Тайна электричества

ЧАСТНОЕ ЛИЦО

Еще никого не украшала непомерная ноша.

Вчера меня мазанул метлой дворник. Он размахивал своим орудием производства, как Илья Муромец, отбивающийся от кредиторов.

— Дворник, — сказал я, — милый дворник, что я вам сделал такого непоправимого?

— Проходи, проходи, — сказал дворник, — а то еще не то будет!.. И я пошел.

Меня донимали угрызения совести. Что-то, наверное, я ему все-таки сделал. Не может же один советский человек за просто так, за здорово живешь взять и обидеть другого советского человека. Я шел и вспоминал. А ведь где-то я уже слышал этот демарш «а то еще не то будет», «не то будет»… Что же будет? Ага, конечно, вспомнил. Это было на выставке, на художественной выставке. Я насыщался живописью, как губка. Душа моя пела. А в сердце теплились краски Серова и Лактионова. Мне было хорошо. И вдруг я услышал это самое «проходи, проходи». На меня беспощадно наезжала теле-съемочная камера. Я понял, что надо уходить, — это было так просто! Но мои действия уже предвосхищал знакомый демарш:

— А ну, быстро, быстро!

— Телеоператор, — сказал я, — милый телеоператор, что я вам сделал такого непоправимого?

— Быстро, быстро, — ответил он. — А то еще не то будет!

Что же наконец будет?

Я вспомнил, как перед моим носом захлопнулось официальное окошко. И когда я робко постучал в него, из этой ведомственной амбразуры раздался окрик вместо доброжелательной критики:

— Не стучать! Хуже будет!

И теперь я понял, что будет. Будет хуже.

А почему, собственно, будет хуже, дорогой читатель?

А потому будет хуже, что так и должно быть. Вот подумать, кто я такой? Я частное лицо. Ну, пешеход, ну, зритель, ну, проситель, покупатель, клиент и пациент.

И нет у меня в руках ни одного казенного предмета. Ни метлы, ни печати, ни амбразуры, ни компостера, ни дырокола. Нет у меня ничего такого, что дозарезу нужно другим и находится в полном моем распоряжении. Или, проще говоря, между частным лицом и лицом, состоящим при казенном предмете, такая же неизмеримая разница, как между тюбетейкой и папахой.

Ну, погодите, думаю, дождетесь. Пора кончать со своим незаметным положением. Скучно мне оттого, что я не дворник и не телеоператор, и что на меня можно сыпать снег и кричать, и что можно защемлять мой партикулярный нос в ведомственных дверях.

И такие мечты вознесли меня над действительностью, что дух мой окреп и возмужал.

Пойду-ка я, думаю, служить наладчиком эскалатора. Набегаетесь вы у меня вверх-вниз пешком. А то еще секретаршей куда-нибудь. Что? Но больше всего, граждане, хочется мне за амбразурой сидеть. Закрыть ее, щелочку сделать и смотреть, как это вы у меня там штабелями валяетесь. Очень удовлетворяющая работа.

У меня, например, знакомый есть, так тот прямо говорит — стрелять всех надо. Конечно, я думаю, перебирает. Потому что взгляд его малоперспективный. Ну, выстрелил раз — и все дела.

Нет, брат. Ты у меня походи сначала. Чтоб я мог тебя то метлой, то заслонкой, а то и просто вежливо туда-сюда…

Если бы я справки выдавал, ни одной справки не выдал бы! А если бы принимал, ни одной не принял бы! Что? Не имею права? А вы мне права не урезайте. Вас много, а я один! Я сам грамотный — это вполне доступно.

Все мечты сбываются, думаю. Все работы хороши, выбирай на вкус. А поскольку возможности у нас неограниченные, стану я кем захочу. А вот еще хорошо бы стать каким-нибудь начканцем. А? Проволоку велю натянуть, чтоб ко мне просители по проволоке ходили. А почему? А не почему.

Просто так, чтоб знали, что у меня строго. Ни-ни! Что? Не умеете по проволоке? А вы учитесь, учитесь! Ученье свет и вполне доступно для каждого…

Вот к каким далям уносят мечты.

Теперь вы, дорогой читатель, понимаете разницу между частным лицом и лицом, оснащенным казенным предметом. Архимед говорил: дайте мне казенный предмет — и я устрою вам прекрасную жизнь. А Архимед зря не скажет.

Но, собственно, при чем здесь казенный предмет? Разве вам не приходилось входить в кабинеты не по проволоке, ездить на эскалаторах, вовремя получать справки и жмуриться под ослепительными улыбками секретарш? Разве вам не приходилось слышать от дворника «доброе утро» и проходить в безопасности мимо поливальных машин, гасящих во имя вашего костюма свою беспощадную струю? Разве вам не приходилось пользоваться добрым советом продавца мясной лавки или радушным напутствием правителя канцелярии?

Конечно же, приходилось. А почему? А потому, что все эти люди находились на своем месте. И дворник, и правитель канцелярии, и продавец, и хранитель амбразуры, и академик, и герой, и мореплаватель, и плотник.

Значит, дело не в казенном предмете. Так в чем же дело? А дело в мелком человеке.

Ни самодуров, ни бюрократов с Марса не привозят. Это одни разговоры. Самодурство живет вот в такусенькой душе и рвется на свет, чтобы оборудовать его по своему образцу. Чтоб люди сгибались друг перед другом, чтоб заискивали, чтоб не знали своих прав. А чтоб сверху сидел он и пузырился от спеси, благоразумно выпуская воздух перед старшим начальством.

Человек, неспособный подняться над личными интересами, не годится для должности. Чем менее достоин своего места столоначальник, тем более он распоясывается на этом месте.

Дело не в должностях. А дело в том, что хам просто плохо работает и поэтому компенсирует свою бездарность безнаказанным самоутверждением. Еще никакого бездельника не возвысила должность, точно так же как никакого хорошего человека не унизил труд. В труде не бывает иерархий. И достоинство человека в прямой связи с тем делом, которое ему по силам.

А если не по силам? Тогда хочется, страшно хочется прыгнуть выше собственного пупа, и не хватает ума понять, что пуп прыгает вместе с тобой. Тогда хочется, страшно хочется придавить авторитетом частное лицо. И единственно, на что хватает соображения, — это на то, чтобы авторитет был непременно казенный с инвентарным номерком.

А частное лицо — это не так уж мало. Прежде всего оно всегда на своем месте: оно ест, пьет, лечится, покупает, женится, пашет землю, варит сталь и работает все в том же учреждении. Не бросайтесь частными лицами — пригодятся.

Частное лицо — великий резерв общества. В этом смысле оно тоже лицо казенное. И совсем не смешно, когда над ним желает возвыситься человек с мелкой душой, хватаясь за казенный предмет, чтобы прикрыть воинственную никчемность. Это очень опасно. Потому что казенный предмет — это всенародный инвентарь. И, ухватившись за него, мелкий человек начинает орудовать от имени общества, по своему разумению. Он шарахнет вас грязью «от имени общества», и захлопнет окошко «от имени общества», и не поставит печать «от имени общества». И во всем этом его великое самоутверждение.

А обществу, состоящему из отдельных личностей, между прочим, совершенно не безразлично, кто машет метлой от его имени. Потому что очень интересно знать, посильно это машущему или наоборот.