Герберт у. Кротцер БРОНЗОВЫЙ ПОСТАМЕНТ (1898){6}

— Стало быть, добрые люди поверили, что я рассказал правду, только правду и ничего, кроме правды?

— Ну конечно, — ответил я. — Все отметили, что рассказанное полностью совпадало с газетными отчетами о твоих открытиях. Нас особенно впечатлило то, как внимателен ты был к деталям — и как старался, если уж на то пошло, излагать все в подробностях, не оставляя ни малейшего обстоятельства на волю воображения слушателей.

— Именно так, — отвечал мой друг. — Я заметил, как вы все внимали, точно я вещал библейские истины. Но дело в том, Фрэнк, что о самом примечательном из случившегося со мной я вовсе не упомянул в своем повествовании.

Я с удивлением взглянул на говорившего, но он только задымил своей старой, видавшей виды трубкой, словно произнес самую обычную вещь в мире.

Эдвард Ван Зант, исследователь и путешественник, был моим старинным другом, университетским приятелем, а теперь и почетным гостем.

Еще в колледже Нед увлекся всем мертвым и скрытым из виду, археологией и тому подобным; набравшись всех знаний, какими могли поделиться с ним лучшие профессора и университеты нашей и других стран, он взялся за дело: копал тут, ворошил землю там и наконец порядочно изрыл земную поверхность чуть ли не во всех уголках света.

Сейчас, после десяти лет подобных занятий, он вернулся в родной город, весь увешанный медалями и знаками отличия; его слава как путешественника и археолога гремела по всему цивилизованному миру.

Мы только что вернулись с обеда, который был дан в его честь местным научным обществом, и удалились в библиотеку, собираясь покурить и поболтать перед сном.

Наша беседа коснулась прочитанной Недом небольшой лекции о последних нашумевших открытиях, совершенных им в Египте, а также впечатления, которое она произвела на слушателей.

Признание Неда в том, что он намеренно опустил важные сведения, касавшиеся его работы, было для меня сродни откровению, чтобы не сказать большего; мне оставалось только с изумленной миной выразить испытанное потрясение.

Нед задумчиво выпустил дым и сказал:

— Фрэнк, должен признаться: происшедшее было таким странным, настолько невероятным, что если бы я поведал миру эту историю, меня высмеяли бы, обвинили бы во лжи или решили бы, что я спятил.

— Вот, посмотри, — воскликнул он, сбросил смокинг и манишку, отстегнул воротничок и обнажил плечи и верхнюю часть мускулистой груди. — Вот маленькое свидетельство истинности того, о чем я расскажу; оно всегда со мной.

Я глянул и увидел на его горле, под кустистой бородой, множество шрамов, которые шли вниз, расходились ровными полосами и покрывали едва ли не каждый дюйм открытого участка тела. Могло показаться, что по Неду кто-то прошелся острым гребнем, вырывая куски мяса из тела; что кто-то пытал его каленым железом.

— Силы небесные! — вскричал я. — Какой зверь, какая тварь могла это сделать?

— О да, вполне можно и так сказать, — ответил Нед, надевая одежду и занимая прежнее место в кресле. — Это сделала Тварь, самое ужасное существо, какому Господь позволил рыскать у подножия своего трона.

— Этим вечером я уже рассказывал, — продолжал он, — что отправился изучать небольшую пирамиду в пустыне. Она находилась в миле или двух от оазиса, служившего мне главным лагерем во время исследования указанной области Египта. Как я упоминал, долгие недели нам пришлось копать и снова закладывать пробные раскопы; но наконец нам улыбнулась удача, мы проникли в гробницу под пирамидой и нашли мумии и хранилища драгоценных камней и украшений — доказывавшие, что тела, непотревоженные смертной рукой, пролежали там с того дня, как их похоронили шесть тысяч лет назад. Все это произошло точно так, как я говорил. Скрывать здесь было нечего.

Если помнишь, я рассказывал также, что была совершена попытка похищения некоторых сокровищ с временного склада; один из моих людей, стоявший в этот момент на часах, был убит. Я бросился по следам убийцы в лагерь бродячих арабов, подвергся нападению в шатре их шейха и был вынужден убить этого человека, чтобы спасти свою жизнь. Эта часть рассказа в целом довольно правдива, я изложил события в правильной последовательности, но самые важные детали опустил. Вот что случилось на самом деле:

Потратив без всякого результата много недель тяжелого труда на раскопки, я был порядочно обескуражен. Как-то вечером я сообщил своим людям, что если через день или два счастье экспедиции не переменится, я откажусь от нашего предприятия. Я сказал, что на следующий день мы работать не будем, так как последняя попытка будет решающей и следует поберечь силы; затем я предложил всем немедленно вернуться в главный лагерь и хорошенько отдохнуть. Они потрудились на славу и были рады выходному дню; вскоре все направились к оазису, где проводил свободное время весь мой отряд, за исключением местных землекопов.

Я остался в лагере и ранним утром обошел раскопки. Я осмотрел каждую яму, заглянул в каждый шурф и провел тщательные измерения, пытаясь придумать новый план, который привел бы нас к успеху. После этого я вернулся к палатке и собирался уже сесть на раскладной стул перед входом, когда заметил далеко в пустыне какую-то точку. Полевой бинокль подсказал мне, что это небольшой караван — с дюжину нагруженных верблюдов и примерно столько же всадников. Караван направлялся к оазису и должен был пройти в стороне, вдалеке от пирамиды.

Пока я наблюдал в бинокль за путешественниками, передний всадник отделился от колонны и быстро поскакал ко мне; за ним на близком расстоянии следовал верхом кто-то, показавшийся мне издали ребенком. Остальные продолжали путь. Всадники остановили коней ярдах в двадцати от меня; первый спешился и стоял неподвижно, а его крошечный товарищ свернул к пирамиде и исчез за нею; туда же проследовал и оставшийся без всадника конь. Незнакомец приблизился, остановился в нескольких ярдах от меня и, вместо обычного «селяма», отвесил глубокий поклон.

Он не произнес ни слова и застыл, скрестив руки на груди и словно ожидая, что я к нему обращусь. Очень высокий, он держался прямо, будто копье проглотил, и был одет в простой белый бурнус, распространенный среди племен пустыни.

Раздраженный его молчанием, я наконец воскликнул на арабском:

— Кто ты и что тебе нужно?

Тогда гость подошел ближе и произнес:

— Кто я, не имеет значения; а то, что мне нужно, ты отдашь мне в обмен на мои услуги.

Можешь себе представить, как я был поражен; но не успел я заговорить, как он продолжал:

— Я знаю, что ты — Эдвард Ван Зант, путешественник и исследователь. Мне известно, что ты ожидаешь здесь найти; я знаю и о том, как ты бесплодно трудился, пока не впал в уныние. Откуда мне это известно, касается лишь меня; тебя же касается то, что я, и только я, могу указать тебе путь к гробнице. Она находится здесь, как ты и предполагал. Я укажу тебе путь, если ты обещаешь, по моему выбору, поделиться со мною найденным.

Я, конечно, был удивлен такой осведомленностью обо мне и моих делах и к тому же подсознательно не доверял незнакомцу; но я все-таки решил заставить его раскрыть карты, а заодно разузнать побольше о его требованиях и предложениях.

Пригласив его сесть на валун рядом с собой, я спросил:

— Ты многое знаешь и кажешься мне человеком могущественным. Почему же ты сам не проник в гробницу?

— Потому, — отвечал он, — что для этого требуется инженерное мастерство и механические приспособления. Ни то, ни другое в этих краях невозможно найти.

— И что ты требуешь в награду за свои услуги? — задал я следующий вопрос.

— Мумию, — ответил он.

— Мумию! — воскликнул я. — Но именно мумии мне так не терпится найти. Ты просишь то, что представляет для меня наивысшую ценность.

— Послушай, — сказал незнакомец, — ты найдешь тела царей и цариц, живших в незапамятные времена, о которых люди не имеют никакого представления. Они будут твоими, как и похороненные с ними драгоценные камни и украшения. Ты также обнаружишь футляр с мумией карлика, ничтожный пустяк в сравнении с сокровищами гробницы. Все, что я прошу — это упомянутый футляр и его содержимое. Клянусь, в них нет ничего ценного для тебя. В знак того, что я не мелочен и не пытаюсь обмануть тебя, возьми камни, — с этими словами он достал мешочек, откуда высыпал мне на ладонь около дюжины или больше превосходнейших алмазов. — Если я в чем-нибудь подведу тебя, — продолжал он, — либо ты не найдешь в гробнице все то, что я описал, камни станут твоими.

Короче говоря, я согласился на его предложение, и араб удовлетворился моим словесным обещанием в точности следовать условиям контракта.

— А теперь, — сказал он, когда с предварительными переговорами было покончено (и здесь-то, заметь, начинается самое необъяснимое), — я выполню свою часть сделки.

Он издал пронзительный свист, вслед за чем его маленький спутник появился из-за пирамиды и, ведя в поводу второго коня, подъехал к нам и спешился. Низко поклонившись мне, он подошел к старшему и, не говоря ни слова, заглянул ему в лицо, как будто ожидая приказания.

Теперь я мог видеть, что это не ребенок, а карлик примерно лет двадцати, красивый темноглазый малыш в красной феске и костюмчике зуава, который очень ему шел. Могу только благодарить свою счастливую звезду за то, что он, как показали дальнейшие события, оказался также необычайно ловким и сильным.

Послышалось слово на каком-то неведомом диалекте. Карлик отстегнул от седла араба и протянул тому ятаган, эфес и ножны которого были отделаны чешуйчатым материалом; позже я нашел, что это была змеиная кожа.

Еще слово или два на том же незнакомом языке — и маленький человечек отошел и встал лицом к высокому. Я заметил на его лице гримасу отвращения; его глаза горели ненавистью или вызовом. Араб также заметил этот взгляд, злобно нахмурился и угрожающе что-то прорычал.

Поднявшись, он извлек лезвие из ножен, и миг спустя на карлика словно обрушился огненный дождь. Ятаган араба сверкал вокруг него, и такого мастерства, скажу прямо, я никогда в жизни не видел и никогда больше не увижу.

Демонстрация фехтовального искусства закончилась так же внезапно, как и началась. Карлик стоял со сложенными на груди руками и странным, задумчивым взглядом. Араб коротко посмотрел на него и затем, сорвав с эфеса покрытие, поднес рукоять оружия к его лицу.

Рукоять, сиявшая прекрасным гравированным узором, была выполнена из золота и украшена самоцветами. На-вершием служил огромный алмаз, горевший на солнце, как пламя; алмаз медленно покачивался перед глазами карлика, пока его веки не сомкнулись — казалось, он заснул.

Араб вложил ятаган в ножны и вернул покрытие на место. «Али, — пробормотал он, — становится непочтительным и отказывается служить мне; он должен быть наказан». Затем, достав листок бумаги и карандаш, он положил их на камень, встал лицом к своему слуге и громким, повелительным голосом произнес на прежнем диковинном языке что-то похожее на приказание.

Через несколько мгновений карлик приглушенно ответил; его голос словно доносился из-под земли.

Араб, как будто переводя его слова, произнес:

— Он говорит, что вход в тоннель, ведущий к гробнице, закрывает громадная скала, но он прошел сквозь нее.

Несколько минут миновали в тишине. Затем карлик чуть вскрикнул и проговорил несколько фраз прерывистым, задыхающимся голосом, как говорит человек, дошедший до крайней степени физического истощения. Услышав новое приказание, он скорчился над камнем, схватил карандаш и быстро изобразил на бумаге нечто напоминавшее чертеж здания, а после долго что-то писал. Когда работа была завершена, араб протянул мне листок. Это был, как оказалось впоследствии, точный план тоннеля и гробницы с приложением подробно указанного пути к ним.

Закончив свой труд, Али замертво повалился на землю в глубоком обмороке; но несколько капель из пузырька, который араб поднес к его губам, вскоре привели его в чувство. Затем странная пара, вскочив в седла, унеслась в оазис и какое-то время больше не попадалась мне на глаза.

Вечером я возвратился верхом в главный лагерь. Там мне сказали, что приезжие разбили шатры на окраине оазиса; люди это были, похоже, тихие и добропорядочные.

Я сообщил помощникам, что шейх приезжих побывал у меня в гостях и дал мне некоторые указания относительно того, как найти и проникнуть в гробницу; за это, если мы найдем какие-либо захоронения, он получит в награду ничем не примечательную мумию.

Пока мы не проникли в гробницу и не прикоснулись нечестивыми руками к ее содержимому, шейх не появлялся на раскопках.

В тот достопамятный день он заявился ранним утром в сопровождении четырех своих людей, высоких, мрачных и внушительных. Отведя меня в сторону, он попросил разрешения войти в гробницу вместе со мной. Мы открывали саркофаги и доставали мумии, драгоценности и прочие находки, и ни единое наше движение не ускользало от его глаз.

Долгое время мы не могли обнаружить деревянный футляр; но когда большая часть находок была извлечена, шейх обратил наше внимание на трещину в стене, которая открылась прямо перед ним. Несколько ударов киркой — и показалась ниша; ее отверстие было заложено камнями. Внутри был вертикально размещен ящик, где мы, как и предсказывал араб, нашли тело карлика. Это был человек с непредставимо широкими плечами, а его руки свисали почти до колен. Лицо было кошмарным, жестокая улыбка раздвигала тонкие губы, открывая острые зубы, поблескивавшие, как клыки зверя.

Как ни странно, тело, в отличие от обычных мумий, не было обернуто бинтами; на карлике было свободное одеяние из какой-то странной материи, которая с успехом выдержала наши грубые усилия по извлечению мумии.

Под кожей карлика вились громадные узлы мускулов; мы нигде не нашли ни разреза, ни какого-либо иного признака того, что его внутренние органы были извлечены, как принято делать при бальзамировании.

Тело с застывшими конечностями, казалось, пребывало в каталептическом припадке или летаргическом сне и представляло собой, я полагаю, вершину и единственный образчик некоего странного и чудесного процесса мумификации.

Голова мумии покоилась на продолговатой подставке, покрытой той же тканью, из которой была сшита одежда. Глаза араба жадно впились в эту необычную подушку. Не успел я протянуть к ней руку, как он быстро закрыл крышку ящика и сказал:

— Думаю, я могу теперь забрать мумию? Ты сам видел, насколько несущественна эта находка. Я хотел бы сейчас же отнести ее в свой шатер.

Я неохотно выразил согласие. Люди шейха вытащили ящик на поверхность и погрузили в повозку, которую я одолжил ему для транспортировки добычи в лагерь.

Через час или два после их ухода мы нашли в нише, под грудой мусора, непонятный предмет; я принял его за бронзовый постамент. Он был вдвое больше обычного кирпича, довольно тяжел, и каждая грань была украшена странными золотыми узорами. Я отправил его наверх и велел поместить на склад к прочим находкам. Вскоре мне сказали, что пришел шейх и желает поговорить со мной наедине. По моей просьбе араб спустился в гробницу; он был крайне взволнован и сразу же произнес:

— Я потерял маленький бронзовый постамент; должно быть, он выпал из моего ящика. Ты видел его?

— Друг мой, — сказал я, — в вознаграждение за твои услуги я согласился отдать тебе определенный ящик и его содержимое. Я выполнил свое обещание?

— Да, но… — начал он.

— Любые бронзовые постаменты и все остальное, находящееся вне ящика, — прервал его я, — принадлежит мне и останется в моем владении.

Лицо шейха исказила кровожадная гримаса. Он не произнес больше ни слова, повернулся и покинул гробницу.

Закончив в тот день работу, я отправился на склад и спрятал постамент в углу под сваленными там инструментами. Вечером, когда помощники вернулись в главный лагерь, а землекопы стали устраиваться на ночь, я вызвал Сэма, своего африканского слугу, и одного из местных рабочих, смышленого и заслуживающего доверия араба, чтобы договориться с ними об охране склада. Я должен был отстоять первую и самую длительную вахту, после дежурил Сэм, араб же заступал на караул последним — его вахта заканчивалась утром с пробуждением лагеря.

Так мы и сделали. Пока мы с Сэмом стояли на часах, не произошло ничего необычного. Когда Сэма сменил араб, я осмотрел строение снаружи и изнутри; постамент был на месте, и на складе я не обнаружил ничего подозрительного.

Я вернулся в койку, где ранее проспал как убитый всю вахту Сэма. Но сон все не шел; больше часа я ворочался и никак не мог смежить глаза. Наконец я задремал и несколько минут спустя проснулся, как от резкого удара. Что-то меня потревожило, уж не знаю что. В ушах, казалось, звенело далекое эхо чьего-то голоса, зовущего на помощь.

Я вскочил и со всех ног помчался к складу.

Луна еще светила, и ближайшие предметы можно было рассмотреть достаточно ясно.

Подбежав к складу, я увидел нечто, заставившее меня застыть на месте.

Дверь была широко распахнута, и кто-то копошился внутри!

Араба нигде не было видно.

Я подошел к двери и позвал его по имени. Ответа не было, и шум внутри внезапно утих.

Я стоял, вглядываясь в темное помещение, как вдруг что-то с ужасным, рычащим воем стало продираться наружу, из дверного проема на четвереньках выкатилось какое-то существо, молнией промелькнуло мимо меня и исчезло из виду, прежде чем я успел пошевелиться.

Признаюсь, я был выбит из колеи; собрав все мужество, я вскоре оказался внутри и стал осматривать тайник при свете фонаря.

Постамент исчез!

Быстрый осмотр показал, что прочих находок никто не касался, а дверь была выбита ударом снаружи. Сломанный замок и вырванные с мясом из дерева болты свидетельствовали о необычайной силе этого удара.

Рядом со складом я нашел сторожа-араба; он лежал на спине у стены. Бедняга был мертв. Его шея была сломана, лицо искажено от испуга и ужаса, на шее виднелись глубокие царапины, откуда все еще сочилась кровь.

Я поднял на ноги весь лагерь, приказал отнести тело в госпитальную палатку и объяснил землекопам, что их товарища убил грабитель, который не успел похитить ничего ценного.

На самом деле я даже не представлял, кто совершил убийство. Однако я был уверен, что стоит за ним шейх, и решил с утра нанести ему визит.

Вскоре после восхода я вышел из палатки и, к своему удивлению, разглядел карлика Али, гнавшего коня яростным галопом. Он подскакал и, не слезая с седла и не говоря ни слова, протянул мне сложенный листок бумаги, затем повернул коня и мгновенно исчез. В записке значилось:

«Шейх заснул, я сумел улизнуть. Он поклялся, что ты умрешь так же, как твой сторож. Если ты храбр, приходи в полночь в его шатер с ножом и топором. Охрана будет спать. Я помогу тебе. Постамент…»

На этом записка резка обрывалась, словно писавшему помешали. Хотел бы я знать, что он имел в виду, упомянув постамент!

Тем вечером я вернулся в главный лагерь вместе с остальными, поручив склад заботам помощника и вооруженных часовых.

Я был убежден, что Али не желал мне вреда, и решил последовать его совету, действуя в одиночку и не сообщая об этом никому из моих людей.

Незадолго до полуночи я подобрался к шатру шейха, который стоял на окраине оазиса и был обращен входом в сторону пустыни.

Я осторожно приблизился к шатру. Лунный свет позволил мне вовремя заметить распростертое у входа тело; руки лежавшего сжимали длинноствольное ружье. Одно обещание Али уже выполнил. Я видел, что часовой спит беспробудным сном.

В этот миг из шатра донесся громкий голос шейха. Под звуки его исступленных песнопений я приготовился действовать.

Принесенный с собой топорик с широким лезвием я прикрепил к кисти с помощью кожаной петли, свисавшей с топорища, в другую руку взял крепкий охотничий нож, перешагнул через спящего и заглянул в шатер. Высокая ширма перед входом полностью закрывала обзор. Я прокрался внутрь и остановился за ширмой. Сделав в ней прорезь ножом, я увидел, что пол шатра устилали ковры и шкуры; по бокам и с противоположной стороны шатра, просторного, овальной формы, также стояли ширмы. Посередине был установлен задрапированный черной тканью стол, а перед ним, спиной ко мне, стоял араб.

На нем была черная мантия, ниспадавшая от шеи до пят; в правой руке он держал короткую черную палочку и помахивал ею в такт заклинаниям.

На столе я увидел бронзовый постамент; возле него лежал прекрасный ятаган, чей эфес блестел в лучах висевшего над столом светильника.

Не видно было ни ящика, ни Али, но я был уверен, что карлик где-то поблизости и, если понадобится, придет мне на помощь.

С оружием наизготовку я бросился к столу. Араб не успел даже осознать, что я в шатре, как моя рука легла на постамент.

Удивленный возглас сорвался с его губ при виде меня. Он молниеносно схватил ятаган и быстрее, чем это возможно описать, нанес удар; если бы его ятаган достиг цели, он снес бы мне голову с плеч.

Прыжок в сторону, однако, спас меня и, не успел он выпрямиться, как я выпустил топорище и послал прямой удар правой в голову. Мой кулак чуть не свалил шейха, но он, как прирожденный боксер, удержался на ногах и, покрытый кровью, стекавшей изо рта и носа, с загоревшимися адским огнем глазами ринулся на меня.

Но в этот миг сбоку от меня мелькнула вспышка света и я услышал глухой, хрустящий звук. Атака араба вдруг захлебнулась. Ятаган задрожал в его руке и упал на землю. Рукой, державшей ранее оружие, он конвульсивно схватился за что-то, торчащее из груди. Оно тотчас скользнуло назад, и я увидел сжатые на рукоятке пальцы и длинный нож с широким лезвием, с которого стекали капли крови. На длинной мантии расплылась влажная темная полоса.

Араб покачнулся несколько раз взад и вперед и затем, с булькающим, задыхающимся криком, мертвым пал наземь!

Я обернулся было, чтобы взглянуть на владельца ножа, но тут — словно в ответ на крик араба — раздалось дикарское рычание, и что-то накинулось на меня сзади. Длинные коричневые руки вцепились мне в горло, одежда мгновенно превратилась в клочья, тело рвали пальцы, больше похожие на стальные когти.

Нападение было таким внезапным и яростным, что я покачнулся и упал бы, если бы противник не дернул меня назад.

Целью его было мое горло, и в безумных попытках покрепче сжать его этот зверь или человек мигом оголил мне плечи и испещрил их глубокими бороздами, откуда потоками хлестала кровь.

Ты ведь знаешь, Фрэнк, что я человек сильный, но хватка этого дьявола оказалась сильнее, и я чувствовал себя беспомощным, как ребенок. Я отбивался, но никак не мог сбросить его с себя; напрягал все силы, но был не в состоянии помешать ему с нечеловеческой злобой царапать и рвать мое тело.

В первый миг схватки я выронил нож и теперь мог только пригибать голову, защищая горло, и наудачу размахивать топором.

Вскоре я начал слабеть от потери крови.

Мелькнула смутная мысль об Али и, еле слышным голосом, я позвал его на помощь.

Противник тут же дернул мою голову назад; в горло впились острые когти.

Страшная смерть уже подбиралась ко мне, когда слуха достиг дружеский возглас Али и я не столько услышал, сколько почувствовал град быстрых ударов, посыпавшихся на врага.

Хватка на горле ослабела, ужасные руки выпустили плечи. Я был свободен!

Задыхаясь, я прислонился к высокому столу; и все же я сознавал, что рядом вновь завязался бой и Али, как только что мне, может понадобиться помощь.

Я взял себя в руки и повернулся к врагу. Клянусь жизнью, Фрэнк, я увидел перед собой мумию, которую мы извлекли из гробницы!

Ошибки быть не могло: та же приземистая, мощная фигура, те же черты, искаженные теперь яростью и казавшиеся воплощением кошмара.

Карлик из гробницы стоял сейчас лицом ко мне и делал короткие, свирепые выпады в сторону Али, а тот, с ножом в руке, уклонялся с изумительной гибкостью и при каждой попытке схватить его погружал лезвие в тело Твари.

Застыв от ужаса, не в силах пошевелиться, я наблюдал за схваткой, пока Али, отступив в сторону при резком выпаде врага, не поскользнулся; еще немного, и он оказался бы во власти чудовища.

Вот оно длинной рукой прижало малыша к груди; свободная рука взметнулась было к горлу Али, когда способность двигаться вернулась ко мне.

Я бросился вперед на нетвердых ногах, поднял тяжелый топорик и, вложив в удар всю свою ненависть, обрушил его прямо на уродливую голову.

Я услышал хруст и увидел, как лезвие рассекло череп до самой шеи — и затем я потерял сознание.

Я пришел в себя, лежа на груде ковров. Али промывал мои раны. Его уход и лечение оказались такими действенными, что вскоре я смог встать на ноги, чувствуя себя почти здоровым и ощущая не более чем легкое недомогание от ран.

— Где мумия? — сразу же спросил я.

— Я разрубил проклятую тварь на части, и сейчас мои люди сжигают ее, — ответил он.

— Этой ночью мы с тобой избавили мир от двух чудовищ,

— продолжал он. — Мне неизвестно, как умудрился шейх вдохнуть жизнь в Тварь. Он владел неведомыми силами. Он знал, что гробница существует, знал и то, что в ней покоилось тело человека, который много веков назад был верховным жрецом и могущественным колдуном. Он знал, что вместе с магом были похоронены его глубочайшие тайны — средства обрести власть над стихиями и самой жизнью.

Более того, шейху было известно, какими ужасными способами жрец на протяжении тысячелетий сохранял свое подобное летаргическому сну бытие. Он узнал заклинания, посредством которых мог наделить жизнью тело жреца.

Многие тайны он выведал благодаря мне, используя различные нечестивые ухищрения, одному из которых ты был свидетелем. Но меня отвращали его попытки проникнуть в запретное, и я часто отказывался ему помогать, пока он побоями не заставлял меня подчиняться.

Так шейх сумел разузнать, что секреты жреца хранит бронзовая шкатулка; он считал, что она находится в гробу вместе с телом. Увидев подставку под головой жреца, он решил, что наконец нашел то, что искал; но когда он понял, что это всего лишь кусок дерева, он чуть с ума не сошел от ярости и разочарования. Он был так взбешен, что избил меня до полусмерти и поклялся завладеть шкатулкой, даже если для этого ему придется убить тебя.

И тогда я также поклялся, что в отместку за побои убью его.

Той ночью было совершено чудо, освободившее дьявола. Первым делом он убил твоего сторожа и похитил шкатулку.

Нынешней ночью он намеревался открыть ее и поведать шейху все тайны; узнав их, шейх сделал бы жреца своим рабом или расправился бы с ним.

Вот шкатулка, — продолжал Али, протягивая мне предмет, который я принимал за бронзовый постамент, — возьми ее, но даже не помышляй заглядывать внутрь. Содержимое этой шкатулки сделает того, кто сумеет понять ее секреты и воспользоваться ими, самым могущественным на свете созданием; но горе тому, кто осмелится проникнуть в них или всего лишь открыть шкатулку, не обладая должным знанием. Это знание ныне навеки утрачено, и я закопал бы нечестивую вещь там, где никто ее не найдет, если бы не считал, что у тебя она будет в безопасности.

Возьми и это, в знак моей благодарности и в качестве малой награды за спасение моей жизни, — и он вложил мне в руку великолепный ятаган, покоящийся в ножнах и покрытый змеиной кожей.

Шейх, — продолжал он, отмахиваясь от моих возражений по поводу столь ценного подарка, — утверждал, что был мне отцом. Он лгал, но мое племя считает меня его сыном. Я стану его преемником и унаследую все его состояние.

Тогда я попытался вернуть ему алмазы, которые шейх оставил мне в обеспечение нашего договора; но Али отказался их брать, заметив, что шейх нарушил договор и потому алмазы по праву принадлежат мне.

Что касается смерти шейха, сказал он, то людям племени было сообщено, что шейх погиб во время неудачного покушения на мою жизнь; он был жестоким вождем, и смерть его была встречена не рыданиями, а криками радости.

Тело шейха уже омыли и подготовили к погребению; через несколько часов, добавил юноша, караван направится домой.

Али, однако, настойчиво отказывался сказать, где находятся его родные места либо указать путь к ним. Я вскочил в седло и поскакал прочь от его шатра, а он стоял неподвижно и глядел мне вслед; и с той минуты я больше не видел своего спасителя и не слышал никаких известий о нем.

Мои раны мне не пришлось никому показывать. Я объяснил, что получил их во время схватки с арабом. Моя версия событий показалась всем тем более правдоподобной, что вечером незнакомый караван снялся с места и исчез без следа.

Благодаря целебной мази Али раны вскоре зажили, и до сегодняшнего дня, Фрэнк, я ни с кем не делился их историей.

Удивляешься ли ты теперь, что я решил кое о чем умолчать?



Мумия. Гравюра из английского перевода (1725) книги французского аптекаря П. Поме «Всеобщая история лекарств», впервые изданной в 1684 г.


Загрузка...