Таран

Болтология в пятницу

Вася Самолет попал домой только к четырем утра. Беседа с Костылем оставила у него, что называется, неоднозначное впечатление. Конечно, все выглядело логично и убедительно, но резко брататься с бывшими «заклятыми друзьями» Самолет не привык. Хотя бывали у него по жизни разные случаи, когда приходилось заключать всякие альянсы и соглашения с теми, кого он на дух не переносил, или даже с теми, кто его только чудом не угробил, как правило, все это было ненадолго. Сейчас речь шла о том, чтобы повязаться с бывшей конторой Жоры на капитальной основе. Причем Костыль в этой новой корпорации намеревался объединить все стволы под свое начало, а Васе предлагал роль главного финансиста. Конечно, деньги решают все, с другой стороны, как говорил товарищ Мао: «Винтовка рождает власть». Кто в этой объединенной конторе будет за главного? Не превратится ли Вася в итоге этого экстазного влияния в простую «шестерку»?

Уже одного этого вполне хватило бы для долгих и мучительных раздумий. Да, есть соблазн, конечно. Тот «инвестиционный фонд», который в свое время они с Жорой клепали дружными усилиями, оставаясь в тенечке и не показываясь на экранах телевизоров, был хорошо спрятан даже от братвы. Уже давно шел судебный процесс над официальным руководством фонда, но эти бедняги были даже не подставными лицами, а просто лохами, которые возглавляли фонд последние три месяца перед тем, как его акции были в плановом порядке обвалены. Посредники, имевшие представление о том, куда и что ушло на самом деле, канули в Лету или другие подобные речки. Жора с Васей четко все поделили. И лишних людей, имевших достаточно полное представление обо всех мероприятиях, надолго в живых не оставляли. Сейчас Костыль предлагал Васе взять под контроль Жорину долю. Это много. Но, если при этом сам Вася попадет под контроль Кости, радости поубавится.

Однако Самолета не оставляла мыслишка и более тревожная. Костыль предложил союз против «дяди Вовы». Но ведь это можно сделать и с санкции самого смотрящего. Для проверки лояльности, так сказать. Согласившись на этот союз, Вася окончательно терял шансы выпутаться из заварухи мирным путем. Хотя, конечно, то, что должно было произойти в «Маргарите» после похорон Жоры и его спутников, тоже не оставляло много шансов на нормальный исход…

Ночная беседа, полная обиняков и недосказанностей, закончилась неожиданной идеей. Собраться в пятницу на более представительное и одновременно более конфиденциальное совещание. Костыль обязался пригласить на него того высокопоставленного мента, чей голос угодил на кассету, попавшую в руки Крылова, а Самолет — того самого чиновника губернской администрации, под которого копал журналист. Это была, так сказать, мера доверия. Раз конторы готовятся к слиянию, надо познакомить и административные «крыши». По крайней мере тех, кто на непосредственном контакте находится. Ясно, что и мент, и чиновник в своих сферах с кем-то делятся, держатся за какие-то более крупные фигуры и имеют только процент от общих сумм отстежки. Опять же они имеют немалые возможности определить, откуда ветер дует и почему «дядя Вова» решил зажать Жору и Самолета. Наконец, нужно было обязательно выяснить, что же произошло с Жорой и по какой коренной причине. И какую роль в Жориной безвременной кончине сыграл звонок по телефону 45-67-23.

То, что по этому телефону находится ЧОП «Антарес», Костыль и Самолет выяснили, как говорится, не отходя от кассы. У Васи в «Супермарине» имелась компьютерная база данных на все городские и областные телефоны. Имелось у Васи и небольшое досье на эту фирмочку.

Ничего особенного согласно этому досье «Антарес» собой не представлял. Охранял склады и офисы нескольких коммерческих заведений и один довольно дрюшлый банк. Никакой серьезной конторы за спиной не имел, братве поперек дороги не становился, бабки имел небольшие. Работали в нем по большей части уволенные в запас офицеры разных ведомств, которых возглавлял полковник запаса Генрих Птицын. О самом Птицыне ничего путевого известно не было. Только упомянули, что в запас он уволился совсем недавно и стоит на учете как участник боевых действий в Афганистане и Чечне.

Костыль присутствовал при коротком телефонном разговоре Калмыка с Генрихом. Конечно, никаких слов, определяющих суть встречи, в разговоре не произносилось. И точного места не называлось. Жора сказал так: «Я подъеду к тебе, не возражаешь?» То есть, надо полагать, он там уже бывал, а Костыль, ближайший друг и подручный, о контакте Калмыка с «Антаресом» ни фига не знал. Что Костю весьма и весьма удивило. Ну а то, что после этого Жора пропал и обнаружился в реке под мостом, попросту напугало.

Самолета все это тоже сильно тревожило. Потому что очень уж непонятно было, почему Калмык собрался разбираться с Вовой, хотя, по идее, не использовал всех возможностей договориться. И почему решил действовать через «Антарес», хотя, наверное, мог бы и своих ребят употребить? А не подкинул ли ему эту идейку сам «несведущий» Костыль? Который сейчас очень активно подбрасывает то же самое Самолету… Может быть, все это попросту происходит по наущению «дяди Вовы»? Чтобы выставить сперва Калмыка, а потом и Самолета беспредельщиками, изолировать их от братвы и устранить, посадив на их место Костыля. Впрочем, возможно, и Костылю ничего не светит, если он слишком много знает, а над слившимися конторами возникнет Моргун, который будет простой пешкой в руках «дяди Вовы».

В общем, до десяти часов утра Самолет ни фига не выспался и ни фига умного не сумел придумать.

А в десять позвонил Костыль и сообщил, что столковался со своим другом (то есть тем самым высокосидящим ментом), и тот предложил собраться у него на даче часика в два.

Для начала требовалось подъехать к половине второго в ресторан «Пигмей».

Соответственно Самолету пришлось очень срочно звонить в обладминистрацию, беспокоить своего чиновного приятеля и приглашать его в «Пигмей». Конечно, отказа не последовало, но мужичок явно напугался. Не любил он таких застолий, где предстояли встречи с незнакомыми людьми.

Самолету тоже вся эта затея не очень нравилась. Во-первых, он с детства не любил общаться с ментами. Во-вторых, это новое знакомство могло привести его в камеру, а Вася там достаточно насиделся и по новой не спешил. «Пигмей» принадлежал Жориной конторе, то есть на данный момент конторе Костыля. Все, что там могло произойти, осталось бы исключительно на совести Кости. Но после того, как тот ночью рискнул явиться в «Супермарину», Васе было неудобно отказываться от этого приглашения.

В общем, в 13.30 Самолет прибыл в «Пигмей», где его уже дожидался Костя. С интервалом в две минуты приехал и чин из администрации, после чего Костыль аккуратно вывел своих гостей на задний двор ресторана, где их дожидался микроавтобус «рафик» с зашторенными окнами. Еще через двадцать минут «рафик» остановился во дворе рубленой двухэтажной дачи. А во дворе гостей встретил приветливой улыбкой тот человек, которого ныне покойная Даша знала как Михаила Ивановича.

Сегодня он был уже не в халате на голое тело, а в хорошо пошитом бежевом костюме и при галстуке.

Никто никому не представлялся, хотя чиновник явно узнал радушного хозяина. И тот, в свою очередь, с большим трудом скрыл удивление тем, что ему приходится встречаться с лицом, приближенным к губернатору, в компании граждан с не самой лучшей репутацией.

Поднялись наверх, в ту самую комнату, где ночью гостевала Даша. Только теперь у стола стояли четыре кресла. Расселись, Костыль взял на себя председательские функции.

— Господа-товарищи, у нас есть немало общих проблем, над которыми надо как следует подумать в таком вот, как сейчас, составе. Первый вопрос, который надо обтолковать с разных сторон, — печальная судьба нашего общего знакомого Жоры. Наверное, вставать и объявлять минуту молчания по этому поводу я не буду. У нас и так мало времени. Заслушаем на эту тему товарища полковника. Нет возражений?

— Абсолютно, — кивнул Самолет.

— Прошу, Михаил Иванович! Нам нужны самые последние данные, основное мы уже знаем.

— Хорошо, повторяться не буду. Установлена причина смерти. В машине, под приборной доской, обнаружены остатки капсулы, в которой предположительно находилось ОВ нервно-паралитического действия, равное по силе VХ-газам, но быстро распадающееся на безвредные компоненты. Взрыв капсулы был произведен с помощью радиовзрывателя, вмонтированного в бортовую магнитолу «Sony». Анализ устройства радиовзрывателя показывает, что команда на подрыв капсулы могла быть подана с расстояния не более ста метров, то есть либо человеком, находившимся в районе моста, где-то на обочине дороги, либо из автомобиля, движущегося следом за машиной господина Калмыкова. Вторая версия предпочтительней, так как из машины, движущейся с равной скоростью за иномаркой Калмыкова, работать удобнее, чем наводить передатчик с рук. Радиовзрыватель самодельный, не фабричного производства, но выполнен, по заключению специалистов, на хорошем профессиональном уровне. По идее, капсула после подрыва должна была полностью исчезнуть, а остатки ОВ — раствориться в воде. Однако сохранилась часть капсулы, непосредственно прилегавшая к подрывному заряду, ну, и на ней какие-то микрограммы компонентов, на которые распалось ОВ.

— Стало быть, они там все умерли еще до того, как свалились в воду, так? — спросил Самолет.

— Да, — ответил Михаил Иванович. — При этом те товарищи, которые применили капсулу, очень хорошо все рассчитали. Эффект воздействия ОВ не зависел от того, были в салоне открыты окна или нет. Наоборот, встречный поток воздуха через опущенное стекло левой дверцы помог распространению ОВ. Во-вторых, автомобиль Калмыкова шел примерно на скорости сто — сто десять километров в час. Иными словами, они видели, что их преследуют, и старались оторваться. На узкий мост с не самым лучшим покрытием на таких скоростях в нормальной обстановке не въезжают.

— То есть эти, которые их отравили, специально показались? — прикинул Самолет.

— Так точно. И третий момент, который они просчитали: действие ОВ сопровождается резкими судорогами. То есть водитель непроизвольно должен был дернуть баранку вправо или влево. Он дернул влево, пересек встречную полосу и вылетел с моста.

— И что, никаких свидетелей, конечно, нет? — спросил Костыль.

— Непосредственно на месте происшествия никого не было. Врачи установили, что смерть наступила в половине третьего ночи, а обнаружили машину примерно в 5.20 утра, когда уже рассвело совсем. Через пост ГАИ этот «Паджеро» проезжал только на выезде из города, около 23 часов. Это в пятнадцати километрах от моста. Авария произошла на обратном пути. Можно примерно прикинуть, откуда он мог возвращаться. Значит, так, с момента выезда из города в 23 часа и до падения с моста в 2.30 прошло три с половиной часа. Для удобства можно пока не считать разницу в пятнадцать километров от поста ГАИ до моста. Просто поделим время на два. Получаем час сорок пять минут. Таким образом, предельное расстояние, на которое могла уехать машина, если допустить, что Жора просто ездил кататься и нигде не задерживался, а потом сразу повернул обратно, — около двухсот километров. Но если бы он закатился так далеко, не сворачивая с шоссе, то проехал бы, по крайней мере, три поста ГАИ и ДПС. В ночное время его иномарку хорошо запомнили бы. Соответственно следует думать, что он свернул с трассы до ближайшего из этих постов…

Михаил Иванович достал карту и разложил на столе перед собеседниками.

— Вот этот пост — 32 км от города. Тут все повороты можно посчитать по пальцам одной руки. Два направо и три налево.

— Тоже немало, — хмыкнул Самолет. — Тем более что он мог встречу назначить не в населенном пункте, а где-то на лесной дорожке, то есть свернуть с проселка на какую-нибудь уютную полянку и там потолковать, пока ему в машину эту ядовитую дрянь пристраивали.

— Скажите, Василий Петрович, — прищурился бывший «дядя Миша», — легко ли, по-вашему, пристроить в машину такую хитрую штучку? При том, что Георгий Михайлович привык о своей безопасности заботиться, что водители его, как правило, от машины не отходят.

— Если б знать, давно ли эта «паджера» была в ремонте — глубокомысленно произнес Вася. — Могли там в приемник эту хреновину вмонтировать.

— Нет, Васек! — возразил Костыль. — Не знаю, как у тебя, а у нас машины после ремонта внимательно осматривают. От и до, а уж такие вещи, как приемник и мобильник, — от и до в квадрате. Нынче все грамотные пошли. Ни один водила взлететь не захочет, а тем более — отравиться. Эту фигулину могли установить только там, куда Жорик ездил. В принципе, если чем-то на пять минут отвлечь водилу — можно успеть.

— А чем можно было отвлечь Клинцова?

— Клинча, в смысле? — наморщил лоб Костыль. — Бабой можно отвлечь. Он до этого дела слабый. Хотя, конечно, соблазнится не на всякую. Если фигуристая или прикинута как-то необычно — он, конечно, засмотрится. Ясное дело, если при этом подвоха не чует.

— Короче, если эта фигуристая его в кустики сразу же позовет, то он туда не поскачет? — спросил Вася.

— Навряд ли.

— Ладно, — сказал Михаил Иванович. — Позиция ясная: установить эту химическую мину могли только в день убийства — это раз, проделано это было только в тот момент, когда у машины оставался один водитель, которого отвлекли, скорее всего, женщиной. Давайте теперь насчет известного вам телефона порассуждаем. То, что он принадлежит ЧОП «Антарес», можно даже из телефонной книги узнать. Насчет этого ЧОП УВД области ничем компрометирующим не располагает. Предприятие создано на основе Закона о частной охранной деятельности еще в 1993 году, плановые проверки никаких нарушений не выявляли, ни в части соблюдения законности, ни по правилам хранения и ношения оружия, ни по финансовым делам. По налоговой дисциплине органами ФНС тоже ничего не обнаружено. Однако есть занятный нюанс. Руководитель предприятия, господин Птицын Генрих Михайлович, полковник запаса спецназа ГРУ. Уволен в запас по состоянию здоровья после полученного ранения в 1996 году. Ранение получил при выполнении специального задания на территории Чеченской Республики. В нашу область прибыл сразу после увольнения в запас, что само по себе странно — вполне мог бы найти более высокооплачиваемую работу в Москве, у него там квартира осталась, где проживает семья. Ну, и самое главное — он проходил службу в том же подразделении, что и ныне покойный майор запаса Душин Алексей Иванович. Увольнялись они примерно в одно и то же время. Но Птицын прибыл в область летом 1997 года, а Душин — весной нынешнего, после того, как унаследовал от своего старшего брата Степана фермерское хозяйство. Душин Степан Иванович — бывший главный агроном совхоза «Заря коммунизма» — в апреле сего года был обнаружен мертвым в своем автомобиле марки «Газель». Следствие пришло к выводу, что Душин Степан Иванович застрелился из незаконно хранимого пистолета «ПМ». Его жена с выводами следствия не соглашалась, утверждала, что это убийство…

— А как на самом деле? — прищурился Самолет.

— Свидетелей не было, — осклабился Михаил Иванович. — Никаких отпечатков, кроме тех, что принадлежали Душину С. И., на оружии не было, расположение оружия рядом с трупом и данные баллистической экспертизы позволяли считать, что погибший сам нажал на спусковой крючок. Никаких следов, позволяющих считать, что в машине на момент выстрела был еще кто-то, не обнаружено.

— Короче — чистая работа… — ухмыльнулся Самолет.

— Вась, этот старший Душин нас мало волнует! — вмешался Костыль. — Гораздо важнее, блин, что младший, Алексей, знался с Генрихом Птицыным!

— Думаешь, что с Жорой поквитались за то, что вы младшего замочили?

— Тут ты, кстати, не прав! — возразил Костыль. — Мы Душина нашли уже мертвым. Его твои ребята подстрелили.

— И Жора небось ехал к Птицыну с извинениями? — хмыкнул Вася. — Дескать, извиняюсь, но это не мы, а Ваня Седой, которого мы зажарили вместе с часами «Ролекс»…

Жора понятия не имел, что Душин как-то связан с Генрихом, прояснил ситуацию Михаил Иванович. — Костя тоже об этом ничего не знал до сего момента. Но зато теперь мы почти точно знаем, что был чемоданчик, который сильно волнует меня и господина Перфильева, скромно молчащего и делающего вид, будто весь этот криминал его не касается. Геннадий Алексеевич, может быть, и вам пора выступить с сообщением?

С этими словами он поглядел на Васиного компаньона.

Неожиданные повороты

— О чем, по-вашему, мне следует сообщить? — Господин Перфильев сделал лицо более чем недоуменное.

— А разве вы не встречались вчера вечером с господином Птицыным?

Тут очень удивился Вася Самолет. Вот и имей дело с этими чинарями! Только отвернешься — уже начнут финтить…

— Допустим, что встречался, — спокойным тоном произнес Перфильев. — Что из того? Оказались случайно в одном ресторане, пообщались… Мы же давно знакомы.

— И, конечно, тему чемоданчика вы в разговоре не поднимали? — ухмыльнулся полковник.

— А если я скажу, что поднимали, вы меня застрелите? — улыбнулся чиновник.

— Пожалуй, если б вы сказали, что не поднимали, тогда мне было бы за что застрелить.

— Не советую вам этого делать в любом случае! — мягко сказал Перфильев. — Генрих Михайлович будет вести переговоры только со мной. Но я готов обсудить с вами условия, на каких смогу представлять ваши интересы на этих переговорах.

— Ну, Гена, ты даешь! — возмутился Самолет. — Я из-за этого чемодана на ниточке вишу, Костыль тоже, у Михаила Ивановича тоже могут быть неприятности, а ты, блин… Я даже не знаю, как сказать!

— Вот и не говори, если не знаешь, — посуровел Геннадий Алексеевич. — А то сильно ошибешься… Почему я не стал вчера с тобой советоваться? Во-первых, потому что поздно было…

— Да мы вчера с Костылем до полчетвертого ночи в «Супермарине» сидели! — перебил Вася. — Скажи, Костя, не дай соврать!

— А я устал, — произнес Перфильев с легким вызовом в голосе, — и лег спать в одиннадцать. Кроме того, Генрих Михайлович меня предупредил, что разговор имеет самый предварительный характер и пока не стоит о нем кого-либо оповещать. Как видите, оказалось, что агентура у полковника Мазаева прекрасная и от нее не скроешься. Одного только не понимаю, почему он так долго и упорно пытался подвести нас к мысли, что к гибели господина Калмыкова причастен Птицын? Ведь вы же, Михаил Иванович, прекрасно знаете, что никакой встречи между ними не было!

— А куда же он ездил, е-мое?! — удивился Костыль. — Ты что, полковник, мозги нам пудришь?

— Костя, будь повежливей, если можно! Все-таки в гостях находишься, а не у себя на хате… — скромно заметил Мазаев. — Разве я говорил, что с Жорой разобрался Птицын? Это вы с Васей, ничего не дослушав, подняли кипеж. Если вы, милые браточки, будете себя плохо вести, вас тут просто повяжут, как цуциков, соображайте мозгами…

Вася и Костыль попритихли: и впрямь тут, на этой оперативной дачке, особо не повякаешь.

— Могу объяснить, куда ездил Жора, — сказал Михаил Иванович, — вернемся к нашей карте. Вот здесь, в восьми километрах от поста ГАИ, — поворот налево. Дорога выводит к бывшему пионерлагерю «Звездочка», который при советской власти принадлежал химкомбинату. А в этом пионерлагере нынче обосновался известный вам «дядя Вова», у него там и личная резиденция, и подпольный бордель, и лаборатория по разработке наркотических препаратов нового поколения. Удобное место, в сторонке и от дорог, и от населенных пунктов, и от старых друзей… И дорожки туда кружные и малоезжие, сразу приметно, если кто-то сел на хвост. Опять же выехать можно на два шоссе, причем несколькими разными путями. В общем, мои опера так и не вычислили толком, где он базируется. Но повезло, как ни странно. Дело в том, что гражданка Терещенко Александра Михайловна, которую Вова имел несчастье приговорить к смерти, по счастливой случайности умерла несколько позже, чем планировалось…

— Это та, что на улице Некрасова сгорела? — Самолет немедленно вспомнил беседу с «дядей Вовой» в «Маргарите» — Которую сперва прикололи, а потом из пистолета добили?

— Не совсем так. Ту версию, которую ты сейчас излагаешь, я специально для Вовы придумал. Чтоб он не сильно беспокоился. Ну, и чтоб господин Перфильев себя спокойней чувствовал… Девушку-то эту, Шуру Терещенко, из-за него убивать собирались. Потому что она нечаянно задержалась там, где «дядя Вова» вел с господином Перфильевым весьма интересную беседу… Вообще-то, ее предполагалось ни химзавод отвезти и бросить в канаву с кислотными стоками. Это ей сопровождающие рассказали, убежденные в том, что дальше нее это не уйдет. Но ей повезло: ребята захотели ее и лесок сперва отвезти, побаловаться. И вдруг откуда ни возьмись — пацан с автоматом. Юра Таран, тот самый, гроза полей и огородов! Пошмалял их как детей, а девушку посадил за руль. И поехали они по дороге к городу, намереваясь объехать его по объездному шоссе и спрятаться у Шуриной подруги в одном дачном поселке, где, возможно, жили бы просто как голубки, но тут приключилось несчастье. Два чудика на букву «м», Чалдон с Матюхой, решили, что смогут ни «уазике» догнать «Тойоту». В итоге слетели с копыт. Матюха убился, а Чалдону Юра и Шура помощь оказали, как ни странно, отвезли в город и сдали в травмпункт. А потом к Шуре домой поехали. Вот тут и вышла драма — в подъезде нарвались на какую-то шпану, и Шуре в живот перо воткнули. Таран ее отнес наверх, а сам побежал звонить в «Скорую». Бедная Шура от большой тоски, что жизнь не сложилась, подпалила обои, а потом решила из пистолета выстрелить в рот, чтоб не мучиться. Но промахнулась, разворотила щеку, частично зубы, но до смерти не убилась. А бабушка-соседка, некая Софья Дмитриевна Алексеева, девяносто без малого по возрасту, увидев, что пожар начался, смогла ее вытащить. Пожарные Шуру кое-как перевязали, передали «Скорой», которую по рации вызвали. Долгое время была в сознании и требовала к себе кого-либо из старших офицеров милиции. По крайней мере, так из больницы сообщили, когда к нам в управление позвонили. Опять же повезло, что я был на службе… Учтите это, господин Перфильев! Так что пока о том, что Шура, царствие ей небесное, все-таки рассказала кое-что, знаем только мы с вами. А то Вова бы и вас следом за Жорой отправил. Может быть, еще вчера.

— Все это хорошо, — наморщил лоб Костыль. — Но на фига все-таки Жора туда помчался? Я ж точно помню, что он с Генрихом договаривался.

— Вот этого я, к сожалению, не знаю. Если б ко мне прошлой ночью шпионку не подослали, я бы на Вову и не подумал… Скорее на Самолета, конечно.

— Я могу пояснить… — с некоторой неохотой произнес Перфильев. — Генрих вчера сообщил, что Жора перезвонил ему еще раз и сообщил, что переносит встречу на другой день. Птицын считает, что у него в системе прошла утечка. Прошу учесть, что кейс пришел к нему вчера в середине дня. Так что Жорина смерть с появлением кейса напрямую не связана.

— Давайте немного отложим историю с Жорой, — предложил Мазаев. — Может быть, все-таки обсудим предложения Генриха?

— Вопрос назревший, — солидно произнес Костыль. — Перед лицом «дяди Вовы» надо сохранять единство. Иначе он нас всех перетравит.

— Я тоже не возражаю, — проворчал Самолет. — Доложи, Геннадий, будь другом.

— Исходные условия принять трудно, — произнес Перфильев. — Но есть пространство для маневра. Генрих просит выделить ему в распоряжение двадцать пять процентов средств, накопленных в известном фонде, то есть дать право подписи по доверенности. Ну, и в качестве дополнительных услуг лично от меня — максимально облегчить оформление бумаг в обладминистрации, а также подогнать организованную им школу частных охранников под указ об оборонно-спортивных организациях и снять с нее частично некоторые местные налоги.

— Губа не дура! — покачал головой Вася. — И что за это, чемодан в руки?

— В том-то и дело, что нет. Он сказал, что кейс — это в некотором роде гарантия его личной безопасности. Генрих еще до того, как пригласил меня на встречу, отправил кейс за пределы области. Он прекрасно понимает, что с ним ничего не может случиться, пока компромат под контролем его людей. По его утверждению, там, в кейсе, достаточно много сведений, касающихся не только меня лично, но и фонда, в существовании которого мы все до некоторой степени заинтересованы. У него есть номера счетов, могу показать список, который он мне вручил.

— Не может быть! — вскричал Самолет. Перфильев достал вчетверо согнутый листок и положил перед Васей.

— Это Крылов выкопал? — с явным волнением произнес Летунов. — Ни фига не поверю! Все засвечено…

— Я не знаю, взял ли он эти номера из кейса Крылова или из других источников, но они точные, верно? Уже этого хватит, чтобы нас сильно подставить. И копии с фиктивных договоров о переводе средств несуществующим фирмам у него есть. Он указал и страны, в которых фирмы зарегистрированы, и их названия, и реквизиты. Причем самое ужасное, с его точки зрения, если информация о фонде хотя бы частично попадет к Вове и тем, кто его поддерживает.

— Тут он прав, — произнес Костыль. — От ментов и полицаев еще можно отмазаться, а от братвы — никогда.

— Кстати, — прищурился полковник, — а Генрих еще, не предлагал Вове кейс?

— Пока нет. Но, если у «Антареса» есть утечка, разговор непременно будет. И Вова вряд ли поскупится…

— Тебе, Геннадий, случайно комиссионные не предлагали? — спросил Вася с плохо скрываемой неприязнью. — Что-то ты больно за интересы Генриха переживаешь. Тебе так не кажется, а?

— Комиссионные должен предлагать ты, Василий Петрович, — без ложной скромности произнес Перфильев. — Мне за скорейшее заключение сделки. Потому что иначе нельзя гарантировать, что завтра, даже сегодня вечером, ксерокопии этих бумажек не попадут к Вове. А завтра, как известно, вам с Костей назначена весьма ответственная встреча. Если Вова завтра будет в курсе дела, вы оттуда попросту не вернетесь.

— Блин, — рассердился Вася, — ты за фу-фу еще и бабки просишь? Ну, ты нахал, Гена! Я понимаю, если б еще кейс в полном объеме — за пять процентов, скажем. Башли туда — бумага сюда. Это ж он нас будет стричь по полной норме из года в год!

— Знаешь, корефан, — вздохнул Костыль, — я намедни сказал покойнику Жоре, когда он был еще живой, что лучше буду в лаптях по земле бегать, чем лежать под землей в ореховом гробу и белых тапочках. К тому же, если вернуться к вопросу о «дяде Вове», то при том, что мы нынче знаем, с ним надо что-то решать — и быстро.

— Быстро только кошки трахаются, — произнес Вася. — Я понимаю, что гражданину полковнику этот вопрос кажется вполне ясным. Тем не менее он что-то не дает команды ОМОНу, не поднимает по тревоге СОБР, чтоб мчались на всех парах освобождать пионерлагерь «Звездочка» и водружать над ним большой трехцветный флаг. Потому что покосить там всех не удастся, да и вообще умные люди в ментов не стреляют. И Вова так и так останется живым, ему даже вышку с исполнением нынче не дашь, да и ту надо помаяться, чтоб пришить без перекоса. А ведь Вова из вредности может и показания дать. Такие, что в Управлении собственной безопасности аж подпрыгнут от восторга, разоблачив полковника Мазаева как оборотня и двурушника. Вот почему ему бы очень хотелось замочить вора руками воров. Я уж не говорю, что, по понятиям, это то же самое, что для мусульманина насрать на Коран. Да, сейчас беспредел, эпоха гангстеризма и отмороженности, в которую многое делается не так, как завещали великие предки. Да, Вова сам повел себя хреново до невозможности, и любой приличный сходняк лишил бы его почетного звания и поставил бы на перо в натуре. Но все же многое требует предварительного обмозгования. Вова в области — смотрящий, господа хорошие и не очень. Если в тех местах, с которыми мы контачим по разным товарно-денежным делам, об этом узнают — жизнь сильно осложнится, Костыль. Придется много бегать и объяснять, что мы не ссучились, а права имели. Кстати, хрен объяснишь многим. Особо на югах, которые терпели нас только из уважения к Вове. А там мимо аксакалов и саксаулов не проедешь — не поймут. Зарубят товар — и те, кто нам под него авансы давал, поставят нас на счетчик.

— Васек! — с деланной проникновенностью произнес Костыль. — А тебе Вован случайно адвокатскую ставку не платит? Ты же вроде был уже вполне согласный. Что случилось, а? Или, может, думаешь, что мы все дурее тебя? Мне Жора покойный всю эту же систему сомнений пересказал втрое короче и вдвое понятнее. Но то, что завтра нас двоих могут вынести из «Маргариты» с инфарктом от какого-нибудь Вовиного снадобья или одного с инфарктом, а другого с инсультом, — это правда жизни. Или ты надеешься, что Вова учтет твою преданность? Зря! Замочит через месяц — крайний срок.

— Не нервничайте, молодые люди! — посоветовал по-дружески полковник Мазаев. — Не дай Бог сорветесь, а у меня тут собачка большая есть, видели, наверное. Она шум не любит, не так поймет — тяпнет…

— Да, — присоединился к этому увещеванию Перфильев, — нет нужды на такие повышенные тона переходить. Попробую подсказать, не сочтите за наивность. Не предложить ли уладить вопрос с Вовой господину Птицыну?

— Ты ж только что говорил, будто он с ним поторговаться не прочь?! — удивился Костыль.

— Да, он на это пойдет, если поймет, что мы тянем время и не можем между собой все утрясти. Но если мы покажем, что стали одной командой, он выберет нас, а не Вову.

— Сомневаюсь я что-то, — нахмурился Самолет. — Неужели у этого Птичкина хватит пороху на такое дело?

— Пороху у него больше чем достаточно, — сказал Мазаев, — и стволов тоже не занимать…

Свидание в личное время

Первый денек солдатской жизни выдался для Тарана нелегким, но интересным. Команда, в которую его причислили, называлась не взвод и не отделение, а учебная группа. В группе было десять курсантов — все ровесники Тарана, а также сержант возрастом постарше. Все они обитали в небольшом отсеке казармы-барака. Как наскоро растолковали Юрке, в этой казарме три отсека, каждый со своим отдельным входом, в другой, за плацем, еще три, но там проживает другой возраст. Не призыв, как поначалу понял это Таран, а именно возраст. То есть ребята, уже отслужившие в армии по призыву и отобранные на контрактную службу. А в перемычке между этими бараками — штаб и женская общага, куда поместили Надьку. Впрочем, на долгие расспросы и разъяснения у Тарана времени почти не оказалось.

Все понеслось так быстро, что Таран едва успевал опомниться. Объявили, что надо, оказывается, надевать только штаны и ботинки, на зарядку бегают с голым торсом. Таран это вовремя понял и лишнего не напялил. Только оделся — в строй, в две шеренги, потом в туалет, а затем на зарядку. Три круга по дорожке вокруг небольшого здешнего плаца — не больше километра в общей сложности. Но темп взяли очень приличный. Пробежались — и сразу стали делать комплекс вольных упражнений на 16 счетов, после всей группой перешли на турник, сделали по десять подтягиваний, потом — по пятнадцать отжиманий от земли. Затем опять построились, и еще несколько кругов вокруг плаца.

Потом умывались, заправляли койки. Юрка только тут сумел познакомиться с соседями. Узнал, что того, что справа, зовут Кирилл, а того, что слева, — Антон. И еще узнал, что фамилия сержанта Зайцев. Во главе с этим сержантом отправились в столовую, где была на завтрак очень вкусная перловая каша с луком и тушенкой. Таран с удивлением вспомнил, как знакомые дембеля проклинали эту «кирзу», или «щебенку». За что? Вполне приличная жратва оказалась, правда, эти бывалые люди не упоминали про то, что в «ихней» перловке водилась тушенка. Все больше про какое-то вареное сало говорили.

Вообще-то в этот день Юрка нашел много подтверждений тому, что говорили дембеля, и еще больше — противоречий с их россказнями. Кормили тут явно неплохо. И масло никто ни у кого не отбирал, и в компоте тараканы не плавали. А в обед на столы выставили здоровые блюда с вишнями и мелкими, но очень сладкими абрикосами! И это не вместо компота, а в дополнение к нему. Причем, как ни странно, Тарановы соседи по столу не передрались из-за всей этой роскоши, не стали резко хватать все горстями и распихивать по карманам, а брали все по ягодке и явно этому витаминному корму не удивлялись.

После завтрака все пошли на тренаж, заниматься строевой, а Тарану велели идти в штаб. Там ему, к его удивлению, вручили новенький военный билет. Фотография на нем была из числа тех, что Юрка сдавал когда-то в военкомат для приписного свидетельства. И штамп военкомата стоял — призван тогда-то, и прочие записи были сделаны — все чин чинарем.

Учебные занятия тоже сильно отличались от того представления, которое сложилось у Тарана по рассказам бывалых «дедушек». Ни одного офицера к группе, в которой оказался Юрка, и близко не приближалось. Все вел сам сержант Зайцев, который не орал и не матерился без толку, а очень четко показывал и рассказывал. Но очень интенсивно. Отработав на одном учебном месте, группа бегом перемещались на другое, оттуда — на третье. Конечно, Тарану, поскольку он появился в этой группе последним, сержант уделил наибольшее внимание. Впрочем, как выяснилось, вся эта группа приступила к занятиям всего лишь неделю назад. Как выяснилось из разговоров с Антоном и Кириллом, «покупатель» — Авдеев — отбирал их по сборным пунктам родной области. Никаких иногородних в группе не было. У всех были спортивные разряды, у нескольких два-три прыжка с парашютом, а у четверых — водительские права. Впрочем, Зайцев объяснил, что все со временем будут уметь и водить машину, и прыгать с парашютом, а те, кто уже умеет, тоже времени даром терять не будут.

Само собой, Таран нескромно поинтересовался, как тут насчет «дедовщины». Оказалось, что никак, то есть таковой не имеется. Контрактники старшего возраста, проживавшие в бараке напротив, занимались своими делами и «воспитывать» никого из «молодежи» не собирались. Тем более что занятия у них, судя по всему, были на порядок сложнее, чем у младших.

Конечно, Таран рассчитывал, что как-нибудь все же сумеет увидеться с Надькой. Нет, насчет чего-либо интимного он и не мечтал. Так, повидаться да побеседовать немного. Впечатлениями поделиться. Неужели Надька тоже бегает или автомат разбирает? Ведь Генрих ее вроде бы в поварихи зачислять собирался. Но все повара, которых Таран видел в столовой, были мужики. Их, похоже, вполне хватало. Ведь готовить им приходилось меньше чем на сто человек. Зайцев сказал, что это не работа, а халява — одну роту накормить.

В общем, Тарану очень хотелось с Надькой увидеться. Но женская группа в столовой сидела очень далеко от Юркиной. А расхаживать между столами было запрещено, да и время на еду отводилось очень небольшое.

Так что Юрка с нетерпением дожидался личного времени. Уж тут-то ему никто не помешает пробежаться до женского отсека.

Однако бежать ему пришлось совсем в другую сторону.

Когда группа пришла с ужина и Зайцев объявил, что желающие могут в организованном порядке сходить в магазин, а нежелающие — поменять подворотничок, написать домой письмо или посмотреть программу «Время» по ОРТ, выяснилось, что Тарану вообще-то надо обязательно идти в магазин, ибо у него нет полотна на подшиву, иголок с нитками, крема и щетки для обуви и бритвенного станка. Без всего этого, как объяснил Зайцев, нормального внешнего вида у Тарана не будет и ему не вылезти из внеочередных нарядов. Таран скромно заметил, что денег у него на эти приобретения не имеется абсолютно. Тогда Зайцев сказал, что насчет денег он уточнит завтра, а пока Таран свободен. Насчет того, чтоб одолжить Юрке на эти закупки, ни он, ни остальные ребята из группы как-то не предлагали. Сам Таран, конечно, просить в долг постеснялся. Он слыхал, что военнослужащим денежное довольствие платят довольно редко и нерегулярно. К тому же он мечтал не о походе в военторг, а о том, чтоб встретиться с Надей.

Едва шесть человек во главе с сержантом, построившись в колонну по два, замаршировали в сторону мостика через канаву, Таран двинулся вдоль плаца к «перемычке» между бараками. Однако не прошел он и десяти метров, как увидел шедшую ему навстречу прапорщицу Киру.

— Стой! — скомандовала Кира. — Подойди сюда, товарищ боец! Быстрее, быстрее, не пяться!

Таран вообще-то не пятился, но встреча с этой суровой теткой в его планы не входила.

— Не иначе собрался в гости? — скорее утвердительно, чем вопросительно произнесла бабская начальница. — Сексуальные проблемы одолели в первый же день?

— Да я просто хотел зайти и поговорить… — сконфуженно произнес Юрка.

— У нас существует железное правило, — отчеканила Кира Андреевна, — мужикам входа нет. Что, у вас все очень серьезно?

— Да, — хмуро буркнул Таран, — очень серьезно.

— Хорошо, — произнесла мать-командирша, снизив тон и перейдя на полушепот, — я не мегера какая-нибудь, могу понять высокие чувства. Если хотите встретиться, могу подсказать, где это сделать тихо и скромно, не нарушая внутреннего распорядка. Обогнешь ваш барак, увидишь тропинку, идущую через кусты в направлении бетонного забора. Пойдешь по ней до тех пор, пока не увидишь на одном из столбов стрелку, нарисованную красной краской острием вниз. Около этого столба есть дыра, через которую можно пролезть под забор, понятно? Метрах в тридцати от забора, за деревьями — небольшое заброшенное строение. Заходи туда и жди свою возлюбленную. Чтоб в 21.30 оба были на месте! Если она опоздает — больше таких свиданий не будет.

— Бегом, время пошло! Минут через десять она к тебе прилетит на крыльях любви…

Таран, конечно, побежал, размышляя о том, насколько обманчиво бывает первое впечатление о людях. Уж на что эта самая Кира показалась грымзой и врединой, а вишь ты — вошла в понимание!

Обогнув барак, Таран почти сразу же увидел тропинку, уводящую в кусты, огляделся по сторонам, убедился, что поблизости никого нет, и шмыгнул под прикрытие листвы. Было еще вполне светло, хотя и смеркалось, а потому Юрка не боялся сбиться с тропинки.

Очень скоро тропинка приблизилась к забору и потянулась вдоль него. Юрка все на столбы посматривал, опасаясь пропустить тот, что со стрелкой. Не прозевал, углядел вовремя.

Справа от столба рос какой-то куст, за которым обнаружилась заросшая бурьяном яма. А в яме просматривался нижний край бетонной плиты, из которых был составлен забор. Между дном ямы и плитой был промежуток, через который вполне мог протиснуться такой парень, как Таран. Что он и сделал, в считанные секунды выбравшись за забор.

Сразу за забором располагалась небольшая березовая роща, сквозь нее просматривалось некое серое строение, находившееся действительно не дальше чем в тридцати метрах от дыры, через которую выбрался Юрка.

Таран еще раз осмотрелся — нет, никого вокруг не было. Несколько секунд поразмышлял над чисто практическим вопросом — протиснется ли через дыру Веретенникова со своим бюстом и попой, даже хотел подождать ее тут, но потом решил, что лучше для начала сбегать и поглядеть, что тут за «дом свиданий». Дескать, ежели Надька задержится по причине застревания, то вернуться к дыре недолго.

Пробравшись между березками, Таран вплотную подошел к одноэтажному давным-давно заброшенному зданию, назначение которого было очень трудно определить. Зато вполне можно было рассмотреть, из чего это здание в свое время сооружали, поскольку с него во многих местах и большими площадями облетела штукатурка со следами смытой дождями желтой краски. Из-под штукатурки торчала серая, местами истрескавшаяся и сгнившая дранка, а из-под дранки — тоже погнивший брус. Из щелей вовсю свисали клочья пакли. Окна были забиты щитами из досок, опять-таки давно начавшими гнить.

Неподалеку от здания просматривалась песчано-гравийная, давно не езженная дорожка, обрывавшаяся как раз рядом с ним.

Таран обогнул здание и вышел на противоположную сторону, к другому торцу, где обнаружил крыльцо и дверь, некогда покрашенную в темно-красный цвет, а теперь облупившуюся и потрескавшуюся, но все еще висевшую на ржавых петлях. И ручка на двери была — тоже ржавая до ужаса, но прочная.

Юрка дернул за эту ручку, дверь открылась. Пахнуло застойным воздухом, плесенью какой-то, даже мочой, кажется. Сказать по правде, здешнее заведение к любовным играм не больно располагало. Уж лучше на травке где-нибудь…

Сразу за дверью находился небольшой коридорчик с облупившимся, когда-то крашенным полом, заваленным облетевшей со стен штукатуркой, щепками, обрывками газет и вылинявших обоев, битыми бутылками и прочим хламом.

Оставив дверь незакрытой, чтоб не налететь на что-нибудь в темноте — окон в коридорчике не было, — Таран добрался до дверного проема, который выводил в более длинный коридор, шедший перпендикулярно маленькому и составлявший с ним как бы букву Т. По сторонам этого большого коридора, проходившего, по-видимому, через все здание насквозь, чернели еще четыре дверных проема, а в дальнем конце, через щели в заколоченном окне, слабо брезжил закатный свет. Пол этого коридора тоже был завален хламом и мусором, к тому же заставлен какими-то ободранными досками с обрывками армейских учебных и агитационных плакатов. Однако именно тут, осторожно продвигаясь по коридору и посматривая то на потолок, чтоб оттуда ничего на голову не упало, то на пол, чтоб не наступить на какую-нибудь доску с торчащим гвоздем, Таран увидел первое свидетельство того, что в здешнем учреждении иногда занимаются сексом. На гвоздь, вбитый в стену, кто-то повесил использованный презерватив. Правда, давнишний.

Как ни странно, эта хреновина, которая в обычное время вызывала у Тарана умеренное отвращение, убедила его в том, что он не ошибся адресом и находится на верном пути. С другой стороны, данное резиновое изделие № 2 ему как-то сразу напомнило, что сии приборы были изобретены для безопасности секса. И Тарану как-то сразу полезли в голову неприятные мысли о том, что он, сукин сын, побалдев далеко не с самыми чистыми и непорочными бабами, типа Дашки и Шурки, у которых, в принципе, можно все на свете поймать, полез без средств защиты к действительно чистой и непорочной Надьке. Которая к тому же запросто может залететь, если уже не залетела… И он, Таран, может оказаться причиной всяких больших и малых неприятностей для этой милой, бескорыстной и самоотверженной девчонки. А все из-за чего — не позаботился вот о такой резинке!

С этими весьма полезными, хотя и запоздалыми мыслями Таран решил заглянуть в тот дверной проем, рядом с которым висело «изделие № 2».

Там оказалась большая комната с тремя заколоченными окнами, вероятно когда-то служившая учебным классом по автоделу. При слабом освещении Юрка все же сумел разглядеть на стенах какие-то плакаты с изображением моторов и их деталей, классную доску, прислоненную к стене, а также груду рассохшихся и развалившихся, тронутых гнилью столов и стульев, наваленную прямо посреди комнаты. Таран, однако, решил эту груду обойти. Переступив через несколько обломков мебели, он добрался до ближнего окна и посмотрел налево. В углу, у дальнего подоконника, на расчищенном участке пола обнаружился кожаный гимнастический мат, поверх которого было брошено сложенное вдвое солдатское одеяло и подушка без наволочки. Здесь же, поблизости от этого лежбища, под облезлым столом, входившим в упомянутую груду ломаной мебели, просматривалось десятка два пивных и водочных бутылок, а также стояло ржавое и мятое ведро, до половины заваленное окурками, конфетными фантиками и, должно быть, все теми же «изделиями». Таран, конечно, не стал ворошить это дерьмо, но и так догадывался. Да уж, скажем так, хорошего о них с Надей мнения ее начальница, если в такую парашу спровадила! Конечно, если б Юрка хотя бы месяцев пять отслужил, то не стал бы особо брезговать, но он-то всего сутки с небольшим как выбрался из уютной Надькиной кроватки. Неужели после хрен знает какого количества шлюх, которых небось вся здешняя дивизия на этом мате дрючила, укладывать сюда чистенькую Надюшку? Да тут и присесть-то страшно, еще вшей каких-нибудь поймаешь или чесотку… Таран почувствовал себя немного неловко. Правда, это не он придумал, может, эта самая Кира Андреевна, как говорится, из самых лучших побуждений их с Надькой сюда отправила. В конце концов, главное, что надоумила и Надюшку отпустила…

Таран поглядел на часы. Вообще-то десять минут, по идее, уже прошли, но то, что Надежда вполне могла задержаться еще минут на пять, Юрка отчетливо понимал. Даже если она через двадцать минут появится — еще не поздно.

Впрочем, ждать двадцать минут Тарану не пришлось.

Буквально отведя взгляд от циферблата, он услышал слабый шорох, долетевший из коридора. Потом хрустнула под ногой битая штукатурка. «Чу, идет! Пришла желанная…»

Нет, конечно, Таран эту строчку из русской народной песни на слова Некрасова в упомянутый момент не вспоминал, но настроение у него очень тому соответствовало. Он двинулся навстречу, полный самых радужных чувств…

Но едва он приблизился к дверному проему, ведущему в класс, как сразу из-за двух косяков одновременно выскочили какие-то жлобы в масках с прорезями для глаз, и два пистолетных ствола с глушителями одновременно уставились на Юрку.

— Пикнешь — башку разнесем! — тихо произнес один из них.

— Руки за голову! К стене! — Второй жлоб ухватил оторопелого Тарана за плечи и толкнул лицом к стене. — На затылок руки, падла!

Таран почуял, как ствол ткнул его в спину, и подчинился. В этот момент его вдруг посетила ободряющая мысль: да это небось опять проверка! Вроде той, что устроили ему по дороге сюда Сергей с дружками. Если б не эта мысль, он, может быть, не вел бы себя так спокойно, Впрочем, может, именно из-за того, что Юрка не дергался, его и не убили прямо здесь, на месте.

Цап! Молодчики завернули Тарану руки за спину и ловко защелкнули на запястьях браслетки. А потом к его физиономии прижалась тряпка с какой-то пахучей жидкостью, от которой у Юрки помутнело в глазах, а затем он ощутил, будто проваливается в какие-то тартарары…

«Хлороформ!» — вспомнил Таран какой-то фильм, где похожим способом похитители усыпляли свою жертву. Впрочем, это была последняя более-менее связная мысль, промелькнувшая у него в башке до того, как сознание померкло…

Детины в масках подхватили обмякшего Юрку под руки и бегом потащили по коридорам на воздух. Один из них коротко свистнул, и откуда-то из-за кустов выехал «Москвич»-«каблук» с аляповатой надписью на кузове — «Школьные завтраки». Распахнув заднюю дверцу, молодцы одним махом запихнули пленника в кузов, а затем попрыгали сами. Водитель, одетый в какой-то синий халат и бейсболку, тронул машину с места, и она покатила по гравийной дорожке, постепенно набирая скорость…

«Дядя Вова» желает познакомиться

Весь путь в кузове «каблука» Таран проделал под наркозом. Даже того, как его выволакивали из машины, он не запомнил.

Очухался только в каком-то подвале — мастерской или подземном гараже, помещении с голыми бетонными стенами и цементным полом. К низкому потолку была подвешена пара тусклых лампочек в заляпанных побелкой плафонах, похожих на стаканы и защищенных проволочными решетками-«подстаканниками». Поодаль от Тарана находились какие-то верстаки и станки, стеллажи с пластмассовыми и металлическими банками. Пахло бензином, нитрокраской и окалиной.

А сам Юрка сидел в самом углу этой мастерской, пристегнутый наручниками к холодному стояку парового отопления. Сказать «сидел» будет вообще-то некорректно. Скорее Таран висел на скованных за спиной руках, потому что наручники замкнули как раз там, где к стояку подходила труба от батареи. Когда еще бесчувственного Юрку пристегнули и отпустили, он сполз по стене, а руки у него загнулись назад, как у подвешенного на дыбе. От резкой боли в суставах он и очнулся. Сообразил сразу, что надо подняться на ноги, чтоб боль прекратилась.

Перед ним стояли трое, лица которых разглядеть он не мог, потому что в глаза бил свет от мощной лампы, привинченной к стене над ближним верстаком. Двое, по фигурам угадывалось, были теми самыми жлобами, которые похитили Юрку из части, а третий выглядел не таким мощным, но, как видно, был тут за главного.

— Вы не перепутали, ребятки? — спросил он у своих ассистентов. — Это тот самый Таран?

— Нам кого прислали, того мы и взяли, — хмыкнул один из верзил.

— А ты сам что скажешь, сынок? — произнес главный. — Таран ты или нет?

— Таран, — ответил Юрка вяло. У него голова побаливала от наркоза, и очухался он еще не совсем.

— Что-то не верится. Сопливый больно, совсем салага… — покачал головой. — Чтоб такой пацан Чабана и Коку заделал — чудеса в решете!

— Да нет, хозяин, — мрачно отозвался другой головорез, — чудес тут нет. А решето есть — Чабан и Кока.

— Хорошие были ребята! — вздохнул «хозяин» с некоторым лицемерием. — Только вот непослушные немного. Им велели в одну сторону ехать, а они в лес завернули, обормоты!

Таран припомнил, хотя мозги у него работали неважно. Чабан, Кока… А, это ж те, которые Шурку везли убивать! Выходит, этот босс — «дядя Вова». Правда, сразу всплыла из памяти утешающая версия насчет «проверки». Может, это все понарошку?

— Так как насчет Чабана и Коки, юноша? Признаешь?

— А вы что, милиция, что ли? — спросил Таран.

— Тебя, козел, внятно спрашивают, — угрожающе произнес один из подручных «дяди Вовы». — Признаешь или нет?!

Он, кажется, намечал двинуть Тарана по роже, даже замахнулся, но «дядя Вова» сделал останавливающий жест рукой.

— Не спеши, Филимон. Товарищ хочет знать, в милиции он или нет. В том смысле, что будем ли мы на него шить дело, сдавать прокурору, сажать на скамью подсудимых и давать срок. Это его законное право. Отвечаю: мы не менты и даже не ФСБ, мы сами по себе. И вершим правосудие на основе блатного права. То есть без разных там бумажек и промокашек. Быстро, четко и в нужных случаях очень гуманно. Это только господин Приставкин может думать, что запереть человека на пожизненное — это гуманнее, чем быстро зашмалять его через затылок сквозь мозги. А мы даже крови твоей можем не пролить. Организуем забесплатно передоз, и найдут тебя в кустах у родного забора со счастливым лицом и с одноразовой машиной[1] в закоченевшей ручке. Говорят, прекрасный кайф перед смертью ловится…

Филимон и второй подручный заржали.

— Так что, если я признаюсь, что расстрелял этих ваших, вы мне укол засадите? — угрюмо спросил Таран.

— Совсем не обязательно! — осклабился «дядя Вова». — Мы тебе много чего можем на выбор предложить. Например, тут недалеко, на химкомбинате, который все еще фурычит, есть отличная бетонная канава, по которой течет кислотный сток. Скинуть тебя туда такого, как есть, — и все, ни шиша тебя не найдут. Даже косточки растворятся и даже кокарда с кепки. У нас этим местом многие умные люди пользуются. Дашу свою не забыл еще? Так вот она туда ушла.

Правда, я лично ее туда не отправлял. Жалко, правда? Цветочек была, а не девочка. Я из нее хотел актрису сделать! В моем личном театре… А гад этот, выползень поганый, ее заживо в кислоте сжег!

Последняя фраза прозвучала почти искренне, возможно, даже действительно искренне. Он и впрямь переживал за то, что Мазаев расправился с его собственностью, которой сам «дядя Вова» так и не успел попользоваться.

— Это правда? — спросил Таран. Он как-то не очень поверил.

— Правда, — ответил «дядя Вова».

— Как это было?

— Я не видел, как это с ней было, но видел других. В считанные секунды желтеет кожа, исчезают волосы, потом вздуваются пузыри, появляются огромные язвы, начинает чернеть и растворяться мясо…

Странно, но Таран, который много раз желал смерти Даше, вздрогнул, представив себе, как все это происходит с ней.

— А ты, кажется, все еще ее любишь? — спросил «дядя Вова» заинтересованно. — Или я не прав?

— Не знаю, — буркнул Таран. — Просто зверства не люблю.

— Хочешь отомстить? — Это прозвучало почти как предложение.

— Не знаю…

— Врешь, хочешь! — ухмыльнулся «дядя Вова». — Просто не веришь, что я могу дать тебе оружие. Между прочим, все твои неприятности — из-за этого мента вонючего. Он Жоре Калмыку, который уже покойник, протекцию оказывал. А кассета, которую на квартире Крылова искал Жорин скокарь и которая из-за ваших с Дашкой обознатушек к прокурору попала, содержала на себе дружескую беседу Жоры с этим самым ментом. Я ее лично у прокурора выкупил и теперь четко знаю, что там разговор шел насчет того, как меня замочить. Жора уже отдыхает, а этот полкан — еще нет. Дашу твою он у меня потребовал, чтоб и удовольствие получить, и убрать с глаз долой. Погляди на его фотку! Видишь, харя какая? Мазаев Михаил Иванович, 53 года ему, между прочим. Ему твоя девка почти во внучки годилась. А он ее оттрахал во все места — и в кислоту, понимаешь?!

— Понимаю… — пробормотал Таран. — Значит, вы меня из части увозили только для того, чтоб натравить на этого Мазаева?

— Ты, юноша, передо мной и перед этими братками сильно виноват. И должен эту вину как-то искупить. Или сдохнуть, или отработать.

— И стало быть, вы мне мента убить предлагаете?

— Мы тебе предлагаем выбор, дорогой друг. Между жизнью и смертью. Между очень хорошей жизнью и очень плохой смертью. Даже, может быть, и еще страшнее — между очень хорошей и очень плохой жизнью. Такой жизнью, что хуже любой смерти. Я ведь много интересных вещей придумать могу. Вот сейчас подумал: а не сделать ли тебя инвалидом чеченской или какой-нибудь еще войны? Отпилить тебе ножку или обе сразу, посадить в коляску с плакатиком «Подайте убогому!» и отправить в Москву. Можно еще и рожу как следует обжарить, чтоб было похоже, будто ты в танке горел. Ну, и язык отрезать, чтоб ты только мычать мог. Денег подадут — кучу! Но можно и другое придумать, поприятнее: могу взять тебя в театр, где Дашу хотел пристроить. Там для мальчиков тоже вакансии есть… Некоторые привыкают, неплохо себя чувствуют. Другие давятся, вены грызут — всяко бывает! Некоторых мы вообще в девочек перелицовываем или просто кастрируем… Но есть и совсем скучный вариант. Имеется у нас тут такая ямка из бетона, глубиной метра четыре с крышкой наверху. В нее канализация стекает. Меньше чем на полметра дерьма в ней никогда не бывает. Иногда ассенизаторы подолгу не приезжают, времена тяжелые. Тогда, бывает, почти под обрез наполняется. Хочешь там посидеть? Тогда отказывайся.

Тарану все это показалось очень скучным. Ни калекой не хотелось быть, ни пидором, ни узником колодца с дерьмом.

— А если соглашусь? — глядя на «дядю Вову» исподлобья, спросил Юрка. — Ну, застрелю я этого мента, а потом вы меня почикаете?

— Мамой могу поклясться — если сделаешь все и уйдешь, поедешь на полгода в загранку за мой счет. Работа будет приятная и веселая, деньги — хорошие. Не пожалеешь! Море, солнце, пляжи, мулатки-шоколадки, коктейли со льдом. Прикинешься по фирме, тачку заведешь типа красного «Феррари»…

— Издеваетесь?! — спросил Таран. — Лапшу на уши вешаете?! Не оставите вы меня в живых, что я, дурак совсем, не понимаю…

— Значит, тебе желательно месячишко в дерьме пожить? Или для начала пидором поработать?! А зря-а… Я ведь тебе, если согласишься поработать, на это дело пистолет дам. «Стечкин» с двумя магазинами и глушаком. Бронежилет хороший, даже от «Калашникова» защищает, кажется. Финку могу дать, если резать сумеешь. Оружие, оно, юноша, шансы дает. А уж как ты их используешь — твое дело. Конечно, мои ребята тебя подстрахуют. Подвезут до дачки, помогут за забор перелезть, после этого пистолет перекинут — работай! Дальше твоя забота, как живым остаться. Не сделаешь, сбежишь — считай, что твоя новая девочка, Надя, кажется? — повторит Дашину судьбу. То есть для начала будет шлюхой трудиться, а потом, после того, как мы тебя отловим и покажем, чему она у нас в театре научилась, вместе дружно смайнаете в кислоту.

— Вы ее тоже захватили? — Таран не сумел скрыть волнение.

— А как же! — хмыкнул «дядя Вова». — Естественно… Вы же сюда вместе ехали под хлороформом. Но пока ее никто пальцем не тронул — теперь все от тебя зависит. Если сделаешь все как надо и вернешься — сукой буду! — отпущу. Не сумеешь завалить его — будет Наде худо. Такова вся се ля ви.

— Подумать можно? — спросил Юрка.

— Можно. Пять минут, — сказал «дядя Вова», поглядев на часы. — Надо будет только, одно слово сказать: «да» или «нет». Все, что надо, ты уже знаешь.

Таран соображал лихорадочно. Да, этот «дядя Вова» крепко его зажал. Со всех сторон. Точно, Кира, падла сучья, не иначе на Вову работала! Ясно ведь, что не случайно эти чертовы жлобы оказались у заброшенных классов. И его подловили, и Надьку. Конечно, все эти россказни насчет денег, моря и пальм — пустые посулы. И его, и ее пристукнут, как только разделаются с этим ментом. Тот он или не тот, чей голос записан на кассете, тот или не тот, что разделался с Дашей, — Юрке не проверить. Даже не проверить, действительно ли эту стерву убили или на самом деле она в этом самом «дяди Вовином» «театре» играет. Но ведь он может это у самого Мазаева узнать. Если прорвется к нему, конечно… Какие на самом деле планы у этого «дяди Вовы» — хрен поймешь. Но одно ясно четко: среди живых он Тарана не числит. Ясно ведь, что если посылает его, непрофессионала, который может запросто попасться, значит, главная задача для него не убийство. Это опять какая-то подстава… Может, против Генриха? Отказаться?! Попасть на несколько месяцев в выгребную яму? Или в кастрата превратиться? Или в нищего-калеку… Нет уж, лучше сдохнуть с оружием в руках. Если удастся, то и пошмалять кого-нибудь за компанию!

— Время вышло! — объявил «дядя Вова». — Отвечай: «да» или «нет».

— Да! — выдохнул Юрка.

На лице у «дяди Вовы» появилась приятная улыбка.

— Молодец! Я так и думал. Думаю, что Надя тебя поблагодарит за это! Отстегните его и ведите в машину! Что дальше делать — сами знаете.

Юрку отстегнули от трубы, но тут же сковали руки снова.

— Страховка, братан, — пояснил Филимон. — Мы тебя сперва довезем до места, а потом браслетки снимем.

Придерживая Юрку за локти, они подвели его все к тому же «каблуку», который стоял перед выездом из гаража, и втянули в кузов. Ворота-жалюзи поднялись, и пикап выкатил наверх, после чего быстро скрылся во тьме уже наступившей ночи.

Обреченный

Дорога длилась около получаса. Все это время Таран думал. Что ему еще оставалось делать, в конце концов? Нет, он не корил себя за то, что согласился. Ни в инвалидную коляску, ни в педерастический театр, ни в яму с дерьмом он не хотел. Хотя, возможно, физически это могло продлить ему жизнь, он предпочитал умереть сегодня.

Юрка уже ничуточки не сомневался, что «дядя Вова» посылает его вовсе не затем, чтоб он убил этого ментовского начальника. Нет, он прекрасно понимал — его роль подставная. Когда действительно хотят кого-то убить, то посылают кого-то посолиднее, проводят всякие там учения и тренировки, хотя бы дают попрактиковаться в стрельбе. Местность небось загодя изучают, куда едут, прикидывают заранее, откуда подходить и куда отходить. Хотя Таран и имел на своей совести несколько трупов, он из пистолета Стечкина ни разу не стрелял. Нет, его отправляют именно для того, чтоб он попался, или даже просто для того, чтоб его застрелили где-нибудь во дворе дачи полковника Мазаева. И более того, Таран почти четко догадывался, что «дядя Вова» скорее всего жаждет подставить Генриха Птицына.

Логика ясная: Жора Калмык контачил с этим ментом, а Душин — с Генрихом. У Юрки в кармане — военный билет, на камуфляжке и белье проштампованы номера части. Конечно, если б он попался живым, то мог бы рассказать правду о том, как и кто его посылал. Но ясно ведь, в планы «дяди Вовы» это не входит. Юрка обречен. Он должен достаться ментам только мертвым и ничего пояснить не сможет. Поэтому главные сведения этот самый Мазаев получит из его военного билета. В два счета менты выйдут на часть, куда Птицын устроил Юрку, а затем и на самого Генриха.

Хоть Юрка и был боксером, но голова у него, как уже говорилось, имелась не только для того, чтоб «в нее есть» или удар держать. А потому он уже догадывался, что подразделение, в котором его «спрятал» Генрих, скорее всего не числится ни по каким ведомостям Министерства обороны и других силовых ведомств. Просто Генрих и еще какие-то люди, которых Таран не знает и знать не должен, спрятали на территории настоящей армейской дивизии свой частный спецназ. Который и кормят, и экипируют, и обучают на два порядка выше, чем обычных солдат. Соответственно все эти денежки тратятся не для того, чтоб эти воины выполняли какие-то общегосударственные задачи, а для того, чтоб, если надо, выполнить любой приказ работодателей. Завалить, например, кого-нибудь, но, конечно, не так лажово, как Юрка, а профессионально. А может быть, вообще переворот устроить или что-нибудь в этом духе. Или разделаться с какой-нибудь конкурирующей бандой, например, с той, которую возглавляет «дядя Вова». Не иначе Вова решил, что Генрих намечает такое мероприятие, и решил нанести удар исподтишка. То есть подставить Генриха перед ментами. А Юрка должен послужить хвостиком ниточки, за которую потянут и менты, и чекисты. Заодно похерится и компромат, собранный Крыловым, и кассета с записью разговора Жоры Калмыка с полковником Мазаевым…

В общем, ради всех этих великих и малопонятных целей — Юрка, конечно, догадывался, что все это упирается в большие баксы, которые где-то и кто-то не поделил, — маленькая блошка по фамилии Таран должна быть раздавлена. И всем этим гадам, как мелким по чину, типа жлобов, которые везут Тарана на смерть, так и большим, типа самого «дяди Вовы» или полковника Мазаева, совершенно начхать на то, что Юрке только-только восемнадцать исполнилось, что он вообще-то не для того родился, чтоб умирать в этом возрасте, что он Надьку Веретенникову полюбил, и, может быть, даже всерьез. И Надька им эта нужна только для того, чтоб Юрку держать в узде. Убьют они ее тоже не задумываясь, да еще и опоганят напоследок… При мысли о том, что это он, Таран, свинья неблагодарная, затянул добрую и душевную девчонку в этот омут из дерьма, Юрка даже зубами скрипнул. Эх, чтоб ему тогда в другой подъезд зайти! Или в Надькин, но чуточку раньше или позже, чтоб с ней разминуться! Его жизнь не удалась еще тогда, когда Тарана угораздило в Дашу влюбиться, с ним все ясно, он был обреченным человеком еще после истории на Симеоновской… Но Надька-то за что пострадает?! Только за то, что его, битого и ободранного, пожалела, пустила в дом, не вызвала милицию, когда у него автомат нашла… Да, если себя Юрка не жалел совершенно, то за Надьку у него аж сердце ныло.

Тем не менее при всем осознании своей обреченности Таран не был бы Тараном, если б не задумался не только, так сказать, над «стратегией» грядущего мероприятия, но и над «тактикой».

Ежели «стратегической задачей», несомненно, являлось обнаружение ментами Юркиного трупа с последующим опознанием его как «киллера», посланного Генрихом, то «тактическая задача» состояла в том, чтоб подбросить этот труп так, чтоб все было без сучка и без задоринки. Юрка полагал, что при всем обилии пакостей, которые говорят и пишут про ментов, они все же не дураки, чтоб заглатывать без разбора все подряд.

Ясно, что подбрасывать его на дачу уже застреленным нельзя. То есть надо, чтоб его пристрелили охранники или сам полковник. Для этого нужно, чтоб Юрка сам начал палить. То есть вроде бы пистолет ему должны дать обязательно. И нож, и бронежилет, наверное, тоже дадут, как обещали. Ну хорошо, а если, допустим, Юрка не станет стрелять? Просто поднимет руки, бросит оружие и заорет: «Я сдаюсь! Все расскажу, меня „дядя Вова“ подослал!» Шарахнут в спину? Запросто. Но ведь на нем броник будет. Могут и не убить сразу, а добивать контрольным — значит подбегать к нему близко, причем в то время, когда охрана уже будет начеку. Запросто могут сцапать кого-нибудь из этих типов и получат лишнее доказательство того, что затеял все это вовсе не Генрих, а «дядя Вова». Нет, тут что-то другое придумано. Может быть, кто-то из охранников в курсе этого дела? То есть уже точно знает место, где Таран будет через забор лезть, и встретит его пулей. Однако опять же это без гарантии. Если с первого выстрела не убьет, то добивать уже нельзя. Тогда Мазаеву станет ясно, что у него в охране засланец работает. Ведь запросто можно разобраться, когда человек издаля под очередь попал, а когда его в упор пристрелили. Зацепятся за этого бойца и доберутся до Вовы… Что ж для него, Тарана горемычного, эти сволочи придумали?

Однако завершить эти свои догадки Юрка не успел «Каблук» остановился, заднюю дверцу открыли, и Филимон с приятелем высадили Юрку из машины. Таран повертел башкой: похоже, они находились где-то в лесу, но через листву просвечивали отдельные огоньки. Не иначе дачный поселок поблизости.

— Значит, так, братан, — вполголоса объявил Филимон. — Даю последний инструктаж. Вон там, в ста метрах, видишь, окошко с красной шторой светится? Там твой клиент очередную бабу шворит. Немного ближе, отсюда не видать, — кирпичный забор. Сейчас наденем на тебя броник, подведем к этому забору, подсадим на него — спрыгнешь на ту сторону. Сразу после этого перекинем тебе туда пистолет и финку. Дальше все от тебя зависит, понял? Сделаешь все как надо и сумеешь слинять — молодец! Можешь сразу бежать домой и ничего не бояться, за нами не заржавеет, богатым человеком будешь. Не сумеешь, завалят тебя — значит, не судьба. Сдашься с ходу — в тюрьме достанем, а девке твоей… Сам догадаться можешь… Все понял?

— Понял… — проворчал Таран.

— Дрынь, надень на него броник! — приказал Филимон напарнику и достал из-под куртки пистолет. — Извини, братуха, но я тебя малость на мушке подержу. А то ты, говорят, боксер…

Таран сразу обратил внимание, что Филимон держит оружие рукой, одетой в перчатку. Ясно, на этом «стечкине» должны быть только Юркины «пальчики».

Тот, кого назвали Дрынем, вытащил из кузова бронежилет, продел голову Тарана через круглую дыру, а потом застегнул липучки ремешков на боках.

— Не тяжело? — позаботился Филимон. — Всего двенадцать кило, не надорвешься… Ну, пошли! Ручки тебе только у самого забора освободим, извини…

— Не убегу я, — буркнул Таран. — Не дурак, раньше времени дохнуть неохота…

— Это мы понимаем, но нам шеф велел только так работать. Ты, говорят, парень непредсказуемый. Магазин запасной кладу тебе в карман штанов, второй будет в волыне.

Таран промолчал. Вообще-то у него мелькала идея воспользоваться темнотой и дернуть в отрыв, но Филимон и Дрынь явно такую возможность предусматривали. Поэтому Юрка вынужден был спокойно двигаться вместе со своими конвоирами по какой-то тропке через негустую рощицу, пока не очутился возле кирпичного забора. За забором смутно просматривался силуэт двухэтажной рубленой дачи, где на втором этаже за красной шторой просматривался неяркий свет.

— Сними с него браслетки, Дрынь! — шепотом приказал Филимон, по-прежнему держа пистолет на изготовку.

Когда Тарана освободили от наручников, Филимон сказал:

— Ну, с Богом! Взяли!

Братки ловко подхватили Юрку и подсадили на забор. Таран сразу оценил — поверху забора на всем его протяжении шла колючая проволока в три нитки, а в том месте, куда его забросили, колючка была перекушена и отогнута вниз — загодя готовили место, значит!

— Прыгай, быстро! Внизу торф! — прошипел Филимон.

Таран прыгнул — точно, под забором была навалена куча мягкого торфа, не ушибешься. Впереди были яблони, картофельные гряды и что-то типа палисадника под темными окнами первого этажа. Метров пятнадцать до стены…

Из-за забора долетело:

— Лови пушку!

Шмяк! Совсем неподалеку от Тарана на торф мягко шлепнулся пистолет, к глушителю которого была изолентой примотана финка. Сразу после этого оттуда, где находились Филимон и Дрынь, послышался топот — братки помчались к «каблуку» во весь дух.

Оружие Таран нашарил очень быстро. Отряхнул от торфа, снял финку с глушителя — просто дернул за ручку и перерезал изоленту, нож был острее бритвы. Потом осторожно сделал несколько шагов поперек картофельных грядок. Ботва предательски зашелестела, и Таран, заторопившись, перескочил сразу через несколько рядков, к яблоне, от которой было недалеко до какой-то невысокой пристройки — дровяного сарая, наверное.

Но тут послышалось мощное рычание, и в неярком красноватом свете, исходившем из окна второго этажа, мелькнули две мохнатые тени. Затем округу огласил басовитый лай. Пожалуй, эти овчарки были не хуже тех, что на ферме у Душина. И даже, наверное, лучше, потому что их в милицейском питомнике обучали сторожевой службе.

Наверное, если б Таран попытался выстрелить в собак или защититься от них ножом, то ничего бы не вышло. Попасть в обеих, да и в одну хотя бы он просто не успел бы, тем более что «стечкин» стоял на предохранителе. Эти зверюги мигом взяли бы его за обе руки клыками, да так, что, пожалуй, кости переломать могли. Но Юрка, слава Богу, поступил по-иному.

Он быстро схватил финку в зубы, сунул пистолет в вырез бронежилета и, ухватившись за нижнюю, толстую ветку яблони, одним махом очутился в полутора метрах над землей. Всего за секунду-другую до того, как к дереву подлетели овчарки.

Впрочем, встав на задние лапы, эти гнусные твари — Таран вообще-то собак любил, но не тех, которые его рвать собирались! — вполне могли вцепиться ему в штаны. Поэтому Юрка перелез на другую ветку, повыше. Теперь зверюги могли сколько угодно прыгать — фиг достанешь!

Но где-то неподалеку за углом дома уже вспыхнул луч фонаря, и кто-то сказал:

— Иди глянь! Что-то больно зло гавкают!

— Опять небось кота на дерево загнали… — проворчал другой голос.

— Проверь, говорю! Береженого Бог бережет!

Таран понял: теперь уже не собак надо опасаться, а людей. Максимум через пару минут охранник подойдет сюда, а тут Таран как дурак на яблоне сидит, с пистолетом, с ножом и в бронежилете… От собак спасается! И впрямь как кот!

Лихорадочно оглядевшись, Таран прикинул, что ветка, на которой он сейчас стоит, почти что лежит на крыше дровяного сарая. Если придержаться за тонкую ветку, которая повыше, пожалуй, можно перескочить… Лишь бы ветка не подломилась!

Да, тяжеловат он, пожалуй! Ну-ка, на фиг этот бронежилет! Толку от него все равно никакого…

Таран переложил нож и пистолет в карманы штанов, расстегнул липучки и, сняв через голову бронежилет, скинул его вниз. Собаки разом перестали гавкать, одна села на задницу, задрав морду, и рычала, скалясь на Юрку, а вторая вцепилась в броник зубами и поволокла его навстречу охраннику, который неторопливо двигался в направлении Тарана, посвечивая фонарем то на яблони, то на забор.

Карманы были не лучшим местом для хранения оружия. Финку пришлось уложить острием вверх, чтоб она не пропорола ткань и не вонзилась Юрке в ногу. Но в таком положении надо было крайне осторожно лезть в карман, чтоб не обрезать руку. Пистолет с глушителем — в нем и без глушителя было больше 20 сантиметров длины! — влез в карман только стволом и все время грозил вывалиться. Кроме того, и этой железяке было почти два кило веса, а с запасным магазином, который лежал в том же кармане, — даже больше. Попробуйте при таком перекосе на один бок побалансировать на суку круглого сечения, толщиной всего сантиметров пять, — даже с учетом того, что будете придерживаться за вышерасположенные ветки, почувствуете себя канатоходцем Тибулом.

В общем, Таран принял правильное решение и перед тем, как начать переход по яблоневому суку, вынул пистолет и заткнул его за свой солдатский полевой ремень — так, как носили кремневые пистоли во времена Стеньки Разина.

Передвигаться он начал очень осторожно, чутко прислушиваясь ко всем шорохам, поскрипываниям и особенно к потрескиваниям, которые издавала ветка при каждом шаге. При этом он должен был не только смотреть под ноги, чтоб не оступиться, но время от времени поглядывать в ту сторону, где передвигался со своим фонарем охранник.

Впрочем, охранник особо не спешил. Должно быть, он был все-таки убежден, что речь идет всего лишь о приблудном коте, которого собаки загнали на дерево. А может быть, он уже изменил свое мнение и не торопился нарываться на неприятности. В конце концов, осматривать ночью такой большой сад в одиночку — дело ответственное. А участок при даче был просторный — верных пятьдесят соток. От Тарана он находился по-прежнему далеко и разглядеть его не мог — между ним и Юркой было около десятка старых развесистых яблонь с довольно густой листвой. Таран самого охранника тоже не видел, только за светом от фонаря наблюдал. Да еще слушал, как мается собака, тащившая в зубах тяжелый броник, который был не самым удобным предметом для переноски в зубах. Несколько раз бронежилет цеплялся то ли за ботву, то ли за кусты, выскальзывал у собаки изо рта, зверюга на него рычала, тявкала, досадливо поскуливала, но подхватывала свой груз и упрямо тянула к человеку — докладывать об обнаружении непонятного предмета на охраняемой территории. Умела бы говорить, наверное, доложила бы и о наличии постороннего гражданина, который ведет себя, как кот, и спрятался на дереве.

Юрка тем временем сделал несколько шажков по ветке. Собака, сидевшая под яблоней, снова взялась лаять, но Таран уже успел добраться до крыши сарайчика. Оп! Юрка перескочил на рубероидное покрытие без особого шума.

Собака, ухватившая бронежилет, дотащила его до охранника и положила наземь. Затем до ушей Юрки долетел лай верного друга человека — в нынешнем своем положении Таран считал, что таких «друзей» стрелять надо! — и голос самого homo sapiens.

— Молодец! Молодец, Машка! — похвалил он мудрую псину несколько фальшивым тоном, в котором явно чувствовался испуг. Ясно, что охранник бронежилета в саду не терял. Соваться одному туда, где у людей могут найтись не только бронежилеты, но и автоматы, ему совсем не хотелось. Поэтому, зашуршав ботвой, страж поднял броник и понес его в дом, сопровождаемый, как видно, этой сукой Машкой, должно быть рассчитывавшей на премию за бдительность. Так или иначе, но свет фонаря удалился куда-то за угол дачи, и Таран получил временную передышку.

Вторая собака тоже проявляла служебное усердие и продолжала яростно гавкать на Тарана, залегшего животом на крышу сарайчика. Должно быть — Юрке так казалось — часть лая была своего рода матюгами в адрес нерасторопных хозяев. Дескать, что за разгильдяи, блин? Я лично все уже сделал (Тарану почему-то представлялось что вторая овчарка — кобель), задержал нарушителя границ частного владения, остается только его снять с крыши и забрать, а они, падлы, и ухом не ведут, что я глотку деру!

Тарану, в отличие от здешней охраны, собачий лай был вовсе не по фигу. Хотя зверюга, как ни подпрыгивала, как ни щелкала зубами, как ни царапала когтями дощатый сарайчик, но до него дотянуться не могла, на нервы действовала прилично. К тому же четко обозначала место, где Юрка нашел временное пристанище. Рано или поздно охранники должны были выскочить во двор и добраться до Тарана. Бронежилет наверняка должен был ускорить их появление. Юрка уже вовсю ругал себя за то, что бросил его на землю, а не повесил на ветку — хорошая мысля приходит опосля! Им и пары минут не понадобится, чтоб найти Юрку и либо сцапать его живым, либо расстрелять…

Сперва Юрка стрелять не собирался. Все-таки догадывался, что это его положения не улучшит. Охранники сразу поймут, что имеют дело не с голодным солдатиком, забравшимся в сад за «белым наливом» или малиной, а с кем-то посерьезней. И разговор пойдет совсем другой. Если б еще удалось спрятать куда-нибудь оружие, то можно было бы сойти за самовольщика… Наивные мысли, конечно, тут ведь менты проживают, а не лохи базарные, но Юрке на какой-то момент показалось, будто такой вариант возможен. Однако не то на двадцатой, не то на тридцатой секунде прослушивания собачий лай Тарана окончательно достал, и он, вынув из кармана нож, пульнул в овчарку финкой. Само собой, не попал, а скотина зубастая разгавкалась еще злее.

В общем, Таран навел на собаку пистолет и нажал на спуск. А выстрела не последовало! Юрку аж в холодный пот бросило: обормот, забыл про предохранитель! Хорошо еще, что прицелился в собаку, а не в вооруженного человека… Если бы дождался охранников, сейчас бы уже лежал с дырявой башкой.

Юрка нашарил в темноте какую-то фигулинку на левом боку пистолета, повыше рукоятки и ощупью перещелкнул в другое положение. Он точно не знал, что именно переключил, но справедливо полагал, что ежели при прежнем положении «фигулинки» пистолет не стрелял, то при другом, возможно, и выстрелит. На его счастье, «фигулинки» действительно оказалась двухрежимным переводчиком-предохранителем, и теперь пистолет был готов вести автоматический огонь.

Ухватив пистолет двумя руками — Таран думал, что у такой бандуры должна быть мощная отдача! — Юрка навел ствол на пса и нажал на спуск…

Ту-тут! — в ночной тишине двойной хлопок короткой очереди даже с глушителем прозвучал достаточно звонко, а собака, в которую угодила-таки одна из пуль — Юрка ее подловил на очередном прыжке вверх, когда псина была на расстоянии в полтора метра, не больше, — жалобно завизжала и подняла скулеж. Таран понял, что наделал грому на всю округу, вскочил и собрался было спрыгнуть вниз, чтобы бежать обратно к торфяной куче, хотя был вовсе не уверен, что сможет так же легко взобраться на забор, как с него спрыгнул. Однако какая-то сила заставила его перед прыжком глянуть наверх, на то самое светящееся окно второго этажа… Там была чуть приоткрыта одна из створок, и виднелся темный силуэт человека с чем-то продолговатым в руках. Автомат? Ружье? Один хрен — застрелит сейчас! Надо раньше успеть!

— Ту-ту-ту-тут! — Юрка выпалил навскид, просто наведя ствол на освещенное окно, а затем сразу сиганул вниз, приземлившись на четыре точки в картофельную ботву и погрузившись левой рукой во влажный, мягкий грунт. Правую пистолет не пустил.

Почти сразу же вскочив на ноги, он помчался дальше, перепрыгивая через грядки, но тут произошло нечто непредвиденное.

За спиной у Тарана сверканула багрово-алая вспышка, земля ощутимо дрогнула под ногами, и раздался ужасающий грохот. Юрка почуял лишь то, как его, будто пушинку, некая мощная сила отрывает от земли и несет куда-то вперед…

На речке, на речке, на том бережочке…

Тарану сильно повезло. Правда, в тот момент, когда Юрка очухался, он еще не осознавал в полной мере всей огромности этого везения.

Без сознания он пролежал не очень долго, наверное, даже меньше пяти минут. Первое, что увидел, когда открыл глаза, было сено. Мягкое, пахучее, рыхлое, подсвеченное красноватым, дрожащим светом зарева. Голова гудела, во рту было солоно, но глаза видели нормально, нос чувствовал запахи, кожа сквозь камуфляжку ощущала жар, идущий откуда-то из-за спины. Уши, правда, ни хрена не слышали, но руки-ноги были на месте и достаточно свободно ворочались.

Юрка лежал животом на растрепанной воздушной волной куче сена, накошенного на небольшой лужайке в углу сада. Всего в трех-четырех метрах от кирпичного забора. Не попадись ему на пути эта копешка — Таран влетел бы башкой в забор и размазал по нему свои мозги. А эта неплотно уложенная, непритоптанная и без деревянного остожья кучка спружинила, самортизировала и не дала Юрке расшибиться. По первому впечатлению, он ничего себе не повредил. Повертел башкой — в шее немного похрустело, но не более того. Повернулся, сел, глянул…

На том месте, где стоял дом, бушевало пламя, быстро охватывавшее все новые доски и бревна из бесформенного нагромождения лесоматериалов, в которое превратилась бывшая дача. Юрка вообще-то и раньше видел пожары, но там даже деревянные дома довольно долго, будучи объяты пламенем, все-таки сохраняли форму, пока их не начинали растаскивать пожарные. Здесь пламя только-только разгоралось, а весь дом уже лежал в руинах. Даже печи большей частью превратились в груды кирпичей.

Нет, Таран помнил, что произошел взрыв. Но отчего? Газ взорвался? Бензин? Бомба с самолета упала или ракета из космоса не туда приземлилась?

Юрка заметил, что листва яблонь заметно поредела, а многие ветки валяются неподалеку от него, что называется, «с мясом» оторванные от стволов и отнесенные метров за десять от родных деревьев. И сахарные, рассыпчато-нежные яблоки «белого налива» — того самого, за похитителя которого Таран намеревался было себя выдать, валялись с ним рядышком, на куче сена, куда прилетели вместе с Юркой. А в одном из этих яблок, пронзив нежную мякоть насквозь, торчала финка. Та самая, которую Таран швырнул в собаку. Во чудеса! Таран только удивился этому, а надо было бы испугаться. Проткнутое яблоко лежало сантиметрах в двадцати от той вмятины, которую промял, упав на сено, сам Юрка. Попалась бы на траектории полета ножа, поднятого с грядок воздушной волной, Юркина спина — и острие финки вошло бы в нее не хуже, чем в яблоко… А чуть подальше из сена торчала рукоять «АПС», глубоко вонзившегося в копну — аж по спусковую скобу. Ведь он на предохранителе не стоял, вполне мог при падении повернуться в Юркину сторону и по собственной инициативе всадить в него очередь… Наконец, даже если б ни одна из этих гипотетических опасностей не реализовалась, Юрка вполне мог бы разделить судьбу собаки, которую ранил незадолго до взрыва. Какой-то тяжелый обломок, не то балка, не то брус, подброшенный взрывом в воздух, упал в нескольких метрах от ног Тарана и раздавил бедную животину почти в лепешку. Зарево освещало только чудом уцелевшую голову, задранную вверх и застывшую с настежь открытой оскаленной пастью.

Таран озирался не более минуты. К нему начал помаленьку возвращаться слух, он уже слышал гудение и треск пламени, а также взволнованные крики сбегающихся людей:

— Господи! Да что же это?

— Баллон с газом рванул!

— «Скорую» надо! Может, там живые есть?

— Ноль один надо! Обязательно! А то другие займутся!

— Надо ж, блин, замначальника УВД подорвали! До-шли-и!

— Значит, честный был, если подорвали!

— Батя! У честных дачи по пятьдесят соток не бывают!

— Мужчины! Что вы ждете? Тушить же надо!

— Тут не тушить надо, а баграми растаскивать…

— А где багры взять?

— Хрен его знает… По-моему, у правления пожарный щит был, и вроде с багром…

— Ой, да и так сгорит помаленьку!

Все эти вопли как-то быстро напомнили Тарану, что сейчас сюда набежит куча народу и наверняка появится множество ментов. А он — с пистолетом, с ножом… Диверсант готовый! Не это ли замышлял «дядя Вова»? А вот фиг ему! У Тарана и голова работает, и ноги бегают!

И Юрка, нанизав на финку еще одно яблоко — заместо ножен, чтоб штаны не порвать и ногу не порезать! — сунул пистолет за пояс и бегом рванул к торфяной куче. Народ толпился с другой стороны участка, на улице, а тут, со стороны рощи, никого не было. Лихо взбежав по куче до верха, Таран забросил руки на верх забора, как раз туда, где была перерезана проволока, подтянулся, влез, а затем безоглядно спрыгнул на траву с трехметровой высоты. Ничего, нормально приземлился, даже пятки не отбил. И тут же бегом помчался по тропе в сторону дороги, по которой его сюда привезли на «каблуке».

Само собой, никто его тут не дожидался. «Каблука» и след простыл. Впрочем, Филимон так и говорил: «Теперь все от тебя зависит!» В их помощи Юрка не нуждался. Единственно, в чем «дяди Вовины» братки наверняка помогут, так это в ускоренном переселении на тот свет. Нету их тут — и слава Аллаху!

Но теперь надо других бояться. Юрка сразу представил себе, как подкатят всякие там опергруппы с собаками, как сыщики в два счета определят, где он перелезал через забор, а потом побегут за ним. Нет, Тарану к ним никак не хотелось! Ему собак на сегодня уже вполне хватило… И он, не задерживаясь, пересек дорогу и понесся по продолжению тропы, как ему казалось, в глубь леса.

Однако на самом деле тропу эту протоптали дачники, ходившие купаться и ловить рыбу на речку. До нее было всего полкилометра.

Эту пятисотметровку Таран пробежал куда быстрее, чем на утренней зарядке у «мамонтов». Пожалуй, он даже личный рекорд установил. Потому что призом считал свою личную жизнь и свободу.

Когда Юрка вылетел на обрывистый и довольно высокий берег, его это здорово озадачило. Во-первых, он вообще не знал, что тут река есть, а во-вторых, река оказалась широкой — метров сто, наверное. А Тарану то ли чудился, то ли и впрямь слышался пока еще далекий собачий лай. Понять, приближается этот лай или нет, можно было, только остановившись и прислушавшись, но Юрка на это время тратить не собирался. Сейчас его заботило, как речку пересечь. Конечно, сто метров — ерунда, эту дистанцию он, даже не снимая ботинок, запросто проплывет. Но плыть — это гораздо медленнее, чем бежать. К тому же течение будет вниз сносить, стало быть, получится не по прямой, а наискосок, то есть на полсотни метров дальше. А поверхность воды здорово подсвечена заревом пожара, полыхающего за лесом, ежели тот, кто выскочит из леса следом за Тараном, застанет Юрку еще в воде, то запросто заметит его башку. Конечно, расстреливать его на плаву, как Василия Ивановича Чапаева, никто не будет, но быстренько пошлют кого-нибудь на тот берег перекрыть Тарану дорожку. И не вплавь, а на машинах, четко изучив карту и прикинув, куда Юрка может побежать.

Тем не менее голова думала, а ноги бегали. Таран, не задерживаясь ни на секунду, съехал в речку с обрыва и, очутившись по щиколотку в воде, продолжил бег, пока не забежал в воду по колено. После этого сообразил, что с пистолетом в руке плыть будет неудобно, да и не хотелось купать в воде оружие. О том, что сейчас самое время выбросить пистолет и финку. Юрка как-то не подумал. Хотя именно оружие было главным криминалом и главной уликой против него, ему не хотелось с ним расставаться. Таран выбрался из куртки, завернул в нее пистолет, финку с нанизанными на нее яблоками и запасной магазин, стянув сверток поясным ремнем. Поднял сверток над головой и двинулся дальше пешком. Это сократило дистанцию заплыва почти на четверть. Потом Юрка еще немного прошел по дну и поплыл лишь тогда, когда забрел по горло.

Вода была теплая, течение вялое, даже на середине, и Таран, держа над головой свой багаж, спокойно загребал правой рукой, почти не смещаясь вниз по реке. Смешно, но ему в это время лезла в голову совершенно несвоевременная мысль о том, что не худо бы как-нибудь съездить в эти места просто для того, чтоб искупаться.

Не проплыв и тридцати метров, Юрка ощутил под ногами дно и остаток пути проделал пешком, все больше убыстряя шаг, а под конец вообще побежал, проскочив через небольшую купу камыша, и вынесся из воды на низменный берег, за которым простирался небольшой заливной луг, уже выкошенный каким-то тружеником сельского хозяйства. За лугом смутно маячили кусты, а дальше, как показалось Тарану, начинался пологий подъем на холм, поросший лесом.

Таран справедливо решил, что надо бежать дальше, пока преследователи не выбежали на берег. На открытом лугу его и ночью при свете зарева могли бы рассмотреть. В кусты надо, а потом — в лес! Куда дальше, Таран пока не придумал.

Однако кусты, в которые с разгона вбежал Юрка, оказались довольно густые и имели значительно большую протяженность, чем ему представилось сначала. Продираться через них напролом удавалось не везде, приходилось обходить, и как-то незаметно для себя Таран стал уклоняться вправо от прямого направления. К тому же река, обтекая лесистый холм, изменила направление, и в результате вышло так, что Юрка пересек этот мысок и вновь вышел к берегу.

Точнее, он оказался около небольшой заводи — то ли устья какого-то ручья, то ли просто заливчика, — довольно глубоко врезавшейся в берег и заросшей камышами. Юрка решил ее обойти и обнаружил, что заводь плавно переходит в болотце, над которым вилась туча комаров. Пришлось разматывать узел и надевать куртку, а вещички распихивать на прежние места. От комаров это особо не защитило, но от ночной прохлады помогло.

Выбрав на ощупь место посуше, Юрка, чавкая ботинками по грязи, перебрался через болотце и вновь попытался направить стопы к лесу, но опять запутался в кустах, которые росли и по другую сторону заводи.

Комары снизили свою активность до приемлемого уровня, к тому же Юрка отчетливо унюхал запах дыма. Это не мог быть дым пожара, полыхавшего на даче, потому что ветерок, который слегка ощущался, дул как раз в направлении зарева, и тот дым уносило в сторону от реки, на поселок. Вскоре Таран заметил небольшой огонек — кто-то костер жег.

Конечно, особо бояться встречи с теми, кто жжет костер, не следовало. Скорее всего это какие-нибудь мирные любители рыбалки ушицу варят, надергав ершей еще на вечерней зорьке. Это они небось испугаются, если увидят Юрку с ободранной рожей и с пистолетом за поясом. Вот это-то и плохо. Могут из самых благих побуждений переплыть речку и побежать в милицию звонить. Или как-нибудь по-дружески заболтать, а потом сцапать, разоружить и повязать. А Таран еще не совсем озверел, чтоб в таких стрелять. Духу не хватит.

С другой стороны, рыбаки, возможно, приехали сюда на машине. А раз так, то можно будет попросить подвезти до части. Если войдут в положение, то довезут по-хорошему, а если нет — Таран их пистолетом припугнет. На это он в себе силы чувствовал.

Короче говоря, Юрка, стараясь производить поменьше шума, стал помаленьку подбираться к костру.

Это направление еще раз привело его к воде и вновь к небольшому заливчику, только этот был без камыша, имел форму подковы и был плотно окаймлен кустами. Но в том месте, где горел костер, имелся маленький песчаный пляжик.

Около костра Таран увидел странную картину. Никакого котелка с ухой над костром не висело, поддавшей мужской компании с пузырем и закуской не наблюдалось. Автомобиля, к особому разочарованию Юрки, тоже не было, через эти кусты мог только танк продраться. Но танка опять-таки не просматривалось.

Вместо всего этого у костра находилась необычно одетая молодуха. Костер ее достаточно хорошо освещал, чтоб Таран мог не только рассмотреть ее внешность, но и припомнить, где он что-то похожее видел. Зена, королева воинов, е-мое!

Юрка этот сериал, когда было время, смотрел с интересом. Он вообще любил фильмы с драками, хотя и не очень верил в то, что древнегреческие граждане увлекались всякими японско-китайскими единоборствами. Как и в то, что одна, даже очень сильная и здоровенная, баба может валить по десятку мужиков в каждой серии. Но сюжет был бойкий, картинки живописные, морды симпатичные, чудища в меру жуткие, но не такие, что блевать тянет.

Лицо у нее было скуластое, с волевым таким подбородком, курносым носом (у настоящей был побольше), и гладкие черные волосы до плеч и ниже, и задиристая челка на лбу. Но наибольшее сходство придавали могучие, загорелые плечи, бедра, пятый номер бюстгальтера и особенно прикид: кожаные наплечники, кожаная юбка до середины бедер, облегающие сапоги-чулки до колен, напульсники и налокотники все из того же материала. Никакого боевого оружия у «воительницы» Юрка не рассмотрел, правда, отметил наличие хлыстика, висевшего на правом запястье, и плейера с наушниками, который «Зена» в данный момент слушала. И не только слушала, но и танцевала под музыку некий танец, который был явно рассчитан на посетителей «Театра неюного зрителя».

О том, что такой «театр» существует, Юрка уже знал от Шуры — царствие ей небесное, бедняжке! — правда, не знал этого названия. А танец, в котором вихляла объемистой попой «Зена», очень походил на тот, что исполняла Даша, будь она неладна, перед братками Жоры Калмыка на складе вторсырья. Правда, непонятно было, перед кем эта самая «Зена» раздевается. Наиболее оригинальным моментом в танце было то, что она держала работающий плейер в зубах. Должно быть, чтоб не болтался без толку и чтоб из него наушники не выдернулись. Пасть у бабы была широкая, зубастая, и Юрке время от времени казалось, что она раскусит хрупкую пластмассу.

Воспользовавшись тем, что танцовщица ни хрена, кроме плейера, не могла слышать, Таран рискнул подобраться совсем близко. Теперь его от «Зены» отделял только довольно тощий куст. С этого расстояния Юрка разглядел, что неподалеку от костра лежит небольшой рюкзачок с развязанной горловиной. Через горловину просматривалось несколько пивных банок, хвост большой вяленой рыбы, какая-то маленькая кастрюлька и прозрачный полиэтиленовый пакет с ломтями черного и белого хлеба.

Надо сказать, что Юрка здорово жрать хотел. И пробежка, и заплыв, и полчаса блужданий по этому берегу отняли немало сил и калорий, которые он слопал за солдатским ужином. Ужин-то ведь был рассчитан на то, чтоб восполнить энергию, потраченную за день занятий, и на то, что примерный солдатик будет мирно спать восемь часов от отбоя до подъема, а не шляться на свидания, попадать в лапы к оглоедам «дяди Вовы», залезать на дачи, охраняемые злыми собаками и к тому же имеющие свойство неизвестно отчего взлетать на воздух.

Поэтому чем больше Юрка смотрел на рюкзачок со жратвой, тем меньше его интересовали стриптизные движения липовой «Зены». Он запросто мог бы солидаризироваться с тем грустным махновцем из фильма «Служили два товарища», который, когда ему матрос-анархист через артиллерийскую панораму показывает голую бабу, уныло говорит: «О, колы б ты мени показав ковбасу, або сало! А такого добра я богато бачив!»

Таран тоже за последние несколько дней «побачив этого добра» не так уж мало. И не только «побачив», но и, мягко говоря, потрогал. Поэтому он вожделенно смотрел на рюкзачок и даже не заметил, как на девке не осталось ничего, кроме сапог, хлыстика и плейера с наушниками.

Наконец плейер, должно быть, доиграл ту мелодию, под которую вихлялась «Зена», и стриптизерша, вынув его изо рта, сняла вместе с наушниками и положила в рюкзачок. А потом отстегнула браслетку с хлыстиком и, кряхтя, как старуха, стала стягивать длинные сапоги. Что-то у нее не больно это получалось. Отчетливо помянув известную мать, она неожиданно посмотрела в сторону куста, за которым прятался Таран, и проворчала:

— Чего пялишься, шпана? Вылез бы, помог женщине!

Юрка чуть не онемел от этой внезапности. Он-то думал, что его ни хрена не видно, а эта корова его, оказывается, разглядела.

— Да иди сюда, иди, не бойся! Бить не буду! — с относительным добродушием сказала «Зена». — Поможешь сапоги снять, ноги опухли…

Ночной пикник

Таран поспешил передвинуть заткнутый за пояс пистолет в район задницы и несколько смущенно выбрался из-за куста.

— Мать честная! — воскликнула Милка. — Те же и салабон! Откуда ты, солдатик? Да еще с мокрыми штанами… Исспускался, что ли, весь, на меня глядя?!

Да, это уж точно, «Зена» отечественного производства — как скажет, так скажет! Но и Юрка смущаться не стал — прошли те времена.

— Нет, отпарировал он, — это я со смеху обоссался.

Милка не рассердилась, только посерьезнела и спросила:

— Ты что, в самоволке? Или вообще в бегах?

— Трудно сказать… — уклончиво произнес Таран. — А тебе вообще-то как, не холодно?

— Самое оно! Вода — как парное молоко. Я тут всегда по ночам купаюсь.

— И комары не кусают? — скромно поинтересовался Юрка.

— Не-а, — подбоченилась Милка. — Я ядовитая. Или ты намекаешь, что тебе на меня смотреть неприятно? Так ты отвернись. Только сапоги помоги стянуть.

И уселась на песок, задрав вверх одну ногу. Таран взялся за сапог и стащил его, приложив немалое усилие. Милка сразу же подняла вторую ножищу. Когда Юрка разделался и со вторым сапогом, она пружинисто вскочила и сказала:

— Айда купаться, а? Сыми штаны, повесь у костра — и в водичку! Кайф^!

И сделала попытку положить ладонь на спину Тарана. Юрка отскочил, но Милка уже прикоснулась к рукоятке пистолета.

— О-о-о! — произнесла она, покачав головой. — Да ты крутой, оказывается. При пушке гуляешь! Грабить пришел небось?

— У тебя хлебца нельзя попросить? — Вот тут Таран все же смутился, когда у него эта фраза вырвалась.

— Вопросов нет! — сказала Милка и нагнулась за рюкзаком, наставив на Юрку большущую белую попу. Неделю назад небось от такого зрелища у Тарана все пуговицы с ширинки облетели бы. А сейчас — ни фига.

— На! — выставив рюкзачок перед Тараном, сказала Милка. — Ешь все, что найдешь, только банку пива мне оставь.

Юрка полез к рюкзачку и внезапно увидел знакомую оранжевую аптечку. Точь-в-точь такую, какая была у Шурки…

— Это не трожь! — неожиданно резко вскричала Милка.

Но Юрка уже открыл коробочку. Точно! Пять шприц-тюбиков, ничего другого.

— Положь, говорю, недоделок! — «Зена» выхватила аптечку из рук Юрки.

— На «дядю Вову» пашешь? — спросил Таран.

— Какого Вову? — «Воительница» явно испугалась. Даже наскоро огляделась по сторонам — не вылезают ли из кустов собровцы, омоновцы или тому подобная публика?

— На большого! — произнес Юрка жестко. — Шурку помнишь?

— Ты что, опер, что ли? Какой Вова, какая Шурка?! Не знаю таких…

— Брось! — сказал Таран. — Я не опер, но Шурку ты знаешь. У нее такая же аптечка была с тюбиками. Только в тюбиках — не промедол, как положено, а очень крепкая дурь. От нее вы, бабы, с ума сходите и на мужиков бросаетесь… А потом, когда узнаете лишнее или истреплетесь все до профнепригодности, вас Вовины братки в серную кислоту живьем бросают! Хочешь, расскажу, как эта фигня на вас действует? Пять часов кайфа, когда вам до без удержу трахаться хочется, пять часов депресняка, когда все по фигу, и пять часов ломки, больше двух часов которой никто не выдерживает. Сейчас ты ширнулась, побесилась под музычку, кончила и более-менее нормальная. Через полчаса тебе опять захочется…

— Это тебе Шурка сказала? — пробормотала Милка. — Она жива, да?

— Нет. Ее Чабан с Кокой казнить везли, но не доехали. Я подвернулся. Но, видно, ей все равно на роду написано было в ту ночь умереть. В родном подъезде зарезали — меня от ножа закрыла…

— Не врешь? — Милка взяла Тарана за плечо. — Ее точно убивать везли?

— Я слышал, как Чабан с Кокой про это дело говорили… — Юрка несколькими фразами пересказал, как было дело в логу.

— Вот гады! — вырвалось у Милки. — А мне этот козел старый сказал, будто Шурку домой отпустили… Конечно, я не очень поверила, но все же думала, может, и правда отпустил?

— И про Дашу он тоже так сказал? — перебил Юрка.

— Про Дашу? Это такая беленькая, стройненькая? Нет… Он сказал, что она по вызову будет работать. К важному клиенту ее отправить собирался. Новенькая, свеженькая, издаля на целочку похожа… Погоди, а кто тебе про нее рассказал? Она с Шуркой один раз за ужином виделась и словом не обмолвилась…

— Про нее мне лично «дядя Вова» рассказывал, в гараже, — криво усмехнулся Таран. — Когда на дело посылал, Под страхом того, что в ваш «театр» запишет… А ты, стало быть, сбежала?

— Нет… — призналась Милка. — Я вроде бы как солдат — в самоходе… Вообще-то оттуда не выпускают. Просто я место знаю, где вылезти можно… Ну, и когда работы нет, как сегодня, хожу сюда, на речку. Купаюсь, балдею сама с собой. Отдыхаю, короче…

— Стоп! — перебил Юрка. — Значит, это недалеко где-то?

— Минут пятнадцать пешком.

Таран лихорадочно почесал искусанный комарами лоб. Но зуд пошел сразу по всему телу, и не от укусов. Юрка вспомнил о Наде.

— Это… — произнес он взволнованно. — К вам сегодня вечером новую девчонку не приводили? По имени Надя…

— Не-а, — мотнула головой Милка. — Как Бог свят. Если бы привели, то сразу бы сдали мне. Я их всех принимаю и устраиваю, как мамочка.

— А если не к тебе, то куда?

— Ну… Если кого-то привозят, чтоб бабки вышибить, то в бывшее овощехранилище сажают. Это ж раньше был пионерлагерь химкомбината. Там много зданий. Одни в коттеджи для братков переделали, дирекцию — в Вовин офис, клуб — в его личный дом, у которого в подвале наш бордель расположен.

— И Вова сейчас там?

— Чего не знаю, того не знаю… Ты что, туда идти собрался? Не сходи с ума! Там человек десять охраны только в самом доме.

— А мне по фигу! — неожиданно произнес Таран каким-то не своим, хриплым и утробным голосом, будто за него говорил некий демон, вселившийся в его тело. — У меня там моя девчонка. И я гадом буду, если ее отбить не попробую!

— Сильно любишь, да? — с интересом спросила Милка.

— Люблю — значит, люблю. Это не бывает сильно или слабо. Это или есть, или нет.

— Тебя как зовут? — вздохнула «Зена».

— Юра.

— А меня Мила. Короче, тебе надо, чтоб я тебя провела туда? — Милка мягко взяла себя под груди и, прищурившись, приподняла вверх эти тяжелые арбузики и состроила Тарану глазки.

Юрка понял — чертово снадобье помаленьку начинает действие. Но вовремя вспомнил то, что ему рассказывала Щура: «Сразу, как ширнешься, становится весело и хочется мужика. Очень сильно. Но сразу лучше не кидаться, потому что чем раньше начнешь, тем раньше кончишь, а потом опять резко захочется. Очень долго тоже не выдержишь — допустим, час или тем более два. Давление начнет скакать, голова раскалываться…» Наверняка Милка это тоже знает…

— Одевайся! — сказал он Милке. — Приведешь на место — чем смогу, помогу…

— Тебя там убьют! — прошипела она разъяренно. — Там волки не чета тебе, понял?! И меня заодно с тобой…

— Пойдешь как миленькая! — Юрка отступил на шаг и выдернул пистолет. — Мне терять нечего, поняла?

— Нет, не пойду! — упрямо сказала Милка. — Стреляй, если хочешь, — хрен туда попадешь без меня! Добро бы еще не знал, что со мной творится! Небось Шурку нашел силы оттрахать?!

— Ничего с тобой за пятнадцать минут не сделается, потерпишь. У тебя ж там, в «театре», есть комнатушка? Доведешь до туда — расплачусь, — объявил Юрка.

— Последней падлой будешь, если обманешь! — прорычала Милка и стала одеваться.

Костер прогорел, и Юрка залил его несколькими горстями воды из речки. Милка, закинув рюкзачок за спину, пошла впереди, он следом за ней, держа «стечкина» наготове. Своей проводнице Таран доверял не шибко. Раз знала, как уйти, и не убегала — значит, ей у «дяди Вовы» в гареме нравилось. Тем более что еще и начальницей была над бабами… А раз так, то заподлянок от нее можно ждать в любой момент.

Шли без фонаря, сперва через поросшую кустами низину, потом стали помаленьку подниматься на холм. Юрка понимал, что в такой обстановке Милке ничего не стоит от него смыться. Нырнет в кусты — и хрен он ее в такой тьме разыщет. Но, как видно, ей очень хотелось добраться до своей комнатушки и заняться там Юркой всерьез. Хотя, наверное, охранники «дяди Вовы» были не хуже, к ним со своими заботами она обращаться не хотела — пришлось бы оставаться в «самоволке». Поэтому Милка быстрым шагом двигалась вперед и даже поджидала Тарана, если он задерживался.

Впереди замаячили огоньки. Милка остановилась и прошептала:

— Подземелий не боишься?

— Нет, а что?

— Сейчас впереди будет забор. Пролезем через дырку.

Потом будет парковка, а вокруг нее — изгородь из рабицы.

А справа, между забором и изгородью, — куча досок. Около этой кучи — крапива, а за крапивой — ее сразу не увидишь! — глубокая яма. Учти, по парковке иногда охранники ходят. Я первая пойду, а ты за мной. В яме подожду.

Около забора они оказались примерно через минуту, и точно около того места, где находилась дыра. Точнее, дыры не было, а гвозди, которыми нижние концы двух досок были пришиты к слеге, кто-то вытащил, а верхние — расшатал. Разведя доски в стороны, можно было открыть проем такой ширины, что в него и Юрка пролезал со своими нехилыми плечами, и Милка со всеми трехмерными объемами.

Правда, для начала «Зена» лишь чуть-чуть отодвинула в сторону край одной из досок и поглядела за забор.

— Так, охраны нет… — констатировала она. — Полезла! Придерживай доски, смотри, чтоб не брякнули сильно, когда сам пролезать будешь. Я тебе из ямы мяукну, когда доберусь. После этого глянешь еще разок на парковку — и вперед!

Юрка развел доски, Милка сперва просунула в дыру рюкзачок, потом протиснулась сама и почти неслышно, пригибаясь, перескочила к куче досок и скрылась в крапиве. Следом двинулся и Юрка. Доски забора за ним, конечно, чуть-чуть брякнули, но никого, кроме самого Тарана, это не потревожило. Пригибаясь и озираясь по сторонам, Юрка последовал за Милкой.

Он успел разглядеть, что парковка представляла собой довольно большую площадку, размером с теннисный корт, где стояло с десяток машин, в основном легких грузовиков и пикапов. Рядом с ней находился вагончик, где, должно быть, размещались охранники, развернутый окнами от забора. Ребята сторожили машины, и их главной задачей было постараться, чтоб их не угнали или не подложили в них мину. Поэтому и лампы, освещавшие парковку, оставляли в темноте территорию между забором и рабицей.

Юрка благополучно добрался до кучи досок и сунулся в крапиву. Он действительно обнаружил там яму, но она показалась ему поначалу совсем не глубокой, заваленной рыхлым грунтом и битыми кирпичами.

— Сюда! — услышал он шепот Милки. — Под доски гляди!

Сразу после этого мигнул огонек зажигалки, и Юрка увидел, что край ямы уходит под навал досок, и там, где горит огонек, просматривается некий кирпичный свод, а под ним — черный проем.

— На брюхо ложись и ногами вползай, тут высоко! — прошептала Милка.

Таран подчинился. Лег на живот и вполз под свод ногами вперед. Ботинки почти сразу оказались над пустотой. Милка подхватила его за бока и помогла опуститься на твердый пол.

— Держись за руку! — приказала «королева воинов». Зажигалку она погасила, свет лампочек, горевших над автостоянкой, через дыру под свод почти не проникал. Юрка вынужден был взяться за мягкую, но сильную лапу Милки и доверить ей свою судьбу, хотя у него была мыслишка, что эта милая дама может вот так, за ручку, привести его прямо в кабинет к «дяде Вове» и нажаловаться: «Вот, это нехороший Юрка Таран, он меня обижает и трахать не хочет!» Тем не менее если б Юрка отпустил Милкину руку, то уже через пару секунд полностью потерял бы ориентировку. Потому что путь, по которому его вела лже-Зена, был на редкость извилистый и путаный. То вправо дергала, то влево — ни хрена не запомнишь.

— А что это за катакомбы такие? — спросил он у Милки.

— Фиг его знает! Говорят, что при царе тут какая-то барская усадьба была. Давнишняя! Тут этот барин вроде бы винные погреба держал. Усадьбу, кажется, в 1917 году спалили, вино выпили, а погреба остались. Потом тут не то детдом был, не то лесная школа какая-то, после этого химкомбинат пионерлагерь устроил, а теперь вот — «дядя Вова» прописался…

— И далеко еще топать? Как ты тут ходишь, блин? Не видно же ни зги…

— Три года хожу, приучилась на ощупь. Фонаря-то нет у меня, а начнешь насчет него интересоваться — залетишь. Сразу подумают, что сбежать хочу.

— Интересно, — спросил Юрка, — а чего ты до сих пор не удрала?

— Некуда деваться, ответила Милка. — Паспорта нет — раз, две судимости — два, дома тоже нет, родителей вообще никогда не знала. Да еще и в розыске за мокруху. А тут вообще-то, хоть и похабно, но неплохо. Жратва всегда есть, выпить — чего угодно. Ну а насчет траха — вообще в избытке. Хоть с мужиками, хоть с бабами. Нашим курвам мужики уже сверх головы надоели, так они все ко мне ластятся. А насчет того, что нас на иголку посадили, — куда ж денешься? Сдохнуть я особо не боюсь… Правда, не думала, что они по правде живыми в кислоту кидают. Может, врут, а?

— Я сам не видал, — отозвался Юрка. — Может, «дядя Вова» меня просто пугал, и все. Он мне говорил, что может к вам в «театр» спровадить на роль пидора или вообще кастрировать…

— Есть у нас такие, — нехотя произнесла Милка. — Одного он за долги сюда отправил, а другого — за то, что со стрелки удрал. Тот, который за долги, перед тем, как к нам попасть, неделю в яме с дерьмом просидел. Причем, говорят, до этого был вполне нормальным мужиком. А как его вытащили и отмыли, привели сюда — крыша поехала. Стал себя бабой считать, был готов хоть у черта отсасывать…

— Тьфу! — брезгливо сплюнул Юрка. — Слышал я про эту яму… Если про нее правда, значит, и про кислоту Вова не врал…

— Тихо! — перебила спутница. — Дальше надо осторожнее топать. Тут повыше нас подземный гараж находится. Самого Вовы. Иногда даже слышно, как разговаривают… Точнее, пытают.

Пошли молча, Милка только сопела тяжеловато, должно быть, ее наркотическая страсть продолжала разогреваться, но, в отличие от Шурки, она действительно умела ее держать под контролем.

— Ну, вот, — вздохнула с облегчением «Зена», — кажись, пришли… Теперь я полезу, а ты подожди, пока впереди засветится.

Милка повозилась в темноте — вроде бы отодвигала какую-то доску, а потом зашуршала своей кожаной одеждой — куда-то заползала. Через пару минут там, куда она уползла, чуть выше уровня каменного пола, загорелся электрический свет, обрисовавший прямоугольную дыру в кирпичной кладке, за которой виднелись какие-то гладкие, хотя и потертые, фанерованные доски. Они образовывали нечто вроде короткого короба прямоугольного сечения, а дальше, всего в полутора метрах от бывшего винного погреба, похоже, была жилая комната, из которой даже сюда, в подземелье, задувало чем-то парфюмерным.

На фоне светлого прямоугольника появился силуэт Милки.

— Заползай! — пригласила она.

Романтика на грани фантастики

Когда Юрка прополз через то, что казалось ему «коробом», а на самом деле было нижним, обувным отсеком стенного шкафа, и очутился в комнате, Милка полезла обратно в дыру, должно быть, задвигать доску, маскировавшую лаз. Это дало Юрке несколько минут на то, чтоб осмотреться.

Обстановка, что и говорить, была очень необычная. Таран такого даже по видакам не видел, тем более что своего не было и смотрел только чужие и нечасто.

Комната представляла собой какой-то странный гибрид будуара, сексшопа и камеры пыток. Если б сюда при помощи машины времени случайно залетел Таранов ровесник из годов эдак 70-х или даже 80-х, то либо взорвался бы от негодования и ненависти к буржуазному разложению, либо тут же достиг оргазма от того, что его глаза видели. Пожалуй, не только восемнадцатилетний солдатик, но и солидный комсомольский работник, прошедший через веселые горнила интернациональных ССО (кто забыл — студенческие строительные отряды), фестивалей молодежи и студентов, поездок в капиталистические и не очень социалистические страны (типа Югославии) для обмена опытом, при виде всего этого маленько офигел бы, если не сказать крепче.

Но Таран-то в 1980 году только родился. Мамаша ему — она тогда еще не пила, как известно, — заместо колыбельной пела: «До свиданья, наш ласковый Миша, возвращайся в свой сказочный лес!» Он не только в комсомол не успел, но и пионером-то побыл около года, не больше. Вся его сознательная жизнь, можно сказать, прошла в 90-е годы, то есть в переходную эпоху неизвестно от чего неизвестно к чему. Поэтому на него вся эта романтика на грани фантастики произвела менее мощное, хотя и сильное впечатление.

Стенной шкаф и кровать были, так сказать, из будуара. Покрытые белым лаком, с какими-то узорами с позолотой, сделанной бронзовой краской, они занимали один угол. А в другом углу стояло некое сооружение, которое здорово напоминало гильотину, только без косого ножа на вертикальных направляющих. А вот наклонная скамья с колодками для закрепления рук и ног, выкрашенная в алый цвет, была как родная. Тут же по стене были развешаны на гвоздях разнообразные хлысты и плетки, рядом с ними на плечиках висело палаческое одеяние. На другой стене красовались какие-то жуткие маски с рогами, лапы с когтями и пупырышками, три или четыре пары кандалов. На полочках была разложена целая коллекция искусственных мужских приборов всех калибров и самой невероятной расцветки — от густо-синего до золотистого. Стояла видеодвойка с кучей кассет — Юрка, даже не читая названий, мог догадаться, что на них записано.

Милка выползла из шкафа, задвинула на место ящик с обувью и спросила, сдувая с мордочки растрепавшиеся волосы:

— Глаза не лопнули, а? Вот так и живем… Любуешься?

— Да нет, — сказал Юрка мрачно, — тут, пожалуй, страшновато станет.

— Это ты на плетки, что ли, насмотрелся? Думаешь, я, в натуре, садистка? Ни фига подобного. Просто есть козлы, которым нравится, чтоб их пороли или заковывали те, кого они потом трахают. Вот их и обслуживаю… А ты-то ведь нормальный, верно?

И Милка положила Юрке руки на плечи. В глаза посмотрела скорее требовательно, чем нежно. Таран взгляд отвел, уставился куда-то в сторону.

— Ну, в чем дело? — прошептала Милка. — Ты ж обещал, е-мое?

— Не получится… — пробормотал Юрка, поглядев в пол. — Извини, но я сейчас об Надьке думаю. Понимаешь, мне кажется, что если я сейчас к тебе поползу, то с ней эти гады что-нибудь сделают… Она ж до позавчерашнего дня девчонкой была. А какие скоты бывают, я уже видел.

— Юр, я все понимаю… — с неожиданной нежностью произнесла Милка. — Если б не эта дрянь, которой нас пичкают, я б не нудила… Ну, помоги мне! Я еще десять минут, ну двадцать, может быть, вытерплю. А потом с ума начну сходить. Если Шурку видел, знаешь, как это бывает.

— Слушай, — произнес Таран сердито, — я ведь тебе лично свидания не назначал, верно? И запросто мог тебя ни берегу не встретить. Ведь ты бы, наверное, обошлась как-то?!

— Обошлась бы, — проворчала Милка. — Засадила бы себе вон тот, из латекса, бычьего калибра и выла бы тут белугой. На речке вон от одного танца могла раздухариться… Но когда, извини меня, живой имеется — это все не проймет, одна морока. А если висит — это ерунда. Не таких поднимала…

И она провела ладонью по сырым штанам Тарана, где на известном месте никакой активности не наблюдалось.

— Мила, — произнес Таран, рискнув погладить «Зену» по плечу, украшенному, как выяснилось, некой зловещей татуировкой с черепом, пробитым кинжалом и змеей, выпустившей раздвоенный язычок. — Мне надо Надю искать, прости… Ну, попробуй без меня как-нибудь, а?

— Козел ты поганый! — прошипела Милка. — А хочешь, я сейчас подниму ор на весь двор? Думаешь, пушки твоей испугаюсь? Ни хрена подобного! Знаешь, что с тобой сделают, если поймают?! Застрелишь? Да я спасибо скажу!

Диалог, несомненно, подходил к рискованному пределу. Юрка, конечно, не сомневался в том, что у него хватит духу пристрелить эту бабу, если она действительно шум поднимет, только вот толку от этого не будет… Вылезти в подземелье Таран, может быть, и успеет, хотя надо будет еще разобраться в том, как тут у Милки все открывается. Но там, в кромешной тьме, он наверняка заблудится. А те, кто за ним погонится, пойдут с фонарями, да и выход наверх могут найти и перекрыть. И сам пропадет, и Надьке ничем не поможет… Кстати, никакого более-менее реального плана, где и как Надьку искать, у него не имелось. Только Милка могла подсказать что-нибудь, а у нее одно на уме… Нет, нельзя с ней ссориться!

— У тебя выпить есть? — спросил Юрка, подумав, что это сейчас самое оно. — Согреться надо…

— Ага! — Милка аж просияла, чувствуя, что дело двинулось в нужную сторону, и тут же вытащила из шкафа бутылку водки. — Точно, не бывает некрасивых женщин, а бывает мало…

И осеклась, недосказав слово в популярной поговорке. Потому что откуда-то издалека, из-за двери, ведущей в коридор, послышался какой-то щелчок, легкий скрежет и лязг.

А потом донеслись тяжелые шаги нескольких пар ног, глухо ступавших по ковровым дорожкам.

— Кого черт принес?! — Похоже, Милка сильно испугалась, и от этого у нее резко снизилась та потребность, которая ее донимала. — Обычно, если гостей до десяти не было, никто сюда не лазит. Пойду гляну!

— Сиди! — сказал Юрка сурово, подняв ствол с глушаком.

— Все равно они сюда придут… — сказала Милка. — Если приведут кого-то или уведут, мне сказать должны. Я ж тут за старшую!

— Придут так придут, — с отчаянной решимостью произнес Юрка. — А мне терять нечего, ты знаешь… Если ты туда пойдешь, я могу случайно подумать, что ты меня заложила.

— Сюда топают… — пробормотала Милка, прислушиваясь к шагам. — Трое или четверо, кажется… Спрячься в шкаф! Если зайдут — не заметят.

Юрка прикинул: да, может, и лучше, если он сразу на глаза не попадется. И влез в верхнее, гардеробное отделение стенного шкафа, оставив створку чуть-чуть приоткрытой и держа наготове пистолет. Милка тем временем подошла к двери. Таран из шкафа присматривал за ней через щелку. Шаги приближались неотвратимо…

Бух! Бух! — тяжко постучали по двери кулаком.

— Милки Уэй! — придурочно заорал знакомый Юрке голос Филимона. — Отворяй, кор-рова!

Милка открыла. Вошли Филимон, Дрынь и еще двое незнакомых.

— Не спишь? — хмыкнул Филимон. — Небось думала, трахать тебя пришли, обрадовалась?

— От вас дождешься… — очень натурально зевнула Милка. — Небось пузырь нужен?

— Ни фига подобного. Дело у нас срочное, «дядя Вова» приказал. Велено всем новые дозы раздать. Чтоб, блин, каждого обошла и уколола. Усекла? И себя не забудь напоследок. Завтра хозяин посмотрит вас, какие утром будете. Она, говорят, долгоиграющий кайф обеспечивает, на целые сутки. Если, блин, кто не уколется — он сразу увидит, и ты в ответе будешь, ясно?

— Не учи ученую! — ворчливо отозвалась Милка и, взяв из рук Филимона коробку со шприц-тюбиками, отошла от двери.

— Погоди-ка! — внезапно сказал Филимон. — А это что такое?! Кто тут натопал?!

Юрка мгновенно понял: на полу остались грязные следы от его ботинок. Промедление было смерти подобно — Дрынь уже положил лапу на рукоять пистолета. Сразу поймут, что тот, кто наследил, в шкафу прячется!

И Таран, не раздумывая, ногой распахнул дверцу шкафа, а затем, вскинув пистолет, нажал спуск…

Ту-ту-ту-ту-тут! Длинная очередь из «стечкина» в упор полоснула по четверым молодцам — с двух метров по такой плотной группе хрен промахнешься! Досталось всем сестрам по серьгам: Дрыню — в лобешник, двум незнакомым, на которых Дрыня отбросило ударом пуль, по мордам, одному в глаз, другому немного выше рта, но мозги тоже вылетели. Филимон сумел свалиться на пол, даже пушку выдернуть успел, но Таран достал его двумя пулями в брюхо… Милка с перепугу села на пол и нажурчала лужу. Эта лужа быстро впиталась в ковер и особо не чуялась, если б не запах, а вот то, что натекло из-под парней, так просто не впитывалось…

— О-ох! Мать твою… — глухо простонал Филимон, и Юрка, подскочив к нему, ногой отпихнул от него пистолет. — Это ты? Не может быть… Или я уже того, концы отдал? Ты ж не можешь быть живой, падла! Ты взорваться должен был!!! О-о, бля-а-а!

— Ни хрена, я еще поживу, — пообещал Юрка… — Так почему я взорваться должен был?! Говори, сука, а то яйца отстрелю!

— А ты не понял? У тебя в бронежилете три кило пластита было с радиовзрывателем… Я сам ведь кнопку нажал, думал, что ты уже им попался, на фиг… Ой, бля-а-а, кишки выворачивает! Добей!

— Ничего, мы тебе сейчас наркоз сделаем! Мне еще кое-что узнать надо. Где Надька?

— Не знаю… Мы ее не брали… — забормотал Филимон и обмяк. Юрка нагнулся, хлестнул его по щекам, тряхнул за грудки, но тот уже не дышал.

— Врет! — убежденно произнес Таран. — Врет, сука!

И, оттолкнув труп, который с деревянным стуком ударился об пол головой, подобрал с полу «Макаров» Филимона.

Очнись! — Юрка потряс Милку за плечи. Она еле-еле отходила от нервного шока. И вдруг потянулась к коробке, которую ей принесли те, что сейчас валялись на полу.

— Не трожь! — рявкнул Таран. — Мало ли что тут за дрянь!

— Точно! — резко отдернула руку Милка и резко вышла из состояния обалдения. — Дура я! Сразу не сообразила, отчего они вчетвером пришли! Они нам отраву принесли, как пить дать! А если б я уперлась, они бы меня зажали бы вчетвером и укололи. Ну, а согласилась бы, то сама бы сдохла и всех остальных этими уколами на тот свет отправила… Получилось бы типа самоубийства! А они, падлы, смылись бы и чистые остались! Во, заразы! Пошли! Я их убивать хочу! Всех!

Милка подхватила с пола пистолет Дрыня.

— Погоди, — беспокойно приглядываясь к безумным огонькам, загоревшимся в глазах Милки, произнес Таран. — Ты лучше попробуй всех разбудить и своей дорожкой вывести. По-моему, вся эта шобла линять собирается, если уже не слиняла…

— Ни фига! — мотнула головой Милка. — Пока Филимон не вернется и не доложит, что мы все сдохли, хрен они уедут! А будет задерживаться, они сюда еще кого-то пошлют, поторопить.

— Тем более надо всех выводить отсюда. Мало ли чего они еще придумают, если поймут, что вы живы?!

— Как я их выведу, соображай?! Они ж там в темноте такой визг подымут! А фонарей нет… И когда вылезать будут — точно шухеру наделают около парковки.

— Ладно, уговорила, — последние фразы Милки показались Тарану весьма здравыми. — Ты стрелять умеешь?

— Умею. У меня газовик такой же был.

— Знаешь, как к «дяде Вове» попасть?

— Примерно знаю, водили без повязки. У кого-то из этих, — она показала на убитых, — должны быть ключи от выхода на лестницу. У самого охранника, который на той стороне двери, ключей нет. Специально, чтоб сам бабами не соблазнился и других не пропускал. Ключи берут под роспись у Туза — это начальник всей здешней охраны. И ходят сюда не меньше чем по двое. Чтоб один на другого стучал, если что.

— Ты эти ключи видала?

— Видала…

Пока, преодолевая брезгливость, шарили по карманам, Юрка держал ухо востро — не лязгает ли замок на входе? Нет, все было тихо. Только за дверями комнат изредка кто-то вздыхал и охал. Должно быть, чуяли, что происходит нечто необычное, но нос высунуть боялись.

Ключи нашлись, как ни странно, не у Филимона, а у Дрыня. У двух других нашли еще по пистолету, которые по-братски поделили. Юрка проверил, сколько патронов осталось в «стечкине», — оказалось шесть. Подумав, Таран разрядил магазин одного из «Макаровых» и защелкал восемь штук в «стечкина». После чего магазин с четырнадцатью патронами положил в карман, а в пистолет поставил свежий, заполненный на всю катушку. Пустой пистолет оставил покойнику, а оружие Филимона решил взять на случай, если не будет времени сменить магазин.

— Ну, перекрестясь?! — произнесла Милка.

Очертя голову

Креститься Юрка, конечно, не стал, потому что был этому делу не обучен. Да и в важности этого мероприятия для успешного исхода дела сильно сомневался. Были более существенные проблемы.

— Там дверь внутрь открывается или наружу? — спросил он у Милки.

— Наружу, в левую сторону.

— А охранник обычно где стоит? Справа или слева?

— Справа, если лицом к двери стоять.

— Значит, так, — предупредил Юрка, — ты отпираешь дверь и отскакиваешь вправо за косяк. А дальше — мое дело…

Вообще-то он не очень представлял себе, что будет делать дальше.

Они с Милкой вышли в коридор и шагом дошли до красивого фойе с четырьмя дверьми. Юрка молча покачал головой: во гад, «дядя Вова», какую роскошь заделал! Милка, тоже ни слова не говоря, подошла к двери, ведущей на лестницу, и вставила ключ в замок. Таран отошел влево, взял «стечкина» на изготовку…

Щелк! — один оборот ключа, щелк! — другой. Бац! — Таран сильно врезал по двери своим армейским ботинком, она распахнулась, открыв Юркиному взору охранника, дремлющего за столиком. Ту-тут! — короткая. Охранник, прошитый в двух местах, привскочил, изумленно-испуганно посмотрел на Тарана и плашмя упал грудью на стол. Бряк! Звучно шлепнулся, гад, теперь надо торопиться.

Жми! Юрка влетел в дверь, за ним Милка. Лестница была застлана ковром, и Таран с удовлетворением отметил, что топот их ног, когда они помчались вверх, был относительно негромким. Таран быстро взлетел на первый этаж, дождался Милку, которая немного запыхалась.

— Я дверь заперла, — доложила она. — А то эти могут туда заскочить и пострелять всех…

— Ладно… — отмахнулся Юрка, которого судьбы Милкиных коллег волновали не сильно. — Ты лучше скажи, где Вова может быть?

— В спальне скорее всего. Скоро половина третьего ночи, даже он спит…

— Если не удрал уже, — проворчал Таран. — Показывай!

— У спальни, между прочим, двое дежурят. И еще один при входе на этаж. Учти!

— Куда идти?

— На третий этаж!

— А на втором охрана есть?

— Фиг его знает… Раньше вроде не было.

Но в это время послышался топот на первом этаже, и Юрка с Милкой решительно побежали вверх по лестнице, на площадку между первым и вторым этажами. Юрка вбежал туда чуть раньше и успел перескочить на лестничный марш, ведущий на второй этаж. А Милка немного задержалась на межэтажной площадке, и потому охранник, бежавший по первому этажу, успел ее заметить.

— Стой! — заорал он. — Чего бегаешь, курва? Кто тебя выпустил?!

Бах! Дзын-нь! Милка, обернувшись на бегу, пальнула в охранника, но попала в стеклянный витраж двери, ведущей на первый этаж. Бах! Дзын-нь! Это охранник выстрелил в Милку, но угодил в красивое готической формы окно на межэтажной площадке. Милка же лошадиными скачками через две ступеньки уже неслась на второй этаж. Но теперь топот послышался сверху. Грохот выстрелов явно привел в волнение охранников на третьем, и Юрка мгновенно сообразил, что, выскочив на площадку между вторым и третьим этажами, наверняка попадет под выстрелы. Он шарахнулся на второй этаж, за точно такую же дверь с витражом, какую на первом этаже раскокала Милка.

Сама Милка, воспользовавшись тем, что охранник с первого этажа не торопился в одиночку подниматься по лестнице, тоже юркнула за эту дверь и догнала Тарана, который вертел головой из стороны в сторону, не зная, куда лучше податься.

— Сюда бежим! — Милка дернула Юрку за плечо и потащила куда-то вправо от лестницы, в небольшую, покрытую белым лаком дверь, за которой обнаружился узкий коридор. Слева были четыре окна, справа — три двери, на одной линии с оконными простенками.

Сзади, с лестницы, грохнул еще один выстрел, потом еще два, но целились не в Милку. Это охранники, как видно, обмишулились или понервничали. Послышался горячий обмен мнениями друг о друге на матерном языке, и это дало выигрыш в несколько секунд, за которые Юрка с Милкой пробежали метров пятнадцать по узкому коридору и выскочили на явно не предназначенную для почетных гостей лестницу с лифтом, почти такую же, как в обычном многоэтажном городском доме.

— Это для прислуги! — тяжело дыша, пропыхтела Милка. — А на лифте ему жратву из кухни возят.

Лифт вызывать не стали — ненадежный транспорт, — а побежали наверх пехом. Позади разговоры кончились, и несколько ног уже топотали по узкому коридору в направлении лестницы.

На площадке третьего этажа перед лифтом охраны не было. Но дверь, ведущая в комнаты, была заперта на ключ. А преследователи внизу уже подбегали к лестничной площадке второго этажа, только не очень торопились на нее выскакивать, опасаясь попасть под выстрел.

— Если дружно и вдвоем — выломаем! — сказала Милка. — И — р-раз!

Да уж, бедная дверь! Милка примерно при том же росте, что и Таран, весила далеко за девяносто, хотя толстухой не выглядела. От замка полетели щепки, и Юрка пробормотал, понимая, что Милкин вес сыграл решающую роль в их таранном ударе:

— Ты ядро случайно никогда не толкала?

— Толкала, — кивнула Милка с усмешкой, — и ядро толкала, и краденое, и наркоту, и девочек…

За дверью оказался примерно такой же коридор, как на втором этаже. То же самое: с одной стороны четыре окна, а с другой — три двери. Только теперь Юрка с Милкой бежали в противоположную сторону и соответственно окна были справа, а двери — слева.

— Сюда! — Милка дернула за ручку среднюю из трех дверей. Она была не заперта, и «Зена» ворвалась в какое-то помещение, где не было света. Юрка хотел последовать за ней, но тут из обоих концов коридора появились преследователи. Спереди выскочил мужик с каким-то маленьким автоматом в руках и навскид от бедра полоснул вдоль коридора длинной очередью. Тарана не задело, но он от неожиданности потерял равновесие и ввалился в комнату спиной вперед. Зато те, кто гнался за ними с черной лестницы, угодили под пули своего же коллеги. Кто-то вскрикнул, послышался шмяк тела, упавшего на ковер, грохнул одиночный выстрел из пистолета.

— Мудак! Куда шмаляешь? — завопили бойцы, и это дало возможность Юрке захлопнуть за собой дверь, а Милке — заложить ножку стула между бронзовыми ручками двустворчатой двери.

Судя по всему, они очутились в бильярдной, где «дядя Вова», должно быть, любил катать шары с близкими друзьями. Свет Таран включать не стал, тем более что Милка уже проскочила в следующую дверь. Как раз в тот момент, когда Юрка пробежал следом за ней, в ту дверь, что была заложена стулом, начали дружно дубасить, и Таран, обернувшись, дал по двери короткую очередь. Попал или нет, ему было неясно, но из-за двери испуганно вскрикнули и колотить в нее на некоторое время перестали. Милка успела заложить вторую дверь и проворчала:

— По-моему, насчет твоей девушки ничего не выйдет. Надо самим драпать, Юрик! И Вову мы тоже не достанем…

— Беги, е-мое! — прошипел Таран. — Если знаешь куда! А я четко решил — сдохнуть здесь. Мне все равно ничего не светит, и жизнь не удалась…

— Если сдохнуть охота — хрена ли тогда прятаться? Надо прямо выйти и сказать — стреляйте нас, вот мы, позорники! Пошли, дурак, они нас здесь еще поищут!

Они находились в небольшой по здешним меркам комнатке, скорее всего прилагавшейся к бильярдной в качестве курилки, единственная дверь, которая попалась на глаза, вела в тупик, то есть в туалет с писсуаром и двумя кабинками. Правда, в туалете было небольшое окно с матовым стеклом, которое на ночь оставили открытым для проветривания.

— Долго нас искать будут! — саркастически произнес Юрка. — В кабинку, что ли, запереться? Там-то уж точно не найдут…

Милка подскочила к окну, глянула во двор. До земли было метров десять, и внизу был не газон, а асфальт. К тому же совсем близко стояли два парня с овчаркой и помповыми ружьями.

— Ни фига не спрыгнешь! — разочарованно сказала она. — Ну что за жизнь, а?

В первую дверь, заложенную стулом, судя по мату и грохоту, азартно молотили, но она была гораздо крепче той, что вышибли Таран с Милкой, и ни ручки створок не отрывались, ни ножка, сделанная из какого-то крепкого африканского дерева, не спешила разламываться или отваливаться от крепко склеенного стула.

— Надо нашу дверь задвинуть чем-нибудь! — Юрка оглядел курилку. Тут были только несколько небольших, но увесистых кожаных диванчиков вдоль стен, мраморные урны-пепельницы да еще бар-шкафчик, служивший тумбой для какого-то небольшого телерадиоаудиовидеокомплекса, поставленного тут, чтоб бильярдисты не скучали перекуривая.

— Подхватывай! — Милка («Есть женщины в русских селеньях!») единым махом сдвинула диванчик весом под сто кило, лихо подтолкнула его к Тарану, и тот припер им дверь. Дружными усилиями второй диван навалили на первый, потом еще и третий плюхнули. Придвинули к баррикаде массивные урны. Потом подбежали к бару. Милка, конечно, в бар заглянула и, несмотря на всю остроту момента, выхватила из него какой-то пузырь с импортной этикеткой. Таран не разглядывал, что это было — виски, бренди, джин или что-то еще. Пока Милка, отвинтив пробку, сосала из горла для поднятия духа, Юрка лихорадочно осматривал комнату: что бы еще такое в баррикаду заложить? Взгляд его упал в угол, где стояла средних размеров звуковая колонка от аудиовидеосистемы. Точно такая же стояла и в другом углу, но Таран первым делом посмотрел на эту. Он по-быстрому выдернул из нее провода, отволок к завалу и уже собирался тем же макаром тащить вторую, как вдруг услышал удивленный возглас Милки:

— Смотри-ка!

Оказывается, когда Юрка утащил колонку, на том месте, где она прежде стояла, в одной из лакированных паркетин обнаружилось небольшое углубление, а в углублении — крепкое кованое колечко, продетое через головку шурупа, ввинченного в паркетину. С помощью этого самого колечка, подцепив его пальцами, Милка, недолго думая, выдернула целый квадрат паркета в углу — полметра на полметра.

— Люк! — вырвалось у Юрки.

— Лезем? — Милка тоже заглянула в дыру.

Первым все-таки сунулся Таран. Люк, как оказалось, вел в пространство между перекрытием второго этажа и полом третьего. Там, конечно, можно было только ползать, даже на четвереньки не поднимешься. Милка, когда заползла следом за Тараном и задвинула за собой крышку, еле-еле протискивала задницу. Поверх перекрытий второго этажа лежала керамзитовая засыпка, а ползать по ней почти так же удобно, как стоять на горохе. К тому же она все время хрустела, и было ясно, что ежели кто есть поблизости, то прекрасно слышит все эти подпольные передвижения. А охранники уже вломились в бильярдную и теперь штурмовали дверь курительной. Конечно, сами они производили столько грохота, что могли и не слышать, как ворочаются под полом беглецы, но не было никакого сомнения, что, одолев баррикаду из диванчиков, они быстро поймут, куда подевались Юрка и Милка.

Поэтому Таран, пыхтя и глотая пылюку — ее тут было до фига! — пытался ползти с максимально возможной скоростью, хотя и не знал, куда в конце концов может привести эта дорожка.

— По-моему, — пропыхтела сзади Милка, — мы как раз к спальне «дяди Вовы» ползем. Хотя могу и спутать…

Юрка никаких предположений и возражений не высказывал, потому что ползли они почти в абсолютной темноте и ориентироваться было очень трудно. Единственным, что хоть как-то указывало направление, куда ползти, было наличие свободного пространства между керамзитовой засыпкой и лагами пола. Первый поворот на 90 градусов пришлось сделать именно потому, что не удалось пролезть между засыпкой и лагом. Под предыдущим лагом, как и еще под двумя, которые миновали до этого, керамзит был, как Юрке показалось, специально разрыт. У Тарана создалось впечатление — может, излишне оптимистическое, конечно! — что эту «дорожку» проделали не для каких-нибудь ремонтно-хозяйственных целей, а для того, чтоб вовремя смываться, если, допустим, дом окружат собровцы. Соответственно Юрка надеялся, что в конечном итоге они с Милкой выползут куда-нибудь, где можно будет выпрямиться.

Продвинувшись вдоль этого «непроходного» лага до капитальной стены, Таран нащупал слева от себя свободное пространство, и оказалось, что в этом месте под лагом вполне можно проползти. Следом, кряхтя и матюгаясь, протиснулась Милка. По этой канавке, вырытой в керамзите, они проползли еще под тремя лагами и опять уперлись в «непроходной». Юрка было опять попытался ползти вдоль бревна, но оказалось, что и тут керамзит навален до самого «потолка», то есть до пола третьего этажа. Тупик, что ли?

Но тут сзади послышался шепот Милки:

— Тут в стене что-то типа дверцы… Чуешь? И ручка есть…

Милка завозилась в темноте, что-то негромко лязгнуло, и на Тарана потянуло сквозняком. Развернуться целиком он в здешней тесноте не мог, но голову повернуть удалось, и Юрка увидел, что его спутница чиркнула зажигалкой, осветив на несколько мгновений распахнутую стальную дверцу квадратной формы и открывшийся за ним темный лаз в капитальной кирпичной стене. Опять же, сечением 50×50 сантиметров. Милка погасила зажигалку и начала изучать лаз на ощупь.

— Там еще дверца, на другой стороне, — доложила она, — попробую открыть.

Юрка тем временем прислушивался к шуму, долетавшему от курительной комнаты. Там продолжали дубасить в дверь. Похоже, наконец догадались притащить кувалду, потому что при каждом ударе слышался жалобный треск дерева. Максимум через пару минут снесут дверь, еще через три-четыре разворотят баррикаду и еще через минуту-другую заметят люк…

Милка, повозившись немного с приржавевшим засовом, открыла и вторую дверцу, опять засветила зажигалку и втиснулась в лаз.

— Тут скобы какие-то, — голос ее прозвучал неожиданно гулко, — и лестница!

Но тут где-то за лазом загорелся тусклый электрический свет, послышалось гудение электромотора, что-то металлически щелкнуло, затем послышались гулкие, приближающиеся шаги. Минимум двух человек. Милка мягко, чтоб не лязгнуть, прикрыла дверцу и оставила маленькую щелочку, чтоб подсматривать.

По следу «дяди Вовы»

Шаги тех, кто спускался, слышались все громче. Милка через щелочку их самих еще не видела, но длинные тени идущих уже ползли по серым ступенькам. Затем долетели голоса, их даже Юрка услышал:

— Туз, ты вниз кого-нибудь послал?

«Дядя Вова»! Тарану ли не помнить этот тембр!

— Хрестный, у меня народу не вагон. А потом одно дело, если их Милка ширнет, и совсем другое — если еще кто-то. Кому охота брать на себя столько жмуров при отсутствии справки от психиатра?

— Эти дряни знают много. Сколько клиентов тут перебывало! Если толковые следователи попадутся, они все связи по их показаниям засветят.

— Сами же сказали, что надо в первую голову разобраться с теми, кто по дому бегает. А там, в подвале, эта стерва ключ в замке сломала. Мастер нужен, чтоб дверь открыть. Или взрывать ее придется, а это тоже без спеца не выйдет.

— Плохо, Тузик. Придется нам с тобой туда заходить.

— Хрестный, здесь через час СОБР будет. Разве не помните? Вам охота с ними встречаться? Мне нет. Давайте поторопимся! Браткам я дал команду пожар устроить — и по домам. Как раз за часок разгорится. А там, в подвале, от дыма все само собой организуется…

— Тузик, ты глухотой не страдаешь? Если я говорю: зайдем, это значит, зайдем. Если хочешь у меня работать, работай чисто, а не уповай на дым или Господа Бога.

— Как скажете, хрестный. Вы начальник — я дурак…

Шаги стали удаляться, голосов больше не слышалось.

Милка зашептала:

— Это ж они сматываются, понял? Значит, и мы скоро, удрать сможем…

— Рано радуешься! — проворчал Юрка. — Слышишь? Эти, которые долбились, притихли. То есть влезли в курилку, нас там ищут. Вот-вот сюда полезут…

— Может, на лестницу выберемся? Только как развернуться? Не лезть же вниз головой?!

— Очень просто, отползай назад, я ногами влезу в дыру, потом спущусь, а ты проползешь туда, где я лежу. И тоже задом в дыру влезешь…

Заскрежетал и захрупал керамзит — это Мила производила маневр. Ей благополучно удалось отодвинуться от лаза, и Таран, тоже похрустев глиняными шариками, задним ходом подобрался к дыре и всунул в нее ботинки. Однако прежде чем двигаться дальше, стоило прислушаться — далеко ли ушли «дядя Вова» со своим Тузом. Тарану вовсе не улыбалось, если они услышат его возню и вернутся как раз к тому моменту когда он выставит из дыры задницу…

— Там высоко? — спросил Юрка у пыхтящей где-то поблизости Милки.

— Метра два, не больше… — отозвалась она. — Наверное, даже спрыгнуть можно.

Шаги спускавшихся по лестнице почти не слышались. Глубоко спуститься успели.

— По-моему, дымом пахнет! — забеспокоилась Милка. — Не иначе эти гады действительно курилку подожгли. Давай ворочайся побыстрее! А то сдохнем тут!

Юрка решил, что и впрямь от добра добра не ищут, и уперся руками в керамзит, выдвигая ноги из лаза. Жутковато было — все время казалось, будто вот-вот подскочит кто-то, ухватит за ноги и, выдернув из дыры на лестницу, пристрелит… Но ничего такого, слава Богу, не случилось. Таран благополучно выполз из дыры по пояс, опустил ноги вниз и нащупал ботинками крепкую стальную скобу. Еще две скобы оказались у него под животом и под коленями. Выпростав обе руки из лаза, Юрка крепко уцепился ими за ту скобу, что была под животом, вытащил голову к плечи, распрямился и через пару секунд уже стоял на ступеньках потайной лестницы.

Пока Милка ворочалась наверху, Таран передвинул «стечкина» со спины, где он находился во время ползанья, на живот и наскоро осмотрелся.

Он стоял примерно на середине лестничного марша. Выше его, на уровне пола третьего этажа, была маленькая площадка — квадратный метр, не больше. На площадке горела слабая лампочка, но при ее свете можно было неплохо рассмотреть узкую дверь. Сама лестница была вообще шириной в полметра и построена намного более крутой, чем все те, по которым сегодня бегали Юрка с Милкой. Ниже была площадка на уровне второго этажа, откуда начинался лестничный марш, ведущий на уровень первого. Тарану удалось разглядеть еще несколько квадратных дверец типа той, из которой он выполз: не иначе «дядя Вова» загодя подготовил себе пути эвакуации из различных помещений дома на эту секретную лестницу.

Тем временем на Тарана посыпался керамзит. Это Милка начала продвигать попу сквозь лаз. В другое время зрелище показалось бы Юрке шибко забавным, тем более что кожаная юбочка «Зены» была коротенькая, а трусов у Милки не было. Но сейчас он не на шутку беспокоился, чтоб не повторилась ситуации из старинного анекдота про Василия Ивановича и Анку, которые почему-то спасались от белых через трубу.

«— Василий Иваныч, у меня таз не пролезает!

— Дура! Ты б еще и корыто с собой прихватила!»

Но таз у Милки оказался вполне приемлемым, а то, что на нем росло, — достаточно мягким, чтобы протиснуться сквозь лаз. Правда, Милка чуть не вывалилась из дыры, не сумев вовремя уцепиться за верхнюю скобу, но Таран успел подхватить свою девяностокилограммовую спутницу и даже удержать при этом равновесие.

— А ты сильный, оказывается! — уважительно пропыхтела Милка. — И обнимаешь крепко… Эх!

Юрка поспешно убрал руки, чтоб она опять не подпала под воздействие своего препарата, которое, как видно, здорово ослабляло чувство опасности и нервное напряжение последнего часа.

— Все равно, если живы будем, — пообещала Милка, — я тебя так не отпущу…

— Пошли! — проворчал Таран. — И помягче топай… Они ведь впереди где-то.

— Интересно, как они собираются в «театр» попасть?

— Через твой выход, может быть?

— Но они ж о нем не знают. Я его сама сделала. Там была кладка в полкирпича, но прочная. Не сразу выломать удалось…

— Могли и найти…

— Если б нашли, то меня бы здесь не было.

Таран вынул «стечкина» и поставил на боевой взвод. В лоб сталкиваться с этими волками было стремно. Юрка себя не переоценивал, догадывался, что «дядя Вова» и Туз, скорее всего, стреляют получше его, и шанс нормально разобраться с ними появится лишь в том случае, если удастся их подловить… Только вот дадут ли они такой шанс? Может, уже услышали, что за ними кто-то идет, и затаились где-нибудь, поджидая их с Милкой?

Но площадки второго и первого этажей удалось пройти вполне благополучно. Они были освещены, и засаде просто негде было укрыться. А вот в конце последнего лестничного марша, ведущего в подвал, царил мрак. Просматривался только вход в некий узкий туннель — только-только чтоб одному человеку пройти, со встречным, если хотя бы такой, как Милка, уже не разминешься. И не промахнешься, если, прячась в темноте, возьмешь на мушку того, кто попробует войти в туннель с лестницы. Ведь этого входящего будет хорошо подсвечивать лампочка, горящая на площадке первого этажа. Впрочем, прячась недалеко от входа в туннель, «дядя Вова» и Туз могут их с Милкой еще на лестнице расстрелять… Одна надежда, что бандюки торопятся. Им надо еще своих «актеров» потравить уколами. Без этого, видишь ли, «дядя Вова» себя не будет спокойно чувствовать…

Вообще-то Юрке, если сказать откровенно, жизнь всех этих проституток обоего пола была как-то не очень дорога. И с «дядей Вовой» счеты сводить ему особо не хотелось. Он сюда шел только за одним — за Надькой. Правда, Филимон перед смертью говорил, что ее на самом деле здесь нет, и Таран в это уже поверил. Поэтому гнаться за Вовой и Тузом ему не очень хотелось. Если Надька осталась у «мамонтов» — слава Аллаху! Пусть Вова с Тузом мотают удочки и катятся отсюда подальше. Ясно, что за подрыв трех кило пластита, которые должны были разнести Юрку на кусочки, но разнесли только дачу замначальника РУОПа, их по головкам не погладят. Возможно, даже просто завалят «при оказании сопротивления», чтоб они потом на следствии лишнего не сказали. Поэтому Вова с Тузом, если им удастся ускользнуть, побегут от здешних мест очень далеко и быстро. Наверняка у Вовы где-нибудь в дальнем зарубежье есть и счет с шестью нулями, и дачка в двадцать гектаров на каком-нибудь теплом побережье. Как говорил Черный Абдулла: «Что еще нужно человеку, чтобы встретить старость?» Короче говоря, вероятность того, что ему захочется, находясь на отдыхе, заниматься такими глупостями, как разборки с ничтожной личностью по имени Таран, и подсылать к нему киллеров, была очень низка. Но сейчас, пока Вова еще не убег, пришить Тарана, раз тот сам нарывается, конечно, не откажется.

Может, и не гнаться за этими гадами, не рисковать? Остаться тут, на лестнице, выждать часок?

Но все же Юрка хотел убедиться, что Надьки тут нет, и очистить совесть. Кроме того, были и другие причины, по которым Таран не стал «выжидать часок».

Во-первых, на лестнице стал отчетливо ощущаться запах дыма. Не иначе, Вовины бойцы уже раскочегарили приличный пожар, который за этот самый «часок» так разгорится, что даже в подвале можно будет задохнуться. А во-вторых, если через час сюда наедет СОБР, то у Юрки с ним теплой встречи не получится. Ведь он там, на даче, был и стрелял. И попал в человека, который целился в него из окна. В собаку тоже попал. Гильзы и пули от этого «стечкина» запросто могут отыскать. А ежели все раскрутят, то совершеннолетнему Тарану могут большой-пребольшой срок обеспечить, даже с учетом всех смягчающих…

В общем Юрка все же решился. Стараясь ступать помягче и прижимаясь к стене, начал двигаться вниз. Милка собралась было тоже, но Таран ее жестом остановил. Ее сапоги могли грохоту наделать.

Нет, никто Юрку не обстрелял, и до входа в туннель он дошел благополучно. Махнул рукой Милке — мол, догоняй! Та не спеша спустилась, и вопреки ожиданию — мягко, как тигрица, ни разу не топнув. Зато откуда-то снизу, из туннеля, долетело несколько звонких ударов, судя по всему, металлом по камню, а затем некий трескучий гул, какой бывает, когда в замкнутом помещении рассыпается кирпичная стенка.

— По-моему, они через мой ход проломились! — взволнованно произнесла Милка.

Прислушались. Абсолютной тишины не было, но слышались очень отдаленные и невнятные шумы. Юрка рискнул и медленно двинулся по туннелю боком — все же чуть меньше шансов, что попадут!

Туннельчик оказался совсем короткий. Трех метров не пройдя, Юрка перестал ощущать спиной стенку. Следом и Милка проскочила. Она сразу же стала ощупывать стену за углом.

— Точно! — прошептала она. — Это та самая система — винные погреба бывшие. Правда, в этом углу я не бывала, но разберусь как-нибудь. Если в «театр» — то надо направо, а если к забору — то налево.

— Направо, — сказал Юрка. — Все же люди там… Надо было тебе их сразу выпустить…

— Без меня им не выйти, перессут! И шум бы подняли… — повторила Милка свои прежние аргументы.

Она вновь взяла Тарана за руку и повела за собой.

— Понимаешь, — торопливо шептала она на ходу, — эти туннели сделаны квадратом или как решетка, типа того: четыре вдоль, четыре поперек. Все просто… Надо только не ошибиться, где свернуть, я по шагам прикидываю. Влево идем, так ближе!

Таран послушно последовал за ней. Прошли еще несколько десятков шагов, и Милка вновь потянула его вправо. Из-за угла забрезжил отдаленный тусклый свет…

— Странно… — пробормотала она. — Это не моя дырка светится!

Юрка, несмотря на всю серьезность момента, отчетливо хмыкнул.

— А еще приличным кажешься, — Милка изобразила обиду, — ну, сказала неудачно, подумаешь… Не надо о грустном… Только-только отпустило. Я просто хотела сказать, что они какой-то другой ход открыли, где-то в районе нашей сауны. Сейчас дойдем и глянем…

Когда дошли до угла и Юрка поглядел налево, то сразу увидел свет, выбивающийся из неправильной формы дыры в стене. До нее от угла было метров двадцать.

— Точно! — шепотом вскричала Милка. — Они через сауну проломились. Я тоже догадывалась, что там перегородка тонкая.

— Опоздали мы, наверное, — заметил Юрка сокрушенно.

— Ни фига! Они здесь всего на двадцать минут раньше нашего появились. А там больше десятка человек уколоть надо…

— Может, они их просто из пистолетов перестреляют… — мрачно предположил Юрка.

— Мы бы выстрелы слышали еще на лестнице, — возразила Милка. — А мы только слышали, как они стенку рушили. От стрельбы ведь грохот погромче.

— А если из такого, как у меня, с глушаком?

— Но им еще надо в комнаты проломиться! — напомнила Милка. — Им же фиг кто так просто откроет…

Словно бы в подтверждение тому до их ушей долетели глухие удары, доносившиеся из-за стены.

— Это ж они в мою комнату ломятся! — первой догадалась Милка. — Я ж за собой дверь заперла на ключ! Небось догадались, что коробка с дозами там осталась!

И бросилась к стене… Но тут же остановилась:

— Нет, не успеем! Тем более что я лаз изнутри закрыла. Бежим через сауну!

Побежали к светящейся дыре. Таран еще издали заметил кучу кирпичей, нагромоздившуюся после того, как проем пробили не то ломом, не то кувалдой. Вся выбитая кладка в основном упала внутрь сауны, на кафельный пол перед небольшим бассейном.

— Сюда, направо! — указала Милка. — В коридор!

Как раз в тот момент, когда они выскочили в коридор со стороны сауны, из Милкиной комнаты выбежали «дядя Вова» и Туз с пистолетами в руках. Туз еще держал под мышкой коробку с «дозами». Таран тут же отскочил влево в проем одной из боковых дверей и выпустил очередь не целясь. Скромное «ту-ту-ту» пистолета с глушителем тут же потонуло в грохоте еще трех «шумных» стволов. Почти одновременно с обеих сторон коридора загремели выстрелы «дяди Вовы», Туза и Милки. Последняя тоже укрылась в проеме двери, которая находилась напротив Тарана по другую сторону коридора, и тоже, как и Юрка, не выставляя головы, бабахала с расчетом, что пуля виноватого найдет. За всеми дверями поднялся жуткий бабий визг и вой. К этому концерту добавилось еще и рикошетное мяуканье от стен и потолка. Одна из рикошетин вдребезги разбила плафон с лампочками, а еще через секунду кто-то невзначай залепил по проводам. Сверкнула голубовато-белая вспышка, послышался треск разряда от короткого замыкания, а затем весь коридор погрузился во тьму египетскую.

— Ходу! — услышал Таран крик «дяди Вовы» и пальнул куда-то в темноту на звук, оттуда ответили, а потом послышался удаляющийся топот ног. Похоже, бежал один человек, но это не означало, что второй не подкарауливает где-то в темноте. Поэтому сам Юрка бежать вперед не решился.

Однако решилась Милка. Она с устрашающим ревом выскочила из-за укрытия и принялась палить в темноту сразу из двух пистолетов, явно не по какой-то цели, а для устрашения неприятеля и собственного вдохновения. При этом она еще и бежала, топая как слониха. Таран выразился непечатно по поводу бестолкового поведения, но тем не менее побежал следом. Неожиданно, хотя никаких выстрелов с противной стороны не было, Милка с грохотом полетела на пол, причем оба пистолета при этом выпалили куда-то по потолку, и одна из пуль шуршанула где-то совсем низко над Юркиной башкой.

— Один готов! — почесывая коленку, доложила Милка, которая просто-напросто запнулась о труп Туза.

Погоня

В том, что это именно Туз, Юрка убедился через несколько секунд, когда впереди в фойе неожиданно появилось пламя, и его отблески озарили залитое кровью усатое лицо с двумя дырками во лбу.

— Вот сука! — заорала Милка. — Он портьеры зажег! Эй, выходите, бабы! Сгорите на хрен!

— Гори-и-им! — на разные голоса завопили и без того перепуганные обитатели «Театра неюного зрителя», и тут же защелкали отпираемые замки, захлопали двери, затопали ноги. И конечно, все помчались в фойе, где была единственная известная им дверь, выводящая из подвала наверх. Хотя народу было всего ничего — полтора десятка, — суматохи, бабьего визга и гвалта хватило бы на толпу в десять тысяч человек.

— Спокойно! — перекрыла весь этот шум Милка. Ей бы боцманом на покойном «Титанике» служить — вдвое меньше народу утопло бы!

— Короче, бабы! Выходим за мной, организованно! Ща зажгу факел — и топаем в направлении сауны!

Массы ждали вождя — и вождь явился! В темноте Юрка не разобрал, откуда у Милки взялась в руках свернутая в трубку газета «Еще!», которую она запалила зажигалкой, но так или иначе бравая «Зена» воздела этот импровизированный факел над головой, как горьковский Данко свое горящее сердце, и весь личный состав борделя, всхлипывая и ойкая, двинулся к сауне. Юрка слегка приотстал от процессии, поглядывая назад — опасался, что откуда-нибудь выскочит «дядя Вова». Однако сзади все фойе уже охватил огонь. Должно быть, здешний хозяин знал еще какой-то выход наверх.

Через пролом выбирались, уже чихая и кашляя от дыма, быстро заполнившего все помещение. Полно дыма оказалось и под сводами бывшего винного погреба. То и дело кто-то истерически орал:

— Я не могу! Задохнемся!

Но Милка все же довела своих подчиненных до лаза, находившегося за кучей досок, и стала буквально выдергивать их на свет Божий. Большая часть «артисток» покинула помещение в шлепанцах на босу ногу, в халатах или в кофтах поверх ночных сорочек, многие топали с замотанными полотенцами головами или с накрученными бигудями.

— Быстро! Вылезайте и сидите тихо! — шипела Милка.

— Ой, тут крапива!

— Тихо, курва! Убью!

Таран выбрался последним.

И без того уже светало, но пожар, охвативший все три этажа Вовиного особняка, прибавил багрово-золотистых красок здешнему пейзажу. Это был уже четвертый пожар, на котором Юрка присутствовал в течение этой недели, и второй — в течение этой ночи, но ни ферма Душина, ни Шуркин дом-развалюха, ни дача Мазаева не производили такого апокалиптического впечатления. Здесь сгорало нечто большее, чем просто бывший клуб пионерлагеря, переделанный в особняк. Что именно — Таран не знал, но какое-то подсознательное чувство торжества в нем отчего-то закипало. Будто сам подпалил из мести…

На парковке, за сеткой-рабицей, осталось всего две машины, причем одна из них была явно не в рабочем состоянии, поскольку стояла на трех колесах, а на месте правого переднего находилась временная подставка, сложенная из кирпичей. Вторая тоже была зачехлена и, хотя у нее все колеса имелись в наличии, вряд ли могла тронуться с места.

Юрка рискнул подбежать к вагончику охраны. Свет не горел, дверь была распахнута настежь, поэтому Таран вбежал в него по лесенке без особой опаски. Конечно, станут они здесь СОБРа дожидаться! Ни души. Все, что можно, растащили и удрали.

Таран вернулся назад и сказал Милке:

— Гони своих девок туда! А то еще простудятся в полуголом виде. Пусть сидят и СОБРа дожидаются.

— Его и дожидаться не надо, — заметила та, — вон мигалки на той стороне лагеря, подъехали уже…

Прислушивавшиеся к разговору «актрисы» без дополнительной команды устремились к вагончику.

— Как думаешь, — прикинула Милка, — огонь сюда не перекинется?

— Нет, навряд ли, — произнес Юрка, обеспокоенно поглядывая на мигалки. — А мне, по-моему, мотать отсюда пора!

Но Милка в этот самый момент поглядела в сторону забора и вдруг заорала:

— Стой, куда поперлась, дура?!

Юрка глянул, но успел увидеть только подол женского халата и торчащие из-под него мужские полуботинки, втягивающиеся в дыру, через которую Милка привела его в логово «дяди Вовы».

— Это же он! «Дядька Вовка»! — завопил Таран, осененный внезапной догадкой. — Он, гад, никуда не убегал! Просто спер чей-то халат, спрятался в него, как Абдулла под паранджу, а потом затесался в нашу компашку. Ни хрена ж морд не видно! А теперь удрал, гадский гад!

Из-за забора уже послышался глухой удаляющийся топот.

— Ну, я его достану! — прорычал Таран, резко изменив свои совсем недавние намерения. — Тем более что нам по пути…

— Я с тобой!

Юрка уже лез в дыру. Едва перебрался на другую сторону, как при свете пожара увидел брошенный наземь халат. Топот и треск кустов слышались уже где-то внизу, на склоне холма, где располагался бывший пионерлагерь. Милка тоже выбралась из дыры и пропыхтела, прислушиваясь к шуму, производимому беглецом.

— К реке попер! Жмем за ним!

— У тебя патроны есть? — поинтересовался Юрка. — Мы там, внизу, такую пальбу устроили. Я лично не помню, осталось что-то или нет.

— Так у него тоже не осталось! — сказала Милка, лихорадочно выдергивая магазин из одного «макара». — Пустой, на хрен…

Поглядела второй — два патрона.

— Вот она — стрельба по-македонски! — прошипел Таран, отдавая ей свой, нетронутый «ПМ» и меняя магазин в своем «стечкине». Он его не отстрелял полностью, но все же лучше иметь ствол с четырнадцатью патронами, чем с шестью.

После этого они бегом побежали вниз, тем более что за забором, правда, довольно далеко от парковки, уже топотали тяжелые ботинки, бряцали автоматы и рявкали крутые голоса:

— Лежать! Ноги шире! Не двигаться! Куда, падла? К стене!

Кого они там ловили — Тарану было по фигу. Лишь бы сюда, за холм, не прибежали. Хотя, по идее, если б Юрка был начальником, например, то постарался бы оцепить лагерь со всех сторон вдоль забора… Но со стороны реки оцепления не было. Если б Юрка своими ушами не слышал, как покойный Туз говорил Вове, что СОБР будет через час, то удивился бы этому факту. Но раз о визите СОБРа местных жителей уведомили заранее, то не было ни хрена удивительного и в том, что для бегства «дяди Вовы», на случай, если он немного задержится, была оставлена лазеечка…

Продираясь через кусты и прислушиваясь к треску, производимому где-то впереди «дядей Вовой», Таран прикидывал, что у этого чертового «дяди» в заначке. В том смысле, что он собирается делать у реки. Дорог, во всяком случае, пригодных для проезда на автомобиле, там не просматривалось. За рекой, конечно, такая дорога была, и вообще-то верные кореша могли туда загодя подогнать транспорт, но беда в том, что эта дорожка пролегала в двух шагах от поселка, где, по задумке самого «дяди Вовы», Таран должен был сыграть роль невольного камикадзе.

Только сейчас Таран допер, насколько близок был к смерти и насколько случайно от нее отделался. Ведь если б он не скинул заминированный броник и если б не эта услужливая сука по имени Машка, которая потащила эти три кило пластита в караулку, его кишки сейчас бы по яблоням висели:.. Бр-р! Ну, «дядя Вова»! Ну, подонок!

Но так или иначе, вряд ли «дядя Вова» собирается переплыть речку и сесть на автомобиль рядом с поселком, где еще не совсем потушили пожар и небось вовсю оперативники орудуют, разбираясь, кто чего видел и кто чего слышал. Кстати, небось и на этот берег могли перебраться…

Как только Таран об этом подумал, он на несколько секунд изменил свое негативное мнение о правоохранительных органах. На фига СОБРу оцеплять все, если там, допустим, четко знают, что «дядя Вова» побежит к речке, где его уже ждут опера? Почти одновременно Юрка подумал и о том, что он, Таран, как главный исполнитель теракта против милицейской дачи — поди доказывай, что тебя держали за камикадзе, раз живой остался! — преследуя «дядю Вову», тоже голову в петлю сует… Соответственно Юрка хоть и не остановился, но сильно усомнился в том, что ему этот самый Вова позарез нужен.

Хотя Юрка не подходил под понятие «красавица» уже в силу своего пола и нормальной ориентации, известная ария насчет того, что «сердце склонно к измене и к перемене, как ветер в мае», для его настроения в данный момент очень даже подходила. Мысль о том, что менты решили «дядю Вову» взять на заподлянку, сначала открыв ему «зеленую улицу» к речке, а потом выставив засаду, продержалась в сознании Тарана несколько секунд. На хрен им тогда было вообще предупреждать о наезде? Взяли бы Вову прямо из постельки, тепленького. Вместе с тем, наверное, и сам Вова, раз дорос до высоких чинов в блатной системе, дураком не был. И бежал в сторону речки, наверняка зная, что никаких оперов на этом берегу нет. Поэтому Таран все же продолжил погоню.

Нет, вовсе не для того, чтоб поквитаться с «дядей Вовой» за бронежилет с пластитом. В конце концов, от взрыва Таран особо не пострадал. Ну, ободрался чуток, оцарапался — мелочи жизни. Юрка хотел знать четко, где Надька Веретенникова. Если Вова ее действительно увез сюда, а потом угробил, значит, ему не жить. Если, как говорил Филимон, просто пугал, а на самом деле никуда не увозил, значит, пусть катится… Однако, как проверить то, что скажет «дядя Вова», Юрка еще не знал. Впрочем, не знал он и того, как этого «дядю» заставить говорить. Надеялся, что ежели удастся его сцапать живым, то там видно будет.

— Слышь, Юр, — догнав Тарана, спросила Милка, — по-моему, он прямо к берегу прет. Может, у него там лодка стоит?

— А у него лодка есть? — глупо спросил Таран.

— Откуда я знаю? Но, может, у него и на пароход денег хватит. На катер, по крайней мере…

Да-а… Про катер Юрка и не подумал. Правда, река не судоходная, и в нее, пожалуй, не всякий речной трамвай загнать можно, но что-нибудь типа лодки-«казанки» — запросто. На такой лодочке с мотором «Вихрь», да вниз по речке «дядя Вова» запросто умашет километров на тридцать-сорок. Да еще по дороге успеет переодеться, утопить свою одежду и документы, превратиться в эдакого мирного рыбака-любителя, который с друзьями в пятницу вечером на клев ездил, а теперь домой отсыпаться спешит… Может, у него и хата в какой-нибудь деревушке заготовлена.

Стоп! Очень вовремя у Тарана в размышлениях проскочило насчет «рыбалки с друзьями». Их ведь в лодке может несколько человек оказаться. И не с одними спиннингами в руках, и даже не только с ножами для потрошения щук…

Но ноги все равно несли Тарана вперед.

«Дядя Вова» между тем, судя по участившемуся топоту и треску кустов, прибавил шагу.

Это было действительно так. Смотрящий торопился, хотя бы потому, что толком не знал, кто за ним гонится. Патроны у него, вопреки предположениям Милки и Тарана, сохранились. Он и трех раз не пальнул из своего 17-зарядного «глока». Когда там, в подвале, по ходу перестрелки погас свет, «дядя Вова» хотел отскочить в Милкину комнату, а потом подловить тех, кто ворвался, когда будут пробегать мимо. Но чертов Туз некстати подвернулся под пулю, когда слишком активно защищал хозяина. И шлепнулся, сволочь, поперек прохода, головой приперев дверь. Ворочать его под пулями, что ли? В Тузе 105 кило живого веса было, в убойном он сильно похудеть не успел. К тому же палили настолько интенсивно, что Вова сильно усомнился, не подвалила ли подмога к ворвавшимся. И потому он рыбкой нырнул к выходу в фойе, перекатился в сторону от коридора, ведущего к сауне, и забежал в тот, что вел к зрительному залу. Визг и гвалт, стоявшие в номерах «актеров», навели его на мысль, что самое оно добавить паники, устроив пожар. Подпалил гардину, дождался, когда началась суматоха, и, когда Милка начала командовать, дал всей толпе выйти из коридора в сауну, а потом, заскочив на минуту в одну из комнат, раздобыл дамский халат с капюшоном. В этом халате он выбрался через пролом мимо ничего не подозревавшего Юрки и смешался с кучкой «актеров».

Наверное, если бы под сводами бывшего винного погреба было не так темно, «дядя Вова» легко разобрался бы и с Тараном, и с Милкой. Но если Милку с факелом из газеты было более-менее видно, то Тарана, приотставшего от основной массы, он потерял из поля зрения. И побаивался вообще-то, что тот его вычислил.

Сказать по правде, «дядя Вова» подсознательно испытывал страх перед этим пацаном. Он, который отродясь ни ментов, ни братков-конкурентов не боялся. Кого надо — валил, кого надо — покупал и в итоге всех через хрен кидал, ни того требовали обстоятельства. А вот тут, перед этим несносным шпаненком, за которым фактически до последнего времени не стояло никакой серьезной силы, испытывал почти мистический ужас. Это ведь он со своей юной прошмандовкой по глупости подставил Мазаева и Калмыка. Он спер чемодан с компроматом и доставил его Птицыну, что подвесило самого Вову на тонкую ниточку, которую вот-вот могли чикнуть сговорившиеся меж собой Мазаев с Костылем и Самолет с Перфильевым. Наконец, Таран, этот сукин сын, каким-то образом выкрутился на даче Мазаева. Как этот наивняк догадался, что в бронежилете взрывчатка?!

Неужели у этого боксера еще и мозги работают? Может, блин, надо было его прибрать к себе в команду, а не отправлять на смерть?! Ведь клевый парень, судя по тому, как валит всех подряд и не чешется! Но теперь это фанатичный враг, которому по фигу, что «дядя Вова» — фигура, а он — пешка. Бывает, и пешками королей матуют…

Именно поэтому, когда все «актеры» выползли из подземелья, «дядя Вова» не стал стрелять в Тарана и Милку, хотя был момент, когда они стояли рядом и он мог бы их завалить двумя выстрелами. Неуверенность собственную почуял. А он свято придерживался правила: «Не уверен — не стреляй!» К тому же он заметил блеск мигалок собровских машин. Если услышат выстрелы — через минуту или меньше будут здесь. И даже если Вова успеет за эту минуту протиснуться через дыру в заборе, а затем сбежать вниз по склону — шансов останется мало. Потому что сюда, на операцию, которая явилась непосредственным следствием прокола на даче Мазаева, приедут не коррумпированные начальники, а крепкие, тренированные, не шибко много зарабатывающие, но очень злые до дела парни. Да, один из тех, кто их сюда послал, вовремя предупредил Вову о визите.

И «дырку» в колечке оставили по его настоянию. Но тут, на месте, будут работать бойцы, у которых волкодавий инстинкт. Не «дяде Вове» с его шестьюдесятью годами и не самым лучшим здоровьем от них бегать. Догонят, положат мордой в траву… Живым, если упираться не будешь, крепко битым, если хоть раз отмахнешься, и трупом, если хоть раз шмальнешь. Да и собачки у них могут найтись, а «дядя Вова» клыки этих тварей еще давным-давно, на первой ходке, испробовал.

В общем, решил он тихо уйти, по-английски, ни с кем не прощаясь и никого не трогая. Туда, где на речке — тут Таран с Милкой верно угадали! — его ждали дюралевая «казанка» и два хороших паренька. Ждали и Туза, но тому, как оказалось, не судьба…

Почти получилось, если б эта лярва поганая, «Зена — королева воинов», не заметила. Ну, Милка, ну, сука ты траханая! Хоть бы чуточку благодарности в тебе было! Ведь жила тут, блядь беспаспортная, как при коммунизме! Жрала в удовольствие, пила сколько хотела и даже трахалась не только по обязанности, сколько в охотку. Над всеми бабами и пидорами власть держала, стучала на всех как положено… Да, он Филимону велел, чтоб она всем смертельные дозы вколола. И ей, увы, ту же дозу пришлось бы напоследок принять, но ведь не должен был Филимон ей об этом говорить! Как получилось, что они с этим пацаном Филимона и остальных раскололи и пошмаляли?! Нет, точно говорят, нет в жизни счастья! Или и впрямь этот парень по его душу чертом прислан?!

Однако, если б Вова точно знал, что за ним гонятся только Таран и Милка, он бы притаился, подпустил их поближе и попробовал пострелять. Но не было у него такой твердой уверенности. К тому же даже пара выстрелов из «глока» будет хорошо слышна на холме, где сейчас орудуют собровцы и пожарные. И опять мерещились «дяде Вове» рослые фигуры в серых камуфляжках и черных масках с прорезями для глаз… Нет, надо успеть туда, вниз, в заводь, где ждет-пождет лодочка с «рыболовами». Лишь бы только у тех, кто на ней приехал, нервишки не заиграли. А то рванут на двух «Вихрях» — и поминай как звали! Одна надежда, что еще не совсем рассвело. Надо не останавливаться, бежать изо всех сил! Волка ноги кормят!

Но сзади тоже прибавили. Они молодые, спортивные, сволочи! Один боксер осьмнадцати годов, другая, хоть и разжирела, паскуда, на его, Вовиных, харчах, в юности легкоатлеткой была, многоборкой вроде бы. То есть бегала, прыгала, метала, толкала… А потом села за драку по дурости. Два года отдохнула. Второй раз за наркоту упаковали. Сама не кололась, с рук торговала. Еще три года. Потом решила собой поторговать и сутенеру башку проломила — летальный исход. Братки хотели на перо поставить, когда поймают, но повезло стерве — спас ее Вова. Неужели забыла, гадина, что она три года лишних на свете живет только благодаря ему?! Ведь он ее, корову необъемную, к себе в спальню трахать водил. Редко кому такую честь оказывал! И трахал нежно, не бил, не грыз, не порол хлыстом. И вот эта падла за ним с пистолетом гонится!

На бегу «дядя Вова» обернулся, глянул на свой полыхающий особняк. У него, как ни странно, точно так же, как у Тарана, появилось ощущение, будто в этом пожаре сгорает нечто большее, чем бывший клуб пионерского лагеря, который он перестроил в свое личное жилище. Но, в отличие от Юрки, он знал, отчего у него такое чувство возникло.

Горела и рушилась его тайная власть над этой не шибко богатой российской губернией, где он многие годы, еще с советских времен, выстраивал свою систему жизни. Неделю, даже всего три дня назад, казалось, ничего этому не угрожает. Но вот — несколько дурацких случайностей, несогласованностей, подлостей, наложившихся одна на одну, — и все! Он уходит в бега, как много раз приходилось уходить в прошлом. И тут без него, без хозяина смотрящего, начнется полный бардак и беспредел. Все эти костыли и самолеты в два счета перегрызутся, начнут друг друга валить, пойдут выскакивать молодые и беспонятные, которые все поставят с ног на голову, испортят дружбу с людьми, от которых идут товары, начнут выступать, дрыгать ножками, бросать пальцы веером… Тьфу! А он уже стар, чтоб вернуться сюда и навести «конституционный порядок». Осталось лишь одно: пройти по заранее отработанной цепочке и уехать куда подальше, где тепло и где его не найдут. Ни менты, ни Интерпол, ни «старые друзья», которые, возможно, будут ощущать себя кинутыми. Конечно, могут и найти, особенно последние. И далеко не факт, что от них удастся откупиться…

Но все это еще далеко. Надо сперва до лодки добежать!

Трое в одной лодке

— Он туда бежит, где мы с тобой встретились! — определила Милка. — К бухточке. Нажмем?

— Нажмем… — без особого энтузиазма пробормотал Таран. Он тоже сообразил, что ежели Милка опять начнет палить по-македонски, то собровцы наверняка прибегут сюда. А если при этом «дядя Вова» со своими братанами благополучно уплывет на лодке, то собровцы сцапают только их с Милкой, как людей, открывших стрельбу из незаконно хранимого и носимого оружия. Это само по себе уже гарантирует посадку в СИЗО. А когда начнут разбираться, то участие Юрки в теракте на даче Мазаева доказать будет очень даже просто. Да еще и трупы в подвале сгоревшего особняка «дяди Вовы» найдутся. Минимум пять, а если окажется, что и в Туза попал он, Таран, то целых шесть. Поди рассказывай про необходимую оборону!

Впереди, за кустами, метрах в тридцати от Юрки, несколько раз мигнул свет. Это «дядя Вова» сигналил своим спасателям. Потом от реки тоже мигнули.

— Вот что, — прошептал Таран Милке, которая, увидев свет, остановилась рядом с Юркой и присела на корточки. — Добеги вон до того куста. Я запомнил, он точно напротив пляжика находится. Падай и пуляй прямо через куст, наудачу. А я, пока шухер, сбоку выскочу!

«Дядя Вова» как раз в это время выбежал на пляжик, где чернело пятно от костерка, который несколько часов назад жгла Милка. Сейчас рядом с кострищем на берегу покоился дюралевый нос «казанки». Корма с двумя поднятыми вверх винтами и моторами «Вихрь» покоилась в воде, Двое мужиков, одетых в рыбацкие штормовки, бросили сигареты и подскочили к хозяину:

— Хрестный! Заждались! Что случилось?

— Живее отталкивайтесь, базар потом!

— А Туз?!

— Накрылся Туз! Не в масть попал…

Все трое дружно налегли на нос, чтоб столкнуть лодку с пляжа. И вот тут-то сзади загремели выстрелы. Милка, плюхнувшись пузом на траву и подняв пистолет над головой, нажимала спуск и бабахала прямо в куст, ни черта, разумеется, перед собой не видя. Раз, другой, третий, четвертый…

Наверное, если б нервы у «дяди Вовы» и его спутников были не столь напряжены, то они сообразили бы, что в них палят не целясь, и просто отпихнули бы лодку поживее, не обращая внимания на Милкину стрельбу. Пули свистели в основном метра на три правее их. Но «дядя Вова» был и без того на пределе. Он обернулся, выхватил «глок» и, упав на песок, стал грохать в ответ. Причем довольно точно вычислил место, откуда в него стреляют.

Правда, в Милку он не попал, но тремя выстрелами срезал несколько веток над ее головой. Милка с испугу охнула, даже почти что взвизгнула, и «дяде Вове» показалось, будто цель поражена.

Подручные его уже спихнули лодку с песка и махали руками:

— Хрестный! Быстрее!

Вова вскочил на ноги и метнулся к лодке, но тут оправившаяся от испуга Милка еще два раза бахнула, на сей раз направив ствол чуточку левее.

— Ой, бля-а! — Шальная пуля (прицельной ее назвать язык не поворачивается) клюнула «дядю Вову» в кость повыше локтя. От резкой боли он чуть не потерял сознание и свалился на песок у самой воды. Один из подручных выпрыгнул из лодки, подняв столб брызг и бурухтя болотными сапогами, бросился на помощь, а второй, схватив со дна лодки автомат, послал одну за другой две очереди в сторону Милки.

Тот, что побежал выручать «дядю Вову», уже почти дотянулся до раненого, когда совсем с другой стороны, сбоку, затрещали кусты, а затем послышалось «ту-ту-ту-ту!» «стечкина» с глушителем.

Автоматчик, готовившийся еще раз приложиться по кустам, мешком перевалился через борт и вместе с оружием рухнул в воду, только чудом не опрокинув лодку. Второй растерялся, шарахнулся в сторону, сунул руку под куртку, пытаясь выхватить пистолет, но Юрка дал еще очередь, и он спиной упал в воду, сделал пару судорожных движений и затих.

— Милка! — заорал Таран. — Сюда давай!

Ни черта с ней не сделалось, ура! Слониха вылетела на песок, где корчился, изрыгая бессвязные матюги, «дядя Вова», и с разгону двинула его в копчик своим тяжелым сапогом.

— Вставай!

Юрка тоже подскочил. Он глянул наверх, в сторону бывшего пионерлагеря. Да, пальбу услышали, и теперь около десятка собровцев, ломая кусты могучими плечами и крепкими подметками, бежали под горку.

Наверное, можно было бросить «дядю Вову». Собровцы, поди-ка, были бы довольны, да и сам Вова мог бы считать, что неплохо отделался. Перевязали бы ему рану, отправили бы в больницу, приставили бы охрану, чтоб не убег и чтоб не добили…

Но Юрка хотя и понимал, что бойцы сюда прибегут не больше чем через пять минут, все-таки ухватил воющего от боли «дядю Вову» за плечо, Милка подмогнула с другой стороны, и поволокли экс-смотрящего к лодке, дрейфовавшей метрах в пяти от берега.

Воды там было уже по грудь, и переваливать «дядю Вову» через борт было не так-то легко. Таран с Милкой сразу сообразили, что если они все трое будут находиться в воде, то это фиг получится. Поэтому Милка ухватилась за нос лодки, выжалась из воды на руках, вползла коленями на выпуклую дюралевую палубу, а затем, перебравшись к борту, схватила полуживого Вову за плечи. Таран вытолкнул его из воды вверх, подпихнул в зад, и тем самым «дядя Вова» был втащен в «казанку». Юрка тем же путем, что и Милка, с носа взобрался в лодку.

Треск кустов слышался уже совсем близко. До появлении собровцев оставалась минута, в крайнем случае две. А Юрка, если сказать по правде, не знал, как заводят лодочные моторы. То есть знал, что надо за тросик дергать, но то, что при этом еще и бензопровод открыть необходимо, был не в курсе. Хорошо, что это знала Милка.

Перебравшись через охающего «дядю Вову», она быстренько разобралась с моторами. Фр-р! — запустила один, фр-р! — заработал и другой. «Королева воинов» ухватилась за общую для обоих моторов ручку управления, и лодка на полных оборотах, задрав нос, понеслась из тихой заводи-бухточки на середину реки.

— Стой! — заорали с берега, но лодка уже обогнула мысок и исчезла за кустами. Стрелять в угон собровцы не стали, поскольку не видели цели. К тому же в воде плавали два трупа, которыми тоже стоило заняться. В общем, они доложили начальству по рации, что кто-то удирает на лодке, и отцы-командиры стали прикидывать, где эту лодку удобнее перехватить…

Юрка тем временем, мокрый как мышь, тормошил «дядю Вову», лежавшего на дне «казанки». Тот потерял сознание не то от шока, не то от потери крови.

— Очнись, падла! — рычал Таран, хлопая Вову по щетинистым щекам — на ночь экс-смотрящий не брился. — Не сдыхай покамест!

Милка тоже паниковала. Уехать-то уехали, а куда дальше?

— Юрик! Куда рулить? — перекрикивая жужжание моторов, проорала она.

— Куда река выведет… — отмахнулся Таран. Хотя, вообще-то, до него дошло, что это катание на лодочке продлится ровно столько времени, сколько потребуется ментам для того, чтоб найти удобное место для перехвата, завести машины и подогнать их туда, где они смогут беспрепятственно зажать лодку. Если б Таран еще точно знал, какое место они выберут, то наверняка бы вылез раньше. Но он не только этого не знал, но даже и того, куда эта речка течет.

Впрочем, Таран, чуть успокоившись, сообразил, что небось «дядя Вова» на этой лодке тоже не в кругосветное плавание собирался и загодя знал, где вылезти. Должно быть, там и автомобиль стоял где-нибудь… Но там наверняка еще и братки поджидают. Удастся ли с ними разобраться так же просто, как с предыдущими?

Река стала загибать вправо, и лесистый холм по правому борту закрыл от Тарана и Милки пожар, который, как видно, уже пошел на убыль. Только темное облако дыма еще просматривалось над верхушками деревьев. Может, здесь причалить где-нибудь?

Но тут неожиданно, сам по себе, без всяких Тарановых усилий, пришел в себя «дядя Вова». В предутренних сумерках его лицо уже неплохо просматривалось, и Таран с удивлением увидел на нем какую-то вялую, почти потустороннюю улыбку.

— Яблоками пахнет, — пробормотал «дядя Вова», — «белым наливом»…

Таран вообще-то отнесся к этому делу как к нормальному бреду, но на всякий случай втянул носом воздух. Бензиновую гарь от «Вихрей» встречным воздухом уносило за корму, а спереди тянуло нормальным речным и лесным запахом — до берегов было всего ничего. Но все-таки запах яблок Таран учуял и только теперь вспомнил, что они лежат у него в левом кармане брюк, нанизанные на финку. Как ни странно, по ходу всей беготни Юрка о них ни разу не вспомнил, и они его тоже особо не беспокоили. Таран осторожно вытянул из кармана финку, с которой сильно помятые, если не сказать, полураздавленные яблоки рассыпались кусками прямо на грудь «дяде Вове». Тот с трудом приподнял левую руку, взял рассыпчатый кусочек и положил в рот. Потом другой и еще один.

— Спасибо, сынок! — пробормотал он. — Порадовал перед смертью. Давно не ел, позабыл даже. Бананы, манго, киви, ананасы жрал без меры, а «белый налив» сто лет не пробовал. С детства…

— Ты раньше смерти не помрешь, «дядя»! — проворчал Таран. — Где Надька моя?

— Да ничего с ней не случилось… — сказал «дядя Вова». — Не брали мы ее, не пришла она на свидание к тебе. Честно скажу, хотели взять, но у Филимона времени не было ее ждать. Хватило и того, что тебя просто так на пушку взяли…

— Значит, она все это время была там, в части?

— Вот этого я не знаю, — хмыкнул Вова, которому, очевидно, полегчало. — Может, ее какой офицер ночевать пригласил…

— Ладно… — пропустив мимо ушей эту шпильку, буркнул Таран. — Где ты высаживаться хотел? Тебя машина ждет?!

— Ждет… — Вова подобрал еще кусочек яблока. — Со мной прокатиться решил? Правильно. Только перевяжи сперва, а то я того гляди кровью изойду. У пацанов моих в рюкзаке бинт должен быть. Без меня-то тебя в машину не возьмут. Умеешь перевязывать-то? Если нет, то лучше Милку позови. Она грамотная в медицине. Все вены знает, хе-хе-хе…

Юрка про свои медицинские познания был хорошо осведомлен. Палец перевязать — еще куда ни шло. А что с серьезными ранами делать — фиг его знает. Шурку, конечно, перевязывал, но известно, что из этого вышло…

— Милка! — позвал он. — Я порулю, а ты перевяжи его, ладно?

— Да утопить его надо к хренам! — проворчала «Зена». — И вообще, надо на берег вылезать да бежать куда подальше…

— Пешком? Далеко ты убежишь, когда сейчас по обоим берегам менты шуруют…

— На машине тем более сцапают. Наверняка дороги перекрыли.

— Я думаю, для «дяди Вовы» дорожку оставили…

— Ну и что? Ты думаешь, там один водила с машиной?! Да их там человек десять ждет! Постреляют нас, да и все…

— А я думаю — побоятся. «Дядя Вова» — человек ценный! Куда они без него денутся?! И мы за его спиной — как за каменной стеной! — сам удивляясь своей наглости и авантюризму, произнес Юрка.

Это, как ни странно, сыграло решающую роль в том, что Милка передала ручку управления Тарану и, взяв Юркину финку, перелезла на середину лодки. Таран изредка поглядывал на берега, но главным образом присматривал за тем, как Милка распарывала ножом рукав, как накладывала жгут и так далее. Заодно она осмотрела и ощупала все «дяди Вовины» карманы и подмышки, но ничего похожего на оружие не нашла.

— Умница! — похвалил «дядя Вова». — Все ж таки есть в тебе человеческое, христианское, есть!

— В тебе-то этого больно много! — буркнула Милка. — Не пялься на меня, котища старый! Все, любовь прошла, завяли помидоры! Ищи других подстилок!

— Эх, Людмила, не понимаешь ты меня… Какая у тебя жизнь была бы, если б ты не скурвилась!

— Знаю, — зло прошипела Милка. — Сперва всех моими руками перетравили бы, а потом самое уколоться заставили! Вот она, любовь твоя!

— Да кто тебе это сказал?

— Филимон, перед тем как сдохнуть…

— Конечно, ежели из тебя решето сделать, еще не то со зла скажешь. Не было там никакой отравы. Наоборот, все ваши страдания по половой части облегчились бы… Сейчас то не тянет, а?

— Когда потянет — сяду тебе на морду и потрусь! — пообещала Милка, и Таран, представив себе, как такая процедура происходит, сильно пожалел «дядю Вову».

— Сильно порадуешь, право слово! — улыбнулся экс-смотрящий. — Если сразу не сдохну…

— Все, на хрен, иду за руль. Вылечила! — проворчала Милка и вернулась на заднюю банку. Таран передал руль и уселся напротив Вовы.

— А ты умный парень! — сказал «дядя Вова». — Я-то думал, ты меня, как честный пионер-комсомолец, ментам сдашь сдуру! И впрямь, видать, необратимые перемены произошли. Молодежь пошла толковая до ужаса. Чуть что — в заложники берет. И правильно — жить-то надо. Напакостил ты мне, конечно, много, но куда денешься… Хочешь у меня работать?

— Не особо, — осклабился Юрка. — Если так, как на даче, откуда я тебе яблочки привез, то извини, нема дурных. И вообще, не о том говорим, хрестный! Мне нужно, чтоб ты нас отсюда на машине вывез. А тебе просто выжить надо, понял? Давай меняться?!

— Торговать вас демократы научили, это точно, — вздохнул «дядя Вова», не без некоторого беспокойства поглядывая на Юркин ствол. — И понта у вас разрослось видимо-невидимо…

В этот самый момент с правого берега отчетливо раздалось несколько тактов из битловской «Love story» в исполнении музыкального клаксона.

— Приехали! — улыбнулся «дядя Вова». — Тормози, Матрена! Вон туда причаливай!

— Поворачивай! — подтвердил Юрка.

— Ой, псих! Пропадем же там! — проворчала Милка, но повернула рули и почти тут же перекрыла топливо. Скорости вполне хватило, чтобы лодка прошла по инерции до самого берега и приткнулась к невысокому обрывчику, по которому можно было без труда выбраться наверх, к лесу.

Таран напряженно всмотрелся в промежутки между деревьями. Нет, ничего похожего на машину он не увидел. Тем не менее он вылез из лодки первым и помог выбраться «дяде Вове». Милка тоже вылезла и спросила:

— А лодку куда?

— Спихните в воду, оттолкните — пусть сама плывет подальше отсюда. Нечего всем знать, где мы вылезали.

— Там вещи всякие… — заметила Милка.

— Кому надо — приберут, — отмахнулся экс-смотрящий. — Не переживай за чужое добро! Ну что, пойдем? Тут полянка неподалеку, на ней нас машина ждет. Через часок будем в хорошем и тихом месте, у моих добрых друзей…

У Юрки были несколько другие планы, но он о них скромно умолчал.

Проигравший — выбывает…

На верху обрыва «дядя Вова», которого Юрка бережно поддерживал за раненую руку, указал на малозаметную тропинку, по которой двинулись к той самой поляночке. Юрка шел справа, чуть позади, направив на «дядю» ствол «стечкина», а тыл прикрывала Милка с пистолетом и финкой.

Конечно, Юрка все время, ежесекундно ожидал подвоха, и если откровенно сказать, то ругал себя за всю эту авантюру. Вполне был шанс отправить Вову за борт с дополнительной дыркой в башке. Там он уже никаких заподлянок состроить не сумел бы. А сейчас фиг его знает, что будет… А если там, на полянке, не одна машина, а две или три? И головорезов штук пятнадцать?

Однако что-то подсказывало Юрке, что вряд ли на полянке будет больше одной машины. Две машины в таких условиях, когда подняты на ноги все менты — того гляди, еще и вертолет поднимут, если горючее найдут! — это слишком заметно. Тем более — иномарки. «Москвичи» какие-нибудь или «жигулята» обтрюханные, конечно, и парой не вызвали бы подозрений… Но в них, по идее, должны быть свободные места хотя бы для двоих, поскольку вместе с «дядей Вовой» должен был эвакуироваться и ныне покойный Туз. Стало быть, на двух машинах, ежели что, больше восьми человек не будет никак. А если еще и лодочников предполагалось взять с собой, то рассчитывать надо максимум на семерых, включая «дядю Вову». Это в том случае, если машин будет две…

Но, когда вышли на полянку, Таран и вовсе удивился. Там стояла, скромно притулившись около пенька, одинокая трехдверная «Нива», а рядом с ней покуривал один-единственный водила. Конечно, он не испытал восторга от того, что увидел. Даже какой-то порыв у него на лице просматривался: а не газануть ли и не уехать ли отсюда к чертовой матери в Урюпинск? Короче, куда подальше. И ежели он этого не сделал, то вовсе не от избытка преданности шефу, а оттого, что отчетливо видел стволы.

— Не волнуйся, Сеня! — успокаивающим тоном произнес «дядя Вова». — Это не злые ребятишки. Милочку ты знаешь, даже трахал, может быть. А этот, с глушаком наперевес, — Юра Таран. Они меня очень просили их подвезти, только еще не придумали куда. Разве мы жадные, Сеня? Подвезем?

— Как скажете, хрестный…

Но тут вмешалась Милка:

— Сеня, у тебя ствол есть?

— Смотря какой… — Сеня нервно спохабничал и даже попытался состроить Милке глазки.

— То, на что ты намекаешь, юноша, — прищурилась Милка, — лично у тебя не ствол, а огрызок карандашика. Отлично помню. Мне стреляющий нужен, который у тебя под левой подмышкой. Подай его ручкой вперед, понял?

Сеня глянул на «дядю Вову», и тот согласно кивнул. Сеня вынул «Макаров» и почтительно подал его Милке. После этого команды начал отдавать Таран:

— Открой правую дверцу! Отодвинь правое сиденье! Молодец! Отошел от дверцы! Встань перед капотом! Так. Милка, гляди! Хрестный, прошу на заднее сиденье! Спасибо…

Юрка уселся на заднее сиденье рядом с «дядей Вовой».

— Сеня, за руль! Мила — рядом…

— Слушай, — порадовался за Тарана «дядя Вова». — Ты как всю жизнь заложников брал! Вот что значит импортные боевики смотреть!

— Куда едем? — скромно спросил Сеня, обращаясь, по-видимому, к Тарану.

— Вперед, — ответил Таран, который вообще-то уже знал примерно, куда ехать, но еще не знал, как туда добраться. — Тут один выезд, по-моему…

— Трогай, трогай, раз начальство приказывает! — кивнул «дядя Вова» в ответ на очередной вопросительный взгляд Сени.

Конечно, Тарану все эти перемигивания не очень нравились. Он догадывался, что вся эта покорность «дяди Вовы» и Сени вовсе не от того, что эти граждане шибко испугались стволов. Точнее, возможно, Сеня испугался, и даже больше Милки, чем Тарана. Но вот «дядя Вова» после того, как убедился, что его не смайнают с лодки, и после того, как его живым посадили в автомобиль, явно совсем приободрился. Почти так, как если бы здесь, в «Ниве», сидели одни свои люди и не было бы пистолетов, наведенных на него и Сеню. Эта «дяди Вовина» уверенность Юрку очень сильно беспокоила. Ясное дело, где-то впереди подготовлена заподлянка, о которой, возможно, не догадывается даже Сеня.

То, что Сеня не в курсе, читалось у него на роже. Водила явно не был великим артистом, чтоб так убедительно сыграть полное непонимание действий своего пахана. Да и вообще он, судя по всему, был парнем по жизни очень простым и покладистым, привыкшим делать, что приказано, и особо не интересоваться, зачем оно нужно. Сейчас он производил впечатление человека, которому позвонили ночью и сказали: «Сеня, заводи свой бурбухай и заезжай на такую-то полянку около речки. Услышишь, как моторная лодка жужжит, жми клаксон, который музыку играет. Придут хрестный с Тузом, заберешь их и отвезешь куда прикажут». Поэтому, когда вместо Туза с «дядей Вовой» появились совсем не те люди, Сеня, мягко говоря, стушевался.

Все это Таран угадал четко. Именно так все и было.

Сеня действительно ничего не знал, даже того, куда ему надо было везти Вову и Туза с этой самой полянки. А уж теперь водила и вовсе ни хрена не понимал. Он догадывался, что «дядя» не от хорошей жизни решил на лодке покататься. При этом, хотя он в глаза не видел ныне покойных лодочников, мог себе представить, что они ребята нехилые и поехали за хрестным не с одними удочками. А уж Туз-то в деле телохранительства был вообще ас. Можно было прикинуть, что если уж Туз попал не в масть, то и с остальными разобрались. Но кто? Стриженный налысо пацан в военной форме, с синяками и ссадинами на роже, походил скорее на дезертира, сбежавшего от «дедовщины», чем на спецназовца. Конечно, «стечкин» с глушаком вызывал уважение, и парнишка держался до жути нагло, словно не понимая, что держит под стволом человека, который в здешней области значит куда больше, чем губернатор. Но все же Сеня никак не мог понять, как этот салабон мог так зажать хрестного, провернуть ему руку, да еще и охрану уделать. Что же касается Милки, то Сеня действительно как-то раз с ней трахался, точнее, неудачно пытался это сделать. Дело в том, что перед посещением «театра» он крепко принял, и когда дошло до дела, то не сумел предъявить партнерше ничего, кроме того «карандашного огрызка», о котором эта стерва язвительно напомнила. Про то, что Милка баба здоровенная, тормозов не имеет и когда-то замочила родного сутенера, он был в курсе. И о том, что все «актеры» на игле сидят, тоже догадывался. Поэтому Милки он как-то инстинктивно боялся больше. Фиг ее знает, что у этой ширялки на уме, но пушка-то у нее в руках, и предохранитель снят… Именно поэтому Сеня не стал упираться тогда, когда у него изъяли оружие. Пожалуй, он не стал бы это делать даже в том случае, если б хрестный велел сопротивляться. Но «дядя Вова», как видно, рисковать не собирался, держа что-то в уме, а потому Сеня всецело положился на мудрость большого пахана.

Юрка, пока машина катила по лесной просеке и не имела никаких иных альтернатив движения, бдительно присматривал за «дядей Вовой». Что же у него на уме все-таки?

Возможно, где-то у него еще подстраховка поставлена. Но где? Ведь ясно же, что уже на первой развилке Юрка может дать команду повернуть не в ту сторону, которая нужна экс-смотрящему. Правда, Таран здешних дорог ни хрена не знает. Многие из них наверняка ведут в тупиковом направлении. Но ежели Юрка заставит Сеню ехать не туда, то это хрестному так и так без надобности.

К тому же подстраховка хороша во всех случаях, кроме того, когда сидишь с перебитой рукой под пистолетом. Ну, допустим, стоит где-нибудь у «дяди Вовы» еще одна машина с пятью молодцами, которые будут готовы броситься с автоматами к стеклам «Нивы», дабы вызволить из беды своего патрона. Ну и что? Очередь из «стечкина» — и все надежды Вовы будут похоронены. Он уже понял, что Таран дошел до такого состояния, когда все по фигу, в том числе и собственная жизнь. Нет, тут что-то другое, более хитрое наклевывается…

Вообще-то, у Тарана все больше утверждалась в мозгу резонная мыслишка попросту замочить «дядю Вову» вместе с этим чуваком Сеней, ежели Милка, допустим, умеет водить машину, или без Сени, ежели Милка этого не умеет. В конце концов можно было бросить к чертям эту «Ниву» и прогуляться пешком. Даже в мокрой насквозь одежде это не смертельно, тем более что солнце уже взошло и вот-вот станет тепло, а потом даже жарко. Ноги, конечно, малость устали, но пока носят.

Но Таран втемяшил себе в голову, что должен довезти «дядю Вову» до базы «мамонтов», а потому помянутую резонную мыслишку усердно подавлял, какой бы простой и соблазнительной она ни казалась. Зачем ему это требовалось, сказать трудно. Вообще, восемнадцатилетним оболтусам иногда приходят в голову некие странные желания, которые трудно объяснить с точки зрения логики совсем взрослого человека. Да и сам Таран ни хрена не сумел бы объяснить, почему он вдруг поставил себе такую задачу. Он даже не знал, обрадуется ли Птицын такому трофею или, наоборот, заявит, что за такие дела Юрке надо башку оторвать. Потому что в этом мире так все запущено и запутано, что «дядя Вова» запросто может оказаться лучшим другом Генриха-Птицелова. И там, на даче полковника Мазаева, Таран выполнял свою камикадзовскую задачу с санкции гражданина Птицына. Ведь всю версию с подставой против «мамонтов» Юрка сам придумал, а что там на деле — фиг знает…

Ведь ясно же, что вчерашнее Юркино похищение было организовано не без участия прапорщицы Киры. А вряд ли она сама по себе снюхалась с «дядей Вовой»…

Смешно сказать, но, пожалуй, главным обстоятельством, которое заставляло Юрку все еще придерживаться курса на базу «мамонтов», была Надька. Если она действительно там — будь что будет! Убьют — так вместе, будут жить — так будут жить. Но если этот гад «дядя Вова» соврал и на самом деле Надька сгорела или задохлась где-нибудь в подвалах его особняка — он ответит. Пусть потом Тарана на куски порвут или живого в кислоту бросят, но до этого он успеет все, что есть в магазине «стечкина», отправить Вове в пузо.

«Дядя Вова» между тем внимательно приглядывался к пацану, пытался угадать то, что у него на уме. Строго говоря, экс-смотрящий понимал, что жизнь у него на девяносто процентов, если не больше, зависит от того, какие шарики-ролики крутятся в этой стриженной под ноль, башке. Самых матерых, хитрых и травленых волков, таких, как он сам, хрестный особо не боялся. Потому что хорошо понимал и их логику, и образ мыслей. Потому что, как говорится, жил и работал, если так можно выразиться, взрослел и набирался опыта с ними в одно и то же время. Тогда жили по известной схеме Леонова — Доцента: «Украл, выпил — в тюрьму!» Взял и магазине три тыщи советских — уже здорово. Погулял в ресторане, трахнул трех или пятерых баб — а там, глядишь, «трое в синем, трое в штатском» — и «черный воронок» на подходе. Пять лет попарился — вышел, побегал три года, погулял — и снова сел. Кто тогда толком деньги копил, с банкирами дела вел, с недвижимостью маялся? Да никто. Были, конечно, цеховики, махинаторы, но они все по кубышкам прятали да на взятки начальству откладывали. И тряслись по ночам, то ментов опасаясь, то налетчиков, вроде тех, каким был в те времена сам Вова. Самое безопасное и выгодное дело было — цеховика вычислить и снять с него тыщонок двадцать. В ментуру не побежит! Валютчики тоже хорошо подстригались, фарца… Но все это мелочевка по-нынешнему. Не развернешься, не заживешь, тоталитаризм проклятый! А теперь — свобода. Перестраиваться пришлось, новое мышление вырабатывать. Вова, конечно, сумел, но куда сложнее, чем всем этим калмыкам, самолетам и костылям. У них мозги уже по-другому повернуты. Они уже знают, что частная собственность священна и неприкосновенна, что ежели не доказано, что ты миллиард рублей на наркоте нажил, то хрен кто придерется. Что за особняк в двадцать комнат, если у тебя все в ажуре по бумагам, никто не посадит. Что иметь счет на Кипре или в Швейцарии никому не запрещено и за одно лишь наличие виллы на Лазурном берегу или в Майами к стенке не поставят. И сказать по правде, Калмык или там Самолет — это уже не бандиты в натуре. Они бизнесмены. И как истинные бизнесмены, стараются деньги вкладывать туда, где самый большой навар. А самый большой навар всегда там, где самый большой риск. Разреши сейчас правительство наркотой торговать открыто и спокойно — ни фига бы таких денег не увидели. Героин бы по 20 рублей за кило шел. С оружием — та же хреновина. Кто бы за «Калашников» по 1500 баксов платил, если б они в любом хозяйственном по 100 рублей продавались? У него, между прочим, по непроверенным данным, в советские времена себестоимость на заводе была 75 рубчиков. А такая лажовая пушка, как «Макаров», и за полста рублей пошла бы. Вместе с тем, если б было, допустим, при всем этом хлебом торговать запрещено, то самые крутые бабки именно там бы делались, на подпольных булках, муке и макаронах. И Вася с Жорой непременно это дело оседлали бы, если б, конечно, их раньше не замочили…

Но все это было, прямо скажем, ерундой по сравнению с тем поколением, к которому принадлежал Таран. В нем «дядя Вова» по причине отсутствия собственных законных детей (незаконные, возможно, и были где-нибудь) понимал очень хреново. А потому точно предугадать, что именно выкинет этот упрямый парень в следующее мгновение, было сложно. Он ведь вырос уже в ту эпоху, когда народ перестал ворчать на коммунистов и переключился на демократов, когда за деньги стало можно купить все, только вот сами деньги куда-то пропали, когда верить в Бога стало банальным, а поклоняться Сатане — оригинальным. И хрен его знает, как он отреагирует на то, что «дядя Вова» ему скажет… Но иного выхода не было.

— О чем призадумался, Юрик? — спросил Вова. — Не иначе думаешь: «А не замочить ли этого хрена старого?» Верно?

— Может, и думаю… — мрачно отозвался Таран.

— Но раз до сих пор не замочил, значит, есть у тебя сомнения, так? Могу даже сказать какие. Не знаешь ты, парень, что дальше делать. А Милка и подавно не знает. Ее, между прочим, вот-вот ломать начнет. Кайф она перебегала, возможно, и депресняк уже начался. Но ломку не минуешь… А уколоться нечем. Не протянешь ведь пять часов — загнешься.

— Я тебе раньше башку разнесу, — скромно пообещала Милка.

— Ну и спасибо тебе скажу. Все одно помирать, а свое я уже пожил. Но ты, если меня убьешь, здорово мучиться будешь. Другой бы гад позлорадствовал, а мне жалко тебя. Молодая ведь еще и считай, что здоровая. Между прочим, у меня есть одна ампулка, которая тебя поправит и от всей этой мороки избавит. Не здесь, правда, а там, куда я ехать собирался.

— Ты еще скажи, кобелюга, что специально для меня ее там припас, — хмыкнула Милка с полным недоверием. — Отравы всякой у тебя полно, это я знаю. Вколю — и точно от всей мороки на веки вечные…

— Ну, положим, что припасал не для тебя, а для другой нужды, но она у меня есть, вот те крест. Перекрестился бы, да рука не ворочается, — «дядя Вова» выдернул из-за ворота червонного золота крестик и поднес к губам.

— Заманиваешь? — спросил Таран. — Похитрее ничего не мог придумать?

— Я?! Заманиваю?! Да я жалею вас, чудаков! Ну, куда вы денетесь, скажи на милость? Ладно уж, про Милку вообще не говорю. Она к вечеру, не позже, будет рада, чтоб ее убили, лишь бы ломать перестало. Но это особая статья. У тебя-то что на уме? Да как дважды два — вернуться к Надьке в эту самую «часть», которая ни на каком государственном балансе не числится. И привезти туда меня в качестве подарка господину Генриху Птицыну…

Юрка тревожно поглядел в прищуренные глаза «дяди Вовы»: как будто мысли читает, зараза!

— А ты думал, я не догадаюсь? — усмехнулся экс-смотрящий. — Больно велик секрет! Деться-то тебе больше некуда. И надеешься, будто Птицын по старой дружбе с покойным Душиным тебя опять укроет и обогреет? Нет, брат! Тут игра серьезная, покруче даже тех, в которые я играю. Птицын там около политики крутится. И ему нет резона тебя в живых оставлять. Потому что ты его тем, что мне попался и ради своей крали в сад к Мазаеву залез, уже подставил. Кепочку-то, поди, потерял там? А на кепочке — номер твоего военного билета написан. Скажешь, не писал? Верно, мы за тебя написали, пока ты у нас в отключке лежал. Но ментам это будет по фигу. И сейчас, возможно, начальство твое тебя отовсюду вымарало, чтоб только доказать, что никогда ты у них не числился, а завсегда был вольным стрелком-любителем. С ментами они, возможно, и договорятся — бабки у Птицына найдутся, чтоб все тихо на тормозах спустить, но тебе там места уже не будет. Нырнешь в кислоту, как Дашка твоя. И все — вообще не отыщут…

«Дядя Вова» говорил торопливо, видя, как по лицу Тарана волнами перекатывается смятение. Да, слова экс-смотрящего крепко достали Юрку! И «дядя Вова» легко углядел, что своими построениями он привел Тарана в панику. Но нельзя было оставлять его в таком состоянии. А то еще грохнет сдуру, от безысходности.

— Наверное, скажешь ты мне, Юрик: «А хрена ли ты мне, „дядя Вова“, можешь предложить, окромя все той же кислоты?» Дескать, сейчас, пока у меня под пистолетом сидишь, ты разные сладкие песенки поешь, а потом, когда приедем туда, куда зовешь, зубки покажешь… Ведь хочется тебе это сказать, верно?

— А что, это не так, что ли? — произнес Таран. — Ты мне тогда, перед тем, как на дачу к Мазаеву послать, наобещал с три короба и даже больше. В теплую загранку с Надькой послать собирался, еще чего-то врал… А на самом деле что? Три кило пластита в бронежилете с радиовзрывателем! Если б я его там, в саду, по случайности не скинул и если б собака-дура его охранникам не оттащила, где б я был?! Порошинки бы не нашли. Или нашли бы, но ровно столько, чтоб на Птицына бочку покатить…

— Понимаешь, Юра, времена меняются, и иногда бывает так, что человек, которого вчера собирался на смерть послать, становится очень нужным в живом виде. И не только не жалеешь, что он вчера умудрился живым остаться, но и радуешься этому делу до усрачки.

— Это почему же? — искренне удивился Таран. — Я ведь слишком до фига знаю. И про тебя, и про Жору, и про Седого. Таких у вас мочить принято, верно? Я уж не говорю, сколько твоих братков к Аллаху отправил…

— Кому жить, а кому помирать — Бог выбирает, — еще раз выказал набожность Вова. — Значит, он определил, что ты должен жить, а они — погибнуть. Может, вчера вечером мне было полезнее, чтоб ты окочурился, но сегодня все не так. И то, что ты до фига узнал, для меня очень даже полезно. Потому что теперь я в этой губернии — никто. Нету меня, пропал, испарился, растворился… Проигравший — выбывает.

— Шутите, хрестный?! — испуганно пробормотал Сеня, продолжая вести машину по извилистой просеке.

— Ни в коем разе. Закрутили меня и своротили. Бегу вот, спасаюсь, а ты, как верный друг, помогаешь мне…

Как раз в это время «Нива» выкатила на асфальтовую дорогу, шедшую через лес перпендикулярно просеке.

— Налево или направо? — спросил Сеня у Тарана.

— Куда хрестный скажет… — неожиданно для самого себя ответил Юрка.

— Ну, тогда — налево! — почти торжествующе произнес «дядя Вова».

И боги ошибаются

Нет, Таран не был совсем доверчивым и глупым мальчиком. По крайней мере, таким, как в начале недели, когда паскудница Дашка вертела им как хотела. Он сильно повзрослел за несколько дней скитаний и близких встреч со смертью. Лет на десять, не меньше. Он прекрасно понимал, что сейчас заботит «дядю Вову». Экс-смотрящий здорово переживал за свою сильно обесценившуюся шкуру, которую Юрка мог снять с него в течение одной секунды, одним нажатием спускового крючка. Переживал и пытался ее спасти, что, в общем, было вполне естественно и логично. При этом довольно убедительно, как ему самому, наверное, казалось, заговаривал Юрке зубы, рассчитывая, что пацану понравится его красноречие и умелая имитация откровенности. Конечно, Таран был слишком слабо образован, чтоб провести точный психологический анализ «дяди Вовиных» выступлений, но общий вывод сделал, несомненно, верный.

Правда, кое-что Тарана здорово зацепило. Прежде всего — Вовины выкладки насчет того, что потерянное на даче Мазаева кепи уже подставило «мамонтов», и теперь он, Таран, вовсе не нужен Генриху Птицыну. Вот эта часть выступления экс-смотрящему особенно удалась и прозвучала для Юрки более чем убедительно. Тем более что за несколько минут до этого Таран и сам сомневался в том, что у «мамонтов» его встретят с распростертыми объятиями.

Но все же Юрка передоверил «дяде Вове» выбор пути, хотя почти наверняка знал: старый пройдоха готовит ловушку, капает на мозги Милке, которая прямо на глазах, в течение не столь уж долгой поездки, начала входить в депрессию и ощущать некий пофигизм ко всей окружающей действительности.

По асфальтовой дороге проехали недолго. Лес расступился, ушел далеко в стороны от трассы, и впереди замаячило какое-то село. Через него проскочили, не сбавляя скорости, доехали до противоположной окраины, и тут «дядя Вова», уже не спрашивая разрешения у Тарана, велел Сене сворачивать вправо, на грунтовку, которая тянулась куда-то наискосок, под гору, через желто-зеленоватое колосящееся поле.

Потом миновали небольшую рощицу, переехали через мостик какой-то ручей, снова покатили через поле, но уже в гору. Когда перебрались за холм, увидели небольшую деревушку. Когда подъехали ближе, увидели бурьян, густо разросшийся во дворах, заколоченные двери и окна, Юрке показалось, будто он здесь уже бывал…

Просто эта деревенька вымерла точно так же, как та, где Таран прятался после бегства с фермы Душина.

— Вот здесь притормози! — сказал «дядя Вова», указывая на одну из избушек, по виду ничем не отличающуюся от остальных, такую же заброшенную и заколоченную.

Но едва машина остановилась, как из калитки, не дожидаясь гудка, вышли два парня. Одеты они были по-городскому и явно не проживали здесь постоянно. Что-то им явно не нравилось в приехавшей «Ниве», хотя именно ее они и ждали.

— Ну что, будем выходить? — предложил «дядя Вова». — Милка, не спи! Вылезай!

Милка, зевая, открыла дверцу, свесила ноги и вылезла, держа в каждой руке по пистолету, которые сразу же наставила на парней.

— Положите ручки на затылки, а? — сказала она таким тормозным тоном, что в пору было рассмеяться. Но встречающие подчинились. Во-первых, увидеть «Зену — королеву воинов» в роли телохранителя «дяди Вовы» они не ожидали, а во-вторых, стволы у Милки были настоящие. Наконец, баба выглядела очень мутной, а мутный человек с пушкой требует осторожного обращения.

— Сеня! — приказал Таран. — Выходи и топай туда же, к мужикам! И к Милке близко не подходи, понял?

— Нужна она мне… — проворчал Сеня. Но из кабины вылез.

— Порядок — прежде всего! — кивнул «дядя Вова». — Топай, куда сказали, и не выступай!

После того как Сеня с руками на затылке встал рядом с встречающими, Таран сдвинул вперед водительское кресло и пригласил:

— Выходи, хрестный.

«Дядя Вова», кряхтя и придерживая раненую руку, выбрался из машины, а затем неторопливо пошел в сторону своих соратников. Затем из машины выбрался Юрка со «стечкиным».

— Не бойтесь, мальчики! — бодреньким тоном объяснил «дядя Вова» своим корефанам. — Это они все изнервничались, поэтому такие недоверчивые. А вообще-то я с ними уже столковался помаленьку. Нам всем, как видите, пора умыться, побриться, одежку поменять, покушать перед дальней дорожкой… Спрячьте пушки, Юра с Милой, все нормально.

— Они хоть не ширнутые, хозяин? — спросил один из «здешних» парней. — Дикие какие-то…

Юрка, наверное, смотрелся еще более мутным, чем Милка, учитывая боевую фингальную раскраску рожи, мокрый камуфляж, на котором при свете утреннего солнышка отчетливо маячили размытые водой кровяные пятна — случаев изгваздаться ночью было предостаточно. Да и взгляд у него был как у затравленного хорька: дескать, только троньте, всех пошмаляю!

— Хрестный, — вдруг произнес Сеня в явном волнении. — Мне было сказано вас сюда отвезти, уехать и забыть. На хрена мне здесь торчать?

— Это уж не у меня спрашивать надо… — пробормотал «дядя Вова». Он все гадал, что у Юрки на душе. Ведь этот пацан сейчас как взведенная пружинка. Стоит ему, гаденышу, чуть-чуть заподозрить что-то, увидеть подвох — и все. Постреляет всех четверых тут же.

— Идите во двор! — сказал Юрка сипло-сорванным баском. — Все! Там поговорим, кому куда ехать.

Зачем ему это понадобилось? Он сам не мог объяснить… Но «дядя Вова» просиял, почуял в этом добрый знак.

— Пошли не спеша, — подбодрил он корефанов. — Говорить так говорить…

Черт его знает, что там могло дальше произойти. Может быть, действительно, «дяде Вове» удалось бы заболтать Юрку, который к тому же ощутил сильную усталость. Покормили бы его жареной картошкой с тушенкой, налили бы сто грамм — он бы без всякого снотворного разморился и заснул бы. Правда, уже навряд ли проснулся бы. В общем, при всей своей рискованности план у «дяди Вовы» был вполне реалистичный.

Но ошибаются даже боги. «Дядя Вова» предвидел, что Милка вот-вот заснет, впав в свой постнаркотический депресняк. Однако думал, будто это произойдет уже там, в избе, за столом, например.

А это произошло гораздо раньше, как раз в тот момент, когда Милка двинулась было за конвоируемой четверкой к забору. Сделала пару шагов и вдруг пошатнулась. Колени подогнулись, пальцы разжались, пистолеты выпали, и Милка рухнула наземь. Так, будто ее пуля поразила. Таран, например, так и подумал, хотя никакого выстрела не услышал.

Хотя никто толком ничего не понял, один из парней, встречавших «дядю Вову», резко нырнул вниз и цапнул один из пистолетов. Привскочил на колено и вскинул оружие на Юрку.

— Не трожь! — успел заорать «дядя Вова», но было уже поздно. То, чего он больше всего опасался, случилось. Таран отреагировал мгновенно. Все, что еще находилось в магазине «стечкина», за несколько секунд вылетело через ствол.

Тот, кто ухватил Милкин пистолет, не успев нажать спуск, отлетел к забору с двумя дырами во лбу и выломанным затылком. Сеня, который вообще-то и рыпаться не собирался, получил пулю в спину, под лопатку, и ничком повалился поперек Милки. Второй «здешний», завизжав от испуга, шарахнулся в сторону, но тоже попал под пулю. Он сделал несколько шагов, судорожно вцепился в штакетины забора, но потом разжал пальцы, сполз на бок и, скорчившись, остался лежать мордой в крапиве. Наконец, «дядя Вова», хрипя, осел у калитки с простреленным животом.

— Коз-злы… — шипел он. — Коз-злы…

Таран вынул из пистолета расстрелянный до железки магазин и вставил тот, где еще оставалось шесть патронов. Спокойно так, по-деловому, без дрожи в руках. Потом не торопясь подошел к «дяде Вове» и навел ствол с глушителем на его седую башку.

— Сынок, — пробормотал тот, кривясь от невыносимой боли, — погоди чуть-чуть! Я сказать тебе должен! Обязательно!

— Что еще соврешь, гад? — ледяным голосом произнес Юрка. — Чем еще купить захочешь?

— На этот раз — ничего такого… — прохрипел «дядя Вова». — Тут, в избе, в подвале, деньжата лежат. За ними и ехали сюда. Под бочкой с огурцами — чемодан. Заначка была моя… Как Бог свят — поделиться с тобой хотел. Думал, за сына ты мне будешь… А сейчас, когда смерть пришла, все отдаю… Там, — он показал пальцем и землю, — не пригодятся… Ну, все!

Стрелять Юрке не пришлось. «Дядя Вова» дернулся, вымолвив последние слова с тяжким вздохом, голова бессильно упала набок, и глаза его остекленели. Только из правого напоследок выкатилась слеза и плавно покатилась по бледнеющему лицу, оставляя за собой влажную полоску…

Таран присел на корточки и несколько минут сидел так, не отрывая взгляда от этого постепенно высыхающего извилистого следа, последнего проблеска жизни. Не то чтоб Юрке стало жалко экс-смотрящего. И страха перед трупом он не испытывал — вот так уже, по горло, на жмуров насмотрелся! Нет, Таран в эти минуты силился понять, что заставило «дядю Вову» в последние секунды сделать такое завещание? Да еще человеку, который его убил?! Что у него там, в этой искорябанной и истертой неправедной, жуткой и страшной жизнью башке, напоследок крутилось? Может, он в последние мгновения земного существования понял что-то важное? Или там, на границе бытия и небытия, ему было некое сверхъестественное откровение? Или «дядя Вова» решил, что, передав добытые преступным путем деньги в руки своего убийцы, он хоть чуточку душу очистит?!

Предполагать можно было что угодно. Побелевшие губы мертвеца уже ничего сказать не могли. К тому же Таран вспомнил о Милке.

Точнее, она сама напомнила о себе. Заворочалась, забормотала в полусне:

— Отвали… Уйди на х… Куда лезешь со своим огрызком?!

И, резко дернувшись, спихнула с себя труп Сени.

Юрка встрепенулся, подскочил к ней, вымазанной в Сениной крови, и обеспокоенно спросил:

— Ты ранена? Куда попало? Где болит?!

Милка с трудом разлепила веки, похлопала черными ресницами, помотала головой.

— Ни хрена не пойму… Что случилось?

— Не знаю, — ответил Юрка. — Ты упала, а этот (он указал пальцем на обладателя двух дыр во лбу) за твой пистолет схватился… Не задело тебя?!

— Вроде нет, — вяло ворочая языком, пробормотала Милка. — А кровь есть. Наверное, от этого огрызка… Почему он на мне лежал, а?

— Свалился, когда пуля попала, — пояснил Таран.

— А мне приснилось, что он меня трахнуть хочет… Юбку задрал и лезет со своим «карандашом». Козел вонючий!

— Так ты спала?! — изумился Таран.

— Ага-а… — зевнула Милка. — Депресняк начался. Еще в машине. А потом я загибаться начну. Часа через четыре. Дозы-то нет… Значит, сдохну.

Все это говорилось невероятно сонным голосом.

— Очухайся! — попросил Таран, чуточку встряхнув эту тяжеловесную куклу. — Встань на ножки! Ну!

— Можно, я посплю?

Таран понял, что толку от бабы никакого. Взяв Милку за руку, он забросил ее себе за плечо, поднял кое-как неподъемную телку на ноги и, обняв за могучую талию, завел во двор и усадил на ступеньки крылечка. Милка тут же завалилась на бочок и захрапела самым мужицким образом. Но Юрке это было по фигу. Он сообразил, что надо бы куда-то убрать жмуров. Взгляд его упал на невысокий сруб типа колодезного, который просматривался посреди лопухов в нескольких шагах от крыльца.

Поверх сруба лежала деревянная крышка, открыв которую Таран чуть не блеванул от жуткой вони. Там, в срубе, было что угодно, но не вода. На трехметровой глубине стояла некая густая, зеленоватая, омерзительно пахнущая жижа, которую даже дерьмом было назвать трудно. Даже с высоты было видно, что в ней какие-то черви шевелятся… Тарану даже показалось, будто там не то человеческий череп просматривается, не то тазовые кости. Хрен его знает, может, так оно и было.

Тем не менее Юрка, преодолев отвращение, решил, что лучшего места для погребения «дяди Вовы» и его сотоварищей ему не придумать. Копать на четверых братскую могилу сил не было, да и лопату еще требовалось найти.

В общем, Таран стал перетаскивать их, убиенных, к этому жуткому колодцу и, задерживая дыхание, чтоб не вывернуло наизнанку, переваливать через трухлявые бревна сруба. Первым спихнул Вову, потом Сеню, потом «здешних». Места хватило всем. Напоследок Таран собрал с травы пистолеты, оглядел те места, где лежали убитые. Кровь, конечно, пометок оставила много, но в глаза особо не бросалась. Да и кто сюда заглянет? А дожди все это могут уже завтра замыть.

Закончив все эти неаппетитные дела, Юрка испытал непреодолимое желание вымыться. Неужели здесь настоящего колодца нет? Может, в саду где-то имеется?

Вечный кайф

Юрка вовремя углядел какую-то тропочку, видимо протоптанную «здешними» парнями через бурьян, крапиву и лопухи, которые заполонили все пространство между полузасохшими, одичалыми яблонями. Эта тропочка вывела Тарана в дальний угол сада, где, как оказалось, стояла банька.

К Юркиному удивлению, над трубой бани струился теплый воздух. Не иначе «здешние», готовясь встречать шефа, ее натопили. Таран вошел в предбанник и увидел два комплекта свежего белья: майки, трусы, носки. Один, должно быть, для самого «дяди Вовы», другой — для Туза, который досюда так и не доехал. Кроме того, тут и верхнее было, две пары джинсов и куртки. Обувь тоже приготовили, мягкие и легкие кроссовки.

Заглянул Юрка и в парилку. Крепко нажарили, небось понимали, что боссу после путешествия по утренней прохладе приятно будет старые кости погреть. Под крышкой котла было полно кипятку, а в баке с холодной водой плавал эмалированный ковшик.

Откуда взялась вода, Юрка к этому времени уже знал.

Рядом с баней, под навесом из досок и рубероида, располагался колодец с воротом. В него Юрка заглянул не без опаски, но колодец оказался хоть и замшелый, но чистый. Вымотав из колодца ведро с цепью, Таран понюхал воду и убедился, что она ничем не пахнет. Даже рискнул отхлебнуть. Вода оказалась свежей и вкусной.

После этого Тарана клюнула идея. А что, ежели затащить в баню Милку и окатить холодной водой? Может, с нее сойдет сонливость, и окажется, что она машину водить умеет? Сели бы в «Ниву» и погнали… Только вот куда? А, там видно будет!

Юрка вернулся к крылечку, где продолжала похрапывать «королева воинов», и попробовал ее растормошить.

— Мила! Проснись…

— Пошел на фиг! — сонно пробурчала она. — Ничего не хочу…

Относилось ли это к реальному Тарану или к какому-нибудь персонажу Милкиных сновидений, Юрка так и не понял. Он подхватил спящую красавицу сразу за обе ручки — они одни как два окорока весили! — и не без напряга взвалил на плечи. Ох, ма-а! И это надо было переть метров тридцать! Таран вспомнил кадры из какого-то советского фильма про войну, где юная девушка-санитарка таким же макаром тащила на себе раненого бойца, и очень этой девушке посочувствовал. Но Милку все же до бани дотащил и даже в парилку втянул. Усадил на лавку прямо в кожаном одеянии и на минуту задумался: раздевать и не раздевать? Дело, конечно, было не в стеснительности, а в том, что Милка, которой могло опять присниться что-нибудь эдакое… хм!., «производственное», запросто сумела бы, не разобравшись спросонок, отоварить Тарана по роже. А у него синяков и так до фига, лишние без надобности. Поэтому Юрка решил, что окатывать ее надо прямо в кожаных доспехах. Наплескал ковшиком холодной воды в тазик… Пших!

— О-ой! — басом взвыла Милка, аж подскочив на лавке и шмякнув об нее увесистой попой. — Сдурел, что ли?!

Но, похлопав глазами и обнаружив, что находится в бане, возрадовалась:

— Бли-ин! Как тут клево! Это ты натопил?

— Нет, — вздохнул Таран, — это для Вовы с Тузом готовили.

— Все равно классно! Вечный кайф! — Как видно, холодный душ Милку вывел из сонливости, и она тут же начала стягивать с себя свое одеяние. Сапоги опять не захотели сниматься, и Юрке пришлось помогать.

— А ты-то чего? — пропыхтела Милка, когда Таран, забрав ее шмотки, решил было закрыть за собой дверь. — В мокрой шкуре приятней, что ли?

— Да я после тебя, — произнес Таран. — Покараулить надо. За «дядей Вовой» и Тузом сюда наверняка заехать собирались.

— А ты уверен, что сегодня? — Милка неожиданно проявила дар аналитика. — Я лично ни хрена не уверена. После того, что, блин, вчера творилось, в губернии шухер идет. Менты все дороги шмонают, небось уже половину Вовиной братвы похватали и колют… Ты что! Он потому и забрался сюда, а не попер далеко, потому что на шоссе его запросто за шкирман возьмут. Нет, он здесь вылежаться недельку собирался. Или даже больше.

— Интересно, далеко лодку унесло?

— Могло за несколько километров, там течение быстрое… Он ведь все правильно прикидывал, хрен старый. Те братки высадили бы их с Тузом и упилили пустые и чистые. Даже если б их менты задержали — кроме ершей и удочек, ни черта не нашли бы. И стояли бы эти братки до упора — знать не знаем, никого не везли! А пока менты на них время теряли, Вова уже давно бы тут кости грел и в ус не дул… Ну, ты идешь? А то опять засну…

Вот этот аргумент был решающий. Юрка сбросил с себя все сырое до последней тряпочки и запрыгнул в парилку. Ух и славно!

— Ты не бойся, — сказала Милка попросту, — я к тебе не полезу. Мне это дело сейчас по фигу. Конечно, ежели захочешь, можешь вставить, упираться не стану, только сейчас я как бревно деревянное…

— Ну и слава Богу, — сказал Юрка. — Мне лично сейчас главное — согреться и отмыться. А потом пожрать чего-нибудь. Интересно, есть тут у них чего-нибудь?

— Наверняка есть, — зевнула Милка. — Я бы тоже поела немножко — и опять поспала…

— Слышь, Мил, а ты машину водить умеешь?

— Не-а. А ты тоже нет?

— Ага.

— Ну и хрен с ним. Надо будет, пешком уйдешь, когда я сдохну…

— Брось ты…

— Не, это точно. У меня аптечка в рюкзачке осталась, а рюкзачок — в подвале. Там еще пять доз было. А теперь — хана… Пять часов ломки никто до конца не выдерживал, это точно. Знаешь, а я все ж таки надеялась, что Вова не врет… Понимала, конечно, что скорее всего отраву вколет, но чуточку надеялась…

— Он, когда помирал, — с некоторым запозданием сообщил Юрка, — сказал, будто у него тут, в доме, в подполе, чемодан зарыт с деньгами. Может, там и какое-нибудь лекарство от этих ваших уколов есть?

— Навряд ли, — мотнула головой Милка. — На фига ому вместе с деньгами что-то прятать? Врал он, конечно. Может, и про деньги врал. Может, там мина какая-нибудь лежит или отрава. Он, гад, любил химию всякую…

Таран задумался: да, это он как-то не учел, пока над трупом сидел! От этого гада и после смерти можно ждать пакости.

— Неужели ничего сделать нельзя? — произнес Юрка.

— Нет. Только перетерпеть, но это никто не может. Люди беситься начинают, вены себе грызть, головой об стены бьются… Я видела, как это бывает.

— А если тебя связать, например?

— Все равно. Сердце не выдерживает, в башке, говорят, сосуды лопаются. Короче, все равно хана наступает…

— Блин! Сидишь мылишься и так спокойно говоришь про такое! Удивительно…

— Чему удивляться? Я так не один год живу. Укололась, натрахалась, депресняк… Ломать начало — опять доза. И все по новой. Когда-нибудь все равно сдохнуть придется. Почему не сегодня? У меня что, есть для кого жить? Родителей нет, мужа нет, детишек тоже. А мне двадцать восемь, между прочим. Вся в картинках, — Милка размазала мыло по татуировке на плече. — Две ходки сделала, третья висит. И кому я сама нужна, скажи на милость? Тебе? Ты молодой, у тебя хорошая девчонка есть. И сам не червивый, хорошенький…

— Слушай, — сказал Таран, — а может, в больницу куда-нибудь доберемся? В наркологию какую-нибудь?

— Толку никакого. Они эту «дяди Вовину» химию не знают. И где мы эту больницу искать будем? Ты хоть знаешь, как отсюда до города добраться? Ну, и потом тебя менты заберут наверняка. Для начала — как дезертира или самовольщика. А после на все остальное раскрутят… Лучше спинку мне потри.

Наверное, если б она предложила это сделать чуточку пораньше, до своих «веселых» рассуждений насчет того, как ей хана придет, Юрка даже при всей своей общей усталости и непожратости кое-какое физическое влечение к этим шикарным телесам испытал бы. Ведь Милка была хоть и полная, но не жирная, не дряблая. И пропорции у нее в общем и целом были вполне приемлемые, даже при том, что из одной половинки попы можно было полторы Юркиной сделать.

Но Таран ничего такого сексуального не чувствовал. Его жалость и злость донимали. Жалость к этой большущей и красивой бабе, которую «дядя Вова» своими химическими делами поставил на грань жизни и смерти. И злость на самого себя, что он ничем не может ей помочь. Ничем! «Дядю Вову» уже не спросишь — небось его на том свете черти в серной кислоте отмачивают… И даже если есть еще какие-то люди, которые знают секреты всей этой адской фармакологии, то хрен их теперь найдешь. Кто смылся, кого менты похватали. Даже если представить себе, что ему удастся притащить Милку в милицию, сдаться самому с повинной по всем пунктам и сказать: «Вот, граждане начальники, это баба, на которой „дядя Вова“ с конторой эксперименты ставили. Вылечите ее!» — разве это поможет? Да ни хрена… Правда, собровцы ведь ночью наверняка прибрали «актеров». А у всех у них та же проблема. Наверняка ведь их на обследование куда-то отправили. И может быть, уже знают, как их от этой смертоубийственной ломки спасти.

Хрен с ним! Юрка был готов идти сдаваться ментам.

Знать бы только, где их найти. Как не надо, так их до фига, а как надо — ни одного не отыщешь. В селе, конечно, может быть участковый. Но до села пять километров пешком топать. Минимум час уйдет. Потом час объяснять, что к чему. И то если участковый понятливый и непьющий. А до начала Милкиной ломки уже меньше четырех часов осталось. Три с половиной надо считать. Минус два — полтора останется. А отсюда, может быть, до города как раз полтора часа езды… Нет, ни фига путевого из этого не выйдет.

И опять мысли повели Тарана в направлении того чемодана, про который говорил «дядя Вова» перед смертью. Ведь мог же он в этот чемодан положить, так сказать, «образцы продукции»? Он ведь куда-то драпать намыливался, а там, надо думать, нелегальные разработки его фирмы могли пригодиться. Их ведь продать можно и заработать столько денег, сколько в трех кейсах за один раз не увезешь…

Таран наскоро окатился и пошел к выходу в предбанник.

— Все, что ли? — спросила Милка. — Напарился?!

— Ага! — отозвался Юрка.

Он вытерся полотенцем, заготовленным для «дяди Вовы», надел белье и джинсовый костюм. А вот кроссовки пришлось взять у Туза — Вовин 42-й Тарану не налез.

В этих самых кроссовках — после армейских ботинок они легче пуха показались! — Юрка бегом побежал к избе.

Солнце уже заметно поднялось, припекать начало, но тут в мертвой деревушке просыпаться было некому. «Нива» сиротливо стояла у ворот, из-под крышки страшного колодца, слава Богу, никто не пытался выбраться наружу. Юрка в два прыжка поднялся на крыльцо, вошел в полутемные сени и почти сразу увидел карманный фонарик. Щелк! — засветился. Таран направил свет на пол: где ж тут люк в подвал? В сенях ничего похожего не было, Юрка перескочил в следующее помещение с облупившейся печкой и закопченными керосинками — кухню, должно быть. Вот тут в полу, под истлевшей клеенкой, люк был. Почти такой же, как на кухне у Душина, где Юрка несколько дней назад своей смерти ждал. Тогда ведь хреновей хренового было, но выкарабкался, повезло! Неужели сейчас не повезет?! Неужели Господь Бог, если он, конечно, имеется, не поможет Юрке выручить Милку? Пусть не самую лучшую, но все-таки не вредную и довольно добрую девку, которой по жизни не везло… Неужели, Господь, ты от нее отвернешься, как от Шурки, такой же несчастной по жизни?!

Таран спустился в подвал. Хламу тут было до фига и больше, но бочка — всего одна. Здоровенная, сорокаведерная, должно быть, а то и больше.

Юрка пошел к бочке напролом, расшвыривая с дороги всяческие ящики и ломаные стулья, грязные пустые бутылки, банки и мятые ведра. Пробился довольно быстро.

От бочки шла затхлая вонь. Должно быть, огурцы в нее загружали еще в годы перестройки. Но после колодца с трупами это был почти аромат, Таран даже не поморщился, когда брался за края этой тары, наполовину заполненной каким-то полужидким плесневелым перегноем. Несколькими наклонами и вращательными движениями он откантовал бочку в сторону и, направив свет фонаря на то место, где она стояла прежде, увидел только сырой рыхлый грунт.

Пошарив вокруг, Юрка нашел ржавую штыковую лопату без черенка и принялся копать. Земля поддавалась легко, и, без особых усилий сняв сантиметров пятнадцать грунта, Таран добрался до какой-то деревянной крышки, сделанной из плотно пригнанных друг к другу толстых досок-сороковок, промазанных смоляным варом, будто днище лодки-плоскодонки. Крышку он сперва приподнял, а уж потом подумал, что к ней могла быть пристроена взрывчатка. Но ничего ужасного не случилось, крышка благополучно снялась.

Под ней оказался довольно большой деревянный ящик, сколоченный из такой же смоленой доски, как и крышка, вкопанный в землю почти на метр. Внутри ящика находился поставленный на попа чемодан. Это был вовсе не маленький атташе-кейс и даже не толстенький «президент», а солидный, кожаный, немного старомодный, но вполне исправный, объемом если не четверть кубометра, то в одну восьмую — уж точно. Когда-то, до изобретения клеенчатых клетчатых сумок, с такими чемоданами разъезжали пионеры челночного бизнеса. Отказались от них из-за слишком большого собственного веса, понижавшего рентабельность при авиаперелетах.

Итак, чемодан был реальностью. Юрка смело ухватился за него, хотя на сей раз четко помнил, что к его нижней части может быть привязана веревочка или проволочка, прицепленная к взрывателю. Таран такие штуки в кино видел и в другое время был бы поосторожнее. Но сейчас ему было наплевать. Взлетит — значит, не судьба… Все равно будущего у него нет.

И здесь все сошло благополучно. Не было ни веревочки, ни проволочки, а потому Таран хоть и не без усилий, но вполне удачно вытащил чемодан из закопанного в землю ящика, а затем выволок наверх из подпола.

Там, наверху, уже находилась Милка, сумевшая втиснуть свою корму в джинсы, предназначенные Тузу, а пятки — в кроссовки, заготовленные для «дяди Вовы». Она замотала волосы полотенцем и разлеглась в комнате, на потертом дерматиновом диване. Глядела в потолок и лениво курила, стряхивая пепел прямо на облезлый, давным-давно не крашенный пол. В опасной близости от ее правой руки, на сиденье расшатанного «венского» стула, лежали пистолеты.

Когда Юрка втащил чемодан, Милка даже не повернула головы.

— Нашел? — спросила она сонным голосом.

— Нашел, — отозвался Юрка, укладывая чемодан на стол. — Только он без ключей. Топора тут не видала?

— На фига? — вяло произнесла Милка, нехотя спуская ноги с дивана и выдергивая из волос металлическую шпильку. Подошла, ковырнула один замок, потом второй — щелк! щелк! — и откинула крышку. Таран только успел подумать, что мина, которую он принимал к сведению, могла бы сработать и после этого. Тогда бы их с Милкой обоих разнесло, и никаких проблем больше бы не было.

Но мины не оказалось. Чемодан открылся, и у Тарана зарябило в глазах. Серо-зеленые купюры с портретами Бенджамина Франклина, и в нераспечатанных банковских пачках, и в простых, стянутых резиночками, аж выпучились за края чемодана.

— До фига, — спокойным тоном произнесла Милка, — за такие деньги можно и убить. Но дозы тут не будет, ты прав.

— Может, в кармашке? — Юрка отстегнул кнопку клапана, закрывавшего оттопыренный карман на внутренней стороне крышки чемодана.

Там оказался мобильный телефон.

— Хорошая штука, — равнодушным голосом заметила Милка, — но это не доза.

И, зевнув, вновь улеглась на диван, пуская дым в потолок.

Юрка вертел в руках телефон. Передвинул рычажок, загорелась крохотная красная лампочка — питание есть.

Как-то сразу всплыл из памяти телефон Генриха-Птицелова. Позвонить, что ли? Только вот достанет ли отсюда до города?

И не будет ли этот звонок стоить Юрке жизни?! Ведь все, что наговорил «дядя Вова», звучало очень убедительно.

И все-таки Юрка решился набрать 45-67-23. Потому что его личная судьба отошла на второй план. Он хотел помочь Милке. Это был единственный, мизерный, но шанс. Таран не мог вернуть долг спасшей ему жизнь Шурке, однако эту такую же несчастную бабу еще можно было спасти.

Юрка не знал, что телефон этот — дальнобойный, с запрещенным «удлинителем», работающий на закрытых частотах и имеющий радиус действия до 75 километров. И потому был приятно удивлен, когда услышал к трубке знакомый женский голос:

— Алло!

— Будьте добры, позовите Генриха!

Юрка почему-то думал, что ему, как в первый раз, скажут: «Его сейчас нет, что передать?» и придется еще раз передавать привет от Вольдемара. Но вместо этого в трубке зарокотал бас:

— Юра? Таран, это ты?

— Да, — отозвался Юрка. — Мне нужна помощь, Генрих Михалыч…

— Догадываюсь. Сколько^?

— Чего? — не понял Таран.

— Сколько за тебя просит эти козлы?

Только тут Таран сообразил, что Птицын интересуется, какой за него выкуп платить надо. И, несмотря на всю серьезность момента, решил схохмить — все же он еще не совсем перестал быть мальчишкой!

— Ничего платить не надо, — объявил Юрка. — Говорят, что хорошо вам заплатят, если заберете меня отсюда. Чемодан денег приготовили!

— Юмор понял… — пробормотал Птицелов. — И где ты находишься, дорогой?

— Пионерлагерь бывший знаете? Тот самый…

— Понял. Дальше?

— Дальше — три километра по реке, потом по просеке до асфальта. По асфальту налево, до первого села, названия не знаю. Дальше направо по проселку через поля пять кэмэ до деревеньки. У дома белая «Нива» стоит. Разберетесь?

— Разберемся… — ответил Генрих и повесил трубку.

Юрка не поверил, что Птицын хоть что-нибудь понял из его сбивчивого и торопливого рассказа. Ему показалось, будто Птицелов сейчас попросту отмахнулся. И теперь уже не на что надеяться. Совсем. Но Милке надо было хоть чуть-чуть настроение поднять.

— Ну вот, — сказал он, изобразив улыбочку. — Друзьям позвонил. Через пару часов будут…

— Доживу, наверное, — вяло улыбнулась Милка. — Спасибо, Юрик. Заботишься, как о родной. Хотя даже трахнуть стесняешься… Жалко, что вчера не собрался, когда у меня кайф гулял. А теперь я уже до самой смерти не смогу быть женщиной…

— Ладно тебе! — сердито буркнул Таран. — Ни хрена ты не помрешь. Еще замуж выйдешь и детей нарожаешь.

— Ну да… — отмахнулась Милка. — Еще чего. С этой дряни нарожаешь, пожалуй… И даже если нормальные родятся, будут спрашивать: «Мама, а почему у тебя на попе написано: „Милости просим!“, а пониже пупика — „Добро пожаловать!?“»

— Выведешь свои наколки… — начал было Юрка, но в это время откуда-то с небес послышался нарастающий гул приближающегося вертолета.

— Это не за нами случайно? — пошутила Милка.

— А что, может быть! — столь же шутейно ответил Таран. — Пойду гляну…

И он вышел во двор, тоже скорее в шутку, чем всерьез.

Каково же было его удивление, когда он увидел, что здоровенный «Ми-8», разрисованный камуфляжной краской, на небольшой высоте и на малой скорости приближается к деревеньке. Рев турбин стал бить по ушам, и даже Милка, стряхнув апатию, выскочила на крыльцо. Она тоже не поверила глазам, когда увидела, как «вертушка» садится на заросший бурьяном выгон всего метрах в пятидесяти от баньки.

В считанные секунды из отодвинутой боковой двери выскочили ловкие молодцы с автоматами — человек десять, не меньше! — и стремительно ринулись к забору. Юрка тоже сорвался с места и понесся им навстречу…

— Вечный кайф! — пробормотала совершенно опупевшая Милка.