Таш любит Толстого

16

Через несколько часов я направляюсь в Холли-парк. Последние несколько дней не по сезону холодно, а вокруг творится столько всего плохого и просто непонятного — очень подходящее время для медитации.

Я брожу по тенистой дорожке — десять шагов в одну сторону, десять в другую, — опустив глаза, стараюсь ровно дышать и не пускать в голову назойливые звуки вроде «засоряют мою ленту» и «все притянуто за уши».

Когда рядом сигналит машина, я не сразу понимаю, что это имеет какое-то отношение ко мне. Просто белый шум вроде птичьего пения, ветра или гула шоссе. Потом я в очередной раз разворачиваюсь и поднимаю глаза: на обочине припаркована знакомая синяя «камри». В ней опущено стекло, а за рулем сидит моя мама.

— Прости, дорогая! — кричит она, высунувшись наружу. — Не сообразила, что ты медитируешь.

Меня всегда изумляет, что мама умеет кричать. Обычно она разговаривает так тихо, как будто ее колесико громкости застряло на минимуме. И вот она кричит — причем не в ярости, прекрасно выговаривая слова, так что я отчетливо ее слышу, хотя нас разделяет несколько десятков метров.

Я на секунду замираю, а потом бегу к машине. У пассажирской двери я останавливаюсь, чтобы стереть со лба приличное количество пота.

— Все нормально, — говорю я маме. — Как раз закруглялась. Я просто довольно долго не медитировала на ходу, и…

— Решила, что сейчас подходящий момент? — заканчивает мама и так колко улыбается, что мне приходится отвернуться, чтобы не порезаться. — Подвезти тебя до дома?

— Моя мать запретила мне садиться в машины к незнакомцам! — ухмыляюсь я.

Мама смеется своим хрустальным смехом и отпирает дверь, чтобы я могла забраться внутрь. Когда мы трогаемся с места, она произносит:

— Страшный секрет — мне еще надо кое-куда заехать по дороге.

Поперхнувшись от такой подставы, я тянусь расстегнуть ремень безопасности. Мама снова смеется:

— Прежде чем ты выбросишься на тротуар, выслушай меня до конца. Хочешь в «У Гретера»?

— С этого надо было начинать! — отвечаю я.

Кафе-мороженое «У Гретера» манит меня к себе столько же лет, сколько и Холли-парк, но, в отличие от парка, оно того полностью стоит. Я прекрасно понимаю, что мама бессовестно задабривает меня, но мне совершенно не стыдно ей поддаваться.

Несколько минут мы молча едем по знакомому маршруту в сторону пригорода. Потом выруливаем на Новое кольцо, соединяющее все крупные шоссе города, как спицы в колесе. Как только мы надежно вливаемся в поток машин в правом ряду, мама поворачивается ко мне:

— Мы с твоим отцом много недель думали, как лучше будет сказать вам про ребенка, и у нас все равно не получилось.

— Ага, — отзываюсь я, — прости, что я тогда засмеялась.

— Иногда наш организм встречает важные новости довольно странно.

Я киваю. Действительно, когда мы были в седьмом классе, и у мистера Харлоу нашли рак, Джек не плакала очень долго. Только несколько месяцев спустя, когда мы с ней смотрели «Корпорацию монстров», она начала давиться слезами и полчаса не могла успокоиться.

— Мам?

— Что?

— Откуда вы возьмете деньги? Растить ребенка это же недешево, так? И я помню, что вы обещали помогать мне платить за обучение в колледже… теперь этого не будет, да?

Пока я говорю, мама несколько раз хмыкает, то есть она меня слушает, но не отвечает, пока мы не сворачиваем на менее загруженную дорогу.

— Кое-что и правда изменится, — произносит она наконец. — Нам с папой придется сильно урезать наш бюджет. Но это обещание мы дали вам несколько лет назад, и мы его сдержим.

— А в Вандербильте нам, наверно, придется платить полную стоимость. Клавдия вдвое умнее меня, и то ей дают всего тысяч пять в год.

— Таша, дорогая…

Я подбираюсь, потому что прекрасно знаю, что сейчас услышу. Я уже открываю рот, чтобы возразить, но мама делает мне знак рукой, чтобы я ее дослушала.

— Мы больше не будем возвращаться к этому разговору, но я не уверена, что тебе стоит нацеливаться именно на Вандербильт. Я прекрасно понимаю, что тебе нравится их общежитие и Нэшвилл. И что тебе хочется учиться в частном университете, но подумай только о деньгах. Если у тебя не будет стипендии, у тебя на шее повиснет шестизначный долг. Одно дело, когда ты нейрохирург, и совсем другое — если режиссер. Ни в коем случае не хочу сказать ничего плохого про режиссуру, но искусство не дает никаких финансовых гарантий, и мне не хотелось бы, чтобы ты начинала свою взрослую жизнь с огромным долгом и безо всяких шансов с ним разделаться. При этом всегда можно пойти в Кентуккийский университет, и стоить это будет в разы меньше. Здесь ты получишь гораздо большую стипендию, а половина оставшейся суммы у тебя уже в кармане благодаря Губернаторской школе искусств. Я просто хочу, чтобы ты хорошенько об этом подумала. Все, я договорила.

Мы въезжаем на платную парковку кулинарной лавки под названием «Взбивай и накладывай». Мама паркуется, не выключая мотора, и шарит за приборной панелью в поисках завалявшихся четвертаков.

— Ясно, — начинаю я. — То есть Клавдия пусть себе учится в Вандербильте, потому что она умная и будет инженером, а вот мне нельзя, потому что я хочу создавать фильмы?

Мама захлопывает крышку отделения, где только что копалась, достав оттуда два четвертака, и кидает на меня тяжелый взгляд:

— Ты прекрасно знаешь, что я не это имею в виду. Сейчас я зайду в магазин, через пятнадцать минут вернусь, и вот тогда ты мне все выскажешь. Хорошо?

Ничего хорошего, вообще-то, но у меня нет выбора. Я уже привыкла, что мама разрешает все споры именно так. Она считает, что в любой ссоре нужно просто остыть и хорошенько все обдумать. Я почти уверена, что она сама изобрела методику «глубоко вздохнуть и досчитать до десяти». Больше всего меня раздражает, что это правда работает.

И сегодняшний день не исключение. Когда мама снова садится в машину с двумя розовыми бумажными пакетами в руках, мне больше не хочется спорить. Я откинула назад спинку сиденья, настроила вентиляцию так, чтобы дуло прямо мне в лицо, и переключила радио на станцию для стариков, где как раз играет песня Tainted Love. Конечно, мамины слова про деньги и мое ближайшее будущее нельзя просто взять и отбросить. Но сейчас я о них забуду. Отложу в наглухо запертый нижний ящик мозга и достану когда-нибудь потом, а сейчас мне слишком жарко, я слишком злая и слишком хочу мороженого.

Следующая остановка — «У Гретера». Я заказываю два клубничных шарика с шоколадной крошкой, мама берет старое-доброе сливочное с сиропом. Мы садимся за столик у окна и обсуждаем новый торговый центр и премьеру «Улицы тринадцати святых». Мы говорим о чем угодно, кроме ребенка и моего высшего образования.

Я вдруг понимаю, что все еще злюсь на родителей, но слишком устала это демонстрировать. Вырулив с парковки, мама обнимает меня за талию и прижимает к себе. Я не обнимаю ее в ответ, но и не вырываюсь.

Дома я первым делом вижу письмо с уведомлением, что пользователь Thomnado007 выложил новое видео. Я кликаю по ссылке и гадаю, в чем дело. Фом ведет влог по понедельникам, а сегодня среда. Загружается видео под названием «Социальная реклама». Я делаю звук погромче и включаю кнопку воспроизведения.

Фом в своей естественной среде обитания — сидит в зеленом кожаном офисном кресле, окруженный картами мира, фигурками динозавров и книгами вроде «Краткой истории времени», «Космоса» и «Смерти в черной дыре». Но с первой его фразы становится ясно, что это не очередной выпуск «Голоса из пробирки». Не веря своим ушам, я ставлю ролик на паузу, отматываю на начало, еще прибавляю звук и начинаю смотреть заново.

— Привет, на связи Фом и внеплановая рекламная пауза. Обычно я рассказываю про науку и фантастику, но сегодня мы поговорим о более простых вещах. Это давило на меня последние несколько недель, и, как влоггер, я просто не имею права остаться в стороне.

Я прекрасно понимаю, что очень просто гулять по интернету без лица, настоящего имени и опознавательных знаков и не нести ответственности за свои слова. Так рождается сетевая травля и такой поток ненависти, какой не прокатил бы ни в какой другой обстановке. Обычно, если вам, к примеру, до тошноты не нравится какой-нибудь веб-сериал с Ютуба, вы можете пожаловаться парочке друзей, осмеять его между собой и жить дальше. Но некоторые считают нужным выразить свое отношение в сети, на открытом форуме. Как любой ученый, я полностью за конструктивную критику и аргументированную дискуссию, но, мне кажется, когда по сети разлетается кусок текста, призванный только ранить и оскорбить, это как-то слишком далеко заходит.

Я кое-что скажу вам, мои чудесные зрители. Когда вы в следующий раз соберетесь написать про кого-нибудь гадость, подумайте о том, кто это прочитает. Большая часть из нас — такие же люди, как вы. Мы пробуем, ошибаемся и пробуем снова, стараясь совершенствоваться в том, что нам нравится. Мы такие же, как вы, и большинству из нас не платят за то, что мы делаем. Так что давайте постараемся сдержать поток негатива, ладно? Давайте будем нести лишь добро. Вот и все, я слезаю с трибуны. До встречи в понедельник — вас ждет яркая, как сверхновая звезда, беседа про Кристофера Нолана, ядерные взрывы и пространственные туннели.

Я останавливаю видео на последнем кадре, когда Фом уже сказал слово «туннели» и тепло улыбается в камеру на прощание. Его черные волосы отросли так, что одна прядь падает на правое стекло его очков в толстой оправе. На нем футболка с «Железным человеком».

Лежа на столе для пинг-понга, я сказала Полу правду: на Фома приятно смотреть. У него красивые черты лица, гладкая кожа. Его руки как-то слишком похожи на палочки, но я надеюсь, что с ним будет уютно обниматься. При этом я не уверена, что его можно назвать «сексуальным». Я бросаю беглый взгляд на комментарии: вроде, там нет того, что всегда творится под видео самых популярных влоггерш. Им непременно пишут гору отзывов с сексуальным подтекстом. Что-нибудь в духе «10/10, я бы вдул» или «Фу, она страшная, как ведьма, кто на такую позарится?»

Не понимаю этого. Как они могут так просто судить о привлекательности? Одного видео, одного беглого взгляда хватает, чтобы оценить человека по шкале «вдувабельности». Я помню, что нельзя обращать внимание на троллей, но этого просто слишком много. Иногда мне кажется, что большинство людей действительно с первого взгляда оценивает чужие шансы продолжить род. Это кажется таким животным, таким поверхностным. Но одновременно и таким… необходимым. Неотъемлемой составляющей всех окружающих. В такие моменты я задаю себе вопрос: получается, во мне не хватает чего-то важного?

Я запираю этот вопрос в еще более далеком уголке мозга, чем десятки раз до этого. Сейчас мне хочется думать не о внешности Фома, а о его поступках. Потому что он снял видео ради меня. Это единственное объяснение. Конечно, он не уточнил, что речь о «Несчастливых семьях», но таких совпадений просто не бывает. Фом сделал это, потому что понял, как я переживаю.

Я хватаюсь за телефон: надо сказать ему, что я посмотрела видео и благодарна ему за него. Но я просто сижу и смотрю на мигающий курсор, не зная, что писать. Как лучше сформулировать? Не хочу, чтобы это выглядело неловко. И нельзя давать ему понять, что я в курсе, ради чего он это сделал, хотя он совершенно точно сделал это ради меня.

Сначала я набираю просто: «Спасибо!»

Выглядит, как будто я подлизываюсь. Так не пойдет.

«Посмотрела твое видео».

Можно подумать, я за ним шпионю. Тоже не то.

«Как день проходит?»

Скучно и прозрачно. Да что ж такое!

Я гашу экран телефона и пытаюсь сосредоточиться, рассматривая пятна чистящего средства на оконном стекле. Я так глубоко задумываюсь, что вскрикиваю от неожиданности, когда приходит сообщение. Оно от Фома.

«Выложил новое видео. Держись, Таш! Ты крутая!»

Я закусываю губу так глубоко, что чувствую себя мопсом. Интересно, можно ли улыбаться всем телом? Похоже, можно.