Тайга

Глава 5

Там было пусто. Миха не успел сделать ни единой записи. Мне это было на руку. Все то, что довелось узнать за этот сумбурный день, просилось на бумагу. Мне нужно было упорядочить информацию.

Я поставил цифру один и написал, в скобках для краткости присваивая прозвища:

Застыл над написанным, подумал, что черт его знает, что еще пишут в таких случаях. Решил пока на этом остановиться. Просто перешел ко второму пункту:

Почесал затылок по периметру заплатки из пластыря, посчитал, что с друга детства предыдущего Мишани хватит и взялся за Колю.

Здесь писать было особо нечего, впрочем, и Тоха обилием информации не порадовал.

На этом месте я едва не заржал. Да, с такими вводными, какая к черту аналитика? Поэтому дописал: «Умный». Немного замешкался и добавил: «Заслуживает доверия».

Пятым пунктом стал пропавший Генка.

Слово «убил» я писать не рискнул. Хотя, как бы иначе я попал в это тело?

Записи, связанные с мужской частью нашей компании, можно было считать законченными. Я перечитал их заново и приступил к прекрасной половине человечества.

Шестым пунктом у меня пошла Зиночка.

Наташу я оставил на закуску.

Здесь я окончательно застопорился. В своих мыслях и чувствах по отношению к этой девушке я никак не мог определиться. Я не испытывал к ней любви. Нет. Хоть от нее и исходило притягательное очарование. Скорее во мне жили чувства вины и неловкости. И чувства эти мне были неприятны.

Поэтому я больше не стал дописывать про Наташу ничего. А накарябал внизу под списком слова, которые казались мне важными: «Онгон, клад, золото». Ниже приписал: «Карта». Последнее обвел в кружок, поставил сбоку три восклицательных знака. Полюбовался полученным, закрыл тетрадку и задался вопросом: «Что делать?» Вопрос этот по старой русской традиции ответа у меня не нашел.

Стало обидно, что в этом прошлом нет ни гаджетов, ни интернета. Вот бы сейчас набрать в поисковике слово «Онгон» и прочитать, о чем вообще идет речь. Мда… Правда, какой смысл думать о том, что появится в этой стране спустя десятилетия? Сам себе ответил: «Никакого».

Я неизвестно зачем докинул в огонь последнюю еловую ветку, чуть посидел, любуясь на озеро, полное звезд. И пошел спать.

Утром меня никто не потревожил: ни ребята, ушедшие на поиски Генки, ни Наташа. Я благополучно проспал почти до десяти. Когда, наконец, открыл глаза, с удивлением осознал, что голова совсем не болит. Если, конечно, не пытаться давить на повязку.

Эта новость была прекрасной. Я потихоньку окинул полог, выглянул наружу. Над озером сияло солнце. По воде во все стороны разбегались блики. Мир, благодать, идиллия.

Девчонки хлопотали под навесом. Лица у них были кислые, словно обе ненароком откусили по здоровому куску лимона. Я не стал привлекать внимание, тихонько обулся, шмыгнул в кусты. Вчерашний отвар настойчиво рвался на волю. После кустиков залез в рюкзак, отыскал там полотенце, обшарил все кармашки, но ничего для насущной гигиены не нашел. Поэтому решил привлечь на помощь дам. Позвал из палатки:

— Наташ, а чем у нас зубы почистить можно?

Девушка не стала даже поворачиваться, бросила из-за спины:

— Миха, мне твои идиотские шуточки надоели! Прекращай дурить!

Вынесла наружу ведро, щедро плеснула в траву. Я возразил:

— И не думал шутить. Я совершенно серьезен.

Наташа с ведром на перевес обернулась:

— Ага, так я тебе и поверила.

Солнце сейчас светило ей в спину. Волосы в его лучах полыхали алым. Не Наташа, а солнечный зайчик. Я своим мыслям невольно заулыбался.

— Ну вот, — сказала она с обидой, говоришь, не шутишь, а сам смеешься.

— Да не смеюсь я!

— А что тогда?

Наташа поставила ведро, уперла руки в боки. Я сказал, как есть:

— Ты похожа на солнечный зайчик. У тебя волосы светятся.

Девушка смутилась, проговорила:

— Да ну тебя, — и юркнула под навес.

Впрочем, почти сразу вынырнула обратно.

— Вот тебе щетка, мыло и зубной порошок. Полотенце ты взял. Иди, умывайся. Потом завтракать будешь.

Мне захотелось отсалютовать, сказать: «Есть, товарищ командир!» Но я не рискнул, побоялся, что прежний Миха так никогда не делал. Просто попытался приобнять девушку, поцеловать ее в щеку.

Она неожиданно шарахнулась, сказала умоляюще:

— Не нужно, Миш. Не надо делать мне одолжение.

У меня вырвалось:

— Так заметно?

Она словно заледенела, кивнула и ушла.

А мне захотелось вырвать себе язык. Кто мешал сказать, что никакого одолжения нет? Что я, как прежде ее обожаю. Кто мешал просто промолчать? Нет, высказался, правдолюб хренов. Наташа в глубине импровизированной кухни шмыгала носом. Зиночка ее утешала шепотом.

Я сплюнул в сердцах и пошел к озеру. Ну что теперь можно сделать? Ничего. Поезд тю-тю, в смысле ушел. Если только утопиться от досады?

— Не дождетесь! — Это уже было сказано вслух.

Я склонился над водой, зачерпнул целую пригоршню прохлады и плеснул в лицо.

Вода была чистой-чистой, прозрачной, как стеклышко, как слеза. У самого берега на прогретом мелководье резвились мальки. На дне в песке белела мелкая галька. От лесного озера, пусть и большого, я такого подарка не ожидал. Не море, чай. А тут и песочек, и чистое дно. Не жизнь, а сказка!

До жути, до кожного зуда захотелось искупаться. Я быстро стянул носки, брюки, футболку. Влетел в воду, высоко поднимая колени и молодецки кхекая на каждом шагу.

Потом, когда бежать уже стало сложно, оттолкнулся, полетел вперед, плюхнулся в воду и содрогнулся. Под маской прекрасной сказки скрывался ледяной ад. Его безжалостные щупальца обвили мое тело, сдавили. От обжигающего холода перехватило дыхание. Я на автопилоте развернулся и ринулся обратно, к берегу. Из груди вырвался вопль, больше всего похожий на брачный зов марала. Сработал он совершенно неожиданным образом.

На берегу появилась встревоженная Наташа. Ее появление застало меня по пояс в воде. Девушка с ходу закричала:

— Спятил? Нафига ты туда полез? Мало тебе по башке настучали? Самоубиться решил? Тут же ключи везде бьют!

— Что там у вас случилось? — раздался Зиночкин голос.

Наташа фыркнула, припечатала:

— Да тут Мишаня, как настоящий придурок, купаться полез!

Считанные секунды, и на берегу уже стояло две встревоженные няньки. Зиночка спешно вытирала руки полотенцем, хотя, непонятно, чем это ей могло помочь.

Я стоял по пояс в воде, поджимал от холода пальцы, обратно не шел из чистого упрянства.

— Миш, — сказала просительно Зиночка, — вылезай. Простынешь же. Там вода ледяная. Тут вообще только Санжай купаться может. Он привычный.

— Вылезай Миха, — присоединилась к ней Наташа.

Выражения лиц у них сделались до невозможности одинаковыми — мины чрезмерно заботливых мамочек. Только, странное дело, я поймал себя на том, что забота Наташи меня бесит, а забота Зиночки, совсем наоборот, приятна. В этом было что-то неправильное. Я разозлился и включил барана.

— Отстаньте от меня обе. Я что вам, ребенок? Идите нянчить других!

Девчонки непонимающе переглянулись.

— Простудишься, Миш, заболеешь, — пролепетала девушка бывшего Михи. — Чем тогда лечить?

— Не заболею.

Мысленно добавил: «Мертвецы не простужаются!» Я демонстративно раскинул руки, собираясь плюхнуться на спину и поплыть. Зиночка вскинулась. У нее прорезался командный голос:

— Михаил, не смей! Затылок намочишь! А там повязка, рана, — она поникла и добавила убито, — зря что ли Эдик старался?

К Эдику я испытал чувство необъяснимой ревности. Дурь какая-то. В голове царил полный сумбур. Что случилось со мной после переезда в новое тело? Веду себя, как глупый пацан. Куда подевались хваленая рассудительность и логика? Что со мной вообще произошло?

Этот вопрос ввел меня в полную прострацию. И правда, что? Почему я попал сюда? Неужели там, в будущем, я тоже умер? Почему тогда ничего не помню?

— Миш, выходи уже, хватит!

Голос Наташи вывел меня из стопора. И я неожиданно понял, что промерз до костей. Вода действительно была холодной. У самого дна вихрями закручивались ледяные потоки.

— Да, сейчас…

И пошел к берегу на непослушных ногах.

Зубы отбивали дробь. Кожа покрылась зябкими мурашками. Я бы не удивился, что губы мои сейчас, как в детстве, стали синие. Две заботливые «мамочки» усадили меня на стул, принялись хлопотать вокруг.

— Что за дурь? Что за блажь такая все делать назло? — приговаривала Наташа.

Она обтерла меня со спины полотенцем, набросила на плечи куртку. Зина сунула в руки чашку горячего какао.

Напиток был душистым. Пах шоколадом и молоком. Молоком? Стало интересно, как им удалось протащить в тайгу молоко. Неужели перли на себе такую тяжесть. Я спросил:

— А молоко здесь откуда?

Зиночка вздохнула, ушла под навес, вернулась с консервной банкой в руках. На банке была желтая с синим этикетка. Со своего места, надписи на ней я не видел. Девушка подошла ко мне, проворчала:

— Здорово тебе по башке настучали, если ты элементарные вещи забыл.

Я взял банку, прочитал на этикетке: «Молоко коровье цельное сухое». Мысленно отругал себя, что не допетрил сам. Потом подумал, что и хрен с ним. Кто знает, как обычно бывает при амнезии? Что остается в голове, а что нет? Не помню и все! Проронил:

— Понятно.

Вернул банку обратно.

Наташа, оставившая сей конфуз без комментариев, сказала:

— Переодеть тебя надо. Давай, я трусы сухие принесу.

Я вдруг представил, как натягиваю сухие труселя прямо здесь, под присмотром двух девушек. Эта идея мне не понравилась. Не то что бы я страдал излишней стеснительностью. Но как-то не комильфо…

Я поднялся, остановил Наташу:

— Не надо, я сам.

Она пожала плечами:

— Сам, так сам.

Отняла у меня чашку и отхлебнула.

— Только не застревай там. Еда остынет. А греть десять раз я не собираюсь. Тут тебе не ресторан!

Не ресторан, не ресторан, не ресторан…

Почему эти два слова застряли в моей памяти? Я шел и бесконечно повторял их про себя. Было в них что-то важное, что-то значимое. Они хранили разгадку какой-то тайны. Жаль, я не мог вспомнить, какой.

Смена белья лежала в рюкзаке. Сколько нужно человеку, чтобы снять мокрые труселя и натянуть сухие? Секунд двадцать? Вон, в армии раньше учили одеваться за сорок секунд. Или за пятьдесят? Я попытался вспомнить этот факт из рассказав отца. Задумался и нарвался на очередной возмущенный вопль.

— Миха, ты где опять застрял?

Кричала Ната.

Я повертел в руках сырые семейники. Куда их девать? Накинул их сверху на рюкзак, решил, что сушиться повешу потом. Напялил носки, штаны, футболку и вышел в люди уже в человеческом виде.

При взгляде на озеро меня невольно передернуло. Никогда, ни за что не полезу я здесь больше в воду. Хватит.

— Миш! — Наташа уже откровенно злилась.

— Иду!

И припустил к навесу трусцой.

На завтрак был омлет. Я хотел было спросить про яйца, но не стал. Наташа все же поймала мой удивленный взгляд, предъявила бумажную коробку, усмехнулась:

— Не мучайся. Яйца мы сюда тоже не тащили. Обычный яичный порошок.

Мне долили в чашку какао, вручили вилку, серую горбушку.

— Хлеб кончился, — тихо сказала Зиночка. — Хорошо, что есть два мешка сухарей. Но надолго их не хватит.

— Там еще мука, — Наташа придвинула вещмешок, — лепешек напечем.

— А потом? — Голос Зиночки дрогнул. — Когда все закончится?

Мне захотелось ее утешить:

— Рыба в озере не закончится, — сказал я с умным видом. — И Эдик травы знает, корешки разные. С голоду не умрем.

На слове рыба встрепенулась Наташа.

— Кстати, — сказала она, — по поводу рыбы. Здесь речка есть неподалеку, ты обещал нам омуля наловить. Или теперь… — Она беспомощно махнула рукой.

Я даже приосанился. Что-что, а рыбалку в нашем семействе уважали. Сказал, как можно внушительнее:

— Ну, омуля я, конечно, не ловил никогда…

И осекся. Что за бес меня сегодня тянет за язык? Наташа вздохнула совсем уж безнадежно, почти простонала:

— Ну вот, опять. Омуля он не ловил! А кто тогда ловил?

Я поспешил ее успокоить:

— Ната, не злись.

Она внезапно взбеленилась, пошла красными пятнами, наставила на меня палец:

— Не называй меня Натой. Никогда! Слышишь? Меня так только Юрка звал с детства. А ты…

Она махнула рукой, продолжать не стала.

— А я как?

Наташа бросила на Зиночку беспомощный взгляд, сказала:

— Не важно.

Сказала таким тоном, что я не рискнул уточнять. Зина глянула на меня с укоризной. Пришлось пожать плечами, мол, что я могу? Я же не виноват! Наташа выбежала и скрылась в нашей палатке.

Аппетит отшибло начисто. Я наскоро заглотил омлет, допил какао, прихватил горбушку с собой и спустился к озеру. Надо было вымыть посуду и подумать, что делать дальше. В голове был вакуум — ни одной умной мысли. Только в книжках попаданцы сразу знают, что и как делать. Только там они не ошибаются. В жизни все оказалось не так.

Ну и хрен с ним. Не может же так случиться, что мы все останемся здесь навсегда? Нас найдут. Должны найти. Я оставил чистую посуду у воды, сел на траву, откинулся на спину, уставился в небо. Не хотелось ничего, только лежать и пялиться в никуда.

Наверное, я задремал. Поэтому не сразу сообразил, когда услышал крик.

— Ау-у-у! — раздалось с другого берега.

Я резко поднялся, оперся рукой, чтобы не завалиться, чтобы унять неожиданное головокружение. Вгляделся вдаль — у воды по другую сторону озера стоял Тоха.

— Зин, — прокричал я, — быстрее сюда!

Она выскочила, испуганно спросила:

— Что? Что случилось?

Я молча ткнул пальцем. За это время рядом с Тохой появились Юрка и рыжий Эдик. Коля держался чуть поодаль, вперед не высовывался. Все.

— А Гена? — Зиночка шептала, словно молилась. — Гены не видно?

Тоха скрестил перед собой руки, покачал головой. Жест его в расшифровке не нуждался. Но он все-таки прокричал:

— Пусто!

Зиночка прижала к губам ладонь, по щекам ее потекли слезы.

— Гена не мог меня бросить!

Потом она тоже убежала, спряталась в палатке. Я четко представил, как она сейчас рыдает там за опущенным пологом. И мне стало ее жаль. Я пока плохо понимал, что тут случилось. Не знал ее брата. Но почему-то не верил, что он мог обокрасть ребят и уйти. Что мог бросить сестру на произвол судьбы. Скорее всего с ним приключилась беда. Возможно он даже погиб. Только не сбежал, не предал.

Ждать ребят пришлось минут сорок. Зиночка за это время взяла себя в руки, умылась холодной водой, почти не хлюпала носом и даже пыталась улыбалась. Ее самообладание меня поражало и восхищало одновременно. Не знаю, как бы я сам реагировал, окажись на ее месте. Смог бы держать себя в руках?

Наташа из палатки не казала и носа. То ли дулась, то ли попросту уснула. Проверять я не пошел. Вместо этого набрал воды, развел костер, повесил котелок над огнем, открыл две банки тушенки.

Огонь вышел жаркий, и вода закипела быстро. Зина принесла кастрюльку, вычерпала половником примерно треть, оставшееся посолила, засыпала макароны, всучила мне деревянную поварешку и велела мешать. Благо процесс не требовал особых усилий и умственного напряжения.

Я шерудил поварешкой в котелке, и думал о том, что наконец-то скоро пойму происходящее в этом лагере. Придет добрый Тоха, выполнит свое обещание, все объяснит. Я перестану чувствовать полным идиотом. От этой мысли я заржал, пробурчал себе под нос:

— Стану идиотом половинным. Буду в курсе событий, но без намека на воспоминания. Тоже не сахар, если здраво рассудить.

Но такой вариант был куда лучше, чем ничего.