Ташкент - город хлебный

26

Утром продавали Мишкин пиджак на большой киргизской станции.

Трофим сказал последний раз тоном опытного человека:

- Четыре тысячи проси.

- Дадут?

- Не дадут - убавить можно. Первым покупать буду я. Ты хвали хорошенько свой товар и меня нарочно ругай, если я стану дешево давать. Понял? Заходи в народ.

Вошел Мишка в пеструю базарную гущу, держа на руке отцовский пиджак, с боку к нему придвинулся Трофим:

- Громче кричи!

Мишка взмахнулся пиджаком.

- Эй, купи, продаю!

Дал Трофим отойти ему немного, опять придвинулся, громко спросил:

- Стой! Сколько просишь?

- Ты не купишь! - обернулся Мишка.

- А ты откуда знаешь?

- Денег у тебя нет.

- А ты мои деньги считал?

- Чай, так видать…

Трофим рассердился.

- Э, шантрапистый осколок! Говори окончательно - сколько?

- Четыре тысячи.

- Уступка будет?

- Набалвашь тебя, чай, он не больно старый…

Стояли Мишка с Трофимом в пестрой базарной гуще друг против друга, громко спорили, чтобы обратить внимание на пиджак, но никто, ни один человек не хотел остановиться около них. Поглядят издали - отвернутся.

Трофим сказал, повертывая головой:

- Хитрые, черти, не обманешь!

Уже падало веселое настроение, пиджак казался плохим, ненадежным, и в минуту отчаяния думалось: никогда не продашь его ни за тыщу, ни за полтыщу. В это время подошел молодой киргизенок, чуть-чуть повыше Трофима, уставился на ребят черными блестящими глазами.

Мишка взмахнул пиджаком:

- Купи!

Подвернулся киргиз с узенькой бородкой, выпятил губы, разглядывая пиджак с нутра и снаружи, по-русски спросил:

- Сколь?

- Дешево отдаю, за четыре тыщи.

- Тыща!

Трофим из-за спины у киргиза крикнул:

- А кто здесь хозяин этому пиджаку?

- Я! - повернулся Мишка.

- Сколько просишь за него?

- Четыре тыщи.

- Продать хочешь или болтаться пришел? - строго сказал Трофим.

- А тебе чего надо тут? - также строго ответил Мишка.

- Если хочешь продать, бери три тысячи с меня и больше никаких. Хочешь?

Посмотрел киргиз на нового покупателя, сплюнул, разгорячился, начал подкладку пальцем ковырять. Мишка по-купечески говорил:

- Не ковыряй, товарищ, матерья хорошая, два года будешь носить.

Подступили еще киргизы, загалдели, зацикали:

- Две тыща!

- Нельзя, товарищи, дешевле не отдам.

- Три тыщи! Ну!

Трофим осторожно шепнул:

- Убавь одну!

Хлопнул Мишка киргиза по руке, как большой, настоящий мужик, громко сказал:

- Прощай, пиджачек! Матерья больно хорошая.

С хлебом стало не страшно.

Нес его Мишка около сердца, крепко прижимая. Глаза блестели радостью, губы от нетерпенья подергивались. Хотелось тут же, возле торговок, прямо на базаре, вцепиться голодным ртом в большой каравай, глотать непрожеванными кусками, но есть на базаре было неудобно: рядом кружились голодные беженцы, смотрели на хлеб голодными, провалившимися глазами, могли отнять, и Мишка с Трофимом, самые богатые люди теперь, ушли обедать за станцию, в степь.

Хорошо светило солнце с высокого неба.

Вокруг белели киргизские юрты.

Беззлобно лаяли собаки.

А главное - хлеб.

Мягкий, еще теплый каравай лежал на коленях у Мишки, и от этого степь широкая, и небо над степью, и дымок, и белые киргизские юрты тоже казались мягкими, теплыми, успокаивающими.

- Ну, давай! - решительно сказал Мишка, запуская острый ножик в хлебный мякиш. - Держи за мое здоровье!

Сам он радостно перекрестился, принимаясь за еду, удивленный взглянул на товарища.

- Ты что не молишься?

- Бросил.

- Зачем?

- Так, не хочется… Дай мне еще кусочек! Много, убавь. Сразу не будем есть, оставим вперед.

Ели долго и все по маленькому кусочку. В животах у обоих становилось тяжело после голодухи, тело наливалось покоем, сладкой, сытой ленью. Хотелось уснуть под солнышком, забыться, ни о чем не думать. Мишка протягивал ноги в широких лаптях, подолгу лежал с раскинутыми руками. Потом опять садился, сонно глядя на убывающий каравай, резал от него по маленькому кусочку.

Трофим успокаивал:

- Пиджак не жалей! Только бы живым остаться - лучше будет…

На станции, после обеда, долго пили холодную воду у водокачки, широко подставляя под кран сытые отдохнувшие рты, начали умываться.

- Надо прифорснуться маленько! - говорил Трофим, разглядывая грязное брюхо. - Давай руки песком тереть!

- Голова больно чешется, - поежился Мишка. - И вот тут все время ползает.

- Вошки?

- Угу!

- Ты не дразни их, они хуже будут кусаться…

Поиграли, побрызгались холодной водой, стало совсем легко. Наигравшись, Мишка лукаво прищурился:

- Ну, теперь ты сам хлопочи!

- О чем?

- Как на поезд нам попасть.

- А ты чего будешь делать?

- Я тебя хлебом кормил…