— Да, да, Нина, я так им и сказал: «Командировка моя к вам только начинается». Ведь танк погиб как-то странно, словно нарочно пришел к тому месту, где у немцев стояла противотанковая батарея…
Они сидели на школьном крыльце. В Старый Бор входил вечер. Розовая пыль текла навстречу заходящему солнцу, солнце опускалось, и синие зубчики сосен все глубже вонзались в багровый приплюснутый диск.
— Танков было несколько, — сказала Нина, — кажется, три.
— Да. Значит, на засаду нарвался танковый взвод. Ходят слухи, и о том же пишут ветераны, что тут была измена. Известна даже фамилия подозреваемого — Михайлов. Дальше — больше: меня беспокоит землянка, где кто-то хранит незаконно добытые шкуры. Браконьеры!
— Человек с ружьем, которого вы встретили в лесу, Карабанов, — сказала Нина. — Их два брата: Семен и Дмитрий. Младший живет в городе. Зачем-то наезжает сюда каждый месяц.
— Итак, повторяю, я вернусь. Дней через пять-семь. Позвоните в райком, попросите прислать за мной газик. Ладно? И закажите билет на самолет. Кстати, ведь вам тоже надо в районо?
— Нет уж, я поеду с председателем, как уговорились. Все равно мне с ним хозяйственные дела решать… Я ему и про землянку расскажу и мы с ним в милицию сходим. Все сделаем, как надо.
— А у нас в эти дни заканчиваются белые ночи, — вдруг сказал Левашов. — Знаете, откуда я больше всего люблю их смотреть? С крыши. Еще год назад я жил в мансарде. Крохотная комнатенка, крыша и стены покрыты железом. Летом как в духовке, зимой как в холодильнике. Зато — красота! Откроешь окно — вокруг горбатые красные и зеленые крыши, словно много-много черепах. Устали и прилегли отдохнуть.
— Никогда настоящей черепахи не видела, — вздохнула Нина, — я ведь в лесу выросла. И училась здесь — в Энске.
— А я горожанин. Не поверите — в лес, в болото, на целый день попал впервые. Волк, лиса — это для меня все звери с экрана телевизора… Вы уже торопитесь?
— Мама ждет.
— Тогда и я пошел — собирать чемодан. Потащу его обратно.
— Такое страшилище? — Нина засмеялась. — Вы же вернетесь. Возьмите мой портфель.
Так получилось, что уже на следующий день Виктор Петрович прямо с дороги, завернув в райком на минуту, с тем же Мишей проехал на аэродром и только очутившись в воздухе, в самолете, потрогал портфель, где лежали и бритва, и портсигар, потрогал газетный сверток с винтовочным стволом из музея и, покрутив головой, сказал сам себе:
— Ничего себе темпы — уже лечу!