Глава VI Остров озерного духа

В путь в Удшидши. — Утренняя молитва. — Банкиры «черного материка». — Остров Муциму. — Добрый гений преследуемых. — Тихая молитва. — Жертва. — Черт и его жена. — Примирение. — Ранняя трапеза. — Кладбище невольников в Удшидши. — В доме Солимана. — Бегство Лео. — Угрозы Солимана. — Сокровища.


На следующий день — это был четвертый с того момента, как мы познакомились с Симбой на берегу Танганайки, — наш герой встал очень рано поутру. «Сегодня последний день октября, — прошептал он про себя, — скоро наступит и мафика, дождливое время года, с его ливнями, грозами и зарницами. Пора уже мне избрать подходящее место для постройки тэмбе. Конечно, сегодня и в следующие за этим дни мне этого не сделать, мне необходимо немедленно отправиться в Удшидши и повидать Лео.

С ним ли здесь, на берегах Танганайки, его верная Зюлейка, или жестокий рабовладелец разлучил эту семью? Что-то поделывает теперь тот маленький парнишка, которого я спас от смерти? Сколько теперь может быть лет сыну Зюлейки? Лет четырнадцать или пятнадцать! Каким, однако, я стал любопытным; ведь речь идет о простых неграх! Да, но эти люди когда-то служили мне верой и правдой и никогда не забывали Белой Бороды-Нежного Сердца. Я слышу, твой призыв, дорогой Лео, и спешу выкупить тебя из тяжкой неволи. Ты снова будешь бродить со мной по лугам и лесам, по горам и долам, и, право, природа здесь прекрасней и богаче, чем там, на твоей дальней родине, в стране Бори или Динка, ставшей твоей второй родиной. Но что я медлю? Скорее в путь! Одного дня пути, полагаю, будет достаточно, чтобы добраться до Удшидши. Ведь мы — гребцы отменные, и тогда, друг, ты порасскажешь мне о своих радостях и горестях!»

С этими словами Симба вышел за порог своей хижины. Там, на дворе, Инкази уже ожидал его; за спиной у него была котомка со съестными припасами, а в руке — грозное копье.

— Мы уж позавтракаем в лодке, — сказал он, указывая на свою котомку, — сейчас ведь еще слишком рано! К тому же, отправляясь в дальний путь, мы никогда не должны кушать раньше, чем принесем обычную в этих случаях жертву Муциму. С восходом солнца мы будем на его острове.

Симба усмехнулся. Как богата была эта страна богами и духами! В каждом лесу водились лесные духи или лешие, на каждой горе обитали горные духи, во всех реках и озерах имелись свои водяные или духи реки и духи озера. Множество холмов, островов, пригорков и ущелий были посвящены этим духам и избраны ими в качестве излюбленных мест пребывания. Так, по крайней мере, рассказывали друг другу негры по сберегу Танганайки, и не только они, а даже и арабы научились верить в духов озера, и многие из них уверяли, что явственно слышали голоса этих духов. Даже и Симбе казалось теперь, что он слышит их голоса в то время, когда он вместе с Инкази спускался с горы. Шум прибоя торжественно раздавался по лесу, доносясь снизу могучими мерными раскатами. Симба мысленно творил свою утреннюю молитву, видя повсюду проявление премудрого всемогущего Божества, Творца этой природы и всей обширной вселенной.

Инкази, шедший впереди, вдруг остановился.

— Послушай, Симба, ведь ты едешь в Удшидши, чтобы выкупить там у Солимана твоего друга, но у тебя нет при себе товаров. Чем же ты заплатишь Солиману? Уж не забыл ли ты захватить их второпях?

— Не беспокойся об этом, Инкази, — ответил, улыбаясь, Симба, — в Удшидши я могу получить у арабов столько всякого товара, что могу выкупить не одного, а сотни и больше невольников!

Инкази успокоился, но тем не менее никак не мог понять, почему арабы должны были доставить ему сукно, бусы и жемчуг. Бедный негр полагал, что Симба держал при себе все свое имущество.

Этот простой рыбак с озера Танганайки не был еще посвящен в тайны торговых и финансовых оборотов восточной Африки.

Симба ничуть не хвастал. Действительно арабы, начиная с Занзибара, перекрещивающие во всех направлениях всю восточную Африку, являются своего рода банкирами, которые по рекомендации их деловых приятелей снабжают путешественников всем необходимым. Симба также имел немало таких рекомендательных писем, иначе говоря, векселей, как раз на Удшидши, являвшемся важнейшим торговым центром на берегу Танганайки. Между этими рекомендациями были и такие, которые относились к самому влиятельному из местных арабов, игравшему роль вождя, или главаря, и через него он надеялся без труда заставить Солимана уступить ему Лео.

Густой туман заволакивал озеро Танганайку, когда наши приятели пустились в путь. Но фарватер его был так хорошо знаком Инкази, что тот без малейшего затруднения быстро гнал вперед свою маленькую лодочку из древесной коры, легкую и ходкую, как перышко, которая, вскоре выйдя из залива Лувулунгу, очутилась в открытом озере. Теперь Инкази установил и поднял небольшой парус, и крошечное судно, гонимое попутным ветром, быстро понеслось по волнам родного озера.

Солнце начинало всходить и мало-помалу разгонять туман; там и сям этот млечный покров как бы разрывался, и глаз мог обнять все больший и больший горизонт этой, казалось, беспредельной водяной поверхности. Вдруг налетел резкий порыв ветра, разом разорвал туман, согнал его в громадные клубы, и в несколько минут, точно по колдовству, на глазах Симбы совершилось чудо.

По обе стороны челнока, справа и слева, точно высокий белый вал, клубился густой туман, а посреди, между этими двумя белыми стенами, открывалась широкая, совершенно открытая полоса воды и над ней ясное голубое небо, точно большая столбовая дорога, ярко освещенная солнцем.

Вода на всем протяжении этого открытого пути сверкала и искрилась под лучами солнца, точно затканная серебряными нитями. Эта прямая, как струна, широкая дорога тянулась далеко-далеко, и, наконец, глаз останавливался на цветущем зеленом островке, кругом поросшем зелеными тростниками, украшенном тенистыми деревьями, цветущими кустами. Точно заколдованный замок, построенный из свежей живой зелени, выплывал из сверкающей воды этот зеленый остров. Густая сеть прибрежных тростников, точно решетка, окружала со всех сторон зеленый замок, клумбы кустов в цвету обступали главный корпус его, который состоял из густолиственных пальм и акаций, тогда как два громадных хлопковых куста по правую и по левую стороны стояли, точно две сторожевые башни.

Симба не мог оторвать глаз от этой дивной картины, залитой первыми лучами восходящего солнца, а Инкази, указав веслом на остров, сказал:

— Это остров Муциму! Он один обитает на нем. Ни один человек не смеет поселиться на нем или построить там свою хижину, даже рвать цветы или охотиться на зверей. Здесь вечно должен царить мир и тишина, такова воля Муциму. Но Муциму бывает доволен, когда Вавенди пристают к его острову и сходят на берег, чтобы принести жертву могучему, кинуть горсть бус в озеро и горсть хлебных крошек в воду для его рыб.

Тогда просветляется его лик и небо остается ясным и светлым, не гремит гроза, не ревет буря, и озеро остается спокойным, так что пловец смело может рассчитывать на счастливое плаванье. Но всякий, кто сходит на остров, даже для принесения жертвы, не должен оставаться на нем более, чем это необходимо! Только потерпевший кораблекрушение или преследуемый людьми человек может укрыться на этом острове, и Муциму охотно примет несчастного под свое покровительство: Муциму так же милостив в своей доброте, как страшен в своем гневе. Он сжаливается над бедными людьми и для голодных убивает жирного буйвола, посылая иногда подвластных ему духов в деревни и села, чтобы они навели бедных Вавенди на след дичи.

Он ненавидит лесных разбойников, воров и Руга-Руга и ставит им повсюду сети и ловушки; выманивает их на ровную, спокойную, как зеркало, поверхность озера и затем нахлестывает резким ветром сердитые волны, которые с ревом и смехом поглощают их челноки.

Но коренных обитателей страны, Вавенди, он любит и хранит любовь к ним в своем сердце, и нам нечего опасаться его, если только мы сами не забываем о нем!

Видишь, Симба, Муциму уже знает, что мы направляемся к его острову, чтобы принести ему жертву, потому что он улыбается и лик его приветливо обращен на нас; туман рассеивается и безоблачное, голубое небо приветливо глядит на нас; Муциму сулит нам благополучный путь.

Торжественно звучали эти слова Инкази, и даже Симба с благоговением ступил на этот священный остров.

Инкази всыпал в озеро горсть бус и хлебных крошек, затем, достав из своей котомки сушеную рыбу и домашний хлеб, снес эти яства с благоговейным видом под одно большое развесистое дерево, стоявшее среди зеленой лужайки невдалеке от берега. У подножья этого дерева он сложил свое приношение, набожно шепча какие-то слова, которых Симба, конечно, не понял. Вероятно, дерево это считалось священным и слыло за обиталище какого-то доброго духа.

Симба терпеливо ждал, когда Инкази исполнит свой несложный религиозный обряд.

Он не сорвал ни одного цветочка; привычный глаз охотника не искал следа дичи; даже на самую траву нога его ступала осторожно, чтобы не затоптать ни одного растения, даже и сорного, в саду милостивого и вместе грозного духа озера. В полном безмолвии он и Инкази вернулись к своей лодке и по окончании жертвоприношения покинули Священный остров.

Только тогда, когда они отъехали шагов на тысячу от острова, Симба решил обратиться к Инкази со следующими словами:

— Ну вот, жертва принесена. Бог твой умилостивлен, ветер для нас благоприятный, и теперь я полагаю, что мы к вечеру благополучно достигнем Удшидши!

— Ну, это еще неизвестно, — сказал Инкази, — мы умилостивили только Муциму, но нам следует еще умилостивить черта w его жену!

Белая Борода недоумевал: ведь это было настоящее сказочное путешествие, точно из «Тысячи и одной ночи». И если так должно было продолжаться и далее, то едва ли им удастся добраться до захода солнца в Удшидши. Его утешало только одно, что эти церемонии жертвоприношений были весьма не сложны и не продолжительны, и, вероятно, черту и его жене не придется приносить более продолжительной жертвы, чем Муциму, величайшему из духов озера, которому все остальные были подвластны.

Симба хотел было обратиться к Инкази с несколькими шутливыми вопросами относительно дьявольской четы, но лицо юноши, который теперь опять готовился пристать к берегу, было так серьезно, так торжественно, что он невольно удержался от вопроса и промолчал. Между тем человек приближался к совершенно отвесной стене громадной скалы, словно колдовством выросшей прямо из воды; вокруг этой скалы озеро было особенно бурно и волны ударялись в нее с шумом и плеском.

— Здесь обитают черт и его жена! — сказал Инкази, указывая на отвесную скалу.

Симба утвердительно кивнул головой. «Пусть себе Инкази сам справляется, как знает, со своими чертями», — мысленно решил он, остерегаясь оскорбить каким-нибудь необдуманным словом черта и его супругу, зная, что Инкази долго не простит ему этого.

Но вот человек остановился вблизи прибоя. Инкази положил на весло несколько бисерин, муки и одну сушеную рыбку и, опустившись на одно колено, протянул далеко вперед это весло, громко воскликнув: «О, черт! Дай нам тихие воды на озере! Дай нам мало ветра, дай нам мало дождя! Пусть наш челнок идет легко и быстро!»

Произнося эти слова, он опустил в воду весло со своими приношениями и затем стал прислушиваться. Симба машинально последовал его примеру. Вдруг произошло нечто такое, отчего лицо Инкази озарилось внезапной радостью, а Симбу повергло в сильное удивление и недоумение. Среди шума волн и плеска могучего прибоя послышался какой-то странный голос, произнесший несколько незнакомых слов. То было своеобразное эхо, которое Инкази, очевидно, принял за ответ дьявола. И не мудрено, потому что даже Симбе показалось в первый момент, что там, в скале, запрятался какой-то человек и отвечает глухим голосом на слова Инкази.

Между тем последний снова направил свой челнок в открытое озеро и еще некоторое время молчал. Симба начинал терять терпение, у него стало уже бурчать в желудке; свежий утренний воздух развивал аппетит. Поэтому, указав на кошель со съестными припасами, он сказал:

— Теперь мы уже принесли жертву Муциму и подарили жене черта бусы и накормили самого черта. Не пора ли подумать о себе и позавтракать?

Инкази весело кивнул головой и принялся доставать припасы из своей котомки.

— Ведь он нам ответил! — сказал Инкази многозначительно и при этом откусил кусок сушеной рыбы.

Симба ничего не сказал и принялся есть, не ожидая приглашений.

Очевидно, что Муциму и супруга черта охраняли наших путешественников во время их пути. Солнце только что начало склоняться к закату, когда они увидели Удшидши.

— Теперь уже недалеко от Коршунова места! — сказал Инкази и указал рукой на песчаное место, где Симба действительно увидел кучу коршунов или ястребов.

— Что же это за место? — спросил он. — Я его почему-то не заметил, когда плыл из Удшидши к вам, в залив Лувулунгу.

— Может быть, тогда коршунам не было здесь работы, — отвечал Инкази, — это место отведено для успокоения негров-невольников, когда сердце их перестает биться. Но, как ты видишь, они и здесь не покоятся. Коршуны съедают их тела, а солнце отбеливает только остов! Смотри, сюда легко может попасть и твой Лео, Симба, если Солиман найдет нужным избить его до смерти!

Теперь только Симба понял, в чем дело. Между тем их челнок с быстротой птицы летел прямо к тому месту, которое носило название невольничьего кладбища Удшидши. Все яснее и яснее выделялись мельчайшие подробности этого печального места.

На этом кладбище не было ни одного могильного холма, ни одного креста, как у нас, ни могильной плиты, ни кипарисов, как это водится у магометан; ведь это было место погребения невольников, а невольники, по мнению арабов, не люди!

Покойников-невольников без всяких хлопот вывозили за город и бросали на песок, а коршуны и гиены, зная прекрасно это место, постоянно являлись сюда и исполняли обязанности могильщиков, справляя в то же время и поминки по усопшим. Симба невольно содрогнулся и почувствовал некоторое облегчение лишь тогда, когда заходившее в этот момент солнце разом скрылось, и быстро спустившаяся на землю темнота закрыла от него эту отвратительную картину. Он вздохнул с облегчением, когда, наконец, это кладбище осталось далеко позади.

Таково было первое приветствие Удшидши, этой торговой метрополии Танганайки и резиденции богатых арабов, торговцев живым товаром, которые с ловцами невольников держали в своих руках всю Африку и наводили страх и ужас на всю страну, совершая повсюду вопиющие злодеяния. Симбе вспомнилось, сколько крови пролито было и сколько ее еще проливается каждый раз при ловле невольников. Кажется, этой кровью можно было бы окрасить всю Танганайку! И в руках одного из таких извергов, одного из самых жестоких ловцов невольников находится теперь и его Лео!

Под влиянием этой мысли с поспешностью выскочил он из лодки, когда та, наконец, причалила к одной из пристаней гавани Удшидши. Осведомившись у первого встречного о жилище Солимана, он торопливым шагом направился туда.

Инкази последовал за ним, неся за спиной свою котомку; что же касается челнока, то негр знал, что в гавани никто не может украсть его.

В душе он очень удивлялся, что Симба не сказал ему ни одного слова благодарности за тот поистине диковинный подвиг, какой он сегодня совершил для него! Так быстро он еще ни разу в жизни не поспевал в Удшидши. Пусть-ка белый поищет другого такого гребца, который доставил бы его так быстро из бухты Лувулунгу сюда!

Таких гребцов пришлось бы долго поискать, потому что подобную мастерскую штуку не всякий способен проделать.

Дом, в котором жил Солиман, подобно всем другим домам арабов в Удшидши, был грубой массивной мазанкой, имевшей со стороны улицы довольно обширную прохладную веранду.

На этой-то веранде находились в данный момент Солиман, Осман и несколько рабов-невольников. При свете небольшой масляной лампы и нескольких факелов можно было видеть, что арабы оживленно жестикулировали и находились, по-видимому, в крайне возбужденном состоянии.

— Псы! — крикнул как раз Солиман. — Плетью бы всех вас перепороть! Вы плохо его искали, если не сумели найти. Завтра я сам лично выеду отсюда. Держите «Змею» наготове!

Негры поспешно удалились, благословляя судьбу за то, что могли уйти с глаз своего разгневанного господина.

Теперь Симба взошел на веранду в сопровождении своего верного спутника Инкази и подошел к Солиману и его племяннику. Солиман был положительно поражен в первую минуту, но затем радостно воскликнул:

— Велик Аллах! Он привел Симбу в мой дом! Чего ты желаешь от меня и чем я могу служить тебе? — обратился он к гостю.

Симба, не теряя ни минуты, прямо пошел к цели своего посещения:

— Я хотел бы купить у тебя одного из твоих рабов, Солиман, — сказал он, — именно Лео, которого знавал раньше и который мне теперь был бы очень нужен.

— Лео! Этого негодяя Лео?! — гневно воскликнул Солиман. — Не издевайся надо мной, Симба! Ты, вероятно, уже слышал! Ведь все в Удшидши говорят о нем!

— Как мог я слышать что-либо, — возразил Симба, — когда я всего несколько минут как прибыл в Удшидши и прямо с гавани пришел сюда. Скажи мне, что он совершил такого ужасного?

— Так ты еще ничего об этом не знаешь? — сказал Солиман, понемногу успокаиваясь. — Знай же, что Лео бежал и мои люди тщетно ищут его. Но я должен во что бы то ни стало разыскать его и примерно наказать этого подлого раба. И я сделаю это, видит Бог! На нем я покажу страшный пример всем беглецам и покараю без милости этого негодяя, которого я одарил своим доверием, сделав его своим первым, старшим рабом!

— Зачем ты так волнуешься, Солиман, — проговорил Симба, — мало ли у тебя рабов и невольников? Одним больше или одним меньше — для тебя все равно! Я помогу тебе разыскать его, если ты обещаешь мне, что продашь мне, когда он отыщется. Назначь сейчас же цену, и я уплачу тебе теперь же за него. Пусть этот беглый раб будет моим, а тебе не придется и заботиться о нем!

Солиман отступил на шаг назад и смерил Симбу удивленным, недоумевающим взглядом, затем стал прохаживаться взад и вперед по веранде, очевидно, обдумывая что-то. Лицо его становилось все гневнее и злобнее, а под конец он разразился громким, раскатистым смехом.

— Ха, ха, ха, ха! Солиман старый дурак: он ищет Лео здесь, в окрестностях Удшидши, а птичка упорхнула куда дальше! Он укрывается в горах Кунгве, но я сумею разыскать его и там, и тогда отомщу ему, и месть моя будет ужасна. За находящегося в бегах раба еще никто никогда не предлагал ни одного куска ткани! Ты видел его и знаешь, где он находится, и явился, чтобы: спасти его от заслуженной кары, купив его у меня. Но нет, ты ошибаешься, Симба! Знай, что я никогда ни за какие сокровища не соглашусь продать тебе его; Лео останется у меня и будет моим рабом до тех пор, пока не попадет на коршуново поле!

Симба мрачно посмотрел на араба.

— Солиман, — сказал он по-прежнему невозмутимо спокойно, — мне чужда всякая ложь, и я смею тебя уверить именем Бога Всемогущего, что я не знаю, где теперь скрывается Лео. Я не видел его ни в Удшидши, ни на берегах Танганайки. Тебя, быть может, удивляет, что я принимаю такое участие в этом человеке. Но, если хочешь, я скажу тебе, почему. Много лет тому назад на берегах далекого Нила он был мне верным, преданным слугой. Я подарил ему свободу и обещал всегда помогать и содействовать ему за то, что он в трудное время не покидал меня и делил со мной всякое горе, нужду и опасности. Правда, мне представился случай облагодетельствовать его, что я, конечно и сделал, и Лео не забыл меня. Когда мой Сузи был здесь, в Удшидши, чтобы нанять барку для моих товаров, он случайно встретился с Лео, и тот послал мне с ним, поклон, поклон и ничего более, уверяю тебя; Солиман. И вот, я приехал сюда, чтобы, повидать его и перекупить, если можно, так как теперь имею надобность в слуге.

— На которого ты мог бы вполне положиться, не так ли? — насмешливо добавил Солиман. — И ты все же хочешь купить его, хотя сейчас только слышал, что он беглец и ненадежный человек? Я охотно верю тебе, Симба, но для меня это дело другого рода, чем для тебя. Я владею огромным числом рабов, и только путем жестокой строгости могу держать их в должном порядке. Кража и даже убийство в моих глазах меньшие преступления, чем бегство. А ты желаешь, чтобы я оставил его безнаказанным! Нет, это положительно невозможно!

— Великодушие красит человека! — наставительно проговорил Симба.

— Да, но и справедливость также красит его! — глухо возразил Солиман.

— А если у него здесь жена и ребенок? Неужели он бросил их на произвол судьбы? — вдруг спросил Симба, хотевший также узнать что-нибудь о судьбе Зюлейки и ее сына.

Солиман удивленно отступил на шаг.

— Ты, я вижу, интересуешься и всей его семьей! — сказал он, улыбаясь. — Лео единственный из всех моих рабов, который не имеет ни жены, ни семьи. Он все еще, кажется, тоскует по своей колдунье, на которой был женат там, в стране Динка.

— Ты ее знал? — с живостью спросил Симба. — Она была когда-то моей невольницей!

— Ты, может быть, желал бы купить и ее? — сказал Солиман. — Но в таком случае ты обратился не к тому человеку, к кому тебе следовало. Зюлейка, так зовут эту колдунью, предалась дьяволу. Она скрылась тогда же в пещере, обитаемой дьяволами и охраняемой змеями, и с тех пор ее больше не видели.

— Ты бывал в Бахр-эль-Газале, Солиман? — перебил его Симба.

— Да, я не отрицаю этого, — ответил тот, — мало того, смею тебе сказать, что Лео я сам лично захватил тогда!

В этот момент к Солиману подошел Осман и, отозвав его немного в сторону, шепнул:

— Ты выдал себя, Солиман!

— Не прерывай меня! — досадливо и вместе с тем презрительно оборвал его старик, а затем продолжал, обращаясь к Симбе.

— Да, я захватил его, и потому-то он мне особенно дорог и я не могу и не хочу продать его ни за какие сокровища в мире!

Симба молчал некоторое время, а старик между тем, казалось, все более и более успокаивался.

— Но что же мы здесь стоим и говорим друг с другом, точно враги! — вдруг спохватился Солиман. — Войди в мой дом, покурим, выпьем кофе и побеседуем!

Симба последовал его приглашению, а Инкази, не понимавший ни слова по-арабски, отошел в сторону и прислонился к одному из столбов веранды.

— Солиман, — начал снова Симба, — знаешь ты пещеру злых духов в стране Динка?

— Слышал я о ней много, даже видел и вход в нее! — ответил тот.

— Но ты, конечно, не решился войти в нее?

— Иншаллах! — воскликнул араб. — Конечно!

— А я в ней был! — медленно произнес Симба.

— Ты? — спросил Солиман с деланным удивлением.

— Разве ты не слыхал в Бахр-эль-Газале о Белой Бороде-Нежном Сердце?

— Он там живет в сердцах и памяти всех! — сказал араб, на лице которого виднелось напряжение.

— Он сидит здесь, — перед тобой! — сказал спокойно и просто Симба. — И я мог бы многое рассказать тебе о той пещере и той стране. Ты, верно, знаешь, если был в Бахр-эль-Газале, что Белая Борода-Нежное Сердце никогда не лжет: так слушай же, что я скажу. Ты только что с насмешкой сказал, что не уступишь мне Лео, даже если бы я предложил тебе за него все сокровища Удшидши. Здесь, конечно, я не могу предложить их тебе, но в Бахр-эль-Газале я мог бы дать тебе более того, потому что там я знаю места, где скрыты громадные сокровища.

При этих словах глаза Солимана разгорелись от алчности; Осман также придвинулся к говорящим. Известно, что все жители востока — большие охотники до сказок и различных сказочных таинственных рассказов со всякой небывальщиной и страхами. Симба сразу заметил это, но молчал.

— Слышал и я об этом, — сказал немного погодя Солиман, — но скажи, почему ты не вырыл эти сокровища, если знаешь, где они зарыты?

— Потому что тому, кто нашел этот клад, мужественному другу моему, Гассану, он стоил жизни! — глухо промолвил Симба.

— Да, это также правда, — об этом говорят все в Бахр-эль-Газале! — воскликнул Солиман, удивление которого возрастало с каждой минутой.

— Так расскажи же нам об этом, Симба! — прибавил он.

— К чему?! — отвечал Симба. — Все равно ни один человек не решится теперь войти туда. И сейчас еще меня пронимает дрожь от одного воспоминания о тех ужасах, которые мне пришлось пережить там!

— Ах, расскажи, расскажи нам! — воскликнул теперь, в свою очередь, и Осман, с нетерпением ожидавший рассказа и уже заранее предвкушавший несказанное удовольствие при мысли о том, что он сейчас услышит.

— Теперь уже поздно, в другой раз когда-нибудь! — улыбаясь, уклонился Симба.

— Ах, все это сказки! — презрительно воскликнул Осман. — Ни один человек, даже и ты, никогда не видал этих сокровищ.

— К чему мне лгать? — ответил Симба. — Что нам за польза от сокровищ, зарытых за многие сотни миль отсюда?

— Как, что за польза? — воскликнул Осман. — Ведь мы вскоре опять вернемся в Бахр-эль-Газаль!

— И потому ты хочешь, чтобы я указал тебе место, где зарыты эти сокровища? — с едкой иронией сказал Симба. — Солиман не желает даже оказать мне пустой услуги и продать одного раба, а я должен вам с первого слова указать путь к тому месту, где вы найдете средство приобрести сотни рабов? Да что нам торговаться? Ведь раб этот уже не в твоих руках, Солиман, или ты все еще надеешься, что твои люди разыщут его в окрестностях Удшидши?

— Теперь находится на поисках еще один отряд моих людей, они должны вернуться завтра утром! — отвечал старый араб, изменивший теперь свое мнение о Симбе.

— Ну, так я зайду к тебе завтра поутру осведомиться, — сказал Симба, вставая. — А теперь пойду к другу моему Магомету, где намерен переночевать! Да умерит Господь твой гнев и да склонит Он сердце твое к добру! — добавил он, прощаясь.

Оба араба долгое время смотрели вслед удалявшемуся гостю. Симба и Инкази давно уже успели скрыться в темноте, а Солиман и Осман все еще не обменялись между собой ни словом. Наконец, младший заговорил первый.

— Продай ты ему этого раба! — сказал он.

Солиман злобно расхохотался.

— Болван! — воскликнул он. — Теперь-то именно для меня особенно важно вернуть этого негодяя Лео, так как все, что известно Симбе, известно и ему, и я заставлю его во всем сознаться. Если оба сообщат мне одно и то же, то мы из их сообщений сумеем извлечь пользу, вернувшись в Бахр-эль-Газаль; если же эти собаки лгут, то оба они поплатятся за это жестокой смертью!

Загрузка...