться до острова Муциму. Остров был тут же, в нескольких шагах от него.

Тут он был уже в совершенной безопасности и мог считать себя спасенным, потому что, ты знаешь, Симба, всякий, приставший к острову в момент гибели или вообще спасаясь от беды, вправе прийти под покров Муциму, который принимает всех преследуемых под свою защиту. И вот, когда на небе заблестела утренняя звезда, Муциму привел и меня на берег своего священного острова, и я нашел того, кого мы с тобой так долго искали!

Там, под охраной могущественного духа озера я и оставил Лео, так как среди белого дня не решился привезти его сюда. Я знал, что суда Солимана будут охранять все входы в бухту, а его солдаты — весь берег Лувулунгу, но когда настанет ночь, я отправлюсь туда в своем челноке и привезу его. Я бы охотно остался там с ним, но меня неудержимо тянуло к тебе с радостной вестью. Мне хотелось сказать тебе: «Симба, я его нашел!»

Симба стоял неподвижно, но глаза его были влажны от слез, а губы чуть слышно шептали:

— Да, Всемогущий спасает, кого захочет спасти, если даже сотни врагов стараются погубить его! — Затем горячо обнял Инкази и, улыбаясь сквозь слезы, сказал: — Ты не должен более подвергать себя опасности, Инкази! Я знаю путь к острову Муциму; найду туда и сам дорогу, и сам привезу моего Лео сюда, мимо всех судов Солимана.

Теперь улыбнулся Инкази:

— Я знаю, Симба, что ты смел и решителен, — сказал он, — но мимо судов Солимана ты не должен проезжать! Подожди только вечера, и тогда я тебе скажу, каким образом мы, незамеченные никем, можем добраться до острова Муциму и вернуться обратно оттуда. Ведь путь не дальний, а ночь темна и длинна!

Несмотря на полученные им сведения, Симба все же отправился с Сузи на охоту.

Он знал, что весь лес кишит теперь людьми Солимана, но был уверен, что эти люди не посмеют тронуть его. Симба надеялся направить погоню на ложный след.

Люди Солимана получили приказ обыскать весь лес вдоль и поперек и, конечно, последуют по пятам за Симбой, полагая, что он разыскивает своего Лео.

— Инкази, — сказал он, — я хочу ввести в заблуждение этих ищеек!

Ты ведь знаешь такую бухту, отделенную от озера высокой изгородью тростников и представляющую собой скорее пруд, расположенный между гор, чем бухту.

Мы отсюда, с нашей возвышенной террасы, отлично можем видеть эту живую изгородь. Мне стоило громадного труда найти доступ к ней, а теперь я хочу пойти туда и сделать вид, что я там с кем-то переговариваюсь, я готов поручиться, что в послеобеденное время люди Солимана обыщут весь этот тихий пруд.

Но Инкази при этих словах Симбы проявил признаки тревоги и беспокойства.

— Нет, Симба, это не годится, — сказал он, — к этим тихим водам нельзя никому указывать дорогу!

— Разве они также посвящены Муциму?

— Нет, не то, но эти тихие воды хранят такую важную тайну, о которой известно было до сих пор только отцу моему и мне. Сегодня ночью я сообщу ее и тебе, а пока скажу, что оттуда, из этой тихой бухты, мы и отправимся сегодня ночью за Лео!

— А-а! — воскликнул удивленный Симба. — Но как мы доберемся незаметно туда, в эту бухту? Ведь внизу повсюду расставлены часовые Солимана, а у нас нет крыльев, чтобы прямо слететь с высоты наших заоблачных скал на воды тихой бухты.

— После я объясню тебе все это, — проговорил Инкази. — Тогда ты узнаешь также, каким путем я подслушал Солимана и Фераджи. А теперь мы уже не можем более говорить об этом: вон и Сузи идет!

— Мы возьмем с собой только двоих, Сузи, — сказал Симба, обращаясь к своему верному занзибарскому негру. — Мы пойдем недалеко; Мабруки стреляет недурно: пусть он идет с нами.

Вслед за тем маленькая группа покинула тэмбе и вскоре скрылась в густом лесу.

Спустя несколько времени они наткнулись на небольшой отряд людей Солимана под предводительством полукровного араба Ибрагима. Встреча была отнюдь не враждебная, а, напротив, вполне дружественная. Ибрагим почтительно приветствовал Симбу, и затем люди его присоединились к эскорту Симбы, хотя последний был не особенно доволен этим обществом. Он хотел, по крайней мере, чтобы его спутники не отходили, и оставались все время около него, однако, негры Солимана постоянно успевали оттеснять их, а Ибрагим пустился даже с неграми Симбы в длинный разговор, которого Симба не мог хорошенько расслышать. Это показалось ему довольно подозрительным, и он остановился, поджидая, чтобы его негры поравнялись с ним.

Ибрагим, от которого не укрылось беспокойство Симбы, улыбнулся и сказал:

— Путь наш лежит теперь в другую сторону, господин, и нам нужно с тобой расстаться!

Симба не заметил, что араб перед тем долго разговаривал с Мабруки и теперь обменялся с ним многозначительным взглядом, а потому вздохнул свободнее, когда эти непрошеные спутники наконец совершенно отстали от него, избрав другое направление.

— Это общество мне не совсем-то было по душе, — обратился он к Сузи, — и если бы наши мясные запасы не истощились, то я сейчас же после встречи с ними повернул обратно! Но я знаю здесь одно место, где мы без труда сумеем уложить одного или двух буйволов. Нам надо спешить! — и Симба быстрыми шагами пошел вперед в сопровождении Сузи.

Спустя несколько часов, когда Симба еще охотился на буйволов, а Инкази в своей хижинке еще крепко спал после трудов минувшей ночи, пара злорадных темных глаз, выглядывая из густых тростников, обрамлявших таинственный пруд, устремилась вверх к крепости Мудимы. То был не кто иной, как метис Ибрагим, который с дьявольским злорадством прошептал по адресу невидимых врагов: «Ну, теперь нам известны ходы и выходы. Спокойной ночи вам, орлы и коршуны на горной вершине».

Вслед за тем тростники на берегу едва заметно заколыхались, и Ибрагим, как кошка, прополз и скрылся. А на берегу тихого пруда воцарилась снова невозмутимая тишина, лишь изредка нарушаемая криком какой-нибудь птицы.