Тайна Мумии

Сакс Ромер ТАИНСТВЕННАЯ МУМИЯ (1903)^{7}

В пять часов пополудни жаркого августовского дня, высокий и худой человек с неопрятной, растрепанной бородкой, чей плохо сидящий сюртук и потрепанный шелковый цилиндр невольно бросались в глаза, вошел в вестибюль Музея Грейт-Портленд Сквер^{8}. Трости при нем не было; оглядевшись вокруг, как если бы впервые попал сюда, он наконец стал подниматься по главной лестнице, заметно сутулясь и время от времени гулко кашляя.

Исхудалая фигура привлекла внимание нескольких человек, в том числе служителя в египетском зале. Он давно привык к эксцентричным посетителям, но человек, который так внимательно изучал мумии умерших царей и при том часто и громко кашлял, тем не менее обратил на себя его пристальный взгляд. Поток обычных посетителей быстро редел, и все то время, пока тощий человек оставался в зале, он пребывал под неусыпным надзором бдительного служителя. Увидев, что тот направился к лестнице, служитель предположил, что странный посетитель собирается покинуть музей. Однако, как показали последующие события, сделал он это не сразу.

Музей закрылся, и в здании появились полицейские, охраняющие коллекции по ночам. В каждом зале ночью находится охранник; заступая на пост, он должен осмотреть все витрины и закоулки зала. После этого двери между залами запираются, так что дежурный полицейский не может оставить свой пост или отлучиться в другой зал. Каждый час инспектор, полицейский сержант и пожарный совершают обход всего здания; нетрудно понять, что любому, кто вознамерится похитить какое-либо из бесчисленных сокровищ музея, придется проявить более чем необычайную изобретательность для успешного выполнения подобного плана.

В отчетах об этом исключительном деле требовало внимания только одно случившееся ночью происшествие. Оно было связано с мумией в этрусском зале.

Тем, кто хорошо знаком с коллекциями Музея Грейт-Портленд Сквер, без сомнения известно, что некоторые саркофаги этрусского зала служат прибежищем ряда египетских мумий, которые по тем или иным причинам не были выставлены на всеобщее обозрение. Любой, кто когда-либо заглядывал под полуоткрытую крышку громадного саркофага и замечал внутри недвижные очертания мумии, легко поймет, какие чувства мог испытывать ночной охранник, оказавшись в столь мрачном окружении. Следует упомянуть, что электрический свет продолжает гореть, пока полицейские осматривают залы, и выключается непосредственно перед тем, как сержант запирает двери.

Констебль в этрусском зале осмотрел различные саркофаги, затем поднял фонарь с выпуклым стеклом и осветил огромные каменные гробницы. Убедившись, что никто не притаился в их тени, он поднялся по ступенькам в римскую галерею и потушил свет в нижнем зале с помощью расположенного на площадке лестницы выключателя. На первом этаже горел свет, и сержант с ключами еще не показывался. Констебль ожидал его прихода, когда произошло нечто необъяснимое.

Откуда-то из темного зала внизу донесся гулкий кашель!

Храбрости констеблю было не занимать. Тремя прыжками он оказался в зале; фонарь отбрасывал световые диски на царственные статуи и мрачные надгробия. Звук не повторился и констебль, не понимая, откуда он исходил, вновь методично осмотрел саркофаги, сочтя их наиболее вероятным местом, где можно было спрятаться. Оставалось осмотреть лишь один, и констебль начал уже думать, что кашель ему померещился. Но, осветив внутренность последнего саркофага, он почувствовал внезапный прилив страха. Саркофаг был пуст, однако же он достоверно помнил, что при первом осмотре видел там мумию!

Сделав это странное открытие, констебль сообразил, что кашляющего гостя удобней было бы искать при свете; как мы помним, электрические лампы в зале он успел погасить. Констебль, решив прежде всего включить свет, помчался наверх — и нашел римскую галерею погруженной в полную темноту. С противоположной стороны галереи приближался яркий диск фонаря; констебль бросился к нему.

— Кто погасил здесь свет? — раздался голос сержанта.

— Сам не понимаю! Кто-то потушил свет, когда я был внизу! — ответил констебль и поспешно рассказал о таинственном кашле и пропавшей мумии.

— Как давно находится мумия в этом саркофаге? — спросил сержант.

— Еще месяц назад там хранилась мумия, но ее перенесли наверх. Может быть, ее вернули обратно на прошлой неделе, а может, это была какая-то новая мумия. До вчерашней ночи дежурила другая смена.

Констебль был прав, и сержанту это было хорошо известно. Дежурство в Музее Грейт-Портленд Сквер делят между собой три отряда тщательно отобранных полицейских, и в предшествующие две недели дежурила другая группа.

— Очень странно, — пробормотал сержант и тотчас поднес к губам свисток.

Отовсюду стали сбегаться полицейские: двери между залами еще не были заперты.

— Кто-то, очевидно, прячется в музее. Обыщите снова все залы! — прозвучал короткий приказ.

Констебли исчезли. Сержант, в сопровождении инспектора, спустился и приступил к осмотру этрусского зала. Они ничего не обнаружили; обыск прочих залов также не увенчался успехом. Единственное, что можно было сделать — это оставить незапертой дверь, расположенную между римской галереей и лестницей, ведущей в этрусский зал. Галерея выходит в вестибюль, где коротают ночь инспектор, сержант и пожарный; идея принадлежала первому и, по его мысли, должна была обеспечить возможность присматривать за местом удивительного происшествия. Такое решение было более чем естественным, однако меры предосторожности, принятые инспектором, оказались в конце концов абсолютно бесполезными.

Ночь прошла спокойно; казалось, тайна исчезнувшей мумии и призрачного кашля так и останется тайной. Дежурившие ночью констебли утром разошлись; инспектор с сержантом поспешили вернуться в музей, чтобы расспросить служащих о пропавшем обитателе саркофага.

— Мумия в саркофаге у задней стены! — воскликнул куратор этрусских древностей. — Дорогой сэр, там уже около месяца не было мумии!

— Но мой человек говорит, что прошлым вечером он видел в саркофаге мумию! — заявил инспектор.

Куратор выглядел озадаченным. Повернувшись к служителю, он спросил:

— Кто находился в этрусском зале вчера около шести вечера?

— Я, сэр!

— Посетители были?

— Без двадцати шесть ушел последний.

— А до этого?

— Я пил чай, сэр!

— Кто в это время присматривал за залом?

— Мистер Робинс.

— Позовите Робинса.

Явился швейцар.

— Долго вы пробыли в этрусском зале вчера вечером?

— Около получаса, сэр.

— Вы уверены, что там никто не спрятался?

Швейцар вздрогнул.

— Видите ли, сэр, — запинаясь, произнес он, — сожалею, что не сообщил об этом раньше, но когда мистер Бартон вызвал меня, примерно без двадцати пяти шесть, в зале был господин в поношенном сюртуке и цилиндре. Не помню, что видел, как он выходил.

Бартон, главный служитель, припомнил, как разговаривал с Робинсом на верхней площадке лестницы этрусского зала. При нем никто не выходил, но посетитель мог покинуть зал незаметно для него или Робинса.

— Вы трое, обыщите весь зал и выясните, есть ли признаки того, что кто-то там прятался, — живо распорядился куратор. Затем он с улыбкой повернулся к сержанту и инспектору.

— Мне думается, все это окажется совершенной чушью! — сказал он. — У нас и прежде бывали похожие таинственные происшествия.

Не успели эти слова сорваться с его губ, как в зал в полно расстройстве чувств вбежал сотрудник музея, известный антикварный эксперт.

— Боже мой, Питерс! — еле выдохнул он. — Похищена ваза Риенци!

— Что?! — недоверчиво вскричали все в один голос.

— Круглую верхушку витрины вырезали и затем ловко приладили на место, а в витрину вместо вазы поставили неплохую подделку!

Без лишних слов все помчались наверх, в зал с вазой; в Музее Грейт-Портленд Сквер он на самом деле является частью египетского зала. Ваза Риенци не превышает по размеру обычную чашку для завтрака, но всему миру известна ее баснословная ценность. Ее похищение казалось невозможным, невероятным. Однако в зале, посреди толпы взволнованных служащих, высилась пустая витрина, а поддельная ваза переходила из рук в руки.

Никогда еще стены музея не видали подобной сцены! Кураторы, служители, все до единого словно лишились рассудка. «Что же делать?» — спрашивали они сами себя и друг друга. Менее чем через полчаса двери музея должны были распахнуться перед посетителями, и отсутствие знаменитой вазы непременно будет замечено. Именно в этот момент, когда все говорили одновременно, один из служащих, стоявший у настенной витрины, вдруг поднял палец.

— Тише! — сказал он. — Слушайте!

Внезапная тишина установилась в зале; можно было расслышать торопливые шаги в других помещениях музея. И тогда откуда-то из глубины стеклянных витрин, расставленных по залу, донесся тихий стон, поразивший и без того взволнованных слушателей. Быстро нашлись ключи, а с ними было сделано и второе удивительное открытие этого утра.

В большом деревянном футляре египетской мумии, связанный, с кляпом во рту, был заточен человек!

Нетерпеливые руки принялись его развязывать; принесли нашатырь, поскольку пленник казался очень ослабевшим. Он был полуодет и тяжело дышал через нос, как выпивоха, забывшийся пьяным сном. Все с нетерпением ждали, пока он очнется — ведь только он мог пролить свет на глубокую тайну. Придя в чувство, он сумел рассказать до разочарования мало. Его звали констебль Смит, и ночью он дежурил в египетском зале. В первый час дежурства, вскоре после того, как в подвальном этаже поднялась тревога, кто-то самым таинственным образом напал на него во время обхода зала. Противника он не видел: тот обхватил его сзади, и констебль был лишен всякой возможности сопротивляться. К ноздрям констебля поднесли непонятное вещество со сладковатым запахом, и больше он ничего не помнил; пришел он в себя, находясь внутри футляра! Таковы были все его показания. Излагая обстоятельства этого примечательного дела, следует отметить третье и последнее открытие. Трое служащих, которым было приказано обыскать этрусский зал, обнаружили ворох старой одежды: ветхий цилиндр, потертый сюртук, залоснившиеся брюки и пару туфель с эластичными вставками. Одежда была свернута в узел и втиснута между стеной и высокой статуей, где ее, очевидно, не заметил никто из осматривавших зал ранее. На этих скудных сведениях и приходилось основывать расследование. Египетский зал был закрыт на неопределенный срок «по причине ремонта». Больше никто не мог сообщить ничего существенного. Несколько свидетелей дали одинаковое описание гулко кашлявшего незнакомца в потрепанной одежде; но вместе с тем стоит заметить, что ни один из них больше его не видел. Инспектор, сержант и пожарный торжественно поклялись, что на протяжении ночи, на исходе каждого часа, посещали египетский зал — где, как обычно, дежурил констебль! Смит не менее торжественно клялся, что его в первый же час дежурства одурманили и вслед за тем заточили в футляре для мумии.

Похищение вазы было с тщанием скрыто от газетчиков, хотя в последующие дни музей буквально кишел детективами. Когда пошла вторая неделя и египетский зал по-прежнему оставался закрыт, посвященные в тайну начали перешептываться о том, что скандала не избежать. Роль констебля Смита в загадочном деле виделась чрезвычайно подозрительной. В этот-то волнующий момент, когда начинало уже казаться неизбежным, что скорая на огульную критику публика вот-вот узнает о похищении вазы Риенци, некоторые высокопоставленные лица заявили, что ваза была лишь временно выведена из экспозиции, причем ночные дежурные не имели никакого отношения к ее исчезновению!

Это заявление породило несколько странных теорий. Одни утверждали, что ваза вовсе не покидала стены музея! Другие доказывали, что ее передали в залог иностранному правительству!

Каким бы ни было истинное объяснение, какой бы секрет свято ни хранили высокопоставленные лица, единственные люди, знавшие всю правду, достаточно будет сказать, что двери египетского зала вновь распахнулись и посетители смогли увидеть вазу Риенци на ее обычном месте.

И теперь, когда она по-прежнему стоит в витрине на виду у всех, едва ли кто-то станет возражать, если я расскажу, что некогда целых двенадцать дней владел знаменитой вазой Риенци. Если же возражения будут высказаны…

Прошу прощения. Вам следует понять, что я не являюсь заурядным вором или грабителем: я человек, наделенный острой наблюдательностью, и моя профессия, которая приносит сравнительно высокие гонорары, состоит в обнаружении фатально слабых мест в охране прославленных музеев. В частности, я нашел, что одну известнейшую тиару во французском музее сторожат из рук вон плохо; соответственно, я похитил ее и заменил подделкой. Дирекция музея отказала мне в гонораре, и весь мир знает, что эксперты разоблачили мою искусную подделку. Это привело в чувство музейное начальство, и сейчас в витрине музея красуется подлинная тиара!^{9}

Таким же образом я похитил всемирно известную, историческую мумию в Каире. Два дня спустя моя имитация — работа умельца из Бирмингема — вызвала подозрения, и отдел мумий был закрыт. Мумия была очень громоздкой, меня чуть не поймали, и только бросив ее, я сумел вовремя уехать из Каира. Я не хвалюсь этим случаем; работа была проделана топорно и неуклюже. Но ваза Риенци — совсем другое дело, и у меня есть все причины гордиться собой. Я собираюсь рассказать, как провернул похищение, чтобы вы могли сами оценить точность и быстроту моих действий.

Вам следует узнать о первой замеченной мною прорехе во внутреннем распорядке Музея Грейт-Портленд Сквер, а именно о том, что настенные витрины часто оставались без присмотра. Я заметил эту любопытную деталь, прохаживаясь однажды днем по египетскому залу. Некий джентльмен — не стану называть его имя — показывал коллекции стайке дам. Он отпер настенную витрину и держал в руке красивое ожерелье из бисера, объясняя, где и когда оно было найдено. Он стоял всего в нескольких футах от витрины, но повернулся к ней спиной. Этого было достаточно! Ключ, вместе с остальной связкой, торчал из замка стеклянной дверцы. Согласитесь, что наш джентльмен повел себя весьма легкомысленно, однако присутствие четырех очаровательных американок… его можно простить!

С сожалением вынужден признаться, что я был неловок — ключи забренчали. Все повернули головы ко мне. Но могли ли они в чем-либо заподозрить одетого с иголочки господина с изысканными манерами и немалыми познаниями в египтологии? Я извинился, сказав, что задел связку ключей, проходя мимо; любезно улыбнулся; и неприятный инцидент был тут же забыт ими — но не мною. Память освежал прекрасный восковой отпечаток!

Тогда и сложился мой план. Я знал, что по ночам в музее дежурит отряд полицейских и что в каждом из залов, как правило, стоит на страже один и тот же констебль. Далее я разузнал, что таких отрядов было три; значит, определенный отряд дежурил в музее каждую третью неделю. Мне пришлось подружиться с семью констеблями и стать завсегдатаем восьми пивных, но наконец я нашел нужного человека.

Первый констебль из египетского зала оказался низкорослым и толстым; он не подходил, так как мог доставить мне немало хлопот. Я выяснил у него, однако, кто заступит на пост на следующей неделе, и вскоре очутился в пабе, где любил выпивать этот полисмен, по фамилии Смит. Эврика!

Он был высок и худощав. Смит также отличался угрюмым нравом, но дружелюбный и веселый мастер-водопроводчик, который охотно сорил деньгами, с легкостью расположил его к себе.

Всю оставшуюся часть недели я каждый вечер проводил в компании полицейского, изучая эту довольно-таки бесцветную личность. Затем я отправился в музей. Растрепанная борода, изможденный вид, гулкий кашель — все это понадобилось мне для маскировки! Я поднялся в египетский зал, желая убедиться, что определенный футляр из-под мумии никуда не перенесли; найдя его на прежнем месте, я спустился в подвальный этаж, в этрусский зал.

С полчаса я бродил по залу, но швейцар даже не пошевелился на своем стуле. Я знал, что он лишь подменял служителя, ушедшего пить чай, и стал уже гадать, собирается ли его компаньон вернуться. К счастью, помогла неожиданность. На верхней площадке лестницы появился главный служитель.

— Робинс! — позвал он.

Робинс торопливо помчался наверх и — пятнадцать секунд спустя мое превращение завершилось. Исчезли растрепанная седая борода и усы, исчезла поношенная одежда и дешевые туфли, исчез старый цилиндр — я стал констеблем Смитом, обмотанным, как мумия, бинтами!

Акробатический прыжок, и скатанная в узел потрепанная одежда очутилась за высокой статуей; там узел можно было обнаружить только при самом дотошном обыске. Вперед, нельзя терять ни секунды! Внутрь, в пустой саркофаг в дальнем углу комнаты; и наконец, отталкивающая резиновая маска скрыла краснощекое лицо констебля Смита, мои руки застыли и прижались к бокам, пальцы скрылись в бинтах, и я стал мумией давно умершего египтянина — с аккуратным кожаным саквояжиком под изогнутой спиной. Быстрая работа, могу вас заверить; но со временем к такому привыкаешь. Вскоре вернулся швейцар. Он не видел, чтобы я выходил из зала; однако, как я и ожидал, не мог быть абсолютно уверен, что я не ушел. Он подозрительно огляделся по сторонам; меня это не испугало. Настоящее испытание началось несколько часов спустя, когда полицейский принялся осматривать с фонарем саркофаги.

Свет упал на мои резиновые черты, и мое сердце, казалось, на миг перестало биться.

Но глупый констебль удовлетворился этим осмотром. Я услышал его шаги, удаляющиеся в направлении двери, и стал ждать. Он поднялся по лестнице, выключил свет в этрусском зале, и тогда… Я выскочил из саркофага и спрятался в нише у подножия лестницы. Вдруг я громко кашлянул. О ужас! Полицейский сбежал по ступенькам с такой скоростью, что вылетел на середину зала. Он начал вновь светить фонарем в саркофаги; но не успел он осмотреть все, как я был уже наверху, в римской галерее!

Без электрического света в этрусском зале, находившемся, как уже сказано, в подвальном этаже, было достаточно темно. Однако ночь выдалась лунная, и я знал, что сумею найти дорогу в римской галерее и без искусственного освещения. Я заранее ознакомился с расположением выключателей и потому без труда погасил свет, затем пробрался между римскими изваяниями к высокой колонне, поднимавшейся почти до величественного потолка галереи и украшенной резной капителью.

План, как вы понимаете, был разработан заранее; но должен сказать, что наверх я забрался с большими усилиями. Я весь сжался на верхушке колонны, держа в зубах ручку бесценного саквояжа; в этот момент внизу промчался сержант и чуть не столкнулся с констеблем, взбежавшим по лестнице из этрусского зала.

Поспешное совещание — а затем зажегся свет и сержант засвистел в свисток. Глупость, конечно; все шло так, как я рассчитывал. Из всех залов музея сбежались полицейские. Я был утомлен подъемом, но мне предстоял еще один акробатический трюк.

Верхушка колонны находилась не так далеко от каменной балюстрады площадки первого этажа, на которую выходит египетский зал. Вдоль стены римской галереи, футах в четырех под потолком, проходит узкий карниз шириной примерно в одиннадцать дюймов. Я осторожно перебрался с колонны на карниз — с другого конца помещения меня не было видно — и, прижимаясь к стене, достиг балюстрады. Констебль Смит, услышав призывный свист сержанта, покинул свой пост и спустился в римскую галерею; прежде, чем он вернулся в египетский зал, мой новенький ключ открыл одну из витрин и я спрятался в деревянном футляре из-под мумии; маленькая стальная булавка помешала замку защелкнуться и оставить меня взаперти.

Бедный констебль Смит! Мне жаль было так обойтись с ним… Двери были заперты, и минут через десять, когда он проходил мимо, я выбрался из витрины и последовал за ним; благодаря тонким льняным бинтам на ногах я беззвучно скользил по деревянному полу. В руке я держал наготове платок, смоченный жидкостью из пузырька, который я предусмотрительно спрятал в бинтах.

Я уперся коленом в спину Смита и сжал его руки; этот прием вам за песету покажут в любой трущобе Танжера. Он был мускулист и яростно боролся с невидимым противником; но платок был все время прижат к его носу и рту, и недолгие приглушенные крики, по счастью, никто не услышал. Через несколько минут констебль лишился чувств. Теперь необходимо было действовать быстро — я должен был подготовиться к визиту инспектора. Пришлось опустить футляр на пол; после я спрятал внутри тяжелое связанное тело, вновь поставил футляр вертикально и запер стеклянную витрину. Как только дело было сделано и я переоделся в форму костебля, в замке звякнул ключ инспектора. Ах! волнующая профессия!

Все остальное было ерундой. В моих желтых бинтах были спрятаны нужные инструменты, в кожаном саквояже лежала поддельная ваза Риенци. Круглая стеклянная крышка витрины, правда, никак не поддавалась. Она оказалась такой толстой и прочной, что я пять раз бросал работу и прятал инструменты перед ежечасными визитами инспектора. Около шести утра бедный констебль Смит начал стонать; еще одна доза снадобья успокоила его на час или два.

Утром я вышел из музея вместе с другими полицейскими. Ваза Риенци была спрятана у меня в шлеме.

Осталось досказать немногое. Конечно, детективы пытались распутать дело. Ха! я достаточно опытен и следов не оставляю! Так поступают только любители!

О размерах моего гонорара и условиях его выплаты я известил дирекцию в частном порядке.

Глупцы решили, что я дал им подсказку, стали тянуть время и прождали еще неделю. Они даже арестовали моего представителя, человека бесхитростного, честного и ровным счетом ничего не знавшего. Ха-ха! я просто хохотал! Но в конце концов они поняли, что единственный способ избежать скандала — это вернуть вазу на место. И тогда они пошли мне навстречу.