Танк на Медвежьем болоте

14

Конец августа в Энске… Еще полны зелени сады, и в палисадничках около домов пышно цветут кирпично-красные, как петухи, георгины и белые лохматые, как пудели, астры, еще вовсю воркуют голуби, и беззаботно, не думая о зиме, порхают воробьи. Но уже на городском пруду начинают сбиваться в компании дикие утки, которые наконец поняли, что самое безопасное место от горожан с ружьями — это сам город, а в магазинах на улице Карла Маркса девушки-продавщицы уже убирают с витрин синие велосипедные шапочки и капустного цвета майки и выкладывают вместо них косматые коричневые шапки из прошлогоднего кролика.

Виктор Петрович не спеша прошел через маленький светлый аэровокзал, сел в автобус и через полчаса был в центре города. Он вышел на центральной площади и решил пройти до райкома комсомола пешком, чтобы, во-первых, еще раз посмотреть улицы, во-вторых, по дороге где-нибудь позавтракать и, в-третьих, на всякий случай побывать в милиции.

Улица Карла Маркса в Энске была главной, и жители по праву гордились ею. Она была не очень длинна — из конца в конец можно пройти быстрым шагом за полчаса, но зато застроена трех- и даже пятиэтажными домами. От довоенных лет сохранился в Энске только старинный Гостиный Двор. Виктор Петрович еще раз подивился: стены его были такими толстыми и сложены столь основательно (уверяют — хитрый рецепт древних каменщиков, мешавших в раствор не то мед, не то желток куриных яиц!), что не поддались эти стены ни снарядам, ни даже минам, заложенным в них при отступлении гитлеровцами…

Над Гостиным летели голуби, а из двух расположенных в нем кафе доносился такой вкусный запах жареных пирожков, что, уловив его, Виктор Петрович уже держал курс точно на них.

Свернув по запаху в первое кафе, он купил четыре, завернутых в белую, пропитанную маслом бумагу. Съел не спеша, облизал пальцы, купил стакан ряженки, и на этом завтрак его был закончен. В Старый Бор он хотел добраться пораньше — и потому быстро пошел к выходу. Но тут он увидел человека, которого так неловко толкнул тогда, в первый раз, когда бежал через улицу. Да, да, это был тот самый человек с круглым, нечистым лицом, в желтом вельветовом пиджаке и с тем же самым коричневым чемоданом. «Странно, — подумал Виктор Петрович, — отчего бы человеку все время ходить по улицам с чемоданом? Что за дела?»

Размышляя так, он вышел из кафе, и тут его глаза встретились с глазами владельца вельветового пиджака. Подумав: «Ну что это я, право, сразу подозреваю человека, о котором ничего не знаю», Виктор Петрович улыбнулся, но на рябого улыбка его произвела совершенно неожиданное действие. Он подмигнул Виктору Петровичу, шагнул к нему и, взяв за рукав, резко потянул за собой.

Не успел Виктор Петрович опомниться, как оба они очутились в полутемном углу, образуемом колоннами Гостиного Двора. Мгновение — и рябой раскрыл чемодан. В его руке была роскошная коричневая шкурка. Еще мгновение — и шкурка эта мягко, тепло и любовно легла в руку Виктора Петровича.

— Берешь? — спросил рябой. — Жене воротник — первый класс. Десять красненьких…

Только тут Виктор Петрович понял, что ничего особенного не произошло и что рябой просто-напросто спекулянт, торгующий шкурками.

— Пошел ты… — сказал Виктор Петрович, сделал резкое движение рукой (в другой у него был портфель), и великолепная шкурка упала на землю.

Неизвестно, что еще сказал бы возмущенный Виктор Петрович, но в этот момент чей-то голос вежливо, не допуская возражений, произнес:

— А ну, пройдемте, граждане!

И чья-то рука твердо взяла Виктора Петровича за локоть…

Сильные, тренированные руки, взявшие за локти не только Виктора Петровича, но и рябого гражданина с коричневым чемоданом, были руками лейтенанта милиции Петра Сережкина. Уже второй день он приглядывался к рябому, следил за его действиями, но Виктор Петрович был первым человеком, в чьи руки наконец-то перешла заветная шкурка. Таким образом рябой был взят с поличным и в присутствии свидетеля, а может быть, даже сообщника.

— Поднимите шкурку, — сурово сказал лейтенант Виктору Петровичу, и теперь тот зашагал слева от лейтенанта, неся в руке золотистый мех. Справа, спотыкаясь о чемодан, тащился рябой.

Жители Энска, которые всегда уважали закон и его представителей, глядели им вслед, укоризненно качали головами, а один старичок даже проводил Виктора Петровича словами:

— Ишь, шнитцель, достукался!

Так неожиданно очутился Виктор Петрович в милиции, куда и сам стремился.

— Сопротивления не оказывали? — спросил лейтенанта суровый капитан, когда Сережкин захлопнул за собой дверь и поставил перед барьером двух задержанных.

— Нет! — ответил тот. — Не было. Взял с поличным, этого со шкуркой, этого с чемоданом.

Виктор Петрович, положив, наконец, шкурку на барьер, смог наконец раскрыть рот.

— Товарищи, — сказал он, — это смешное недоразумение.

— Конечно, конечно, — ответил капитан. — Сейчас разберемся.

Он еще раз посмотрел на рябого.

— А! — сказал он. — Старый знакомый! Я же тебя предупреждал, Карабанов, займись честным трудом. А ты не внял…

«Карабанов» — подумал Виктор Петрович, — и тут Карабанов?»

— Да не моя это шкурка, ничего я не знаю. За что взяли? Что на ней написано, что она моя? — начал рябой.

Между тем Сережкин ловко открыл коричневый чемодан и начал вынимать оттуда одну шкурку за другой. Всего извлек он их восемь штук…

— И чемодан не мой, — уже неуверенно продолжал рябой. — Знакомый один попросил: свези, говорит, — ты в город едешь, — чемоданчик. Пожалел я его — инвалида.

— По какому адресу надо было свезти? — не давая рябому опомниться, быстро спросил капитан. — Не знаешь? И шкурки не твои? И прошлый раз одна шкурка не твоя была? Пиши, Сережкин, протокол: восемь ондатровых шкурок…

— Девять, — сказал Виктор Петрович, — вот девятая.

— Она, — согласился рябой.

Между тем капитан проницательным взглядом осмотрел Виктора Петровича с головы до ног.

— Сообщник?

— Клиент, — подсказал рябой.

— Я не сообщник и не клиент, — у Виктора Петровича даже порозовело лицо, — я корреспондент из Ленинграда. Вот мои документы… — И он щелкнул замочком портфеля.

— А что у вас там? — поинтересовался капитан, дотрагиваясь указательным пальцем до портфельной ручки.

— Пожалуйста! — с готовностью откликнулся Виктор Петрович. — Бритвенный прибор, — он перебирал содержимое, — книга, в самолете читал, чистые носки, немецкий портсигар, в нем записочка с шифром… С шифром, — совсем растерянно повторил он, понимая, что сказал глупость, что запутался и что теперь придется все долго объяснять.

Наступила тишина. Капитан, лейтенант и даже рябой так стали смотреть, а рябой еще и от страха почему-то застучал зубами, что Виктор Петрович и вовсе покраснел.

— Знать я его не знаю, товарищ капитан! — сказал рябой. — Вижу в первый раз. И шкурку он у меня силой хотел взять. Вот кого надо ловить-то, вот кого задерживать надо!

— Не в первый, а во второй раз видите, — зло поправил его Виктор Петрович. — Разрешите, я вам все объясню.

— Та-ак, — сказал капитан, — как я понимаю, тут надо во всем внимательно разобраться. Сережкин, займись протоколом. А вы, товарищ корреспондент, пройдемте со мной в другую комнату, побеседуем.

Но когда они, выйдя за дверь, остались одни, капитан неожиданно сказал:

— А ведь я вас знаю, товарищ Левашов. Мне неделю назад про вас одна девушка рассказывала. А ну-ка изложите всю эту историю со шкурками еще раз, как вы ее понимаете.

Окончив рассказ, Виктор Петрович спросил:

— Ну, хорошо, браконьерами вы, очевидно, займетесь. А мне с ребятами надо опять идти к танку, в то же болото. Как вы думаете, это теперь не опасно?

Капитан задумался.

— Полагаю, что нет, — наконец сказал он. — Как правило, браконьер трус. На человека он поднимет оружие только если его припрут к стенке. Но, безусловно, будьте осторожны, к землянке не приближайтесь. Пускай в деревне все знают, что вас интересует танк и только танк. За этими братьями мы давно наблюдаем. Впрочем, это вас не должно интересовать. Идемте, я вас выведу другим ходом.